Джимми окатил чревоугодника кувшином воды.

Незадачливый швейцар горько плакал, утирая слезы краешком пледа. Стал бы он проситься в экспедицию, зная, к чему это приведет!.. А всему виной его брюки, случайно пробитые скоросшивателем.

Вечером разразились роковые события.

Небо было усеяно звездами, вода, отливающая диковинным бледно-зеленым глянцем, распадалась надвое, давая путь кораблю, за кормой стелилась длинным шлейфом дорожка, где фосфоресцировала потревоженная мелкая морская живность, а ветер доносил откуда-то издалека приятную мелодию.

Господин Вагнер с тоски напевал выходную арию Каварадосси из оперы «Паяцы». И впрямь затоскуешь, если заперт в картофельном складе! Но у окружающих лопнуло терпение, после того как супруга футбольного судьи четвертый раз за день хлопнулась в обморок. С другой стороны, кто бы устоял на месте господина Вагнера и при виде очередного давнего приятеля не кинулся к нему с распростертыми объятиями? Теперь его эмоциональным всплескам был положен конец.

Офелия Пепита сидела подле профессора Максвелла и сосредоточенно вертела в руках секстант.

– Какой прекрасный вечер!.. – мечтательно вздохнула артистка. – Слышали вы когда-нибудь о таком обычае – выбирать себе звезду?

– Как не слыхать? Конечно, слышал! – кивнул головой профессор. – Подобное случилось с Архимедом. Имея в виду звезды, он объявил миру: выберите ему во Вселенной одну-единственную точку опоры, и он перевернет земной шар. Точка выбирается произвольно. Главное, чтобы она была неподвижной.

– Согласна, – промурлыкала Офелия. – Неподвижная и главная – это хорошо, но и без побочных не обойдешься. Итак, выбираем звезду… – Последовала долгая пауза, а затем артистка шепнула: – Я уже выбрала.

Из-за вентиляционной трубы за интимной сценой наблюдал помрачневший Джимми От-Уха-До-Уха.

Тем временем Рыжий Васич с решительным видом постучал в каюту миллионера.

– Сударь! Команда готова на стенку лезть. Парни прослышали, что жена ученого скапутилась.

– Им-то какое дело?

– А теперь у нас на корабле кто-то играет на губной гармошке!

Среди экипажа поднялся ропот. Матросы сбивались. кучками, шушукались. В воздухе висело напряжение. Сопровождаемый Васичем, Тео торопливо подошел к одной группке.

– Я сам слышал ее, гармошку эту, – беззвучно просвистел астматик Петерс. – И Вихлястый Скелет тоже!

– Я стоял аккурат у спуска в трюм, – сказал Вихлястый Скелет, вынув изо рта несколько мелких гвоздиков. – Мы с Колючкой Ванеком проводкой занимались. Колючка ушел по какому-то делу на кухню…

– Топор надо было принести.

– Ага, – мотнул головой Вихлястый Скелет, – я тоже отщипнул кусочек… тьфу ты, я хотел сказать, топор и мне был нужен. И тут услышал, как в кладовке для инструментов кто-то на губной гармошке играет.

Обеспокоенные матросы двинулись к кладовке. Открыли дверь… Как и следовало ожидать – ни души!

– В конце концов, вы же не малые дети, чтобы ударяться в панику из-за таких пустяков, – пытался втолковать им мистер Тео, впрочем, без особой убежденности.

– Ежели Зеленая Рожа поблизости околачивается, то нечего удивляться, что покойница, профессорская жена, объявилась тут, чтобы на гармошке поиграть… – заметил Борк.

– Тот, кто вздумает сеять панику, имеет все шансы встретиться с покойницей на том свете, – холодно обронил Вильсон. – Транспортным средством я обеспечу, – он выразительно похлопал по заряженному револьверу.

– Смешно мне на вас, ребята, – вмешался Джимми От-Уха-До-Уха, зная, что матросы боятся только покойников, а значит, и Вильсону, чтобы запугать их, следует для начала самому отправиться на тот свет. – Помнится, о прошлом годе у мыса Доброй Надежды мне довелось четыре раза проплывать мимо корабля-призрака «Мортон Мертвая Голова», но никто у нас на борту не праздновал труса так, как вы. Правда, и в команду мы тогда слабонервных хлюпиков не набирали.

К тому времени как Джимми закончил свою краткую, но выразительную речь, компания начала разбредаться, и мистер Тео, хоть и не во всем разделял образ мыслей первого офицера, не мог не признать, что на людей каждой социальной категории надлежит воздействовать адекватными психологическими средствами.

– И все же, – тихо проговорил мистер Тео, – кто-то здесь развлекается игрой на губной гармонике.

– Я не из суеверных.

– Это настолько очевидно, что не нуждается в подтверждении. Первым делом следует осторожно, не привлекая внимания, обыскать судно.

Мистер Тео и Джимми уже направились было поскорее приняться за дело, когда вдруг из-за горизонта всплыло ветхое, с покореженными бортами суденышко, тарахтящее на ходу, что твоя кофейная мельница: «Господин Вагнер»!

В матросском обиходе это название, уже ставшее мировым рекордом, теперь использовалось в сокращенном виде.

За считаные часы «Стенли» обгонит старую посудину и навеки оставит ее позади – это ясно. Однако Колючка Ванек, астматик Петере и Вихлястый Скелет еще долгое время не спускали глаз с постепенно исчезающего в туманной дали «Господина Вагнера». И тут они заметили Джимми От-Уха-До-Уха: он стоял на капитанском мостике впереди капитана Вильсона, бледный, ни кровинки в лице, безмолвно уставясь в ту сторону, где вот-вот скроется ржавая посудина.

Лишь они знали, что это допотопное корыто, перекрашенное и переименованное, – на самом деле «Бригитта», чумной корабль.

Глава девятнадцатая

На другой день мистер Тео держал совет с Джимми От-Уха-До-Уха. Подавленное настроение на борту ощущалось даже среди членов экспедиции.

Ювелир с тревогой напомнил первому офицеру, что он с самого начала находил число спасательных шлюпок недостаточным. Доктору Рюгеру вдруг пришло на ум, что он с детских лет не молился, а ведь человек он верующий и богобоязненный. Лишь Сократ Швахта (он же просто Крат) возмущал всеобщее беспокойство своей прозаической безмятежностью. День ото дня он появлялся на палубе в моднейших куртках английского покроя, ярких клетчатых кепи из верблюжьей шерсти и ядовито-желтых ботинках. А эта его раздражающая манера пялиться в подзорную трубу, любуясь стеной непроглядного тумана, окружающего судно!..

По словам сэра Максвелла, некий ученый муж по имени Раймонд Дюбуа признавал существование призраков. Он, сэр Максвелл, даже состоял в переписке с Эрнстом Геккелем, который высказал по этому поводу следующее оригинальное суждение: если призраки и существуют, то, по законам физики, логики, математики и химии, их можно заключить в банки из-под компота. В ответ на это Офелия Пепита предложила опростать все имеющиеся на борту банки компота, чтобы и призраков было где консервировать, и крюшоном наконец-то себя побаловать. Ну а если кто желает станцевать танго, – пожалуйста, она саккомпанирует на гитаре. Все лучше, чем прислушиваться к какой-то губной гармонике.

Васич о чем-то шушукался по углам с дружками. Напряжение ощутимо росло, лишая людей покоя.

– Надо же быть такому невезению, – сокрушался мистер Тео, – чтобы Максвелл взял курс двумя градусами дальше от острова Цуиджи и направил судно к Южному полюсу! А уж приборы у него – точнее некуда, он их самолично отрегулировал.

– Тут я внес свои поправки, – признался Джимми, – так что мы держим курс прямиком на Цуиджи. В компасе у него есть такая узкая железная штуковина, ну, я ее проволочкой малость сдвинул, чтобы она на два градуса в сторону отъехала. А если я чего регулирую, тут уж никакому ученому не подкопаться.

Постепенно страсти на палубе улеглись, и мистер Тео удалился в свою каюту. Но отправляться на покой не стал.

Мистер Тео решил в одиночку разобраться с этим призраком, черт его побери!.. Накинул непромокаемую куртку, сунул в карман револьвер и фонарик и отправился навстречу приключениям. Где на корабле можно незаметно спрятаться – вот в чем вопрос! Тео вновь спустился в грузовой трюм, где в тот достопамятный день доктор А. Винтер загадочным образом исчез из запертого сейфа.

Вот и сейчас трюм выглядел так же, как тогда: груды ящиков, мешков, тумбочка для бумаг… Тео прекрасно понимал: злоумышленник затаился где-то здесь, в мрачном, безмолвном трюме. И здесь же скрывается загадка всей этой истории.

Мистер Тео включил фонарик. Луч света скользнул по обшивке корпуса, нагромождению ящиков, по поверхности тумбочки, откуда вдруг послышался слабый шум…

Что бы это значило? Ведь чья-то невидимая рука выпустила А. Винтера на волю. Тумбочка пуста! И тем не менее внутри опять раздался шорох.

Мистер Тео шагнул к тумбочке и проворно повернул ключ, по-прежнему торчавший в замке. Дверца распахнулась. Фонарик выпал из рук миллионера!

Внутри, скрючившись в три погибели, сидел полумертвый Густав Барр, всемирно известный путешественник и первооткрыватель!

Глава двадцатая

Мистер Тео поднялся на палубу и подозвал к себе матроса.

– Вытащите из трюма тумбу для документов. По-моему, в ней завелась плесень, – распорядился миллионер.

Наконец, после столь долгих перипетий и столь сложным способом, Густав Барр очутился в каюте молодого человека, который в один прекрасный день снарядил экспедицию, чтобы ценой опасностей и лишений отыскать его, Барра. Теперь выяснились следующие подробности.

Торговлей пылесосами Густав Барр заработал достаточную сумму денег, чтобы добраться до Гонолулу самолетом. Когда он прогуливался по набережной, какой-то на редкость любвеобильный псих бросился ему на шею и облобызал, признав в нем, Густаве Барре, своего давнего приятеля, с которым они якобы провели в токийской каторжной тюрьме незабываемо славные денечки. Густав Барр счел это счастливым недоразумением, узнав, что его новоявленный «приятель» является генеральным директором гигантского судоходного предприятия. Ученый ненароком упомянул, что отстал от своего корабля и хотел бы снова попасть на «Стенли», но втайне, так чтобы вступить в контакт только с его владельцем, мистером Тео. Доброжелательный незнакомец тотчас же громогласно объявил, что мистер Тео – его давний закадычный друг, даже, можно сказать, родственник, с которым они окончательно сроднились, приятно коротая время в тюрьмах. Знай он об этом раньше, искренне заверил мистера Тео ученый, он бы ни за что не вступил с ним в сговор. Словом, этот родич мистера Тео взялся контрабандой доставить его на «Стенли», в результате чего Густав Барр очутился на берегу, в ящике, откуда понапрасну пытался выбраться. Между делом выяснилось, что затащили его на другой корабль, но что-либо менять было уже поздно. Крышка ящика прилегала неплотно, однако поблизости кто-то постоянно ошивался, и, стоило Барру хоть чуть высунуться, его сразу же награждали тумаками, так что вскоре он прекратил свои попытки. Через какое-то время он почувствовал, что в трюме никого нет, но люк был прижат тяжелым ящиком, сдвинуть который ему оказалось не под силу. Затем, однажды ночью, кто-то пробрался в трюм – слышались осторожные, крадущиеся шаги. И вдруг неизвестный посетитель вскрикнул: «Боже правый!» – и пустился наутек, ничуть не заботясь о том, что поднимает шум. Тогда и ученый решился покинуть тесный ящик, втиснуться в который было равносильно цирковому трюку, так что этим аттракционом можно было смело гордиться. Правда, не исключено, что до конца своих дней он так и останется скрюченным, а в его возрасте это опасно. В общем, он сошел с судна и на одной из пришвартованных к берегу шлюпок добрался до «Стенли», взобрался по канату на палубу и прошмыгнул в трюм. Укрылся в тумбочке для бумаг и стал ждать, когда же наконец мистер Тео придет за ним. А вчера не иначе как нечистый дух решил порезвиться, потому что никаких шагов не было слышно – в замке повернулся ключ, и сегодня, когда его выпустили на свободу, он уже был при последнем издыхании.

– Скажите, – шепотом поинтересовался мистер Тео, – чего мог до такой степени испугаться тот человек, который пробрался в трюм?

– Понятия не имею. Там только одни ящики кругом были понаставлены. Во всяком случае, я больше ничего не запомнил… Конечно, не считая оплеух и затрещин.

– Не знаете случайно, как называлось то судно, прежде чем его переименовали в «Что новенького, господин Вагнер?»?

– Как вы сказали? – в ужасе переспросил ученый. – Шутить изволите?

– Отнюдь нет! Это, знаете ли, сенсация века. Судно, на котором вас держали в заточении, называется именно так: «Что новенького, господин Вагнер?».

Профессор рухнул и с обреченным видом прошептал:

– Сударь, это должно остаться в тайне! Мало того, что биографам предстоит живописать историю моих злоключении под заголовком: Сквозь огонь, воду и медные трубы в тумбочке для бумаг!» Но как, спрашиваю я вас, выглядело бы жизнеописание Колумба или того же Пири, если бы одна из глав носила название: «\"Что новенького, господин Вагнер?\" в стране вечных снегов»?

– Лишь старым профессорам и юным артисточкам свойственно рассматривать все события сквозь призму собственного тщеславия. При этом вас совершенно не волнует ужасное положение, в которое попал я. Дело в том, что на борту…

– Не продолжайте, сударь! Достаточно мне произнести одно слово, и вы согласитесь, что мое положение было куда более ужасным. – Дрожа от одних лишь воспоминаний о пережитом, Густав Барр взъерошил свою и без того лохматую шевелюру и с трудом выдавил из себя: – На корабле, где я был заточен… по ночам… призрак играл на губной гармонике!

– Душно здесь… – после паузы произнес мистер Тео и пальцем оттянул ворот рубашки, вовсе не тесный. Куда неприятней было то, что в качестве единственного места обитания в каюте профессору можно было предложить лишь очень узкий и длинный платяной шкаф.

– Пусть это вас не печалит, – покладисто шепнул Густав Барр. – Сидение в ящике не причинило мне существенного вреда. В моем возрасте прямая осанка не столь уж и важна, зато если я долгое время проведу, стоя в узком шкафу, я никогда больше не смогу кланяться. Тогда мне конец! Как я буду зарабатывать на хлеб?

– Весьма сожалею, но если бы вам не приспичило принять ванну в день отъезда, вы бы сейчас жили, как король, в своем синем сейфе, который я обустроил с таким тщанием, словно любовное гнездышко.

– Даже радио туда провели… – растроганно прошептал ученый. – А уж какие гастрономические запасы там были!.. Ванну больше при мне не поминайте, она сделала меня калекой! Слышать не могу, будто бы чистота залог здоровья! Перед вами жертва пристрастия к гигиене.

В дверь негромко постучали – явился Рыжий Васич. Профессор, рискуя своей дальнейшей успешной карьерой коммивояжера, юркнул в узкий, можно сказать, скроенный по мерке шкаф. Хорошо еще, что там приходилось стоять и не было возможности рухнуть, даже если окочуришься, потому как Рыжий Васич, испуганно запинаясь, вымолвил:

– Мистер Тео… надо принимать меры… На борту играют на губной гармошке.

Глава двадцать первая

Тем временем в каюте Джимми От-Уха-До-Уха разыгралась аналогичная фантастическая сцена, окончательно превратив корабль в дом умалишенных, каковым он по сути уже и без того являлся. Предыстория случившегося восходит к раннему вечеру, когда мистер Тео принял решение положить экспедиции конец. Для этого всего лишь и потребуется высадить профессора (из шкафа в каюте Джимми) на ближайшем острове, где искатели его и обнаружат. Даже если акция пройдет не так гладко, как предполагалось, и их разоблачат, – неважно! Ведь речь идет о жизнях людей.

Мистер Тео вызвал к себе Джимми.

– Выслушайте мое предложение! Я готов заплатить пять тысяч долларов, если вы согласитесь высадиться на берег и «обнаружить» там ученого. А в случае скандала возьмете вину на себя. Никаким наказанием это не чревато.

– Обстоятельство немаловажное.

– Главное – сначала высадить вас на берег. А пока что запритесь с Густавом Барром и порепетируйте сцену в духе встречи Стенли и Ливингстона.

– В каком еще духе?

– Густав Барр знает, что надо говорить. Вам же следует выучить свою роль и порепетировать с ним на берегу, куда мы высадим вас ночью. Там вас будет ждать профессор у туземной хижины. Как некогда несчастный Ливингстон поджидал Стенли в дебрях Конго. Ваша задача подойти к нему и спросить: «Мистер Густав Барр, если я не ошибаюсь?» А он вам ответит: «Yes»… Тогда вы скажете что-нибудь вроде: «Слава богу, что я нашел вас».

– Выучу запросто. А что за тип этот Ливингстон?

– Другой ученый, который давно умер в Африке, но до того пропал, в точности как наш Густав Барр.

Джимми едва дождался, пока на корабле все стихнет, а затем поспешил к себе в каюту и выпустил пленника из сейфа со всеми удобствами.

– Черт бы вас всех побрал! – решительно высказался заключенный, усиленно двигая руками-ногами и до странности напоминая ожившее демисезонное пальто, получившее возможность расправить складки. Чресла его по-прежнему были небрежно перепоясаны пледом – некоторая склонность к богемности роднила его с господином Вагнером.

– Отсебятину нести запрещается, поэтому слушайте, что я вам скажу. Вас высадят на берег. Будете сидеть возле хижины. Я подойду и спрошу, как вас зовут. Вы скажете: «Yes», – а я вам отвечу: «Ну и ладушки!»

– Бред какой-то!

– Самый настоящий. Но подчиненному негоже критиковать начальство.

Знаменитая сцена в любительском исполнении разыгрывалась так:

Джимми, словно только что сойдя с корабля, торопливой походкой направлялся к сейфу.

– С добрым утром! – приветствовал он швейцара, который стоял в небрежной, однако же приличествующей великому путешественнику позе, перебросив через плечо уголок пледа. – Рад вас видеть! Вы ведь бесследно пропавший профессор Густав Барр, верно я говорю?

– Нет. Я Ливингстон, – последовал неожиданный ответ.

Джимми в ярости схватился за голову.

– Это из другой оперы, дурила! Ливингстон давным-давно сгинул в Конго, хотя тоже, видать, был больной на голову. Но вы мне тут не путайте карты. Спрашивают, как звать, вот и называйтесь. Ну, поехали! Кто вы такой будете?

Швейцар пожал плечами – типичный жест человека, который не в силах изменить существующее положение вещей.

– Поверьте, мне и самому неприятно, но я действительно Барух Т. Ливингстон. Желаете, могу указать псевдоним… – Тон его сделался просительным.

– Значит, вы уже один раз пропадали в Конго? Мошенничать вам не впервой?

– Двадцать лет назад мне и вправду пришлось исчезнуть. Но из Бостона, потому как папаша одной юной особы гонялся за мной по всему городу с заряженным пистолетом.

Жизнь Ливингстона спас счастливый случай: мистер Тео заглянул в каюту и вырвал беднягу из рук Джимми. Все тело швейцара уже носило следы жаркого диспута.

– Этот негодяй пытался одурачить меня! – взревел капитан двух рангов.

– Сударь, – простонал швейцар. – Чем поклясться, что я Ливингстон?

– Этот человек на самом деле Ливингстон, – внес ясность миллионер.

– Выходит, он не помер в Конго?

– Потом я вам все объясню, а сейчас следуйте за мной. Нам надо поговорить.

Встревоженный Джимми последовал за хозяином.

Ветер стих, и дождь прекратился. Южная ночь радовала глаз своей прелестью.

– Что еще стряслось?

– Да так, пустячок. Капитан Вильсон предатель.

Одинокий корабль под покровом ночи мчал на всех парах, удаляясь от цивилизации, навстречу полной грозных, мистических загадок судьбе…

Глава двадцать вторая

Тео с Васичем вышли из каюты.

– Где играли на гармонике? – поинтересовался Тео.

Васич открыл было рот, чтобы ответить, но его опередили… протяжной трелью на означенном инструменте. Дрогнул забранный металлической решеткой фонарь и с лязгом качнулся на ветру.

Словно вихрь пронесся по палубе, океан вспенился белыми барашками, грозно вздыбясь у борта «Стенли». Корабль резко накренился, потрескивая корпусом.

Даже капитан Вильсон, и тот побледнел. Существуют ли призраки или нет их вовсе, кто знает, а паника на борту вот-вот разразится.

Тихие, как дуновение воздуха, звуки музыки послышались теперь в другом месте.

– Ох, не к добру это, капитан! – угрюмо буркнул кто-то из матросов.

– Спокойно, ребята! – воззвал к команде мистер Тео. – Какой-то злоумышленник вздумал над нами потешаться. Давайте отыщем его и вздуем как следует!

Однако миллионер понимал, что его уговоры не помогут. На пару с Вильсоном они взялись прочесать трюм. Ведь именно там таинственным образом исчез и А. Винтер.

– Здесь ни одной живой душе не спрятаться! – заверял хозяина капитан. – Когда загружаем трюм, я слежу, чтобы ни тайников, ни лазеек не было.

Мистер Тео случайно взглянул на пол и… обомлел. Там валялась книга! Теперь уже и с Вильсоном он решил держаться настороже и делиться далеко не всеми своими соображениями. Он изловчился подобрать книжку незаметно для капитана и проворно сунул ее в карман.

Снова музыкальные рулады… И отчаянный топот ног: матросы помчались в носовой отсек. Не иначе как погнались за невидимым «гармонистом».

Преследователи снова остались ни с чем, а ведь звуки явно доносились оттуда.

– Всем отправляться спать! – распорядился миллионер и повернул к своей каюте.

Палуба опустела. Дождь едва накрапывал. Задержавшись у фонаря, мистер Тео извлек из кармана свою находку. Какое счастье, что книга попалась именно ему, матросам такие дьявольские шуточки не по нервам. На обложке книги значилось: «Самоучитель игры на губной гармонике». А внутри, на обратной стороне переплета красовалась надпись чернилами: «Из книг мадам Барр».

Мистер Тео терялся в догадках. Что это, проделки призрака или живого человека?… Он стоял как раз у дверей в свою каюту, когда отчетливо раздались звуки очередной мелодии. Изнутри, из его собственной каюты!

Тео рывком распахнул дверь и в мгновение ока очутился в каюте. Там не было ни души! Волей-неволей поверишь в существование призраков. На полу посреди каюты валялась губная гармоника! В том самом месте, где пять минут назад никаких музыкальных инструментов не было и в помине. Из шкафа послышался слабый шорох: Густав Барр скребся в дверцу. Значит, еще жив… Кто бы мог подумать!

– Заходил сюда кто-нибудь?

– Ах, сударь… какой кошмар!

– Соберитесь с силами!

– Где их взять? – жалобно прошелестел ученый.

Но мистер Тео уже выскользнул из каюты. На этот раз он доведет дело до конца. Разгадка таится где-то там, на темных палубах корабля. Тео вытащил револьвер, хотя и понимал, что это неподходящее оружие для поединка с призраком. В этот миг кто-то коснулся его руки, и женский голос прошептал:

– Спуститесь в трюм.

Тео резко обернулся, но незнакомка уже успела исчезнуть. Чутье подсказывало ему, что разгадка близко. Какова бы ни была истина, все лучше, чем нагромождения фантастических нелепостей. По темной, скользкой от дождя палубе Тео поспешил к трапу и спустился в трюм.

Он тотчас отшатнулся, инстинктивно прикрыв глаза рукой.

Откуда-то сверху прямо ему в лицо ударил луч яркого, слепящего света.

– Ни с места! – тихо, но отчетливо скомандовал женский голос с той стороны, откуда бил свет. – Если вздумаете пошевелиться или поднять тревогу, никогда меня не найдете!

– Шевелиться я не стану, только выключите свет! Глазам больно, да и с палубы могут заметить.

Свет погас.

В то же мгновение в руке у Тео вспыхнул заранее приготовленный фонарик, свет которого устремился в ту сторону, откуда доносился голос.

Под потолком обнаружилась Лилиан Хиллер, одетая в прорезиненный плащ.

– Это вы… вы устроили эту… дурацкую комедию?!

– Комедию устроили вы, – парировала красотка и в знак того, что душевное равновесие ее восстановлено, зажгла сигарету и принялась болтать в воздухе своими стройными ножками.

– В трюме курить запрещается! – цыкнул на нее мистер Тео. – Этак можно спалить весь корабль.

– Ничего удивительного! Изо дня в день охотятся на меня, как на дикого зверя. Хорошо еще, что у мужчин нет ума. Вы, естественно, составляете исключение. Ума у вас тоже нет, но вы и не мужчина.

– Позволено будет спросить почему?

– Потому что вы угрожаете беззащитной женщине.

– Объясните, пожалуйста, к чему эти фокусы с губной гармоникой?

– Если я дам честное слово, что играла не я, вы мне поверите?

– Конечно нет.

– Тем не менее даю честное слово. А если не поверите – обижусь. Играла не я, зато я знаю, кто это делал, хотя и не выдам виновника.

– Вы его любите?

Дамочка для удобства подсунула ладони под коленные сгибы и сложила губы в беззвучном свисте. Не будь она так высоко, так и дал бы ей по губам. Прямо руки чешутся!

– Я спросил, любите ли вы его! Отвечайте же!

– Чего это вы так раскричались?

– Любите?

– Никто не любит, когда на него кричат. Но я вынуждена терпеть, коль скоро беззащитный призрак и невоспитанный миллионер вынуждены встречаться в подобной обстановке.

– Я вас добром прошу ответить: вы очень любите того, кто играет здесь на губной гармонике?

– Очень.

– Почему вы пробрались на корабль тайком? Ведь я приглашал вас!

– Вы отпускали на мой счет грубые замечания! Как я могла после этого ступить на ваш корабль?

– И это говорите мне вы? Да я умолял вас!

– Тогда я вообще не могла появиться на «Стенли», хотя и хотела. Даже подстроила и разыграла по всем правилам сцену разбойничьего нападения. Но кто же виноват, что мой наемник перестарался и с такой силой врезал вам, что ваша милость сомлели. Вы же у нас нежный, весь из сливочного крема с сахарной пудрой. – И не переставая болтать ножками, дамочка невозмутимо направила в его сторону струйку дыма.

Потрясенный столь беспримерной наглостью, мистер Тео на время лишился дара речи.

– Выходит, это вы подстроили на меня нападение?

– Пардон… я подстроила нападение на саму себя. К сожалению, среди наемников затесался ваш первый офицер… этот, как его… Джимми По-Шею.

– Не По-Шею, а От-Уха-До-Уха!

– Какая разница!.. Если вы закончили свою лекцию по анатомии, то я продолжу. Спрашивается, как же я могла сесть на корабль, где меня в любой момент мог разоблачить этот Ушастый Джимми?

– Не скажете ли, кто вы такая?

– Супруга Густава Барра.

Какой сюрприз! Это имя было у всех на слуху, и на самоучитель он наткнулся, и все же удар оказался слишком тяжелым.

– Вы… госпожа Барр?

– Да. Та самая, от которой вы поспешили убежать. Но если ваше бегство не удалось, не принимайте это за знак симпатии с моей стороны!

В глазах у Лилиан блеснули слезы, она скорбно простерла руки – так акробатка, работающая без страховки, ловит трапецию.

– А я стремилась вслед за мужем! Ах, Густав, Густав!.. Ни средствами науки, ни с помощью спиритизма не удалось вернуть тебя цивилизованному миру.

Мистер Тео в смущении на миг потупился, и этого мгновения отчаявшейся женщине хватило, чтобы свалиться ему на голову.

Ударившись о ящики, мистер Тео больно ушиб лицо и голову, но тотчас вскочил, успев схватить Лилиан за хрупкие плечи. Треск рвущейся ткани, звук пощечины… Тео не разжал хватку! Совсем близко ощущался нежный аромат духов.

– Пустите… Отпустите же меня… – хрипло проговорила женщина. – Я выдала себя… намеренно. Увидела, как вы достаете револьвер, и ужасно испугалась, что вы… покончите с собой.

Как она догадалась? Тео был поражен: эта насквозь лживая особа на сей раз сказала чистую правду.

– А губная гармоника?

Продолжать было излишне. Во мраке, подобно легчайшему дуновению, раздались чуть слышные звуки гармоники и тотчас смолкли.

Воспользовавшись секундным замешательством мистера Тео, Лилиан выдернула руку и исчезла.

Тео медленно поднялся по трапу. Занимался рассвет. Палуба по-прежнему была безлюдной. Юноша решил ни с кем не делиться перелитыми впечатлениями. Он даже себе самому не мог объяснить смысл происшедшего… Хотелось бы только знать, куда она исчезает в мгновение ока, так что потом ее не сыщешь?

Что касается этой странной женщины, пока что мистер Тео со всей определенностью мог констатировать лишь одно: он любит ее. Любит безумно… Да и она, пожалуй, к нему неравнодушна, об этом свидетельствуют ее дерзость, коварство и неприкрытая грубость…

Тео поравнялся с каютой Гамильтона. Его лордство что-то бормотал во сне. А вот каюта Вильсона. Молодой, смазливый капитан оказался не лучшим приобретением. Следует признать со всей откровенностью: без Джимми От-Уха-До-Уха (пускай он без царя в голове и вечно ищет неприятностей себе на голову) и без Васича (кривого на один глаз, но прямого в своем стремлении всегда держать уцелевший глаз в залитом состоянии) ему бы пришлось туго.

Лицо оросили редкие, крупные капли дождя. Тео остановился на минуту: сердце бешено колотилось… Нервы сдают, что ли?… Из каюты Вильсона донеслись негромкие слова:

– Если Куэбра не подоспеет вовремя, все наши планы пойдут насмарку!

– За Куэбру я спокоен, – отвечал другой голос. – Но эта окаянная гармоника может все дело испортить.

Интересно! Что бы это значило?!

Тео постучал и вошел в каюту. Изумлению его не было границ.

Что за чертовщина? Кроме Вильсона, в каюте никого не было!

С кем же он разговаривал? Спрятаться здесь попросту негде.

– Что вам угодно, сударь? – с холодной учтивостью поинтересовался Вильсон.

Тео сделал над собой усилие. Чутье подсказывало ему не выдавать, что он слышал обрывки разговора. Какой смысл уличать Вильсона в притворстве – в открытом море силы их слишком неравны.

– Настроения экипажа беспокоят вас?

– Да уж, хочется, чтобы страсти улеглись.

Куда же мог исчезнуть другой собеседник?

– Надеюсь, больше сюрпризов не будет.

Напрасно мистер Тео надеялся. Едва он успел сообщить Джимми, что капитан и команда затевают что-то недоброе, как неожиданно появился радист.

– Судно в море шлет сигнал бедствия. Взорвался котел!

– На помощь! Полный вперед! – воскликнул Тео. – Как называется судно?

– «Что новенького, господин Вагнер?».

Глава двадцать третья

Да-да, «Господин Вагнер» завершил свой земной, вернее, морской путь. Подходил он к концу не лихо, а плелся еле-еле по океанским просторам, спотыкаясь, сбиваясь на ходу, как и положено дряхлым старикам. Так и хочется добавить: пыхтя и с трудом отдуваясь, подобно замученному почтальону, сегодня вручающему вам посылку и думающему при этом о завтрашнем выходе на пенсию.

Многострадальный, побитый и покореженный корпус корабля, не бог весть какого справного и при жизни, его погнутые трубы океан поглотил незаметно, ленивым зевком и упокоил в топях ила, нежного и мягкого, словно материнское сердце. Старая, ржавая посудина, Капитан Грязнуля Фред, команда из весьма подозрительных типов – все они пошли ко дну. А вместе с ними потонул и выраженный крупными буквами живейший интерес к окружающему миру: «Что новенького?…» «Ничего особенного», – шелестят в ответ волны, и они безусловно правы.

Пять часов утра. «Стенли» на всех парах примчал к месту катастрофы. На сверкающей под лучами восходящего солнца водной глади от происшедшей трагедии и следов не осталось. Впрочем, нет… о борт корабля ударялись обломки мачты, бочка…

– Как в воду глядел… – растерянно бормочет Вихлястый Скелет.

Лорд Гамильтон снял шляпу. Все путники выстроились на палубе с непокрытыми головами. Молча смотрели они на пляшущие в волнах деревянные обломки и уйму мелкого хлама – на все, что пока еще напоминает: совсем недавно здесь, по поверхности океана, куда-то спешило судно, везя людей и людские амбиции. Всего лишь несколько часов назад кочегар приготовил себе сандвич с ветчиной, а штурман решил после вахты черкануть письмецо жене – что ни говори, но двадцать совместно прожитых годов так просто из жизни не вычеркнешь; кто-то из матросов заложил страницу в Библии, чтобы потом продолжить чтение… А теперь лишь эта издевательская кучка хлама напоминает о великом хаосе, из которого все мы вышли и в который обращаемся после ничтожно краткого земного существования.

Было и прошло…

Колючка Ванек, Щедрый Ротшильд, Джимми От-Уха-До-Уха, Филипп Язык-Без-Костей обменялись взглядами – испуганными, вопрошающими, укоризненными. Они стараются не смотреть на жалкую кучу обломков, но взгляд тянет туда как магнитом. Ведь это все, что осталось от «Бригитты», зачумленного корабля.

Но вот разворачивается краткий трагикомический эпизод. На палубе появляется господин Вагнер, сокрушенный горем скорбящий глава семьи, перед которым молча расступается толпа сочувствующих, давая ему дорогу. Но где та дорога, которая давала бы достаточный простор амплитуде колебаний господина Вагнера? Лицо его угрюмо, глаза влажны, он шагает, вернее, несет себя, поддерживая за штаны, мужественно пытаясь скрыть свою скорбь, а заодно и крайнюю степень опьянения. Последнее скрыть не удается: господин Вагнер икает, отчего пришпиленная к котелку свеча со стуком падает на пол. Господин Вагнер замирает у борта и смотрит на толщу воды, поглотившую названный его именем корабль, как опрокидывают одним махом рюмку спиртного. Он сунул руку в карман, чтобы в знак траура бросить в море горстку засохших цветов, но при виде летящих за борт очков в золоченой оправе сообразил, что по ошибке залез не в свой карман.

На сей раз, учитывая печальную ситуацию, господину Вагнеру простили ошибку. Ему позволили постоять в скорбном молчании, нарушаемом лишь птичьим щебетом, доносящимся из внутреннего кармана его пиджака.

– Внимание! Разворачиваемся… Полный вперед!

Сэр Максвелл приглушенным голосом изложил мистеру Тео свою просьбу: если он скоропостижно скончается в результате какой-либо безжалостной хвори, желательно забальзамировать его бренные останки. Если же кончины не произойдет, то он отказывается от бальзамирования.

Мистер Тео обещал выполнить его последнюю волю и удалился к себе в каюту. Ему было над чем поразмыслить. Судите сами. Профессор в шкафу, но супруга об этом не знает. Супруга обретается на борту, но об этом не знает Барр. Следовало бы поставить его в известность о смерти жены, но она жива. Надо бы порадовать его вестью, что супруга жива, но ученый не знает, что она умерла. Да ведь она вовсе и не умерла!..

Постойте, какая-то путаница получается!.. Рассмотрим для наглядности такой расклад: дама пик – это весть о смерти жены, а бубновый валет – шкаф в каюте…

– Я смотрю, с нервами у вас все в порядке, – констатировал заглянувший к нему Джимми. – Раскладывать пасьянсы, когда в дурдоме бунт и психи стоят на ушах!.. Лучше бы подумали, как нам быть, если окажется, что этот Вильсон и вправду прохиндей!

– Вопрос в том, каковы его намерения. Когда узнаем это, тогда и будем решать, стоит ли его бояться. И второй вопрос: насколько надежна команда.

– Большинство матросов, те, кого понабрал Вильсон, – всякая шваль.

– А те, кого набирали вы, – сплошь порядочные люди?

– Хм… Фонтан пока что ни один из них не спер. Не думаю, чтобы они выступили против меня или против вас. Ни про Васича, ни про меня никто не скажет, будто мы когда-нибудь предали своего нанимателя. Люди горазды плести всякие небылицы, где правды ни на грош, но такого вы про нас не услышите.

В шкафу заскребся пленник. Мистер Тео склонился к одному из двух больших отверстий для проветривания и шепнул:

– Спокойно! Вечером выпущу!

– Что ему там не сидится? – возмутился Джимми. – Вернее, не стоится.

Поскольку возня в шкафу не прекращалась, пришлось приоткрыть дверцу.

– Господа, – выдохнул профессор, – я задыхаюсь.

Барр хотел было углубиться в подробности, но миллионер аккуратным жестом вдвинул его обратно, слегка помогая себе коленом, поскольку профессор начал полнеть. Из дырки для проветривания донесся плаксивый шепот:

– Умоляю, пощадите!.. Меня съест моль.

– Я и сам этого опасаюсь, – шепнул в ответ мистер Тео. – Завтра же посыплем вас нафталином!

Больше о моли речь не заходила.

«Стенли» словно бы и сам почувствовал, что злой рок гонится за ним по пятам, и мчал на всех парах под траурной вуалью густого дыма к необозримо далекой цели…

Тео беспокойно расхаживал по палубе. Где, к чертям, прячется Лилиан? Неожиданно к нему подступил сурового вида тощий субъект, приметную особенность которого составляли тонкие усики с закрученными кверху концами.

– Сколько же можно уклоняться от обсуждения жизненно важных вопросов? Прозектор вынуждает футбольного судью высказаться за прямой курс на Цуиджи! Воля ваша, но так не руководят экспедицией!

– Простите, – смиренно проговорил мистер Тео. – С кем имею честь?

– Ну, знаете ли!.. – Незнакомец в чудной шляпе горшком презрительно скривил губы, отчего усы у него пришли в движение, устремясь к ноздрям, как клешни рака, нащупывающие добычу. – Следовало бы узнавать своих соратников по борьбе не на жизнь, а на смерть! Мне казалось, мы сплотились перед лицом выпавших на нашу долю тяжких испытаний.

– Готов признать, что я сплотился с вами, но это не исключает необходимости знакомства. Даю честное слово, что я с вами не знаком!

– Не стоило браться за организацию экспедиции, если вы не способны узнать человека, который не раз открывал вам парадную дверь, – с горечью произнес усатый субъект. – Я – племянник привратника из того дома, где вы живете. Вы включили меня в число участников экспедиции в качестве слесаря-водопроводчика и монтера холодильников. Моя фамилия Боргес, я швед по происхождению, хотя моя матушка родилась в Штатах, в семье торговца зерном из Массачусетса.

– Излишне докладывать о себе столь подробно.

– Лучше, если все эти сведения вы получите от меня. По крайней мере не придется выуживать их из справочников. Что же касается существа дела, то, по мнению сэра Максвелла, нам следует держаться Островов Четверга. А прозектор утверждает, что надо двигаться прямиком на Цуиджи, безо всяких отклонений.

Когда мистер Тео подоспел к столу переговоров, дебаты вылились в рукопашную схватку, и футбольный судья машинально схватился за свисток, призывая спорщиков к порядку.

– Ваше мнение, сэр? – обратился к Максвеллу мистер Тео, после того как страсти поутихли.

– Я надеюсь отыскать путешественника, опираясь на собственные наблюдения и расчеты, а также на малозначительные труды Густава Барра. Поскольку в августе он еще двигался к Цуиджи, то после сентября – конечно, если Барр был жив, – ему следовало находиться в районе островов Тонга. Ведь ввиду малой вместимости судна его запасы должны быть на исходе. Единственно возможный путь – это при помощи очень сильного полярного течения достичь Фарерских островов, откуда до португальского Самби-Сумби рукой подать.

– А если… если вы заблуждаетесь?

– Сударь, есть вещи прочнее самой прочной стали. Это скромный листок бумаги, на котором как результат математических расчетов, логических построений и высшей деятельности человеческого мозга начертано черным по белому, что дважды два по всей вероятности четыре. Не станем утверждать со всей безапелляционностью, что четыре! Здравые сомнения – в противовес нашему восприятию – необходимая составляющая науки. Но именно наше стремление к точности приводит к неоспоримому выводу: дважды два действительно четыре!

Тео взволнованно поспешил к себе в каюту. Приоткрыл дверцу шкафа, и они с Барром стали шептаться.

– Скажите, что произошло бы в том случае, если бы вы с острова Цуиджи проследовали дальше, к островам Тонга?

– Могу сказать с абсолютной точностью: матросы моей команды тотчас схватили бы меня, связали и сигналами SOS оповестили мир о том, что Густав Барр лишился рассудка. Где вы отловили эту утку?

– Не такая уж это утка…

– Простите, сударь, но она крякает! До такой чуши способен додуматься – прошу прощения – разве что какой-нибудь безграмотный дилетант. На Цуиджи я был в августе, и если до декабря двинусь оттуда в направлении Фарерских островов, тогда течением меня отнесет прямиком к айсбергам, которые нахлынут с полюса, точно как по расписанию.

Мистер Тео долго не спускал с Густава Барра испытующего взгляда. Кому из двоих ученых прикажете верить?

– У вас было судно малой вместимости, – процитировал он сэра Максвелла. – Если вы покинули Цуиджи, держась островов Тонга, вам пришлось бы довериться течению и дрейфовать до Фарерских островов, чтобы на Самби-Сумби пополнить запасы провианта и топлива.

– Теперь и вы клюнули на эту удочку? – расхохотался ученый. – Поверили, будто я нахожусь на Самби-Сумби!.. Уверяю вас, сударь, это такой же абсурд, как если бы…

– Боже правый!.. Что это?

Густав Барр проследил за взглядом мистера Тео, и у него подкосились ноги.

У окошка каюты болталась подвешенная на веревочке губная гармоника в костяной оправе и в сопровождении записки.

Глава двадцать четвертая

«Присоединюсь к экспедиции на Островах Четверга. До тех пор сообщите всем на борту, что получена радиограмма: слух о смерти госпожи Барр оказался ложным. Прошу простить каракули, но я вынуждена писать эту записку в тесноте и лежа в крайне неудобном положении. А вы ужасный человек: плечи у меня до сих пор в синяках.
Г-жа Барр».

Таково было содержание записки.

– Ну-ка, покажите! – заинтересовался ученый.

Этого еще не хватало! «Плечи у меня до сих пор в синяках»! Приятная будет жизнь с ревнивым мужем в шкафу!

Тео скомкал записку и небрежно сунул в карман, тем самым пресекая дальнейшие расспросы.

Обстановка на борту стала чуть поспокойнее. Тео расположился на корме. Вокруг – хорошо освещенное открытое палубное пространство. Существенная деталь с точки зрения дальнейших событий.

В отдалении супруга футбольного судьи оживленно беседовала с прозектором. Их семья, рассказывала дама, жила возле стадиона и арендовала буфет. С мужем своим она познакомилась во время матча на первенство по футболу. В тот день пятнадцать тысяч зрителей позаботились о том, чтобы представить его должным образом. «Осел», «дурак», «мошенник», «лопух»… – каких только аттестаций ему не давали! И конечно же кричали: «Судью на мыло!» Но ее будущий супруг пропускал всю эту чушь мимо ушей. Назначил штрафной удар, и, когда в результате был забит гол, она влюбилась в несгибаемого судью и послала ему цветок – один-единственный, но со смыслом. А вечером этот темпераментный спортсмен забрался через окно к ней в темную спальню! Ну это ли не безумец? Она страшно перепугалась и заявила судье, что, если он скомпрометирует ее и не женится на ней, отец его непременно застрелит. Влюбленный судья прямо там, в потемках, тотчас же попросил ее руки.

– Вот такая романтическая история, – завершила свое повествование дама. – У нас, можно сказать, получился спортивный брак.

– Да-а, – кивнул прозектор. – Футбол опасный вид спорта.

– А я люблю спортсменов. Вы знаете, какое у них сердце?

– Мне ли не знать! – пренебрежительно отмахнулся прозектор. – Деформированное аритмией, с гипертрофией митрального клапана. Был у меня знакомый футболист по фамилии Витман, он за моей племянницей ухаживал. Так у него к двадцати годам аорта была расширена вдвое. Очень примечательное сердце! Оно где-то хранится у меня дома.

Словом, вечер выдался прекрасный. Как всегда, в преддверии какого-нибудь ужасного события.

Офелия Пепита, потупив головку, стояла подле слесаря-водопроводчика.

– Говорят… стоит задумать желание… – шепнула она, – и взглянуть на счастливую звезду, и задуманное исполнится. Вы верите в это?

– Каких только чудес на свете не бывает! Как-то раз среди ночи грохнулся со стены дедушкин портрет, а через месяц я в пух и прах проигрался на бирже. Как после этого не верить в совпадения!.. – Он придвинулся поближе к артистке. – Давайте выберем себе звезду.

– Я уже выбрала, – опустив глаза долу, прошептала Офелия, и рука ее случайно коснулась руки господина Боргеса.

И вдруг все мигом изменилось.

Тео выронил гармонику. Он нагнулся было за ней, и на секунду перевел взгляд на палубу. Затем рука его потянулась за гармоникой, но… она исчезла!

Вокруг освещенное ровное пространство, народу ни души, а инструмента нет как не бывало.

Через пять минут на корабле опять поднялась истерическая суета.

Где-то на другом конце судна послышались тихие, беспорядочные звуки гармоники, затем они переместились в центральную часть, и все началось по новой…