— Отдай в утиль.
И если хозяин пытался доказать старику, что почтарь отлично берёт высоту или идёт с нагона, Карабанов так же сухо, без улыбки, басил:
— Не темни. Плёвая птица.
Придя ко мне, Михаил Кузьмич сначала, для приличия, выпил чашку чаю и тут же, перевернув эту чашку кверху донышком, пошёл на балкон:
— Покажи свой курятник.
Первым, за кого зацепился острым не по возрасту взглядом Карабанов, был Аркашка. Дичок блаженствовал на балконе, греясь под лучами нежаркого весеннего солнца. Он раскинул сильные узкие крылья и положил на асфальт балкона свою длинноносую плосковатую голову.
Михаил Кузьмич даже поперхнулся от возмущения, увидев Аркашку:
— Это что за питекантроп такой?! — дёрнул себя за ус Карабанов. — Ты его, никак, из музея добыл?
Зная деда Михаила не первый год, я промолчал.
Но Карабанова это не устраивало. Смотря на меня в упор прищуренными глазами, он ловко схватил не ожидавшего нападения Аркашку и, грозно раздувая усы, спросил:
— В расход?
Добрейший Михаил Кузьмич, конечно, только пугал меня, и я не испытал никакого беспокойства за судьбу Аркашки.
— Дичок обходит почтарей с нагона, — сказал я деду Михаилу, — и ты напрасно хулишь хорошего голубя.
Этого только и ждал Михаил Кузьмич. Нет, он не стал произносить речей, он не ругал ни клюва, ни головы, ни ног Аркашки, он просто посмотрел на меня взглядом, полным уничтожающей иронии, и неожиданно громко и весело рассмеялся:
— Скотовод ты, братец, а не голубятник!
Это было самое сильное выражение, которое применял в подобных случаях старик Карабанов.
— Погоди, Михаил Кузьмич, — запротестовал я, — не торопись. Верно говорю: у дичка хороший ход. Можешь проверить.
— А и вправду разве? — скосил глаза Карабанов. — В голубях-то я ни шиша не смыслю. Поучиться, что ль?
Не переубедить бы ни за что упрямого старика, да тут подоспел дядя Саша.
— Здравствуй, Михайло, — сказал он, пройдя на балкон. — Всё шумишь?
Вдвоём с дядей Сашей мы быстро одолели Карабанова.
— Ладно, кидайте вашего питекантропа, — хмуро согласился дед Михаил. — Поглядим, что он за птица такая.
Я сбегал за Пашкой Кимом, и тот в полчаса отвёз Аркашку и двух почтарей далеко за город, в степь.
Через пятнадцать минут Аркашка появился над голубятней и, вытянув длинную шею, совершил круг почёта, как справедливо назвали его полёт по кругу собравшиеся внизу мальчишки.
Вместе с ним сели подошедшие почтари.
— Случай! — безоговорочно заявил дед Михаил. — Дичок — плёвая птица.
— Я могу доказать тебе, Михаил Кузьмич, — сказал я Карабанову, — что быстрый и точный ход дичка — не случай. Хочешь?
Дед Михаил, уверенность которого теперь несколько поколебалась, не хотел, однако, сдаваться и всё ещё хорохорился:
— Не докажешь, и никто не докажет.
Я предложил для опыта Аркашкину родню. На чердаке четырёхэтажного дома, неподалёку от нас, живут полудикие голуби-сизаки. Мы выловим на чердаке десять птиц и выпустим их за сто — сто пятьдесят километров от города. Если в тот же день все десять птиц прилетят на свой чердак, то совет в составе дяди Саши и Витьки Голендухина разжалует деда Михаила из чина «голубятника» в чин «скотовода». Если никто из голубей или хотя бы часть их не вернётся, то, что ж делать, нелестное звание будет получено мной.
Дед Михаил заколебался. Он был великий любитель поспорить, но рисковать именем лучшего голубятника в городе казалось ему страшноватым.
— Ничего не выйдет, — заворчал он, пытаясь как-нибудь прекратить неприятный разговор. — Дикари друг на друга, как копейки, похожи.
— Мы их пометим, — сказал я деду Михаилу. — Это нетрудно сделать.
Карабанов махнул рукой:
— Давай! Только потом не пятиться.
Последнюю фразу он явно произнёс для устрашения противника.
Ребята в четверть часа наловили нам десять сизаков. Закрыв окно чердака, мальчишки напихали в пазухи дикарей и принесли нам. Затем мы уговорились с Карабановым: завтра, в воскресенье, Пашка Ким отвезёт голубей на электричке за сто тридцать километров и выбросит их там.
Вечером мы пометили всех дикарей. У одного косо подрезали хвост, другому привязали на ногу цветной лоскутик, третьему покрасили несколько перьев. На большом листе бумаги были нарисованы контуры десяти голубей, и на каждом из них стояла та же метка, что и на живой птице.
Утром, придя ко мне, дед Михаил внимательно осмотрел всех сизаков и кивнул Пашке:
— Можешь ехать.
Через пять с половиной часов после отъезда Кима мы вышли на балкон. Здесь были дед Михаил, дядя Саша, Голендухин. Под балконом и на чердаке дежурили добровольцы, человек семь. Мальчишки уже знали об испытании дикарей.
В шесть часов вечера с юга стремительно подошли три сизака. Голендухин зачеркнул на листе бумаги три голубиных контура с соответствующими метками.
Ещё через полчаса пришли два дикаря. Потом долго летели немеченые птицы. В восемь часов показались ещё пять наших сизаков. Все десять птиц в тот же день вернулись на свой чердак.
Дед Михаил покосился на Голендухина и дядю Сашу и спросил:
— Как меня теперь величать-то будут? Курятником?
— Скотоводом, — беспощадно сказал дядя Саша, любивший в споре прежде всего точность.
— Да нет, — поспешил я успокоить Карабанова, — никто никого никак называть не будет. Просто я хотел, чтоб ты убедился в лётных качествах дикарей.
Помолчав, дед Михаил грустно поинтересовался:
— Ты как узнал, что дички хорошо к дому идут?
— Никак, Михаил Кузьмич. Мне, как и тебе, известно, что дикие птицы проходят большие расстояния во время весенних и осенних перелётов. Иные из них летят за тысячи километров. Сизак, конечно, не совсем дикарь. Но и пролететь меченным нами птицам надо было всего сто тридцать километров.
— М-да, — пробурчал дед Михаил. — Ловко я в скотоводы попал!
Однако всем уже стало жалко ворчливого, но доброго старика, и Витька Голендухин сказал, стараясь скрыть улыбку:
— Весь город знает — лучшие голуби у деда Михаила.
— Да? — спросил Карабанов и, горделиво выпрямив грудь, раздув седые, обкуренные усы, заключил: — Иначе и быть не может!
ГОЛУБЬ, ОБЛЕТЕВШИЙ ВЕСЬ МИР
Голубь, облетевший весь мир
— Хорошо. Садитесь, юнги. Я расскажу вам об этом голубе — о голубе, облетевшем весь мир.
Даже не так. Мы расскажем о нём друг другу. Каждый из нас поведает всё, что он знает о замечательной птице.
У этого рассказа пока нет конца. Это ничего. У вас жизнь ещё впереди, и вы, конечно, узнаете, какой будет конец.
Согласен. Первую историю я расскажу сам.
Итак, начнём. Назовём эту историю:
Голубь художника Пикассо
Много лет назад жил в Барселоне художник-анималист.
Анималисты рисуют животных. Но больше всего старик любил изображать голубей.
Это нам легко понять: мы с вами очень любим птиц.
Я не знаю, держал ли в детстве старый художник голубей. Думаю, держал. Хорошо можно нарисовать только то, что хорошо знаешь. На базаре иногда продают коврики из клеёнки — там голуби похожи на рыб с крыльями. Конечно, и талант нужен. Но и талант без знания — мыльный пузырь.
Старый художник мастерски рисовал голубей. Он любил изображать их, и у каждого нарисованного им голубя был свой «характер», своя повадка.
Но всему бывает конец, юнги. Глаза у старика стали плохо видеть. Начали дрожать руки. Ножка голубя — тонкая работа — в рисунке уже не получалась у него как следует.
Задумался художник: пришла старость. Тогда позвал он своего сына и сказал ему:
— Пабло, мальчик мой! Я учил тебя, доверял тебе мою кисть. Пришло время заменить отца у мольберта.
Старик подумал и поправился:
— Помочь отцу у мольберта.
Всё-таки страшно было художнику отступать перед старостью, да и за сына боялся: сумеет ли?
Пабло превосходно нарисовал лапку голубя. Потом ещё одну и ещё. И тогда отец сказал:
— Сынок! Благословляю тебя и передаю тебе в наследство свою профессию. Теперь мне не страшно умереть.
...Прошли годы. На трибуну Второго Всемирного конгресса сторонников мира поднялся знаменитый художник Пабло Пикассо. Он оглядел зал — сотни людей всех цветов кожи, почти всех языков Земли, людей разных взглядов и убеждений, людей, объединённых одной целью: борьбой за мир. И он сказал залу вот что:
— Дорогие друзья! Позвольте мне в начале этого замечательного собрания поделиться с вами одним личным воспоминанием...
И он рассказал о старом художнике, своём отце, о том, как однажды доверил старик кисть своему сыну и как сын нарисовал белую птицу — Голубя Мира.
— Как велика была бы радость отца, — промолвил художник, — если бы он ещё жил теперь и узнал, что мои скромные голуби облетели весь мир!
— Я за жизнь и против смерти! Я за мир и против войны! — сказал Пабло Пикассо, сходя с трибуны, над которой висело изображение белого голубя, нарисованного им. Голубя Мира, за рисунок которого художника наградили Международной премией мира.
* * *
На этом, юнги, можно закончить маленький рассказ о старом художнике из Барселоны, и его сыне Пабло, и о белом голубе, облетевшем весь мир.
Почему же всё-таки Пикассо выбрал для своего рисунка голубя? Почему миллионы людей на всём земном шаре поверили в эту эмблему?
Пусть дядя Саша, и Николай Павлович, и дед Михаил, пусть каждый из вас, юнги, постарается ответить на этот вопрос.
Хорошо, взрослые выйдут на балкон покурить, юнги пусть тоже подышат свежим воздухом и вспомнят разные случаи и истории, которые могут служить ответом на вопрос.
* * *
...Ну, кто хочет взять слово? Ты, Виктор? Отлично. Ты хочешь рассказать о голубе, прожившем почти всю жизнь в цирке? Мы слушаем. Пожалуйста, пусть этот рассказ называется:
Крыльям нужна свобода
— Кто из вас бывал когда-нибудь за кулисами цирка? Никто? Вот жаль. Там много интересного. Но не о львах и слонах, не о лошадях и собаках хочу я вам рассказать, а о голубях.
Голуби эти совсем не артисты цирка. А почему ж тогда небольшие фанерные или сетчатые ящики с птицами стоят за кулисами и о голубях очень заботятся люди? Вот я об этом и хочу рассказать.
У одного из артистов — знаменитого Ван Шули — тоже был такой сетчатый ящик, и в нём жили птицы редких пород и сказочных раскрасок. Были там дутыши, белоголовые воротникастые голуби, чубатые бухарские птицы, огромные драконы и совсем маленькие омичи.
И среди других птиц жил голубь, у которого было длинное имя — Парус в час заката. Ван Шу-ли очень заботился об этом голубе — таком ярко-красном, будто внутри у него всегда горел ровный, сильный огонь.
У этого голубя было стройное длинное тело, сильные крылья, на круглой головке — небольшой чуб.
Много лет по многим странам возил с собой Ван Шу-ли своего любимца. Устанет во время репетиций, кончит работу на манеже — и идёт к ящику и сидит там, возле голубей часами. Отдыхает от забот, думает о жизни или вполголоса поёт протяжные песни своего народа.
Среди пёстрых и красивых, как в сказке, птиц Парус в час заката не выделялся своей окраской. И всё же Ван Шу-ли любил этого голубя больше других. Часто, выступая в иностранных цирках, вдали от родины, артист тосковал о Китае, и Парус в час заката напоминал ему о доме, о семье, которая тоже очень любила этого голубя.
Ван Шу-ли говорил птице:
— Я очень виноват перед тобой, Парус в час заката. Я лишил тебя, мой бедный друг, крыльев: ведь голубь в неволе всё равно что без крыльев. Крыльям нужна свобода, а не клетка, если даже в этой клетке хорошо кормят. И всё-таки я не могу отпустить тебя на волю, Парус в час заката. Я старый и слабый человек, ты нужен мне для отдыха и маленьких радостей, для того, чтобы старый бродяга — это я говорю о себе — не забывал своего дома. Потерпи ещё немного, мой верный друг! Мы скоро вернёмся в Китай.
Голубь смотрел на своего хозяина большими тусклыми глазами и печально кивал головой. Может быть, это он от старости: плохо уже держалась головка на гордой лебединой шее огневой птицы.
Весной голубь тяжело заболел. Целыми днями он лежал в углу ящика, почти ничего не ел, даже коноплю, которую, как вы знаете, голуби очень любят.
Обеспокоенный Ван Шу-ли пошёл искать ветеринарного врача и привёл его в цирк. Доктор посоветовал добавлять в корм минералы, сказал что-то о строении костей и простился.
Парус в час заката умирал. И в эти последние часы своей жизни он неожиданно стал рваться из ящика.
Тогда Ван Шу-ли вынес птицу на воздух, несколько минут гладил и ласкал её. Потом разжал ладони.
Видели вы когда-нибудь, как печально обвисает на лодке парус в час затишья? Но вдруг ветерок зарябит волну, пронесётся с лёгким вздохом по морской глади — и вот уже трепещут, наполняясь воздухом, белые крылья лодки. Ещё мгновение — и она, медленно тронувшись с места, уже несётся, всё ускоряя бег, в голубой простор.
Так случилось и с голубем. Парус в час заката медленно поднял голову, выпрямился на ладонях артиста, помахал крыльями и бросился в воздух.
Тяжело двигал он крыльями, облетая круг над цирком. Ещё круг и ещё. Набрал высоту и уже стремительно понёсся в сторону. Вскоре он исчез из вида, и Ван Шу-ли со смешанным чувством сожаления и радости вернулся в цирк. Потом старый артист не раз ходил на голубинку: всё хотел найти огневого чубатого голубя. Но на базаре таких не было.
Парус в час заката опустился в тот же день на голубятню маленького мальчишки и почти сразу запел гортанную песню красной голубке с бантиком на груди.
А вы всё удивлялись, откуда это у мальчишки появился такой голубь — птица из далёких краёв. Теперь огневой голубь прекрасно летает и выводит детей — таких пунцовых, будто внутри у них всегда горит ровный яркий огонь.
Прав был старый добрый Ван Шу-ли: крыльям нужна свобода!
* * *
— Твоя очередь, Николай Павлович. Как назвать историю, которую ты хочешь нам рассказать?
Пусть так и будет:
Верное сердце
— Жил, ребята, голубь. Звали его Горный Снежок. Можно догадаться, почему так звали: самый чистый снег на горах, на каменных вершинах.
Вырос Горный Снежок в голубятне у старика Антипыча.
Все ребята знают Антипыча — маленького, худенького, с тощей бородкой.
Всё у него маленькое, тоненькое: и рост, и голос, и ручки, и ножки. Вот только глаза — большие, блестящие. Вечно в них прыгают озорные чёртики. Прищурятся эти глаза, и засмеётся Антипыч тоненько, весело, заразительно.
Есть у нас такие старики в России: сушат и гнут их годы, секут и белят волосы, а душу — нет! — не могут ни побелить, ни засушить.
Идут эти старики по жизни весело, ни на что не жалуясь до самой смерти, а когда умирают, люди сокрушаются и разводят руками:
— Экая беда, ведь совсем молодым помер!
Вот таков Антипыч, девятый десяток ему идёт, а нет лучшего друга и любимца у мальчишек во всём нашем районе.
А немалая причина этому — привязанность старика к голубям.
— Иные охоту любят, иные вином грешат, — признавался Антипыч мальчишкам, — а мне голуби — и хмель, и игра, и всё тут.
Горный Снежок был гордостью и славой Антипыча. Да и как не гордиться старику белым почтарём! Нет во всей голубятне сильнее птицы, чем Горный Снежок, но не было ещё случая, чтобы кого-нибудь обидел белый почтарь, чтобы отогнал он от корма слабых птиц или занял чужое гнездо.
Антипыч страстно увлекается нагоном голубей. Смотришь, взял в воскресенье плетёную корзинку с такой же плетёной крышкой или фанерный садок, устроил туда голубей и спешит на вокзал, к электричке.
Слезет на какой-нибудь маленькой станции и — нет! — не выпускает сразу птиц, а идёт в ближайшую деревню, в сельсовет, и попросит там написать ему бумажку.
И сельсоветский писарь, с улыбкой посматривая на седого маленького старика, напишет ему что-нибудь такое:
«Дана настоящая справка Семёну Антиповичу Макогоненко в том, что он, Макогоненко С. А., выпустил на станции Кукшик в 12 часов 30 минут сего дня двух голубей, из коих один, по имени Горный Снежок, имеет кольцо с номером 456, а второй, без имени, — другое кольцо с номером 5162. Что печатью и подписью удостоверяется».
У Антипыча дома — специальная коробочка, и в ней хранятся такие бумажки, множество таких бумажек. В торжественные минуты старик открывает коробочку и показывает бумажки ребятам, зорко следя, чтобы кто-нибудь из гостей не помял или не порвал дорогих для него справок.
Почти во всех бумажках значится имя Горного Снежка или номер на его кольце — 456.
А какая огромная тяга у белого почтаря к дому! Пока ещё наука не объяснила с полной точностью, как находят голуби дом: то ли они ориентируются по магнитным волнам земли, то ли ещё как, — и не об этом речь веду. А о другом: есть голуби, для которых всякий дом хорош, а этот почтарь ещё пискуном носился над городом — свою зелёную голубятню искал. Вернётся с нагона, залезет в гнездо и даже перья топорщит от радости — нашёл!
Значит, верное сердце у птицы. А кто же не полюбит голубя, у которого верное сердце!
Как-то летом собрался Антипыч на тёплый курорт, и пришла старику мысль взять Горного Снежка с собой.
Узнали об этом мальчишки, пришли к старику и стали ему говорить:
— Не бери, Антипыч. Загубишь голубя.
А Антипыч отвечает:
— Не загублю. Придёт птица домой, это я уж вам верно говорю.
И запрыгали в глазах у старика озорные чёртики. А раз так — мальчишки уже знали это — не переубедить его.
Уехал старик на курорт.
Прошёл месяц, нет Горного Снежка. Уже вернулся Антипыч из тёплых мест, а голубя всё нет.
Видят ребята — заскучал старик, ходит маленький, горбится, будто вспомнил вдруг, что девятый десяток идёт ему, а никого у него нет: ни детей, ни внуков — всех война забрала.
Мальчишки и так и этак помочь ему хотели. То без меры хвалили остальных голубей Антипыча, то приводили примеры, как самые лучшие птицы не возвращались с ближнего нагона. А один мальчишка даже ругать стал Горного Снежка:
— Не жалей его, Антипыч. Ничего в нём хорошего не было!
Посмотрел старик с укоризной, сказал:
— Ты Снежка не ругай. И лисой жить не учись. Не надо.
А ещё через месяц, в воскресенье, прибежал к старику запыхавшийся мальчишка, стал как вкопанный перед Антипычем — слова сказать не может.
— Ты что? Или беда какая случилась?
— Да нет, нет, какая там беда! — лопочет мальчонок, а сам глаза в сторону отводит.
Посмотрел старик пристально на мальчишку, нахмурился:
— С Горным Снежком беда, что ли? Говори, не тяни душу!
— Так вы уже знаете? — вздыхает парнишечка и лезет за пазуху. Достаёт он из-за пазухи белые голубиные крылья и две лапки, на одной — кольцо с номером 456.
— Спасибо тебе. Уходи, — сказал Антипыч, взял крылья и лапки голубя и заперся у себя в домике.
А к вечеру старик как-то ожил и стал выпрямляться. А почему — об этом скажу потом.
Вскоре все голубятники уже знали о подвиге птицы. Каждый старался сказать старику приятные слова. И в самом деле, не каждый голубь прилетит домой за шестьсот километров.
Все говорили о Горном Снежке так, будто он жив и сам прилетел в свою родную голубятню.
А вы знаете, ребята, что дело было совсем не так.
Отец мальчишки, того, что принёс Антипычу крылья и лапки Горного Снежка, с утра поехал в лес. Поохотиться. Увидев ястреба-тетеревятника, летевшего с добычей, ударил по нему из ружья.
В лапах у мёртвого хищника охотник и обнаружил истерзанного голубя. А на ноге у птицы — кольцо. Отрезал охотник крылья и ножки голубя, привёз сыну:
— Не простая это птица. Может, дружков твоих?
Вот теперь, пожалуй, самое время сказать, почему ожил и выпрямился Антипыч. Дело, как понимаю, в том, что очень верил старик в своего голубя, верил, что он вернётся. А раз не вернулся Снежок, значит, изменило сердце, забыл он свой дом.
«Лучше бы он погиб в пути, — думал, верно, в те минуты Антипыч. — Слава осталась бы на земле о птице».
И потому, когда мальчик принёс ему крылья и лапки голубя, не только одна печаль уколола старика. А ещё и гордость понемногу стала согревать его: нет, не забыл Горный Снежок своего дома! Пусть погиб, но — невдалеке от него!
Когда совсем стемнело, Антипыч, окружённый мальчишками, вошёл в свою комнату и решил осмотреть крылья голубя.
И как охотник по следам зверя может прочесть все извилины его пути, так и Антипыч мог рассказать, что случилось с Горным Снежком в эти последние два месяца его жизни.
Вот что рассказал Антипыч:
— Может, на полпути к дому настигла первая беда птицу. Потому говорю — на полпути, что устал уже голубь. Не то ушёл бы от разбойника.
А попал Снежок в когти к малому соколку. Поранить поранил кобчик голубя, да и сам, видно, выдохся. Вот, глядите, на правом плече отметины старые, заросшие.
Теперь сюда смотрите — на левом крыле следы от связок.
Значит, понял Снежок, что не добраться ему, раненному, до дома, остановился в чужой голубятне — подлечиться, сил набраться.
Там его подвязали — не сильно, полагаю, — всё же больная птица. Окреп он немного и полетел дальше. Но далеко ли в связках уйдёшь? Пришлось ему опять прибиться к чужому дому.
Снова взгляните на правое крыло: нет следов от связок. Перо чистое, белое. Выходит, новое перо. Вот и соображайте — обрывали его во второй голубятне. И ушёл он оттуда только тогда, когда новые перья выросли.
Сильно измучила голубя дорога, а всё же тянул он на родину. Вело его верное сердце, давало силы переносить все невзгоды и испытания.
И вот, совсем близко от дома, от меня, взял ослабевшую птицу воздушный бандит — ястреб-тетеревятник. Так это вышло, ребятки.
И все мальчишки сошлись на том, что Горный Снежок — прекрасный голубь.
Пусть погибла смелая и сильная птица, — сказал Николай Павлович в заключение, — пусть не долетела она до дома, где родилась и выросла, но своим подвигом сказала она всему миру: «Любите свой дом, свою родину, стремитесь к ней через все преграды и опасности. И если даже погибнете, вас всегда помянут душевным словом за вашу твёрдость и верное сердце. Добрая память героям!»
* * *
Закончил свой рассказ Николай Павлович и на деда Михаила посмотрел.
— Давай, Михайло Кузьмич. Твоя очередь.
Погладил дед Михаил седые, немного обкуренные усы, медленно трубочку свою запалил, посмотрел на ребят хитро:
— Ладно, за мной дело не станет. А название моей истории:
Вот так и надо любить!
Близко ли, далеко ли, жила-была одна голубка и звали её Девочка с бантиком. А звали её так потому, что на чистой белой её грудке красовался бантик — будто вихорёк оставил здесь свой след.
Выбрала себе Девочка с бантиком простого синего голубя по имени Василёк. Сама выбрала.
С тех пор как Василёк и Девочка с бантиком сказали на своём голубином языке друг другу слово «люблю», они не могли уже жить порознь. Слетит Василёк на землю покопаться в палисаднике, поискать там какое-нибудь зёрнышко или песчинку — сейчас же слетает вниз и голубка. Увезёт хозяин Василька в плетёной корзинке — выпустит его где-нибудь далеко от дома, а Девочка с бантиком места себе не находит: то над крышей носится, высматривает своего голубя, то спешит в гнездо, откуда Василёк исчез, то грустно ходит по голубятне и протяжно плачет.
А Василёк, как только прилетит с нагона, не бросается к корму или к воде, как другие голуби, а тотчас свою подружку ищет. И вот уж они заходят друг возле друга, вот уж заворкуют нежно и весело, вот уж смотрят друг на друга во все глаза да пёрышки друг у друга на головках причёсывают!
А вы знаете, конечно, что голубятники подбирают пары птиц по цвету и породе. Сажает хозяин голубя и голубку в ящик и держит их там до тех пор, пока они не станут друг дружке голубиные слова говорить. Девочка с бантиком, как я вам сказал уже, сама выбрала Василька. И хозяин с этим мирился, пока у него не было для голубки такого же белого бантового голубя, как она.
Но вот купил наконец хозяин на базаре великолепную белую птицу: бельгийского почтаря. Ох и красив был бельгиец! Весь белый, будто первая пороша его обсыпала, носил он на гордо изогнутой шее маленькую круглую головку с огромными чёрными очами.
Шёл хозяин с голубинки и песни пел от радости: вот будет отличная пара его любимице, его Девочке с бантиком. Но получилось всё наоборот.
Посадил хозяин голубку и почтаря в ящик. Прошёл день. Заглянул хозяин в ящик и видит: забилась Девочка с бантиком в самый угол, дрожит, крыльями хлопает, не подпускает бельгийца к себе.
«Ладно, — думает хозяин. — Пройдёт время — забудет голубка своего Василька, полюбит бельгийца».
Ещё день минул, а в ящике всё то же: бельгиец злится, на Девочку с бантиком наскакивает, клюнуть её норовит. Да голубка-то не из трусливого десятка — за себя постоять умеет!
Ещё сутки долой, а в ящике всё война. Скажи ты, наказание какое!
«Я так сделаю, — думает хозяин, — рассажу голубей по разным гнёздам. Наскучаются они по ласкам, тогда другой разговор будет».
Сказано — сделано. Сидит Девочка с бантиком одна в гнезде и плачет:
«У-у-у-у-у!..»
А бельгиец в другом гнезде о дверку бьётся: к голубке тянется. Да и о свободе соскучился: посиди-ка столько взаперти!
А хозяин своё дело знает, жалости не поддаётся: пусть посидят!
Ещё я забыл сказать, что Василёк тоже в неволе сидит, чтоб не мешался.
Вот ладно. Проходит время — может быть, целая неделя, — берёт хозяин белого почтаря и сажает в гнездо к Девочке с бантиком.
«Теперь-то вы у меня по-другому запоёте, — думает хозяин, — теперь вы у меня шёлковые будете».
И то ведь известно каждому из нас: одиночество для голубя — нож острый... Старые голубки и те не выдерживают такую пытку, начинают кланяться голубям. Не успел хозяин дверку закрыть за белым почтарём, как кинулась голубка на бельгийца, клюнула его раз, клюнула два да ещё вдобавок крылом ударила:
«Вот тебе, вот тебе, постылый!»
— Ах чёрт, какая несуразица получается! — обозлился хозяин. — Ладно, сидите в гнезде хоть месяц, хоть два, пока не образумитесь. Вот вам корм, вот вам вода — не помрёте.
Каждый день заглядывает хозяин в гнездо. А там ничего хорошего: голубка в одном углу, голубь в другом.
Месяц прошёл, второй кончается, и не выдержал хозяин, стало ему жалко и почтаря заморского и свою маленькую белую голубку.
Посмотрел хозяин гордо на Девочку с бантиком, поблагодарил её в душе за твёрдость и постоянство.
— Ладно, — говорит, — не буду я тебя больше неволить, красавица, иди к своему Ваське Васильевичу.
И выпустил белую дорогую голубку к простому синему голубю.
Бог ты мой, как они тут запели, как заходили друг возле друга, как миловались!
А хозяин сидел на балконе, попыхивал трубкой и приговаривал:
— Чистый патефон! Это — музыка!
Вот так и надо любить, ребятки: выбирать по сердцу, и верность хранить до самого конца! — закончил свой рассказ Михаил Кузьмич.
И все посмотрели на меня, как мне показалось, с осуждением за то, что я так долго мучил славную маленькую голубку, разлучив её с Васильком, потому что и юнги и взрослые хорошо знали мою любимицу.
* * *
Этот рассказ без конца. Каждый может добавить к нему что-нибудь своё. К рассказу о белом голубе, облетевшем мир.
Белый голубь, парящий над всеми странами земного шара! Птица Мира, большой человеческой радости, — кто сегодня не знает её на Земле?
От океана к океану — наше Отечество. Где, в каком самом глухом уголке нашей страны, не любят белого голубя!
Мне пришлось много ездить и ходить по своей стране, довелось быть во многих странах. И я видел, как видели это все, у кого глаза не застланы ненавистью, как люди любят мир, берегут его, борются за него.
И каждый из нас, таких, как я, дядя Саша, дед Михаил, «юнги», все мы, кто держит и любит голубей, испытываем чувство гордости оттого, что прекрасная белая птица, облетевшая весь мир, — родная сестра наших голубей.
И утром, уходя на работу, мы выпускаем из голубятен своих птиц и говорим им:
— Доброго утра, голуби! Доброго утра, друзья!
Виталий Бианки.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
И я не обманулся: правдивые рассказы Марка Гроссмана подлинной поэзией осветили страстное дело г о л у б и н о й о х о т ы.
Немалую для себя пользу извлечёт внимательный читатель из этой книги. Узнает про ч у д о п т и ч ь е г о п е р а и другие маленькие птичьи тайны — загадки природы. Услышит про п о д в и г и н а ш и х к р ы л а т ы х г е р о е в. Удивится неслыханной в е р н о с т и м а л е н ь к и х с е р д е ц. Поймёт, почему голубь — именно г о л у б ь и г о л у б к а из множества прекрасных птиц — заслужили неизменную тысячелетнюю любовь человека. Почему в наше утреннее время чудесная эта п т и ц а - р а д о с т ь стала символом Мира.
В рассказах Марка Гроссмана много мужественной любви к его маленьким героям. Сердцем поэта он раскрыл в них красоту жизни, мимо которой равнодушно проходят люди незаинтересованные, скучные.
Особо хочется отметить показанный им в этой книге о голубях чудесный росток новой жизни. Оказывается, в нашей стране в наше время даже «крысиные хвостики» не стесняются любить голубей и, бывает, взрослый дяденька, мечтая завести себе стаю, вынужден опереться в этом деле на семейный авторитет эдакого «крысиного хвостика» — своей дочурки (рассказ «Как у нас появились голуби»). И кажется нам, у всякого пожилого читателя, кто в детстве слышал скрипучий голос Козла, слёзы навернутся на глаза, когда прочтёт он, как сдалась старуха Ниловна в своей нелюбви к голубям, покорённая преданным сердцем Синехвостой — дочери Верной.
Ясно: если сердца всех простых людей будут полны горячей любовью к своему дому, к родине своей, то скоро всем проповедникам завоеваний чужих домов, чужих родин придёт конец на всём земном шаре.
Так пожелаем «Птице-радости» Марка Гроссмана облететь весь мир!
В и т а л и й Б и а н к и
Выходные данные книги
Дата последней редакции электронного текста: 18.02.2005
О найденных в тексте ошибках сообщать почтой: vgershov@pochta.ru