— Гитлер капут! Война капут!
— Рая, послушай, но это же неправда! То, что твой отец придумал обо мне… да он меня всего несколько раз видел! Как он может что-то знать обо мне…
Для этих немцев война уже кончилась, а у нас еще много всякого было впереди. Приходилось освобождать концентрационные лагеря, видели страшные зверства фашистов.
— Юра, у меня болит голова, — пробормотала девушка, делая шаг назад. — И… хватит об этом, хорошо? Пожалуйста, уходи. Уходи и больше не возвращайся. И звонить мне не надо — я не буду отвечать.
Она скрылась в комнате, а Казачинский стоял, как пораженный громом, и опомнился только тогда, когда Ниловна с грохотом захлопнула дверь, прокричав на прощание:
Герой Советского Союза Д. Д. Лелюшенко — командовал он 4-й танковой армией — в своей книге «Москва — Сталинград — Берлин — Прага» написал: «63-я гвардейская танковая бригада под командованием полковника М. Г. Фомичева, действуя в качестве передового отряда 4-й танковой армии, разгромила вражеский гарнизон в Бабельсберге (южное предместье Берлина) и освободила из концентрационных лагерей семь тысяч узников разных национальностей». Это только под Берлином.
Шли последние дни войны. В одном из ночных боев с прорывающимися на запад к американцам предателями-власовцами меня тяжело ранило. Прагу освобождали без меня.
— Нам тут примаков не надо!
Он не помнил, как вышел из дома. На улице его толкали — он даже не обращал внимания, шагал, как сомнамбула, наугад, плохо понимая, что происходит. Изничтожили, растерли — за что? Сколько раз говорили — и устно, и печатно, — что в Советском Союзе все равны, и вот, пожалуйста — он не подходит Рае, потому что беден, потому что ее отец принимает на даче Ягоду, а еще — имеет заместителя, который подходит дочери куда больше, чем бывший трюкач. Примак — в деревнях так называется нищий зять, который приходит жить к родителям невесты на все готовое. Примак… о-хо-хо… И само-то слово дрянное, а в устах такой, как Ниловна, и вовсе звучит как приговор.
Из документов военной поры, 1944 год
Юра зашел в пивную, потом еще в одну, потом сел не в тот трамвай и оказался возле парка Горького. Доподлинно неизвестно, что он там делал, но вскоре после одиннадцати смотритель парашютной вышки вызвал милицию, пожаловавшись на то, что какой-то хулиган остался на верхней площадке после закрытия и, кажется, собирается оттуда спрыгнуть.
Клятву выполнили
— Как же вы его пропустили? — мрачно спросил милиционер, которому вовсе не улыбалась мысль подниматься в темноте на высоту в 35 метров.
«Трудящиеся Челябинской области внесли свой вклад в дело экономической победы над врагом… Урал принял на свои плечи основную тяжесть вооружения Красной Армии, стал могучей кузницей грозного для врага оружия… Урал превратился в решающий арсенал Родины, в становой хребет оборонной мощи Советского государства.
— Да на нем форма угрозыска была!
Год назад, собравшись на областной партийный актив, мы поклялись обеспечить дальнейший подъем промышленности на Южном Урале. Счастливы доложить, что свою святую клятву выполнили.
— Ну вот пусть угрозыск с ним и разбирается, — вынес соломоново решение милиционер и позвонил куда следует.
В 1944 году промышленность Челябинской области сделала новый значительный шаг вперед: план выполнен на 102 процента, продукции произведено на 9,3 миллиарда рублей — на полтора миллиарда рублей больше, чем в предыдущем году. Производительность труда на промышленных предприятиях нашей области выросла по сравнению с прошлым годом на 20 процентов. У нас есть коллективы, где производительность труда за этот год увеличилась на 50 и даже на 75 процентов…
Мы обещали в 1944 году увеличить добычу руды на 1 миллион тонн. Свое обещание мы выполнили.
Освещенный парк сверху был виден как на ладони, и сбоку чернела лента Москвы-реки, а возле набережной стоял пароход-ресторан, все окна которого ярко горели. Оттуда до Казачинского доносились обрывки джазовой мелодии. \"Дослушаю, а потом прыгну вниз\", — решил он. Ветер шевелил его волосы. От выпитого пива он не опьянел, а скорее отяжелел и утвердился в своем намерении, что жить теперь ему незачем, а раз так, остается только умереть.
Мы обещали увеличить производство кокса на 400 тысяч тонн. Мы перевыполнили свое обязательство, дали стране на 769 тысяч тонн кокса больше, чем в 1943 году.
— Юра!
Мы обещали увеличить выплавку чугуна на 600 тысяч тонн. Мы выполнили это обязательство, увеличив выплавку чугуна на 673 тысячи тонн.
Он узнал голос Опалина и рефлекторно повернулся в ту сторону. И в самом деле, в нескольких шагах от него стоял Иван.
Мы обещали закончить строительство трех новых домен и сдать их в эксплуатацию. Свое обещание мы выполнили. В 1944 году мы построили и задули две домны на Челябинском металлургическом заводе и одну — на Саткинском металлургическом заводе. До конца года только эти новые домны дали стране 200 тысяч тонн чугуна». (Из письма собрания областного партийного актива Государственному Комитету Обороны.)
Воодушевленные историческими победами Красной Армии, магнитогорцы вместе с кузнечанами выступили инициаторами Всесоюзного социалистического соревнования за досрочное выполнение плана года и обязались увеличить выпуск продукции по сравнению с 1943 годом. Обязательство перевыполнено. Выдано больше: руды железной на 735 тысяч, кокса — на 600 тысяч, чугуна — на 465 тысяч, стали — на 470 тысяч, проката — на 360 тысяч тонн. Производительность труда выросла на 21,8 процента.
— Не надо ко мне подходить, — предупредил Казачинский. — Я все равно прыгну.
Было развернуто социалистическое соревнование: «Поможем Красной Армии добить фашистского зверя и водрузить над Берлином знамя Победы».
«Трудовой героизм металлургов Магнитогорского и Кузнецкого комбинатов, скоростные сооружения домен — все это создавало новые возможности для разгрома врага». (Жуков Г. К. «Воспоминания и размышления». М., Политиздат, 1971, с. 485).
— Это ты из-за того, что я застрелил… — начал Опалин.
«Победы на фронте ознаменуем победами в тылу» — стал лозунгом строителей треста № 22. В массовое соревнование включилось более 80 процентов работающих.
— Нет. — Юра мотнул головой. — Нет.
Молодой коммунист каменщик Титов выполнил план на 217 процентов, сложил семь двухэтажных домов жилой площадью 2930 квадратных метров. Каменщик Белозерцев выполнил годовой план на 221 процент, сложил 8,3 одноэтажных дома.
«Мы гордимся тем, что наших боевых товарищей на фронте вдохновляет зарево трудовых салютов Урала», — писали члены фронтовой комсомольско-молодежной бригады имени гвардии старшего лейтенанта Героя Советского Союза М. И. Тарасова, созданной на Челябинском станкостроительном заводе имени С. Орджоникидзе. Бригаду возглавляла Мария Кирильченко.
— Ты пьян? — на всякий случай спросил Иван.
Между бригадой и Героем-гвардейцем установилась тесная дружеская связь. Челябинцы сообщали, что ежемесячно выполняют производственную программу на 160 и более процентов и славное имя Героя Советского Союза носят с честью.
— Пиво пил. Нет, я не пьян. Просто надоело все.
Бригаду имени Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского на Уральском автомобильном заводе возглавлял Н. Жуков. Коллектив ежемесячно выполнял производственное задание на 140—200 процентов. Все совмещали несколько профессий, обслуживали несколько станков.
— Бросила, что ли?
Бригада Николая Ягодкина — одна из лучших комсомольско-молодежных фронтовых бригад на Златоустовском машиностроительном заводе. Все 14 человек владеют вторыми профессиями, за полгода бригада высвободила 9 человек. Трудовой девиз: «С меньшим числом — дать больше продукции». Коллектив ежедневно выполняет производственное задание на 200—280 процентов.
— Кто?
Строители и монтажники Челябинской ТЭЦ закончили монтаж самого мощного в стране турбогенератора. «В военное время с его неизбежными трудностями, — писала газета «Правда», — челябинцы смонтировали турбогенератор в 100 тысяч киловатт-часов за 82 дня. До войны, строительство и монтаж такой турбины на одной из станций страны длился более года… За истекший год челябинские энергетики в пять раз увеличили мощность электростанций».
— Ну, не знаю. Девушка твоя.
Стал уверенно набирать производственные темпы Челябинский металлургический завод — гигант качественной металлургии. По сравнению с 1943 годом увеличил выпуск электростали в 2,7 раза, проката — в 3,2. Объем валовой продукции возрос в 3,5 раза.
Казачинский вздохнул.
С конвейера Уральского автомобильного завода сошли первые партии автомобилей. Газета «Правда» писала: «Ко всей разнообразной боевой продукции, потоком идущей с Урала на фронт, прибавляется еще один вид боевой продукции — уральские автомобили. Марка уральского металла, уральских танков, уральского вооружения и боеприпасов всегда была высокой, высокой будет и марка уральских автомобилей. Иначе нельзя — ведь это Урал».
— Я в угрозыск пошел, потому что ее отец… в общем, он мне условие выставил. А сегодня оказалось, что он так от меня избавиться хотел.
Шахта № 4—6 треста «Копейскуголь» за декабрь дала Родине 11891 тонну сверхпланового угля. Коллективу присуждено переходящее Красное знамя Государственного Комитета Обороны.
— Как избавиться?
17 месяцев подряд Кировский завод занимает первенство во Всесоюзном соревновании танкостроителей и завоевывает по производству танков и танковых моторов переходящие Красные знамена Государственного Комитета Обороны. 27 декабря с главного конвейера сошел последний тяжелый танк в счет государственной программы года. По сравнению с 1943 годом, выпуск боевых машин возрос в 3,3 раза. Производительность труда поднялась на 33 процента. За 11 месяцев завод сэкономил более 24,5 миллиона киловатт-часов электроэнергии — за счет внедрения рационализаторских предложений.
— Обыкновенно. Убили бы меня, как Яшу, то-то он был бы рад. И Рая тоже.
Удельный вес молодежи среди тружеников промышленности, строительства и транспорта превышал 50 процентов. На ММК среди рабочих ведущих профессий до войны молодежи было 19 процентов, а в 1944 году — 61; на Кировском заводе — 35 процентов.
— Рая — это твоя девушка?
Молодые металлурги Магнитки выдали за год сверх плана более 100 тысяч тонн стали, около 70 тысяч тонн проката, из которых можно построить 3500 тяжелых танков «ИС». Комсомольско-молодежные бригады Челябинского угольного бассейна добыли около 250 тысяч тонн сверхпланового угля.
«Создадим молодежный фонд помощи детям фронтовиков» — с таким предложением выступили комсомольцы и молодежь Советского района Челябинска. Всего в области на средства комсомольско-молодежного фонда открыто девять детских домов и один санаторий, установлено 600 стипендий учащимся — детям фронтовиков. Установлены стипендии в школах всем детям воинов Уральского добровольческого танкового корпуса и танковой бригады имени Челябинского комсомола. К 26-й годовщине Красной Армии комсомольцы области вручили детям фронтовиков свыше 30 тысяч подарков, комплекты одежды и обуви.
— Да. Мы познакомились, когда она на съемки пришла. Просто ей было любопытно, как фильм снимают. А я там трюк делал. Ну, стали встречаться… Я про ее отца тогда ничего не знал. Она мне потом рассказала. Да мне все равно было, понимаешь? Я же ее любил. Мне дела не было до ее родителей…
В адрес Магнитогорского горкома ВЛКСМ была получена телеграмма от Государственного Комитета Обороны:
Опалин молчал.
«Передайте комсомольцам, молодежи и трудящимся города Магнитогорска, собравшим 1 миллион 38 тысяч рублей, подарки, вещи и продовольствие в фонд помощи детям фронтовиков и воспитанникам детдомов, наш горячий привет и благодарность Красной Армии».
— А ее отец — у, он величина. Фигура. Не сегодня завтра наркомом станет. С товарищем Сталиным в Кремле общается. Мне бы раньше понять, к чему все это мне говорилось. Мол, видишь, какие мы — советские господа. Правильно дворник на Пречистенке сказал: никуда господа не деваются. Ну, а из меня какой господин? Я всю жизнь товарищ. Не ровня я ей, короче. И выставили меня за дверь.
Вот что писали из Курской области:
Иван видел, что его собеседник стоит у самого края, и лихорадочно соображал, чем его отвлечь. Сказать: так, мол, и так, твои переживания, дорогой товарищ, — чепуха на постном масле, выставила баба тебя за дверь — найди другую, было, мягко говоря, неумно. К тому же Опалин отлично помнил, каково это бывает, когда сердце рвется на части из-за того, что тебя не любят.
«…Огромное, даже трудно передать какое значение имели предметы ширпотреба, присланные из Челябинска. Тысячи семей у нас не имели ни чашки, ни ложки. В доме хоть шаром покати — все разграбили немцы. Теперь эти семьи добрым словом вспоминают челябинцев. Магнитогорцы прислали нам два вагона огнеупора. Мы начали строить стекольный завод. Катавивановцы послали комплектную электростанцию на 140 киловатт. Ее получил Белгород. В этом старинном, красивом городе, варварски разрушенном немцами, пока горит не больше трех электрических лампочек. Станция катавивановцев осветит весь город… Наш край снова станет богатым, красивым, каким он был до войны».
«Дорогие товарищи челябинцы! — писали трудящиеся Донбасса. — С чувством сердечной благодарности мы принимаем вашу братскую помощь. К нам уже поступили сотни вагонов с оборудованием, станками, инструментом, строительными материалами, предметами домашнего обихода… Восстановлены досрочно десять основных шахт».
— Скажи, у тебя бывало такое, когда ты ни в чем не виноват, а тебя грязью облили с головы до ног? — неожиданно спросил Казачинский. — Рае про меня наговорили, что я хочу к ним в квартиру влезть, и карьеру сделать, и не знаю что еще. И она всему поверила! Зачем мне жить после такого, объясни?
Бойцы 63-й гвардейской Челябинской добровольческой танковой бригады писали в Челябинск:
«Каждый из нас свято следует лучшим традициям и оберегает честь тружеников и воинов-уральцев, памятуя, что наши боевые знамена овеяны вековой славой Урала. Самоотверженность, отвага, героизм и воинское мастерство — таковы характерные черты всех наших уральцев-добровольцев.
— Жить надо для себя, а не для Раи, — упрямо сказал Опалин, — для работы, для своих близких, для друзей, которые тебя ценят. Жить, Юра, имеет смысл для тех, кому ты нужен, а не для всех остальных. Ну сиганешь ты отсюда, разобьешься насмерть, что твоя сестра делать будет? Рыдать у твоего гроба? А потом, если ей в жизни понадобится защита, кто ее защитит? Ты с того света не защитишь, для этого надо рядом находиться.
Большой и дорогой наградой для нас является благодарность освобожденных советских людей. Жители Львова в своем письме к нам, освободителям города, пишут:
«В веках будет греметь слава о вас, наших спасителях, не забудут вас наши дети и внуки».
— Ну, Лиза… — пробормотал Казачинский растерянно. — Лиза-то да…
Эта благодарность львовчан в равной степени относится к вам, дорогие земляки-уральцы. Добровольческий танковый корпус вы создали ради освобождения советской земли, ради освобождения от немецкого рабства. Вы дали нам силу, а мы принесем вам победу.
В предстоящих боях мы еще лучше будем выполнять свою клятву трудящимся Урала».
— И потом: Юра, ну чего ты добьешься, если убьешь себя? Близкие твои будут страдать, а эти, из-за кого ты тут оказался, — думаешь, им будет больно? Думаешь, они жалеть будут? Да они забудут о тебе на следующий же день. Даже раньше забудут! Пойми: ты же ни за что умрешь и плохо сделаешь только тем, кто тебя по-настоящему любит. Ты знаешь, что тебя Леопольд Сигизмундович хвалил? Это он-то, который никогда никого не хвалит… Курить не хочешь? — спросил Опалин внезапно. — А то говорю я тут с тобой, говорю…
7 ноября, в день 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, газета «Челябинский рабочий» писала:
«Кончится война. Замолкнут пушки. На полях сражений вновь заколосятся хлеба. Еще более прекрасными и величественными встанут из праха развалин и пепелищ разрушенные фашистскими варварами города… Вернутся с фронта герои, увенчанные славой победы. И расскажут они о своих боевых делах, жарких схватках с врагом, стремительных маршах и рейдах, об атаках и смелых маневрах… О боевых подвигах уральских танкистов-добровольцев расскажет челябинцам Герой Советского Союза гвардии полковник Фомичев — командир Челябинской танковой бригады… О том, как разила врага магнитогорская сталь, расскажет магнитогорцам бывший сталевар, а сейчас офицер Алексей Грязнов. Колхозникам Аргаяшского района их земляк, Герой Советского Союза сержант Газиз Мурзагалитов расскажет о том, как со своим оружием первым переправился через Днепр и мужественно отбивал атаки фашистов.
— Ты, Ваня, хороший человек, — вздохнул Казачинский, который отлично понимал все хитрости собеседника. — Но…
— Это самый памятный день в моей жизни! — скажет Газиз. Есть о чем рассказать и бойцам трудового фронта, трудящимся Южного Урала.
Опалин, который только достал папиросы, застыл на месте.
Еще задолго до войны, здесь, на склонах лесистых гор, в спокойных зауральских степях, среди величественных и строгих скал, по воле партии были заложены основы военного могущества нашей страны. С первого дня войны Урал стал кузницей советского оружия, арсеналом нашей победы…
— Хороший? Это я-то хороший? Я сегодня застрелил безоружного — и потерял товарища из-за того, что мало говорил ему, чтобы он не занимался самодеятельностью. Не вбил ему в голову, что этого — делать — нельзя! И он умер…
Каждый день нашей жизни по-своему замечателен, по-своему памятен. На фронте, в цехах заводов, на лесах новостроек, в забоях, на колхозных полях, в лабораториях ученых создается сейчас великая книга — летопись нашей борьбы, наших побед. Каждый день открывает новую страницу в этой книге. И на каждой странице — рассказ о замечательном дне нашей кипучей, полной великих народных усилий жизни.
— Ты ни в чем не виноват, — сердито сказал Казачинский.
Придет момент — он уже близок! — когда в этой великой летописи труда и побед будет открыта особенно замечательная страница. На этой странице будет рассказ о самом радостном, самом великом дне нашей жизни — дне окончательной победы. Этот день останется в памяти многих поколений, на многие столетия. Во имя приближения этого дня, во имя победы над кошмаром гитлеризма с беззаветной храбростью сражаются уже за пределами нашей страны воины Красной Армии. Во имя победы стоят на боевом посту бойцы трудового фронта — металлурги, танкостроители, угольщики, боеприпасники, горняки Южного Урала».
— Это ты так считаешь, а я считаю — виноват! И эта вина останется на моей совести и будет со мной, пока я не умру. Вместе с остальными, о которых я помню и которые себе не прощу, — но все же не стану из-за них бросаться с вышки. — Опалин достал коробку спичек и обнаружил, что все они кончились. — У тебя есть спички?
— Ну, есть, — буркнул Казачинский, подойдя к нему.
Н. И. Карпенко
Потом они стояли и курили, глядя на иллюминацию на пароходе-ресторане.
МЕТАЛЛ ПОБЕДЫ
— Веселится народ, — пробормотал Опалин, затушив папиросу. — Ну и правильно. Никто не знает, как жизнь повернется…
Нина Ильинична Карпенко (Мошарова) работала в Сталинграде на металлургическом заводе «Красный Октябрь». В октябре 1942 года была эвакуирована в Челябинск. Поступила на металлургический завод табельщицей в строящийся доменный, затем — электросталеплавильный цех. В 1943 году стала первой на заводе женщиной-сталеваром. Бригада, в которой она трудилась, шла в числе передовых. Многими наградами была отмечена Н. И. Мошарова за свой труд. Всего свыше двадцати лет проработала она на Челябинском металлургическом заводе.
— Я не знаю, как мне жить теперь, — проговорил Юра. — Что мне делать? Из угрозыска же придется уйти…
Этот день, 19 сентября 1942 года, я, пожалуй, никогда не забуду. Жили мы в Сталинграде, работала я с отцом на металлургическом заводе «Красный Октябрь». Начинала там рассыльной, потом стала табельщицей, разметчицей. Я любила завод, свою работу.
— Это почему? Никуда ты не уходишь, все остается как было. Будешь в моей бригаде, а когда Леопольд решит, что тебе можно давать оружие, станешь полноправным сотрудником угрозыска, вот и все. Ну и УК учи, вместе с остальными книжками… Отец с сыновьями на жаргоне что значит?
Война все разметала, исковеркала. Как ни далек был поначалу враг, а подкатился-таки к моему городу. 19 сентября нам объявили приказ об эвакуации на Урал. Куда — конкретно не говорили. А слухов ходило немало. О том, например, что работать будем тоже на металлургическом заводе, а вот действует ли он или только еще строится, толком никто не знал.
— Револьвер с патронами, — проворчал Казачинский.
Ночью на лодках под страшной бомбежкой переправили нас через Волгу. Скарба с нами почти никакого, одежонка, как говорится, подбита на ветру.
— А сидеть в бутылке?
У меня и поныне часто перед глазами длинный ряд теплушек, в них — до отказа людей. За время пути раз пять налетала фашистская авиация, бомбила наш эшелон, поливала свинцом из пулеметов. На сколько тогда смертей насмотрелась!
Медленно тащился наш эшелон. В Челябинск прибыли 25 октября. Оказалось, что завода практически еще нет, его надо строить.
— Сидеть в милиции.
Поселили нас в бараках в поселке, получившем впоследствии название «Коксохим». Длинные двухъярусные деревянные нары. Заиндевелые углы, а по стенам вода течет. И все-таки было главное: мы на месте, можно приступать к работе…
В отделе кадров меня оформили табельщицей в доменный цех. Не об этом, конечно, я мечтала. Но живого, боевого дела много было на субботниках. Их устраивали на Мельничном тупике, где вдоль железнодорожных путей в дощатых сараях готовилось к монтажу оборудование строящихся цехов. И на стройплощадках горячо. Как писал один поэт:
— Видишь, сколько всего интересного ты у нас узнал, и это только начало, поверь мне. А что касается всего остального — знал бы я верный рецепт, как все исправить, сказал бы. Но в жизни случаются ситуации, когда остается только сжать зубы, терпеть и идти дальше. Это трудно, но ничего больше я тебе посоветовать не могу. — Опалин пытливо всмотрелся в лицо Казачинского. — Ну что, парашютист? Пошли, я тебя подвезу. Харулин внизу ждет в машине. Завтра опять на работу, между прочим…
Вгрызались в грунт упрямые лопаты,
И не было покоя топору.
— Я слышал, тебя куда-то посылают, — несмело заметил Казачинский, когда они шли к лестнице.
Уже летом 1942 года четко обрисовались очертания будущего завода. Строители гордились, что электросталеплавильный цех по мощности должен стать самым крупным в Европе. А масштабы прокатного! Только сказать — длиной около 500 метров. Монтировались две доменные печи, вывезенные из Липецка. Строились чугуно-меднолитейный, кузнечный, коксохимический цехи. И одновременно возводились жилые дома для металлургов.
— Никто меня никуда не посылает, — проворчал Иван. — Под ноги себе смотри.
Ни до, ни после я не видывала строительства таких масштабов. А какие темпы! Уже 7 февраля 1943 года руководители строительства и завода докладывали Государственному Комитету Обороны о том, что первая очередь ЧМЗ готова к сдаче в эксплуатацию.
Внизу Опалин пожал руку милиционеру, который позвонил в угрозыск.
Меньше месяца проработала я в доменном цехе, упросила отпустить в электросталеплавильный. Что было поделать с собой. Доменный цех когда еще вступит в строй, а электросталеплавильный — вот он, еще немного — даст так нужную фронту сталь.
И этот день наступил! Памятный, поистине исторический день.
— Друга у него недавно убили, а еще девушка ушла… Психанул, в общем. Спасибо, что сразу дали нам знать.
19 апреля 1943 года. Вечер. Гудит наша печь № 1, кипит в ней сталь. Гостей в цехе больше, чем рабочих. Вон первый секретарь обкома партии Н. С. Патоличев, начальник строительства А. Н. Комаровский, директор завода Я. И. Сокол, начальник цеха И. Я. Айзеншток… Все радостно взволнованы, то и дело посматривают на часы.
21 час 05 минут. Раздается команда: «Пускать!» Сталевар Семен Ефимович Черных что-то говорит своим подручным, и они бросаются к печи. Трудно передать словами, что творилось, когда по желобу пошла первая челябинская сталь. Вот вспыхнула красная ленточка, перекинутая через желоб (вместе с ней была протянута тонкая лента из алюминия), — вверх брызнули тысячи ярких искр. И цех буквально содрогнулся от криков «ура!» и аплодисментов. А металл уже льется в ковш, и так вокруг становится светло, что хорошо виден укрепленный вверху, над нашими головами, транспарант со словами: «Все для фронта, все для победы!»
Машина летела по вечерней Москве, вдоль бульваров, сияющих фонарями. Прохладный ветер бил Казачинскому в лицо, и он окончательно пришел в себя. Он старался не думать о Рае, которая засела в его сердце, как заноза, и лишь смутно надеялся, что однажды она выскользнет оттуда и перестанет его мучить. Как сказал Опалин, остается только ждать и идти дальше, невзирая ни на что. И потом, завтра будет новый день.
Я, как и другие, долго находилась под впечатлением от этой первой заводской плавки. Все ее участники воспринимались мной, как герои, хотя были они обыкновенными, очень скромными людьми.
С тех пор прошло уже больше сорока лет, но я хорошо помню, что первую плавку готовили сталевары Семен Ефимович Черных и Павел Михайлович Кочнев, подручные сталевара Михаил Петрович Зимин и Афанасий Васильевич Чугунов. Завалку электропечи шихтой выполнял машинист завалочной машины Иван Осипович Бынин, а пультовщицей была Варвара Ивановна Кудряшова. Технологический процесс плавки осуществлялся обер-мастером Иваном Никитовичем Емелихиным, мастерами Константином Архиповичем Михайловым и Александром Ивановичем Спасским. Химический состав той первой нашей стали делала лаборант Татьяна Николаевна Балаба, канаву под слив металла собирали Иван Никифорович Азопкин и Николай Николаевич Андреев. Ковшевым был Федор Михайлович Корнеев, а разливал металл обер-мастер Георгий Михайлович Бородулин.
Дом на Солянке
А потом произошло еще одно событие, которое круто изменило мою судьбу.
Данный роман является вымыслом. Любое сходство с реальными людьми или событиями случайно.
В цехе работало три электропечи. По службе мне приходилось наведываться к сталеварам, выяснять с ними различные вопросы. Но даже когда и не было такой необходимости, какая-то сила меня направляла к электропечам. Огонь манил, завораживал. Могла часами любоваться отблесками пламени, бушевавшего за печной заслонкой, следить за четкими движениями сталеваров. И вот однажды задала себе вопрос: «А я бы разве не сумела?»
В ту далекую пору все операции, связанные с выплавкой металла на электропечи, были физически нелегки, потому что требовали немалого ручного труда. По это меня, женщину, и не пугало, физических нагрузок не боялась. Была я здоровой, крепкого сложения.
Когда поделилась своим сокровенным с подружками, они посмеялись. И многие годы спустя, мои подруги по работе и комсомолу Маша Родионова и Алевтина Сарафанова напоминали, как отговаривали меня, ссылаясь на то, что не женское это дело — сталь варить. А я кипятилась, обижалась.
— Как по-вашему, женское дело — водить поезда? — наседала я. — Не женское. А вот в железнодорожном цехе есть женщины-машинисты. И водят они поезда ничуть не хуже мужчин.
Глава 1
Действительно, в железнодорожном цехе завода были две женщины — машинисты паровоза: Екатерина Колбина и Людмила Подсевалова (Сергеева). О последней даже был снят документальный фильм «Почетное право», она еще до войны, когда работала на Магнитогорском металлургическом комбинате, стала первой в стране девушкой-машинистом внутризаводского транспорта. На ЧМЗ приехала в сорок третьем, возила изложницы с горячим металлом.
Явление поэта
Пошла я к начальнику цеха И. Я. Айзенштоку, сказала: хочу работать подручным сталевара.
— Почему именно подручным? — удивился он.
— Денег нет, — сказал кассир.
Я начала объяснять:
— Но позвольте… — начал Басаргин.
— Во-первых, я крепкая. Во-вторых, даже от печей сейчас уходят мужчины на фронт. Кто их заменит?
Из комсомольско-молодежной фронтовой сталеварской бригады имени Героя Советского Союза Василия Зайцева, которую возглавлял Михаил Зимин, в Уральский добровольческий танковый корпус ушел Дмитрий Чернов. Это был один из первостроителей завода, отличнейший подручный. Помнится, прощаясь, он говорил: «Буду беспощадно истреблять фашистов, давить их гусеницами танка, а вы, сталевары, бейте гадов нашей челябинской сталью!»
— Нет денег, Максим Александрович, — повторил кассир, и в его тоне собеседник уловил нечто вроде сочувствия. — Заведующий распорядился вам не давать. Вы, говорит, материал не сдали. Аванс брали и не вернули…
И механик-водитель Дмитрий Николаевич Чернов воевал достойно. Войну закончил в Праге. Был награжден орденом Славы 3-й степени, медалями «За отвагу», «За взятие Вены», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги». Демобилизовавшись, вернулся на ЧМЗ, снова стал сталеваром. К наградам за ратный подвиг добавились награды за геройский труд — орден «Знак Почета», медали «За трудовое отличие», «За трудовую доблесть».
Были мне известны и другие факты. В феврале сорок третьего строители и металлурги сформировали добровольческий лыжный батальон. В его составе из нашего цеха на фронт отправился А. А. Докучаев, из отдела снабжения — М. П. Синюков. В числе добровольцев были работники механического цеха — слесарь А. М. Кульшарипов и токарь А. М. Овчинников, бригадиры З. Г. Ракитин и А. Я. Рераховский, слесари Л. П. Транин и М. А. Кучуков. Они, к нашей великой печали, не вернулись с полей войны, и в музее комбината на мраморной плите золотом горят теперь их имена. На комбинате их помнят, гордятся ими. В сорок третьем они помогли мне испытать себя на гражданскую зрелость.
— Послушайте, — начал заводиться Басаргин, — это какое-то недоразумение. Глебову можно сколько угодно брать авансы и кормить всех обещаниями, Стеничу… а я только один раз… Я статью не сдал, потому что болен был!
…И еще об одном веском аргументе заявила я тогда начальнику цеха:
— Я сталинградка. Фашисты разрушили мой родной город. Я хочу мстить им за это моим металлом!
— А Поликарп Игнатьевич в курсе? — мягко осведомился кассир. И хотя тон его был предельно корректен, по выражению глаз, по тому, как остро они блеснули под стеклами очков, стало ясно, что человек, сидящий за окошечком кассы в редакции \"Красного рабочего\", не слишком-то склонен верить в отговорки собеседника.
Глаза у начальника цеха потеплели, говорит:
— Давай свое заявление, подпишу…
Басаргин смирился. В конце концов, если он поругается еще и с кассиром Измайловым, ничего хорошего из этого не выйдет. Кассиры — народ злопамятный и всегда найдут способ напакостить, если редакционный работник задел их самолюбие. Придешь, к примеру, деньги получать, а кассир раз — и перерыв объявит или просто захлопнет окошечко без всяких объяснений. Опыт научил Максима Александровича никогда не ссориться с теми, кто ведает финансами: это всегда выходит боком.
Михаил Петрович Зимин был первым, кто увидел меня в печном пролете в сталеварской робе.
— С каких это пор табельщики стали носить спецовку? — спросил он иронически.
— Скажите, — начал Басаргин, нервно растирая лоб, потому что у него вдруг начала болеть голова, — а если Поликарп Игнатьевич…
Я объяснила, что теперь буду работать на его печи. Зимин был настолько поражен, что не нашелся сказать ничего другого, как только протянул:
— Так ты же баба…
— Если Поликарп Игнатьевич скажет, что можно, тогда другое дело, — с готовностью отозвался Измайлов. — А так, поймите, нехорошо выходит. Он сам велел — Басаргину авансов не давать…
Пришлось действовать решительно.
— Говорите, что делать! Шутить будем потом…
Чертыхнувшись про себя, Максим Александрович отправился искать заведующего, а найти его было весьма непросто. Редакция \"Красного рабочего\" помещалась в огромном здании на Солянке, которое некогда было воспитательным домом, а при Советах превратилось в Дворец труда. Сюда, как спички в коробку, кое-как втиснули несколько десятков учреждений, в числе которых оказались издательства, редакции журналов и газет, художественная выставка, сберкасса, всевозможные профсоюзные организации, почтовое отделение и магазин. Каждое утро трамваи приносили к Дворцу труда сотни служащих, которые ручейками вливались внутрь и растекались по бесчисленным кабинетам. Жизнь кипела в бывших дортуарах сирот, стрекотали пишущие машинки, верстались газетные полосы, из курилки в курилку носились последние сплетни. Человек, который попадал в лабиринт коридоров дворца впервые, был, наверное, очарован здешней суетой, но Максим Александрович Басаргин шагал, как приговоренный к смерти, и думал только о том, что у жены Вари нет приличного зимнего пальто и, стало быть…
Зимин был отличным сталеваром, за свой труд в годы войны он удостоен ордена Ленина. Но что было делать: профессию сталевара считал привилегией одних мужчин и не хотел, чтобы я оставалась в бригаде. Пришлось искать заступничество у старшего мастера Ивана Никитовича Емелихина.
А потом Зимин сдался. Видел, конечно, что я старалась вовсю, что ничуть не отставала от других. Словом, была доброй помощницей не только у второго подручного Николая Деревянова, но и у первого, Ивана Чмона. Они мне всегда доверяли, надеялись, что не подведу. И за всю войну не было такого случая.
— А, Максим!
На заводе быстро узнали, что на первой электропечи подручным сталевара работает девушка. Но всерьез очень немногие принимали это. Шло время, а я не только не помышляла уходить, а даже продвигалась по служебной лестнице, от третьего подручного ко второму, от второго — к первому. Однажды к нам на печь пришел редактор заводской многотиражной газеты «Челябинский металлург» Г. Романов, попросил написать в праздничный номер о том, что мной руководило, когда я бралась за такую неженскую работу, какие у меня планы на будущее.
Заметка получилась небольшая, назвала ее «Мщу за Сталинград». Были там такие строки:
Кто-то с размаху хлопнул его по плечу, Басаргин дернулся и повернулся. Так и есть — Глебов, его манера. Степан Сергеевич Глебов был розов, щекаст, жизнерадостен, и глаза его взирали на мир с непоколебимой уверенностью в своих силах. Он всюду ходил с трубкой, но, разумеется, совсем не потому, что главный редактор \"Красного рабочего\" Оксюкович курил трубку. И авансы за статьи Глебову с легкостью давали, конечно, потому что считали его талантливым, а не потому, что он был вхож в дом Оксюковича на правах кого-то вроде жениха.
«Я сталинградка. Подлые гитлеровские звери разрушили мой родной город. Я решила мстить им за это, мстить стахановским трудом. На ЧМЗ я первое время работала табельщицей в электросталеплавильном цехе. Но меня тянуло ближе к производству. И вот я стала работать у печи. Много труда и энергии пришлось приложить, но они не пропали даром. 27-ю годовщину Великого Октября встречаю как первый подручный сталевара».
— Ну? Что? Как? Вообще? — в присущей ему манере сыпал отрывистыми вопросами Глебов и тут же, не дожидаясь ответа, продолжал: — Слышал новость? О Колоскове?
Когда я согласилась написать в газету, конечно, и не думала, к какому это результату приведет. Просто хотелось рассказать о своих чувствах. А резонанс получился широкий. В газете появились отклики. Авторы их говорили о своей большой любви к Родине и готовности принести как можно больше пользы ей. Токарь Леня Шашков из механического цеха писал, например: «Буду двухсотником». И через несколько дней газета «Челябинский металлург» сообщала, что он выполнил сменную норму на 210 процентов.
— Нет, — хмуро ответил Басаргин.
Взволнованное письмо пришло от вальцовщика стана «800» Николая Куцая: «Вместе со всем народом мы, комсомольцы, советская молодежь, будем работать с еще большей энергией, мобилизуя все силы, чтобы обеспечить полностью Красную Армию всем необходимым для разгрома врага».
Таких патриотических писем в редакцию газеты приходило много.
Колосков был заместителем главного редактора. В августе он ушел в отпуск и должен был отправиться на юг, где его уже ждала отбывшая ранее жена с детьми, но на место назначения не приехал. Среди сотрудников \"Красного рабочего\" ходил упорный слух, что Колосков сбежал к любовнице, но кем она была, никто не мог сказать по причине того, что зам умело скрывал свою личную жизнь.
На заводе гремела слава комсомольско-молодежных фронтовых бригад. Одну из первых создал формовщик сталинградец Иван Лихорадкин. Его и еще нескольких товарищей командировали на Ашинский металлургический завод: им предстояло отлить шесть шлаковых чаш для нашего электросталеплавильного цеха № 1, готовившегося выдать первую свою плавку. Задание было выполнено в срок.
Бригада И. П. Лихорадкина состояла из шести человек, норму выполняла не ниже 220 процентов. Когда один из формовщиков из-за болезни был вынужден оставить цех, бригадир предложил впятером выполнять тот же объем работы. Коллектив поддержал его.
— Нашелся! — Глебов залился счастливым смехом. — Видели его! В Харькове! Там у него пассия… Говорят, певица! И красоточка… Все на месте!
11 января 1944 года в красном уголке прокатного цеха состоялся первый слет стахановцев завода. Бригаде И. П. Лихорадкина — победительнице в заводском социалистическом соревновании металлургов за 1943 год — было присвоено звание «Фронтовая комсомольско-молодежная бригада имени Александра Матросова».
Отличилась и наша сталеварская бригада Михаила Зимина. В первый день своей работы как комсомольско-молодежная она выполнила сменное задание на 143 процента. А к 26-й годовщине Октября мы выдали скоростную плавку — металл был сварен за семь часов, вместо 10 часов по норме.
Басаргин слушал, насупившись, и думал: почему все вокруг считают Глебова ловким малым и вообще молодцом, который своего не упустит, между тем как совершенно очевидно, что Степа — самый обыкновенный круглый дурак. \"А может быть, он именно этим и берет, — мелькнуло в голове у Максима Александровича, — все видят, что он дурак, потому его не опасаются и хвалят, отлично зная ему цену\". Вслед за этим пришла другая мысль, куда менее утешительная: \"Но если он дурак, а я умный, почему я не могу выбить какой-то жалкий аванс? Почему…\"
В канун 27-й годовщины Октября в многотиражке появилось обращение к металлургам Петра Орлова и Семена Леонтьева, работавших на прокатном стане «350». Они призывали заводчан встать на ударную вахту, посвященную всенародному празднику, и ежедневно выдавать сверхплановый металл.
— Степа, — прервал он поток фраз Глебова, который живописал пассию Колоскова, ради которой тот бросил жену и троих детей, так увлеченно, словно пять минут назад видел певицу своими глазами, — мне нужен Поликарп, где он?
Петр Евсеевич Орлов и Семен Илларионович Леонтьев тоже были из Сталинграда, с металлургического завода «Красный Октябрь». Еще до войны стали хорошими прокатчиками. А на ЧМЗ возглавили бригады, которые соревновались между собой. Весь коллектив следил за их трудовым соперничеством. За месяц каждая из бригад прокатала сверх задания более 200 тонн металла. П. Е. Орлов был награжден орденом Ленина, С. И. Леонтьев — двумя орденами Трудового Красного Знамени.
Самым первым на заводе звания Героя Социалистического Труда был удостоен Давыд Иванович Петров. Работал он на стане «350» в первом прокатном. И как работал! У печи действовал виртуозно, другого слова, пожалуй, и не придумаешь. Почти три десятилетия был он сварщиком-нагревальщиком металла. Уже многие годы на пенсии, а прокатчики все еще вспоминают о мастерстве Давыда Ивановича.
Заведующий редакцией носил двойную фамилию Федотов-Леонов, которая ставила Басаргина в тупик — да, впрочем, не только его. Так или иначе, по фамилии заведующего никто не называл, а говорили коротко и просто: Поликарп.
Такой же вот яркий след оставил на заводе другой Герой Социалистического Труда — доменщик Иван Алексеевич Пятигорский.
Из той старой гвардии немногие сейчас стоят у огня. Среди них Иван Александрович Полетаев — удивительнейшей судьбы человек, начинал когда-то работу на Сталинградском металлургическом заводе «Красный Октябрь». С первых месяцев войны ушел на фронт. Воевал и под Москвой, и у стен своего родного города. В Челябинск приехал с нашим эшелоном, осенью сорок второго.
Иван Александрович работал нагревальщиком металла. И сейчас он старший мастер участка нагревательных колодцев третьего обжимного цеха. Человек он творческий, внедрил столько рационализаторских предложений и изобретений, что экономия от них составила не один миллион рублей. Одному из первых на заводе ему присвоено звание «Заслуженный рационализатор РСФСР».
Иван Александрович — почетный металлург, заслуженный наставник молодежи РСФСР. За свой труд награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени, медалью «За трудовую доблесть». «Народным орденом труда» Болгарии — за участие в пуске и освоении прокатных станов Кремиковского металлургического комбината.
— С утра был здесь, — сообщил Глебов. Он сунул в рот трубку, выпустил дым и небрежно добавил: — Он попросил у меня книжку моих рассказов.
Меня радует трудовое долголетие Ивана Александровича Полетаева. И еще радуюсь тому, что на Челябинском металлургическом комбинате в настоящее время насчитывается около трехсот рабочих династий, и самая многочисленная — Полетаевых! Вместе с Иваном Александровичем трудятся его брат, сестры, сыновья, дочери и другие члены славной рабочей фамилии. Общий их трудовой стаж составляет почти 500 лет!
Я часто вспоминаю своих товарищей по военной поре. Мы работали на Победу. И нас на многое хватало. Помню, в марте сорок четвертого первый секретарь Челябинского обкома партии Н. С. Патоличев обратился к комсомольцам и молодежи нашего завода с открытым письмом. Оно было напечатано в газете «Челябинский рабочий»:
Это означало, что Глебов навязал заведующему свою книжку. Степа был косноязычен, не умел придумывать сюжетов и считал, что стряпчий — это повар, но зато у него имелось неоспоримое пролетарское происхождение и три месяца пребывания в Красной армии под конец Гражданской войны. Сейчас, в 1928 году, ему исполнилось 27 лет, и он с энтузиазмом смотрел в будущее, веря, что лично ему оно принесет только хорошее. Максим Александрович Басаргин был на десять лет старше собеседника и весь свой энтузиазм давно растерял. Верил он, пожалуй, только в литературу, которую любил всем сердцем, — но не в литературу Глебовых. Для \"Красного рабочего\" Басаргин сочинял фельетоны, писал очерки, разбирал бы и шахматные партии, если бы ему это поручили. Все говорили, что у него легкий стиль, не подозревая о том, скольких мучений ему стоит эта легкость. Работой своей Басаргин тяготился и по вечерам сочинял комедию, в которой отводил душу. Весной он отнес пьесу в театр, но шел уже сентябрь, а о пьесе не было ни слуху ни духу. Значит, опять убогая газетная работа без надежды напечататься по-настоящему, отдельной книжкой, опять нужда, опять жалобы Вари…
«Ваш завод изготовляет ответственные запчасти к тракторам и шефствует над Багарякской МТС. Областной комитет партии обращается к вам с просьбой — помочь выполнить в срок и качественно заказы сельского хозяйства, усилить деловую помощь подшефной МТС и совхозу».
Помочь труженикам сельского хозяйства — означало обеспечить продуктами питания и рабочих промышленности, и нашу героическую Красную Армию, гнавшую врага с родной земли. Комсомольцы-металлурги на собраниях и митингах обсудили письмо Н. С. Патоличева. Решение принималось одно — конкретными делами ответить на обращение первого секретаря обкома партии.
И он опять не сможет ничем ей помочь.
Молодые металлурги не подкачали. Накануне Первомая комитет комсомола завода рапортовал обкому партии: для подшефной Багарякской МТС изготовлено 7 тысяч штук деталей, из них 3 тысячи болтов разных размеров, 2,5 тысячи шпор для колесных тракторов, 600 шпилек, головок блока и столько же гаек. И все это было сделано в часы, свободные от основной работы.
Удивительное было время, время массового героизма. Челябинский металлургический внес в нашу победу над врагом ощутимый вклад. Потребителями челябинского металла были авиационные и танковые заводы, наш металл шел на самые ответственные детали танков и самолетов. Подсчитано теперь, что в каждом третьем танке и боевом самолете, изготовленных в конце войны, была челябинская сталь!
— Леля, — спросил Глебов у проходящей мимо машинистки в вязаном жилете поверх белой блузки. — Поликарп сейчас не у себя?
Я горжусь, что трудилась на прославленном заводе, на самом переднем крае — в сталеварской бригаде, плавила сталь победы.
Живу я сейчас на Украине, но связи со своим предприятием не теряю. Переписываюсь с родственниками, товарищами, с кем работала в трудные военные годы, с музеем комбината. Они сообщают, как живет мой комбинат, об его успехах. С каждым годом увеличивается вклад Челябинского металлургического гиганта в экономический потенциал страны. И, получая добрую весточку из города моей юности, взволнованно и радостно думаю: «Хороших оставили мы наследников, достойных продолжателей наших дел!»
Выяснилось, что заведующего недавно видели в кабинете Лапина, который руководил отделом \"За оборону СССР\". Лапин, человек с суровым обветренным лицом и колючими глазами, не пользовался в редакции особой популярностью. Он прошел всю Гражданскую, ходил с орденом Красной Звезды, после полученных на войне ранений и контузий хромал на левую ногу и был глуховат. Басаргин подозревал, что Лапин, который воевал по-настоящему, а не три месяца, в глубине души презирает своих коллег, людей в массе штатских и к боевым действиям равнодушных. Когда того требовали обстоятельства, он мог изобразить сердечность, но вообще предпочитал держаться особняком и даже в столовой обычно садился за отдельный стол.
М. С. Гроссман
— Интересно, что Поликарп забыл у Лапина? — спросил Глебов и, не дожидаясь ответа, высказал догадку: — Наверное, от Кострицыной прячется. Небось опять ему скандал устроила из-за своих выкроек.
ВЕЛИКОЕ СОДРУЖЕСТВО ФРОНТА И ТЫЛА
Несколько раз в месяц \"Красный рабочий\" печатал уменьшенные выкройки одежды, и каждый раз происходило одно и то же: места никогда не хватало, в итоге чертеж втискивали на какой-нибудь огрызок в несколько квадратных сантиметров. Рассмотреть пояснения к такому чертежу можно было разве что с лупой, и то не всегда. Это являлось источником постоянных переживаний для создательницы выкроек Кострицыной, которая относилась к своему делу серьезно, обижалась до слез на такое отношение и самозабвенно ругалась с редакторами.
Знаменосец первого полка Московской Пролетарской дивизии, член ее комсомольского бюро, руководитель литературного объединения, Марк Соломонович Гроссман уходит добровольцем на фронт. Война с белофиннами, затем четыре года — «от звонка до звонка» — Великая Отечественная. Писатель газеты 2-й гвардейской армии «В атаку!» (тогда была такая должность), он изо дня в день печатал свои материалы, добытые в боях и на передовой. Последние стихи военного времени подписаны «гвардии майор» и помечены «Берлин, 9 мая 1945 год».
— Поликарп Игнатьевич, ну как вы могли? Вы же обещали! Опять люди жалуются, что ничего не разобрать… Да у вас реклама какого-нибудь \"Ночного экспресса\" больше места занимает, чем мои несчастные выкройки!
Первые стихи и рассказы (как говорит сам поэт, написаны они «в пору юности, постигавшей управление электрокраном») напечатаны полвека назад в газетах и печатном литературном журнале «За Магнитострой литературы». Вместе с Б. Ручьевым, Л. Татьяничевой, А. Ворошиловым, А. Ударовым и другими рабочими-литераторами выступал в клубах, на строительных площадках великой стройки.
— \"Ночной экспресс\" — объявление коммерческое, за деньги, — отвечал заведующий. — Фильм с Гарри Пилем
[67], сверхбоевик как-никак…
После войны М. С. Гроссман вернулся на Урал. Неоднократно избирался руководителем Челябинской писательской организации, Им издано около 40 книг. Награжден орденом «Знак Почета», медалями «За отвагу» (двумя), «За боевые заслуги» и другими.
— Поищем Поликарпа у Лапина, — предложил Глебов, поворачиваясь к Басаргину.
Тридцатого декабря 1941 года меня отыскал посыльный в траншеях Карельского полка 26-й Златоустовской Краснознаменной стрелковой дивизии и передал телефонограмму редактора газеты Северо-Западного фронта «За Родину». На клочке бумаги полковой телефонист записал: «Приказано явиться 31.12.1941 восьми ноль-ноль редакцию газеты».
«Явиться» за сотни верст на полустанок Рядчино, близ Валдая, «к восьми ноль-ноль», по лежневкам и болотам, занесенным снегами Северо-Запада, можно было разве с помощью дьявольской силы или авиации. У меня не было ни того, ни другого. Однако повезло. В тыл уходили аэросани, непрочное сооружение, утыканное пулеметами, и мне удалось забраться внутрь саней.
Максим Александрович предпочел бы идти один, но Глебов увязался за ним. У Лапина они выяснили, что заведующий уже ушел.
Я наивно полагал, что редакция вызывает меня на празднование Нового года, но, оказалось, ждала еще большая радость: на фронт прибыла делегация Челябинской области.
Опускаю подробности встреч с друзьями и знакомыми, совместные поездки на передовую, вопросы, вопросы, вопросы. Значительно важнее дать слово газете «За Родину», чьи страницы воистину были опалены огнем неслыханной, ожесточенной войны.
— Кажется, он сейчас у Должанского, — сказал бывший военный.
Второго января 1942 года газета вышла с «шапкой» на первой полосе: «Красноармейское спасибо, товарищи челябинцы!»
Рядом с заголовком набрано крупным курсивом: «Трудящиеся Челябинской области прислали к нам свою делегацию и эшелон с новогодними подарками. Да здравствуют славные советские патриоты, окружающие горячей любовью и заботой Красную Армию, кующие в тылу победу над врагом!»
Должанский занимался в газете поэтическим отделом и был известен тем, что каждому автору вежливо говорил, что его стихи обещают большое будущее. Но Басаргину приходилось наблюдать и другого Должанского, который так выразительно зачитывал вслух худшие места из графоманских виршей, которые ему присылали, что присутствующие буквально катались от хохота.
В передовице «Одна цель, одна задача» было сказано:
«Товарищи челябинцы, примите наше красноармейское спасибо! На ваши заботы мы ответим новыми делами доблести и геройства. Мы обещаем вам еще сильнее, еще беспощаднее громить гитлеровскую свору, чтобы приблизить день нашей победы!»
На той же первой странице напечатано сообщение:
— Идем к Должанскому, — объявил Глебов, и вдвоем с Басаргиным они покинули кабинет Лапина с портретом Фрунзе на стене.
«Приезд делегации от трудящихся Челябинской области.
Вчера к одной из прифронтовых станций подошел большой эшелон. На покрытом инеем вагоне лозунг: «С новым победоносным годом!» Это прибыли подарки бойцам, командирам, политработникам нашего фронта от трудящихся Челябинской области.
Максим Александрович повеселел, и даже голова у него перестала болеть. Ситуация стала казаться абсурдной, и по писательской привычке он стал прикидывать в уме сюжет: \"Учреждение, затерянное в недрах… ну, скажем, московского небоскреба… Служащие ищут начальника — и никак не могут его найти…\"
В 44 вагонах рабочие, колхозники и интеллигенция Челябинской области прислали героическим защитникам Родины свои новогодние подарки. Среди подарков — мед, уральские пельмени, печенье, мясо, сало, масло, фрукты и вино.
Из первого вагона выходит делегация трудящихся. Она выносит огромного деда-мороза. Этот новогодний подарок фронту несут лучшие люди области — П. Н. Кравченко, отец дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Г. П. Кравченко, депутат Верховного Совета СССР К. И. Айкашов, мастер-стахановец С. С. Яворская, шахтер Г. Н. Карамазин, знаменитый машинист-орденоносец И. П. Блинов и другие.
— Старик, я слышал, ты комедию написал? — донесся до него голос Глебова.
Собравшиеся на вокзале бойцы и командиры радостно приветствовали дорогих гостей из области, где куется грозное оружие для победы над врагом.
Максим Александрович вздрогнул и остановился возле стенда, который доступными средствами призывал к активной борьбе с пьянством. На самодельном плакате из бутылки вылезала зеленая змея и пыталась вцепиться в синего гражданина, нацелившегося эту бутылку выпить. Судя по решительному виду пьяницы, змее всерьез грозила участь быть употребленной на закуску. Между собой остряки Дворца труда называли этот плакат \"Призрак коммунизма\" и \"Чудное виденье\".
Вчера вечером делегация беседовала с членом Военного совета фронта корпусным комиссаром тов. Богаткиным и начальником политуправления фронта бригадным комиссаром тов. Ковалевским.
— Кто сказал… — начал Басаргин.
Сегодня делегация выезжает в части и соединения фронта».
Под этим сообщением стоял следующий материал:
— Леля, — ответил Степа, усмехнувшись. — Сказала, что перепечатывала текст для тебя на машинке… И ты просил никому не говорить.
«Бейте врага еще крепче! Письмо трудящихся Челябинской области.
Писатель уже овладел собой и, как ему казалось, принял безразличный вид.
Дорогие товарищи бойцы, командиры, комиссары и политработники Северо-Западного фронта!
— Ну, слушай… Это так… Первый опыт… Пьесы вообще писать тяжело…
Взоры трудящихся Челябинской области, как и всего советского народа, обращены к фронту, где решается вопрос жизни и смерти народов нашей страны, судьба всего человечества…»
— Я знаю, — небрежно кивнул Глебов. — Сам собираюсь написать одну штучку… Ты куда свою пьесу отнес? К Мейерхольду? В Художественный?
В этом письме от имени трудящихся области говорилось:
— В Театр сатиры.
«Челябинская область дает все необходимое фронту. Страшные для врага могучие танки, минометы, пулеметы, винтовки, мины, гранаты, бомбы, снаряды, патроны, штыки, клинки, алюминий для самолетов, сталь для танков, хлеб для снабжения Красной Армии, уголь для транспорта и военной промышленности — все это мы даем Красной Армии с каждым днем в возрастающем количестве…
— Ну… ну… А что так? Думаешь, там больше шансов? Не, брат. — Только что Басаргин был \"стариком\", и вот уже Степа определил его в \"братья\", не замечая, насколько дико звучат такие перемены. — Дерзать надо. Надо дерзать… Сатира — это что? Мещанский театр, мещанская публика… нэпманы…
Никогда еще история не знала такого единства народа и армии, такой монолитной сплоченности миллионов и миллионов людей, поднявшихся на защиту своего Отечества. В этом единстве — основа наших побед в настоящем, залог еще больших побед в будущем…
Басаргину сделалось скучно. Он отлично знал, почему Глебову хотелось попасть на сцену: театр был золотой жилой, драматурги получали не только гонорар за пьесу, но и отчисления с каждого представления. Именно поэтому в театр рвались все, кто с грехом пополам освоил правила правописания, — и именно поэтому в драматургической сфере так ожесточенно топтали конкурентов, не гнушаясь никакими методами. \"Ну а я? — подумал Басаргин. — Чего же хочу я? Ведь не ради же денег я затеял все это — точнее, не только ради денег… Хотя какая разница — все равно же ничего не вышло…\"
Клянемся вам, наши братья-фронтовики, что челябинцы не подкачают!..
Когда Максим Александрович и его несносный спутник вошли в кабинет Должанского, тот говорил по телефону, время от времени делая заметки на лежащем перед ним листе бумаги. Заведующий редакцией стоял возле окна, засунув руки в карманы. Это был высокий, могучий человек, про которого ходили слухи, что ему довелось одно время быть на Волге бурлаком, чтобы прокормить семью. Он не говорил, а громыхал, и по лицу его, когда он заметил Басаргина, пробежала легкая тень.
Бейте же врага еще крепче, колите штыком, настигайте меткой пулей, разите бомбой, рвите на клочья снарядами и минами, давите танками. От всего сердца желаем скорой и окончательной победы над лютым врагом человечества, над фашизмом.
Примите наши скромные новогодние подарки и наши новогодние пожелания полной победы на фронте, здоровья и сил вам, друзья!»
— Поликарп Игнатьевич, — бодро заговорил писатель, — я согласовал тему с Эрмансом… — Эрманс был секретарем редакции. — Столетие со дня рождения Льва Толстого…
На следующий день, третьего января 1942 года, газета «За Родину» отвела целую страницу челябинцам.
«Клянемся вам, наши братья-фронтовики:
— Темы надо не с Эрмансом согласовывать, а со мной, — прогромыхал гигант. — Это во-первых. Во-вторых… вы меня простите, Максим Александрович, но о Льве Толстом в этом году только ленивый не писал… На кой черт нам сто первый очерк о Льве Толстом? Что он нам дает?
Дадим все для победы над врагом!» — обещала «шапка» полосы.
Басаргин молчал — и не потому, что ему было нечего сказать, а потому, что если человеку надо объяснять значение Льва Толстого, обсуждать с таким собеседником нечего. Должанский бросил на писателя быстрый взгляд и отвел глаза.
Были помещены статьи машиниста-орденоносца И. Блинова, мастера завода имени Д. Колющенко М. Калистратова, знатного копейского горняка Г. Карамазина, мастера Танкограда П. Попова.
Весь «подвал» страницы занимала статья руководителя челябинской делегации секретаря Челябинского горкома партии Н. Шувалова. В ней рассказывалось о героизме тружеников Иванова, Пастушенко, Белякова, Порвеца, Серебрякова, Зубина, Омельченко, о машинисте Челябинского депо Агафонове, мастере завода имени Д. Колющенко Крестьянове, стахановцах завода Шахматове, Калистратове, Гончаренко.
— Да, да… — бормотал он в трубку. — Конечно… это может быть интересно…
Четвертого января газета «За Родину» помещает на первой полосе в отделе «Вчера на нашем фронте» корреспонденцию одного из наиболее оперативных сотрудников газеты А. Розена (Б. Любимова):
«Челябинцы в гостях у бойцов:
— А вы, Максим Александрович, подвели редакцию, — продолжал громыхать заведующий. — Обещали побывать на матче сборной Москвы против сборной Ленинграда, помните? Ну и кто выиграл?
Третьего января ранним утром в Н-ское соединение (в 11-ю армию генерал-лейтенанта В. И. Морозова. —
М. Г.) прибыла группа делегатов от трудящихся Челябинской области, привезшая бойцам новогодние подарки.
— Пять — три, Москва, — бодро пискнул откуда-то Глебов.
В составе группы мастер-стахановец Челябинского тракторного завода тов. Попов, мастер одного из заводов тов. Махнев, инженер тов. Серебряков, рабочий тов. Лавроненко и представитель газеты «Челябинский рабочий» тов. Пьянков. Делегацию приняли представители командования, рассказавшие гостям о героях Отечественной войны, о лучших людях соединения, отважно сражающихся с врагом.
— Я заболел, — мрачно сказал Басаргин.
Вчера же делегаты направились в части, на передовые позиции. Здесь состоялась теплая встреча с Героем Советского Союза Мамедовым и его боевыми друзьями».
— Да, как на футбол ходить, так все больные. — Поликарп Игнатьевич недобро прищурился. — А как авансы брать, так почему-то здоровые…
В этот же день, четвертого января, газета печатает на первой странице, рядом с передовой, стихотворение любимого поэта бойцов Михаила Матусовского «Великая дружба»: