Надо отметить чрезвычайно неудачное расходование корпусного резерва: 6 сотен 2-го пограничного полка были разбиты по двум направлениям, 6 рот 6-го Финляндского полка были распределены на 3 кучки; каждой маленькой кучке грозила опасность быть захлестнутой морем охваченных паникой людей, в которое ее окунали. Нет сомнений, что 6-й Финляндский полк, двинутый совокупно, смог бы добиться несравненно более благоприятных результатов.

Направление двух изолированных сотен 2-го пограничного полка на помощь 16-му полку начальник штаба 4-й Финляндской дивизии мотивировал в донесении от 23 ч. 25 м. за № 16135: \"Они следуют в распоряжение командира 16-го полка, так как противник отбросил сначала левый фланг (4-го пограничного полка), а затем и сотню правого фланга, которая, заняв было свои окопы, вновь отошла. Вследствие этого отхода немцы вышли во фланг левофланговой роте 16-го полка и заставили ее отойти\". Конечно виноват всегда сосед, даже когда темно, и ничего ровно не видно.

Начальник 4-й Финляндской дивизии, ген. Селивачев, еще в 22 час. уяснил себе, что руководить ночным боем в сущности 4 батальонов по телефону из удаленного на 7 км фольварка Садки, где располагался штаб дивизии, невозможно. Поэтому он приказал своему бригадному командиру полковнику Ларионову, замещавшему его во время отпуска в командовании дивизией и выбиравшему позицию, отправиться на участок боя и объединить на месте действия частей дивизии и подходящих подкреплений. Офицеры генерального штаба — начальник штаба дивизии подполковник Иванов и старший адъютант Берман остались в тылу для письменных работ; Ларионов отправился без штаба. Еще до полуночи Ларионов прибыл в блиндаж на опушке леса, за центром, где находился штаб резервного полка дивизии — 15-го Финляндского, и доносил оттуда в 23 ч. 35 м. за № 10/134а: \"Наши отходят, связь порвана, со штабом дивизии тоже; разведчики донесли, что 3 взвода пограничников будто бы окружены и захвачены в плен. Командир I батальона 15-го полка доносит, что все бегут, командиры батальонов не в состоянии остановить свои батальоны. Немцы ворвались в деревню и в Крево и обстреливают отходящих.

Полковник Ларионов\".

Вопреки утверждению этого сообщения о разрыве связи со штабом дивизии, оно было передано в ф. Садки по телефону; верно, что по отходящим, как и по всему пространству в районе 4-й Финляндской дивизии, стреляли, но что этим занимались немцы из Крево — более чем сомнительно.

Далее Ларионов говорил по телефону с начальником штаба дивизии, и результат этого разговора штаб так передавал штабу V Кавказского корпуса 26 сентября в 0 ч. 5 v. за № 17/130): \"Прорыв в районе расположения пограничной дивизии дал немцам распространиться в тылу 16-го Финляндского стр. полка. 2 сотни пограничников, высланные из резерва, восстановить положения не могли. Немцы достигли з. Закревья южного (т. е. пункта, впереди которого находился сам Ларионов. — А. С.), у которого идет бой. На правом фланге в районе 14-го полка восстановить положения тоже не удалось. 2 сотни пограничников (в действительности и по прежним сообщениям штадива — 4 сотни. — А. С.) и батальон 6-го полка дали только возможность устраиваться в тылу прежней позиции. Второй (т. е. следующий, а по номеру — первый. — А. С.) батальон 6-го полка выдвигается на з. Закревье северное. 27-й Сибирский полк направляется на з. Закревье южное\".

Непроверенные, но мрачные панические известия осадили Ларионова со всех сторон. Пришло сообщение, что немцы заняли окопы 13-го и 14-го полков; одни говорили, что немцы распространились по всему тылу дивизии и даже находятся в том же хуторе, у которого располагался штаб 15-го полка и где находился Ларионов; с другой стороны — с участков 13-го и 14-го полков передавали, что немцы дальше не двигаются. Журнал военных действий 4-й дивизии резюмирует положение так: \"Войска вышли из рук своих начальников\". Нужно отдать справедливость войскам, что начальники делали ничтожные усилия, чтобы сохранить командование. Каждый полк был сжат в состав одного батальона, которым командовал командир батальона. Командиры полков, их штабы, командиры расформированных батальонов являлись почти не причастными зрителями, за исключением командира 16-го полка, полковника генерального штаба Иуона. Все эти \"пассажиры\", какими являлись командиры ведущих ночной бой полков, собирались около Ларионова с печальными докладами, что ничего поделать нельзя.

В 2 ч. 10 м. утра 26 сентября Ларионов доносил из з. Закревья северного: \"Связь телефонная с полками и штабом дивизии, за исключением 16-го полка. Одной полуротой, а затем еще собранным взводом приказал занять опушку леса; пехотная цепь у Закревья (южн.), а сам со штабом 15-го полка, ввиду ружейного обстрела в расстоянии 700 шагов от противника, отошел в Закревье (северн.), где была позиция артиллерии. Здесь я встретил роту 16-го полка (с крайнего левого фланга — в тыл за правым флангом! — А. С.) под командой штабс-капитана Медведева, а затем остатки остальных полков, бежавших с позиции, числом до 300 человек. Всю эту толпу устроил, поручил офицеру выдвинуться к опушке леса, что у Закревья южного. Здесь спустя некоторое время встретил командира 14-го полка, который доложил, что часть его людей под командой капитана Ряжева отошла к задней опушке леса у Закревья (северн.). Одновременно получил донесение от командира 16-го полка, что, держась один на позиции с остатками людей, он окружен немцами, почему приказал ему, не сдаваясь в плен, пробиться штыками и отойти на опушку леса у Закревья (южн.). Занять прежнее положение не представляется возможным ввиду отсутствия офицеров и полной дезорганизации. Подошедшие 27-й Сибирский полк и 2 роты 6-го Финляндского полка остановились у д. Закревье северное, где была позиция артиллерии, где нахожусь я. Жду дальнейших распоряжений. Полковник Ларионов\".

Уже в 23 часа штаб V Кавказского корпуса сообщил штабу III Сибирского корпуса, что по ходу напряженных боевых действий производство смены не представляется возможным. Но направленные на смену 26-й и 27-й Сибирские полки между тем продвигались. Командир 26-го Сибирского полка полковник Романов 26 сентября в 0 ч. 10 м. сообщал начальнику штаба дивизии 7-й Сибирской дивизии Лазаревичу из ф. Бульбутов (штаб 7-го Финляндского полка), расположенного близ с. Богуши: \"Полк подходит к с. Богуши. На фронте Финляндской дивизии идут атаки немцев. По сведениям, полученным от командиров 8-го и 7-го полков, выяснено, что 14-й Финляндский полк, что северо-западнее Крево, и еще севернее — 8-й полк отошли со своих мест. Сейчас послан для восстановления положения 6-й полк. Результатов пока нет. Смену в настоящее время командир 7-го полка не находит возможным. Батальонам приказано остановиться у с. Богуши, а батарее у Сельце. Участок занимается 2 500 штыков. Сегодня днем на нем велись атаки. В (одном.-А. С.) полку 12 пулеметов, в другом — 8. Считаю, что со своими силами лесистый участок занять будет тяжело. Резерва не будет никакого, что при натиске немцев, как было сегодня, невозможно\".

Менее корректно доносил командир 27-го Сибирского полка полковник Афанасьев 26 сентября в 0 ч. 20 м. из д. Шиловичи: \"Начальник 4-й Финляндской дивизии сообщил обстановку. В стыке между 13-м и 14-м полками немцы прорвали фронт и очутились в тылу позиции, благодаря чему 14-й полк отошел. Приказано ему восстановить первоначальное положение. Южнее Крево (ошибка: Афанасьев очевидно хотел сказать севернее. — А. С.) немцы прорвали пограничников в направлении на Закревье южное, очутившись в тылу 16-го полка. Я с полком двигаюсь на Закревье северное — Закревье южное с целью оттеснить немцев и освободить 16-й полк из тяжелого положения. Финляндская бригада (очевидно 4-я Финляндская дивизия. — А. С.) артиллерию свою оттянула. Я свою батарею остановил в д. Шиловичи. бой продолжается. Жду дальнейших распоряжений. Начальник дивизии (4-й Финляндской. — А. С.) крайне удивлен, что для смены его дивизии в 5 000 штыков (это Селивачев никак не мог сказать Афанасьеву. — А. С.) прибывают всего 2 полка в 2 000 штыков, тем более, что немцы проявляют на этом участке усиленную активность. Я следую с полком на Закревье\".

Немцы проявляли вполне достаточную активность, чтобы воспрепятствовать смене V Кавказского корпуса. Уменьшение количества войск, однажды развернутых на определенном участке, всегда представляет несколько болезненную операцию. Теперь оба командира Сибирских полков побаивались сменять своими полками целые дивизии и преувеличивали — один количество пулеметов во 2-й Финляндской дивизии, другой — количество штыков в 4-й Финляндской дивизии. Командир 27-го Сибирского полка Афанасьев, прибыв в лес у Закревья северное, продолжал агитировать за отказ от смены: \"2 ч. 30 м.

26/IX. № 191.

Полки 4-й дивизии оставили свои позиции, отошли к лесу, что у Закревья северное. Частями (малыми) заняли опушку. Точно обстановка не выяснена. Общего начальствования нет, но заметно желание свалить все на сибиряков (! — А. С.). Обстановка крайне тяжелая и совершенно неясная, больше разговоров (! — А. С.) о смене. Занять 4-верстную позицию (2 250 м уже выросли вдвое. — А. С.) при настоящей обстановке невозможно, тем более, что на всем пространстве нужно переходить в наступление с необеспеченными флангами. Прошу указания. При сложившейся обстановке нужно искать позицию в тылу или атаковать достаточными силами, а не одним полком\".

Настаивая на отказе от смены, командиры Сибирских полков ломились в открытую дверь. В соответствий с телеграммой штаба V Кавказского корпуса штаб III Сибирского корпуса предписывал начальнику штаба 7-й Сибирской дивизии: \"26/IX,

1 ч. 10 м.

Капитану Лазаревичу. 2100.

Командир корпуса приказал 27-му полку по прибытии в з. Закревье не сменять финляндцев до выяснения обстановки. В случае надобности — поддержать финляндцев для отражения атаки немцев.

5130. Богданович\".

(Получено в 1 ч. 30 м.)

Известие о тяжелом положении 16-го полка, окруженного немцами, широко распространилось в тылу, и подкрепления прибывали с разных сторон: штаб 7-й Сибирской дивизии двинул 1 батальон 28-го Сибирского полка (див. резерв) на усиление 27-го Сибирского полка; последнему было указано под руководством Ларионова помогать 16-му полку. 26-й Сибирский полк должен был поддержать левый фланг 2-й Финляндской дивизии. Штаб V Кавказского корпуса из своего корпусного резерва в 2 ч. 20 м. двинул в распоряжение Ларионова очередную каплю — 1 батальон 1-го пограничного полка. Всего в распоряжение Ларионова на участке в 2 250 м собиралось свыше 13 батальонов: 4-я Финляндская дивизия — 4 батальона, 6-й Финляндский полк — 2 батальона, сибирские стрелки — 5 батальонов, пограничники — 2 батальона.

Около 2 ч. 30 м. Ларионов начал оценивать обстановку более благоприятно: к нему подошли 27-й Сибирский полк и 1 батальон 6-го Финляндского полка и в порядке отошел из своих окопов 16-й полк, что сразу увеличило число бойцов собственно 4-й Финляндской дивизии с 290 до 800. Телефонная связь, по мнению Ларионова, имелась со всеми частями; правда, с сотнями пограничников 2-го полка связи не было, но пограничники считались разбежавшимися или сдавшимися в плен и были просто сброшены со счета.

II батальон 6-го Финляндского полка располагался на правом фланге этой массы; Чернышенко собрал все свои 4 роты вместе и стремился установить непосредственную связь с загнувшим фланг 8-м полком. Но так как 4-я Финляндская дивизия осадила свыше 2 км назад, то Чернышенко смог окончательно разрешить эту задачу только к 8 час. утра, когда левый фланг 8-го полка был продолжен влившимся в него батальоном 26-го Сибирского полка. Мой I батальон (2 роты) получил почетную задачу старой гвардии — находиться в резерве, охраняя непосредственно з. Закревье северное, где располагался Ларионов и откуда исходило управление. Другие части готовились к производству контратаки. Подполковник Элерт, оставшийся за командира 27-го Сибирского полка Афанасьева, отправившегося куда-то спать, так доносил начальнику штаба 7-й Сибирской дивизии (час не указан, вероятно, около 7 час. утра 26 сентября): \"27-й полк, подойдя к позициям финляндцев (не дошел на 3 км — А. С.), нашел финляндские полки оставившими свои позиции. Полку было приказано содействовать атаке финляндцев и восстановить положение. Утром полки повели наступление, но финляндские полки, встреченные ружейным огнем немцев, в беспорядке отошли к опушке леса, что западнее з. Закревья. После отхода финляндцев положение было таково: 13-й и 14-й (финляндские полки. — А. С.) находятся неизвестно где, а от 16-го осталась одна рота. 2-я Финляндская дивизия тоже со своих окопов отошла; таким образом 27-й полк остается на позиции с обнаженными флангами. По сведениям 65-я дивизия, занимавшая м. Крево, отошла. В данное время полк занимает позицию в яме, немцами же занимаются высоты. Артиллерийской позиции тоже нет, наши батареи поэтому бездействуют\". Мы вскоре увидим, так ли безнадежно было положение 27-го Сибирского полка; а пока заметим, что если бы немцы были на высотах, то нашим батареям нетрудно было бы их обстрелять; если наша артиллерия бездействовала, то только потому, что 4-я Финляндская дивизия и 7-я Сибирская оставили свои батареи вне района суматохи, не ближе 6 км к первоначальной позиции 4-й Финляндской дивизии (д. Шиловичи).

Я дремал, сидя на пеньке около рот своего I батальона. Около 5 час. утра я был разбужен вспышкой ружейного огня. Стреляли наши. Это Ларионов приказал остаткам своей дивизии, сибирским стрелкам, батальону 1-го пограничного полка идти в контратаку, чтобы отобрать потерянную ночью позицию. В утренней мгле происходил повидимому новый рецидив паники. Цепи, находившиеся всего в 300 шагах впереди, вместо того чтобы идти вперед, залегли, открыли огонь, начали отбегать назад. Но скоро все начало успокаиваться, и цепи, одетые в шинели, стали вновь засыпать. В тылу бродила масса отбившихся.

Я пошел за новостями в избу Ларионова. Просторная комната. Маленькие окошки были плотно закрыты ставнями. На столе горели свечи, и какой-то полковой адъютант, усердный писатель, строчил под диктовку Ларионова, сидевшего на лавке в красном углу. Казалось, вся 4-я Финляндская дивизия, в лице своего начальства, влезла в эту комнату. Здесь заседали все 4 командира ее полков и представители других частей. Даже чаю в избе не было. У всех были бледные, изможденные бессоницей и нервным напряжением лица. Все были в полной амуниции и застегнутых пальто — Ларионов, сам по себе приличный командир, не переносил в тыл своего командного пункта, хотя цепи находились всего в 150 шагах впереди, и вновь начинали пятиться. В сенях сидели телефонисты; но им приходилось только передавать донесения в штаб дивизии; вниз телефон не работал, так как все начальство было тут; ориентировку давал какой-то очень встревоженный молодой офицер, выскакивавший на минуту из хаты, и затем возвращавшийся с печальной информацией о настроениях и уклонах: \"продолжают пятиться… разбредаются\" — слышался его почтительный шопот. Я поздоровался.

Прерванный мною, Ларионов продолжал вдохновенно диктовать донесение: \"Около 5 час. утра, собрав отошедшие со своих позиций части, двинул их вместе с 27-м Сибирским полком и батальоном пограничников в атаку для захвата утраченных ночью окопов. Но встреченные убийственным пулеметным огнем (пулеметы абсолютно не трещали. — А. С.), стрелки приостановились и частью стали поддаваться назад. Приказал задержаться во что бы то ни стало, хотя бы на западной опушке леса у з. Закревья северо-восточного.

Положение крайне тяжелое, так как управление разнообразной и уже расстроенной массой, тем более в лесу, становится все труднее и труднее\".

Красноречие Ларионова вызывало сочувственные, одобрительные замечания у собравшихся командиров полков. Мне стало противно; я захотел выйти на вольный воздух. Неприятно было посмотреть кому-нибудь в глаза — такое нервное, напряженное, тревожное выражение встречалось на всех лицах.

Я стал прогуливаться по двору, сопровождаемый начальником своих конных разведчиков, прапорщиком К., и искал, на чем мог бы отдохнуть глаз. Мое внимание привлек один солдатик, поведение которого было далеко от суеты сует, одолевавшей всех; его сознание несомненно являлось совершенно посторонним разыгрывавшимся событиям. Винтовки у него не было, но зато он был весь увешен фляжками для воды, а в руках держал два котелка. Зеленые петлицы изобличали в нем \"белого негра\" — пограничника. Он степенно набрал воды из колодца{100}, наполнил ею все свои сосуды и, аккуратно ступая, чтобы не расплескать налитые до краев котелки, двинулся в сторону фронта. Это меня заинтриговало; и мое удивление возросло до максимальных размеров, когда пограничник, с своей спокойной, деловой походкой миновал цепь, стрельба в которой уже успокоилась, и продолжал следовать все дальше. Я и прапорщик К. вскочили на коней и мгновенно его догнали. \"Какого полка?\" \"2-го пограничного\". \"Чего бродишь?\" \"Так что всю ночь ходили, ходили, только 3 часа всего и поспали, теперь охота чайку вскипятить, отделенный послал за водой\". \"Да где ваша сотня?\" \"Да вот этой тропкой больше версты будет\".

Вид милого пограничника действовал успокоительно и убедительно; всякая жуть пропадала. Я его поблагодарил за любопытное сообщение и поскакал вперед, по указанному им направлению. Примерно через 1,5 километра я уперся в бывшие резервные окопы 4-й Финляндской дивизии, в которых лежал еще сонный батальон 2-го пограничного полка; офицеров разыскать не удалось, так как я торопился; сомнения не было — тут находились все 4 сотни, двинутые ночью на выручку левого фланга 14-го полка. Попавшийся унтерофицер объяснил мне, что они ночью ходили выручать финляндцев, только трудно было разобраться — ни своих, ни немцев нигде не видно, а стреляют много; поэтому они устроились в окопах, на которые набрели, и спокойно отдыхали. Впереди есть другие окопы, как сообщали дозорные, но до них еще 800 шагов, а то и больше. Должно быть ночью здесь бродили немецкие разведчики, но сейчас немцев не видно; окопы впереди вероятно попрежнему никем не заняты.

Хотелось немедленно организовать разведку, чтобы получить твердую уверенность, что позиция 4-й Финляндской дивизии никем не занята; но с чужими сотнями на это ушло бы много времени и притом я вышел бы несомненно за пределы своего круга ведения. Надо было скорей сообщить Ларионову, что он воюет во второй линии с ветряными мельницами, что в 1,5 км перед рубежом, на котором он был якобы остановлен убийственным ружейным и пулеметным огнем, лежат пограничники и нет ни одного немца. Я поскакал назад в о. Закревье северное и в начале седьмого часа утра входил к Ларионову.

Внутренность той же избы была освещена теперь дневным светом, еще больше подчеркивавшим изможденность, усталость, никчемность, упадок духа собравшихся в ней людей. Информатор, выглядывавший за дверь, казался еще более расстроенным. Ларионов диктовал попрежнему, но делал теперь резкий упор на необходимость отступления; его поддерживали присутствовавшие здесь офицеры-сибиряки; командиры полков 4-й Финляндской дивизии как-то состарились и как-будто полностью ушли в прошлое. Больше потери, безуспешность контратак, отход соседних дивизий, обтекание флангов неприятелем, чрезвычайные тактические невыгоды занимаемой позиции, неотложность отступления являлись очередной темой диктанта Ларионова.

Я постоял несколько минут, слушая; когда дело дошло до срочности решительного скачка назад, на другой рубеж, я выступил с заявлением, что это сплошная фантазия, никаких немцев нет, впереди в 1,5 км — пограничники, у которых полное спокойствие, как я только что наблюдал, что если Ларионов пошлет свою телеграмму, то я немедленно буду вынужден телеграфировать командиру корпуса опровержение. Несмотря на резкий тон моего заявления, Ларионов видимо обрадовался и, чтобы дать себе собраться с мыслями, он обрушился совершенно подавляющим образом на своего информатора, сконфуженно стоявшего у дверей. Затем Ларионов попросил меня сообщить, что я видел, и заявил, что конечно он сейчас же радикально изменит содержание изготовленного донесения.

Первое распоряжение Ларионова (по журналу военных действий — около 6 ч. 15 м., на копии час не показан) было адресовано к открытому мной батальону 2-го пограничного полка и должно было и санкционировать его пребывание впереди и тащить назад, на общий фронт. Написано оно нарочно непонятно и ошибочно помечено следующим днем: \"27/IX. Поставьте свой правый фланг уступом и окапывайтесь на опушке леса, обеспечивая правый фланг, держать связь с финляндцами\".

Следующее распоряжение относилось к моему I батальону. Мое присутствие являлось для Ларионова стеснительным, и он отсылал мой батальон вправо. Ясность формулировки несколько страдала: \"26 сентября. 6 ч. 38 м. (получено 6 ч. 45 м.) № 11/134, командиру I батальона 6-го Финляндского полка\". Держите связь с 27-м Сибирским полком, окопайтесь на опушке леса, удерживая наступление (!? — А. С.) противника\". Меня это устраивало, так как сближало с батальоном Чернышенко и не отрывало от моей дивизии. У меня было свое дело, а Ларионов в советниках, в особенности во мне, очевидно не нуждался. При мне было еще написано приказание командиру I батальона 1-го пограничного полка, который, вопреки донесению Ларионова, в \"контратаке\", имевшей место в 5 час. утра, не участвовал. Этому батальону в 6 ч. 4 м. за № 12/134 было поставлено такое задание: \"станьте на опушке леса восточнее дороги за серединой боевой части и удерживайте всех бегущих, водворяя в окопах\"{101}. Хотя все батальоны находились под боком, но прошло 45 мин. прежде чем удалось разыскать командира пограничного батальона.

Я не стал дожидаться дальнейших действий Ларионова, раскланялся и ушел со своим I батальоном. А Ларионов продолжал \"спускать на тормозах\", стараясь примирить утреннюю действительность с ночными страхами, нашедшими достаточно полное отображение в его ночных донесениях. Какие исправления он сделал в своем сообщении после моего вмешательства, мне неизвестно, но на основании его донесения штаб 4-й Финляндской дивизии телеграфировал штабу корпуса: \"26/IX, 7 ч. 15 м.

№ 18/135, вне очереди.

16-й Финляндский стр. полк, дойдя до окопов противника (никуда не ходил. — А. С.), понеся громадные потери под пулеметным огнем, отошел и окапывается на опушке леса между Закревьями. Командир 16-го полка присоединил к себе рассеянные части других полков и устраивается на позиции. Правее окапывается 27-й Сибирский полк. 2-я Финляндская стр. дивизия загнула свой левый фланг. Ваврский полк (65-й дивизии) по сведениям разведчиков отошел и занял позицию в районе надписи Крево (т. е. значительно восточнее местечка Крево. — А. С.). Для сбора рассеявшихся по лесу посланы конные разведчики и пограничники. Противник ведет наступление в значительных силах, стремясь охватить фланги. Положение продолжает оставаться серьезным.

Подполковник Иванов\".

Несмотря на то, что я отчетливо высказал Ларионову убеждение, что немцы не занимают старых окопов 4-й Финляндской дивизии, начальство 4-й Финляндской дивизии не думало о том, чтобы поскорее выдвинуть туда какие-либо части, и было озабочено тем, чтобы свалить на кого-нибудь, другого задачу выдвижения на старый фронт. 26 сентября в 8 ч. 25 м. за № 20/135, начальнику штаба V Кавказского корпуса телеграфировал сам начальник 4-й Финляндской дивизии (по порядку, это 11-е донесение за ночь в штаб корпуса, начиная с 18 час. 25 сентября; начальник штаба дивизии, если не выезжал на фронт, то и не отдыхал): \"Собирающиеся части присоединяются к устраивающимся на фронте з. Закревье северное и з. Закревье южное 6-му (Финляндскому. — С. А.), 27-му Сибирскому и 16-му Финляндскому полкам и окапываются. Противник открыл по нашим окопам артиллерийский огонь. Приказано держаться. Судя по интенсивности атак и громадному числу трупов, противник сосредоточил против 4-й Финляндской дивизии весьма крупный кулак. Прошу указаний, куда направляется гвардейская стрелковая бригада. Переход в наступление состоящими в моем распоряжении частями для занятия вчерашнего положения считаю крайне трудно выполнимым. Ген. Селивачев\".

Прекрасный стиль: интенсивность атак, крупный кулак (может быть 3 ландштурменных батальона!), громадное количество трупов (никем не виденных), намек на желательность поручить гвардейским стрелкам занятие старых окопов. Сразу чувствуется, что Селивачев — подлинный вождь своей дивизии, а Ларионов, при всех его талантах, только скромный зам!

Около 7 час. выходит из ночного оцепенения и 27-й Сибирский полк. В 7 ч. 10 м. утра командир IV батальона 27-го Сибирского полка доносит, что \"тремя ротами занял позицию на опушке леса фронтом на запад, окопался; впереди меня части 16-го, 6-го Финляндских и 6-го (очевидно 2-го. — А. С.) пограничного. Вправо имею связь с (6-м? неразборчиво. — А. С.) Финляндским, слева с I батальоном. В лесу масса бродячих нижних чинов, которых собираю к себе и пришлю в штаб полка\". Но в штабе 7-й Сибирской дивизии тревожное настроение держалось еще долго. В 8 ч. 50 м. 26 сентября, за № 2109, вр. и. д. начальника штаба дивизии Лаэаревич объяснял штабу III Сибирского корпуса неудачу утреннего наступления 27-го Сибирского полка тем, что финляндцы бежали, и высказывал опасения, что противник начинает охватывать фланги 27-го Сибирского полка. Этому противополагалось указание полуденной сводки 2-й Финляндской дивизии, утверждавшей, что левый фланг 6-го Финляндского полка находится в связи с 27-м Сибирским полком: \"по донесению командира 6-го полка, 27-й Сибирский полк стоит во второй линии\".

Через несколько времени, утром, разыскалась и 65-я дивизия, сосед слева, оказавшийся на старом месте, в м. Крево{102}. 4-я Финляндская дивизия в это время была представлена 16-м полком в составе одной роты и более дробными остатками от 13-го и 14-го полков — по одному или по два взвода; от 15-го полка, начавшего бой в роли дивизионного резерва, имелся только командир полка; поэтому Ларионов чрезвычайно обрадовался, когда разведчики принесли слух, что 15-й Финляндский полк существует где-то около 65-й дивизии. Ларионов диктовал: \"26/IX. 10 ч. 40 м.

№ 16/134

д. Закревье северное.

Командиру Брацлавского полка.

По донесению разведчиков правее вашего полка стоит рота (сверху приписка: до 3-х) 15-го Финляндского стр. полка, затем идут сотни 2-го пограничного полка, 16-й Финляндский полк и т. д. Благоволите приказать произвести разведку, действительно ли правее вас стоит рота 15-го полка, случайно после атаки попавшая на этот фланг, и если это подтвердится, то прошу роту эту направить на присоединение к 16-му полку, войдя в непосредственную связь с ротами 2-го пограничного полка\".

Ларионов через полчаса сообразил, что его записка командиру Брацлавского полка выглядит неказисто, и послал вслед другую: \"26 сентября.

11 ч. 15 м.

Командиру Брацлавского полка.

К северовостоку от Крево расположен 15-й Финляндский стр. полк, примыкающий правым флангом к пограничникам. Прошу установить с 15-м Финляндским стр. полком связь\".

Это звучало уже много увереннее.

В действительности на фронте расположение было таково: 8-й полк имел 5 рот осадивших и 7 рот загнувших фланг на юг и частью рассеявшихся из-за соседства с 14-м полком; в эти 7 рот влилась 13-я рота 26-го Сибирского полка; остальные роты 17 батальона 26-го Сибирского полка продолжали загиб далее. Затем был развернут II батальон 6-го Финляндского попка; далее на шоссе развернулся еще один батальон 26-го Сибирского полка; затем, фронтом на запад, впереди опушки леса, 2 роты I батальона 6-го Финляндского полка; левее находились 3 сотни 2-го пограничного полка, найденные мной утром и сильно осадившие по распоряжению Ларионова; позади них, на опушке, окопались 2 батальона 27-го Сибирского полка. Левее 1 рота 16-го Финляндского полка, имея за собой дробные остатки 13-го и 14-го полков. Влево 2 сотни 2-го пограничного полка, имел за собой батальон 1-го пограничного полка; наконец 1 рота 15-го Финляндского полка, стоявшая уже фронтом на север; далее — 65-я дивизия. По 2 батальона 26-го и 27-го Сибирских полков находилось в резерве.

Вместо смены 2-й и 4-й Финляндской дивизии, 26-й и 27-й Сибирские полки частично влились в их боевую линию. Граница между 2-й и 4-й Финляндскими дивизиями была изменена так, что мой I батальон составлял крайний левый фланг 2-й дивизии. Я был очень доволен, что ушел из подчинения вдохновенных писателей 4-й Финляндской дивизии.

Начальству пришлось задаться более скромными целями. 2 сибирских полка должны были сменить уже не 2 финляндские дивизии, а только одну 4-ю Финляндскую, расширив ее фронт до фланга 8-го полка, так как 6-й полк должен был вновь отойти в резерв. Артиллерийский огонь немцев препятствовал перегруппировке днем даже в пределах отдельных рот на опушке. Командир II батальона 6-го полка Чернышенко был тяжело ранен при обходе коленных окопов его батальона, только что вырытых на опушке. Командовавший боевой частью 8-го полка капитан Печенов доносил в 10 ч. 20 м. 26 сентября: \"Часть рот — все что к югу от 8-й роты — занимает участок, предназначенный для 26-го Сибирского полка. Распутать роты и разделиться с 26-м полком до наступления темноты нельзя — сильный обстрел и будут большие, совершенно бесполезные потери\".

Смена затянулась на 2 ночи. В первую ночь 26-й полк сменял мой полк и несколько рот 8-го полка — чрезвычайно сложно, в два приема, так как сибиряки желали иметь свои роты в порядке, должны были занимать более широкие участки, и сменяющие роты сами должны были быть предварительно сменены на своих участках. Смена моих рот началась в 1 ч. 55 м. 27 сентября и закончилась только в 5 ч. 50 м. утра. 27-й полк еще менее торопился и кончил смену пограничников только в ночь на 28 сентября.

Меня интересовала мысль — вытолкнуть 4-ю Финляндскую дивизию или сменяющих ее сибиряков на фронт старых окопов, утерянных во время ночной паники. Это позволило бы сократить фронт вдвое и уничтожило бы опасное, выдвинутое почти на 2 км положение левого фланга 2-й Финляндской дивизии. К сожалению я сам наблюдал 26 сентября нескольких немецких разведчиков в старых окопах; повидимому они собирали брошенное в них снаряжение; но это дало основание Селивачеву, поддерживавшему версию, что наступление немцев имело серьезную цель, донести (12 ч. 20 м. 26 сентября), что немцы перестраивают его бывшие окопы и даже роют ходы сообщений от них вперед (атака сапой?). Когда мой полк был уже вовсе сменен, я, уходя в резерв, направил все же своих разведчиков в эти окопы. 27 сентября за № 171 начальник штаба 2-й Финляндской дивизии Шпилько телеграфировал: \"По донесениям разведчиков 6-го полка окопы 4-й Финляндской дивизии — прежние — окончательно оставлены немцами\". То же сообщал командир 27-го Сибирского полка 27 сентября в 15 час.: \"Противник, занимавший бывшие окопы финляндцев, оставил их и занял свои прежние. Мои разведчики заняли эти окопы\".

Потери 4-й Финляндской дивизии за 25 — 26 сентября довольно примечательны: солдат убито 25, ранено 102 (сколько из них своими во время стрельбы в темноте из нескольких линий?), без вести пропало 463. Офицеры дивизии, на отсутствие которых в ночном бою жаловался Ларионов, числом 93, были все живы, в полном здоровьи; а 2 000 разбредшихся в лесу солдат к обеду вернулись и пополнили оскудевшие ряды дивизии. Приказ Селивачева для смены начинался так: \"Доблестью наших войск все настойчивые атаки противника отбиты и попытка прорвать наш фронт не удалась\". — Бесстыже высматривали эти цветы канцелярского красноречия.

Эпилог был таков. 27 сентября все внимание еще было поглощено бывшим участком 4-й Финляндской дивизии, где смена не закончилась; а немцы после полудня нанесли удар — также довольно сомнительного качества — по 8-й Сибирской дивизии, которая откатилась на 3 — 4 км, потеряв более 2 000, главным образом пленными. Так как 7-я Сибирская дивизия левее медлила и не занимала прежних окопов 4-й Финляндской дивизии, то 2-я Финляндская дивизия оказалась в резко выдвинутом положении с соседями, отскочившими на одном фланге на 2 км, на другом — на 3 км. Поэтому в ночь на 28 сентября полки 2-й Финляндской дивизии получили приказание отойти назад за линию Сморгонского шоссе. А 29 сентября все правое крыло 10-й армии, в связи с обстановкой на фронте 2-й армии и наступлением французов в Шампани, получило приказ перейти в наступление. Последнее было организовано наспех, изрядно безобразно и должно было носить характер ночной атаки после короткой артиллерийской подготовки вечером. 6-й полк оставался в резерве. Потери 2-й Финляндской дивизии, атака коей, руководимая Марушевским, окончилась неуспешно, были велики: 8-й полк свернулся в 4-ротный состав, роты, брошенные в атаку в составе 119 или 60 человек (10-я и 11-я), вернулись в составе 10 и 9 человек. А 26-й Сибирский полк при этом общем переходе в наступление геройски занял пустые прежние окопы 4-й Финляндской дивизии. По своей недальновидности я не понимал, почему сибирские стрелки не делали этого ранее. Теперь они пригодились. Командир 26-го Сибирского полка Романов, за № 1968 от 19 ч. 45 м. 29 сентября, через 1 ч. 45 м. после начала атаки, доносил о своем крупном успехе и сообщал, что сосед, 8-й Финляндский полк, остался далеко позади. Но сосед находился в тяжком лесном бою ночью, а 26-й Сибирский полк совершал простую прогулку — его потери 1 убитый, 14 раненых, 6 контуженных. Бумажная по преимуществу катастрофа 4-й Финляндской дивизии нашла свое завершение в чисто бумажной победе сибиряков.

Природа ночного боя такова, что не только оставляет в полной неизвестности ведущие бой войска о силах неприятеля, но повергает в недоумение и историка, располагающего документами только одной стороны. Разбираясь сейчас в событиях ночи на 26 сентября, анализируя все свои впечатления и документы, я не могу с уверенностью сказать, была ли фактически здесь ночная атака немцев, или был только поиск разведчиков; возможно, что паника имела не односторонний характер, а двусторонний, захватила и немецкий ландштурм и обусловила полную пустоту в районе спорного объекта — окопов 4-й Финляндской дивизии{103}.

В пользу того, что со стороны немцев был произведен только поиск, говорит удивительная свобода, с которой маневрировали части ночью. 2 роты Чернышенко беспрепятственно прошли справа за центр и затем вновь рокировались вправо, на опушку леса, восточнее шоссе. Левофланговая рота 16-го полка, занимавшая самую южную точку фронта дивизии, отскакивает в тыл ее крайнему правому флангу, в Закревье северное; рота 15-го полка из центра оказывается на крайнем левом фланге, у Крево. Однако в ночном бою возможно движение по самым странным, перекрещивающимся направлениям. Окончательную ясность может дать только опубликование немецких данных об этом столкновении.

Несчастное течение событий в 4-й Финляндской дивизии в значительной степени объясняется карикатурной диспропорцией между аппаратом и массами. Селивачев держал себя высокопоставленно и чувствовал себя даже более, чем начальником дивизии. А в сущности говоря, он являлся командиром не слишком сильного полка; его командиры полков должны были держаться максимум, как командиры батальонов или даже рот. В этом отношении я считаю свою линию правильной: объем моих функций сократился до вождения 2 рот — группы около 250 бойцов — и я сократился почти в начальника команды разведчиков. Если бы так поступало и начальство 4-й Финляндской дивизии, можно было рассчитывать, что 90 наличных офицеров сумеют полностью обеспечить энергичное руководство 2 500 бойцов на фронте в 2 км с небольшим. В этом отношении в 4-й Финляндской дивизии резко выдвигался командир 16-го полка Иуон; его резко выдвигает и реляция 4-й Финляндской дивизии; вероятно, он получил самую высокую военную награду за то, что пробился штыками, хотя бы только через строй привидений, вызванных паникой.

Какую комедию разыгрывала связь — быстро, точно, часто передававшая наверх, вправо, налево совершенно ложные данные, как скрипели всю ночь карандаши работников генерального штаба — Иванова и Бермана, не смыкавших глаз! И какое коварство проявили пограничники, заснувшие во время контратаки, и не подавшие голоса в момент паники! Как связан был Ларионов, храбрый офицер, вынужденный условиями обратиться в корреспондента, поставляющего материал для штаба дивизии. Как не хватало управлению воздуха, свободы, контакта с солдатской массой; если бы да разогнать всех писателей и поставить их во главе самых хотя незначительных кучек бойцов, пришлось бы впоследствии описывать совершенно другое течение событий. Ведь одна единственная рота, решительно предводимая, может дать совершенно иное течение ночному бою, где количество решительно отходит на второй план перед качеством. А изба в Закревье, эта мухоловка, в которой централизовалось все управление 4-й Финляндской дивизией! Биржа безработных командиров полков или командиров батальонов представляет одно из самых грозных тактических явлений.

* * *

8 октября 2-я Финляндская дивизия отошла в армейский резерв. 16 и 17 октября мой полк еще ходил поддерживать наступление III Сибирского корпуса, якобы резавшего проволоку и израсходовавшего все свои резервы. Но на месте оказалось все спокойным, сибиряки{104} попросту не двигались с места, и лишь их штабы, на основании данных, изобретаемых полками, проводили своеобразную военную игру. Останавливаться на хитростях этой игры, на слежке начальства за перевязочными пунктами, доказывавшей бескровность неуспешных атак, не стоит. 10 октября 2-я Финляндская дивизия получила предупреждение о погрузке на железную дорогу, а в период 18 — 23 октября была переброшена на отдых в Херсон. Подучившись и пополнившись, в декабре она начала в Галиции новую зимнюю кампанию, которая будет изложена в следующей части нашего труда.

Выше, держась преимущественно на уровне деятельности командования полком, мы возможно полно и правдиво очертили действия полка в бою, приближавшемся к встречному, в оборонительном бою на укрепленной позиции, в период отступления, едва не закончившегося катастрофой, и наконец в ночном бою, совпавшем со сменой дивизии. Приведенные мной факты не совсем напоминают те примеры, которыми обычно орудуют учебники тактики. Но они представляют не анекдоты; они, может быть, корявы, как корява сама жизнь, но доказывают прежде всего, что боевая деятельность пролегает по путям, ничего общего не имеющим с прямым и ровным, как паркет, тротуаром Невского проспекта. В действительности анекдотом, и притом резко извращающим истину, является часто встречающееся гладкое, плавное, прилизанное изложение тактических событий.

Мое описание вскрыло ряд явлений, мимо которых военный историк обычно проходит молча. Это не значит, что на пути командира 6-го Финляндского полка встречались особенные нравственные уроды. В 1813 г. Клаузевиц вступившие утром в бой корпуса уже к вечеру называл потухшими вулканами. А в 1915 г. войска расходовали свои силы целыми месяцами под ряд. Под влиянием обрушивавшихся ударов, с людьми и целыми войсковыми частями происходили жестокие превращения, переживалась целая драма, прежде чем линия поведения данного субъекта окрашивалась в тот защитный цвет, который порой так неприятно поражает читателя на некоторых наших страницах. Дело не в том, чтобы осудить или похвалить: и у Гальфтера, Шиллинга, Ларионова, Селивачева, вероятно даже у Гембицкого были в прошлом лучшие дни их боевой жизни, когда они высоко держали голову и блистали; квалифицировать их по тем минутам в которые они в настоящем труде мелькают затравленными и разбитыми жизнью, приниженными, было бы не вполне справедливо.

Но действительно любопытно: против нас первоклассная армия руководимая выдающимся оперативным талантом Людендорфа; в нашем лагере — управление, достигшее больших результатов в штабной технике, но в корне бюрократизировавшееся, потерявшее способность видеть живых людей; начальники, которые раздавлены выпавшей на них ответственностью и скорее отписываются, чем сражаются; солдатская масса, малосознательная, политически не обработанная, не имевшая интереса к войне, многократно разбавленная отвратительно обученными пополнениями; несчастная, жалкая артиллерия, минимум пулеметов; надувательство, склока, стремление перебросить на соседа тяжесть боевой работы; варварское отношение к чужим частям… И в результате замысел Людендорфа все же терпит крушение, наш лагерь со всеми его недостатками все же развивает могучее противодействие, и противник с большим почтением отзывается о встреченном им сопротивлении.

Ноты хаоса, истощения, разложения несомненно были сгущены значительно более нормального в атмосфере русского командования в последний месяц нашего полугодового отступления; но они представляют непременную принадлежность всякого крупного исторического действия; тактическая работа там, где оперативное искусство бьет на кризис, представляет сложный переплет, в котором существенную роль играют неустойки, падения, недоразумения, животный эгоизм, страховка, неразбериха; подавляющая масса и бумаги, и мускульной энергии тратится зря. Смущаться этим не следует; надо лишь отказаться от сложных хитростей и помнить, что самое скромное, но честное, простое усилие разума в тактической сумятице готово всегда принести богатые плоды. И тактика, если не пожелает считаться с сумбурной атмосферой борьбы, станет на ложный путь, на котором уже целое столетие стояло военное искусство, готовившее полки не столько для боя, как для парада; а парадирующей тактике на современном поле сражения останется только пожимать плечами и играть в жмурки с действительностью.

Я стремился обрисовать чрезвычайно ответственную тактическую роль командира полка; и все же основная область работы последнего лежит не в тактике, а в воспитании своего полка, в борьбе за сознание его командиров и стрелков. Командир полка не только не может чуждаться политической работы, но должен перенести на нее центр тяжести своей деятельности. При здоровом политическом сознании полка тактические вопросы решаются легко, почти шутя, а в противоположном случае обращаются в неразрешимые проблемы.

Примечания

{1}В русско-японскую войну Александров был также мобилизован и назначен в действующую армию в Манчжурии. Тогда он выразил желание построить на свой счет в Вильманстрандском лагере церковь. Александров на войну не поехал и действительно построил большую церковь.

{2}Как увидит читатель ниже, 6-й полк может быть назван лучшим исключительно с точки зрения его парадной вымуштрованности. Все внимание Кареева было направлено на строевую выправку и шагистику, на превращение солдата в безукоризненно действующий на смотру манекен. Поскольку же на эту сторону уходила вся энергия Кареева, офицерского и унтер-офицерского состава полка, боевые качества этого последнего были весьма незавидные. Ред.

{3}Офицеры, бывшие на лучшем счету у Кареева, зарекомендовали себя на войне плохо: характерным для них было отсутствие инициативы и морального импульса, очковтирательство и бюрократический подход к делу. Напротив, офицеры, для которых режим Кареева казался невыносимым, показали себя много лучше.

{4}Это заявление А.А.Свечина должно быть взято под величайшее сомнение. Во всяком случае, отсутствие у солдат \"злого чувства\" к Карееву могло показаться лишь наблюдателю, судившему об этом по внешнему виду солдат, не имевшему возможности войти в \"нутро\" солдатской массы (а такой возможности у автора конечно не было). Внешне все обстояло благополучно. Еще бы: метод Кареева вернее говоря Кареевых — жестоко и сурово вправлял солдат во внешне послушные и спокойные шеренги. Суровая же расправа солдатских масс с Кареевыми после Февральской революции 1917 г., несмотря на скорпионы приказов Временного правительства и агитацию полковых, дивизионных и прочих соглашательских комитетов, показала, в какой степени этих \"злых\" чувств \"не было\". Ред.

{5}Очень сомнительно, чтобы унтер-офицеры из школы Кареевых добивались \"полного уяснения солдатом его обязанностей\" при системе подготовки старой русской армии без рукоприкладства. Если официально рукоприкладство и преследовалось Кареевым \"жесточайшим образом\", то системой круговой поруки это \"полное уяснение солдатом его обязанностей\" достигалось ценой полного принижения человеческого достоинства солдата. Ред.

{6}Не \"крепко спаянный\", а крепко внешне вымушрованный — так было бы вернее. Конечно такой полк не мог похвастаться тактическими достижениями, если у солдат убивали всякую инициативу, если принижали его человеческое достоинство, если ничего кроме страха по отношению к начальству у него не было. Ред.

{7}Последняя ступень карьеры Кареева — назначение начальником петроградского гарнизона в последние месяцы перед Февральской революцией. Начальство стремилось использовать таланты Кареева для борьбы с распущенностью гвардейских запасных частей. Это назначение оказалось неудачным. Карееву труднее чем кому-либо другому давалось уяснение требований времени и совершенно изменившейся обстановки.

{8}Все даты в этом труде по новому стилю. Чтобы не пестрить изложения, я и в приводимых в кавычках документах перевожу все даты на новый стиль, а также согласую транскрипцию названий населенных пунктов в них с двухверстной картой, хотя распоряжения часто отдавались по трехверстке, на которой транскрипция названий резко отличается.

{9}В 1917 г., будучи командиром 5-й армии, он пригласил меня начальником штаба армии и впоследствии, когда Корнилов предложил мне должность ген. квартирмейстера Ставки, уговорил меня остаться в 5-й армии.

{10}В оценке причин слабой боеспособности старой русской армии т. Свечин исходит из того понимания общественных отношений в стране и армии, которое у него было в бытность его командиром полка. Вот почему это объяснение по меньшей мере недостаточное. Основной, коренной причиной слабой боеспособности русской армии и в японскую и в империалистическую войну было то обстоятельство, что русская армия, состоявшая в громаднейшем и преобладающем своем большинстве из крестьян, — по своему классовому назначению должна была быть вооруженным оплотом помещичьей диктатуры. Это основное противоречие до некоторой степени перекрывалось свирепым режимом в армии, тяжелой муштрой солдата, его религиозным воспитанием и внедрением в крестьянские массы солдат \"истин\" о \"внешних и внутренних\" врагах в ура-шовинистическом, антисемитском, истиннорусском, соответствующем классовым интересам помещиков, освещении. Однако, по мере того как классовое сознание масс поднималось вверх (особенно после русско-японской войны и революции 1905 г.), это противоречие все в большей и большей степени давало свои ощутимые результаты. Солдат видел в лице офицера представителя угнетательского командного класса, он не знал, зачем и почему он дерется. О какой боеспособности можно в этом случае говорить? Ред.

{11}В предыдущем примечании мы говорили о содержании той \"целеустремленной работы\" командования, которая имела своим назначением стушевывание, перекрытие противоречия между социальным составом армии и ее классовым назначением. Тов. Свечин раньше других понял всю неустойчивость старой \"аргументации\" и старых методов подчинения солдатских масс командному составу и, как мы это увидим ниже, перестроил систему воспитания солдат под углом приспособления к новым условиям и новой обстановке. Для этой цели он использовал мелкобуржуазную интеллигенцию, попавшую в прапорщических чинах к нему в полк (учителя, статистики, студенты, мелкобуржуазные социалисты и т. д.), смотрел сквозь пальцы на их полуоппозиционную по отношению к царскому правительству \"политработу\" среди солдат. Конечно минус (с точки зрения интересов господствующего класса), каким являлась робкая агитация мелкобуржуазных прапорщиков, в значительной степени перекрывался ярко-оборонческим характером всех их бесед с солдатскими массами. А это в конечном счете и решало вопрос с точки зрения командира полка: полк все же сохранял боеспособность и служил таким образом целям господствующего класса. Ред.

{12}Дело не в непрерывном притоке \"свежего человеческого материала\". Российское самодержавие совершенно не скупилось на поставку пушечного мяса однако оно было разгромлено в пух и прах. Старая русская армия морально израсходовалась задолго до того времени, когда вообще можно было говорить об исчерпании человеческих ресурсов (сиречь рабоче-крестьянских жизней) России. Красная армия, сражавшаяся в значительно более тяжелых материальных условиях, наоборот, с каждым годом накопляла свой моральный \"капитал\" и вышла из гражданской войны морально крепкой и устойчивой. Нельзя следовательно ставить вопрос о моральной устойчивости войск только в зависимость от притока \"свежего человеческого материала\". Ред.

{13}Это метафизика. Если бы это было так, все государства посылали бы на командные должности седых или седеющих людей — и вопрос о подборе командных кадров решался бы очень просто. Пусть не смущаются наши молодые рабоче-крестьянские командиры рот, полков, дивизий: дело не в седых волосах. Ред.

{14}Очень крепко, но не верно. Кроме лживой истории мировой войны, есть и правдивая история, которую наши командные кадры должны непрерывно изучать. Ред.

{15}Автор в настоящей главе рисует отрицательное отношение командного состава своего полка к тем помещикам, которые имели усадьбы и имения в пунктах сосредоточения полка в разные периоды его боевых действий. Такое отрицательное отношение было свойственно лишь единицам из среднего и старшего командного состава старой армии, и то, что описывает т. Свечин, отнюдь не характерно для массы офицеров. Более того: эти последние верой и правдой служили помещичьему классу и были его представителями в армии. Кроме того, надо иметь в виду, что все помещики, о которых нам повествует т. Свечин, — польской национальности. Поэтому здесь решающую роль играла национальная неприязнь, а не классовая вражда офицерского состава полка к помещику. Ред.

{16}Я не останавливаюсь подробно на укомплектовании полка. Оно имело чисто крестьянский характер. Если и имелись рабочие, как Штукатуров (Путиловского завода), то эти рабочие продолжали сохранять крестьянские наделы и находились во власти крестьянских настроений. При первой мобилизации процент рабочих в полку был выше, но вследствие мобилизации промышленности, в дальнейшем полк пополнялся только крестьянами; а первоначально взятые рабочие или погибли в первых боях, или переработались в унтер-офицерский состав полка. Первоначально полк был укомплектован преимущественно крестьянами Новгородской, Вологодской, Ярославской губерний. В дальнейшем пополнения поступали без разбора, но, при нахождении полка в состав Юго-западного фронта, с сильной пропорцией украинцев и молдаван. Последние были самые рослые, красивые брюнеты: при разбивке по ротам я назначал их в самую парадную 1-ю роту полка, пока командир последней не взмолился — в бою руководить ими было труднее. Украинцы всегда брали призы на конкурсах песенников и давали большой процент унтер-офицеров; не было никаких оснований жаловаться на них, за исключением призванных из Новомосковского уезда: у последних были некоторые пораженческие тенденции; однажды полевой караул в составе 5 новомосковцев ушел в спокойное время к австрийцам и сдался в плен. Северяне — вологодцы, новгородцы, ярославцы, уцелевшие в первый год войны, к моему прибытию составляли кадр различных команд полка — конноразведчики, телефонисты, писаря, пулеметчики, связные; но в общем уроженцы всех губерний были настолько перепутаны по ротам и командам, что местная окраска настроений нигде не выделялась — полк представлял крестьянство в целом.

{17}Солдатской массе нужно было не невесомое \"подчеркнутое уважение к крестьянству\", а более реальные вещи, как-то: прекращение бессмысленной бойни и земля. Мы охотно верим автору, что указанное \"подчеркнутое уважение\" было у всех \"лучших, боевых офицеров полка\". Но нас в значительно большей степени интересует вопрос — поддержали ли эти лучшие боевые офицеры требование солдатской массы о мире и земле после революции Февраля 1917 г.? Вот это сомнительно. Впрочем будем ждать дальнейших повествований автора о 6-м Финляндском полку за период от февраля 1917 г. до октября. Ред.

{18}Это увлечение, так как знамя старой русской армии было знаменем полного игнорирования \"крестьянских интересов\". Ред.

{19}Это также увлечение. \"Занять чисто крестьянскую позицию\" это в переводе на язык действительности означало бы требование конфискации помещичьей земли в пользу крестьянства. Посмотрим на последующей истории полка, как отнеслись офицеры к большевистскому лозунгу о конфискации помещичьих земель. А пока отметим, что расквартирование штаба полка в поповском доме, а не в помещичьем фольварке еще не означает перехода штаба полка на \"крестьянские позиции\". Все же мы не можем отказать командиру полка в остроумии и в известном политическом такте: своеобразный \"обход\" помещичьих фольварков и демонстративный отказ от гостеприимства помещиков мог создать известную популярность командиру полка в солдатских массах, не разбиравшихся в тонкостях подобных политических ходов. Ред.

{20}Великолепная иллюстрация результатов \"энергичной и целеустремленной работы\" командного состава старой русской армии (см. стр.11 и примечание к ней). Ред.- (в этом издании стр.10 и 1-е примечание соответственно. — Прим. публикатора).

{21}В гражданскую войну Марушевский явился главнокомандующим Архангельским фронтом белых.

{22}Служил впоследствии инспектором пехоты одной из красных армий, умер в 1919 г. от тифа.

{23}Красовский — впоследствии адъютант политического отделения штаба 5-й армии — вел переговоры от имени командующего армией у Болдырева с главковерхом Крыленко.

{24}Отношение ко мне прапорщиков видим из следующей записи дневника В. К. Триандафиллова от 10 февраля 1917 г. \"Вчера провожали Свечина. Грустно. Эланский сказал, что провожаем человека, который ценил не гг. офицеров и гг. прапорщиков, а защитников родины\".

{25}Это было допустимо в 6-м полку, при его высокой стойкости. Вопрос такта. Командиру 7-го полка следовало располагаться подальше и быть во всеоружии, чтобы не попасть впросак.

{26}В \"Архиве революции\" Гессена — взятие Даниловым в плен красного генерала Николаева, налеты и пр.

{27}Корни антисемитизма лежали очевидно не в тех или других предрассудках, а в борьбе русской буржуазии за свою монополию, и в организации и консолидации во время борьбы с еврейством всех контрреволюционных сил. В тексте я привожу лишь мысли, сказанные мною евреям при приведении их к присяге, которые конечно не имели целью исчерпать вопроса. Авт.

Корни антисемитизма не \"очевидно\", а безусловно лежат не в предрассудках, а в определенных классовых интересах. Помещичья диктатура бешено развивала антисемитизм, организовывала погромы, распространяла клевету на евреев в целях отвлечения народного гнева от себя и направления его в наиболее безопасную для своих интересов сторону. Точно так же и теперь, при обострении классовой борьбы в стране, вызванной победоносным социалистическим наступлением, капиталистические элементы города и деревни пускают в ход оружие антисемитизма в борьбе с советской властью. Ред.

{28}Чем более тусклым является в нашем сознании представление о государственности, тем глубже проникает всю отчетность гражданская война за интересы полка против контроля. Победа над контролем — это типичная победа бессознательности.

{29}Baruch Spinoza, Tractatus politicus (opera postum, 1677, гл.6, 31). Ссылка специально для педантов.

{30}В феврале 1917 г., когда я организовывал 2-ю Черноморскую дивизию в Севастополе, я получил вместо многих предметов снабжения большие суммы на формирование дивизии. Сразу их истратить по назначению не представлялось возможным, а покупательная сила рубля с каждым днем падала. Мой дивизионный интендант предложил мне обратить деньги дивизии в предметы более или менее широкого потребления, чтобы затем, по мере нужды в деньгах, продавать их и, таким образом избежать потери на обесценении рубля. Я разумеется отказал, но такие мероприятия, вносящие полную дезорганизацию в рынок, быстро распространялись в конце мировой войны и в годы военного коммунизма.

{31}При разработке 2-й части нашего труда мы использовали несколько сот дел и полевых книжек Военно-исторического архива за август и сентябрь 1915 г. штаба 10-й армии, V Кавказского, V армейского, III Сиб., гв. корпусов, 2-й и 4-й Финляндской, Сводной пограничной, 124-й, 2-й гв., 7-й и 8-й Сиб. дивизий, 5-й, 6-й, 7-й, 8-й Финляндск., 4-го пограничного, 494-го, 27-го и 28-го Сиб. полков, 2-го Финл. арт. дивизиона, 65-й арт. бригады. Из напечатанного материала мы пользовались только дневником Штукатурова, и так как архив Ставки мы не изучали, то и частью IV стратегического очерка войны 1914–1918 гг., составленной А. Незнамовым (Москва, 1922 г.). При изучении действий немцев мы использовали труд Большого генерального штаба \"Die Schlachten und Gefechte des Grossen Krieges 1914–1918\" (Берлин 1919), представляющий не полный перечень частей, участвовавших в различных боях, и часть 2-ю II тома труда M. Schwarte, der grosse Krieg 1914–1918; к сожалению этот труд включает много неточных дат, неверных номеров дивизий и внутренних противоречий. Некоторые поправки нами взяты из труда M. von Poseck., Die Deutsche Kavallerie in Litauen und Kurland 1915 (Берлин 1924), и von Borries, Heereskavallerie im Bewegungskriege (Берлин 1928).

В моем распоряжении, и моменту корректуры, оказалось несколько копий ценных германских документов, хранящихся в рейхсархиве.

{32}Ген. Григорьев иногда выступал в печати со статьями совершенно скандальной глупости, недостатки его мышления были общеизвестны. Но почему-то, очевидно среди принципиальных противников диалектики, создалось убеждение, что человек определенно глупый должен быть упорным; поэтому его держали комендантом важной крепости, с массой технических средств. Инженерам, перестраивавшим при нем крепость и израсходовавшим полусотню миллионов, жилось при нем привольно, и они его похваливали. За месяц до атаки крепости строевые начальники обратили внимание на отсутствие работы по организации обороны Ковны и на нелепый и не отвечающий опыту войны характер возведенных между фортами укреплений и окопов. Один энергичный генерал подал об этом главнокомандующему Северо-западным фронтом рапорт. Этот \"донос\" был встречен Алексеевым неприязненно. Чтобы бюрократически ликвидировать его, Алексеев назначил комиссию в составе одного слишком опытного в крепостном строительстве военного инженера Колоссовского, строителя Гродны, и одного совершенно неопытного и легкомысленного офицера ген. штаба, П. Совершив приятную поездку в Ковну, они доложили, к удовольствию Алексеева, что все обстоит нормально. Гродна конечно не желала обличать Ковну, так как могла получить ответ — а у вас разве лучше.

{33}Эта завеса, в частности Кубанская казачья дивизия Тюлина, несла добросовестно тяжелую сторожевую службу. Единственный немецкий разъезд, направленный для взрыва железной дороги Ковна — Вильна и прорвавшийся в тыл, был уничтожен до последнего человека, прежде чем успел что-либо сделать. Однако один слух о появлении немецких разъездов в тылу открыл уже путь к выявлению нездоровых явлений. Развращенный драгун из эскадрона Ставки, который должен был отвести мне походным порядком мою лошадь из Вильны в Вилькомир, счел возможным продать свою лошадь и седло, поставил мою лошадь на кормление к крестьянину, уехал на вырученные деньги на 2 недели в самовольный отпуск к себе в деревню, потом доставил мою лошадь в 6-й полк на Мейшагольскую позицию, и поспешно скрылся в Ставку, сообщив, что немецкий разъезд отбил его лошадь. Я писал об этом коменданту Ставки ген. Сахновскому и требовал предания суду драгуна, продавшего лошадь и спекулировавшего на слухах о немецком разъезде. Ставка меня дважды просила смягчить мои письменные показания; получив мой отказ, комендант Ставки вынужден был передать дело суду; по нашему мягкосердечию драгун отделался назначением в действующий кавалерийский полк. Наличие в тылу разложившихся элементов в сильнейшей степени усиливает значение прорыва даже малых кавалерийских частей — они позволяют многое вывести в расход.

{34}Из телеграфного разговора Шокорева, ген. — кварт.10-й армии, и начальника штаба II корпуса (II корпус прибыл в район левого фланга XXXIV корпуса). Н.Г.Семенов 31 августа говорил: \"Наши дружины горестны; когда их вчера направили для заполнения промежутка у Лейтуны, солдаты плакали, офицеры тоже не были на высоте положения. Офицер генерального штаба приданной нам ополченческой бригады говорил, что достаточно одного чемодана, чтобы дружинники рассеялись. Сегодня дружины отведены для укрепления тыловых позиций\".

{35}Абстрактный характер нашего оперативного управления может быть иллюстрирован следующим примером: в 2 ч. 55 м. 22 августа Вебель в телеграфном разговоре с начальником штаба 5-й армии Поповым просил разрешения отойти на тыловую позицию, куда фактически войска корпуса и скатились через 2 суток; ведь все отходят — кто медленнее, кто скорее. Попов с ним не согласился — это было бы слишком поспешно. Подходят V корпус и гвардия. Вебель указывает, что Альфтан (65-я дивизия) и Мадритов (56-я дивизия) сражаются героически, но отходят. Попов спрашивает, какие германские части наступают. Вебелю последнее не известно, так как пленных нет вовсе. 23 августа в 2 ч. 40 м. и 8 ч. 30 м. утра штаб корпуса XXXIV сообщает о продолжающемся отступлении, а в 11 ч. 45 м. Вебель, очевидно чтобы снять с себя ответственность за отступление, сообщает, что он предписал всем перейти в общее наступление. Этот приказ конечно никем исполнен не был, и Вебель себя только дискредитировал в глазах подчиненных; отступление продолжалось 124-й и 104-й дивизией; вечером 23 августа отход на укрепленную тыловую позицию, продолжавшийся полным ходом, был наконец разрешен командующим 10-й армией. \"Стойкости\" в русском командовании было хоть отбавляй!

{36}XL германский резервный корпус, с большим трудом преодолевший сопротивление 56-й и 65-й русских дивизий у Кошедар, 23 августа окончательно выдохся; дальнейшее наступление немцев переместилось к западу и велось XXI германским корпусом, перешедшим через р. Неман у м. Прены.

{37}Такова была точка зрения Людендорфа; Фалькенгайн предпочитал прорыв русского фронта у Оран, который обещал более ограниченные, но верные результаты.

{38}Связь отсутствовала в течение всего 24 и 25 августа, при наличии исправных телеграфных проводов, по которым и штаб 2-й Финляндской дивизии, и штаб XXXIV корпуса сообщались со штабом 10-й армии. Штаб XXXIV корпуса явно не справлялся с управлением 8 и 9 дивизиями, временно влившимися в корпус и разбросанными на фронте в 70 км. Генерал Олохов (командир гвардейского корпуса), посетивший 24 августа XXXIV корпус, доносил командиру армии: \"Связи с 124-й и Финляндской дивизией, равно с Тюлиным и III Сибирским корпусом установить не удалось\".

{39}Разговор по телеграфу капитана Раттеля (штаб 10-й армии) и капитана Сибирского (штаб V корпуса) 25 августа 8 ч. 25 м. вечера: \"Начальник штаба (армии) просит спешно сообщить, вошли ли вы в связь с 2-й Финляндской дивизией и какие отдали ей распоряжения?\" \"Нет, не вошли\". \"Почему\"? \"Только что указан провод, но не получили еще (его?); относительно провода мы получили номер его, но не получили еще (указаний?) для розыска этого провода\". \"Надо принять самые решительные меры, войти в связь с 2-й Финляндской дивизией, так как ей действия с вашим корпусом приобретают в настоящий момент важное значение\". \"Прикажите заведующему связью армии указать положение провода. На Мейшаголу высылается разъезд для связи. Ввиду новых сведений о ген. Тюлине дать ему задачу и войти с ним в связь можно будет только не ранее завтрашнего дня, для чего высылается разъезд\". Разъезды там, где хорошие постоянные провода протягивались между штабами! А между тем штабы имели большой опыт, а штаб V корпуса, в частности, работал очень хорошо.

{40}Застрелился в 1917 г. после неудачи похода Корнилова на Ленинград. Ген. Казнаков был начальником 1-й гв. кав. дивизии; начальником штаба у него был Матковский, профессор тактики конницы академии ген. штаба. Задача справиться с управлением массой конницы (до 5 дивизий) оказалась не по плечу профессору Матковскому.

{41}Полк располагал командой конных разведчиков в 57 человек, несмотря на это боковая разведка и охранение хотя бы на удалении 1 — 2 км в сторону открытого фланга не существовали. Такое нарушение элементарных уставных (даже того времени) требований имело широкое распространение в царской армии. Халатность и недомыслие в деле разведки и охранения, имевших место в царской армии, зачастую приводили к внезапному обстрелу полковых колонн не только действительным артиллерийским, но зачастую даже и пулеметным огнем и влекли за собой в лучшем случае замешательство, в худшем — панику и даже пленение. Солдатская масса, испытав на \"своей шкуре\", отлично понимала неприспособленность своих старших командиров к умению организовать службу обеспечения (разведка, охранение, наблюдение) и в силу этого крайне болезненно реагировала даже на всякий слух о появлении противника где-либо на фланге и тем более в тылу. Законное недоверие к способности старших начальников организовать обеспечение флангов и даже тыла настолько глубоко вкоренилось в сознание рядового бойца и младших начальников, что даже в период гражданской войны вздорный или провокационный крик: \"Обошли фланг\" являлся поводом для отхода больших подразделений. Понадобился широко маневренный и напряженный период 1919 г., период широкого использования конницы для охватов, чтобы перевоспитать бойца и командира — дать ему уверенность в возможности вести борьбу даже в таком, действительно невыгодном, тактическом положении, не разбегаясь панически от одного слуха о появлении противника на фланге. Ред.

{42}Мы не разделяем точки зрения автора. В этом случае нужно было бы скорее осуждать себя за допущенный грубый тактический промах и постараться немедленно исправить его, чем изображать собой разведчика. Солдатская и, главным образом, офицерская масса не высоко ценила личную храбрость старшего начальника без достаточной распорядительности и предусмотрительности. Ред.

{43}Вероятно дозор от головных частей 4-й германской кавалерийской дивизии.

{44}В районе Видишки находилась пехотная дивизия Бекмана; из Вилькомира и в районе Побойска на фронт Тюлина наступала 3-я кавалерийская дивизия; в районе р. Ширвинты наступал VI конный корпус генерала Гарнье (1-я и 4-я кавалерийские дивизии, отряд Эзебека, переформированный впоследствии в 16-ю ландв. дивизию).

{45}Снова командир 6-го полка допускает грубейшую ошибку, проявляя излишнюю нервность и стремление командовать отдельными ротами, реагировать на каждый выстрел, всюду лично присутствовать, — а по существу теряет управление. Последующее изложение автора показывает, что только счастливая случайность спасла полк от разгрома и пленения. Кто был бы виноват? Ред.

{46}Галиоф, поляк, агроном по образованию, через 2 недели был назначен командиром обоза II разряда и прекрасно справлялся с обозным делом до конца войны. В 1921 г. я его встретил на Арбатской площади, в Москве он был секретарем польской миссии.

{47}Здесь автор очевидно сознательно и в собственных интересах недооценивает значения боевого охранения, — необходимость возможно дольше не допускать противника к переднему краю обороны. Ред.

{48}Обращаем внимание читателя на исключительно ложное освещение событий в донесениях штабов. 6-й полк взводом разведчиков овладевает занятым разведчиками противника селением; штаб дивизии доносит о переходе в наступление всего полка, штаб армии сообщает (стр. 89) об атаке и обнаруженных крупных силах противника, расположившихся на позиции. А в действительности противник, установив при посредстве разведки соприкосновение с оборонительной позицией русских, совершал перегруппировку для того, чтобы на следующий день начать наступление. Ложь в донесениях штабов, преувеличение незначительнейших успехов и замалчивание даже крупных поражений, возведенные в культ в штабах царской армии, сильно подрывали и так малую боеспособность последней, порождая взаимное недоверие, непонимание и ложное представление о событиях. Отсутствие правильной ориентировки снизу вверх и обратно, без чего невозможно принимать правильное решение и проводить бой своей части, стремясь достигнуть общей цели, заставляли каждую часть (в лучшем случае дивизию, в большинстве же случаев полки) драться только для себя, — узко в рамках своей задачи, забывая о взаимодействии — помощи соседу, взваливая на последнего в нужных и ненужных, благоприятных и неблагоприятных случаях вину за неуспех. Ред.

{49}В дальнейшем оно только росло. 16 сентября начальник штаба 10-й армии вынужден поставить вопрос достаточно резко: \"Ген. Истомину. Командующий армией обращает ваше внимание на недопустимость такого перемешивания частей, которое допущено вами на вашем фланге. 204-й полк он вам дал для восстановления положения, утраченного пограничниками, не для распыления по-батальонно по всему фронту. Необходимо принять меры к устранению. 16/IX. 1 ч. 15 м. Попов\".

{50}Обращаем внимание читателя на очевидно недопустимый способ воздействия на самострелов. Способ этот, кроме нарастания недовольства, дезертирства и более осторожного самострельства, ничего не влек за собой. Самострельство имело широкое распространение в царской армии. Характерным показателем этого являлось то обстоятельство, что самострельство имело место главным образом в периоды окопных сидений. Солдат, заброшенный в окопы, к тому же в большинстве случаев совершенно не благоустроенные, был предоставлен самому себе. Грязь, плохая заботливость командиров, отсутствие общения с внешним миром и культурных развлечений, обособленность групп командного состава (по землянкам), письма родных из дому, — все это в совокупности нарушало психическое равновесие бойца. Если же прибавить еще к этому зачастую абсолютное непонимание бойцом целей борьбы и лишений, то нужно признать, что самострельство в мировую войну было актом, на который шла наиболее пассивная (менее сознательная) часть солдатской массы. Более решительный, — способный на протест — дезертировал; боец же, осознавший цели войны, полную их враждебность своим классовым интересам — обычно сдавался в плен. Командир 6-го Финляндского полка, будучи в то время неважным психологом и к тому же совсем плохим политиком, пошел в борьбе с самострельством по линии наименьшего сопротивления, применяя очевидно паллиативные мероприятия. Ред.

{51}По немецким данным, с. Малюны атаковал ландштурм, который далее захваченных окопов не продвинулся; в район с. Гени ночью проникли, повидимому, только разведчики; последнее, впрочем, теперь становится мне сомнительным.

{52}Какой же урок должен вынести читатель из вышеописанного печального тактического эпизода? Командир 6-го полка, попивая чаек, равнодушно и даже злорадствуя наблюдает за событиями, развивающимися у своего непосредственного соседа, ограничившись, скорее в целях собственной самозащиты, указанием горной батарее об открытии огня по соседнему участку. Получается свыше приказ о содействии соседу, выделяются небоеспособные подразделения на основании весьма неоправдываемых рассуждений командира полка о том, что если бы передали ему этот участок, то он поступил бы иначе. Как нужно поступать с такими командирами полков? — В лучшем случае немедленно отстранить от занимаемой должности, придав широкой — общеармейской гласности. Факт злостного нарушения элементарных тактических правил, — отсутствия инициативного оказания помощи соседу. Ред.

{53}30 августа в 4 ч. 30 м. утра, т. е. за час до начала атаки гвардии, штаб дивизии за № 91/н доносил начальнику штаба V Кавказского корпуса, что 6-й полк, фланг коего обнажен, начал отход на Шавлишки — Левиданы.

{54}Немецкое командование осведомилось о сосредоточении у Вильны нового корпуса только 29 августа, в день занятия гвардейским корпусом исходного положения для атаки.

{55}См. черт. 2.

{56}Дела разведовательного отдела штаба 10-й армии мной не разысканы.

{57}В 495-м полку имелось всего 4 офицера и 649 штыков; частью он был вооружен берданками; репутация — нехорошая. Впрочем и в 494-м полку, лучшем в дивизии, имелось только 6 офицеров, считая командира полка и адъютанта и командира батальона; таким образом на 2 сводных роты оставалось только по 1 офицеру.

{58}Читателя, несомненно, заинтересует следующая выписка из журнала военных действий 38-го ландверного пехотного полка за 30 августа 1915 г., освещающая очерченный бой со стороны немцев, полученная мною, когда труд уже находился в наборе. (Оригинал в рейхсархиве, названия пунктов мной изменены применительно к схеме.) 30 августа 1915 г. противник, находившийся против полка, очистил свою позицию. I и III батальоны тотчас же получили приказ перейти через р. Дукшта и занять неприятельскую позицию.

Батальоны сперва выслали для разведки дозоры и затем заняли неприятельскую позицию. Командование дивизией отдало приказ, как только противник очистит свою позицию, следовать за ним по пятам до линии Леменишки (0,5 км западнее Адамчишки. — А. С.) — Гени.

Во исполнение этого приказа были отданы распоряжения для дальнейшего продвижения I и III батальонов; находившийся в резерве в д. Ойраны (1 км севернее Вайсенишки. — А. С.) II батальон был двинут через р. Дукшты к фольварку, что северо-западнее Благодатное (окоп Ходского. — А. С.). Штаб полка переехал сначала к югу от с. Малюны, а затем в Тржецякишки.

Продвижение I и III батальонов происходило на широком фронте, в редких стрелковых цепах, и не встречало сопротивления противника.

Селения Дукшты и Благодатное были заняты; мы достигнули линии з. Кармазин — высота южнее Шавлишки; в это время левый фланг III батальона начал обстреливаться с высоты 75,6 северо-западнее (очевидно, северо-восточнее. — А. С.) Гени (эта высота лежит как раз между селениями Гени и Утеха.-А. С.) и продвигался вперед не так быстро.

Примыкавший слева к полку ландштурм оставался в занимаемом им у с. Кемели расположении; таким образом полк продвигался, имея свой правый и левый фланг незащищенными; справа опасность не грозила, так как фланг примыкал к р. Вилии. Невыгода открытого левого фланга скоро дала себя чувствовать. Неприятельские стрелки выдвинулись с высоты 75,6 северо-западнее Гени против левого фланга III батальона и грозили охватом.

Командование полком поэтому немедленно двинуло 2 роты из II батальона, находившегося в резерве в фольварке северо-западнее Благодатное, в направлении на высоту 75,6, для охранения левого фланга полка. Вскоре затем, около полудня, был получен от командования дивизии срочный приказ немедленно отрядить один, а если, возможно, то и два батальона, и направить их через з. Поиодзе (направление на Явнюны. — А. С.) на Зелуске (на русской карте неразыскано. — А. С.).

Находившийся в том районе кавалерийский корпус был атакован превосходными силами и находился в бою с русским гвардейским корпусом; ему была необходима быстрая помощь. Вывести батальон из состава полка было трудно; это являлось возможным лишь в отношении II батальона. Обе роты, выдвинутые для охраны левого фланга полка в направлении на высоту 75,6, были сначала отведены обратно; затем весь II батальон, с пулеметами, двинулся на Зелуске.

Вследствие этого, полк, одиноко наступавший с непримкнутыми к соседям флангами, находился под сильной угрозой русских, продвигающихся в направлении Гени.

Поэтому III батальону было приказано сначала несколько отвести назад свой левый фланг, чтобы помешать охвату его русскими, и затем, если возможно, всем батальоном, в связи с I батальоном, занять находящуюся в тылу позицию на линии Дукшты — фольварк северо-западнее Благодатное — Тржецякишки. I батальон также получил приказ — примкнуть к отступательному движению III батальона.

Наша артиллерия, выехавшая до полудня через р. Дукшты на высоты по ту сторону ее, и расположившаяся в районе с. Дукшты, неустановила никакой связи со штабом полка (за 3 часа, при удалении всего на 1 км! — А. С.), хотя она и была подчинена командиру полка. Вследствие этого не было возможности ни поставить артиллерии какую-нибудь задачу, ни сообщить ей о своих намерениях.

Получив приказ по полку, командир III батальона распорядился об отходе своего батальона на находившуюся в тылу бывшую русскую позицию, не вступив предварительно в связь с I батальоном. Когда часть III батальона начала отходить назад, густые цепи русских внезапно из леса, что южнее Шавлишек (Ходский и I батальон 6-го полка. — А.С.), двинулись в атаку. Командир III батальона не имел более возможности отдать соответственный приказ для отражения этой атаки; русские вплотную напирали с величайшей стремительностью, и имели значительное численное превосходство. Таким образом артиллерия, желавшая возможно дольше сдерживать своим огнем атаку противника, не смогла своевременно отойти. Пересеченная лощинами местность позволила пехоте быстро и частично пользуясь укрытиями отойти; но артиллерии пришлось оставить 5 орудий, которые попали в руки неприятеля.

Так как I батальон был совершенно не осведомлен о намеченном отступлении III батальона, которое получило теперь весьма быстрое осуществление, то он внезапно увидел себя охваченным с левого фланга крупными неприятельскими силами и смог уклониться от больших потерь лишь посредством поспешного отхода назад; все же при этом некоторая часть его бойцов и командир батальона были захвачены в плен.

Потери: I батальон — один офицер ранен, два пропали без вести; унтер-офицеры и солдаты — 12 раненых, 49 пропавших без вести; III батальон — унтер-офицеров и солдат: раненых 44, пропавших без вести 20, убитых 7; пулеметная рота — 6 раненых, 2 убитых; итого 63 раненых, 71 пропавших без вести, 9 убитых.

III и I батальоны достигли своей старой позиции севернее Дукшты и опять засели на ней. Противник далее не напирал, задержавшись на своей бывшей позиции.

Штаб полка, после того как части полка были приведены в порядок, отошел вновь в с. Ойраны.

31 августа 1915 г. (на следующий день после боя) состав 38-го ландверного пехотного полка (всех трех батальонов был следующим: на довольствии — 35 офицеров, 1 811 солдат, 339 лошадей; боевой состав — 24 офицера, 1 497 солдат; количество винтовок, которое он может выставить в окопах — 1 149; больных при околотке — 65.

Предоставляем читателю самому сравнить это умно, но далеко не искренне написанное командованием ландверного полка объяснение своей неудачи с нашим изложением.

{59}Короткие учения в перерыве между боевыми действиями совершенно необходимы для борьбы с разболтанностью и должны иметь по преимуществу характер муштровки. Разумеется, среди стрелков они не могли пользоваться популярностью, и стрелки острили, что \"если немцы узнают, что наш полк сегодня учился, то сейчас же разбегутся\"; опять \"ведут в баню\" (дневник Штукатурова, \"Военно-исторический сборник\", вып. I, стр. 11О).

{60}Ниже на нескольких страницах изложены события, имевшие место на подступах к Вильне в конце августа и в начале сентября. О 6-м Финляндском полке почти ничего не говорится. Здесь выявлены и подчеркнуты слабые стороны частей, которые вели бой по соседству с 6-м Финляндским полком, или изложены действия высших войсковых соединений и главного командования обеих сторон. Хотя многое из всего этого не имеет отношения к теме, текст т. Свечина вследствие интереса его рассуждений и впечатлений, напечатан без изменений. Ред.

{61}Здесь ряд неточностей: 1) со 2 по 12 сентября снаряды батареям могли быть подвезены, 2) трудно представить себе тесную зависимость между числом снарядов, выпущенных двумя батареями, и фронтовой операцией. Как известно, в снарядах тогда ощущался острый недостаток, подвоз их налажен не был, и нередко целые дивизионы по неделям имели лишь запас в орудийных передках (по 36 патронов на 76-мм пушку). Да и почему штаб 2-й Финляндской дивизии обратил внимание на бездействие командиров дивизионов только 2 сентября, а не раньше? Ред.

{62}К моему удивлению пограничники очень неплохо сражались, отстаивая бывший участок 6-го полка: XXI германский корпус атаковал пограничников и гвардейских стрелков 9 сентября и после почти непрерывных боев в течение целой недели, в которых участвовала сильная немецкая артиллерия, немцы сумели потеснить русский фронт только на 4 км, на ту самую позицию у Левидан, куда 6-й полк отходил в ночь на 30 августа; особенно хорошо дрались части 4-го пограничного полка. Ничего похожего на ковенскую панику не было. Организация позиции 6-м полком и кое-какие его уроки не прошли даром. Правда, пограничники получили подкрепление, но в виде очень разложенных частей 4-й Финляндской дивизии.

{63}Мне представляется ошибочным способ использования гвардии в 1915 г. Она вводилась в бой на очень важных участках конечно, но совершенно самостоятельно, несла большие потери, обращалась в такой же потухший вулкан, как и другие корпуса. От раздергивания своих частей по отдельным полкам гвардия энергично и успешно защищалась. А мне кажется, что в условиях лета и осени 1915 г., при общем разложении армии, последний путь представлялся бы более выгодным. Присутствие гвардейских частей в тылу многих дивизий, вроде 124-й, позволяло бы поддерживать в них порядок, являлось бы новым импульсом для энергичного напряжения сил.

Гвардейские стрелки в конце сентября представляли уже совершенно негодные части, и тем не менее наличие их в V Кавказском корпусе оказывало известное влияние, за ними гонялись и стремились получить их на свой участок.

{64}И здесь, как и в других местах своего труда, т. Свечин говорит о своем 6-м Финляндском полке любовно. Все в полку было в порядке. Полк был выдающийся. Все соседи во всех отношениях были менее боеспособны, беднее в хозяйственном отношении и слабее управлялись. Возможно, что это было так. Но во всяком случае не в такой степени, как об этом говорит т. Свечин. Среда. в которой находился 6-й Финляндский полк, не могла не влиять на состояние этого полка. А во-вторых не ясно, какими мероприятиями, да еще в столь короткий срок, т. Свечин достиг поднятия своего полка на такую недосягаемую высоту. Ред.

{65}См. черт. 1.

{66}\"Стратегический очерк войны 1914 — 1918 гг.\", т. IV, стр. 110.

{67}Обвинение гвардии в стремлении не дать финляндцам батарею не обосновано. Ведь сам автор говорит, что гвардейские части были сильно потрепаны и потому естественно больше нуждались в поддержке артиллерии, чем более свежие финляндцы. Да и из текста не видно, сколько батарей поддерживали 2-ю гвардейскую дивизию, занимавшую такой же участок, как и 2-я Финляндская дивизия. Ред.

{68}Людендорф был начальником штаба у Гинденбурга. Ред.

{69}Die Schlachten und Gefechte des Grossen Krieges 1914 — 1918. Quellenwerk nach den amtlichen Bezeichungen zusammendestellt vom Grossen Generalstab, 1919, S.159.

{70}Совершенно ясно, что командир 6-го полка не сумел установить хороших товарищеских отношений ни со штабом дивизии, ни с соседними полками. Ред.

{71}Сравнение немецкой пехоты 1914 и 1915 гг. мало убедительно. Разве немецкой пехоте в 1914 г. приходилось преодолевать при действиях в поле проволочные заграждения и мощный огонь многочисленных пулеметов, как то имело место осенью 1915 г.? Если же в 1914 г. немецкая пехота под крепостями наталкивалась на проволочные заграждения, то движение ее вперед оказывалось возможным только после серьезной разрушительной работы немецкой артиллерии. Могла ли германская пехота в 1915 г. мало-мальски успешно вести борьбу с проволочными заграждениями и пулеметами русских, имея только свои пехотные огневые средства? Не грозило ли ей физическое истребление, если бы она имела силы итти вперед без солидной артиллерийской поддержки? В политико-моральном отношении немец 1915 г. был не ниже немца 1914 г. и лишь обучение рядового пехотинца в 1915 г. было быть может незначительно слабее, чем в 1914 г. Зато командный состав, артиллерия, пулеметчики и все технические войска были много опытнее, чем в 1914 г. Война вряд ли портит войска. Германская пехота в 1915 г. нуждалась в более солидной артиллерийской подготовке, чем в 1914 г., не потому, что вообще говоря, она сделалась хуже, а главным образом вследствие того, что средства сопротивления в 1915 г. были много серьезнее, чем в 1914 г. и кроме того она была крайне утомлена предшествовавшими непрерывными боями. Ред.

{72}Из поступившей ко мне с опозданием выписки из дневника XXI германского корпуса, хранящегося в рейхсархиве, следует, что V Кавказский корпус был атакован 145-й дивизией, гвардейский корпус — отрядом Эзебека, а 2-ю Финляндскую дивизию атаковала 77-я резервная дивизия, развернувшаяся от с. Мишкинцы до р. Вилии. Стоявший утром туман заставил отложить начало стрельбы на поражение до 11 часов. Вскоре после полудня начался штурм; дневник перечисляет ряд захваченных населенных пунктов — все они лежали по северную сторону наших окопов. Дневник указывает, что наступление замедлилось, так как русские развернули более сильную артиллерию, чем это было до сих пор (прекрасная аттестация для 10 русских пушек!) После наступления темноты русские отступили. Мой берлинский корреспондент сообщает мне, что из хранящейся в рейхсархиве переписки частей видно, что около 14 часов немцы отказались продолжать штурм, так как русские окопы были построены очень солидно и не были достаточно разрушены. Восточнее 77-й резервной дивизии группа Цеккера пыталась переправиться через Вилию, но своя же артиллерия утопила три понтона ошибочно направленным огнем, после чего переправа была прекращена (дневник XXI германского корпуса).

{73}4-я Финляндская дивизия была повидимому обижена, что ее еще считают боеспособной, и жаждала смешаться с пограничной дивизией, отходившей с обозами.

{74}\"Слободок\" на 2-верстной карте много в различных местах района деятельности Флуга. Вероятно, что штаб армии имел в виду \"Слободку\", напечатанную жирно на 10-верстной карте, на железной дороге Вильна — Солы; во избежание сомнений, лучше было бы выбрать менее распространенное название или сделать оговорку.

{75}Столкновение четырех конных бойцов никоим образом не может характеризовать действия крупных конных масс. Поэтому попытку автора опровергнуть положения тактики конного боя на основании рассматриваемого им незначительного эпизода, — нельзя признать удачной. Ред.

{76}Насколько некоторые \"усталые\" начальники высоко ценили привилегию отходить не в арьергарде, а в главных силах, видно из следующего эпизода: В ночь на 24 сентября 7-й полк должен был следовать в главных силах, а 6-й — в арьергарде. В довольно темную ночь, в точно назначенное арьергарду время, когда на фронте дивизии остались только команды разведчиков, маскировавшие легкой перепалкой уход полков, я привожу полк к пункту, при прохождении которого дивизия собиралась в одну колонну. Здесь я застаю в нервном состоянии Марушевского с 2 батальонами 7-го полка: ему следовало уходить уже полчаса тому назад, его фронт очищен. а он ожидает замешкавшегося III батальона. Я предложил Марушевскому, чтобы он двигался с 2 батальонами, а затем я вытяну вдоль дороги свой арьергард, но не тронусь, пока ко мне не подойдет его батальон. На этом мы и решили. Когда запоздавший батальон 7-го полка подошел головой к хвосту 6-го полка, я двинул колонну. Все было спокойно; вдруг послышался шум и смятение: командир батальона 7-го полка подполковник Миклуха повел свой батальон бегом, чтобы обогнать колонну 6-го полка. Бледный, обвисший, задыхающийся Миклуха бежал в голове своего батальона, мои офицеры пытались остановить его, но он выглядывал так, как следовало бы высматривать при ударе в штыки, и вопил: \"ваша очередь быть в арьергарде, а не наша, мы в главных силах, вперед, бегом, нас не надуешь…\" Некоторые стрелки его батальона почти валились от усталости. Чтобы прекратить беспорядок, я остановил 6-й полк и пропустил батальон Миклухи, который продолжал бежать, пока не скрылся в темноте. Я сообщил об этом Марушевскому: оказалось, что Миклуха человек известный, трижды отрешался от командования батальоном, должен был итти под суд за панику, но представил свидетельство о сумасшествии. Действительно, это был психически ненормальный человек, в то же время физический трус. Марушевский кажется его убрал, но летом 1916 г. он снова выплыл командиром батальона 7-го полка. В 6-м полку его не стали бы держать и 5 минут на взводе.

{77}Связь 28-го Сибирского полка прибыла в д. Захаришки уже в 1 ч. 15 м. утра, т. е. снялась уже накануне вечером. Цифры часов выступления и прибытия в реляциях других батальонов носят следы подчистки.

{78}В донесении Забелина, временно командовавшего 8-м полком, № 48 от 19 сентября, указано начало отхода — 3 ч. утра; время прохождения Осиновки — 5 ч. 30 м.; а он шел в затылок 7-му полку, под общей командой Марушевского (д. 363–911). Повидимому эта колонна двигалась также без привалов, и притом значительно скорее, чем 6-й полк, так как покрыла в 2 ч. 30 м. не менее 15 км. Возможно, что 7-й и 8-й полки снялись с позиции еще раньше указанного срока. А так как к своей позиции они подошли только глубокой ночью, то вероятно они производили не занятие позиции и очищение с нее, а занимались одной дипломатией.

{79}12 ч. 25 м. — 26-я дивизия отходит восточнее Дубников; 12 ч. 40 м. 104-й полк оставляет г. дв. Дубники; 13 час. — в г. дв. Дубники полк немцев, 101-й и 104-й полки в беспорядке к юго-западу.

{80}Командир I батальона 27-го Сибирского полка подполковник Элерт, в 11 ч. 10 м. доносил об отходе в беспорядке своего полка под натиском немцев. Нет причины сомневаться в показании этого заслуживающего доверия свидетеля. А из его даты видно, что неустойка 27-го полка началась позднее, чем на правом фланге 28-го полка.

{81}В первый период операции тыл немецких обходящих частей прикрывался задержанной в районе Свенцян 9-й кавалерийской дивизией, что было крупной ошибкой и ослабляло VI конный корпус с 4 до 3 кавалерийских дивизий в самый горячий момент его работы.

{82}Французский перебежчик ориентировал германское командование, что французы перейдут в Шампани в наступление 15 сентября. Поэтому и Людендорф был заблаговременно предупрежден, что с 15 сентября у него начнут отбирать дивизии. Французское наступление запоздало на 10 дней, что позволило Фалькенгайну только 19 сентября начать уборку резервов и 25 сентября энергично ее продолжить. Если бы французы не опоздали в Шампани, Виленская операция Людендорфа была бы сорвана в самом начале.

{83}Редакция считает весьма серьезным пробелом отсутствие вполне четких сведений о работе командира полка и сотрудников штаба полка в течение 16–19 сентября, когда полку приходилось отходить в тяжелых условиях, спешно занимать случайную позицию для обороны и вновь отходить в атмосфере общей паники. Ред.

{84}Редакция не совсем согласна с мнением автора. Неправильность указанных разграничительных линий являлась не продуктом злой воли того или иного командира корпуса, а результатом доведенной до абсурда тактической доктрины того времени, требовавшей чтобы разграничительные линии ни в коем случае не проходили по местным предметам, мешающим маневру вдоль фронта и могущим быть использованными противниками в качестве подступов. Ред.

{85}Как войска относились к болотистому характеру позиций, можно судить по донесению молодого офицера 27-го Сибирского полка, высланного через двое суток для рекогносцировки позиции для отступающего полка: \"22 сентября, 9 ч. 55 м. Командиру 27-го Сибирского полка. Позиция сухая — ура! А у противника болото\" (дело № 366 — 268).

{86}Дивизия была 16-батальонная, но после бегства днем много людей разбрелось, а до их возвращения некоторые батальоны по два были слиты в один сводный.

{87}21 сентября штаб армии предписал V Кавказскому корпусу даже обозы I разряда держать не ближе 8 км от фронта. Потребности войск, даже чисто боевые, безжалостно приносились в жертву свободе отступательного маневра; но одновременно подкашивалась стойкость и боеспособность войск.

{88}Находившийся 19 и 20 сентября в очень пессимистическом настроении унтерофицер 5-й роты Штукатуров занес в свой дневник: \"Полк наш остановился около деревушки, где приказано было окопаться. Почва была болотистая, углубляться было нельзя: мы сделали прикрытие из нарезанных дернин. Начало темнеть. Чтобы было хоть что-нибудь видно впереди, наши (сомнительно. — А. С.) запалили близстоящую деревню. Целое море пламени бросало свет далеко вперед. Было очень холодно и шел дождь. Ноги увязали в болоте. Я было лег, но вода стала наливаться за ворот, и я страшно озяб. С наступлением ночи началась ружейная перестрелка влево от нас, но вскоре прекратилась. Оттуда передавали, что противник наступает и слышны были крики. Один наш трусишка пронзительно крикнул: \"Спасайся, кто может\", — но вскоре опять успокоилось. Однако прошло не более получаса времени, как открылась в ночной темноте частая стрельба. Из соседней роты нам передали, что немцы забрали одну из наших рот в плен (неверно. — А. С.) и стоят шагах в 200 от стоящей налево от нас роты. Общее руководство всеми утратилось в ночной темноте, каждый делал, что хотел. Кто отходил, кто занимал еще окопы. Слева к нам несколько раз заходили стрелки соседней роты и просили доложить нашему ротному командиру, что им делать дальше. Но ни нашего, ни их командира не было. Недалеко от нас раздался возглас из цепи наступающей немецкой пехоты на русском языке: \"Сдавайтесь!\" \"В ночной тишине этот возглас несколько раз повторился\". \"Скоро нам было приказано отходить левым флангом и окопаться лицом к лесу, что мы и сделали. Оттуда нас обстрелял противник, но в атаку не пошел. Когда прекратилась стрельба, нам приказали отходить за деревню, где после некоторого брожения с места на место мы начали окапываться. Не успели мы выбросить несколько лопаток земли, как приказали прекратить работу и итти в те окопы, из которых мы вышли. Мы исполнили приказание (неверно, только к 8 час. утра последовало выдвижение. — А. С.). Из виденного и пережитого мной за последнее время приходится сделать заключение, что главное горе наше происходит от того, что мало хороших, преданных делу офицеров. Правда, в нижних чинах нет прежнего задора и гордости, как в начале войны, но все же при хорошем руководстве много можно сделать. В войсках нет прежнего подъема, видимо люди устали, есть равнодушие ко всему, но, слава богу, уныния нет\".

{89}Это мучительное для войск ерзание по позиции являлось неизбежным следствием неофициального приступа к занятию ее, до окончательной выработки приказа по 7-й Сибирской дивизии, когда еще стык со 2-й Финляндской дивизией был неизвестен.

{90}Весьма вероятно, что пока штабы III Сибирского и V Кавказского корпусов не сговорились, 7-я Сибирская дивизия имела в виду протянуть свой фланг до с. Задворники: предусмотрительность штабов III Сибирского корпуса вела к тому, что они отдавали приказы сначала начерно, а затем исправляли их. В делах 28-го полка сохранился следующий обрывок телефонограммы: \"19 сентября и 16 час. дня. Было передано по телефону лично командиру полка приказание занять позицию от Задворники — Мешкуцы до перекрестка дорог Задворники в г. дв. Олесино с дорогой Древеники — Пломпяны\".

{91}В критические минуты связь по проволоке начинает отказывать, и штабы начинают применять радио для важных оперативных сообщений и тем выбалтывают свои тайны неприятелю. В районе Вильны, пока мы не пользовались радио, немецкое командование лишь с опозданием узнавало о нашей группировке и намерениях. Вечером же 19 сентября радиостанции Флуга, Мехмандарова, V Кавказского корпуса сообщили Людендорфу своими переговорами, что 10-я русская армия собирается наступать своим правым крылом, поддерживая внезапную атаку 2-й армии на фронт Сморгонь — Вилейка. и успокоили его, что русские не собираются ответить на неудавшуюся попытку окружения немцев большой операцией, общим переходом в наступление для достижения крупных оперативных целей, чего очень боялся Людендорф. Руки у последнего были еще раз развязаны предательством радио.

{92}Речь идет о прорыве, который рисовался штабу армии на всем фронте V Кавказского корпуса, от г. дв. Олесино до м. Шумск: на левом крыле этого корпуса, как было определенно известно, гвардейская стрелковая бригада ушла назад, не заняв своего фронта, а о 2-й Финляндской дивизии ничего не было известно. В связи с уходом гвардейских стрелков ушел и правый фланг II Кавказского корпуса (части 65-й дивизии).

{93}Отчетное донесение, представленное командиром 7-й Сибирской артиллерийской бригады 20 сентября в 21 час. за № 1251.

{94}Для характеристики составителя приведенной реляции интересно следующее его донесение: \"Командиру полка. 23 сентября. 11 ч. № 336, поселок Новоселки от подполковника Элерта. Сегодня, осматривая позицию, я один раз обошел и имение Новоселки и, найдя нижних чинов, душивши кур, приказал им их бросить. Возвращаясь назад, я снова обнаружил двух нижних чинов, несущих под руками кур. Приказал им остановиться и подойти ко мне, что эти исполнили не сразу. Желая их напугать, я, не целясь, выстрелил и нечаянно попал в стоящего рядом санитара 9-роты 7-го Финляндского полка Василия Тришкина. Подполковник Элерт\".

{95}Здесь напрашивается совершенно такой упрек автору, какой имел место при рассмотрении предыдущей главы. Автор весьма живо и интересно разбирает вопросы оперативного характера, приводит длительные выдержки и из дневника Штукатурова и из донесения командиров соседних полков и батальонов, но не дает ни одного распоряжения или донесения командира 6-го Финляндского полка. Остается опять-таки неясным, что делал командир полка, что делал штаб полка? Остается совершенно неясной вся сумма вопросов, связанных с искусством вождения полка, понимая под этим весь сложный процесс оперативного творчества командира и претворение этого творчества в жизнь через аппарат управления. Ред.

{96}Вероятно такую странную должность — объединение командования двумя батальонами, развернутыми в боевую часть, — Печенов занимал вследствие происходившей смены командования — прибыл новый командир полка. Иногда такое объединение командования боевой частью устраивалось и без особых причин командирами, предпочитавшими администрировать, а не командовать своим полком.

{97}Любопытно, как Печенов спокойно оценивает свою лесную позицию с ничтожным обстрелом. В русской армии еще в течение мировой войны упорно держались предрассудков против позиций среди леса и гнались за обстрелом в несколько сот шагов. Через несколько дней после описываемых событий мне пришлось сменять Сибирский полк на позиции между д. Богуши и Закосье. Сибиряки расположились по обширной вогнутой дуге, которая имела те свойства, что на трех четвертях своего протяжения пролегала по открытому месту, под наблюдением германской артиллерии в 300 шагах от опушки леса, и только на одну четверть входила в лес, который сибиряки старались расчистить перед окопами. Я приказал бросить сибирские окопы и расположил полк по кратчайшей хорде на три четверти протяжения прямо по густому лиственному лесу с низкими порослями. Стрелки и даже ротные командиры с сомнением смотрели на эту затею и вначале несколько жутко чувствовали себя, имея обстрел максимум в 20s30 шагов. Но вскоре все оценили преимущества этого расположения, совершенно неуязвимого для немецкой артиллерии. В несколько часов выросло между деревьями основательнейшее проволочное заграждение, в котором стволы деревьев заменяли колья. На следующий день все чувствовали себя на этой позиции прекрасно и были убеждены, что ее фронт неуязвим ни при каких условиях. Немцы были в том же лесу на удалении около 1 200 шагов; в 50 шагах от наших окопов были выдвинуты посты. Я позволил себе однажды, под прикрытием партии разведчиков, поверить свое сторожевое охранение со стороны противника, выходя на каждый пост от немцев. Это было совершенно безопасно, но производило на стрелков сильное впечатление.

{98}Безусловно честный бюрократ, начальник штаба 2-й Финляндской дивизии Шпилько никогда не оставлял дивизию в трудные минуты.

{99}Таким образом на 1 км своей позиции 4-я Финляндская дивизия располагала в 6 раз сильнейшими огневыми средствами, по сравнению с 6-м Финляндским полком в описанном выше бою 16 сентября — под Тартаком; сопротивление же, оказанное ею, как будет видно дальше, оказалось бесконечно слабее.

{100}В районе Крево — Молодечно под небольшим глинистым пластом лежит подпочва, пропускающая воду; поэтому в сухую осень, как это было в 1915 г., когда небольшие поверхностные запасы влаги, в больших искусственных лужах, исчерпываются, с водой становится очень туго. Часто приходилось ходить за водой за 3 — 4 км.

{101}На языке 4-й Финляндской дивизии это означало \"стоять в поддержке\". Так, Ларионов тому же командиру батальона дал в 10 ч. 20 ч. за № 15/134 такое указание: \"Приказываю вам передвинуться влево и стать за сотнями 2-го пограничного полка, а за 16-м Финляндским полком станут в поддержке оставшиеся роты 4-й Финляндской дивизии (две 13-го и 14-го полков)\".

{102}Высшие штабы, по донесениям 65-й дивизии, сообщали об этом днем 26 сентября 4-й Финляндской дивизии, но последняя была убеждена, что само м. Крево занято немцами. Разведчики 4-й Финляндской дивизии в само местечко не ходили, а только добирались до штаба Брацлавского полка и питались тыловыми слухами. Лишь на следующий день, 27 сентября, командир 27-го Сибирского полка Афанасьев рано утром доносил, что его разведчики пробрались в м. Крево и обнаружили, что немцев там нет, а опушка местечка занята 65-й русской дивизией. Какое недоверие к соседу!

{103}Вследствие недоразумения, мне не удалось осветить этот вопрос по данным рейхсархива.

{104}И 7-й Финляндский полк, аналогично развивавший атаку, стоя на месте.