— А как же! — сказал Эверард. — Мы предприняли это путешествие в поисках загадочного Стейна, который, как полагают, определил поворотный пункт истории. Мы подозревали, что он путешественник во времени — peregrinator temporis, так сказать. Теперь мы убедились в этом сами.

Сердце сжалось сладкой и жуткой болью, а голова закружилась от восхищения и восторга.

У окна четвертого этажа сидела девушка и, имея перед собою швейную машину, что-то шила.

Но ее прекрасный белые руки забыли в настоящий момент о работе, и голубые, как васильки, глаза смотрели куда-то вдаль мечтательно и грустно.

— Три года… — Штейн взволнованно заходил по комнате, размахивая бластером. Но он был еще слишком далеко для внезапного прыжка. — Я здесь уже три года. Если бы вы только знали, как часто я лежал бессонными ночами и думал, удастся мне это или нет… Скажите, ваш мир пришел к единству?

Молодой господин не мог оторвать взора от этого видения и в сердце его росло и ширилось какое-то новое, большое и властное чувство…

И понял он, что все его прежние встречи с женщинами были не более как пустыми увлечениями, и что только теперь он познал это странное, загадочное слово: любовь.

И его потянуло к тихой, семейной жизни, к ласке беззаветно любимого существа, к улыбке радостного и умиротворенного бытия.

— Земля и планеты, — сказал Эверард. — Уже очень давно.

Следующий этаж, который он в настоящий момент пролетал, еще более укрепил его в этом стремлении.

В окне третьего этажа он увидел смеющуюся мать, которая, подбрасывая на коленях полненького улыбающегося ребенка, пела ему тихую песенку, и в глазах её светилась любовь и ласковая материнская гордость.

Внутренне он содрогнулся. Его жизнь зависела от того, правильно ли он угадает, чего добивается Штейн.

— И я хочу жениться на девушке из четвертого этажа и хочу иметь таких же розовых, пухленьких ребят, как в третьем этаже, — подумал господин. — И я весь отдамся моей семье и в этом самопожертвовании найду свое счастье…

Но приближался уже второй этаж. И картина, которую в окне этого этажа увидел молодой господину заставила сжаться его сердце.

— И вы свободный народ?

За роскошным письменным столом сидел господин с блуждающим взглядом и взъерошенными волосами. Он беспрестанно поглядывал на фотографическую карточку, которая стояла перед ним. При этом, правой рукой писал какую-то записку, а в левой держал револьвер, прижимая дуло его к виску.

— Безумец! Остановись!! — хотел крикнуть ему про-летающий молодой господин, — Жизнь так прекрасна!

— Конечно. То есть у нас есть император, но все законы издает сенат, и он избирается народом.

Но какое-то инстинктивное чувство удержало его от этого.

Роскошная обстановка квартиры, богатство и уют навели молодого господина на мысль, что в жизни есть что-то другое, что может развеять и этот уют, и довольство, и семью, что-то более сильное, властное и ужасное…

Похожее на маску гнома лицо Штейна выражало почти священный восторг. Черты его исказились.

— Что же это такое? — подумал с тяжелым сердцем молодой господин, и, как будто нарочно, жизнь дала ему суровый и бесцеремонный ответ в окне первого этажа, которого он теперь достиг.

У окна, почти совсем скрываясь за драпировкой, сидел молодой человек без сюртука и жилета, а на коленях у него сидела полуодетая дама, любовно обвивши шею возлюбленного круглыми розовыми руками и жарко прижимаясь к нему пышной грудью…

Молодой господин вспомнил, что он видел эту нарядную даму на прогулке с мужем, но этот человек не был ее мужем… Тот был старше, с черными полуседыми кудрями, а этот имел прекрасные белокурые волосы.

— Все, как я мечтал, — прошептал он. — Благодарю вас.

И вспомнил молодой господин свои давешние планы — ученья, по примеру студента пятого этажа, женитьбы на девушке четвертого этажа, мирной семейной жизни на манер третьего этажа — и тяжело сжалось его сердце.

Увидел он всю эфемерность, непрочность счастья, о котором он мечтал, увидел в будущем около себя и жены целый ряд молодых людей с прекрасными белокурыми волосами, вспомнил муки господина второго этажа и те меры, которые тот принял для избавления от этих мук — и понял он его.

— Значит, вы отправились в прошлое, чтобы… творить историю?

— После всего виденного, — жить больше не стоит: это и глупо, и мучительно, — с болезненной, саркастической усмешкой подумал молодой человек и, сдвинув брови, решительно подлетел к самому тротуару улицы.

И не дрогнуло сердце его, когда он коснулся руками тротуарных плит и, сломав эти, бесполезные теперь руки, разбил голову о твердый, равнодушный камень.

— Нет, — сказал Штейн. — Чтобы изменить ее. Слова полились из него потоком, как будто он мечтал выговориться, но много лет не смел этого сделать.

* * *

А когда около его неподвижного трупа собрался любопытствующий народ, никому и в голову не пришло, какую глубокую и сложную душевную драму пережил за момент перед этим молодой господин!

— Я тоже был историком. Совершенно случайно я повстречался с человеком, который всем представлялся как купец с лун Сатурна, но я там жил когда-то и сразу же понял, что он лжет. Потом я докопался до истины. Это был путешественник во времени — из очень далекого будущего.





Вы должны понять, что время, в котором я жил, было ужасное, и как психоисторик я понимал, что война, нищета и тирания, которые были нашим проклятьем, происходили не от зла, внутренне присущего человеку, а от того, что мир был построен не так. Высокая техника развивалась в разделенном мире, войны становились все более разрушительными. Были, конечно, и периоды спокойствия, даже относительно долгие, но зло пустило слишком глубокие корни, столкновения стали неотъемлемой частью нашей цивилизации. Вся моя семья погибла во время венерианского налета, мне нечего было терять. Я захватил машину времени, после того как… устранил ее владельца.