Г

Где, как не в Пропиа, села оспа в поезд, оставив своё Убежище на берегах Сан-Франсиско и в ущельях Пираньяс, и отправилась в Буким? Не теряя времени, она уже в поезде испробовала своё оружие и сразила кочегара и машиниста, но позволила им умереть не сразу, а по прибытии в Баию, где тут же газеты дали тревожное сообщение. А несколько дней спустя приходившие из сертана телеграммы уже печатались на всю полосу под шапкой: «Новая атака оспы».

Почему она опять появилась и почему столь свирепствовала? Достоверно узнать ничего так и не удалось. Оппозиция утверждала, что эпидемия была сознательно спровоцирована с целью сорвать намеченные на это время торжества. Хотя к утверждениям политиков (да ещё оппозиционеров) следует относиться скептически, с должной сдержанностью, не очень-то им веря, но в народных сказаниях и песнях о сражении народа с оспой как раз упоминаются именно сорванные празднества. Да, пожалуй, кроме этой версии, никакой другой, которая давала бы исчерпывающее объяснение случившемуся, не было, если не считать самого главного — возникновение эпидемий объясняется отсутствием необходимых превентивных мер, безразличием властей к здравоохранению, отсутствием внимания к проблемам эндемий и эпидемий в сельских местностях, растратой бюджетных ассигнований на борьбу с ними, хотя именно этот пункт был опровергнут компетентными органами.

Празднества же были организованы как раз для того, чтобы выразить всеобщую признательность этим органам, объявившим о полном уничтожении оспы, малярии, тифа и проказы, тем более что именно в эти дни в Букиме пребывал сам директор департамента здравоохранения штата со своей весёлой свитой (переезжая из город в город, они навещали пункты здравоохранения и вымогали угощение).

Банкеты, фейерверки, военные оркестры, речи и речи пространно прославляли проведённые мероприятия по оздоровлению района, бывшего ранее рассадником оспы, теперь же, как следовало из правительственных сообщений, даже такое заболевание, как аластрим, медленно, но верно убивающее, исчезло с рынков и дорог, с улиц и закоулков. Навсегда изгнаны из сертана оспа, малярия, тиф, чума — все они были эндемичными при прежнем правительстве штата. А потому — да здравствует наш любимый губернатор штата, неутомимый поборник народного здоровья! Да здравствует всеми уважаемый директор департамента здравоохранения, посвятивший свой блистательный талант здоровью своих сограждан. И наконец, да здравствует префект города, адвокат Рожерио Калдас, который меньше всех запускал руку в ассигнования, предназначавшиеся на борьбу с болезнями, ибо все прочие, занимающие высокие посты, тратили их налево и направо, едучи из столицы в провинцию, не забывая, правда, оставить кое-что и для местной администрации.

Среди красноречивых выступлений ораторов выступление сеньора префекта, который говорил от имени признательного населения (группой скептиков и насмешников он прозван Пожирателем Вакцины), было самым веским и содержало решительные утверждения: с полной ликвидацией эндемий муниципалитет вступает в золотой век здоровья и процветания — пора, пришло время! Вдохновенное выступление заслужило пылкие похвалы директора департамента здравоохранения штата. Взял слово и молодой талантливый врач Ото Эспиньейра, недавно назначенный руководителем утверждённого в Букиме пункта здравоохранения, по его словам, «полностью оснащённого и оборудованного, готового к любой неожиданности, обслуживаемого преданным и компетентным персоналом». Симпатичный молодой человек, наследник традиций и престижа семьи Эспиньейра, рьяно готовился к политической карьере и даже метил в депутатское кресло. Речи возбуждали аппетит, и участники торжеств Уничтожали всё, что подавалось на банкетах.

Но не прошло и недели после торжеств и возлияний по случаю победы над эндемиями, как чёрная оспа сама сюда пожаловала на товарном поезде то ли случайно, то ли намеренно и сразила одним из первых префекта, Пожирателя Вакцины, прозванного так из-за своих махинаций с вакциной, каковые ему давали политическую поддержку и неплохие комиссионные; вакцина же расхищалась в муниципалитете и по дешёвке сбывалась окрестным фазендейро для скота, лишая, таким образом, столь хорошо оснащённые посты здравоохранения необходимого им лекарства. Обвинён он не был, ни он, ни кто другой, так как считалось, что оспа в сертане ликвидирована, а за границу, в отсталые и ещё подверженные оспе страны Европы никто не выезжал, так для кого, спрашивается, нужно было её хранить?

Едва появившись в Букиме, оспа в тот же день свалила префекта, солдата полиции, жену ризничего (к счастью, жену, не любовницу), возчика, двух арендаторов на фазенде полковника Симона Ламего — все они перечислены по своей значимости, и, наконец, троих детей и старую каргу дону Ауринью Пинто, умершую первой от самого лёгкого прикосновения болезни: умерла, когда на лице, руках, ногах и впалой груди ещё не лопнули пузырьки с гноем — не такая она дура, чтобы гнить в постели.

Д

Даже не надейтесь, что побеждена чёрная оспа. Нет, ничего подобного, она продолжает своё шествие по городам и весям. Как и обычная белая оспа — постоянная спутница жизни людей с плантаций и улиц, распространяющаяся даром, и оптом, и в розницу. Когда гнойники подсыхают, оспа ещё заразна: отпадающие корочки болячек разносит ветер по дорогам, базарам и рынкам, где бродит её кум — аластрим, сохраняя постоянно присутствие болезни на просторах сертана.

Белая оспа — это ещё не самое страшное, от неё, конечно, погибают, но не все и не везде, есть места, где она задерживается, приживается, и народ с ней сосуществует: семья, где есть больной оспой, прививок не делает, не поднимает тревоги и не зовёт врача, а применяет дешёвые лекарства, но бережёт глаза, ни на что больше не обращая внимания, аластрим метит лица, кожу, даст жар и бред. Кроме обезображенного, изрытого оспинами лица, изъеденного носа и деформированной губы, белая оспа любит ослеплять свои жертвы, часто нападает на детей, помогая дизентерии уносить их на тот свет. Дурацкая болезнь, чуть более опасная, чем ветрянка или корь, но на этот раз пришла не она, а чёрная оспа с берегов реки Сан-Франсиско на товарняке компании «Лесте Бразилейра», пришла, чтобы убивать.

И, не теряя времени, принялась за дело. Начала осуществлять задуманное в центре города; вначале вошла в дом префекта, потом в дом церковного прихода, в котором жили священник и ризничий со своей семьёй. Она торопилась, в планы её входило не оставить в живых ни одной души ни среди работающих на плантациях, ни среди живущих в городе, чтобы некому было рассказывать о случившемся. Через несколько дней в домах уже бдели у тел покойников, начались похороны, плач и траур.

Зуд, сыпь по всему телу, пузырьки с гноем, превращающиеся в язвы, высокая температура, бред, гноящиеся глаза и слепота, в конце недели повсюду слышны были плач и молитвы. Потом исчезли и плач и молитвы: некогда и некому было плакать над умершими.

Быстрая и злая, она молниеносно распространилась по городу, к субботе добравшись до его предместья Мурикапебы, где живут бедные из бедных и падшие женщины, ютящиеся на улице Канкро-Моле. В маленьком заштатном городишке Букиме значатся с полудюжины проституток-профессионалок, остальные занимаются тем же, но совмещают работу в постели с работой служанки и прачки, это не считая модной портнихи и учительницы начальной школы, блондинки в очках, — и та и другая приехали из Аракажу и обе обслуживают только людей богатых.

В Мурикапебе условия благоприятные: здесь тинистое зловонное болото и горы гниющих пищевых отбросов, вот тут-то оспа обрела силу и окрепла для решительной схватки. Собаки и дети в поисках еды часами копались в этих отбросах, которые свозились сюда из центра города. Стервятники урубу в духоте наступающего вечера кружили над глинобитными домишками, где древние старухи проводили время за единственным доступным им развлечением — поиском вшей, а ветер гнал сюда, на окраину, смердящую заразу. Вот и угнездилась здесь чёрная оспа.

Смолкли в предместье звуки гармоники и гитары. Как и в Букиме, в Мурикапебе первых покойников хоронили на кладбище. Позже было то, что было позже.

Е

Если в Мурикапебе за здоровьем населения приглядывали макумбейро Агнело и знахарка Ардуина, которые пользовались широкой известностью и у которых была обширная клиентура, то в городском пункте здравоохранения Букима работали двое врачей: доктор Эвалдо Маскареньяс и доктор Ото Эспиньейра; медицинская сестра без диплома, приехавшая сюда из Аракажу и страстно желавшая вернуться обратно, её звали Жураси, некто Масимиано Силва, или Маси дас Неграс, совмещавший обязанности санитара, сторожа и рассыльного, и, наконец, аптекарь Камило Тезоура, явно выдающийся клиницист: он осматривал крестьян, прописывал лекарства и пристально наблюдал, стоя за прилавком «Аптеки милосердия», за чужой жизнью.

Почти восьмидесятилетний доктор Эвалдо Маскареньяс, очень слабый диагностик, лечил больных теми немногими лекарствами, названия которых ещё хранила его угасающая память. Он с трудом посещал больных, был глух, слеп и, по утверждению аптекаря, почти выжил из ума. Когда оспа объявилась в Букиме, старик не удивился: живя здесь пятьдесят лет, он не раз слышал от представителей властей, что с оспой покончено, хотя она уже в который раз наведывалась сюда, сопровождаемая смертью.

Молодой доктор Ото Эспиньейра, окончивший университет всего полтора года назад, не заслужил ещё доверия жителей Букима из-за своего возраста. Ему не было тридцати, а выглядел он на двадцать: редкая пробивающаяся бородка, мальчишеская физиономия, очень похожая на кукольную, да ещё при нём содержанка-любовница, что поощрялось в среде адвокатов, но резко осуждалось среди врачей, — довод весьма веский. Однако отсутствие пациентов его нисколько не тревожило. Будучи сыном богатой и почтенной семьи, он получил назначение на службу по линии департамента здравоохранения с шестимесячной — ни дня больше — стажировкой в Букиме сразу же после окончания учёбы и только для того, чтобы получить повышение; клиника его не соблазняла, у него были куда более высокие помыслы, чем стать врачом в сельской местности: он мечтал о политической карьере, хотел стать депутатом федерального парламента и, используя депутатский мандат, махнуть на юг, где живут весело, а не прозябают, как в Сержипе, о чём свидетельствовали знатоки жизни — ловкие доктора и просто бездельники.

Узнав о смертельных исходах в городе, он впал в панику, так как поверил речам на торжествах и смутно помнил, какие следует принимать меры в борьбе с оспой, из тех лекций, что читали ему профессора. Он всегда боялся всех болезней вообще, а особенно оспы, такой страшной, которая если не убивает, то обезображивает на всю жизнь. И живо представил своё смуглое кукольное лицо изрытым чёрной оспой и утратившим привлекательность. Вот уж когда ему не завоевать внимания женщин.

За годы учения в Баии Ото привык флиртовать с красивыми девушками. И потому, когда Тереза Батиста, вернувшись из артистического турне в Алагоас и Пернамбуко, появилась в Аракажу, где находился в то время Ото, сбежав на несколько дней из Букима под предлогом необходимости обсудить проблемы здравоохранения с вышестоящим начальством, он познакомился с ней и стал за ней ухаживать.

Тереза чувствовала себя подавленной, ей хотелось плакать, она ни в чём не находила утешения. Ни перемена мест, ни знакомство с новыми краями, с незнакомыми городами, церквами Пенедо, пляжами Масейо, рынком Кариару, местами Ресифе, ни аплодисменты, которыми одаривали её, Королеву самбы, ни покорённые сердца, ни страстные вздохи, ни предложения и объяснения в любви — ничто не утешало её страданий. Не спасали её от страданий и те трудные положения, в которые она попадала, как прежде, борясь против несправедливости, оказывая помощь даже тем, кто её не просит, с одной-единственной целью: избавить кого бы то ни было от беды, не справляясь, однако, со своей собственной.

Эта неуёмная маленькая женщина рождена быть падре или начальством, чтобы защищать ближнего, сказал в Алагоасе любитель уличных драк Марито Фаринья, когда увидел, как Тереза, не раздумывая, отдала жалующейся на жизнь Албертине деньги, необходимые ей для родов. А в один из вечеров на пляже Ресифе даже рахитичные курильщики маконьи, находящиеся на дне общества, дали Терезе новое прозвище — Тереза Божье Провидение. Случилось это, когда Тереза при большом скоплении любопытствующих, но не спешащих никому на помощь, решила спасти молодую девчонку от порочной шайки и громкими криками, которые могли слышать многие, воззвала к Богу и его Божественному промыслу. Любопытство присутствующих сменилось страхом, наиболее из них разумные советовали Терезе не ввязываться в дела этой опасной шайки, но Тереза не послушала их совета и была права: наркоманы похихикали, поотпускали мерзкие словечки и брань и разошлись в разные стороны. И даже эти успехи не утешили печаль Терезы. Ни прогулки, ни увеселения, ни кутежи, ни обман самой себя — ничто не убивало тоски, разрывавшей ей сердце. На земле и на море — повсюду её преследовал образ Жануарио Жеребы. Очень подавленной вернулась Тереза Батиста в Аракажу.

Флори Бездельник, владелец «Весёлого Парижа», хороший её друг, тоже ходил с поникшим гребешком: в кабаре было мало посетителей, постоянно не хватало денег и не было никакой возможности пригласить на работу сразу двух звёзд для сцены своего заведения. А двух потому, что если в кабаре дела его шли плохо, то в любви ему наконец повезло. Сердце Флори учащённо забилось, когда перед ним появилась новая артистка — Рашель Клаус, девица с роскошной рыжей копной волос, на груди которой он забыл свою страсть к Терезе, ведь несколько месяцев он не находил себе места, умоляюще глядя на Терезу, но та вежливо и улыбчиво отказывала ему в любви. И вот с прибытием в город Рашель Клаус — певицы блюзов, возможно, кандидатки на положение звезды в «Весёлом Париже» и любовницы его опечаленного владельца, кончились тоска, боль и подавленность Флори, вызванные безразличием к нему Терезы, возродились кабаре и его хозяин. А что же другие поклонники Терезы? Поэт Сарайва разъезжал по сертану в поисках лучшего климатического места, где он спокойно смог бы умереть, художник Женнер Аугусто отправился в Баию за славой, знаменитый протезист Жамил Нажар был помолвлен с богатой наследницей, которой он поставил пять превосходных пломб. Что касается всеми любимого Лулу Сантоса, то он скоропостижно умер, упал без чувств на трибуне суда, где защищал какого-то налётчика из Алагоаса.

В Аракажу павшая духом Тереза, без друзей и работы, вновь оказалась под обстрелом сыпавшихся на неё предложений того самого богача, о котором рассказывалось выше, самого богатого человека Сержипе — по словам тех, кто осведомлён о чужих состояниях, — промышленника, сенатора и бабника. Настойчивый, не привыкший, чтобы ему отказывали, он даже стал угрожать ей, что, если она не примет его предложений, которые, кстати, были достаточно щедрыми, он сделает её жизнь невыносимой. Сводница Венеранда жала на Терезу, как могла. Да только сумасшедшая отказывается от покровительства такого влиятельного лица.

А «сумасшедшая» и бездомная, попав под влияние молодого врача-красавчика, умеющего столь красноречиво говорить, решила ни за что не уступать отцу города (нет, любовницей пожилого человека она не будет больше никогда и подвергать себя уже знакомой ей опасности не станет!) и приняла приглашение молодого врача сопровождать его в Буким, не связав себя, впрочем, обязательством пребывать там долго: короткое приключение и короткое путешествие.

И хотя Тереза почти не надеялась на встречу с Жануарио Жерёбой, капитаном парусника, с которым встретилась в Аракажу и сила и нежность которого заставили биться её было заглохшее сердце — любовь без надежды всё равно что кинжал в грудь, — она хранила ему верность, не связывая себя никакими более или менее серьёзными обязательствами, грозившими утратой свободы. Сумасшедшая — это, пожалуй, так, Венеранда, — но свободная и в любой момент готовая, если будет надо, уйти с любимым.

Ж

Женитьба или угроза помолвки неминуемо грозили бы молодому человеку, отправься он один в провинцию. И вот полушутя, полусерьёзно врач Ото Эспиньейра попросил Терезу спасти его от такой опасности, поехав с ним вместе, ведь для матерей семейств, охотящихся за зятем, он станет желанной целью, а Тереза будет ему своеобразной защитой и сама отдохнёт с ним.

Сказав ей как-то о дне возвращения в Буким, он услышал от неё, что ей надоели большие города — Ресифе, Масейо, Аракажу — и она не прочь поехать в провинцию, а потому тут же предложил ей отдохнуть с ним в Букиме: там тишина, покой, ничего никогда не случается, кроме ежедневного прибытия двух поездов, одного — следующего в Баню и другого — в Аракажу и Пропиу.

Так, оказавшись в обществе Терезы, он в Букиме сумеет избежать ловушки, связи с какой-нибудь девицей на выданье — ведь врач на брачном рынке этого заштатного городишка высоко ценится — и не подцепит сифилиса у местных проституток. Красотой, легкомысленным поведением и приятными речами Ото напоминал Терезе Дана, первого, кого она полюбила и кому отдалась целиком, но Дан оказался с гнильцой, подлец, насквозь лживый и фальшивый, как камень в кольце тётки Фелипы, за который та продала её капитану. Неожиданное сравнение побудило было Терезу не принимать приглашения врача, однако Ото Эспиньейра был весёлым и открытым и ничего ей не обещал, да и был в общем-то полной противоположностью Дану, и она в конце концов согласилась.

Трус и лицемер Дан выдавал себя за отважного, честного и порядочного человека, он клялся ей в любви и обещал взять её в Баию, освободив от рабства, побоев линейкой и плетью из сыромятной кожи; на самом же деле собирался бросить её на произвол судьбы, даже не попрощавшись. Обо всём этом она узнала в тюрьме. Кто только ей не говорил о планах Дана, начиная с Габи. А разве сама она не слышала на суде чтение показаний Дана? В них он обвинял во всём её, утверждая, что это она, порочная женщина, затащила его в спальню капитана, предложив укрыть от дождя, что доказывает её испорченность; а он, Дан, не железный, и случилось неизбежное, тем более что бесстыжая клялась ему, что больше года уже не спит с капитаном и в его доме только служанка, никто больше, а если бы Дан знал, что их отношения с капитаном Жустиниано продолжаются, он отверг бы её притязания, ведь он был другом капитана и уважительно относился к чужому домашнему очагу и чужой собственности. Да, тогда Тереза Батиста оказалась в ужасном положении и за решёткой, но самым страшным были показания Дана. Она, конечно, и раньше встречала плохих людей, но Дан превзошёл всех и, пожалуй, самого капитана.

Вот почему в тюрьме Тереза превратилась в дикого зверька, забилась в угол камеры и никому не доверяла. И когда перед ней появился Лулу Сантос, посланный из Сержипе Эмилиано Гедесом, она отказалась говорить с ним, считая адвоката таким же, как все, и можно ли хоть кому-нибудь доверять в этом мире страданий и подлости? Тогда, когда Терезу после убийства капитана арестовывали — пришлось это делать трём полицейским, капралу и двум солдатам, — взять её было непросто и брали силой. Не так-то просто было и Лулу Сантосу вызволить её из тюрьмы и поместить в монастырь, передав на попечение монахинь, которые надеялись вернуть ей веру в людей. Ведь Тереза под сомнение ставила и намерения Лулу и, едва представился случай, сбежала, не дождавшись обещанных им перемен в её жизни. Адвокат старался не упоминать имени доктора Эмилиано Гедеса, нанявшего Лулу для защиты Терезы.

Только в доме Эмилиано Гедеса (поначалу она и в нём сомневалась) к Терезе стали возвращаться вера в жизнь и доверие к людям. Почему она согласилась уехать с Эмилиано Гедесом, когда он приехал за ней в пансион Габи и, взяв её руку в свою, сказал ей: «Забудь прошлое, для тебя начинается новая жизнь»? Чтобы сбежать от клиентов, которые одолевали её, выстроившись в бесконечную очередь? Если бы только поэтому, то она могла уйти из пансиона Габи ещё раньше с Маркосом Лемосом, который каждый день ей предлагал стать его любовницей, оставив это заведение. А доктора Эмилиано Гедеса она видела один-единственный раз, ещё когда жила на ферме капитана, тот приехал в гости к Жустиниано, но, услышав теперь его слова, не стала отказываться, а согласилась, почему? Да потому, что из всех мужчин, которых она видела, он был самым привлекательным, нет, красоты Дана у него не было, нет, но была иная, какая? Тереза тогда не знала, но, несмотря на боязнь оказаться ещё раз обманутой, поехала с ним и никогда после о том не пожалела, — стараясь забыть прошлое, она начала новую жизнь, как он ей обещал.

Вот так же она вдруг поверила и Ото Эспиньейре: он ведь не обольщал её, как это делал Дан, и весьма красноречиво, суля царство земное, вечную любовь и ласку, глубокую привязанность, не говорил о любви, а просто пригласил её на экскурсию в провинцию, которая могла быть приятной. А раз он предлагал так мало, то Тереза решила согласиться, ведь не может быть разочарований, если никаких иллюзий у неё нет в отношении компаньона по поездке. — Приятный в общении молодой врач увозил её из Аракажу и, таким образом, спасал от угроз фабриканта-миллионера, приславшего ей отрезы материи со своих фабрик и драгоценность, хоть и маленькую; Тереза вернула подарки — доктор Эмилиано не желал бы видеть её в объятиях сенатора.

З

Земли доктора Эмилиано Гедеса были обширными. Прогуливаясь как-то по ним с Терезой; он показал ей старинный особняк, разрушившийся от времени и запущенный от неухода, это чудо архитектуры было выкрашено в голубой цвет. Доктор обратил её внимание на отдельные детали строения, помогая оценить то, что было ей не под силу сделать самостоятельно. Эмилиано Тедес не скрывал её от глаз окружающих, а, казалось, наоборот, старался, чтобы её видели с ним, а его с ней.

Фабрикант (тогда тот не был ещё сенатором), приземистый и толстый, засеменил к ним, перейдя улицу, и, поздоровавшись, стал болтать с доктором: он говорил много, был весело настроен и время от времени кидал на Терезу алчные взоры. Доктор вежливо прервал беседу и, хотя фабрикант выказывал желание быть представленным Терезе, поспешил распрощаться, чтобы, не дай Бог, тот не коснулся девушки даже кончиком пальца. Глядя на удаляющегося фабриканта, Эмилиано Гедес сказал неожиданно грубовато:

— Он, как оспа, заставляет гнить всё, к чему прикоснётся, и если не убивает, то метит. Чёрная оспа заразна. Спасаясь от домогательств ненавистного фабриканта, Тереза приехала в Буким, сопровождая врача, когда другая, настоящая оспа сошла с курсирующего здесь поезда, чтобы уничтожать людей.

И всё же лучше такая, которая заставляет людей гнить и умирать, чем та, что вынуждает жить с человеком за деньги. Быть проституткой — это одно, эта профессия не налагает обязанностей, не требует чувств, не наносит ран, быть любовницей — совсем другое: жить в доме и спать в постели хозяина, выказывать страсть, быть подругой. «Подруга» — слово сладкое, и его значение Тереза постигла, живя с доктором Эмилиано Гедесом, и ни с кем другим, тем более с этим очень ограниченным врачишкой Ото Эспиньейрой. «Ах, Жануарио Жереба, где ты, любимый, друг, любовь, почему ты не едешь за мной, а оставляешь меня гнить и умирать здесь!»

И

Интимности, настоящей близости, тем более — любви у них не было. Отношения Терезы Батисты с врачом Ото Эспиньейрой были в пределах лёгкой связи, которая очень скоро прервалась из-за неожиданных событий. Так лучше, подумала Тереза, очутившись одна лицом к лицу со свободно разгуливавшей страшной болезнью: лучше с ней, чем в постели неизвестно зачем и с кем — ни проститутка, ни любовница. Она была не способна свободно и просто отдаваться страсти и получать удовольствие, ей нужно было глубокое чувство, любовь; только по любви она загоралась желанием, пылала как костёр — такова была Тереза.

И согласилась она на весёлое путешествие, дружбу и постель врачишки с кукольным личиком, красивенького и циничного, без сердечной склонности только потому, что очень уж она была подавлена и чувствовала себя потерянной, вернувшись в Аракажу, да сердечной склонности Тереза не испытывала ни к кому после отплытия баркаса «Вентания», увёзшего Жануарио Жеребу в порт Баия. Показавшийся ей свободным как ветер, моряк оказался связанным по рукам и ногам.

Да и приехала Тереза в Буким с врачишкой, чтобы скрыться от преследований фабриканта, не оказаться снова взаперти и битой, ведь она не верила в возможность жить с ним без обязанностей и обязательств. В таком случае уж лучше вернуться в Масейо или Ресиф и жить как свободная женщина, ведь недостатка в предложениях там не было; хозяйки пансионов, домов терпимости и всяких прочих заведений её вниманием не обходили. От предложений она отказывалась, пытаясь жить на заработок танцовщицы, но в кабаре платили жалкое жалованье, почти символическое, да и пение и танец лишь прикрывали истинное занятие таких вот танцовщиц кабаре, а то, что они артистки и срывали аплодисменты, только повышало им цену. В Аракажуто Флори платил большое жалованье, надеясь завоевать её любовь, страдая от страсти. Теперь он платил Рашель Клаус, но на этот раз получал, что желал. В турне хозяева кабаре предлагали Терезе гроши, но, если она желает получать больше, обещали увеличить жалованье за счёт щедрых посетителей заведения: звание артистки, имя на рекламе, афишах и в газетах повышают цену женщине, дают успех и хороший сбор. И вот перед Терезой опять встал вопрос: продавать ли себя, своё истерзанное болью и тоской тело?

Почему она думала, что, возможно, будет весело жить с врачишкой, получать удовольствие, ложась с ним в постель, а может, даже желать его? Находя его привлекательным, она вообразила, кто знает, может, его дружба поможет ей забыть того капитана парусника; вырвать из её груди любовь к Жануарио Жеребе, что как кинжал торчит в её сердце. Мечтать просто, а осуществлять трудно, Жануарио владел ею целиком; она же была глуха и безразлична ко всем и ко всему. Что только придумала, дурная голова!

Когда в Букиме она легла с врачишкой, когда он взял её, холод сковал Терезу. Да, такой холод в постели проститутки позволял ей быть безразличной к происходящему, далёкой от совершающегося акта, в котором продаются красота и умение в подобных делах. Но здесь-то, идиотка, чего ждала она? Ждала чувств, которые помогут забыть вкус соли и морского ветра и той груди, что походила на киль корабля.

Тело её было холодным и безразличным, почти враждебным и закрытым, опять девственница, и потому особенно желанная. Врачишка обезумел от неожиданности, никогда он не видел ничего подобного, никакая девственница с ней не сравнится, можно с ума сойти! Но Терезу в очередной раз мучили всё те же мысли: как могла она надеяться, глупая? «Это ты, Жануарио Жереба, запер моё сердце, грудь и тело!»

К

Как могла выносить Тереза Батиста такую вот неистовую, всевозрастающую страсть врачишки, который желал её и днём и ночью, думая, что и она испытывает те же самые чувства? Ведь таким же был капитан, в его руках она была рабой, её чувства его не волновали. К тому же в Букиме врач располагал своим временем как хотел, а потому ночь его длилась до полудня, и он не замечал безразличия Терезы, он-то получал удовольствие и считал его взаимным. Нет, для Терезы это была тяжкая обязанность.

Но как сказать ему, что она уезжает, что ничто и никто её здесь не держит, что она устала, не может больше играть, на такое способна проститутка, но не подруга и любовница? Как сказать ему всё это, если она согласилась с ним ехать, ведь он был с ней вежлив, нежен и даже стал менее циничным и самовлюблённым? Как оставить его здесь одного, в городке, где нечем заполнить время? Однако она должна это сделать, всё это ей больше не под силу, как и надетая маска, под которой она задыхается.

И длилось всё это четверо суток — как раз то время, в течение которого заражённое оспой тело покрывается гнойными пузырьками в обречённом на смерть городе.

Л

«Любовь, я жду тебя!» — зазывают прохожего написанные чёрной краской буквы на двери плохонького погребка, в котором даже нет электрического освещения. Здесь горит коптящая керосиновая лампа. Несколько человек пьют кашасу, жуют табак, компанию им составляют очень похожие на бабушку и внучку старая Грегория и худющая, бледная, почти зелёная, девочка по прозвищу Козочка. Обе они ждут клиентов в надежде хоть что-то заработать, сколько бы ни было, это ведь так редко случается.

Входит Закариас, здоровенный детина, арендатор с фазенды полковника Симона Ламего, он облокачивается на стойку, свет лампы освещает его лицо. Миссу, хозяин заведения, в немом испуге поднимает брови.

— Чистой!

Миссу выливает кашасу по мерке, указанной арендатором, тот с любопытством посматривает на жмущуюся к стене девочку: целый месяц он постился, не было денег. Вытирает рот тыльной стороной руки, перед тем как опрокинуть стакан со спиртным. Миссу переводит взгляд с лица посетителя на его руки. Закариас поднимает толстый стакан, открывает рот, гнойные пузырьки вокруг его губ становятся выпуклее. Миссу хорошо знает оспу, он сам болел и выжил, но кожа его лица и тела изрыта этой страшной болезнью. Закариас опрокидывает стакан, ставит его на прилавок, сплёвывает на глинобитный пол, расплачивается и снова оглядывает девочку. Миссу берёт монеты и говорит:

— А знаешь ли, друг, что у тебя оспа?

— Оспа? Да нет, это прыщи.

Старая Грегория подходит к арендатору в надежде: если вдруг девочка не подойдёт, может, приглянется она, ведь ей-то добыть клиента с каждым днём всё труднее и труднее. Услышав слова Миссу, она внимательно всматривается в лицо парня, ей эта болезнь тоже знакома: пережила не одну эпидемию оспы, и почему не заразилась, неизвестно, да, это оспа, и чёрная. Она быстро отходит; хватает за руку Козочку и тащит её к двери.

— Эй, куда вы?! Подождите! — кричит Закариас.

В черноте вечера женщины скрываются. Закариас обращается к другим посетителям, что молча жуют табак, уставившись в пол:

— Это же прыщи, простые прыщи.

— А я считаю, что оспа, — настаивает Миссу. — И лучше бы вам идти к доктору, пока не поздно.

Закариас обводит взглядом тесное помещение, сидящие молчат, он смотрит на свои руки, вздрагивает и выходит на улицу. Где-то впереди маячит фигура старой Грегории, которая тащит Козочку, а та сопротивляется, не понимая, почему же старуха не даст ей заработать немного денег, хоть это и очень трудно. Зловоние болота, грязная земля, огромное звёздное небо, и пришибленный страхом Закариас пускается в сторону города.

М

Может, всё-таки закон издаётся, чтобы его выполняли? Закон, распорядок, часы работы? Часы работы пункта здравоохранения написаны на самом видном месте — на входной двери: с девяти утра до полудня и с двух до пяти вечера. Но одно дело написать, а другое — выполнять. Так вот, ни Масимиано, ни Жураси не любят, чтобы их отрывали; его — от изучения и заполнения карточек лотереи, её — от сочинения ежедневных трогательных писем жениху — священное время. Что же касается самого врача, то он и вовсе не придерживается никакого расписания, появляясь на пункте, когда ему взбредёт в голову, утром или вечером, но всегда на короткое время и второпях; в случаях же срочной необходимости достаточно медсестре или сторожу перейти улицу — квартира врача находится на противоположной стороне, — и можно позвать его, вытащив, как правило, из постели, где он если не забавляется с Терезой, то спит мёртвым сном, забыв обо всём на свете, даже о своих честолюбивых мечтах и политике, проекте организовать избирательный округ в муниципалитете.

Закариас, устав хлопать в ладоши и кричать: «Эй, есть кто в доме?» — колотит в дверь кулаками. Аптекарь Тезоура отсутствует — уехал в Аракажу, доктор Эвалдо — у больного, на пункте здравоохранения лишь один молодой врач. Закариас, охваченный страхом, грозит выломать дверь. Из-за угла появляется какой-то человек, убыстряет шаг, подходит к арендатору:

— Что вам нужно?

— Вы здесь работаете?

— Работаю, а что?

— Где доктор?

— Что вам надо от доктора?

— Хочу, чтобы меня принял.

— Это сейчас? Вы с ума сошли? Или читать не умеете? Вот смотрите расписание, здесь с…

— Ваша милость думает, что у болезни есть расписание? — хрипло выкрикивает Закариас и поднимает к глазам Масимиано (это был он) свои руки. — Смотрите. Я думал, это прыщи, а это, похоже, оспа, к тому же чёрная.

Инстинктивно Маси отступает, ему тоже кое-что известно об оспе, и он узнаёт её. Тяжёлый аластрим, или чёрная оспа. Сейчас десять вечера, городок спит, молодой врач, должно быть, в постели с красоткой, привезённой из Аракажу, этой потрясающей кабоклиньей, от которой не отказался бы и сам Масимиано. Стоит ли будить доктора, чтобы получить нахлобучку? Вытаскивать его из-под тёплого одеяла, а может, и с Терезы? Кому нравится, когда его прерывают в самый ответственный момент? Маси колеблется. А что, если это действительно чёрная оспа? Он снова вглядывается в лицо арендатора, да, гнойные пузырьки, коричневые, тёмно-фиолетовые, типичные для смертельной оспы. Масимиано вот уже восемнадцать лет работает в департаменте здравоохранения, перебывал во многих пунктах провинции и кое-что усвоил.

— Ладно, кум, дом доктора тут поблизости.

На хлопки Масимиано откликается женщина, её зовут Тереза Батиста, как узнал он и запомнил её имя.

— Это я, дона, Масимиано. Скажите доктору, что здесь на пункте больной оспой. Чёрной оспой.

Н

Н-да, медицина постигается на практике, как верно утверждал профессор Элено Маркес, читая лекции на медицинском факультете об эпидемиях в сертане. Глубокая ночь, пункт здравоохранения в Букиме, холодный пот прошибает доктора Ото Эспиньейру, он совсем недавно получил диплом и теперь на практике пытается постичь то, чего не постиг, изучая теорию, а на практике это много труднее, отвратительнее и страшнее.

По всей вероятности, речь идёт об оспе самой тяжёлой формы, чёрной, как зовут её в народе, и, чтобы узнать это, нет нужды шесть лет учиться, достаточно взглянуть на лицо Закариаса с вытаращенными глазами и услышать его перепуганный голос:

— Скажите, доктор, это чёрная?

Что это, единичный случай или эпидемия? Врачишка закуривает сигарету, сколько он их закурил и бросил с той самой минуты, как Тереза передала ему это неожиданное известие? На полу куча окурков. Какого дьявола он согласился ехать в Буким?! Как разумно говорил Бруно, коллега по службе, человек опытный: нет такого соблазна, который вытащил бы его из Аракажу, провинция — это скопище болезней, там тоскливо жить и просто умереть, сеу Ото. Тоску-то он победил, привезя сюда Терезу, но как победить оспу? Он бросает сигарету на пол, давит её ногой. Протирает руки спиртом ещё и ещё раз.

С улицы доносится звук шаркающих ног, дрожащая рука берётся за дверную ручку, в помещение пункта входит, прихрамывая, доктор Эвалдо Маскареньяс, у него в руках чемоданчик, видавший виды, потёртый, подслеповатыми глазами он оглядывает комнату, отыскивая молодого врача.

— Я увидел свет, дорогой коллега, и зашёл сказать, что Рожерио, Рожерио Калдас, наш префект, при смерти. Хуже всего, что это не единственный случай. Лусию знаете? Жену ризничего, не любовницу, ту зовут Тука. Так вот, Лусия тоже в плохом состоянии, это вспышка оспы, Дай-то Бог, чтобы не эпидемия. Но вы, дорогой коллега, как видно, уже информированы, раз вы здесь в этот час и, верно, собираетесь принять необходимые меры. Прежде всего нужна вакцинация всего населения.

Всего населения, сколько же это человек? Три, четыре, пять тысяч, считая городок и плантации? Сколько на пункте вакцины? Где она хранится? Он, доктор Ото Эспиньейра, ни разу этим не поинтересовался, не подумал о столь драгоценном запасе. Даже если и есть хоть какой-то запас вакцины, то кто этим будет заниматься? Ото закуривает новую сигарету и отирает пот со лба. Ну и свинская жизнь в этом Букиме, а ведь он, Ото, мог бы находиться в Аракажу всё с той же Терезой или какой другой, так он здесь, где объявилась оспа, и умирает от страха. Если оспа не убивает, то уродует лицо, оставляя оспины. Он тут же живо представил себе лицо, изрытое оспинами, своё кукольное, но привлекательное лицо, оно неузнаваемо, о Боже! Или он умрёт, сгнив от гноя.

Доктор Эвалдо Маскареньяс проходит в глубь помещения, останавливается возле Закариаса, вглядывается в его лицо. Неужели это санитар пункта Масимиано? Нет, это неизвестный ему человек, лицо его в пятнах, доктор вглядывается пристальнее, да это не пятна, это гнойники, оспа.

— Тоже схватил проклятую. Да, дорогой коллега, это эпидемия; мы видим её начало, но никому не известно, кто останется жив и увидит её конец. Я уже пережил три эпидемии, но от этой, может, и не спасусь. Да и кто спасётся?

Ото Эспиньейра бросает на пол очередной окурок, хочет что-то сказать, но не находит слов. Закариас спрашивает:

— Что же мне делать, доктор? Я не хочу умирать, почему я должен умереть?

Наконец появляется вызванная доктором медсестра Жураси, она мирно спала, видела во сне своего жениха, когда Маси поднял весь дом, где она снимала комнату с пансионом, на ноги. В голосе сестры звучали нотки досады и раздражения.

— Вы послали за мной в такой час, доктор, почему? Какой-то сумасшедший, видно, днём выспался. Что за срочность?

Ото Эспиньейра не отвечает, слышится только хриплый голос Закариаса:

— Ради Бога, спасите меня, доктор, не дайте умереть. — 

И тут же обращается к доктору Эвалдо, известному во всей округе.

Медсестра — человек деликатный, она видит лицо Закариаса в маленьких язвах и больше не спрашивает, почему её подняли с постели.

— Это эпидемия, дорогой коллега, эпидемия оспы.

Леча больных, ободряя умирающих, помогая при погребениях, ухитрившись спасти несколько человек от смерти, доктор Эвалдо пережил три эпидемии. Переживёт ли четвёртую? «Доктору Эвалдо не так страшно умирать, он ведь преклонного возраста, старик, — размышляет Ото Эспиньейра, — но я, Ото, только начинаю жить». Однако полуслепая и полуглухая развалина, как злословит аптекарь, доктор Эвалдо любит жизнь и собирается бороться за неё жалкими средствами провинциального медика. Из присутствующих здесь только он и Закариас думают, как бы спастись от болезни. У медсестры Жураси начались позывы к рвоте, Маси дас Неграс пытается вспомнить, когда он делал себе прививку в последний раз, похоже, лет десять назад, она уже, должно быть, неэффективна. Доктор Ото закуривает и гасит сигареты одну за другой.

В дверях появляется чья-то фигура.

— Доктор Эвалдо здесь?

— Кто это?

— Я Витал, внук доны Ауриньи, доктор. Моя бабушка умерла, я вас всюду искал и вот пришёл сюда. Надо засвидетельствовать смерть.

— Сердце?

— Может быть. Её всю обсыпало сыпью, потом поднялась температура, мы даже не успели вас позвать, как она умерла.

— Сыпь? — Доктор Эвалдо стал выяснять подробности. Уверенность, что это эпидемия, крепла.

— На лице, на руках, доктор, а в общем, по всему телу, она чесалась, потом поднялась температура, и она умерла, градусник мы брали у соседа, на нём было больше сорока.

Старый врач обратился к молодому коллеге:

— Вам, дорогой коллега, надо пойти со мной. Если это ещё один случай оспы, то мы установим, что это эпидемия, и зарегистрируем первый смертельный исход.

В руке Ото новая сигарета… Лоб в поту. Не произнося ни слова, доктор Ото кивком головы даёт согласие. Что делать? Надо идти! Медсестра Жураси тоже намерена сопровождать их, никакая сила не удержит её здесь, в этом помещении, куда уже проникла зараза — этот человек с осыпанным оспой лицом! Если она, Жураси, умрёт от оспы, повинен в том будет директор департамента здравоохранения штата; и все о том узнают, ведь это он преследовал её по политическим мотивам, он отправил в ссылку в Буким! Он знал, что она в оппозиции к руководству департамента и девственница, а его превосходительство не выносит ни того ни другого.

Прежде чем уйти, доктор Эвалдо советует Маси дать больному раствор марганцовки для протирания тела и аспирин для понижения жара.

— Что же касается тебя, парень, отправляйся-ка домой с раствором марганцовки, обложись банановыми листьями, избегай попадания света в глаза, лежи и жди.

— Чего ждать, доктор?

— Божьей милости или смерти, чего же ещё?

О

Она, Ауринья Пинто, лежит на столе в комнате, из которой вынесена вся мебель, где нет никого, даже родственников, и спит под глухой плач седой женщины. Сон последний и вечный принесла ей чёрная оспа.

Молча смотрят на труп старухи доктор Эвалдо, Ото Эспиньейра и медсестра Жураси.

— Умерла от оспы, это эпидемия, — заключает шёпотом доктор Эвалдо, и тут, дрожа, он закрывает глаза, чтобы не видеть этого ужаса — ни опыт, ни возраст тут помочь не могут.

И хотя душа Ауриньи Пинто отлетела, болезнь в её уже мёртвом теле продолжается: пузырьки вырастают в волдыри, волдыри в гноящиеся язвы, кожа лопается, течёт чёрный зловонный гной. Мерзкая оспа не оставляет в покое человеческий труп.

Медсестру Жураси опять начинает рвать, прямо тут, в комнате.

П

Почему, почему, сеу Масимиано Силва дас Неграс, за всё то время, что я здесь, на пункте здравоохранения, работаю главным врачом, я в глаза не видел спасительной вакцины, где она лежит, где столь тщательно хранится? Почему мне не пришло в голову найти её раньше? Но, когда я соглашался занять этот пост, мне гарантировали, что в Букиме хороший климат, идеальные условия для работы и отдыха, здравоохранение налажено, всё в порядке, клялись, Буким — райский сад, эдем в сертане, а мрачный призрак былых времён, страшная, смертельная чёрная оспа уничтожена прогрессом, ликвидирована, и не только она, покончено с любыми эпидемиями, да здравствует наше родное правительство! Выходит, меня обманули, ах, как же меня обманули! Где вакцина, сеу Маси? Нам нужно немедленно начать вакцинацию, пока ещё есть время и есть живые люди.

Ах, как же вас обвели, мой врачишка, вокруг пальца эти ваши начальники, наслаждающиеся в Аракажу жизнью, вас, такого красивого жеребца, протежируемого губернатором, обещавшим после недолгого заточения в Букиме, этом раю, пупе земли, перевести в другое место с повышением по службе, но если вдруг здесь, в Букиме, объявилась оспа, припомните, сеньор, будьте мужчиной, те знания, что получили вы на медицинском факультете. Что же касается вакцины, то остатки присланной сюда последний раз партии хранятся в шкафу с лекарствами, в котором почти ничего нет, ключ у Жураси — этой глупой высокомерной зазнайки с кислым лицом, которая готова писать жалобу на любого, кто посягнёт на её девственность. Больше года назад здесь побывала группа вакцинаторов-добровольцев, состоявшая из девушек-студенток, возглавлявшаяся, мой врачишка, красивой женщиной. Так вот, я помогал этим прибывшим студенткам убедить местных жителей в необходимости вакцинации, но эти невежды ничего не хотели слушать. Ни разъяснения, ни угрозы не помогали, они боялись заболеть оспой при вакцинации и даже убегали в лес и там прятались. Бросая непослушных, девушки-студентки оставшееся время каникул проводили, разъезжая по провинции за счёт отпущенных средств на здравоохранение. Вакцину уже несколько месяцев не присылают, но обещать обещают, обещания — это тоже труд для отцов здравоохранения Аракажу, они заняты заботами о самих себе, а народ здешний убивайся на работе как знаешь, — вот так-то, врачишка, вы со своей красоткой, а истеричная Жураси со своим беспокойством о женихе. Так вот, ключ у этой ведьмы, доктор.

А, дона Жураси, поворачивайтесь, поворачивайтесь, делайте хоть что-то, что можете, только не хнычьте, не грозите, что упадёте в обморок, хватит и того, что вы воротите нос от больных и вас тошнит при их виде, несите вакцину и готовьтесь с Маси дас Неграс, ваше превосходительство, идти на улицу и делать прививки людям, за это ведь вам государство платит деньги, взыскивая их с налогоплательщиков. Несите вакцину и шприцы и делайте прививки всем подряд; если будут несогласные, вызовем солдат, можете начать с меня, нужно показать пример людям и воодушевить их. Только я не пойду с вами, мой долг оставаться здесь, на пункте здравоохранения.

А вы, врачишка, знайте, знайте, что вакцины, даст Бог, хватит, только чтобы сделать прививки детям начальной школы да ответственным лицам города. Засучите рукав, я сделаю вам прививку, может, как раз вовремя, там будет видно. Мне-то самой не надо, я её сделала до отъезда из Аракажу: мой жених объяснил мне, что разговоры о ликвидации оспы — пустая болтовня директора департамента здравоохранения, который меня преследует за политические взгляды моего отца и за то, что я уже помолвлена. В домах богатых я ещё смогу делать прививки, в домах богатых, торговых заведениях, но не рассчитывайте, что я буду ходить по трущобам и делать прививки всякому сброду, возиться с заразившимися оспой и смотреть на гной, я — из приличной семьи, а не какая-нибудь, вроде вашей девицы, которую вы неизвестно где нашли и поселили среди приличных людей, это оскорбляет честные домашние очаги Букима. Если хотите делать прививки всем подряд, зовите свою девку и идите с ней на пару.

Ах, не спорьте, не спорьте, сеньорита, и не оскорбляйте меня, я того не заслуживаю, я всегда относился к вам с уважением, но сейчас требую послушания, выполнения указаний, пунктом здравоохранения заведую я, так что слушайте, что я вам говорю, и поторапливайтесь, разве вам не ясно, что я перепуган случившимся.

Когда откроется почта, вы, сеу Маси дас Неграс, отправьте в Аракажу телеграмму с просьбой прислать как Можно больше вакцины, здесь оспа и уже есть смертельные случаи.

Раньше всех покинула Буким медицинская сестра второго класса департамента здравоохранения штата. Бывшая регистраторша приёмной медицинской консультации, Не окончившая учебного заведения, без диплома и дракой, но она — дочь председателя избирательной кампании прежнего правительства штата, и она получила эту Должность. Однако, как только новое правительство сменило старое, ушедшее в оппозицию, оно тут же перевело её к чёрту на кулички — в Буким. Но она не смогла выносить вонь и гниение, ведь городок за несколько дней превратился в смердящую выгребную яму.

К концу суток в городке насчитывалось уже семь больных, на рассвете следующего дня — двенадцать, на пятый день число заболевших дошло до двадцати семи. И так день ото дня, от часа к часу больных становилось всё больше и больше. Теперь по заклеенным красной бумагой окнам (при ярком дневном свете оспа, прежде чем умертвить, ослепляет) можно было знать, где и сколько больных. От сжигаемого коровьего навоза, прекрасно очищающего от миазмов оспы, дым просачивался через щели дверей и окон.

День и ночь молились верующие в городском соборе, где отпевали законную супругу ризничего, наконец-то он стал свободным и мог спокойно жить с любовницей, если, конечно, их не убьёт оспа. Богомолки молили Всевышнего снять проклятие, ниспосланное людям в наказание за грехи и разврат, поминая в числе развратников и врача Ото Эспиньейру, и его сожительницу Терезу Батисту. Отсюда, сверху, они видели идущую по дороге к станции медсестру Жураси с чемоданом и зонтиком, ворчавшую себе под нос: «Увольте, увольте меня, если считаете нужным, но я здесь не останусь ни на минуту. Я не хочу рисковать жизнью, если же хочет того доктор, пусть берёт свою девку в помощницы и сам делает прививки».

Сразу же после первой тревожной ночи, когда были выявлены первые случаи оспы, медсестра и Маси пошли в начальную школу с вакциной и шприцами. Учителя выстроили детей в очередь и обнаружили, что трёх учеников не хватает, и тут же получили плохие известия: увидев у детей сыпь, матери сначала решили, что это корь или ветрянка, но теперь стало ясно, что это за волдыри тёмно-фиолетового цвета. По городу поползли слухи, преувеличивавшие число заболевших. С остатками вакцины Жураси и Маси пожаловали на главную улицу в богатые дома. Ждать же часа, когда придётся отправиться к беднякам в глухие переулки города, Жураси не стала, она уже имела контакт с больным оспой в доме турка Скэфа, крупного коммерсанта. В четвёртом по счёту доме было то же самое. «Увольняйте меня, мне безразлично, не стану я здесь гибнуть из-за объявившейся оспы. Берите вакцину и идите со своей девкой, ей привычней возиться с гноем, она и умрёт в гное, а я — невеста и помолвлена».

С отъездом Жураси персонал пункта уменьшился ровно вдвое. Ото воззвал к небесам: что же делать? Он шлёт новую телеграмму в Аракажу, требуя способных и смелых помощников, пусть приезжают с первым же поездом. Дома же, то и дело протирая руки спиртом и куря сигарету за сигаретой, он приходит в отчаяние. Просит совета у Терезы. Кто же может помочь, пока департамент Аракажу соберётся послать им санитаров? Ведь как только придёт запрошенная вакцина, потребуется четыре-пять групп, чтобы делать прививки. До сих пор в его распоряжении были Масимиано и медсестра, что делать без Жураси? Ведь не может же он, Ото, главный врач пункта здравоохранения, идти на улицу и, как простой санитар, сам делать прививки. Достаточно и того, что он и утром, и вечером даёт указания и советы, обследует больных, констатируя новые и новые случаи. Ох, Тереза, это ужасно!

Тереза слушает молча, серьёзная и внимательная. Она прекрасно понимает, что он боится, просто умирает от страха, надеясь, что она подскажет ему, что надо последовать примеру Жураси. Скажи она ему: уедем отсюда, зачем нам, молодым, умирать здесь, врачишка бы имел предлог бежать немедленно — я тебя привёз сюда, я тебя и увезу отсюда, мы должны защитить нашу любовь. Но нет ни любви, ни дружбы, ни удовольствия в постели.

Шагая из угла в угол, врач Ото Эспиньейра становится всё нервознее и нервознее.

— А знаешь, что сказала эта сукина дочь Жураси, когда я обвинил её в бегстве от врачебного долга? Чтобы я взял в помощницы тебя!

Ответ Терезы был твёрд и даже весел:

— Что ж, я иду…

— Ты? Да что ты?

— Пойду делать прививки. Нужно только, чтобы Маси научил меня.

— Ты с ума сошла! Я не позволю.

— А я и не спрошу у тебя позволения. Разве тебе не нужны люди?

И вот богомолки увидели, что Тереза и Маси дас Неграс идут со всем необходимым для вакцинации. Шеи их повытягивались от желания видеть всё своими глазами, но молиться они продолжали. Однако молитвы их не достигали ни неба, ни ушей Божьих, ни церковных сводов — у старых ханжей Букима просто не было сил, чтобы взывать к Богу. И куда это пошла сожительница врачишки с инструментами?

В момент погребения супруги ризничего раздались удары церковного колокола. Сильнее, звоните сильнее, в два колокола сразу, надо оповестить власти и Всевышнего, что чёрная оспа опустошает город Буким. Звоните, звоните, сеу викарий.

С

Скажите-ка, приятель, можно ли отдать последние почести умершему, если боишься сам, что умрёшь, если каждую минуту оглядываешь руки, смотришься в зеркало, чтобы убедиться, не появилась ли у самого смертельная зараза?

Бдение у гроба покойника требует спокойствия, преданности и порядка. Нельзя под страхом смерти достойно проводить усопшего.

Когда эпидемия только начиналась, ещё приглашали друзей готовить поминки, открывать бутылки кашасы. Но позже, когда она набрала силу и косила людей без жалости и передышки, от принятого обычая пришлось отказаться: у охваченных отчаянием родственников не было сил для церемоний с торжественными речами, плачем, причитаниями. Эпидемии кладут конец всему.

Где найти людей и денег, чтобы организовать бдение одновременно возле гроба двух-трёх покойников? Да и нельзя держать разлагающиеся трупы в доме несколько часов подряд, от заражённого тела надо освобождаться как можно скорее, чтобы не заразиться. Позже уже не хватало ни сил, ни времени для похорон на кладбище, и всем умершим приходилось довольствоваться ямами, вырытыми у грязных дорог, где земля была мягче и легче было копать яму.

Когда приходят эпидемии и людей охватывает страх смерти, они заняты тем, что жгут навоз, отмывают гной, прокалывают волдыри и молятся Богу. До бдений ли им, друг?!



Торжественного погребения умершего префекта Рожерио Калдаса, прозванного Пожирателем Вакцины из-за отсутствия оной по его вине, с оркестром, длинной процессией учеников, солдат военной полиции, членов религиозного общества и масонской ложи и других выдающихся личностей, произносивших бы вдохновенные речи, превозносивших бы достоинства покойного — не каждый день представляется возможность отправить на кладбище префекта, скончавшегося при исполнении служебных обязанностей, — Буким был лишён из-за чрезвычайных обстоятельств. Проводы были немноголюдными, кратко выступил президент муниципальной палаты. «Префект пал жертвой гражданского долга», — заявил он, говоря о печальном конце изворотливого администратора, который в последний день был страшен: гнойники слились и образовали большие язвы по всему телу — обычное дело чёрной оспы в час смерти. Народ считает чёрную оспу самой опасной и страшной, её зовут матерью всех осп: белой, аластрима, ветряной. По мнению президента муниципальной палаты, покойный префект не иначе как на себе решил, выполняя свой гражданский долг, испытать оспу, чтобы удостовериться, что она первоклассная, та самая, чёрная, прародительница всех остальных, а потом уж препоручить ей население города.

Доктор Эваддо Маскареньяс был последним, кого проводили в последний путь с искренними словами сожаления. Восьмидесятилетний старик, почти глухой и слепой, со странностями, не заперся в доме, хоть и еле таскал ноги, и не уехал. Пока сердце работало, он ухаживал за больными — за своими пациентами и всеми остальными, кому требовалась его помощь и о ком ему сообщали, ведь были больные, которые прятались от врачей, боясь попасть в лазарет. Он делал всё, что мог, но много ли можно сделать, сражаясь с такой болезнью, как оспа? Подготовить лазарет для больных распорядился он, а в жизнь претворила его идею Тереза Батиста — правая рука доктора в столь трудные дни в Букиме, помогавшая ему до тех пор, пока не перестало биться уставшее сердце старика.

Но он успел послать через Терезу записку коллеге Ото Эспиньейре, чтобы тот просил прислать новую партию вакцины, иначе в Букиме погибнут все. Но уже к больному первый раз в жизни прийти не смог.

Т

Тереза Батиста ещё совсем недавно выступала в кабаре как артистка, была любовницей, проституткой, преподавательницей грамоты для детей и взрослых, дебоширкой для полиции трёх штатов Федерации — и вот теперь за короткое время стала медицинской сестрой, пройдя полный курс обучения у доктора Эвалдо Маскареньяса и санитара Маси дас Неграс. Как говаривала ещё дона Мерседес Лима, её первая учительница, у Терезы всегда были способности всё быстро усваивать.

Она не только научилась делать прививки, мыть волдыри марганцовкой и камфорным спиртом, но даже ухитрялась убеждать делать прививки тех, кто особенно упрямился, боясь получить болезнь от вакцины, ведь на прививку организм давал реакцию: жар, сыпь, волдыри, но реакцию неопасную. Маси был нетерпелив, проводя вакцинацию населения, часто прибегал к силе, вызывал конфликты и только усложнял выполнение задачи. Терпеливая и улыбчивая Тереза объясняла, показывая след от прививки на своей собственной смуглой руке, делала себе прививку снова, чтобы убедить людей в безопасности совершаемого. Всё шло хорошо, люди стали сами приходить в пункт здравоохранения и ждать, когда подойдёт их очередь, чтобы сделать прививку, и вдруг запас вакцины кончился. Отправили новую телеграмму в Аракажу с требованием помощи.

Доктор Эвалдо, озабоченный растущим числом больных, получил в магазине несколько матрацев для лазарета бесплатно, они предназначались для тех, кто должен быть изолирован, так как для лечения дома у них не было условий, а они представляли большую опасность для окружающих. Однако, прежде чем взять эти матрацы, нужно было вымыть и вычистить барак, предназначенный для лазарета, он находился в лесу, вдалеке от города, жители которого туда никогда не заглядывали.

Вместе с Маси дас Неграс Тереза шла по лесной тропинке в сторону будущего лазарета, неся в руках креолин и воду в жбанах из-под керосина, местами дорога была совсем заросшей, и Маси, поставив банки на землю, тесаком прорубал её. Барак пустовал уже более года.

Последними его обитателями были двое прокажённых, вероятнее всего, муж и жена. По субботам они появлялись на рынке, где просили милостыню — горсть маниоковой муки или чёрной фасоли, корни маниока или батата, сладкого картофеля, редко — никелевые монетки, брошенные им на землю, и каждый раз были изъедены проказой всё больше и больше: страшные дыры вместо рта и носа, культи рук, ноги, завёрнутые в мешковину. Умерли они, должно быть, одновременно, так как оба перестали появляться на рынке. Поскольку никто не интересовался их судьбой и не ходил в барак, останками их попировали стервятники урубу, оставив на полу чистые кости.

Маси дас Неграс с ужасом (и уважением) поглядывал на красивую любовницу врача, которая тут же безо всякого принуждения, заткнув юбку за пояс, босиком принялась мыть цементный пол будущего лазарета; собрав кости прокажённых, она сложила их в вырытую могилу. Тогда как бывшая медицинская сестра сбежала, оставив своё рабочее место, наплевав на обязательства и неприятные последствия — увольняйте меня, мне всё равно, я не хочу здесь умирать, — эта девушка безо всякого вознаграждения и безо всякой надобности для себя ходила из дома в дом без страха и усталости, обмывая больных раствором марганцовки, прокалывая волдыри шипами апельсинового дерева, как только они вырастали в пустулы тёмно-фиолетового цвета, приносила со скотных дворов коровий навоз. Ведь даже сам Масимиано, привыкший к нищете, знакомый с горестями и несчастьями народа, закалённый и опытный, без родственников и друзей, хозяин своей жизни и смерти, нанявшийся на эту плохо оплачиваемую работу, хотя деньги в конце каждого месяца и получал, не раз подумывал в эти тяжёлые дни бежать куда глаза глядят, бросив всё, подобно Жураси.

Ничего не зная о Терезе, кроме того, что она любовница врача Ото Эспиньейры и очень красива, теперь Маси дас Неграс питал к ней уважение и страх. Когда Тереза впервые отправилась с Маси дас Неграс на прививки, он никак не мог понять, почему же подружка врача подменила сбежавшую медсестру, да ещё в условиях эпидемии, и нарушила тем самым установленные отношения определённых слоёв общества, и даже стал строить дерзкие планы: подвергаясь смертельной опасности и испытывая страх, он всё время был рядом с Терезой и надеялся поддержать её в нужную минуту, а с Божьей помощью и завоевать симпатию девушки, они вместе украсят лоб никчёмного врача пышными рогами — это было бы великолепно!

Но вскоре же отказался от своих планов, не сделав ни малейшей попытки, ведь воодушевление и мужество вселяла в него именно она, эта в общем-то хрупкая женщина. И если он не последовал примеру Жураси, то этим он обязан только Терезе. Да ему было просто стыдно это сделать: он — здоровый, крепкий и получает деньги за свою работу, она — слабое создание, ничего не имеет за свой труд, держится прекрасно, твёрдо, без единой жалобы и всегда, высоко подняв голову, отдаст распоряжения, как в домах больных, так и на пункте, ему и перепуганному врачишке, да и доктору Эвалдо. Она вроде бы командовала всеми. Где подобное видано?

Когда наконец прибыла вакцина — её привёз аптекарь Камило Тезоура, он узнал о вспышке оспы в Букиме и по собственной инициативе отправился в департамент здравоохранения, где ему вручили посылку и обещали прислать людей: «Скажите доктору Ото, чтобы он как-нибудь вышел из положения, нанял кого-нибудь, пока не прибудет квалифицированный персонал, хоть и нелегко найти желающих рисковать жизнью за грошовое вознаграждение», — Маси дас Неграс сказал Терезе:

— Жаль, дона, что таких, как вы, на свете очень мало. Будь у нас ещё три-четыре человека, мы бы справились с треклятой.

Тереза Батиста подняла усталое лицо, улыбнулась неотёсанному и грубоватому мулату и ответила:

— Я знаю, где их найти, положись на меня.

У

Уже аптекарь Камило Тезоура был на станции Букина и привёз посланную из департамента здравоохранения Сержипе вакцину, когда встретил покидавшего Буким врача Ото Эспиньейру — он даже не дождался погребения доктора Эвалдо. Будь он разумнее, он бы давно уехал, уехал бы на товарняке в ту самую ночъ, когда Закариас показал ему своё лицо, покрытое волдырями. Подумав как следует, взвесив все факты, Ото решил, что всему виной Тереза — эта безумная женщина, которая вдруг пошла делать прививки, ухаживать за оспенными больными. Как бы ни была она красива и хороша как женщина, она — просто животное, не способное понимать, думать, ценить жизнь. Ведь он, молодой врач с хорошим будущим, оказался под угрозой смерти и мог по меньшей мере быть обезображенным страшной оспой, после чего ни одна женщина на него не взглянет.

Ведь сюда он, сын политического деятеля, приехал с одной-единственной целью — заработать депутатский мандат и тут же сменить этот край страшных болезней и нищеты на богатый и здоровый Юг, земли праздников, садов, театров, света, современных ночных клубов, где можно встретиться с иностранками; конечно, такой красивой женщины, как Тереза, у него не будет. Женщины? Нет, не женщины, королевы оспы, призрака. Кроме того, здесь, в Букиме, после того как началась оспа, он потерял себя, лоск, воспитание, утратил политические стремления и честолюбивые планы, наконец, человеческое достоинство, его уже не соблазняли голоса избирателей и прелести Терезы, он только каждую минуту мыл руки спиртом, полоскал горло кашасой, безостановочно курил и рассматривал себя в зеркало, ища проявление болезни.

Когда после разговора о бегстве Жураси Тереза отправилась делать прививки, Ото не мог прийти в себя, ведь заговорил-то он о бежавшей медсестре с целью услышать от Терезы, что надо последовать примеру и готовиться к отъезду. А вместо того эта дурища пошла в сёстры милосердия, принуждая его идти на свой пункт, а не бежать прочь сломя голову.

На пункте здравоохранения его посетил президент муниципальной палаты, взявший на себя обязанности префекта, с целью узнать о мерах, предпринятых врачом Ото, а также побеседовать с ним. Коммерсант и фазендейро, политический руководитель, друг семьи врачишки — это ведь к нему явился Ото Эс-пиньейра с рекомендательным письмом. Президент говорил откровенно: политик, мой дорогой доктор, везде политик, при любых катаклизмах, а эпидемия — худший из них. Однако она имеет и положительную сторону, особенно для кандидата в депутаты, да ещё когда он — главный врач пункта здравоохранения. Надо взять на себя командование, организовать служащих, как и любого по возможности, он имел в виду Терезу, которая делала прививки, чтобы потушить вспышку оспы и изгнать её из города. Чтобы заработать признательность и голоса будущих избирателей Букима, лучшую возможность просто трудно придумать. Народ обожает способного и преданного врача, тому пример — престиж доктора Эвалдо Маскареньяса, ведь он не был ни членом муниципальной палаты, ни префектом или депутатом парламента штата, для него самое главное — врачебная помощь, а не положение и должность. И если политические устремления доктора ещё живы, то, опираясь на престиж семьи и то обстоятельство, что оспа будет изгнана, он вполне сможет получить здесь прочную политическую поддержку, которая не замедлит объявиться и в соседних муниципалитетах, где также о нём узнают, ведь должна хоть на что-то сгодиться эпидемия.

Так что возблагодарите Господа, что он ниспослал вам такую возможность. В бой, в бой, посещайте больных, лечите их, богатых и бедных, сделайте лазарет своим Домом. Если заразитесь, ничего страшного, имея прививку, вы не умрёте, несколько дней высокой температуры, ну и оспины на лице, но для избирателей — это лучшая реклама: избранный депутат — врач с лицом, изрытым оспой. Конечно, опасность всё-таки существует, бывали случаи, когда и с прививкой оспа уносила врача в могилу, но риск — благородное дело, и, в конце-то концов, жизнь имеет цену только для того, кто ею рискует. Дав Ото подобный совет, президент удалился. Уже в конце Улицы он заметил Терезу, которая делала прививку прямо на пороге дома. До чего же красива, прямо мороз по коже, для такого добродетельного и богобоязненного семьянина она не менее опасна, чем оспа.

Ф

Фантастический сюрприз ожидал Терезу по возвращении домой после её дебюта в роли медсестры: она нашла Ото в стельку пьяным, язык у него заплетался, он бормотал что-то невнятное. После обрисованной перспективы быть избранным в депутаты парламента и возможности заразиться оспой врачишка заперся дома и выпил целую бутылку каш асы; не имея сопротивляемости к алкоголю и быстро опьянев, он вдруг увидел входящую оживлённую Терезу, собирающуюся рассказать ему о перипетиях дня. Ото отшатнулся от неё, говоря:

— Пожалуйста, до меня не дотрагивайся. Сначала оботри всё тело спиртом.

Он продолжал пить, пока Тереза принимала ванну, не захотел есть, а сел в кресло и что-то бормотал себе под нос. Не подходил к ней, а когда заснул, Тереза уложила его в постель, как он был, одетым. На следующий день она ушла из дому до того, как он проснулся, так что они не разговаривали. И все остальные дни, пока Ото боролся между желанием удрать с поля боя и стыдом, он к Терезе не прикасался. Спал он один на софе в гостиной и не вставал до тех пор, пока она не уходила, переставая обвинять его своим молчаливым присутствием. Да, обвиняла, потому что уходила каждый день рано утром помогать Эвалдо и Масимиано и возвращалась поздно вечером, разбитая от усталости. Он же каждый день всё меньше и меньше посещал свой пункт здравоохранения, где число больных увеличивалось, они приходили за марганцовкой, аспирином, камфорным спиртом. Для Ото же единственным лекарством была кашаса.

Когда же однажды Тереза разбудила его, ещё не протрезвевшего, и объявила, что у них кончилась вакцина, а ему необходимо идти принимать больных, так как доктор Эвалдо потерял сознание, у Ото вызрел план: поехать в Аракажу как бы за вакциной, но там заболеть. Грипп, колики, анемия, лихорадка — всё, что угодно, только чтобы попросить себе замену в Букиме и больше туда не возвращаться. За последнее время он совсем опустился: небритый, с воспалёнными глазами, хриплым голосом, стал груб в обращении. А уж когда Тереза довольно резко потребовала, чтобы он расстался с бутылкой и шёл исполнять свой долг врача, как это делал доктор Эвалдо, и посещать больных, он разразился криком:

— Убирайся отсюда, грязная потаскуха!

— Нет, не уйду. У меня тут дел много.

Уставшая за день, она повернулась к нему спиной и заснула. Теперь она была свободна от домогательств пьяного врачишки, с ума сходившего от страха, — прелести Терезы его больше не волновали.

А уж когда сердце доктора Эвалдо сдало, хотя мужество его не покинуло, он и на смертном одре продолжал думать о вакцине для народа, молодой врач Ото не стал дожидаться похорон коллеги: «Я еду за помощью в Аракажу, привезу вакцину, как только получу». Без багажа, украдкой, услышав гудок паровоза, он бросился на станцию и укатил в Баию. В Аракажу поезд должен был идти через четыре часа, но он не сумасшедший, чтобы здесь, на земле чёрной оспы, оставаться хоть ещё одну минуту, да к тому же в компании с этой безумной Терезой, чтобы её сожрала оспа!

X

Хватило жителям Букима в дни разгула чёрной оспы и преудивительнейших событий. Одним из них был побег главного врача пункта здравоохранения от оспы, от которой он удирал с такой поспешностью, что даже сел на поезд, следовавший как раз в обратном направлении, а именно в Баию. Рассказ фармацевта на пороге аптеки о встрече с доктором Ото на железнодорожной станции вызвал дружный хохот среди всеобщего горя. «Куда это вы, доктор, так торопитесь?» — «Еду в Аракажу за вакциной». — «Но этот поезд в Аракажу не идёт, он только что оттуда прибыл и идёт в Баию». — «Мне годится любой поезд и любое направление: нельзя терять ни минуты». — «Но вакцина — вот она, я привёз её, привёз более чем достаточно, можно сделать прививки всему штату Сержипе. Так что оставайтесь в Букиме, доктор, со своими избирателями, а если у вас ещё есть деньги, со своей красоткой, она у вас — пальчики оближешь».

Другим не менее удивительным событием был и сформированный под командованием Терезы Батисты маленький отряд из проституток, девиц Мурикапебы, они прочёсывали город, окрестности и делали прививки. Вкусная Задница, прозванная так за свои габариты, тощая Марикота — такие сейчас в моде, Волшебная Ручка, прозвище за ней осталось со времён юности, и Мягкая Булочка — соблазнительная старуха, многим и такие нравятся, старая Грегория с полувековым служебным стажем, она появилась здесь одновременно с доктором Эвалдо, и Козочка — пятнадцатилетняя девчонка, вот уже два года занимающаяся подобным ремеслом. Когда Тереза обратилась к ним с просьбой помочь, старуха ответила отказом: как сумасшедшая, полезет в самое пекло оспы? Но Козочка согласилась: я пойду. Они заспорили. Да что им терять, кроме вечно голодной жизни?! Такой жизни не захочет даже чёрная оспа, как не хочет её сама смерть. А может, Грегория сыта своей голодной жизнью? Их было шестеро, все шестеро — для женщин их профессии нет ничего трудного, поверьте, — тут же обучились делать прививки, научились у Терезы, Маси и аптекаря, как и научились собирать навоз, мыть марганцовкой больных, прокалывать пустулы, копать могилы и хоронить людей. И делали это одни проститутки.

Чего только не видели жители Букима в дни разгула чёрной оспы: толпы ослеплённых оспой людей, изгнанных с фазенд и бредущих по дорогам к городу в поисках лазарета, и умирающих, умирающих на пути следования. Видели и покидающих свои дома, бегущих, не раздумывая, куда глаза глядят. (Посёлок Мурикапеба совсем опустел.) Видели, как с карабином в руках фермер Клодо встретил двух беглецов, объявившихся у него на ферме.

Один был убит сразу, другой долго мучился. Тогда как сам Клодо уже был заражён, и он, и его жена, и двое сыновей, и ещё один приёмный — никого в живых не осталось.

Видели и Терезу Батисту, поднимающую ослеплённого больного вместе с Грегорией и Козочкой. То был Закариас, но ни старуха, ни девчонка не узнали своего возможного клиента в ту первую ночь, когда в Букиме объявилась оспа. Закариас и ещё трое заболевших были изгнаны из имения полковника Симона Ламего. Полковник не потерпел заразы на своих землях — пусть подыхают где угодно, только не здесь, где они могут заразить остальных работников и членов его благородной семьи. Когда Закариас и Топиока подхватили оспу, полковник был в отъезде, и они какое-то время оставались на фазенде, Топиока вскоре умер, успев заразить ещё троих. Когда же вернулся полковник, он дал нагоняй надсмотрщику, и тот потащил четверых больных прочь от ворот. Трое ушли в лес, искать место, где спокойно смогут умереть, а Закариас, любящий жизнь, пошёл в город. Обнажённый, с гноящимися язвами на лице и теле, он обращал в бегство встречавшийся ему народ, пока, лишившись сил, не упал на площади перед церковью.

Тереза увидела его и с помощью двух проституток — никто, даже Маси дас Неграс не решался тронуть это гниющее тело — подняла его, запихнула в мешок и, взвалив на спину, потащила в лазарет, где уже находились две женщины и парень, добравшиеся сами, не считая четырёх других, прибывших из Мурикапебы. Просочившийся через мешковину оспенный гной Закариаса запачкал платье Терезы.

Ц

«Целым и невредимым отправился врач Ото провести уик-энд в столице…» — посмеивался, говоря это, аптекарь Камило Тезоура, рассказывавший об отъезде врачишки. Теперь главным на пункте здравоохранения был Маси дас Неграс, а медицинскими сёстрами — местные проститутки.

Но болтливому аптекарю пришлось замолчать, когда перед ним предстал заболевший оспой Масимиано.

Несмотря на повторную прививку, сделанную в начале эпидемии, Маси в конце концов мог поплатиться жизнью за спасение жизни других. Теперь командование боем с чёрной заразой взяла на себя Тереза, она уложила Масимиано в кровать врача-дезертира, а сама перебралась в Мурикапебу к проституткам.

Под руководством Терезы новоявленные медсёстры сделали прививки большинству жителей города и сельской местности. Они хорошо знали, где жили и работали оставшиеся в живых люди, и успешно убеждали упрямцев и невежд сделать прививки. На плантации полковника Симона Ламего, который запретил им вход на свою фазенду: «Следом за вакциной приходит оспа», — твердил фазендейро, Тереза с ним схватилась.

Она пренебрегла хозяйским запретом и проникла через решётчатую дверь, за ней последовали Марикота и Задница. В конце перепалки сам полковник позволил сделать себе прививку. Не в его привычках было бить женщину, а эта одержимая прививкой красивая девка не сдавалась, заявив, что уйдёт только после того, когда прививка будет сделана всем. Полковник было ней наслышан и знал о больных, которых она на своей спине таскала в лазарет. И, видя, с каким спокойствием она встречает его упрямство, решил, что будет лучше, если он справится сам со своей трусостью перед мужеством Терезы. А ты не девка, а дьявол!

И всё же делать прививки было значительно проще, чем бороться с наглостью подопечных, угрожавших избить настойчивых шлюх. Но, слава Богу, драк было две-три, не больше. Гораздо труднее было ухаживать за больными в домах и лазарете; теперь обязанности врача выполнял аптекарь, а проститутки делали всё остальное: марганцовка, камфорный спирт, прокол пустул, смена банановых листьев, которыми обкладывали тело, — простыни здесь не годились, они прилипали к коже, срывали корки пустул, и образовывались язвы. Со всех фазенд и скотных дворов окрестностей приносили коровий навоз, раскладывали для просушки, затем разносили по домам, где были больные оспой, и сжигали его, очищая заражённый воздух. В этот час жизни запах коровьего навоза был благовонием и лекарством.

Ч

Что до Терезы Батисты, то она в цветастой шали с чёрными и красными розами — подарок доктора Эмилиано Гедеса в далёкое время чистой, весёлой и приятной жизни — вышагивает по переулкам Мурикапебы. Живёт она в одной лачуге с Волшебной Ручкой, по соседству со всеми остальными проститутками, в самой ужасной части пригорода, зоне проституток. Но сейчас ни одна из них не занята своей профессией, и совсем не по случаю какого-то данного обета или неожиданно свалившегося достатка, а потому, что мужчины не рискуют к ним притронуться. Ведь они сама оспа, а поскольку зараза к заразе не пристаёт, то они спокойно входят в дома больных и лазарет, промывают язвы, подбирают умерших и хоронят.

Сколько ими вырыто могил! Помощь была редкой, разве что какой-нибудь земледелец помогал им, ведь оспа настигает свои жертвы неожиданно и в неожиданном месте, и донести их до кладбища не всегда представлялось возможным. Для тех умерших, у кого не было родственников, копали могилы проститутки неглубоко и сами хоронили. А были случаи, когда похороны опережали стервятники урубу, оставляя только кости.

Две проститутки всё-таки оспой заразились, но не чёрной, так как Тереза всем им сделала прививки, сразу же как взяла в помощницы. С сильной вспышкой оспы, правда, не смертельной, в лазарет пришлось положить Мягкую Булочку, лазарет люкс, как назвал дом врача-дезертира аптекарь. Тереза приходила ухаживать за толстухой, от которой остались кожа да кости, утром, а за Маси — и утром и вечером. Вкусная Задница тоже однажды пришла с высокой температурой и сыпью по всему телу, но всё обошлось, она даже не слегла в постель, а продолжала ухаживать за людьми Мурикапебы, где урожай на покойников был богаче, чем в городе. Больную Задницу не покидали силы и энергия, так рыть могилы, как она, никто не мог.

Ни одна проститутка не погибла, все выжили, и только потому, чтобы было кому рассказывать об эпидемии оспы в Букиме, но Буким им пришлось покинуть и искать работу в других местах: здесь они потеряли клиентов, так как мужчины боялись угнездившейся в них оспы.

Тереза Батиста тоже уехала из Букима, уехала, как только кончилась эпидемия, но не потому, что ей не было предложений, а потому, что не было отбоя. Видя каждый день Терезу, покрытую цветастым платком, с полной сумкой медикаментов и всем, что может потребоваться для ухода за больными и захоронения покойников, стал сдавать свои добродетельные позиции президент муниципальной палаты, временно занявший пост умершего префекта. Доныне он имел незапятнанную репутацию добропорядочного главы семейства — жены и пятерых детей. Однако теперь — положение обязывало, а красота и бескорыстие Терезы покоряли — он решил обзавестись всем тем, что положено префекту: автомобиль, чековая книжка, содержанка.

Выдвинул свою кандидатуру на соискание благосклонности Терезы и полковник Симон Ламего, всегда имевший любовниц. Намекали на свои чувства и турок Скэф, большой бабник, державший лавку галантерейных товаров, и аптекарь, любитель посудачить о чужой жизни, теперь он вместо врача лечил больных.

Содержанка? Ни за что на свете, уж лучше быть обычной проституткой в Мурикапебе, где эпидемия оспы не кончается, а переходит в белую, так же живёт и может ослеплять и убивать, особенно детей, аластрим, как и все прочие болезни сертана.

Ш

Шестерых дипломированных санитаров и двоих врачей, прибывших в Буким, когда уже ни новых случаев заболевания, ни смертей не было, обошли заботами не только Тереза Батиста со своим отрядом магдалин, но и знахарка Ардуина и жрец макумбы Агнело. Ардуина не знала ни сна ни отдыха, уберегая своими молитвами здоровых и вылечивая больных, не всех, конечно, а только тех, у кого, как она говорила, не поселился страх в груди, а таких, как известно, было немного. Неустанно бил в барабаны и возносил свои кантиги негритянскому божеству Обашуайэ и жрец макумбы Агнело, не останавливало его и сокращавшееся число Дочерей Святого — кто попадал в лазарет, а кто просто бежал от заразы куда глаза глядят. И, как известно всем, божество не обмануло его надежд на спасение: оно воплотилось в Терезу Батисту и изгнало оспу из Букима.

Вот тогда-то наконец в Букиме и появилась бригада из двух врачей и шестерых дипломированных санитаров, правда, в лазарете ещё мучились двое больных, но новых случаев оспы уже не было, ни оспы, ни смертей от неё. И это дало повод для официального сообщения департамента здравоохранения о ликвидации (опять же окончательной!) оспы на землях штата Сержипе, а также о проявленном мужестве, была особо отмечена и самоотверженность членов бригады. Воздали должное и молодому врачу Ото Эспиньейре, который с самого начала принял решительные меры, чтобы не дать эпидемии распространиться, благодаря такому подвижничеству и был достигнут успех в сражении со страшной болезнью.

— Хотел бы я видеть физиономию врачишки, если после уик-энда у него достанет смелости вернуться в Буким, — говорил аптекарь Камило Тезоура, но слова его не достигали слуха отдыхающего в Баии бывшего главного врача пункта здравоохранения, как и всех прочих, от кого зависело его повышение по службе, и Ото повысили. Повысили заслуженно, как обещали.

Не обошли вниманием и медицинскую сестру Жура-си, за её выдающиеся заслуги во время вспышки эпидемии оспы в Букиме, и она была повышена в должности, став медицинской сестрой первого класса, ведь отец её к этому времени уже примкнул к новому правительству штата. Вскоре она вышла замуж, но счастья в семейной жизни ей не было. И только Маси дас Неграс как был, так и остался санитаром, не получив никакого повышения, но рад, что жив, и может многое рассказать о борьбе с оспой.

Не обошлось и без торжеств, посвящённых избавлению человечества Букима от оспы.

На одном из них негритянское божество Омолу танцевало среди народа, не оставляя своим вниманием Терезу. Теперь всеми божествами этого народного праздника она была заговорена от оспы на всю оставшуюся жизнь.

Из кафедральной церкви Букима по городу проследовала процессия во главе с викарием и председателем муниципальной палаты, исполняющим обязанности префекта. Эти знатные особы несли носилки со статуями святого Роха и святого Лазаря. Шутихи взлетали в воздух, слышался перезвон колоколов.

Тереза же, чтобы уехать из Букима, продала турку Скэфу, давно предлагавшему ей любовь и ласку, кое-какие свои безделушки, но не приняла его предложений. Никогда больше она не станет наложницей или просто компаньонкой в поисках покоя и удовольствий, никогда! Тереза, которую не взяла ни оспа, ни смерть, живёт с тоской в груди, которая не даст ей забыть капитана Жеребу, без него жизнь не жизнь и лучше утопиться. Ах, Жануарио Жереба, где ты? Без тебя, Жану, любимый, на что мне жизнь? Пусть буду я там, где ты, в море, и в волнах последую за твоим баркасом, пока ты в море. Да в каком же часу уходит поезд на Баию? Теперь Тереза тоже хочет бежать из Букима и мчится на станцию. Глядя ей вслед, святоши перешёптываются, указывая на неё пальцем:

— Вот она, битая посуда, два века живёт! Сколько же перемёрло достойных людей, а эта потаскуха жива, в лазарет влезла, такая влезет повсюду, её ничто не берёт! Хоть бы ей рожу пометила!

Щ-Э-Ю

Щадила смерть Закариаса, возможно, потому, что был он в ладах с жизнью. Выздоровел он, но до сих пор так и не знает, как это он в лазарете-то очутился. О чёрной оспе ходило много разных историй, передают их на базарах, изустно бродяги-сказители и певцы, повествующие о страданиях, боли и смерти.

Эта-то вот наша — самая достоверная из всех, что записаны и продаются в ярмарочные дни во всех северовосточных штатах.

Юным и пожилым всё уже теперь известно из этих продающихся книжечек, так что прибавить больше нечего.

Я

Я же, заканчивая повествование, всё-таки хочу повторить и прошу мне поверить: чёрной оспе, пришедшей в Буким, дали бой проститутки Мурикапебы, которыми командовала Тереза Батиста. Попалась чёрная на острые её зубы и на золотой, была перемолота и выплюнута. Теперь она опять на берегах реки Сан-Франсиско, где отсиживается до поры до времени, тогда как люди возвращаются в свои покинутые дома. Оспа не ликвидирована, она только затаилась и выжидает, когда придёт время ей снова напасть на людей. Да, если настоящие меры не будут приняты, она вернётся и вместе со смертью будет косить людей. Где тогда можно будет найти другую такую Терезу, победительницу Чёрной Оспы?

Ночь, в которую Тереза Батиста спала со смертью

1

Ах, Тереза, стонет доктор Эмилиано Гедес, отрываясь от её губ, и его посеребрённая голова падает на её плечо. Ещё не придя в себя, Тереза чувствует на своих губах вкус крови, а на запястье сжавшую тисками руку доктора, из его полуоткрытого рта течёт кровавая пена, лежащее на ней тело становится непомерно тяжёлым. Да она лежит в объятиях смерти! Смерть у неё на груди и в ней, внутри, она занимается с ней любовью. Тереза Батиста в постели со смертью.

2

Разве не так? Да и зачем говорить безногому, что он без ног, а раздетому, что он голый? Критиковать проще простого, видеть в чужом глазу щепку мы все горазды, молодой человек. Только говорить, что Тереза не сдержала своего слова и бросила жениха, когда уже и столы были накрыты, и бутылки поставлены, — это бездумно молоть языком. А вот понять, почему она это сделала, — это дано не всякому, тут надо думать, а думать опять же не всякий может.

Дорогой человек, ведь ангу[26] без мяса не готовят, но оно не сверху лежит, конечно, чтобы его найти, надо помешать кашу, а помешаешь и найдёшь хороший кусок. Кто хочет знать, как всё это произошло в действительности и со всеми подробностями, должен потрудиться, поспрошать у каждого и всякого, что молодой человек и делает. Не важно, если какой-нибудь невоспитанный отвернётся от вас и не обратит внимания на ваш вопрос. Вы всё равно мешайте ангу, ищите в хорошем и плохом, в чистом и грязном — везде. Ищущий да обрящет. Только не верьте всему, что говорят, не каждому верьте, многие ведь говорят то, чего не знают, очень многие, amou выдумывают. Никто не хочет признаться, что не знает, считая стыдным не знать всех тонкостей жизни Терезы. Так будьте осторожны, молодой человек, чтобы вас не обманули и вы не обманулись. Что касается меня, то о случившемся в порту Баия, аде я родился и вырос, ко всему прислушиваясь и всё стараюсь понять, как и поведение Терезы, её путаную историю, ордер на выселение, забастовку, противостояние полиции, тюрьму, свадьбу, море без конца и края, неудачи в сражении и любви, я расскажу. Я старый, но ещё делаю детей, у меня их около пятидесяти, в своей жизни я был и богатым, имел десятки шаланд, что ходили по заливу, и бедным, как сейчас, но даже сейчас, когда я прихожу на террейро Шанго, все встают и просят у меня, Мануэли Сантаны Обá Аре, благословения, и за Терезу я дам руку на отсечение.

Тереза никогда никого не предавала, и никогда не обманывала, и никому не лгала. Ей лгали и её обманывали. Она судьбу не прогневила, не жаловалась на невезение или на то, что стала жертвой эбо[27] или чего другого, и не теряла надежду. Никогда? За это поручиться не могу, молодой человек, нет, видите, как трудно дать точный ответ. Подумав как следует, скажу, что после забастовки и полученного ею известия о кораблекрушении «Бальбоа» в чужих морях она почувствовала себя уставшей и ко всему безразличной, готова была, как старые брошенные корабли и мои разбитые шаланды, жить в любом порту. Уставшая и потрёпанная жизнью, она, чтобы положить конец плохому, решила принять предложение и приказала готовить праздник. Эту историю свадьбы Терезы Батисты, молодой человек, я могу поведать, я должен был быть её свидетелем, так что всё знаю и, будучи другом и второй стороны, оправдываю Терезу.

Она пала духом и решила положиться на судьбу, в общем-то уже не имея никакой надежды, она даже и сил бороться не имела. Но вот подул с залива ветерок счастья, принёс добрые вести, и Тереза возродилась к жизни, расцвела в улыбке, готовая плыть под парусом к новым берегам.

О свадьбе я могу рассказать, молодой человек, о свадьбе, забастовке закрытой корзины и шествии, и митинге хозяек пансиона на площади перед церковью, о безобразиях полиции и всем прочем, и всё, как было, и будучи бедным, как богатый, угощу вас мокекой в ресторане умершей Марии из Сан-Педро, что на рынке. Но вот о чём не могу рассказать, о том не могу, не просите. О жизни Терезы с доктором я сам ничего точно не знаю, а всё по слухам. Но вы, молодой человек, отправляйтесь в Эстансию, где они жили. Путешествие туда — прогулка, народ хороший, место прекрасное, это там, где сливаются реки Пиауи и Пиауитинга, рождая реку Реал, что отделяет штат Баию от штата Сержипе.

3

В тот воскресный вечер долгую и неожиданно возникшую беседу с Терезой доктор Эмилиано Гедес закончил так:

— Чего бы только я не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться. Конечно, и не будучи мне законной женой, ты значишь для меня очень много. — Слова его убаюкивали Терезу, как тихая музыка, знакомый голос неожиданно зазвучал робко: — Моя жена…

Такая робость подростка, волнение просителя, беспомощного существа были так несвойственны сильной личности доктора, привыкшего повелевать, уверенного в себе, прямого и твёрдого, дерзкого и надменного, когда того требовали обстоятельства, но всегда любезного и приветливого в обращении с дамами. Феодальный землевладелец, хозяин плантаций сахарного тростника и сахарного завода, капиталист, банкир, президент административных советов предприятий, бакалавр права, он старший из Гедесов, тот, кому принадлежат сахарный завод в Кажазейрасе, Межштатный банк в Баии и Сержипе, акционерное общество «Эксимпортэкс», был подлинным хозяином всего, предприимчивым, смелым, властным, щедрым. И слова, и тон, которым они были сказаны, растрогали Терезу.

Здесь, в Эстансии, среди высоких раскидистых питангейр, полная луна высвечивала плоды манго, авокадо и кажу, дуновение ветерка с реки Пиауитинги волнами приносило аромат пышно цветущих гардений. После только что сказанного, сказанного с горечью, злостью и страстью, того, что он не доверил бы ни родственнику, ни другу, ни компаньону, ну а уж Тереза и не предполагала услышать (хотя о многом догадывалась), доктор крепко обнял её и, целуя в губы, сказал:

— Тереза, моя жизнь, ты у меня одна на всём белом свете…

И тут же встал, высокий, как питангейра: дерево с густой листвой, дающее гостеприимную тень. Последние шесть лет посеребрили его пышные усы и густую шевелюру, но лицо оставили без морщин, а проницательные живые глаза и стройная фигура никак не говорили про уже исполнившиеся шестьдесят четыре года. С застенчивой улыбкой, столь отличной от той, когда он громко смеётся, доктор Эмилиано пристально всматривается в освещённое лунным светом лицо Терезы, как бы прося прощения за случайно прозвучавшие нотки горечи, печали и даже гнева в его любовном признании, а ведь это было признание в чистой, искренней и горячей любви.

Тереза продолжала лежать в гамаке, она была так тронута услышанными словами, что сердце её наполнилось нежностью, а глаза влагой. Ей так много хочется ему сказать о своей любви, но слов не хватает, хотя за эти шесть лет, прожитые с ним бок о бок, она говорить научилась. Тереза берёт протянутую ей руку и, поднявшись с гамака, бросается в объятия доктора Эмилиано, подставляя ему губы для поцелуя, так как же ей его называть: муж, любовник, отец, друг, мой сын?… «Положи ко мне на грудь голову, любовь моя…» Столько чувств обуревает её: уважение, благодарность, нежность, любовь, но только не сострадание! Нет, сострадания он не ждёт и не примет; он, эта твёрдая скала? Любовь, да, любовь и преданность, но как обо всём этом сказать: «Положи ко мне на грудь голову и отдохни, любовь моя».

Кроме пьянящего аромата гардений, Тереза чувствует тонкий аромат мужского одеколона, который исходит от груди доктора и который за эти годы она так полюбила, за эти годы жизни с ним она открыла и полюбила многое. Оторвавшись от его губ, Тереза говорит: «Эмилиано, любовь моя, Эмилиано!» — и для него это много, ведь за все эти годы она всегда обращалась к нему не иначе как «сеньор» и никогда не говорила «ты», разве что в минуты близости произносила слова Любви. Теперь, как видно, последние препятствия рухнули.

— Никогда больше не называй меня сеньором. Где бы ты ни была.

— Хорошо, Эмилиано.

Шесть лет прошло с тех пор, как он взял её из пансиона Габи.

В свои шестьдесят четыре года доктор Эмилиано Гедес легко, как молодой, берёт Терезу на руки и несёт при лунном свете в благоухании гардений в комнату.

Однажды вот так же её несли под дождём на ферме капитана, то была её первая брачная ночь, но обручилась-то она с обманом, ложью и предательством. Сегодняшней же ночи, так похожей на брачную, предшествовали долгие годы совместной жизни, духовной и телесной близости. «Чего бы я только не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться». Нет, не любовница, не содержанка, а супруга, настоящая супруга.

За шесть лет жизни, с той самой ночи, когда Эмилиано, посадив Терезу на круп лошади, увёз её из пансиона Габи, не было у них ни одной, когда бы они оба не чувствовали полного и подлинного удовлетворения друг другом. Но в эту ночь, напоённую ароматом гардений, в ночь признаний и особой близости после того, как доктор открыл ей своё сердце, Тереза стала его опорой, целительным бальзамом, радостью, утешением в печали и одиночестве, её квартира любовницы преобразилась в домашний очаг, а она, его хозяйка, стала единственной и необходимой супругой доктора, примирив его с жизнью, но эта же особая нежность сделала их близость последней.

Какое-то время они резвились, как новобрачные, и ласкали друг друга. Потом, когда доктор встал над ней, любуясь её наготой, Тереза вспомнила, как увидела его впервые на ферме капитана. Он приехал верхом на горячем породистом коне, в правой его руке был кнут с серебряной рукояткой, левой он приглаживал усы, обжигая её взглядом, — похоже, уже тогда она полюбила его; будучи рабой, умирающей от страха, она всё же взглянула на него. Впервые взглянула на мужчину.

Любуясь наготой Терезы, доктор Эмилиано Гедес покрывал её поцелуями, она же притянула его к себе, и, отдавшись друг другу, они понеслись, покрывая расстояния, по берегам рек и озёр, по горам, дорогам, тропинкам, под луной и солнцем, в жару и в холод, до тех пор, пока в долгом поцелуе не слились их губы. «Ах, моя любовь, Эмилиано», — сказала Тереза, испытывая высшее наслаждение. «Ах, Тереза!» — восклицает доктор и замертво падает ей на плечо.

4

Почувствовав тяжесть смерти у себя на груди и услышав то ли любовный стон, то ли предсмертный хрип, Тереза тут же спрыгнула с постели. И вот перед ней неподвижный, бездыханный Эмилиано, а она вся — в только что испытанных чувствах и никак не придёт в себя. У неё нет сил кричать, звать на помощь, её губы, грудь, шея — всё запачкано кровью, и время неподходящее — ночь; даже в смерти доктор Эмилиано Гедес остался верен себе — ушёл с миром, когда все мирно спят.

За какие-тο секунды Тереза вдруг поняла, что проклята жизнью, и обезумела: смерть оказалась её любовником, разделила с ней ложе и наслаждение. С выпученными от ужаса глазами, онемевшая и потерянная, недвижно стоит она у постели и ничего, кроме смерти, не видит, смерти, сковавшей изношенное сердце Эмилиано в момент наслаждения. И она, эта смерть, была у неё на груди, была в её руках, в ней, отдавалась ей и брала её.

Праздник жизни кончился. Объявившаяся смерть пришла ночью, подкралась, пробралась в постель, вошла в Терезу и её судьбу.

5

Тереза заставила себя одеться и пошла будить слуг Лулу и Нину, супружескую пару. Вид Терезы был столь безумный, что служанка испугалась:

— Что случилось, сеньора Тереза?

— Бегите за доктором Амарилио, — еле выговорила Тереза, — скажите, чтобы шёл скорее, доктору Эмилиано очень плохо.

Лулу выскочил на улицу. Нина пошла в спальню хозяина в чём была, поспешно крестясь. В спальне, увидевсмятые перепачканные простыни, она прижимает ко рту руку, чтобы не произнести: «А похоже, старик-то умер в ту самую минуту!»

Возвращается Тереза, она ещё не пришла в себя и еле передвигает ноги. Ей ещё в голову не приходит, чем грозит случившееся. Стоя на коленях у кровати, Нина молится и украдкой взглядывает на хозяйку, для неё та хозяйка, а она только служанка. «Почему же она не падает на колени и не молит Бога о прощении?» Нина пытается заплакать, но безуспешно, она была свидетельницей всех увлечений старого богача, и для неё его смерть в подобных обстоятельствах не является неожиданностью. Он так и должен был кончить, получив кровоизлияние. Нина не раз говорила Лулу и прачке: «Помяните моё слово, окочурится он на ком-нибудь».

В последнее время доктор покидал Эстансию дней на десять, не больше, и то если того требовали неотложные дела, но уж если такое случалось, то потом оставался здесь надолго, проводя дни и ночи около Терезы. Старый безумец растрачивал свои последние силы в объятиях молодой и пылкой женщины, не замечая других, предлагавших себя, начиная с Нины. Околдованный чарами Терезы, он не считался со своим возрастом, не уважал знатных семей города и Принимал в доме любовницы префекта, комиссара полиции, судью и даже падре Винисиуса, более Того, он выходил с ней на улицу йод руку, они часами стояли на мосту через реку Пиауи, купались в Кашоэйре-до-Оуро, она, бесстыдница, — в чуть прикрывающем тело купальнике, он — в плавках. Чужеземная мода, портящая нравы Эстансии. Обнажённый старик, правда, ещё выглядел крепким и красивым, однако разница у них была в сорок лет. Того, что случилось, ожидать следовало: Бог справедлив и наказует грешника, только никому не ведомо, когда придёт час расплаты за грехи.

Старый живчик. Но каким бы сильным и здоровым он ни был, ему вот-вот должно было стукнуть шестьдесят пять. Нина позавчера слышала, как он говорил за обедом доктору Амарилио: «Шестьдесят пять, доктор, и хорошо прожитых, в труде и в радостях жизни». О неприятностях и огорчениях он помалкивал, словно их не было. Пожилой человек, искавший удовольствия в постели, на софе гостиной, в гамаке, в любом месте и в любой час, точно восемнадцатилетний юноша. Вот уж правда: седина в бороду, а бес в ребро!

В лунные ночи, случавшиеся часто в Эстансии, когда Лулу и Нина отправлялись спать в дом, эти двое — полоумный старик и бесстыдница — брали циновку, устраивались под деревом и занимались любовью. Нина в щёлочку двери видела всё в подробностях, как и слышала в тишине ночи стоны, вздохи и отдельные слова любви. Старик должен был кончить кровоизлиянием, у него было повышенное давление. Как правило, спокойный, он, случалось, приходил в ярость, и тогда кровь бросалась ему в голову, лицо краснело, глаза метали искры, голос хрипел. Нина видела его таким однажды, это случилось, когда один торговец разговаривал с ним без должного уважения, и старик отхлестал его по щекам. Но достаточно было появления Терезы и сказанных ею слов, чтобы Эмилиано сдержал себя. Тереза приказала Нине принести стакан воды, и когда та принесла, то увидела их целующимися, потом старик положил голову на плечо Терезы.

Почему Тереза продолжает стоять, не молится о душе покойного? Человек он достойный, несомненно, но женатый, отец, дед, погрязший в смертном грехе. Чтобы спасти его душу, нужны молитвы и молитвы, мессы, обеты, покаяния, надо раздавать милостыню и оказывать благотворительность, а кто должен больше всего просить за него Бога, как не эта еретичка? Молиться и каяться в греховной связи с чужим мужем, в своей испорченности: требовать невозможного от старика, уже растратившего свои силы! Она одна виновата в его смерти, на ней лежит вина, ни на ком больше.

Старый жизнелюб, не желавший уронить своё мужское достоинство в глазах женщины, которой двадцать, ненасытной, нуждающейся в сильном молодом мужчине, а то и не в одном. И почему эта девка не нашла себе кого-нибудь среди городских парней? Найди она кого-нибудь — сберегла бы старого осла. А теперь вот, кто знает, может, надеясь получить в наследство кучу денег, она сознательно и довела его до инсульта?

Почему она не становится на колени, чтобы молиться о душе грешника? Он того заслуживает — и молитв, и месс, и пения псалмов. Нина привыкла прислушиваться к тому, что говорят хозяева. Когда она принесла им кофе в сад, она слышала, как, разговаривая с Терезой, доктор упоминал о завещании. Почему же безбожница не жалуется, не посыплет пеплом голову, не разражается рыданиями и воплями, ну хотя бы для вида? А продолжает стоять здесь, немая и глухая ко всему. Должна же она по крайней мере удовлетворить окружающих своим горем, особенно теперь, когда она ждёт оглашения завещания и раздела имущества, которое она вскоре же промотает с каким-нибудь парнем в Аракажу или Баии! Наверняка изрядная сумма, деньги, украденные у законной жены и сыновей, которым по праву принадлежит всё. Богатая, свободная и хитрая — грех-то какой!

Опытная, видать, бессердечная девка, довела старика до смерти, но не собирается благодарить усопшего, сходившего по ней с ума и сорившего деньгами, не желает сотворить ни одной молитвы и слезы не прольёт, в её сухих глазах — странный огонь, они что горящие угли. Нина клянёт старика и проклятую девку в покаянной молитве.

6

Когда Нина уходит привести себя в порядок и согреть воды, Тереза, оставшись в комнате, садится в ожидании врача на край кровати и, держа холодную руку Эмилиано в своей руке, нежно высказывает ему то, что не сумела сказать вчера вечером в саду, под сенью деревьев, где они при свете луны вели разговор, сидя в слегка раскачивающемся гамаке; для Терезы эта беседа была неожиданной и удивительной, для доктора Эмилиано Гедеса — последней.

Будучи всегда таким сдержанным по отношению к своей семье, Эмилиано внезапно разоткровенничался и поведал ей о своих огорчениях и неприятностях, отсутствии понимания и ласки, странном одиночестве, домашнем очаге без любви. Голос его был печальным, оскорблённым, гневным. У него, в сущности, не было другой семьи, кроме… Тереза — единственная его радость. Он говорил ей, что чувствует себя старым и дряхлым. Но мог ли он думать, что стоит на пороге смерти? Если бы он знал это, он принял бы все необходимые меры. Сама Тереза никогда ни о чём не просила, она довольствовалась обществом и нежностью доктора.

Ах, Эмилиано, как же жить теперь, не ожидая твоего приезда в Эстансию, всегда столь неожиданного, не бежать навстречу тебе по саду, заслышав твои уверенные шаги хозяина, не слышать твоего голоса, не прижиматься к твоей груди и не получать поцелуя, чувствуя, как усы твои щекочут губы, а кончик языка обжигает? Как жить без тебя, Эмилиано? Меня не пугают ни нищета, ни бедность, ни тяжёлый труд, ни труд проститутки, без дома, без семьи, меня пугает твоё отсутствие, невозможность услышать твой голос, смех, блуждающий по комнатам, саду, не чувствовать твоих рук, тяжёлых и ласковых, быстрых и медленных, теперь уже холодных, как и губы, не иметь твоего доверия и возможности жить рядом. Вдовой станет другая, я же стану не только: вдовой, но и осиротею.

Только сегодня я поняла, что люблю тебя с первого взгляда. Люблю с того самого дня, когда увидела на ферме капитана тебя, знаменитого доктора Эмилиано Гедеса, владельца сахарного завода в Кажазейрасе. Я посмотрела на тебя и нашла красивым. Теперь мне остаются только воспоминания, и ничего больше. Ничего, Эмилиано. Верхом на вороном коне, с отделанной серебром и сверкающей на солнце сбруей, высокие сапоги, вид гордый, тон хозяйский — таким увидела Тереза Эмилиано Гедеса, подъезжавшего к дому и ферме капитана, и, хотя в ту пору была простой, невежественной девчонкой, рабой, она заметила его и выделила среди прочих. В гостиной она подала ему только что приготовленный кофе, а доктор Эмилиано Гедес, держа кнут в руке и поглаживая усы, смотрел на неё не спуская глаз. Рядом с ним капитан Жусто выглядел жалким ничтожеством, презренным подхалимом, рабом. Почувствовав на себе взгляд заводчика, Тереза посмотрела на него внимательно, и в глазах её вспыхнул ответный тёплый огонёк. Доктор Эмилиано не оставил его незамеченным. Спускаясь с узлом белья к ручью, Тереза ещё раз увидела его скачущим и, обратив внимание на сверкающую на солнце серебряную сбрую, остро ощутила убожество окружающей её жизни на ферме.

Значительно позже, познакомившись с Даном и влюбившись в него, Тереза, потерявшая голову от красавчика студента, вспоминала доктора Гедеса и невольно сравнивала его с Даном. А когда доктор Эмилиано Гедес путешествовал по Европе, произошла та трагическая история с капитаном Жусто, Терезой и Даном, но узнал доктор о ней только спустя несколько месяцев после возвращения в Баию. Его родственница Беатрис, мать Дана, поспешила к Эмилиано Гедесу, моля его в полном отчаянии:

— Даниэл впутался в ужасную историю, кузен! Нет, его впутали, он стал жертвой настоящей змеи!