Глава девятнадцатая

В конце года дни были такими темными, что проснуться утром, не зная, день сейчас или уже ночь, было настоящим подвигом. Я перестала бегать трусцой и в целом была готова хоть сейчас взяться за работу в архивах Генуи, Флоренции или Парижа. Но до запланированного отъезда необходимо было сделать много. Кроме поиска информации об изумруде я работала над диссертацией. Записей набралось уже изрядно, и их необходимо было упорядочить.

От Эндикотта пришло письмо, в котором он спрашивал, согласна ли я представить доклад о Фальконе на конференции Общества изучения раннего периода Нового времени, которая проходила во Флоренции в этом году. Этот доклад должна была сделать Роза.

Спустя четыре недели после того, как на двери кабинета Эндикота была найдена предсмертная записка Розы, ее тело все еще не обнаружила ни местная полиция, ни Скотленд-Ярд. Лично я этому ни капли не удивилась. Кто-то, возможно, сама Роза прислала мне по почте напечатанную записку: «Срок продлен, все в порядке. Генуя в середине января. Сосредоточься, не отвлекайся ни на что».

Страха я не почувствовала, впрочем, облегчения – тоже. За прошедшее время я уже смирилась со своей ролью в происходящем и была твердо намерена делать все возможное ради поиска изумруда Фальконе. Благодаря этому жизнь Розы вне опасности. По крайней мере, я должна в это верить. Пока с Розой все в порядке, со мной также ничего не случится.

Иногда ужас все же захлестывал меня. Все в Сент-Стивенсе считали, что Роза умерла, вторая смерть на кафедре за столь короткое время вызвала настоящий переполох. Однажды отец Розы ворвался в кабинет Эндикотта, крича и угрожая. После этого полицейские из Скотленд-Ярда несколько дней допрашивали нас всех и о Мадлен, и о Розе.

Я не могла справиться со слезами на допросе, и после третьей попытки полицейский сдался и пригласил молодую женщину себе на смену. Я лишь могла икать сквозь слезы. Ничего не добившись, полиция оставила меня в покое.

Каждое утро за чашкой кофе – а кофе к тому моменту я пила много – я просматривала свои заметки. Палаццо Фальконе в Генуе было самым подходящим местом для изумруда. Письмо, которое я нашла в столе Розы, косвенно подтверждало эту теорию. Судя по всему, Роза уже пыталась отыскать изумруд в палаццо. Почему же «они» снова отправляют меня в Геную? Неужели верят, что изумруд все еще там? Может быть, все дело в расшифровке письма, которую не смогла завершить Роза?

Мне нужно добраться до архивов. Наши с Розой жизни в безопасности до тех пор, пока я выполняю задание и продвигаюсь в поисках. Кто следит за мной в Сент-Стивенсе? Будет ли кто-то следить за мной в Генуе? Что, если я найду изумруд и «они» убьют Розу или нас обеих, как ненужных свидетелей?

Стоило мне задаться этими вопросами, как всякий раз меня накрывала волна удушающей паники. Приходилось, закрыв глаза, медленно дышать, повторяя про себя, как мантру: «Не думать, не думать, не думать». Иногда я задавалась вопросом: каким образом Роза ввязалась в это дело и почему вовлекла меня? Почему выбрала меня, чтобы продолжить начатое? Страх и гнев кипели во мне, и больше всего на свете – ну, кроме находки изумруда, – я хотела наорать на Розу. Когда я увижу ее, то обязательно так и сделаю. Но сначала нужно найти изумруд и остаться в живых нам обеим.

Управляющий семьи Фальконе написал, что им будет удобно, если я приеду в середине января. Не вдаваясь в подробности, он дал мне знать, что кража документов была значительной. Мистер Микелоццо, так его звали, передал сообщение от графини Фальконе о том, что редкие книги в коллекции не были каталогизированы и, возможно, мне было бы интересно этим заняться. Я запланировала четыре недели для работы в Генуе, но Уильям сказал, что мне может не понадобиться столько времени – все зависит от того, какие документы остались после кражи.

Мы с Уильямом договорились встретиться за день до начала зимних каникул. Раньше мы уже обсудили цели моей поездки, и тем утром я отправила ему электронное письмо с обновленной информацией. Но было бы странно уезжать, не попрощавшись, поэтому я решила показать Уильяму письмо Томмазо. Я просто слишком хотела его увидеть. Мне нужно было его увидеть.

Кое-как мне удавалось обманывать себя и справляться с тревогой по поводу слежки. Помимо страха за свою жизнь я боялась нервного срыва, потому что не могла ни с кем поделиться случившимся. Мне было так одиноко, я не верила, что смогу справиться со всем сама. Уильям был для меня ближе всех остальных, пусть даже и не знал об этом.

Я почти опаздывала к назначенному времени и достала блокнот из ящика, пролистала его, чтобы найти письмо. Но письма в блокноте не было. Я снова обыскала стол, выдвинула ящик – безрезультатно. Может, я переложила письмо, и это вылетело у меня из головы из-за стресса? Я тщательно осмотрела свою сумку. Ничего. Что ж, придется ссылаться на мои записи. Я была почти уверена, что письмо найдется дома. Или же кто-то украл его. И этот кто-то должен был проникнуть в мою квартиру.

Каждый раз по возвращению домой я внимательно осматривалась, чтобы убедиться, что вещи лежат на своих местах. Когда я уходила на кафедру, то запирала двери на оба замка. Я даже позвонила Чарльзу, чтобы удостовериться, что ни у кого нет запасного комплекта.

К этому времени большинство студентов уже разъехались, и Сент-Стивенс казался жутко тихим. Я постучала в кабинет Уильяма через полчаса после назначенного времени. Его «войдите» было сказано ледяным тоном. Уильям склонился над бумагами, которые читал. Когда он поднял голову, хмурый взгляд немного смягчился.

– Извини, что опоздала, – начала я. – Я не отниму много твоего времени, просто хотела увидеться перед отъездом. Думаю, в следующий раз мы встретимся уже в новом году. Хотя до него осталось всего ничего.

Я думала, что Уильям засмеется, но он промолчал, а затем сказал:

– И правда, но я в любом случае рад, что ты зашла. Я волновался из-за того, что в прошлый раз нам так и не удалось поужинать.

– Сегодня утром я отправила тебе письмо с моими планами и уже имеющимися наработками.

– Да, я прочитал. Но хотелось бы послушать краткое изложение информации от тебя. Расскажи мне об этом Фальконе. Похоже, ты сконцентрировалась только на одном из них. Старший брат?

– Да. Федерико. Я собрала воедино его биографические данные. Его молодость была бурной и опасной, потому что отец, Джованбаттиста, участвовал в заговоре против дожа. После того как заговор провалился, Джованбаттиста был вынужден перевезти свою семью во Францию, и они потеряли фамильную резиденцию, палаццо в Генуе, где я планирую работать.

– Значит, палаццо все еще принадлежит семье? Теперь им владеет другая семейная ветвь?

– Именно. Палаццо перешло во владение брата Джованбаттисты, Пьерфранческо. Вскоре после переезда во Францию умерла мать Федерико. В его взрослой жизни тоже было немало трагедий. Его первая жена, Джиневра де Крочи, умерла молодой. Он женился во второй раз на Терезе, которая родила ему шесть дочерей и одного сына, умершего в двенадцать лет.

– В письме ты написала, что Федерико был противоречивой фигурой. Насколько неоднозначной?

– Например, я нашла упоминание о его участии в резне в День святого Варфоломея. Мне нужно провести дополнительное исследование, прежде чем я смогу подтвердить или опровергнуть эту версию.

– Расскажи об остальных членах семьи, – попросил Уильям.

– Хорошо. Его отец, Джованбаттиста, как я уже упоминала, был женат дважды. Первая жена родила ему трех сыновей, но самый старший умер в юном возрасте. Федерико – второй сын, следующий по старшинству, – Пьеро, который стал епископом. Кроме братьев у Федерико были три сестры. Одна из них ушла в монастырь, две другие вышли замуж за обедневших французских дворян.

Томмазо, младший сын Джованбаттисты и единокровный брат Федерико, сопровождал его Бразилию в 1565 году. Федерико, безусловно, был самым влиятельным в семье Фальконе. – Я пролистала записи до утренних заметок. – Люди обращались к Федерико, когда им нужен был заем, несмотря на ограничения, наложенные на дворян, связанные с ростовщичеством, потому что Федерико был известен своими связями с итальянскими банкирами. Также у него были кабинет редкостей и обширная библиотека, в которой, кроме всего прочего, были книги по алхимии. Они стали причиной проблем с инквизицией.

Федерико совершил по крайней мере одно путешествие в Америку. Я не уверена в том, сколько раз он пересекал океан. Мне попалась депеша послов о стычке у берегов Бразилии, в которой участвовал французский флот в семидесятых годах шестнадцатого века. К тому времени Федерико уже был капитаном. Восемь кораблей были потоплены, что было огромной потерей для того времени. Около восьмиста человек погибли.

Уильям поставил локоть на стол, подперев рукой подбородок.

– Звучит захватывающе! Ты делаешь большие успехи.

– Чем больше я узнаю о Федерико, тем больше у меня возникает вопросов. Король Генрих III использовал обвинения против Федерико как предлог, чтобы отослать его в Геную. Федерико был близок к властной матери Генриха, Екатерине, так что, вероятно, именно поэтому он впал в немилость. И он, и его брат Томмазо умерли от чумы. Возможно, прозвучит банально, но материала очень много. Я уже говорила об этом.

– Прекрасная работа. Во время поездки в Италию помни о том, что главное – собрать и проанализировать не слишком большое количество документов. Самых важных документов. Архивные исследования – это скорее качество, чем количество. Я не критикую то, что ты уже успела сделать. Наоборот, ты работаешь над этой темой всего месяц, а уже добилась огромных результатов. Просто я вспоминаю свой собственный опыт и хочу дать совет: действуй шаг за шагом.

– Спасибо. – Я с благодарностью посмотрела на него. – Я умею все расставить по своим местам. Я доверяю тебе и буду иметь это в виду.

Он посмотрел на часы и поднялся, собирая бумаги.

– Хотелось бы иметь больше времени, но мне нужно успеть на самолет. Пожалуйста, напиши из Генуи. – Он оглядел комнату, чтобы проверить, не забыл ли что-нибудь. – Хочу держать руку на пульсе. – Он положил сложил бумаги в рюкзак и взял пальто.

Дверь приоткрылась без стука – Катрина заглянула в кабинет:

– Твое такси здесь, Уилл, – и ушла, оставив дверь приоткрытой.

– Спасибо, Уильям, я очень ценю твою поддержку и буду регулярно присылать новые данные. – Я протянула руку для прощания. – Увидимся в следующем году!

Он взял мою руку и сжал ее. Моя ладонь была ощутимо холоднее, по коже растеклось тепло, исходящее от Уильяма. Он нахмурился и вдруг наклонился ко мне, целуя в губы. Спустя всего пару секунд мы одновременно отстранились друг от друга.

– Изабель, мне очень жаль. Этого не должно было случиться. Если мы будем работать вместе, то мы не можем… и дальше позволять себе такие отношения. Это моя вина. Изабель, надеюсь, ты понимаешь.

– Да, – кивнула я. – Ты прав.

Я вернулась к стулу и взяла сумку. Уильям накинул лямку рюкзака, и мы вместе вышли из его кабинета, прошли по коридору и спустились по лестнице, а потом молча разошлись в разные стороны.

Я перевела дыхание и поняла, что из глаз вот-вот готовы хлынуть слезы. Я направилась домой и ускорила шаг, когда ледяной дождь начал колоть щеки. Вытерла рот тыльной стороной ладони, все еще ощущая губы Уильяма. Конечно же он прав. Мы профессионалы и не должны вести себя так на работе. Я должна спрятать свои чувства в коробку и убрать ее на метафорическую полку.

Вернувшись домой, я приняла горячий душ и почистила зубы, все еще ощущая прикосновение губ Уильяма. И что же мне делать с этим желанием?

Несколько дней спустя, в пятницу перед Рождеством, я заметила силуэт за окном кабинета. Мышцы спины одеревенели, когда в дверь постучали и повернулась ручка. Кто-то дернул дверь, и я замерла, оглядываясь по сторонам, пытаясь прикинуть, куда я могу спрятаться или что можно использовать как оружие. В моем телефоне разрядилась батарея.

– Изабель? Ты там? Это я, Шон.

Я открыла дверь.

– Ты напугал меня, Шон. Что ты здесь делаешь? Почему сначала не позвонил?

– Я звонил, но ты не берешь трубку. Прости, что не записался на встречу заранее, – сказал он с ухмылкой.

– Ой, извини. Я была очень занята, работая над новой темой.

– Нет-нет, я все понимаю. Теперь ты богата и знаменита, зачем тебе вспоминать о старых приятелях-плебеях. Так оно обычно и бывает.

– Дело вовсе не в этом – у меня и правда совсем нет времени.

– Изабель, Изабель. Я просто тебя дразню.

Я наскоро побросала вещи в сумку и вышла, закрыв за собой дверь кабинета.

– Все равно пора уходить, – сказала я, стараясь не выглядеть взволнованной.

– Хочешь выпить?

– Сегодня вечером не могу.

Мы шли в сторону моей квартиры.

– Ты выглядишь напряженной и усталой. Может, возьмешь перерыв на пару дней? Ты очень предана работе, но, поверь, отдых нужен каждому. Особенно на Рождество.

– Я в полном порядке. Как продвигается твоя работа?

Когда мы добрались до парковки, Шон скрестил руки на груди и сказал, пока я искала ключи в сумке:

– Знаю, что лезу не в свое дело, но кем был он ни был – он того не стоит… Ох, черт, ты понимаешь, о чем я. Не могу поверить, что я наконец-то решился это сказать. – Он покраснел.

– Спасибо, Шон. Я просто всегда нервничаю перед дорогой. – Я постаралась улыбнуться.

– Как скажешь, Изабель. Главное, что ты в порядке. Скажи мне, если что-то случится. Я разберусь с тем гадом, который будет выносить тебе мозг.

– Еще раз спасибо, – повторила я со смехом, который дался мне с большим трудом.

– Хорошо. Завтра мне рано вставать, так что я пойду. Просто хотел проводить тебя до дома. Увидимся на следующей неделе!

– Погоди, мы увидимся в канун Нового года.

– Точно! Тогда увидимся.

В квартире я внимательно осмотрелась и, убедившись, что все вещи на местах, тяжело осела на пол. Неужели Шон пытался сказать мне, что он – и, возможно, другие коллеги – уже в курсе про наши с Уильямом отношения? Впрочем, неважно. Между нами ничего нет, а все, что было, – закончилось. Я покатала эту мысль на языке, удивляясь ее горечи, и поднялась, чтобы налить себе вина. Лишь после третьего бокала я переоделась во фланелевую пижаму и забралась в постель.



На следующий день библиотека в порядке исключения работала до девяти вечера. Сотрудница, выдававшая книги, выгнала меня из зала, когда часы показывали 21:06. На улице было тихо и безлюдно. Спустя всего минуту позади меня послышался приглушенный звук шагов – от ужаса у меня руки покрылись мурашками.

Я опустила голову, сделав вид, что ищу зонтик в сумке, и быстро повернулась, чтобы посмотреть, кто идет позади. Стояла густая темнота, но мне удалось разглядеть одинокий силуэт в темной мешковатой одежде, который медленно шел примерно в пятнадцати футах позади меня. Пару секунд спустя человек перешел с дороги на тротуар.

Сердце забилось быстрее, мышцы ног напряглись, и я пошла домой окольным путем, стараясь не поскользнуться на взявшейся корочке льда. Я свернула на маленькую улочку, потом на другую, но даже у парковки рядом с домом мне казалось, что я все еще слышу поскрипывающий звук шагов на обледенелом тротуаре.

Войдя в кабинет двадцать четвертого декабря, я увидела Мейрид, которая увлеченно сортировала бумаги, сидя на полу. Она была похожа на неряшливого крота, роющего тоннель в земле. Сотни листов были разбросаны по полу, некоторые скомканы. Еще больше листов валялось на столе.

– Мейрид?

– А? Что? – отозвалась она некоторое время спустя.

– Сегодня канун Рождества.

– Я в курсе.

– Давай отметим сегодня у меня? Можно устроить праздничный ужин.

Вместо ответа в меня полетел скомканный лист бумаги – он угодил мне в плечо. Мейрид поднялась, задвинула стул и, стараясь не наступить на бумаги, накинула карамельного цвета пальто. Я молча следила за ней. У двери она повернула голову и спросила:

– Ты идешь?

Продуктовые магазины уже были закрыты, поэтому мы собрали ужин из того, что осталось в холодильнике.

– Как продвигается твое исследование? – спросила я.

– Спасибо, хорошо.

– Мне неловко признаваться, но я забыла, о чем именно твоя диссертация.

– Маргарита Французская, герцогиня Савойская, дочь Франциска Первого, сестра Генриха Второго, жена герцога Савойского. Обрати внимание, сколько определений этой женщины связано со знаменитыми мужчинами. – Мейрид заправила за ухо прядку волос. – Маргарита писала стихи, покровительствовала университетской кафедре юриспруденции, защищала вальденсов и была единственной настоящей подругой Екатерины Медичи. Еще одна удивительная женщина, которую похоронила история. Но не волнуйся, я напомню о ней миру.

– Работа над темой Розы показала мне, какими значимыми и великими были женщины в семьях раннего Нового времени. Они управляли имениями своих мужей, пока те были на полях сражений. И даже давали дельные советы, касающиеся военных действий. Я нашла упоминание о том, что Джулия Фальконе проявила «истинно мужскую храбрость» во время религиозных войн во Франции.

– Что бы это ни значило.

Мы рассмеялись. Мейрид сидела на моем диване, совсем как тогда Роза. Должно быть, Мейрид заметила мой задумчивый взгляд и потому спросила:

– Изабель? Что случилось? Ты как будто ненадолго отключилась.

– Честно говоря, иногда мне кажется, что мой мозг вот-вот взорвется от мыслей. Мейрид, могу я тебя кое о чем спросить?

– Конечно.

– Ты упоминала о некоторых проблемах, связанных с психикой, и я хотела спросить… Прости, я не хочу подражать Катрине или быть на нее похожей, но… В последнее время мне кажется, что я схожу с ума. Мне мерещится всякое, что меня кто-то преследует или наблюдает за мной. Я вся на нервах. Может, у меня паранойя?

– Хочешь знать мое мнение? Думаю, это все шок и стресс. Сначала умер твой научный руководитель, потом – подруга. Слишком многое навалилось.

– От твоих слов мне правда полегчало, спасибо.

Мейрид подперла рукой подбородок, задумчиво уставившись в пустоту комнаты.

– Когда я лежала в больнице, врачам пришлось долго убеждать меня в том, что я не растолстею от одного лишь взгляда на еду.

– Как долго ты там провела? В больнице?

– Шесть месяцев. – Она положила одну руку на стол. – У меня с детства проблемы. Я не могу смотреть ужастики – ощущение, что это происходит наяву. Очень похоже на галлюцинации – как-то я на полном серьезе видела, как с дерева капает кровь. Ты не испытывала ничего похожего?

– Нет, хотя у меня тоже были проблемы. Я боролась с депрессией, но никогда не испытывала ничего подобного. Как же ты справлялась с этим, Мейрид? Должно быть, тебе было невыносимо тяжело. Прости, если я лезу не в свое дело.

– Ничего страшного. Сегодня я узнала новость: подруга, с которой мы познакомились в больнице, умерла. Это ужасно, я и правда любила ее. Но тебе, конечно, далеко до того состояния, в каком пребывала она. К счастью для тебя.

– Мне очень жаль.

Мейрид взяла вилку, наколола на нее кусок лепешки, не обращая внимания на то, что он крошится, и отправила в рот.

– Угу, – невнятно пробормотала она.



Шон пригласил меня, Мейрид, Люка и еще нескольких друзей из католического общества в свою квартиру на «чай». Я предполагала чаепитие, но на самом деле это был ужин, который устраивают шотландцы в канун Нового года – Хогманай. У друзей Шона что-то произошло в последний момент, и они не смогли прийти, так что праздновали мы вчетвером.

Шон жил в квартирке на окраине города, которую снимал со студентом-философом, уехавшем на время каникул домой, в Японию. Помогая снять мне пальто, Шон спросил:

– Надеюсь, ты не любитель шумных вечеринок и наша скромная компания тебе нравится. Я не из тех, кто любит устраивать званые ужины.

– Если ты предложишь мне пиво, я буду абсолютно счастлива, – успокоила его я.

– Могу предложить стаут.

Я села рядом с Мейрид и завела с ней разговор. Шон принес бутылку «Гиннесса» и наполнил фирменный бокал.

– Надеюсь, ты не против, что мы не остужали пиво, – улыбнулся он. – Я знаю, что вы, янки, любите холодное пиво.

– Это мой первый Хогманай. Я счастлива быть настоящей шотландкой.

– Отлично сказано! – Шон принес такой же бокал «Гиннесса» для себя и предложил тост: – За то, что ты стала настоящей шотландкой.

Не знаю, принято ли в Шотландии давать новогодние обещания, но я первым же делом пообещала себе перестать думать об Уильяме.

В дверь постучали – пришел Люк. Вчетвером мы устроились поудобнее, и атмосфера стала более праздничной и уютной.

Час спустя Шон, который то и дело убегал на кухню, пригласил нас к столу, освещенному свечами. С легкостью, в которой явно ощущался опыт, Шон вышел из кухни с подносом, на котором для каждого из нас была отдельно сервирована тарелка с горячим.

– Вау, ты готовил сам? – поинтересовалась Мейрид.

– Нет, только залил готовым соусом курицу с рисом. Пара мелочей – и дело в шляпе.

Шон лишь отмахнулся от наших попыток похвалить его, а затем вернулся с тарелкой зелени. Кресс-салат он сам нашел в протоке реки и собрал сам.

– Тут же нет парочки атомных станций неподалеку? – с неподдельным беспокойством спросил Люк.

– Я ем этот салат постоянно с тех пор, как обнаружил полянку пару лет назад, – сообщил Шон. – В нем полно витаминов. – Он поднял руку и напоказ напряг мускулы. Мы рассмеялись.

Мы говорили на отвлеченные темы и шутили. Разговор каким-то непостижимым для меня образом перешел на клубы для свингеров. Мейрид призналась, что как-то раз она ходила в такой клуб с одним из прежних профессоров из Лондона.

– Я была тогда молодой и глупой, – оправдывалась она, и настроение ее омрачилось. – Изабель, а ты когда-нибудь бывала там?

– В Лондоне или в клубе свингеров?

– И там, и там.

– В Лондоне – да, – сказала я.

– Скучная ты, – фыркнула Мейрид. – А ты, Шон? Признавайся сразу про клуб для свингеров. Лондон нас интересует мало.

– Не-а, и не тянет, не мое это. Хотя девственность я потерял на танцполе во время дискотеки. Не то, чтобы я этим гордился. – Мы рассмеялись.

– Поможешь мне на кухне, Мейрид? – попросил Шон, вскакивая и отодвигая стул, чтобы помочь ей подняться. Я слышала, как они смеялись на кухне, прежде чем свет погас во всей квартире.

Из кухни они вышли, держа небольшие чашки с пудингом, в каждую из которых был воткнут потрескивающий и брызгающий искорками бенгальский огонек. Шоколадный пудинг был настоящим объедением, Мейрид сказала, что Шон приготовил его сам. Никто не отказался от второй порции.

После ужина Шон включил старый проигрыватель, на котором заиграла песня «Auld Lang Syne».

– Это старая шотландская песня, но обычно ее не исполняют в канун Нового года. Так что это в честь Изабель, – сообщил он нам.

– А что еще делают в Новый год… э-э-э, то есть Хогманай?

– Ты когда-нибудь пробовала танцевать кейли-и? – спросил Шон.

– Танцевать с Кейли?

– Вообще-то звучит «кейли-и», это старое гэльское слово…

– Уверена, я удивлюсь тому, как пишется это слово?

– К-е-й-л-и-и.

– О, что ж, я раньше точно никогда не танцевала кейли-и, – произнесла я, подражая произношению Шона.

– Вообще для этого танца нужно много пространства, а моя квартира маленькая, но, может, ты хочешь попробовать? Обычно мы танцуем кейли-и на свадьбах и больших торжествах, поэтому, надеюсь, ты простишь меня, что я не надел килт.

Мы встали лицом друг к другу, и Шон включил бодрую традиционную песню с флейтами и скрипками, которая напомнила мне шоу Riverdance, которое мы смотрели с мамой на Бродвее. Когда Шон кружил меня, я заметила, что его руки немного подрагивают.

– Ты хорошо танцуешь, – похвалила я.

После ужина мы продолжили разговор, и Шон рассказал мне о своем детстве в Блэкберне.

– Хотелось бы мне там побывать.

– О, нет, поверь мне, ты не хочешь, – фыркнул Шон. – Единственный раз, когда тебе точно хотелось бы увидеть Блэкберн, – это в зеркале заднего вида. Убедиться, что ты точно уезжаешь из этой дыры.

После полуночи, когда все пожелали друг другу счастья, благополучия и успехов в работе, Люк развез нас с Мейрид по домам. Вернувшись в пустую квартиру, я зажгла свет и переоделась. Проведенный с друзьями вечер подарил чувство товарищества, так необходимое мне сейчас.

Несмотря на то, что я легла поздно, я выпила слишком много пива, да и голова была полна невеселых мыслей, чтобы беззаботно спать до полудня.

Несмотря на жуткое похмелье, я проснулась рано, но к работе приступать не спешила. Впервые за десять дней я позволила себе передохнуть. Некоторое время спустя я проверила почтовый ящик на предмет счетов. Внутри лежал белый конверт, в котором была винтажная открытка Генуи. Красным шрифтом на ней значилось: «Come vola il tempo!». «Как летит время!» по-итальянски. На обратной стороне не было никаких надписей, лишь наклейки, похожие на те, которые я собирала в детстве. Первая – сдобное печенье-ракушка, вторая – цветок розы, третья – вопросительный знак. Мозг, затуманенный алкоголем, не сразу осознал значение этих наклеек. Печенье в форме ракушки по-французски называлось «madeleine» и, очевидно, символизировал Мадлен, роза стала отсылкой к Розе. А знак вопроса, должно быть, означал меня.

Часть вторая

Глава первая

Я вылетела из Эдинбурга двенадцатого января и, когда мы пролетали над Альпами, представляла себе сухопутный путь, которым Фальконе ездил во Францию и обратно – через ледяные долины, по крутым, занесенным снегом перевалам… На вокзале в Милане я села на первый же поезд до Генуи. Скоростной поезд Frecciabianca трясся и раскачивался из стороны в сторону, направляясь к побережью. Утренний туман рассеялся, и после того, как поезд выехал из череды туннелей, я могла любоваться видом на море и поросшие кустарником горы, на утесы, которые резко обрывались в синюю гладь Тирренского моря.

Геную, которую называют самым «вертикальным» городом в Европе, окружают разноцветные дома, построенные после массированных бомбардировок во время Второй мировой войны.

Само название «Генуя» происходит от латинского iuana, что переводится как «ворота». Генуя стала независимой державой в одиннадцатом веке. В течение многих лет в ней бушевали междоусобные распри, которые в 1528 году подавил Андреа Дориа – адмирал, ставший дожем. Он заключил союз с Габсбургами; несмотря на то, что в прошлом Генуя была союзником Франции, Габсбурги поддержали Дориа и его семью в обмен на верность.

В 1547 году Дориа с помощью императора Карла V Габсбурга подавил восстание, возглавляемое семьей Фиески, уничтожив большинство из них. Оставшиеся Фиески бежали во Францию, а два года спустя сочувствующим им Джованбаттиста Фальконе начал свое собственное – и неудачное – восстание против дожа.

Джованбаттиста изгнали во Францию, а его брат Пьерфранческо остался в Генуе, где поддерживал семейное наследие. Позже сыновья Джованбаттисты часто наведывались в Геную, создавая собственные сети.

Французская ветвь Фальконе Федерико и Томмазо вымерла в семнадцатом веке, однако потомки их двоюродного брата Филиппо по сей день живут в семейном палаццо. Частный архив, где работала Роза, находился внутри палаццо. И оригинал найденного в ее столе письма был из семейного архива. Я надеюсь, что грабители не тронули письма, которые относятся к шестнадцатому веку.

На вокзале я услышала что-то о sciopero – забастовке. Речь шла о забастовке общественного транспорта, что означало отсутствие такси и автобусов. Я остановилась у торговой палатки и спросила дорогу.

Волоча за собой чемодан, я направилась по улице Андреа Дориа, пока не дошла до высоченных зданий, растянувшихся на целые кварталы. Все здания – даже самые величественные – исписаны граффити. Видно, что Генуя – рабочий город, покрытый патиной времени. Я читала, что старая Генуя была крупнейшим средневековым центром Европы.

Остановившись, я спросила у проходящей мимо женщины, как дойди до улицы Салита ди Сан Паоло. Женщина указала на неприметный переулок через дорогу. Спустив чемодан по ступенькам, я оказалась на площади Пьяцца Комменда и увидела надземную автостраду. Она вела к гавани, полной кораблей, которые покачивались, как пластиковые игрушки в бассейне.

Около десяти минут я шла по улице Антонио Грамши. Выискивала взглядом кафе, мечтая о большом сладком капучино, смотрела на здания, на первых этажах которых располагались магазины и рестораны, на усталые и величественные палаццо с фресками на фасадах. В витринах висели напоминания о Рождестве и Новом годе.

В гавани я остановилась перед палаццо Сан-Джорджо – дворцом, где Марко Поло написал свои знаменитые мемуары. Справа висел указатель, указывающий на Порто Антико. Торговец рыбой, размахивая окровавленным ножом, кричал: «Твой чемодан шумит так, что и мертвого поднимет!» Я попыталась понести чемодан, но смогла пройти всего несколько шагов, после чего продолжила тащить его за собой по булыжной мостовой, проходя мимо остатков старых городских стен, сквозь которые изредка проглядывали островки зеленой растительности.

На площади Кампопизано меня встретили розово-оранжево-желтые дома, из их окон свисало постельное белье.

Я нашла дом под номером «8». Стоило нажать на кнопку звонка, как дверь распахнулась.

– Buongiorno, Isabel! – воскликнула грузная женщина с доброй улыбкой и взяла мои холодные ладони в свои, теплые и мягкие. – Меня зовут Марта.

Марта запустила меня внутрь.

– Пожалуйста, оставьте багаж здесь, – сказала она, после чего провела меня на кухню, окна которой выходили на площадь. На кухне стоял стол, окруженный деревянными стульями. Лысый мужчина в сером галстуке-бабочке отложил в сторону газету, встал и поздоровался со мной.

– Это мой муж Луиджи, – представила Марта.

Я почувствовала запах чеснока и базилика.

На кружевных салфетках на столе стояли желтые тарелки, а посреди стола – глиняная ваза с полевыми цветами. Марта провела меня через крошечную дверь в ванную, где я смогла помыть руки.

Часы показывали половину третьего. Наверное, меня ждали к обеду. Вернувшись на кухню, я увидела маленькую девочку, которая прихватками держала фарфоровую тарелку. Девочка поставила тарелку на соломенную подставку на столе, повернулась ко мне и неуверенно протянула руку. Из тарелки поднимался пар.

– Как вкусно пахнет! – Я шагнула к девочке и пожала ей руку. – Меня зовут Изабель, а тебя?

– Алессандра, – ответила девочка, не поднимая глаз. Это имя было слишком громоздким для такой малышки.

– Можете сесть рядом с Алессандрой, – сказала Марта, выдвигая для меня стул, а потом спросила: – Хотите вина?

Когда я кивнула, Луиджи налил в мой бокал почти бесцветную жидкость. Я тем временем положила себе спагетти, политые блестящим зеленым соусом песто. Давненько же я не ела домашней еды! После долгих часов работы в библиотеке я обычно довольствовалась рыбой с картошкой или пиццей.

– Восхитительно!

– Вино из Чинкве-Терре. Подарок от пациента, – объяснил Луиджи. – Я врач. А Марта – медсестра скорой помощи. И по совместительству – превосходная кухарка.

На десерт Алессандра принесла торт безе с кремовой начинкой.

– Мерингата, – с улыбкой пояснила она.

После эспрессо Марта показала мне мою спальню на втором этаже и старенький компьютер – он стоял в коридоре.

Марта сообщила, что Алессандра позовет меня ужинать без четверти восемь. Луиджи отнес мой чемодан наверх, и я распаковала вещи. Мой ноутбук не включался – придется купить новый. Компьютеру в коридоре потребовалось некоторое время, чтобы загрузиться. Интернет оказался ужасно медленным, однако через несколько минут мне удалось открыть свой почтовый ящик. Новых писем не было.

Я написала Эмилиано Микелоццо, помощнику графа Фальконе, и сообщила о своем прибытие в Геную. В Шотландии мне потребовалось три недели и пять писем, прежде чем Микелоццо ответил и сообщил, что я могу получить доступ к архиву в январе, через десять дней после возвращения семьи с рождественских каникул, и мы договорились, что с завтрашнего дня я смогу начать работу.

Вернувшись в свою комнату, я достала карту и принялась записывать названия улиц, которые приведут меня в палаццо Фальконе. Там у меня получился собственный маршрут. Через некоторое время комнату наполнил аромат свежих трав, и в мою дверь постучала Алессандра.

На ужин Марта приготовила еще одно местное блюдо – торта паскуалина, пасхальный пирог. Луиджи был в гостях, поэтому ужинала я с Мартой и Алессандрой.

– Торта паскуалина – моя любимая тарелка, – сообщила Алессандра, отрезая кусок.

– Наверное, ты хотела сказать «любимое блюдо», amore, – поправила Марта.

– Да, мое любимое блюдо, – повторила Алессандра. – Утром мы собрали в бабушкином огороде свежие травы. Хотите навестить мою бабушку? Она живет в горах.

– Я бы хотела познакомиться с твоей бабушкой. Моя бабушка живет недалеко от Бостона, откуда я родом, – рассказала я.

– Ваши мама и папа живут в Бостоне? – поинтересовалась Алессандра.

– Да, – ответила я, хотя в Бостоне жила только моя мама.

– А братья и сестры у вас есть?

– Нет, я единственный ребенок в семье.

– Я тоже единственный ребенок в семье! – вставила Алессандра.

– Пусть Изабель поест, amore. Потом мы сможем поговорить, – ласково проговорила Марта.

– Не волнуйтесь, – улыбнулась я, вилкой отрезая кусочек пирога, и рассказала о том, что учусь в докторантуре в Шотландии. Мы говорили по-английски, чтобы Алессандра могла попрактиковаться. Допив кофе, я спросила у Марты: – Вы знаете семью Фальконе, предков которой я изучаю?

– Да, конечно, – ответила Марта. Она посмотрела на Алессандру и начала было что-то говорить, но потом подняла глаза на часы, висевшие над дверью. – Я потеряла счет времени! Мне нужно уложить Алессандру спать. Пожалуйста, дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.

Час я провела за компьютером, читая статьи и ожидая ответа от управляющего графа Фальконе. Мне хотелось написать Уильяму – я все еще переживала из-за того, как мы расстались. После того поцелуя, о котором я с каждым днем все больше и больше жалела, Уильям не давал о себе знать. Видимо, мне следует сделать первый шаг, чтобы наладить с ним профессиональные отношения. Я начала было писать бесстрастное сообщение о приезде, но тут получила письмо с незнакомого адреса.



Дорогая Изабель!

Я знаю, что сейчас ты в Генуе. Извини, что молчала – мне не позволяли с тобой связываться. Буду краткой: настаивай на том, чтобы тебе показали ВСЕ, что есть в архиве. Тебе придется быть не только ученым, но и сыщиком. Берегись графини и помни, что одно упоминание моего имени подвергнет меня еще большей опасности, чем та, в которой я сейчас нахожусь.

ВАЖНО! Ежедневно пиши сюда обо всем, что узнаешь: FP12001@yahoo.com. Чем больше информации ты пришлешь, тем лучше. Удали это письмо.

С любовью.

P.S. Тебе понадобится кофеин, а в кафе напротив палаццо самый крепкий и лучший эспрессо, который я когда-либо пробовала.



Я торопливо написала: «Роза! Ты цела? В каком смысле – чтобы мне показали все? Пожалуйста, объясни. Я нашла письмо Томмазо Фальконе, которые ты расшифровала. Я надеюсь, что найду оригинал здесь, в архиве. Это ты прислала мне открытку?»

Письмо вернулось обратно.

Дважды перечитав письмо Розы, я удалила как его, так и неотправленное письмо Уильяму, потом выключила компьютер и ушла к себе в комнату, где через некоторое время погрузилась в беспокойный сон без сновидений.

Глава вторая

На следующее утро дом был тих и пуст. На кухонном столе Марта оставила связку ключей и записку, в которой объясняла, что они с Луиджи вернутся поздно, а Алессандра гостит у бабушки. На столе также стоял кофейник с кофе, но он уже остыл. Управляющий палаццо наконец-то ответил на мое письмо:

«Госпожа Хенли, завтра в полдень у графини есть небольшое окно в расписании. Пожалуйста, приезжайте в палаццо к 11:45 и позвоните в звонок третьего этажа. С уважением, Э. Микелоццо».

Часы показывали 11:00. Я быстро переоделась, сбежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и вышла за дверь. Забастовка такси продолжалась, так что мне пришлось идти пешком.

Небо затянула пелена облаков, прохладный влажный ветер бил в лицо. Пальто и шерстяные колготки не спасали от холода. Я сверилась с картой и свернула на узкую улицу Vico Sotto Le Murette, которая льнула к стене старого города. Церковь Сан-Сальваторе, построенную в стиле барокко, мимо которой я проходила вчера, узнала сразу. Я шла вперед быстрым шагом, уточняя дорогу при каждом удобном случае. Свернув в переулок, идущий под уклон, я миновала трех женщин с обесцвеченными волосами. Они были одеты в обтягивающие мини-платья, высоченные шпильки делали их еще выше. Одна из них, на вид моя ровесница, перехватила мой взгляд и подмигнула. За пять минут до назначенного времени я заскочила в швейную мастерскую. К тому времени щеки мои онемели от холода. Симпатичная полная женщина, вязавшая красный шарф, посмотрела на меня с интересом.

– Как пройти к палаццо Фальконе? – громко спросила я без приветствия.

– Ты почти на месте! – по-итальянски ответила она и указала спицами налево: – Сверни налево и затем еще раз налево.

Я последовала ее совету и вышла на площадь, на которой не было никого, кроме воркующих голубей. Снова повернув налево, я очутилась перед палаццо Фальконе.

Фасад здания шафранового цвета украшали мраморные барельефы и гротескные головы. На фоне насыщенного золотисто-янтарного фасада молочно-перламутровый мрамор, казалось, мерцал даже под слоем городской пыли и копоти. Над центральным входом сидели два высеченных из какого-то камня сокола, державшие в когтях добычу. Мраморные кариатиды поддерживали выступающую стену и балкон второго этажа. Сбоку ряд дверных проемов был почти скрыт за массивными воротами с железными решетками. Название «Фальконе» было написано заглавными, немного наклоненными вправо буквами поверх прутьев.

Через открытые ворота я прошла в темное прохладное лобби и остановилась перед массивной двустворчатой дверью. Крепкий дуб покрывали железные шипы. В Средневековье такие двери предназначались для защиты от врагов – они с легкостью приводили мечи захватчиков в негодность. Рядом с двумя дверными молоточками в форме соколиных голов светился зеленый огонек современного переговорного устройства.

Я нажала кнопку «3 этаж», о которой писал господин Микелоццо. Я натерла ступню до волдыря, спина взмокла от пота. Утерев лоб, я вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь успокоить дыхание. Еще раз осмотревшись, я заметила глазок камеры, который наблюдал за лобби. Я потянулась к звонку еще раз, когда услышала стук шагов по брусчатке. Дверь с легким скрипом распахнулась, и предо мной предстал крупный мужчина. Когда я пожала его протянутую руку, под облегающим рукавом пиджака напряглись мышцы.

– Вы как раз вовремя, госпожа. Эмилиано Микелоццо, – представился он. Последний слог его имени звонким эхом отскочил от каменных стен. Тусклые голубые глаза навыкате напомнили мне о погасших мутных глазах рыбин, мимо которых я проходила вчера на рынке.

Телефон Микелоццо зазвонил, он достал его из кармана и принял вызов, закрыл второе ухо двумя толстыми, словно сосиски, пальцами. Пока он говорил, я осмотрелась во внутреннем дворе. Он был гораздо меньше, чем внешний. В центре сиял бронзовым блеском фонтан, украшенный фигурами дельфинов и мифических существ. Шафрановая краска на стенах внутреннего двора уже потеряла свой блеск и местами отслаивалась от стен. Запах, стоявший во внутреннем дворе, напомнил мне о том, как пахнет затхлая вода в вазе, цветы в которой давно увяли.

Микелоццо выглядел очень грузным. Ему могло быть как сорок пять, так и шестьдесят пять лет. Редеющие волосы были уложены в подобие тонзуры, что придавало облику определенную солидность.

– Следуйте за мной, – приказал он, пересекая двор. – Сюда, пожалуйста.

Я послушно пошла за ним через стеклянную дверь и поднялась по мраморной лестнице, серой и за много веков стоптанной ближе к середине ступеней ногами тысяч людей. В коридоре мы остановились, и Микелоццо открыл дверь в небольшую квадратную комнату с письменным столом у окна. Книжные полки позади стола были пусты, за исключением пары тонких томов на подставках в форме сокола. В комнате пахло известью.

– Сюда, пожалуйста, – повторил он, обойдя стол и жестом указывая на металлический стул. Я сняла пальто и присела. Прежде чем заговорить, я осмотрелась по сторонам.

– Спасибо за эту возможность, господин Микелоццо. Мне очень важно посетить палаццо после того, как я много читала о Фальконе. Сейчас мне кажется, что мои исследования шестнадцатого века оживают. – Едва я произнесла эту банальную фразу, мне сразу же захотелось взять слова обратно.

– Как долго вы пробудете в Генуе? – Он чуть подался вперед, и его пиджак слегка оттопырился… Неужели под ним был пистолет?

– Я буду… Я… Мне выделили средства для работы здесь в течение четырех недель.

– Четыре недели, – повторил он. – Позвольте мне быть искренним, госпожа Хенли… Коллекция документации шестнадцатого века, связанная с семьей, невелика.

– Но веб-сайт…

Он поднял руку, прерывая меня.

– Веб-сайт… Понимаете, многие документы из архива были самым вопиющим образом похищены из нашей коллекции. Поэтому я не совсем понимаю, почему вы приехали.

– Да, я читала о краже, мне очень жаль. – Я пыталась сохранить спокойствие. – Как я уже объяснила в своем письме, я рассчитываю внести вклад в изучение генуэзской истории и добиться признания для семьи Фальконе. Мне не терпится попасть в архив и поделиться с миром своими открытиями.

– Уже время, – сказал он по-итальянски, взглянув на свои часы с ремешком из крокодиловой кожи. Он поднял трубку старого дискового телефона, стоявшего на столе, и быстрыми движениями набрал номер. – Да-да, она здесь. Да, спасибо, графиня. – Он вернул трубку на рычаг телефона. Помолчав пару секунд, он вновь заговорил: – Я состоял на службе у семьи Фальконе еще до вашего рождения, синьорина. Моя семья служила тут на протяжении многих поколений. Графиня – самая прекрасная женщина в Генуе.

Послышался стук каблуков, и, повернувшись, я увидела, как открывается дверь. Вошла стройная женщина в красном платье, затянутом на талии поясом из лакированной кожи. На ее плечи была накинута белая меховая накидка, справа сияла золотистым блеском фигурка сокола, клюв его был закруглен, крошечные рубиновые глаза хищно сияли. Я поднялась со стула и протянула руку для приветствия.

– Вы, должно быть, графиня Фальконе. Я Изабель Хенли.

Она дважды кивнула и улыбнулась сомкнутыми губами, а затем перевела взгляд на Микелоццо. Мне пришлось опустить руку.

– Я уже опаздываю на встречу, и у меня совсем мало времени, но я могу показать вам библиотеку, – произнесла она на идеальном английском языке без малейшего акцента.

Я последовала за графиней, которая остановилась перед невысокой дверью. Из потайного кармана, спрятанного в складках платья, графиня достала ключ и отперла замок. В небольшой комнате загорелся свет, и графиня закрыла за нами дверь.

Окна библиотеки выходили на внутренний двор. Воздух был затхлым, пахло плесенью – видимо, комнату давно не проветривали, окна не открывали. Вдоль охряно-желтых стен растянулся ряд дубовых шкафов, за матовыми стеклами которых виднелись очертания сотен книг. Перед книжными шкафами расположились два широких письменных стола и три коричневых кожаных стула, сиденья которых выцвели и обтерлись. Графиня сняла накидку и набросила на спинку одного из них.

– Не хотите ли взглянуть на часть коллекции? – спросила она. Я с нетерпением кивнула. Графиня подошла к ближайшему ко мне книжному шкафу, отодвинула в сторону стекло и достала толстый фолиант, лежавший на нижней полке. Она аккуратно положила том c обложкой цвета слоновой кости на письменный стол. – Вы слышали о Histoire de la Maison Du Fauchon?

– Да. В ноябре, когда я начала работать над своей темой, я заказала копию в Британской библиотеке.

– Итак, вы знакомы с содержанием?

– Помимо краткого обзора биографии членов семьи он содержит копии печатных юридических документов шестнадцатого и семнадцатого веков. Она была опубликована Антуаном дю Фошоном в 1702 году.

– Я впечатлена вашими знаниями об истории моей семьи. Хотя вы далеко не единственный ученый, который исследует эту тему.

Она вернула книгу в шкаф, который закрыла на ключ.

– Графиня Фальконе, как я понимаю, вы направляетесь на встречу. Может быть, мы могли бы обсудить практические аспекты входа в архив и выхода из него, а также местонахождение документов?

– Документов? – переспросила она и подошла к стулу, чтобы взять накидку.

– Да, я запросила и получила разрешение на работу с историческими документами в архиве Фальконе.

– Вероятно, произошло недоразумение и что-то было упущено в переводе. – Она набросила накидку на плечи. – Я думала, что вы приехали, чтобы каталогизировать редкие книги в библиотеке. Сейчас в архиве осталось очень мало документов. Прежде их было больше, но недавно произошло ужасное преступление.

– Я слышала о краже, и мне действительно очень жаль. Все, что мне нужно, – ознакомиться с любыми оставшимися у вас документами. Тогда я смогу оценить, что может пригодиться для диссертации.

– Просмотр документов абсолютно исключен.

– Но моя диссертация посвящена семье Фальконе, и источники информации находятся здесь.

– Были здесь, – поправила она, взглянув на часы.

– Я обнаружила новую информацию, которая, уверена, заинтересует вас. Если бы я могла хотя бы быстро взглянуть, я бы смогла оценить…

– Книга дю Фошона содержит много информации о семье Фальконе, но вы говорите, что уже ознакомились с ней. Я не понимаю, зачем вам нужны какие-то другие документы.

– На самом деле дю Фошон преувеличил семейные свершения, чтобы предоставить доказательства своего благородного происхождения. Его поставили под сомнение, потому что в те времена дворянство было пожаловано многим семьям. Фальконе были торговцами текстилем, в их жилах не текла кровь королей, как утверждает книга. Ее следует рассматривать с определенной долей скептицизма. Мне необходимо обратиться непосредственно к первоисточникам.

– Боюсь, это невозможно, – произнесла она тоном, не подразумевающим возражений. – Я прошу прощения за это недоразумение. Если вы хотите ознакомиться с редкими книгами, вы можете это сделать. Но если нет, Эмилиано вернет вам деньги за потраченное время. Мне действительно пора идти. Желаю вам всего наилучшего в исследованиях.

– Я считаю, что у меня есть право доступа к архиву.

Графиня подошла ко мне, коротко пожала руку и вышла из комнаты. Дождавшись, пока мы покинем библиотеку, она заперла дверь. Микелоццо повел меня в свой кабинет и сел за стол, достав чековую книжку.

– Пожалуйста, скажите, сколько мы вам должны, мисс Хенлей.

– Дело не в деньгах, господин Микелоццо. У меня есть работа, и я получила на нее разрешение. Письменное разрешение.

– Обстоятельства меняются, вам должно быть это известно. Назовите сумму, пожалуйста.

– Не нужно мне никаких денег.

Он нацарапал что-то на чеке, оторвал его и толкнул мне через стол.

– Вот три тысячи евро. Уверен, вы с легкостью найдете другую тему для исследований. Генуя – большой город, в котором… как вы говорили… оживает история.

Я не стала брать чек, Микелоццо взял его сам и проводил меня вниз. На улице он протянул руку для прощания, и я машинально потянулась, чтобы пожать ее. Он вложил чек в мою руку и сжал мои пальцы вокруг него.

– До свидания, синьорина, – сказал он и вернулся в дом. Тяжелая дверь со скрипом закрылась передо мной.

Начинался дождь.