Я села, гадая, что это может быть за поручение.

Голос его ломался. Мутация наступила у него перед отъездом в коллеж. Но не просто ломался, а срывался, звучал хрипло. Слезы уже не увлажняли его голос, которые он мог долго, молча сдерживать. Только откашливался после того, как что-нибудь произносил.

– У меня в этом городе одноклассник живет. Галактионов Сергей Сергеевич. В школе мы с ним не то чтобы дружили, играли в одной команде. Что ты ухмыляешься? Я, между прочим, неплохим спортсменом был… пока сто двадцать килограммов не наел. – Тут он с тоской посмотрел на контейнер с кашей. – Короче, мы не друзья, скорее приятели. И не виделись лет двадцать с последней встречи выпускников, и вдруг он ко мне обратился. Беда у него случилась. Человек он богатый, ну, или состоятельный, тут уж как посмотреть. Преуспевающий бизнесмен, одним словом. Вот кто-то и решил на нем заработать. Жену похитили, потребовали выкуп. Он заплатил.

Пресенсия тоже не смотрела на сына. Она понимала, что ему этого не хотелось, иначе бы разговор лишился своей искренности. Она старалась сдержать волнение, сохранить спокойствие, сидя в кресле и сложив руки на складках своей юбки.

– А жену не вернули? – спросила я, продолжая гадать, чего от меня хочет мое начальство.

– Вернули. Но… Короче, на месте все увидишь.

— Сначала он потерял сознание. Но потом открыл глаза и увидел меня. Его голова лежала на моей руке. Я заговорила с ним. И сказала ему, что пришла \"скорая помощь\". Все полтора часа, пока он находился в пункте \"Скорой помощи\"...

– Что значит «увижу»? – нахмурилась я.

Асис не спросил: \"Понимал ли он, что умирал?\" А обернулся к ней и посмотрел: в его глазах застыл немой вопрос. Она встретила его скорбный взгляд и не отвернулась.

– То и значит. Он, само собой, хотел бы этих мерзавцев найти. А у тамошних ментов, как видно, никаких зацепок, или просто спустили дело на тормозах. Жену-то вернули. Вот он и обратился ко мне за помощью.

— Я попросила дежурного врача послать за священником. Мне было все равно, за каким именно, лишь бы он оказался поблизости. Пришел францисканец. Позже он придет сюда и сможет рассказать тебе все о самых последних минутах, потому что он был рядом с твоим отцом, когда тот умер.

(Ты ждал утешения от меня, ты хотел, чтобы я на свой лад успокоила тебя насчет его смерти. Дала тебе понять, что не могла находиться с ним в той комнате. Ты хотел сказать: \"Если бы ты находилась рядом с ним, мать, ему не смогли бы отпустить его грехи\". Даже через века я никогда не простила бы тебе этой минуты, Асис. Хотя ты мой сын...)

Она встала и вышла из комнаты. Асис не подумал: \"Я причинил ей острую боль, я оскорбил в ней ее материнское достоинство. Она все это время вела себя героически\".

– Вы-то чем можете помочь?

Он погрузился в эти последние минуты, перестраивая их и сам воздвигая — он, сын Пресенсии, — в себе здания, просторный, круглый купол, чтобы поместить в него образ своего отца.

– Да ничем. Знакомых среди их полицейского начальства у меня нет. Но человек, когда у него такое горе, моих объяснений не поймет. Да и жаль его, в одной команде играли. В общем, поезжай и разберись, что там к чему.

Служанка подошла к Пресенсии:

– Вы ведь это не серьезно? – гадая, с чего ему вздумалось так шутить, спросила я.

– В отпуск хочешь? Тогда сделай доброе дело.

— Идут из суда.

– Я ж не следователь, чтоб похитителей искать.

– Не следователь. Но голова у тебя светлая, ты наблюдательна, и чуйка у тебя есть. Не зря Селиванов с тобой всегда советуется, а он у нас лучший сыщик.

(В тот день, когда состоялось наше бракосочетание в суде, ты не смотрел на меня. Ты сердился. Ты испытывал досаду на то, что должен был совершить. Я не посмела улыбнуться или сделать вид, что вхожу в твое положение. Я села, чтобы первой поставить свою подпись, и подумала: \"Не подписываю ли я свой смертный приговор?\" Я рассеянно выводила букву за буквой, чувствуя свою зависимость от тебя и от того, какое это имело для нас значение. Я сказала Асису — непреклонному Асису, который ни о чем даже не подозревал, потому что находился в моей утробе: \"Мы поступаем так ради тебя, сын мой. Если бы не ты, никто из нас двоих...\" Каждая написанная мною буква, казалось, говорила младенцу: \"Мы защитим тебя, мы будем тебя оберегать\". Ты расписался одним росчерком пера, уверенно. Ты всегда отдавал себе отчет в своих поступках. И после некоторых коротких формальностей и слов благодарности мы удалились. Я заметила, что служащие с удивлением смотрели нам вслед: им показались странными эти новобрачные, которые не смотрели друг на друга, не обмолвились между собой ни единым словом, не обменялись ни единым нежным движением, а шли по коридору суда каждый сам по себе, с хмурыми лицами, словно ненавидели друг друга.)

– Он не советуется. Он клинья ко мне подбивает.

— Сюда. Входите.

– Да ты что? Он же женат. Нарвется на выговор за неподобающее поведение. Позорит, так сказать, честь мундира. Но я в тебя все равно верю.

Она впускала в столовую незнакомых людей. Смотрела, как один из них с блокнотом в руках делал какие-то пометки. Открывала балконные двери, позволяя равнодушным ногам затаптывать последние следы. Видела, как они ощупывали обломки кирпичей.

– Польщена. Если отставить в сторону комплименты, вы от меня чего хотите? Чтобы я создала видимость кипучей деятельности?

— Балкон был в аварийном состоянии. Половину этих балконов следовало бы снести.

Начальство поморщилось.

Один из них нагнулся, осматривая железные брусья, потрогал их.

– Между прочим, очень полезно взглянуть на ситуацию свежим взглядом, со стороны, так сказать. Глядишь, и заметишь то, что тамошние менты проглядели.

– Да кто мне позволит…

— Видите? Обломились, словно стекло.

Расщепленные железные брусья торчали, как деревянные щепки.

– А ты аккуратно. Коллегам не обязательно знать, чем ты там занята. Ну, если только знакомому твоему. У тебя ведь с ним отношения сложились? Вот и поможет, в случае чего. Удостоверение у тебя есть, будет, чем козырнуть при необходимости. Наши люди не особо внимательны, хорошо, если фамилию разглядят. Посмотри, поговори с окружением Галактионова, понаблюдай, глядишь, и зацепочка найдется.

– Глупость все это.

— Будь осторожнее с мальчиком... Не давай ему слишком перегибаться.

— Он еще не достает до верха... И брусья прочные.

– Поспорь с начальством, – гаркнул он, правда, впечатления не произвел. За его добрую душу сотрудники его любили, при этом нередко используя его доброту в личных целях. Вот и я сегодня намеревалась, но, похоже, только усложнила себе жизнь.

– В отпуск хочешь? – ухмыльнулся он.

Вентура рукой проверял их надежность.

Я закатила глаза.

— Видишь?

– Ему-то вы что скажете?

Не выдержали ли брусья, не перевесило ли туловище, не увлек ли он их за собой? Какая теперь разница...

– Что ты, будучи в отпуске, займешься его делом в частном порядке. И пусть его не смущает твой возраст и, извиняюсь, пол. У тебя редкий талант…

— Осторожнее, сеньора.

– Нюх как у собаки, а глаз как у орла, – кивнула я.

Предостерегли ее, потому что она оперлась о торчавший обломок балки.

– Вот именно. Ну, что? Рапорт подписывать?

— Вы согласны, что этот балкон уже обречен, его починить нельзя?

– Полноценный отпуск.

– При необходимости даже продлю. Но уже за твой счет.

Балкон был окончательно обречен, а вместе с ним и самый праздничный, самый любимый уголок в квартире.

– Подписывайте, – сказала я.

Ей хотелось взмолиться: \"Поправьте эти кирпичи, этот кафель, эти балки\".

– Вот это дело. Поезжай прямо сегодня. Я ему сейчас позвоню.

Они что-то измеряли, что-то записывали. Один из них принялся рассказывать об аналогичных случаях:

Я, направляясь в отдел кадров, услышала за спиной:

— На сеньора, который стоял в хвосте автобусной очереди, упал карниз и пришиб его... А два года назад на улице Эмбахадорес обвалилась стена и придавила трех человек. Двоих вытащили из-под обломков, а ребенка разбило в лепешку.

– Таня! – Меня догонял Селиванов, тот самый лучший сыщик. – Привет. – Он подошел и поцеловал меня в щеку.

Она слушала автоматически. Слегка отодвинула в сторонку столик с рукописями и стояла, опершись о стену и скрестив руки.

– Завязывай с этим. Михалыч предупредил: будет строго карать за аморалку.

— Никогда бы не сказал, что отсюда можно столько всего увидеть!.. Там, находясь внизу. .

– За какую аморалку?

Замечательный пейзаж!

– Я ему на тебя настучала.

(Мы искали квартиру вместе, потому что донья Анита едва нас терпела. Свадьба без родных, гражданский брак. Ты не ответил на мой вопрос, а сказал: \"Послушай, Пресенсия, донья Анита просит нас освободить комнату. Она ей нужна. Давай искать квартиру\". Но это было трудно.

Селиванов немного похлопал глазами, гадая, всерьез я это или нет.

– Я ж дружески, – сказал он.

Мы обошли Мадрид вдоль и поперек. Я заметила, что донья Анита почти не здоровается со мной и наверняка отдала какое-то распоряжение своей служанке, потому что та прислуживала мне украдкой... Выражение глаз у нее стало суровое и недоверчивое. Должно быть, она думала: \"Интересно, чем они занимались в комнате?\" Но больше всего, по-видимому, она не могла простить себе своей собственной наивности. Ту неделю она ходила в церковь чаще обычного.

– Женатым дружеские поцелуи запрещены, только рукопожатия.

– Если б ты дала мне хоть малюсенькую надежду, я бы развелся с женой.

Целыми днями торчала в коридоре в мантилье, чтобы столкнуться со мной и громко сказать служанке: \"Пойду помолюсь\". Через неделю мы переехали в пансион и жили там, пока не нашли себе квартиру. Нам ее подыскала Валье. Она изредка заходила навестить меня, когда Вентуры не было дома, и расспросить обо всем. Валье была одной из самых неистовых поклонниц Вентуры.

– Лучше не надо.

Она всегда дожидалась прихода Вентуры в своих вызывающих платьях в обтяжку, без чулок, с подведенными глазами. И сильно надушенная. В присутствии Вентуры обращалась со мной фамильярно, говорила сочувственным тоном: \"Пеке...\" Заставая ее со мной, Вентуpа здоровался с ней и тут же покидал комнату. Я знала, что ему не нравилась эта дружба, но не могла порвать с ней сразу, потому что в свое время она приютила меня, когда я осталась без крова. Наша дружба распалась сама собой, когда Валье поняла, что, несмотря на кажущуюся легкость в наших отношениях, наша жизнь не имеет ничего общего с ее жизнью. По ее мнению, я \"витала в облаках\", а ты \"пребывал в счастливом неведении...\".

– А это что? – кивнул он на рапорт в моих руках.

Но именно она неожиданно помогла нам найти эту квартиру. Она прибежала однажды ко мне в самый разгар утра и сказала: \"Там живут мои знакомые. Они оттуда переезжают и хотят перезаложить ренту. Но просят немного. Если ты не пойдешь сейчас же, то квартира уплывет\". И я пошла с ней. Квартиросъемщики еще находились там, и я попросила их подождать еще пару часов, пока ты вернешься с работы, чтобы мы могли прийти к ним и все уладить. Они увидели меня беременной. \"Такая молоденькая... Совсем еще девочка\".

– С завтрашнего дня в отпуске.

— Мы подождем, — сказал муж.

– С чего вдруг? У тебя же в сентябре?

Это был мужчина средних лет, сальный, с толстыми губами и жирным лоснящимся загривком. Меня удивило, что он заговорщически переглядывается с Валье. Он сказал своей жене: \"Пойду провожу их до двери\". Она его поцеловала. \"Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна. Пресенсия для меня словно родная сестра. И ждет малыша, бедняжка...\" А когда мы шли по коридору, он, не таясь, будто меня нечего было стесняться, — из чего я заключила, что Валье все рассказала ему о нас, — ущипнул ее, а она прижалась к нему. Я испуганно оглянулась назад, а Валье попросила меня: \"Покарауль\". Мне было очень стыдно выполнять такое поручение.

– Остро нуждаюсь в отдыхе. Ладно, пока.

Я отправилась дальше по коридору.

Через полчаса позвонила в автосервис. Моя машина, вопреки обещаниям, готова не была. Можно, конечно, отложить поездку на пару дней, но тут же стало ясно: для меня это слишком большой срок.

Время от времени они что-то говорили вслух относительно квартиры, явно для того, чтобы жена их слышала и ни в чем их не заподозрила. У входной двери они обнялись. Он был таким толстым, распутным, грязным. \"В квартире летом очень прохладно\". Он тискал ее. Валье сдержанно хихикала. \"Отопления нет. Моя жена разжигает жаровню...\" Они целовались в губы, прямо при мне, без всякой совести. И назначили свидание. Я спускалась по лестнице, умирая от стыда. Валье остановилась на самом нижнем лестничном пролете и вытерла лицо носовым платком. Подкрасила губы. \"Я схожу по нему с ума. Он просто чудо\". По тому, как близко располагался дом, в котором жила Валье, от этого квартала, я догадалась, что он оплачивает ее комнату. Вот каким образом он косвенно сослужил нам услугу. . Какая унизительная, гнетущая взаимосвязь! Но я ничего не сказала об этом Вентуре. Главное — нашлась квартира. Мы пришли туда вдвоем. Вентура не сомневался. Он сказал: \"Мне нравится эта улица. И квартал\". А когда увидел столовую, гостиную и пейзаж, который открывался через балконную дверь, то сразу решил: \"Мы с ним не расстанемся\".

Купив билет на поезд по дороге домой, я собрала чемодан и позвонила Косте. Сообщила о своем отъезде.

Он дал задаток, пока мы собирали оставшуюся сумму, чтобы выкупить у хозяина права на нее.

– Мы же договорились, – начал он, но я перебила:

Хозяин вел себя с Вентурой слащаво, учтиво, а на прощание сказал:

– У Субботкина есть новости.

— Вы обязаны этим Валье. Если бы она так не пеклась о Пресенсии... Откровенно говоря, я мог запросить за квартиру больше. Рента очень старая.

– Ты ему все-таки позвонила?

Я почувствовала, что Вентуре не понравилось, что он называет меня по имени.

– И не зря, как оказалось. Он сам намеревался мне звонить. К тому же начальство отправляет меня в командировку. Как раз в этот город. Такие совпадения не зря случаются, согласись.

В подъезде он сказал: \"Эта Валье...\" И я подумала, что он догадывается об истинном положении вещей. И солгала ему: я хотела иметь нашу квартиру.

– Какая еще командировка?

– Обмен опытом.

— Его жена приходится ей какой-то родственницей.

– Послушай, у меня сейчас много срочной работы, но через несколько дней я с ней разберусь. Давай договоримся, что до моего приезда…

– Костя, я еду обмениваться опытом. И заодно поговорю с Субботкиным, и уж точно не хочу создавать тебе проблем.

И вот прошло пятнадцать лет. В декабре было бы пятнадцать лет, как мы поселились в этой квартире. Но эти пятнадцать лет были всей ее жизнью, стоили того, чтобы их прожить.

– Обещай, что будешь звонить мне дважды в день.

— Вы известили хозяина? Нет, она ничего не сделала.

– Утром и вечером, – заверила я.



— Судебный врач приходил?

Я забронировала номер в гостинице «Западная», той самой, где останавливался Егор.

— Да.

Туда я прибыла через пять часов. Гостиница оказалась наполовину пустой, можно было попытаться занять комнату Егора, но я не помнила номер.

Они заглянули в гостиную. Она увидела Асиса у окна. Когда успели прийти все эти люди?

Была я там только однажды, когда забирала его вещи. Номер он оплатил на три дня вперед, значит, минимум три дня намеревался оставаться в городе.

Пока она находилась в соседней комнате? Как же она не слышала? Кое-кого она знала в лицо: товарищей Вентуры по университету, профессоров, его издателя. Невольно посмотрела на часы, и ей показалось, что жизнь начала покидать ее, что сердце ее останавливается. Они разговаривали с Асисом, стоя у окна. Он был бледен. Заметив ее, они подошли к ней, чтобы пожать руку и выразить свое соболезнование:

На что собирался потратить столько времени? Ясно, что он за кем-то или за чем-то охотился. Возможно, Субботкин уже знает ответ на этот вопрос.

— Весьма сочувствую.

Комната была на третьем этаже, это все, что я помнила. И тоже поселилась на третьем.

— Я так сочувствую вам... Он был замечательным человеком. Снискал к себе всеобщую любовь.

Гостиница выглядела прилично, хотя звездами на фасаде похвастать не могла.

Выдержать. Выдержать. Только бы выдержать! Силы покидали ее. К горлу подступила боль, физическая боль, которая мешала ей говорить, душила ее.

Номер оказался довольно большим. Оставив рюкзак возле двери, я немного прошлась, села на кровать.

Автоматически она проводила по коридору двух служащих из суда.

На меня вдруг напала тоска. Может, потому что впервые за полгода мне предстояло жить в отеле, а не в своей квартире. Хотя к перемене мест я относилась легко, что неудивительно, учитывая кочевой образ жизни моего детства.

Дверь была приоткрыта. Кто-то толкнул ее снаружи. Вошел служка с поднятым вверх крестом. Прошел мимо нее. За ним — три священника в полном облачении. Они заняли всю прихожую, заполонили ее своими одеждами.

Я взглянула на часы.

\"Не ходи со мной, прошу тебя. Не ходи!.. Мне нужен Асис\".

Субботкин в это время наверняка отдыхает в кругу семьи. Большое свинство его беспокоить. И все-таки я набрала его номер. Просто сообщу о своем приезде.

– Я в гостинице «Западная», – поздоровавшись, сказала я.

Она последовала за служителями церкви.

– Оперативно. Начальство отпустило?

– У начальства свой шкурный интерес. Но об этом потом. Завтра сможем встретиться?

Один из них потеснил Асиса, чтобы занять место в изножье гроба. Они с любопытством взирали на покойника с закрытым челом.

– А чего до завтра тянуть? Можно и сейчас.

Лица их приняли заученные выражения. И певучими голосами, совсем как в школе, священники запели:

– А как же заслуженный отдых?

— A porta inferi[2].

Пресенсия рухнула на колени. Поднесла к губам молитвенно сложенные руки и стиснула зубы. \"Двери... врата ада... О господи, он не виноват. Только я. Я одна... Для него ад был в жизни.

Он проходил мимо церквей, словно зачумленный. И жил в противоречии со своими убеждениями.

– Жена с сыном в санатории. Одному тоска зеленая, но если тебе надо отдохнуть с дороги, перенесем на завтра.

Для него, человека мыслящего, верующего, это являлось пыткой. Он не мог даже служить примером своему сыну. О господи, спаси его! Смилуйся над ним, над тем, кто обратил свой последний взор к твоему кресту там, в больнице. Кто никого не имел, кроме Тебя, никого не видел, кроме Тебя... Ты вочеловечился ради него. Ради него страдал. Ради него умер. Спаси его, раз он твой! Закрой врата смерти...\"

– Ты же понимаешь, мне не терпится узнать, что случилось.

Наконец-то она плакала. Скупыми слезами, причиняющими боль.

– Тогда встретимся в холле отеля. Буду примерно через полчаса.

Я приняла душ и через полчаса спустилась в холл. Двумя минутами позже явился Субботкин.

— Он — ты хорошо это знаешь — дал мне прочесть Евангелие. Отвел меня к дверям церкви. Но не открыл их передо мной, потому что не мог, зато довел до самого порога. Церковь была для него стеною плача. Как-то он сказал: \"Я хотел бы освободить вас\". Ты услышал его мольбы. Ты отнял у меня его для того, чтобы теперь я смогла бы войти...\"

– Привет, – сказал он, хотел пожать мне руку, но рассмеялся и неловко обнял меня. – С женщиной куда приятнее обниматься.

– Ничего не имею против.

Чья-то рука прикоснулась к ней, попробовала поднять. Она открыла глаза и не узнала лица того великодушного сеньора, который говорил ей:

– Значит, ты не феминистка, это радует. Хотя временами смотришь так, что я начинаю побаиваться.

— Вставайте. Уже пора.

– Феминизм придумали мужики-лентяи, доверчивые женщины им поверили, и к домашним хлопотам получили восьмичасовой рабочий день. Я совсем не против, когда передо мной открывают дверь и подают пальто. Идем в бар. Ты на машине?

А потом обернулся к Асису и проговорил:

– Черт, о баре я не подумал.

— Поднимите ее!

– Жаль. Значит, будем пить кофе. Или чай.

Асис помог ей встать. \"Я ухожу. Так надо\". Она смотрела сквозь слезы. \"Вентура, любовь моя... Вентура!\" Сердце ее разрывалось. В отчаянии она посмотрела на гроб и заметила в комнате Фройлана, который помогал человеку из похоронного бюро поднять крышку, чтобы закрыть гроб.

– Может, тогда в ресторан? Это я из дома, а ты…

– По дороге перекусила.

И ушла. Разлучилась с ним навсегда. Почти ничего не видя от слез, цепляясь за стену, она ушла в соседнюю комнату и закрыла за собой дверь.

В баре царила тишина. В глубине зала шепталась парочка, вот и все посетители. Бармен, заметив нас, оживился, но быстро сник, когда мы заказали по чашке чая.

\"Асис, сокровище мое... Я люблю тебя. Я посвящаю тебе всю мою жизнь. Все, что мне остается в жизни\".

Устроились мы в противоположном от парочки углу, Субботкин сделал глоток, посмотрел на меня и вздохнул.

(Он пойдет навстречу страданиям и отдастся им. Только пройдя сквозь эти страдания, он станет настоящим человеком, проникнется любовью или милосердием, называй это как хочешь.)

– Вступительную часть считаем закрытой? – улыбнулась я.

Он усмехнулся, покачал головой.

Она слышала шаги рядом, в соседней комнате. Потом они раздались в коридоре. Разве уже несли гроб? \"В последний путь по коридору, по прихожей. Здесь было столько поцелуев, сказано столько слов...\" Шаги удалялись все дальше и дальше.

– Помнишь, в каком номере жил Егор? – спросила я.

\"Твой сын идет за тобой. Войди в него! Я знаю, ты — это он...\"

– В триста десятом.

– Серьезно? Меня как раз туда заселили.

Голоса затихали на лестнице. Она поднялась и подбежала к окну, выходившему на фасад, в свою спальню. Вошла и распахнула настежь окно. Наклонившись вниз, увидела, как выносили гроб. Он казался таким маленьким и ребристым сверху. Его задвинули в машину. Народу пришло немного. На улице там и сям стояли соседи по кварталу и крестились. Священники встали за машиной. Асис неуверенно прошел вперед. Фройлан занял место слева от него, а настоятель — справа. Пресенсия больше смотрела на Асиса, чем на машину.

– Совпадение?

\"Сын мой, какая мука!\"

– А что еще?

– В этом самом номере, как ты понимаешь, и нашли конверт. Вот с этой фотографией. – Он достал из кармана пиджака фото и протянул мне. – Сделал копию.

Машина удалялась по улице Десампарадос. Пресенсия высунулась из окна почти наполовину.

На фото в полупрофиль мужчина лет тридцати пяти. Снимали где-то на улице, мужчина смотрит в сторону. Суровое лицо, хотя черты, скорее, приятные, но несмотря на это, он вызывал смутную тревогу.

— Я не говорю тебе \"прощай\". Я не говорю тебе \"прощай\", Вентура! Не могу этого сказать...

– И на обратной стороне был знак вопроса? – спросила я.

Она говорила громко, как будто он мог ее услышать.

– Да. Во всю фотографию.

– Егор часто оставлял какие-то пометки на снимках, чаще всего восклицательный знак.

Машина медленно двигалась по улице, так тесно сблизившей две жизни. А она все стояла, перегнувшись через окно, пока машина вдруг не исчезла за поворотом и она уже не смогла различить среди толпы силуэт своего сына.

– И что это означало?

– Не знаю. Он терпеть не мог говорить о своей работе. Но вопросительный знак можно понять лишь в одном смысле.



– Кто этот человек?

– Или какую роль он играет в некой истории, – усмехнулась я. – Так кто этот тип?

– Нил Лукашов, родился в Литве, вместе с родителями переехал в Россию, в Калининград. Учился в Москве, работал в одной из столичных фирм, айтишник. Позже сотрудничал со многими фирмами. В нашем городе живет около трех лет.



– И что заставило его переехать сюда из Москвы?



– Наверное, решил сменить ритм жизни. А что? Одни стремятся в Москву, другие из Москвы. А для фрилансера не так важно, в какой точке мира находиться. При условии, что там есть интернет. Девять месяцев назад он попал в аварию, и теперь инвалид.

– Передвигается в инвалидной коляске?

– Передвигается он довольно шустро и на своих двоих. Травма головы. Перенес несколько операций, судя по всему, серьезных.

– И чем айтишник с травмой головы мог заинтересовать моего мужа? – спросила я.

Субботкин развел руками.

– У парня на редкость обычная биография. Сейчас у нас чертова прорва айтишников, и половина из них работает дома.

– Согласна. Но что-то тебе не понравилось? – внимательно глядя на Субботкина, сказала я.

– Не понравилось. Я, знаешь ли, привык доводить работу до конца. Короче, решил копнуть поглубже.

– И что?

– А ничего. На всем гриф «секретно».

– Выходит, он не простой айтишник.

– Вот именно. Я попытался подробнее узнать об аварии. Куда его привезли, откуда. Здесь тоже все весьма странно.

– А поконкретнее?

– Он поступил в больницу скорой помощи, что логично. Я наведался туда. Но такого пациента никто не помнит. Хотя по документам все чисто.

– Ну, много времени прошло. Могли забыть. Сколько за девять месяцев к ним поступило людей после аварии?

– Я тоже так решил. На следующий день мне позвонили от наших старших братьев. И посоветовали не лезть, куда не просят.

С минуту мы смотрели друг на друга.

– Получается, этот парень связан с ФСБ? – сказала я.

– Или у них в разработке. А я тот самый слон в посудной лавке.

– Вряд ли бы ФСБ обратилась к моему мужу.