Иван трясущимися руками вытащил из поясной сумки «Знак посвященных» и вставил в круглое отверстие под ручкой.

— Его воспитали в таком духе, в этом все дело.



Поверхность медальона ожила: капюшон растворился, обнажив нарисованное лицо, засверкали красные глаза-рубины, а сомкнутая линия губ разошлась в ухмылке, выдвинулись клыки.

Когда мы вернулись, Дэл с Идалис уже прибыли. Идалис плавала в бассейне на надувном матрасе с коктейлем «Пина колада» в руке и разговаривала с Дэлом на смеси испанского и английского, а он сидел за столом в патио со счетной машинкой и кипой счетов.

Дверь открылась, и Иван кулем ввалился в отделение шлюза. Зубы стучали от холода, перед глазами плавали разноцветные пятна. Он с трудом снял скафандр.

— Эй, latoso,[8] — крикнула она, — будешь сидеть там весь день?

– Иван Степанович?! – неожиданно раздался знакомый голос из настенных динамиков. Видимо, здесь были установлены камеры наблюдения. – Срочно проведите над ним реинкарнацию. И побыстрее приготовьте следующую партию.

Обессилевшего Ивана отвели на склад, уставленный столами-саркофагами, в которых неподвижно лежали пропавшие колонисты. Начальник станции стоял, теребя в руках зеленый медальон, наблюдая, как Ивана укладывают в пустой саркофаг. Через несколько минут к нему подошло человекоподобное существо. Серое тело, похожее на высохшее дерево. Длинные, как у обезьяны, руки. Подрагивающие, остроконечные уши и темно-зеленые немигающие глаза. По бокам туловища пришельца свисали присоски, шевелящиеся, словно змеи.

Он не ответил, и она повторила вопрос.

— Я работаю, черт подери, — буркнул он, не поднимая взгляда.

Боль затмила сознание, когда существо склонилось над ним и присоски впились ему в плечи и грудь.

* * *

Надувшись, она произнесла несколько фраз на испанском — их я не разобрала, и кое-что на английском — а вот тут мне было все понятно.

Иван приоткрыл глаза и пошевелил языком, почувствовал привкус крови. Раскрыл рот и невольно вскрикнул: нижняя губа была прокушена острыми, как бритва, клыками.

Кряхтя, присел на койке. Он находился в медицинском отсеке. Вокруг стояли разнообразные приборы, которые тревожно гудели, щелкали и мигали разноцветными огоньками.

— Тогда полижи меня, — сказала она и высунула язык.

Иван поглядел на руки и немного успокоился: у кожи был естественный цвет, разве что ногти на пальцах длинноваты и больше походят на когти.

– Проснулся? – вновь раздался знакомый голос, и на дисплее, вмонтированном в стену, появилось довольное лицо Виктора Леонидовича. – Так и думал, что анестезия памяти на тебе не сработает.

— Уверен, тебе этого хочется, — пробубнил он, не отрываясь от бумаг.

– Я тебя убью! – зарычал Иван.

Мне стало смешно. Я знала, о чем они говорят: многие девушки-католички заменяли этим секс, чтобы не подхватить заразу, не залететь и не стать позором для своих набожных матерей. Я их не винила, но такой обход правил мне представлялся мошенничеством, возможно, даже более греховным, чем сам секс.

Виктор Леонидович успокаивающе улыбнулся и продолжил:

Дэл был одет не для бассейна, и у меня сложилось впечатление, что поездка в Хэмптонс — вовсе не его идея.

– Слишком уж ты непоседлив. Три месяца проспал – без анабиоза, кстати, – и баста, проснулся! А ведь другие еще с месяц будут дрыхнуть и по пробуждении о злоключениях ничегошеньки не вспомнят.

— Ну-ка, ну-ка, — заквохтала Рейчел, — ведите себя прилично!

Иван попробовал вскочить, но тело не послушалось. Накатила волна слабости.

Ли достала волейбольную сетку из гаража и предложила поиграть всем вместе. Дэл и ухом не повел, Рейчел боялась испортить маникюр, так что играть пришлось Ли и Идалис против нас с Блейком.

– Что вы с нами сделали?

— Почему не раздеваешься? — поинтересовалась Ли. — Если ты еще не заметила сто тысяч миллионов моих веснушек, объясняю: я в футболке, потому что мигом сгораю.

– Превратили в вампиров. Да шучу я, чего побледнел? Вылечили вас, просто вылечили. А за внешний вид не волнуйся: зубы подточим, когти подрежем – станешь лучше прежнего! Тебе еще повезло: у некоторых людей – рога и хвост даже отрастали. И ничего, приводили в норму.

— Я тоже, — ответила я, радуясь, что не пришлось выдумывать отговорку.

Между прочим, пиявки снова поделились с нами координатами нового мира. Хорошая ведь сделка: болячки в обмен на координаты? Через пару месяцев мы отправляем очередную партию смертников. Предлагаю полететь с ними и проконтролировать процесс реинкарнации. Да… На бессмертие не рассчитывай! Пиявки подрихтовали вас лет на сто пятьдесят, не более…

Мы сидели на краю бассейна, пока Блейк натягивал сетку, а Идалис с силой ударяла в воде по мячу. Она явно относилась к тому типу сверхактивных девушек, от которых на уроке физкультуры я предпочитала держаться подальше.

«Ключ посвященных» можешь оставить. Ведь так ты его назвал? Ольге мы уже выдали другой. Между прочим – она спрашивала про тебя. Просила извиниться за свое поведение: в ее партии смертей не было. И также просила о встрече, если ты, конечно, не против…

— У меня идея, — заявила она. — Пусть Ари садится на плечи Блейку, а Ли — ко мне. Так будет интереснее играть.

Ли и Блейк согласились, и я тоже кивнула. Блейк уже снял рубашку, и я увидела серебряный амулет в виде стрелы, такой же, как у Ли. Таинственное темное пятно, которое я заметила за пасхальным обедом, оказалось татуировкой на левой лопатке — круг с крестом в середине, а снизу свисают три пера.

— Запрыгивай, — сказал он немного погодя.

Максим Тихомиров

Он присел на корточки на мелководье, и я закинула ноги ему на плечи, радуясь в душе, что не забыла их побрить. Он ухватил меня за щиколотки. Его кожа прикасалась к моей, и я подумала, что сосредоточиться на всей этой волейбольной чепухе мне будет нелегко.

Лилипуты в Бробдингнеге

Ли сделала подачу, мяч полетел прямиком мне в голову. Я уклонилась, и Блейк захохотал. Однако Идалис нахмурилась — она, судя по всему, настроилась на серьезную игру.

День выдался отменный. Костив сидел на подоконнике, свесив ноги наружу.

Пока Блейк доставал мяч, я так и сидела у него на плечах. Это было самое приятное — находиться так близко к нему, прижиматься икрами к его сильным плечам.



Он дал мне мяч, и я бросила его, но мне пришлось проделать это четырежды, пока мяч перелетел за сетку. Идалис негодовала. Они с Ли поменялись местами, отчего я занервничала. Она уже собралась было ударить по мячу, когда Блейк попросил тайм-аут: у бассейна с перекинутым через руку пиджаком и ослабленным галстуком стоял его отец.

Далеко внизу, по тротуару, в сопровождении автоматчиков ползла коробка бронетранспортера. Машина поводила по сторонам жалом пулеметного ствола, солдаты крутили касками. Пыль доходила бойцам до колен.

— Что ты тут делаешь? — спросила Рейчел. Она лежала в шезлонге.



— Пришел проверить, работает ли бригада уборщиков. Не знал, что здесь такое веселье. — Он ладонью прикрыл глаза от солнца и повернулся к бассейну. — А как же завтрашний экзамен, Блейк? Тебе надо сейчас сидеть, уткнувшись носом в книгу, а не девушек на плечах катать.

Уронить вниз цветочный горшок, чтобы в штаны наделали? Костив покосился на вертикальный цилиндр грубой керамики в полусотне шагов от себя. Мда. Дома иные нефтехранилища и то меньше будут. Не герань, а целая секвойя – спилить и танцплощадку на пне устроить. Жаль танцевать некогда. Костив вздохнул.



— Да ладно, пап, — сказал Дэл. — Пусть повеселится.

— Тебя никто не спрашивает! — бросил мистер Эллис и вновь посмотрел в бассейн, мягко улыбнулся и помахал на прощание рукой.

С низким, на грани инфразвука гулом в окно влетел шмель – деловитая тварь размером с тактический бомбер. Вздымая крыльями клубы пыли, он величаво облетел поникшие соцветья, грустно взглянул на Костива тусклыми фасетками глаз и канул в бездну за окном. Костив проводил его взглядом.

Сквозь огромные окна было видно, как он вошел в дом, а затем взревела и постепенно затихла вдалеке машина.

— Pendejo! — крикнула Идалис. — Надевай шорты, сыграем девочки против мальчиков.



Я точно не знала, что значит pendejo,[9] но это был явно не комплимент: лицо Дэла стало темнее скорпиона на дне бассейна. Он продолжал нажимать кнопки калькулятора. Затем Блейк в шутку бросил мокрый мяч в патио и угодил на бумаги Дэла. Дэл схватил мяч и швырнул его в Блейка, но попал прямо мне в лицо.

Темно-красные капли упали на грудь Блейку. Следующее, что я помню — патио, меня окружают взволнованные лица. Я настаиваю, что мне не больно, и слышу, как Дэл просит прощения.

За окном была циклопическая стена дома напротив да глубокий каньон улицы, на дне которого сквозняки перекатывали комья пыли в человеческий рост.

— Чертов идиот! — презрительно бросает Блейк.

Ему не следовало нарушать своего правила «не выражаться в присутствии дам». Это была всего лишь случайность, Дэл действительно чувствовал себя виноватым. Блейк повел меня в дом. Обернувшись, я видела, как Рейчел грозила Дэлу пальцем, Ли качала головой, а Идалис что-то кричала по-испански. Звуки ее голоса стихли, когда Блейк закрыл дверь ванной, абсолютной белой, с гранитной стойкой и полотенцами с вышитой буквой «Э». Одно из них Блейк испортил, прижав к моей разбитой губе.



Он окружил меня заботой: держал полотенце у рта, пока кровотечение не остановилось, смочил йодом ватный шарик и обработал рану (которая оказалась небольшим порезом), перерыл весь дом в поисках бактерицидного лейкопластыря. Наконец нашел какой-то детский, со Снупи. И все-таки это был самый приятный момент в моей жизни.

В окне напротив чуть шевельнулся тюль занавесок. Костив молниеносно активировал оптику и впился взглядом в затейливое переплетение нитей, превратившихся в увеличении визира в то, чем они, собственно, и являлись, – замысловатую путаницу веревок и канатов, подобную такелажу старинного барка.





Детский сад. Вот о чем я вспоминала после того, как Рейчел и Ли укатили домой вместе с Дэлом и Идалис, а мы с Блейком притормозили у тротуара. Окна в машине были открыты, солнце уже садилось, и я подумала, что именно в детском саду солнце казалось таким золотым, а воздух свежим. Тогда меня радовали всякие мелочи — обычные, ничем не примечательные вещи: лак на пальцах ног, и клубничный запах шампуня, и новенький доллар, который можно потратить на мороженое с грузовика «Гуд хьюмор». Повзрослев, я заметила, что лак имеет свойство слезать с ногтей, шампунь щиплет глаза, а угощение мороженщика ничем не отличается от того, что лежит в морозильных ларях в супермаркетах. Разноцветье красок мало-помалу поблекло.

По канатам ползали пылевые клещики – с ладошку каждый. Костив поежился.



Однако сегодня, выйдя из машины у своего дома, я могла поклясться, что святая Анна улыбается. Листва на деревьях казалась гуще, весь квартал пропах ароматом барбекю, лицо Блейка было красивее, чем те, что я представляла, целуя собственную руку, и я вновь ощущала себя малышкой из детского сада.

Даже спустя многие месяцы после пересечения Черты он так и не привык к неаппетитным реалиям жизни здесь. Ничего. Потерпеть тут два года, чтобы потом всю оставшуюся жизнь жрать от пуза, пока другие в свой черед тянут лямку, – оно того стоит. Чай не барышня кисейная.

На улице темнело, повеяло прохладой. Блейк оперся о машину и обнял меня за талию.

— Послушай, — сказал он, — так мы вместе или нет?



Соседка тащила мусорный контейнер к обочине. Стрекотали сверчки, дети играли в уличный бейсбол. Я кивнула. И увидела фирменную улыбку Блейка — как с рекламы «Колгейта». Он прикоснулся ладонями к моим щекам и поцеловал меня в лоб. Это кое-что значило. Парень, которому ты не нужна, мечтает лишь о том, как бы облапать тебя. Блейк даже и не пытался. Только тот, кто действительно заботится о девушке, может сделать нечто милое и невинное — сказочным апрельским вечером прикоснуться губами к твоему лбу.

Барышня….





Родители еще не приехали. Я закрыла дверь в прихожей и, улыбаясь, бесцельно бродила по дому. Голова кружилась, словно после бокала шампанского. Потрогав лейкопластырь на губе, я стала сочинять историю, откуда он там взялся. Никто не должен знать, что я провела чудесный день в Хэмптонс.

Женщин тут нет. Не пускают их за Черту. Они дома, рожают нам смену. Потери такие, что даже на эвтаназию мораторий ввели. Для мужчин. Смену павшим родить не успевают – и миссию подхватывают крепкие старички лет тридцати пяти, пожившие лишку милостью всеблагой. На пару лет, необходимых для выращивания молодняка, их хватит. Уцелевших усыпят, когда мораторий отменят. А отменят непременно. Для старух вообще никакого моратория не предусмотрено. Вышла из детородного возраста? Урода родила? Спокойного сна.

— Тебе повезло, Ариадна, — сказала мама, услыхав, как я поскользнулась на лестнице и ударилась ртом о перила. Вдобавок я соврала, что лейкопластырь со Снупи валялся у меня в комоде с незапамятных времен — не пропадать же ему. — Ты могла выбить зубы.



Она и не догадывалась, что на самом деле мне повезло куда больше: Дэл — мастер оставлять людей без зубов. Сдержав смех, я отправилась за ней на кухню. Там мы сели за стол, и она протянула мне полароидную фотографию Эвелин. Сначала мне показалось, что снимок старый — у сестры проступали скулы, над коленями на стройных ногах не было заметно ямочек. С гладкой прической, в короткой юбке она стояла рядом с Патриком и соблазнительно улыбалась.

Сам Костив допускал, что когда человечество наконец наестся всласть и начнет потихоньку привыкать к свалившемуся на него изобилию, все может и измениться. Срок жизни максимальный, например, увеличат…. Он мечтательно улыбнулся.

Однако сфотографировали их всего несколько часов назад. Мама рассказала, что Эвелин сбросила двадцать фунтов после моего дня рождения, лечение помогло, и в следующем месяце меня приглашают в Куинс на барбекю в честь Дня памяти.



Мама закурила.

Костиву оставалось до эвтаназии пять лет.

— Хорошо провела время вчера вечером? — поинтересовалась она.



Кивнув, я собралась было идти готовиться к экзамену, но она схватила меня за руку и посмотрела в глаза.

Засыпать не хотелось.



— Видишь ли… — начала она и осеклась, потому что на кухню пришел папа совершить набег на холодильник. Она молчала до тех пор, пока он не исчез с бутербродом в руках, чтобы съесть его в гостиной перед телевизором. — Блейк очень милый… — продолжила она. — Сначала они все кажутся милыми. Тебе следует быть осторожной.

Занавески не шевелились. Сканеры молчали.

«Замолчи, — мысленно умоляла я. — Пожалуйста, только не порти все».



— Осторожной? — переспросила я.

Внизу поднялась суета: затрещали автоматы, взревел и затакал крупным калибром БТР, кто-то что-то кричал. Костив перевел взгляд туда.

Она выпустила кольцо дыма.



— Ты очень впечатлительная. Мужчины иногда бывают жестокими. Не хочу, чтобы ты расстраивалась или отвлекалась от важных дел.

Рядом приземлился Сенгат. Сквозь поляризованный хитин на командира вопросительно уставились чуть раскосые глаза.

«Важные дела. Впечатлительная…» Она хотела упрятать меня в студии, потому что «нежный цветок» может зачахнуть.



— Мы с ним встречаемся, — заявила я.

– Крысюк, – сообщил Костив.



Моргнув, она подавила неудовольствие, промелькнувшее в глазах.

Стрелки открыли огонь, разъярив некстати вылезшую навстречу патрулю зверюгу размером с гризли. Тварь легко уклонялась от струй свинца из десятка стволов, словно кегли сбивая солдат в пыль отвратительным голым хвостом.



— Встречаетесь, — повторила она. — Тебе известно, что это значит, да?

Сенгат ждал. Костив, налюбовавшись фигурами бестолкового танца, молча кивнул.



Мне казалось, известно: я по-настоящему нравлюсь парню.

Сенгат вскинул на плечо яйцеклад импульсного гранатомета. Скрипнули щитки панциря, и в тот же миг без паузы на прицеливание граната ушла вниз. Костива поражала иррациональная способность Сенгата попадать в любую цель с любого расстояния и из любого оружия. Крысюк был мертв уже в тот момент, когда Сенгат еще только поднимал ствол.

— Конечно, мама. Это значит, мы вместе.



Она рассмеялась, словно я — дурочка.

Хлестко ударил разрыв, и стрельба прекратилась.

— Это значит, ему нужна постоянная партнерша для траха. Все кончится тем, что ты забеременеешь, как кое-кто другой, не будем показывать пальцем.



В то мгновение я задалась вопросом: как другие женщины беседуют со своими дочерьми? Тоже называют секс трахом и приказывают будущим зятьям думать головой, а не тем, что у них в штанах? Я даже пожалела, что она не ревностная католичка, как те набожные леди, которые занимаются самообманом, воображая, что их дочки берегут себя для брачной ночи. Уж они-то не станут заводить такие разговоры.

Рация взорвалась треском помех, и Костив поморщился. Недотепы вызвали труповозку. Обрадовались добыче, как дети. Явно решили, что накормят крысиным трупом страждущее человечество почище хлебов и рыб.



Зачем она все портит? Впервые парень проявил ко мне интерес — и ей тут же нужно встрять со своими предостережениями. Я не желала быть реалисткой и слушать о возможной беременности.

Костив в один миг задавил в корне чужое бестолковое веселье приоритетной частотой.

— У нас ничего не было. — Это все, что я смогла сказать.



– Здесь Охотник, – бросил он в эфир.

Мать скривила рот в скептической усмешке.



— Пока не было. Двадцатилетний парень, который выглядит вот так, — она ткнула пальцем в направлении посудомоечной машины, будто там стоял Блейк, — вряд ли девственник.

Мальчишеский голос заткнулся на полуслове, испуганно ойкнув. Остался лишь шелест помех, разрываемый щелчками тяжелых частиц, – привет от скрытого за толстенным щитом атмосферы солнца.

У меня вырвался тот же звук, что у Саммер, когда она решила, что я встречаюсь с Дэлом: «бе-е» и «фу-у» и «брр» сразу.



— Перестань, мам, — сказала я, поражаясь, как свободно она бросается словами. Но спорить не стала — она была права.

Костив порой отчетливо ощущал, как солнечный ветер безжалостно пронзает его тело вместе со сверхпрочным хитином панциря, рождая ионные бури в беззащитных клеточках жизненно важных органов; иногда ему снилось, что он умирает от рака крови, едва вернувшись домой, и он просыпался от острого чувства несправедливости, не в силах вздохнуть сквозь подступивший к горлу горький ком обиды.



— Ариадна, я тоже была молодой и знаю, что происходит. Так вот, если ты хочешь встречаться с Блейком — пожалуйста, я не против, только учись хорошо и не слишком увлекайся. Но ведь ты и глазом не успеешь моргнуть, как закончится школа. Парней вокруг — как рыбы в море. Не стоит зацикливаться на первом попавшемся.

В такие минуты он совершенно точно знал, что ущербен, – в первую очередь тем, что никак не может смириться с фактом неминуемости собственной смерти. В особенности теперь, когда Экспансия дала каждому шанс выжить и жить в сытости и довольстве.

Ее слова звучали так здраво, так цинично, что меня охватила тоска. Хотелось возразить, что мне нравится зацикливаться на Блейке, другие меня не волнуют, но какой в том прок? Она бы ответила, что я молодая и наивная, и она знает лучше. Не будь такой пессимисткой, мама, думала я. Не все и не всегда кончается плохо.



— К тому же, — продолжала мама, — на уроках по половому воспитанию вам рассказывали о СПИДе. Ни к чему повторять, как им заражаются. Потому пусть держит ширинку на замке, и все будет в порядке. В любом случае так ты добьешься от него большего уважения.

СПИД, уважение… Мать настоящая мастерица все усложнять.

О том, как он будет жить после возвращения, Костив не думал. Дожить бы. А там….

Я кивнула. Она улыбнулась, протянула через стол руку и погладила меня по щеке, почти так же, как Блейк — с особой нежностью.



Как его встретят, Костив тоже старался не представлять. Он слишком изменился. Все они изменились, давно перестав быть людьми, превратившись в совершенные машины убийства, лишенные и тени сочувствия к врагу. Нас задумали и создали не людьми – но нелюдями мы стали сами.

Глава 15



Конец апреля и первая половина мая были такими же невинными, как старые фильмы об Энди Харди, которые смотрел по телевизору папа: держащиеся за руки Микки Рунни и Джуди Гарленд на фоне типично американского городка с заборами из штакетника и цветущими вишнями. Мы с Блейком встречались по вечерам в пятницу и субботу, но в будние дни никогда: ему во что бы то ни стало нужно было удержаться в списке лучших студентов, а мне — в списке отличников. Мы шли в кино, затем ужинали, и время, в течение которого Блейк считал приличным целоваться, постепенно увеличивалось.

Среди людей нам нет места.

Ли теперь появлялась в Холлистере редко — наверное, собиралась переезжать в Калифорнию. Я встречалась с ней на уроках рисования и на семейных праздниках Эллисов, куда ходила с Блейком. Саммер же вечно летела на «БМВ» с Кейси заниматься делами, более приятными, чем учеба.



С середины мая по средам наполовину сократили уроки в школе, чтобы мы могли готовиться к экзаменам. Правда, единственным человеком, кто действительно этим занимался, судя по всему, была я.

Он привык к мысли, что его там никто не ждет, что единственная женщина, которая была рада ему и по которой он сам плакал без слез каждую ночь, давно уснула навсегда, и элементы ее тела без следа усвоены ненасытным телом толпы. Костив был уверен, что всем им устроят несчастный случай при обратном Переходе и что все они давно занесены в список потерь.



В одну из таких сред Блейк припарковал машину у железных ворот Холлистера. Сначала я его даже не заметила. Я несла огромную стопку книг и болтала с Саммер. Внезапно она встала как вкопанная и вытаращила глаза.

Костив знал это, но рвался домой всей душой.

— Ого! А это кто?!



Сощурившись от солнца, я заметила, что она смотрит на Блейка так, будто готова сорвать одежду и лечь под него. Или забраться сверху. Или дать ему сзади — она рассказывала, что пробовала с Кейси такую позу и она показалась ей необычайно возбуждающей.

– Труповозке отбой, – скрежетнул он в шипение статики. – Фабрике: координаты месторождения подтверждаю. Зона под контролем, агрессивных проявлений нет. Прием.

— Это Блейк. — Я улыбнулась, едва не запрыгав от радости.

— Да брось, не может быть!



Я метнула на нее оскорбленный взгляд. «Да брось, не может быть!» Она произнесла это так быстро, словно фраза состояла не из пяти, а из одного слова.

— Ты о чем? — спросила я, хотя и так все понимала.

Колонна фабрики подтвердила прибытие через полчаса.



Она имела в виду, что Блейк — филе-миньон, а я — тушенка. То есть нечто несовместимое.

Внизу поднялся гомон: солдатики наткнулись на протеиновое месторождение. БТР скатился с тротуара на мостовую, стрелки взгромоздились на броню, и в сизом облачке выхлопов машина попылила к цели. Костив со своего насеста прекрасно видел торчащий из-за угла дома напротив ботинок. Приближение дозора к цели позволяло сопоставить их размеры.

— Ни о чем, — сказала она, сжав мою руку, словно извиняясь. — Просто вырвалось. Он и вправду клевый. Все-таки ты везучая.



На солнце вокруг ее головы светился золотой ореол. Тени на глазах сверкали, губы переливались от блеска. Она выглядела сногсшибательно, и я занервничала. Не хватало еще, чтобы она крутилась около Блейка. Если захочет, она уведет его в два счета.

И Костив в очередной раз подивился безумной храбрости великого замысла маленьких человечков, порожденной голодом и отчаянием.

Блейк в джинсах и футболке с принтом «Янкиз» стоял, опершись о «корвет».

— Моя подруга Саммер Саймон, — представила я, стараясь не показывать, что сейчас я — самый уязвимый человек из ныне живущих. — Кстати, большая фанатка «Янкиз».

* * *

— Дона Маттингли, — уточнила она. — Обожаю его.

К началу Экспансии войны за ресурсы утратили смысл и прекратились. Недра были истощены, океаны опустели, разрушенная экология превращала каждый день в борьбу за выживание. Программы по рекультивации почв безжалостно разрушались эрозией и климатическими изменениями. В части государств каннибализм превратился из ритуала в спасение от голода. Потребность человечества в пище превосходила любую из потребностей отдельно взятых народов. Перед лицом вымирания люди проявили жажду интеграции. Голод и нужда диктовали условия жизни, а не всегда популярные решения оказывались единственным выходом. Как загнанный в угол зверь, человечество искало пути к спасению, не пренебрегая любыми, пусть даже и самыми фантастическими возможностями.

Они принялись обсуждать других «Янкиз» — Рикки Хендерсона и Майка Пальяруло и остальных. Я ничего не знала о бейсболе, поэтому не могла поддержать беседу.

— Приятно было познакомиться, — сказал Блейк, когда за Саммер прибыла машина.



Саммер улыбнулась:

Обнаружить систему в случайных таинственных исчезновениях в акватории Саргассова моря, раскопать рациональное зерно в нагромождении слухов, домыслов и уфологического бреда вокруг тайны Треугольника, заставить власти предержащие поверить в абсолютную необходимость проведения эксперимента с аномальным континуумом близ Бермуд – Костив даже представить не мог, каких усилий это должно было стоить. История не сохранила имени человека, открывшего Черту. Засекреченный и безвестный, он канул в Лету, подарив людям надежду и странный мир, так похожий на наш, но живущий по иным законам.

— Мне тоже. Можно будет как-нибудь собраться вчетвером.

«Даже не мечтай», — мысленно ответила я, сев в «корвет».



— Как тебе Саммер? — спросила я, стараясь не выдать голосом ревность, беспокойство и остальные унизительные чувства, за которые себя ненавидела.

Местная физика ужасала непропорциональностью масс, размеров – и порожденных ими сил. Течение химических реакций изменялось непредсказуемым образом. Эволюция естественным путем породила аналог генетически модифицированных организмов, многократно дублируя нуклеотидные и белковые цепи. Так возникли гигантские формы. Над всем этим ломали головы лучшие научные умы – в то время как остальное человечество интересовала лишь практическая польза этих чисто теоретических измышлений.

Он остановился на красный свет.

— Приятная девушка.



Я молча кивнула.

Сделанные учеными выводы были таковы:

Он нажал на газ. В окне промелькнули гигантские колонны и широкие ступени музея «Метрополитен».



— По-твоему, она красивая? — спросила я ровным голосом, словно ответ меня особо не интересовал.

Человек способен выжить в новом мире, применяя определенные средства защиты.

— Да… Очень красивая.



Я уставилась в лобовое стекло.

Новый мир способен обеспечить насущные потребности человечества, включая главную – потребность в пище.

— Знаю. Так все думают.

Меня не покидали мысли о том, что вскоре Тина начнет доставлять обеды на деловые встречи «Эллис и Хаммел», тогда Блейк узнает Саммер ближе и забудет обо мне.



Блейк дотронулся рукой до моего лица и повернул к себе.

Враги смертны.

— Ты намного красивее, — сказал он. — Чем она, я имею в виду.



«Врешь ты все», — едва не вырвалось у меня.

Для начала Экспансии этого было достаточно.

Мне и в голову не приходило, что найдется человек, который скажет, что я красивее Саммер Саймон. Поэтому я прикусила язык и просто наслаждалась его словами.





Стратегию разработали удивительно быстро, и первая интернациональная армада двинула в Саргассы. Один за другим голодные легионы пересекали Черту. То, что они обнаруживали там, хранилось в глубочайшем секрете. Те немногие, что возвращались обратно, подвергались мнемокоррекции. Болтовня и слухи безжалостно пресекались. Мир знал, что объединенное человечество ведет войну, что война эта успешна и именно она кормит всех оставшихся здесь – в прямом смысле слова.

— Куда мы? — спросила я несколько минут спустя, заметив, что мы покидаем Манхэттен.



Над освоением нового мира работали команды исследователей и аналитиков, выстраивая линию генерального плана. Первым делом – накормить гибнущее от голода человечество как можно быстрее.

— Ты так и не показала мне свои рисунки.



Они обозначили главный и единственный ресурс нового мира, и его освоение удовлетворяло всем условиям.

Итак, мы отправились ко мне домой. Мама была в школе, отец — в полицейском участке, а может, собирал свидетельские показания (или чем там они занимаются, чтобы задержать убийц?). Я открыла несколько окон на первом этаже, потому что кондиционеры он так и не установил. Однако Блейк, казалось, не обратил особого внимания на духоту и отсутствие в нашем доме лифта. По всей видимости, ему все нравилось. Поэтому я с удовольствием показала ему гостиную, столовую и кухню, где он увидел полароидный снимок Эвелин. Мама в тот день сделала несколько фотографий — Киран на велосипеде, Шейн в кроватке — и прикрепила их к холодильнику магнитами с не блещущими оригинальностью надписями: «Будь благословен этот дом!» и «Ставьте перед собой высокие цели».



— Это мои племянники, — пояснила я.

Тысячи тонн живой силы пересекали Черту ежедневно. Навстречу им шел нескончаемый поток транспортов, трюмы которых под завязку заполнял чистейший протеин.

— Симпатяги, — отозвался Блейк и опять заметил, что хорошо заводить детей, пока ты молод.



— Эвелин едва исполнилось восемнадцать, когда родился Киран. — Я уже достаточно долго знала Блейка, чтобы хранить тайны моей сестры. — Это слишком рано.

Пища Богов.

Он кивнул:

* * *

— Зато в двадцать уже не рано. В ноябре мне будет двадцать один, я теряю время в университете, а мог бы уже иметь все это. — Он указал пальцем на фотографии.

— Ты не теряешь время, — сказала я.

Бронетранспортер тормознул в тени ботинка. Стрелки ссыпались в пыль. Кто-то полез вверх по канату шнурка, остальные завороженно глазели, запрокинув к небу рыла поглотителей углекислоты.

Блейк улыбнулся. Улыбнулся так, будто я подняла ему настроение. Обхватив мое лицо ладонями, он вновь попросил показать рисунки.



Мы поднялись по лестнице. В студии под ногами заскрипел пол. Я распахнула окно, вдали взвыла сирена «скорой помощи». Я волновалась и нервничала — а вдруг Блейк решит, что у меня нет таланта? Станет подтрунивать надо мной или критиковать.

Земля дрогнула, и в дымке в дальнем конце улицы проступили неясные очертания приближающихся машин. Фабричный караван прибывал по расписанию. Громада тяжелого танка сопровождения размером с городской квартал, закованный в броню и набитый вооружением всех возможных типов, казалась коробкой из-под обуви в окружении уходящих в небо грандиозных стен. Членистая змея протеиновой фабрики шла следом, ее замыкающие модули терялись в пыльном мареве вдалеке. Вокруг суетилась разнокалиберная мелюзга: ремблоки, энергостанции, рейнджермобили. Коптеры прикрытия завивали винтами пыль в затейливые смерчики. Колонна шла туда, где ничтожные давиды торжествовали над поверженным голиафом.

— Не хочу докучать тебе этой ерундой, — пробормотала я, поворачиваясь к двери.



Он поймал меня за руку.

— Ты не докучаешь мне, Ари. Дай мне посмотреть.

Пост сдан. Пора.

Блейк сел за мольберт, а я достала из шкафа большие листы бумаги и раскрашенные холсты. Я показала ему рисунок, с которым заняла второе место на окружном конкурсе, и руки в альбоме для эскизов. Блейк смотрел очень внимательно и заинтересованно, и это придало мне уверенности. Как и мама, он считал, что я могу добиться успеха как художник.



Костив крутанул в воздухе пальцем, командуя сбор. Сенгат продублировал команду, отзывая Ри и Хааки с их позиции в поднебесье. Впереди охотников ждала новая работа.

Я покачала головой.



Разблокировав надкрылья, Костив качнулся вперед, в бездну.

— Для этого нужно иметь большой талант, — сказала я и прислонилась к стене.



Он откинулся на стуле.

Занавески в противоположном окне шевельнулись вновь.

— А по-твоему, у тебя его нет?



Мне было приятно это слышать.

Время замедлилось, на миг став вязким, как патока.

Потом мы разговорились. Я посвятила его в свои планы относительно учебы и работы, а он сказал, что хочет быть простым пожарным, иметь уютный маленький дом и кучу озорных ребятишек. Ему ненавистна сама мысль о том, что летом придется работать на «Эллис и Хаммел». Он бы с удовольствием бросил учебу прямо сейчас и поступил в Нью-Йоркский департамент пожарной охраны.



Как кровь.

— Так почему же ты не поступаешь? — спросила я.



— Потому что от меня ждут другого. А семья — это главное, — сказал он, и я с ним полностью согласилась.

Раздвинув тюль, наружу выглянули спаренные отрезки вороненых труб диаметром с магистраль газопровода каждая. Бездонные жерла бесконечно долгое мгновение смотрели на Костива в упор. Потом начали медленный разворот навстречу колонне.