Его дочурка прямо здесь, на тарелочке перед Брюсом Робертсоном! Мир тесен и город тоже невелик. Господь да благословит Эдину! Я откашливаюсь; горло пересохло от желания и жажды мщения.
- Послушай, куколка, я должен рассказать ему. Расскажу или нет, зависит, в конце концов, уже от тебя, но сейчас я настроен рассказать.
- Пожалуйста, я сделаю для вас, что хотите... только не говорите ему! - пищит девчонка.
- Ладно, я объясню, как у нас с тобой будет. Ты меня слушаешь? Повторять не буду. О\'кей?
Она поднимает голову и медленно кивает. От Доналдсона в ней почти ничего. Не знаю, плохо это или хорошо.
- Отсосешь мне, и мы квиты. Но отсосешь как надо. Поняла?
Она опускает глаза и смотрит на пол. Плечи у нее дрожат.
- Ладно, сделка не состоялась. Стефани Доналдсон, вы обвиняетесь в хранении наркотического вещества с целью его сбыта. У вас есть право...
- Нет! Нет! Пожалуйста... Я улыбаюсь ей сверху вниз.
- Ну все, крошка. Покончим с этим кошмаром. Покончим с ним по-доброму, хорошей работой язычком. Твой гребаный приятель сказал мне, что ты уже проделывала это с ним. Сосала один, пососешь и другой. Всего несколько минут, и кошмар закончится. Ты уйдешь отсюда. Мы в расчете. Подумай хорошенько. Что будет, если обо всем узнает папочка? А в школе?
Шахтерская семья. Ха! Я пришел из куда более грязных и мерзких мест, чем хренов забой, и эта маленькая блядь скоро узнает откуда.
- Хорошо, - говорит она, скрепляя контракт. Устного согласия вполне достаточно. Оно может не стоить
бумаги, на которой все расписано, а вот что сделано, того уже не воротишь.
- Хорошая девочка. Честный обмен - это не грабеж. Зачем нам втягивать государство? К чему бумажки? - Я улыбаюсь и расстегиваю зиппер. Мой зверь выпрыгивает из ширинки, как чертик из шкатулки. - Отсоси мне, малышка... - шепчу я. - Отсоси Роббо и сделай это по-настоящему хорошо.
Она смотрит на мой хуй, потом поднимает на меня большие, умоляющие глаза, но я держу в руке пакетик с таблетками.
- Соси. Или мне придется прийти с ними в твою школу. Уверен, папочке Конраду захочется услышать всю историю. Соси.
Яйца у меня как будто покрыты чешуей, даже коркой. От них отшелушиваются частички кожи. Чертова экзема. Слишком много грязных мыслей. Слишком много темных мест. Но не сейчас. Какой у нее миленький ротик.
Она медленно дотрагивается до хуя губами и моргает.
— Не думаю, что это сработает. Я это уже долго обдумываю, но после того, как тебя подвергли пыткам, Билли, я решил отплатить им их же монетой, в той или иной мере. И я знаю, как.
— Правда? Ты расскажешь нам о своей задумке?
Ленни показал пальцем на окно.
— Что вы видите внизу, вдоль стены, рядом с нашим окном?
— Ничего, — ответил Зак.
— Водосток, — сказал Аллен.
— И из чего он сделан?
— В этом старом здании все водостоки медные.
— А грузовик стоит у стены, прямо рядом с водосточной трубой! — проговорил Зак.
Аллен нахмурил брови. Возможно, до электрошока Томми мог бы осмыслить эти наблюдения, но он не понимал, куда клонит Ленни.
Тот взглянул на часы.
— Один из парней Арни Логана скоро будет выносить мусорные баки из зоотерапии. Скажете, когда увидите его, ладно?
Аллен расположился на окне, чтобы следить за входной дверью. Ленни надел резиновые перчатки, затем вытащил два длинных изолированных провода из шкафа в мастерской. Потом он открыл дверь электрощитка, который обеспечивал энергией станки, и соединил верхние кабели с предохранительной коробкой.
— Парень Логана идет! — воскликнул Аллен.
Он внимательно наблюдал за пациентом-мусорщиком, который вытолкал свою тележку во двор, а затем беспечно направился к фургону.
— Он направляется к Барбекю.
Аллен видел, как этот человек прошел за машиной, будто не увидел входную дверь. Приподняв подол рубашки, он размотал что-то похожее на длинную красную веревку, обмотанную вокруг его живота.
— Черт! Это же кабели питания, которые должны были подавать электричество на входные решетки!
Аллен описывал Ленни, как пациент закрепил один из концов кабелей к амортизатору перед фургоном, а другой к водосточному стояку.
Разбив форточку молотком, Ленни схватил свободные концы кабелей, переплетенных в электрощитке, а затем вытянул руки за решеткой по направлению к водостоку.
— Давай назад! — приказал он. — И передавай привет Барбекю!
Когда кабели соприкоснулись с водостоком, сильнейший удар тока прошел до фургона, разливаясь по всем трубам. Свет потускнел, так как электричество со всего здания с громким жужжанием уходило в кабели.
Ленни убрал их от водостока и отошел от окна.
— Черт возьми! — радостно воскликнул Аллен. — Дайте мне вдохнуть этот запах горелой резины! Тебе удалось расплавить все четыре шины. И внутри Барбекю должно быть тоже все в отвратительном состоянии!
Другие пациенты, прилипнув к окнам, начали вопить от радости. Все казармы вскоре наполнились счастливыми криками заключенных и грохотом разбитых стекол.
— Единственное, о чем можно пожалеть, — грустно сказал Аллен, следя взглядом за разлетающимися перьями, — так это то, что ты убил током целую стаю голубей.
17. Последние дни Лимы
Теперь, когда войны не предвиделось, Мэри решила не возвращаться в Афины, вопреки желанию своих родителей, которые пытались заставить ее продолжить учебу. Она не решалась уехать в университет, так как каждое мгновение, проведенное вместе с Билли, озаряло ее жизнь, наполняло ее волнением, смягчало депрессию. Девушка решила оставаться в Лиме, пока его не переведут, а потом переехать туда, куда его отправят, где бы это ни было. Она будет помогать Билли всем, чем сможет, она будет рядом с ним. Она никогда не думала об этом факте, как о подтверждении ее любви.
Ей и в голову не приходило произнести хоть слово о том, что она к нему чувствует.
Дневник Мэри
7 октября, вторник
— Запиши, — сказал Аллен. — Мы отдали ему его хлеб, но он был мокрым.
— Что ты этим хочешь сказать, если не считать намека на Библию?
— Мы сделали новый крест для часовни из сосны и красного дерева. Намного красивее того, который мы унесли, когда нам нужна была древесина.
10 октября, пятница
Капеллан утверждает, что произошло чудо, что по велению Бога в часовне появился новый превосходный крест.
11 октября, суббота
Мне позвонил Алан Голдсберри. Он хотел сообщить что штат Огайо отослал Билли счет за его лечение и госпитализацию в центр психического здоровья в Афинах и в Лиме. Они надеялись, что Билли заплатит им деньгами, которые он получил за рисунки.
Вот отрывок из письма Билли, которое он отослал своему адвокату и попросил меня его напечатать.
«11 октября 1980
Дорогой Алан
Обсудив с Мэри ваш последний телефонный разговор, я решил лично описать Вам мое финансовое положение, чтобы в дальнейшем не было подобных недоразумений.
Я хочу ясно дать понять: я скорее отрежу себе ногу, чем дам хоть один цент штату. Меня обворовали в центре психического здоровья в Афинах (причем апелляционному суду было на это наплевать) для того, чтобы запереть меня потом в эту сторожевую башню, где я не получаю никакой психиатрической или терапевтической помощи. Меня закрыли здесь, чтобы я сгнил. Моя враждебность по отношению к штату глубоко оправдана.
В этих условиях у меня нет причин проявлять „доверие“ к людям, причинившим мне больше зла, чем кто-то другой на земле, за исключением Челмера. На мой взгляд, этот счет за лечение ‒ не что иное, как узаконенное вымогательство. Я не допущу этого. И угроза возвращения в тюрьму меня уже больше не пугает.
Меня осмеяли, мне угрожали, меня ограбили под предлогом защиты, обманули физически и психологически, выставили на посмешище, мною манипулировали, избивали, глумились и унижали. Меня обманывали, на меня плевали и пытались промывать мозги. Мою семью и моих друзей преследовали. Мэри в марте того года попала под рэкет. Если вы видите хоть одну причину, чтобы я проявлял „доверие“, то назовите мне ее, пожалуйста.
Алан, большая часть вреда, который мне здесь причинили, необратима.
Вы можете представить себе, как это ‒ бояться уснуть? И не знать, проснетесь ли вы утром; не знать, убьет ли вас ночью ваша же часть? Быть неспособным доверять самому себе ‒ разве это просто? И знать, что шансы на выздоровление ‒ один на миллион?
Черт, в моем положении я даже не уверен в том, что хочу лечиться…
Алан, я устал от всех этих юридических битв, которые никогда не выиграть. Борьба со всем миром обходится нам обоим очень дорого, как финансово, так и психологически. Я думаю, что это последний бой и если мы проиграем, мы избавимся от войны навсегда.
Меня удерживает только тоненькая ниточка. Очень хрупкая.
Билли».
12 октября, воскресенье
Вот уже четыре дня Билли удается сделать так, что надзиратели не входят в комнату дневного пребывания. Он заключил с ними договор. Он ничего не будет рассказывать о взятках и других незаконных мерзостях, которыми они будут продолжать заниматься, пока не войдут в комнату дневного пребывания. А это означает, что не будет больше выговоров и дисциплинарных взысканий, ограничений, принудительных заседаний в течении этих четырех дней.
Пациенты пользуются вновь обретенной свободой.
Билли объяснил троим из них, как делать самогон, начиная с пакетов для катетера и прочего, сам он больше не захотел участвовать в этом. Он попросил в следующее посещение принести шахматы, чтобы научить меня играть.
16 октября, четверг
Так как персонал ОТТ должен сегодня отправиться в Коламбус, то ОТТ сегодня не будет работать. Я приехала в 13.30, и Билли сразу же расставил фигуры на доске, чтобы учить меня игре.
— Я не очень понятливый ученик, — предупредила я.
— Послушай, я научил играть многих из моих обитателей, и мы часто играем друг с другом в мыслях. Шахматы ‒ это прекрасная дисциплина для развития ума. Это очень важно ‒ держать ум в напряжении.
— Почему?
— Чтобы он не превратился в мастерскую дьявола.
— Не надейся, что я смогу играть быстро. Я должна подумать, прежде чем начать переставлять пешки.
— Все в порядке. Мне нравятся длинные партии.
Я раздумывала над каждым движением.
— Ну и? — сказал он (очевидно, ему все-таки не хватало терпения).
— А я и правда поверила, что ты любишь длинные партии.
— Это так. Я хотел сказать, партии, которые длятся один-два часа.
— И это ты называешь длинными?
Подумав около 45 минут над моим пятым ходом, я в конце концов решила не передвигать ни одной фигуры, чтобы позволить нейтрализовать атаку Билли.
— Ну и?
— Я не хочу ходить
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мне нет никакого смысла ходить.
— Но ты должна ходить, таковы правила игры! — настаивал он.
— Никто не может заставить меня делать то, чего я не хочу. Я отказываюсь ходить!
Он рассмеялся до слез. В 16.45, не выдержав больше, он начал играть за себя и за меня, передвигая каждую фигуру меньше чем через две минуты. Меняясь местами, он пускался в подробные комментарии об общем положении, используя саркастические замечания по отношению к своему «противнику».
Я спросила себя ‒ не так ли он играет в шахматы мысленно?
Через некоторое время он снова заставил меня участвовать в игре, но после того, как я слишком долго раздумывала над моим вторым ходом, он сбил щелчком своего короля.
— Ты выиграла, — сказал он. — Я прекращаю эту партию.
— Я знала, что все, что мне нужно было делать, это ждать, когда ты сдашься.
Он пробурчал в ответ что-то невнятное.
— Послушай, ты можешь позвонить Голдсберри и попросить его узнать, когда меня отправят в тюрьму округа Франклин, чтобы пройти комиссию, и кто будет меня сопровождать? Я должен подготовить детей к тому, что они проснутся там в новой камере. Я не хочу, чтобы они испугались или что-нибудь натворили.
27 октября, понедельник
Подводя итоги двух последних недель, мне кажется, что распадаясь Билли старается избежать стресса, вызванного периодом ожидания. Он все чаще ведет себя, как отдельные личности, с меньшим слиянием. Сегодня я присутствовала во время проявления этого. Казалось, что Билли Д. терял своих компаньонов, по крайней мере, время от времени. А потом были эти поразительные контрасты, когда он переходил от Учителя к очень инфантильному Билли, или от Аллена, уверенного в том, что его перевели в Афины… к совершенно раздавленному Билли, который с трудом мог думать.
Когда снова появился Учитель, я решила спросить его, каково ему распадаться на личности, а потом снова приходить в себя.
— Это похоже на то, когда ты выходишь из автобуса после длительного путешествия в компании невыносимых туристов.
— Но тогда почему ты разделяешься? Почему бы всегда не оставаться одним целым?
— Ты же понимаешь, что синдром множественных личностей неизлечим. И так я помогу врачам лучше понять пациентов, которые живут с несколькими личностями.
— То есть ты сдаешься? — спросила я в ответ. — Принимаешь эту проблему?
— То, что некоторым людям кажется недостатком, может быть на самом деле большим достоинством.
— Я никогда не смотрела на вещи таким образом.
— Когда ты разрушаешь механизмы, которые личность разрабатывала очень старательно и точно, чтобы защищаться, ты делаешь ее уязвимой, готовой уступить любой агрессии… Личность впадает в депрессию, потому что не знает, как реагировать на свое новое состояние. Врачи должны не снимать защиту с множественных личностей, а обеспечить им защиту более эффективную и более легкую в управлении. Но так как сейчас это вряд ли возможно, СМЛ неизлечим.
— Это очень пессимистично, — заметила я.
— Нет, не обязательно. Скажем так, что если личность, пораженная СМЛ, однажды захочет вылечиться, то она должна вылечиться сама.
Как и просил меня Билли, в этот вечер я позвонила Голдсберри. Ему еще не удалось узнать дату прохождения комиссии. Прокурор Белинки не сможет представлять дело Билли в суде, сказал мне Голдсберри, но он будет работать с адвокатом, который этим займется. По словам Белинки, Департамент психического здоровья Огайо все еще не решил, куда отправить Билли, если судья даст согласие на перевод. Белинки предложил Центральную психиатрическую клинику Огайо (ЦПКО) или даже новый Центр судебной медицины в Дейтоне.
Билли никогда не говорил мне, кто он такой, и сегодня это меня действительно тревожило. Я чувствую себя обманутой, раздраженной и обеспокоенной мыслью, что если бы Билли вдруг умер, я бы даже не знала, с кем из его Обитателей я провела около четырех месяцев. Я тысячу раз пыталась объяснить ему, что мне очень нужно знать, с кем я разговариваю, но он пропускал это мимо ушей. Я не ставила целью заставить его нервничать или управлять им; но я хочу, чтобы он понял, как это важно для меня…
Я спросила Билли, есть ли, по его мнению, смысл жизни. Он отвечал:
— Нет. Люди ‒ ничто иное, как биологическое оружие.
Это выражение он позаимствовал у меня (а я услышала его в сериале Star Trek). Однако он думает, что люди должны учиться всему, что видят вокруг себя, и передавать это знание своим потомкам.
Главный вопрос, на который он хотел бы найти ответ, заключался в следующем: «Почему я здесь? Почему мы здесь?» Мы должны вступить в контакт с другими разумными существами, чтобы обмениваться знаниями. Открытие, сделанное землянами ‒ может быть, это именно то, что необходимо другим сущностям, чтобы ответить на Главный Вопрос. К тому же, если люди сделают Землю непригодной для жизни, им придется переехать на другую планету, чтобы продолжить свои поиски знаний.
Я много раз спрашивала у него, стоят ли эти поиски знаний того, чтобы мы переносили все муки человеческого существования. Он признался, что нет, но все-таки думает, что наш долг заключается в поиске.
Я понимаю, что его представления о жизни более здравые, чем мои.
31 октября, пятница
Сегодня Билли показался мне более цельным, чем в начале недели. Кажется, он вернулся в то состояние, в котором находился до октября, но мне сказал, что настроение у него мрачное. Он и парни из ОТТ сегодня утром долго вспоминали свою неудачную войну.
Билли признался мне, что его очень беспокоит то, что он повел людей убивать. Однако в глубине души он убежден, что это было необходимо…
2 ноября, воскресенье
Этим утром в 8.30 мне позвонил Билли. Вернувшись в свой корпус он увиедел, что сотрудники упаковывают все его вещи. Ему сообщили, что в понедельник утром его переведут в тюрьму округа Франклин. Там он останется до тех пор, пока не пройдет комиссию по пересмотру наказаний. Его вещи останутся в камере хранения на пропускном пункте, пока не станет известно, покинет Миллиган Лиму или вернется в свой корпус. Он хотел, чтобы я сообщила всем о его ситуации и пришла завтра в клинику забрать некоторые его вещи. Билли выглядел встревоженным; он сказал, что в данный момент он не совсем цельный: беспокоится о том, что случится, если кто-то другой проснется в тюрьме и запаникует, оказавшись запертым в камере, не зная, что это только на несколько дней.
3 ноября, понедельник: КАТАСТРОФА!
Департамент Психического здоровья решил перевести Билли в Центр судебной медицины Дейтона. Дейтон ‒ новая психиатрическая клиника, построенная для того, чтобы заменить психиатрическую клинику в Лиме. С самого открытия в мае прошлого года, до Билли доходили ужасные слухи о ней. Видимо, администрация Лимы думает, что прокурор Джеймс О\' Грэди не будет возражать против его перевода в Дейтон. Таким образом, они смогут без проблем избавиться от Билли. Кроме того, так как речь идет о внутреннем переводе в аналогичную структуру, то прохождение комиссии не потребуется.
Я приехала в клинику в час дня. По причине перевода этим утром Билли был одет в костюм, и его ожидал полицейский фургон, но Хаббард был против его отъезда. Он объявил: «Миллиган никуда не поедет!». Билли в растерянности потребовал, чтобы ему объяснили происходящее. В конце концов, персонал клиники сообщил ему, что его переводят в Дейтон.
Когда мы увиделись, его лицо было жутко спокойным, но руки дрожали, а пульс был, наверное, больше ста тридцати ударов в минуту. Он казался уникальной личностью, которую я не встречала раньше. Я назвала его «M». Казалось, он абсолютно уверен, что все кончено. «M» сказал, что не испытывает злости к доктору Линднеру, но злится на самого себя за то, что был так наивен, поверив ему. На самом деле, не только «M», но и два других приняли за чистую монету слова Линднера. Рейджен никогда не доверял директору клиники ‒ он хотел воткнуть ему нож в спину. «M» потребовал, чтобы Голдсберри оставил любые попытки отправить его на комиссию.
— Я уезжаю, — заявил он мне. — Решение принято единогласно.
Он хотел сказать, что все обитатели собираются погрузиться в сон.
Я старалась убедить его, что слишком рано делать выводы, что администрация еще не приняла окончательного решения, и что даже еще не известно, действительно ли ему отменили прохождение комиссии.
Он мог разрушить себя из-за пустяка, не приняв во внимание доводы, которые вселяли надежду в этой ситуации. Мои аргументы не произвели на него никакого впечатления. Он решительно был настроен на то, чтобы с этим покончить.
Ужасное чувство тоски и грусти охватило меня при мысли о том, что я навсегда потеряю Билли. Я заплакала, потом пыталась смотреть телевизор, но мне не удалось сосредоточиться на событиях, происходящих на экране.
- Так, малышка, так. Отсоси мне, как отсасывала своему дружку... поработай язычком... ты такая красивая девочка, тебе об этом говорили? Потрогай мои яйца. Возьми мои гребаные яйца! Руками!
Мне требовалось находиться в компании других людей, но рядом со мной не было ни одного друга.
На следующий день вместо личности «M» вновь вернулся Билли. Он долго потирал лицо ‒ я знала, что это жест один из его способов бороться с тоской. Я видела, как ему плохо. Казалось, что он испытывает невыносимую муку.
Папочкина дочка.
В то же время ему нужно было концентрироваться, чтобы не потерять контроль над собой, оставаться на пятне и убедиться в том, что его отъезд проходит нормально.
- Сожми их... сильнее... ну же, крошка... сожми мои, блядь, яйца!
— Скоро я уеду, — сказал он мне. — Остается совсем немного времени.
Девчонка задыхается, выворачивается, крутит головой, но я уже крепко держу ее за волосы. Она моя. Папочкина сучка. Каннибализм, говоришь, урод? Что ж, теперь твоя дочурка попробует его на вкус, ей понравится это мясо, она примет его во все свое гребаное горло...
Я поняла, что он ориентируется на свои внутренние часы. Постепенно он угасал и уже не мог контролировать процесс.
- Соси, блядь, не то твой старик узнает, что ты трахаешься с ебаным наркодилером!
— Если мне немного повезет, то я никогда не увижу Дейтон.
Да да да да.
— Ты его увидишь, — заверила я его, — даже если ты не будешь об этом думать.
Он кивнул.
Сосет, сосет как надо... старается... ангелочек... а... ааа... ааааааааа...
— Когда ты не на пятне, то продолжаешь думать; но словно во сне, точно мертвый. Я не знаю, на что буду похож снаружи, когда все уснут. Но я не верю, что в этом состоянии мы долго просуществуем.
Из этих и последовавших за ними слов я поняла, что один из его Обитателей может проснуться и покончить жизнь самоубийством.
- Да... глотай!
Билли передвинул стул и сел напротив меня.
Из меня прет газ, даже в глазах першит. Вот это мощь!
Глядя мне прямо в глаза, он сказал:
Она сосет и глотает, не сплевывает. Я вот-вот вырублюсь, но продолжаю накачивать. Где-то в районе затылка нарастает напряжение, кровь тяжело стучит, как будто кто-то бьет в основание черепа лопатой, но конец уже близко, и мой хуй упирается в стенку ее горла. Она хрипит, но я крепко держу ее голову, пока не выплескиваю все. Вынимаю, убираю инструмент в штаны, застегиваю ширинку и отступаю, оставляя ее наедине со слезами.
— Я не хочу больше, чтобы ты меня навещала. Не хочу, чтобы ты видела, как я превращаюсь в овощ.
Он взял мои ладони и сжал их, будто это был последний раз, который мы проводили вместе.
- Вот теперь мы в расчете, цыпочка, до следующего раза. Держись подальше от этой дряни. - Я улыбаюсь, помахиваю перед ней пакетиком с «экстази» и убираю его в карман. - И передай папаше привет от Брюса Робертсона.
— Я люблю тебя и не хочу тянуть за собой в ад.
— О! Билли! Но разве ты будешь страдать?
Я подмигиваю и стряхиваю с ее плеч чешуйки омертвелой кожи.
— Нет… Когда мы уснем, это будет похоже на то, что мы все умерли. Но тебе будет слишком больно наблюдать за этим отсюда. Ты должна начать новую жизнь, Мэри. Одна. Я не могу увести тебя за собой в тюрьму.
Мне был нужен он, а поимел я тебя, куколка.
— Но я могу быть нужной тебе! Я буду посредником между тобой и Дэниелом, буду передавать тебе записи и новости.
Он кивнул головой.
Выхожу в коридор - пусть девочка как следует пропитается запахом карри, «гиннеса» и спермы. Рэй Леннокс предупреждает Окки, что тот должен сообщать нам о маневрах паршивцев вроде Алекса Сеттерингтона и Упыря Гормана. Бедняга Окки. Такой громадный молот упал на такой маленький орешек, но спорт есть спорт, в удовольствии себе не откажешь, да и время скоротали.
— Я не могу оставить тебя прямо сейчас! — настаивала я. — Мы же не знаем, когда они тебя переведут.
Мы уже собираемся уходить, когда Рэй поворачивается к
— Нет. Мы должны попрощаться сегодня.
Окки.
Я подавила слезы, которые стояли у меня в глазах, чтобы он не видел, что я плачу.
- И оставь себе эти таблетки. Мне они ни к чему. Попробовал разок, но эффекта никакого. Слишком расслабляют, хочется всем улыбаться. В моей игре такие не годятся. Хотя тоже наркотик.
— Я хотела провести с тобой всю мою жизнь, Билли!
Он смеется.
— Я тоже, Мэри. Но сейчас это невозможно.
Окки испуганно кивает.
— Даже не думай, что время, проведенное с тобой ‒ это время страданий. Как раз наоборот. Единственное, что для меня было важным ‒ это быть вместе с тобой.
- Тебе надо поучить ее работать языком, - смеюсь я и киваю в сторону спальни.
Меня терзала мысль о том, что я должна с ним расстаться, но я видела, что решение было принято. Он ужасно страдал, но мои визиты только усугубят существующее положение.
Качая головами и хохоча, мы уходим. За дверью бьем друг друга по рукам.
Я знала, что рано или поздно нам нужно будет сказать друг другу «Прощай», и что Билли ненавидит прощаться. Я только хотела, чтобы наши последние моменты вместе выглядели достойно.
Прикольный парень этот Рэй. Если бы все в полиции были вроде него, работать стало бы куда легче.
Я не хотела каждый день тащиться в зал для свиданий, если это не радовало его, а мое присутствие только отягощало его. Я знала, что должна принять его решение, но безнадежно пыталась сказать еще что-нибудь, чтобы он остался рядом со мной хоть несколько минут.
Уик-энд! Ухожу пораньше; не возвращаться же в управление, где Драммонд начнет нести чушь насчет двух телок, которые отлично знают, что Сеттерингтон и Горман были с компанией в клубе, но пытаются выгородить их, подкидывая всякие небылицы и стараясь увести следствие в сторону.
У нас было столько всего сказать друг другу ‒ для этого не хватило бы и целой жизни ‒ и так мало времени для этого.
Я дома. И не один, а в обществе Фредди Меркьюри и Кайли Миног. Кайли Миноуг. Можно говорить что угодно о том, как она пост и как держится на сцене, но она - куколка. Вот бы в полиции работали такие птички, как Кайли, а не овчарки вроде Драммонд. Или уж хотя бы тс пташки, которые нравятся Стейси; они бы тоже сошли.
Билли заплакал. Я впервые видела его слезы.
Скажи, кто тебе действительно нравится? Кто твои любимые? Кэрол поворачивается и саркастически смотрит на нас: глупый вопрос.
Мне стало стыдно оттого, что я не плачу.
Немного отрабатываю манкунианский акцент Фрэнка, потом делаю контрольный звонок Блейдси, проверяю, на работе ли он. Бедняга на работе и сообщает, что как только освободится, так сразу отправится в паб. Горит на службе наш брат Блейдс. Верный признак того, что ты либо трахаешь кого не должен, либо, как в случае с Блейдси, не трахаешь того, кого должен.
— Я знаю, что тоже заплачу, — сказала я ему, — но я верю, что со мной еще не все случилось из того, что должно случиться.
Затем звоню Банти.
Мы крепко обнялись и долго стояли так, прижавшись друг к другу изо всех сил
- Привет, Банти. Вас ведь так зовут?
— Спи спокойно, — сказала я ему.
- Да. А вы кто?
— Береги себя, Мэри.
- Держу пари, у вас волосатая задница. Когда вы в последний раз занимались любовью, Банти?
— Я была бы рада сказать тебе то же самое. Приятных снов, полных любви.
- Это не ваше дело... и вообще мне вас жалко. Ваша жизнь, должно быть, ужасно скучна, если вы так интересуетесь чужой. Вы неудачник.
Перед тем как уйти, я долго рассматривала комнату свиданий. Я знала, что больше никогда не увижу ее. Билли стоял, и ждал, чтобы пройти через металлоискатель.
Ну и ну. Какое унижение. Как пережить столь сокрушительный удар по моему самолюбию? Ох, ох, мне уже не подняться.
От грусти и тоски, накопившихся во время прощания, мне казалось, что я сейчас взорвусь. Вернувшись к себе в комнату, я поняла, что больше не могу прятаться в ней, будто в маленьком платяном шкафу. Мне нужно было почувствовать присутствие других людей. Не разговаривать с ними, а просто побыть рядом.
- Ну спасибо. А как быть с вашей жизнью, Банти? Разве она не скучна и однообразна?
Я спустилась в холл гостиницы, чтобы делать записи в дневнике среди людей, которые смотрели телевизор.
- Не ваше дело. Кто вы? Что вам нужно? Как вас зовут? Вопросы и ответы, правда и ложь...
Все закончилось тем, что я расплакалась, ‒ когда поняла, что забыла сказать Билли, как люблю его.
- Вообще-то меня зовут Фрэнк.
- Так вот, Фрэнк, вы жалкое подобие человеческого существа.
Часть II. Тайна
Неужели, дорогуша? Как интересно, что вы это заметили. А все папочка. Я виню его. Плохой был человек. Но как быть с вами, моя сладкая, с вами, состоящей в браке с неким Клиффордом Блейдси?
- Мне сказали, что вы принимаете сзади, Банти. Это так?
- Боже, какой вы жалкий человечишка. Кто понарассказал вам всю эту чушь?
- Кто? Кто?.. Мне сказал... маленький Фрэнк.
- А он кто такой?
1. Дейтон
- Он... он... Я не буду с вами больше разговаривать, - пищу я.
Новый Центр судебной медицины в Дейтоне производил неоднозначное впечатление. Здесь не было сторожевых вышек, и центр скорее походил на жилой комплекс, нежели на психиатрическую клинику повышенной безопасности. Тем не менее, двойная зарешеченная ограда, высотой в шесть метров с колючей проволокой по периметру, довольно резко напоминала об истинном назначении этого учреждения.
Коллеги из государственной клиники предупредили сотрудников безопасности нового учреждения, что первые пять пациентов, переведенные из Лимы, среди которых находился и Билли Миллиган, являются опасными душевнобольными, способными на убийство.
Да, та еще сука. Крута. Неудивительно, что старина Блейдси по большей части гоняет вручную со свежим газетным номером. Чем они круче, тем с ними труднее. Вот он, настоящий вызов. Мы решаем временно отступить.
Руководители Департамента психического здоровья Огайо прекрасно знали, что более человечного директора подобного учреждения, чем нынешний молодой начальник Аллен Вогель, не найти. Вогель заявил своим служащим, которые еще не совсем привыкли к новому зданию, что он хотел бы создать в новой клинике атмосферу, кардинально отличающуюся от Лимы. Пациентам разрешат подходить к надзирателям и задавать им вопросы, на которые те должны будут вежливо отвечать.
- Скажите, кто этот Маленький Фрэнк? - настаивает она.
Первое терапевтическое отделение состояло из четырех человек: школьного учителя(руководитель), психолога, молодого социального работника и старшего медбрата. Они должны опросить пациентов, каким видом деятельности они хотели бы заниматься и убедить вновь прибывших, что их соображения интересуют администрацию.
Вогель убедил персонал в том, что главное предназначение клиники ‒ это оказание терапевтической помощи. Меры безопасности он считал неизбежным злом и планировал свести их к минимуму.
- Упс... извините, Банти, меня зовет мамочка, я должен идти. Из-за вас у меня будут неприятности. Иду, мам... Нет, я не звоню никаким грязным проституткам...
Коллеги Алана Вогеля смеялись за его спиной.
Миллиган и четверо других пациентов, переведенных из Лимы, были первыми «гостями» новоой клиники-тюрьмы, а Билли был первым из них, кто переступил через его порог. Мэри, благодаря неимоверным усилиям и мольбам, все же удалось убедить Миллигана не предпринимать радикальных и решительных мер, до того как он не увидит новое заведение и лично не убедится в достоверности услышанной до этого информации.
Бросаю трубку. Да, эта может принять палку. Хорошо. Ей срочно требуется крепкая оттяжка. Приятное чувство в штанах подсказывает, что сейчас самое время провести сеанс с материалом Гектора Фермера. Подрочить на какую-нибудь сисястую, а потом постараться отправить в следующую жизнь то, что остаюсь от прошлой ночи с Руби Мюррей. К яйцам все еще больно притронуться, а возбуждение нарастает при мысли о губках Стефани.
Дейтон оказался таким же ужасным как Лима.
Через какое-то время терпеть становится невмоготу, так что я отправляюсь в сауну Мэйзи, более известную как «Рыбзавод». Сама Мэйзи на болтовню не настроена и дать профессиональный совет не может, но я нахожу одну молоденькую шлюшку и веду ее в гольф-клуб «В&В», которым заведует один мой старый знакомый, за которым числится небольшой должок. Пытаюсь трахнуть се, но у меня элементарно не встает - конечно, из-за экземы, - так что я пускаю в ход палец и заставляю ее отсосать. Она желания не проявляет, но я говорю, что разнесу их гребаный бордель, если не получу своего, и у нее нет выбора. Когда ее запах становится невыносимым, посылаю шлюху куда подальше, чтобы не поддаться соблазну сломать суке челюсть.
Томми проснулся, хлопая глазами, удивленный, что еще жив. Очевидно, ему дали отсрочку ото «сна». Без сомнения, его вызвали в пятно, чтобы он оценил систему безопасности новой клиники. Охранники, одетые с иголочки в новую униформу ‒ белая рубашка, черные брюки, значок (вылитые полицейские Коламбуса) ‒ привели Томми в здание и сняли с него наручники. Ему оставили только одежду. Личные вещи будут храниться на складе до тех пор, пока не решат, что из них ему можно взять с собой.
Камера Билли размером 2,5 на 3 метра находилась в корпусе Б. Из мебели и бытовых предметов были лишь раковина, туалет и шкаф. Простыни и полотенца лежали на кроватях, ожидая первых жильцов. Томми вошел в камеру и прибрал свою постель ‒ металлическую пластину, покрытую матрасом, таким же тонким, как кусок ветчины, что типично для исправительных учреждений. Его начала охватывать тревога.
Засыпаю примерно на час и просыпаюсь с новым приступом беспокойства. Я не знаю, где нахожусь. Открываю окно и долго смотрю на темное поле для гольфа. Уже без четверти девять, так что надо спешить, чтобы не опоздать на встречу с Блейдси. Ловлю такси, за рулем которого сидит парень, немного знакомый мне
Окна образовывали букву «L» в верхней части стены, с одним из углов комнаты. Томми внимательно осмотрел их в поисках какой-нибудь лазейки или дефект — что-нибудь, что могло бы дать ему возможность убежать из нового места заключения. Сами стекла ему бы не удалось разбить. Окна были из непробиваемого стекла, настолько толстого, что, по всей видимости, в решетках не было нужды. Не было и сомнений, что стекло выдержит пинки, таран и даже выстрелы.
(есть , есть, есть моего , Хозяина есть ради моего друга и меня , да, да, вопрос выживания, есть, мой Хозяин ест ради себя ,есть,есть, спасибо тебе от меня,есть)
Поняв, что со стеклом ничего не поделать, внимание Томми пало на пластиковый уплотнитель вокруг окна. Когда он потянул его вниз, уплотнение легко порвалось ‒ окно вышло из рамы и осталось у него в руках. На лице Томми появилась лишь усталая ухмылка. Он подержал его в руках, затем поставил окно на место. Некоторые особо безумные пациенты рисковали серьезно пораниться при попытке убежать таким способом.
Думаю, в этих «колесах» высокое содержание бикарбоната, но тоже не помогает. Сегодня я не работаю. Пообещал нанести визит моим друзьям Блейдсам.
Томми покинул свою камеру и отправился в комнату отдыха. Охранники наблюдали за ним через стекла своих боксов. Время от времени кто-нибудь из них подходил к Томми и пытался убедить его, что Дейтон не имеет ничего общего с Лимой.
По правде говоря, в некотором смысле они были правы. В отличие от Лимы, Дейтон был чистый и хорошо организованный. Однако здесь Билли испытывал нестерпимое чувство одиночества.
ДОМА С БАЕЙДСАМИ
Толстое бронированное стекло отделяло пациентов от санитаров, находящихся в своих комнатках. Все общение осуществлялось с помощью системы микрофонов и громкоговорителей. В Дейтоне Билли чувствовал себя абсолютно изолированным от всякого общества: все были заперты в своих камерах и никто не мог ни к кому подойти. Вдобавок механический звук камер наблюдения постоянно резал слух и заставлял вздрагивать все сознание, усиливая его паранойю.
Может, такой орешек, как Банти, и трудновато разгрызть по телефону, однако Блейдси сказал, что ее эти звонки достают. Так и задумано. В данный момент в штанах у меня тугой комок, а в крови ощущение власти над ней. Пора, как я и обещал Блейдси, встретиться с этой телкой.
На следующий день прибыли еще несколько пациентов, среди которых был симпатичный молодой человек по имени Дон Бартли. Билли воспрянул духом: он решил, что они найдут общий язык, это тот человек, с которым можно создать команду.
Его отношение к Дейтону стало меняться. Он начал ценить это место.
Судя по всему, скоро снова пойдет снег. И, чувствуется, его будет много. По всему городу зажигают предпраздничные огни. Того парня, Вури, наконец-то предали земле в Лондоне. Накануне этому посвятили пару минут в вечернем выпуске новостей, и, как и следовало ожидать, прозвучало немало критических слов в адрес следствия. Пошли они! Парень упокоился, и самое главное теперь то, что дороги стали чище, и я без проблем добираюсь до Каррик-Ноу.
Через два дня после своего прибытия заключенные получили разрешение провести собрание корпуса. Они обсуждали условия и проблемы места их заключения. Пациентов глубоко волновали, например, такие вопросы, как отсутствие фильтров для кофеварки или недостаточный запас сахара. Тривиальность этих жалоб раздражала Аллена. По крайней мере, здесь у них был кофейник, а они еще были недовольны! В Лиме не было кофе ни в одном из корпусов…
Блейдси перепуган до усрачки. И не без причины. Вид у Банти довольно суровый, а он вчера нажрался как свинья. Я сам об этом позаботился. Женщина она, конечно, крупная и здоровая, но стоит только нажать нужную кнопку, и эта шлюха заткнется, как будильник, у которого кончился завод. Мне знаком этот тип. Правила везде одни и те же. Строгая, дальше некуда - здесь не забалуешь. В квартире полный порядок: ни пылинки, ни пятнышка. Хорошая была бы жена для полицейского. Впрочем, ебать ее и так можно. При росте пять и пять и весе за одиннадцать стоунов, причем лишние фунты как раз в тех местах, где и нужно. Волосы черные, завитые колечками - такие подошли бы телке помоложе (Банти где-то между тридцатью и сорока), - и довольно много ярких украшений: ожерелье, сережки, браслеты. Тон заносчиво-высокомерный, но тяга к дешевому блеску все равно выдает тайную блядь.
Когда надзиратели попросили их сделать несколько предложений по улучшению жизни в клинике, Аллен и четверо других заключенных предложили создать условия, в которых пациенты могли бы работать, применять или совершенствовать свои таланты. Их идея заключалась в том, чтобы в Дейтоне появились аудитория для зоотерапии, столярная и художественная мастерские, а также печи для обжига керамики.
В общем, вывод из уравнения, которое представляет собой Банти, короток и ясен: слишком много женщины для брата Клиффорда Блейдса. Он, заикаясь, бормочет:
Персонал пообещал достать им то, чего просила команда. Это заставило Аллена думать, что Мэри все-таки была права, сомневаясь в правдивости слухов, которые доходили до нее насчет Дейтона. Он начинал верить, что эти люди действительно хотели сделать из этого места приличное заведение.
- Это Брюс, мой друг, о котором я тебе говорил. Э... вообще-то это я с ним собираюсь на масонский фестиваль в Скарборо.
Когда Дороти Мур, мать Билли, позвонила ему, чтобы сообщить о своем визите, Аллен заявил, что чувствует себя прекрасно на новом месте.
Я едва сдерживаю смех. Скарборо. Ха. На хрен мне сдался этот плебейский курортишко. Нет-нет, мой милый, милый друг.
— Мэри хочет знать, может ли она прийти со мной, — сказала ему Дороти.
- Рад с вами познакомиться, Банти.
— Мы уже попрощались, — ответил Аллен, пожав плечами.
— Билли, она хочет переехать в Дейтон, чтобы быть рядом с тобой.
Я улыбаюсь, протягиваю руку и не сразу выпускаю ее ладонь из своей.