Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Пол Андерсон

«Операция «Хаос»»

Роберту Хайнлайну — первому, кто воплотил магию, — и его собственной рыжей Вирджинии.
Эй, вы, там!

Отзовитесь, если вы существуете!

Хотя, возможно, мы вас так и не обнаружим. Этот странный эксперимент — проверка дикой гипотезы. Но, помимо всего, это наш долг.

Аркадий Аверченко

Телеграфист Надькин

I

Солнце еще не припекало. Только грело.

Я лежу, скованный сном. Лишь наполовину сознаю существование моего мира. Меня избрали, чтобы послать призыв через потоки времени, потому что то, что случилось со мной много лет назад, оставило заметные следы на моей заурядной натуре и потому, что содержащие послание мысли имеют большие шансы войти в резонанс с вашими, если будут посланы мною.

Его лучи еще не ласкали жгучими ласками, подобно жадным рукам любовницы; скорее нежная материнская ласка чувствовалась в теплых касаниях нагретого воздуха.

Возможность неудачи велика. Моя заурядность полностью взяла верх над крошечным остатком маны, курящейся во мне, как слабый дымок. И в любом случае весьма неприятно, что я излучаю мысль в пустоту. Скорее всего это так.

То, что время имеет больше одного измерения, — идея скорее всего чисто философская. Трудно поверить, что могут одновременно существовать различные Вселенные, совершенно чуждые нам или такие похожие, что и отличить невозможно.

На опушке чахлого леса, раскинувшись под кустом на пригорке, благодушествовали двое: бывший телеграфист Надькин и Неизвестный человек, профессия которого заключалась в продаже горожанам колоссальных миллионных лесных участков в Ленкорани, на границе Персии. Так как для реализации этого дела требовались сразу сотни тысяч, а у горожан были в карманах, банках и чулках лишь десятки и сотни рублей, то ни одна сделка до сих пор еще не была заключена, кроме взятых Неизвестным человеком двугривенных и полтинников заимообразно от лиц, ослепленных ленкоранскими миллионами.

Поэтому Неизвестный человек всегда ходил в сапогах, подметки которых отваливались у носка, как челюсти старых развратников, а конец пояса, которым он перетягивал свой стан, облеченный в фантастический бешмет, — этот конец делался все длиннее и длиннее, хлопая даже по коленям подвижного Неизвестного человека.

(… Почему во сне я разговариваю на этом языке? Это не моя привычная речь. Препараты вызвали странное состояние. Проклятие! Когда завтра проснусь, я буду собой и не только собой. Но сейчас и всю ночь я — это я…)

В противовес своему энергичному приятелю бывший телеграфист Надькин выказывал себя человеком ленивым, малоподвижным, с определенной склонностью к философским размышлениям.

Может быть, если бы он учился, из него вышел бы приличный приват-доцент.

А теперь хотя и он любил поговорить, но слов у него вообще не хватало, и он этот недостаток восполнял такой страшной жестикуляцией, что его жилистые, грязные кулаки, кое-как прикрепленные к двум вялым рукам-плетям, во время движения издавали даже свист, как камни, выпущенные из пращи.

Земля, где битва под Геттисбергом выиграна Ли,[1] а битва при Ватерлоо — Наполеоном. Или Земля, где религия Митры[2] одержала верх над христианством. Или Земля, где вообще никогда не было Рима. Или Земля, где разум обрели не люди, а другие животные. Или Земля, на которой вообще не развилась разумная жизнь. Земля, принадлежащая к таким областям космоса, где иные законы природы. Для их обитателей возможно то, что мы никогда не сможем. Но они никогда не достигнут того, что мы сделаем без затруднений…

Грязная форменная тужурка, обтрепанная, с громадными вздутиями на тощих коленях, брюки и фуражка с полуоторванным козырьком - все это, как пожар Москве, служило украшением Надькину.

Но должен сказать, что в этой гипотезе есть нечто большее, чем умозрительные рассуждения. Имеется подтверждение в новейшей, слишком абстрактной для меня, физической теории. И есть анекдотические случаи появлений и исчезновений, наводящих на мысль, что возможны телесные перемещения от одного временного потока к другому. Бенджамин Батуст, Каспар Хаузер… То, что случилось со мной, — хотя это не самое важное. Однако именно в этом — причина того, что мы сочли своим долгом отправить послание.

II

Видите ли, если параллельные миры существуют, то они должны быть тесно взаимосвязаны. В противном случае гипотезу невозможно проверить и она не имеет смысла. Имея одно и то же происхождение, воплотившись в одних и тех же формах, эти миры должны иметь одну и ту же судьбу. Борьба Закона и Хаоса, какие бы разнообразные формы она ни принимала, наверняка идет во всех мирах.

Сегодня, в ясный пасхальный день, друзья наслаждались к полном объеме: солнце грело, бока нежила светлая, весенняя, немного примятая травка, а на разостланной газете были разложены и расставлены, не без уклона в сторону буржуазности, полдюжины крашеных яиц, жареная курица, с пол-аршина свернутой бубликом «малороссийской» колбасы, покривившийся от рахита кулич, увенчанный сахарным розаном, и бутылка водки.

Кое-чему мы научились. Мы обязаны послать вам сообщение, научить и предупредить.

Ели и пили истово, как мастера этого дела. Спешить было некуда; отдаленный перезвон колоколов навевал на душу тихую задумчивость, и, кроме того, оба чувствовали себя по-праздничному, так как голову Неизвестного человека украшала новая барашковая шапка, выменянная у ошалевшего горожанина чуть ли не на сто десятин ленкоранского леса, а телеграфист Надькин украсил грудь букетом подснежников и, кроме того, еще с утра вымыл руки и лицо.

Вам это может показаться всего лишь сном. Мне и самому так кажется. Но все, что мне помнится, произошло на самом деле. Сомнительно, чтобы вы — те, которые окажетесь в пределах нашей досягаемости, — смогли ответить нам. Даже если захотите. Ведь в противном случае мы бы уже получили сообщение откуда-нибудь. Но надеемся, что наше сообщение вы воспримете. Спросите себя — может ли быть обычный сон таким, как тот, что снится нам сейчас?

Поэтому оба и были так умилительно-спокойны и неторопливы.

У нас пока нет определенного представления о том, на что вы похожи. Но предполагаем, что вы — нечто большее, чем ничто. Вы, вероятно, живете в мирах, не слишком отличающихся от нашего. В противном случае связь была бы невозможной. Как бы я мог найти отзвуки в душах поистине чуждых существ? Нет, вы тоже должны быть людьми, обладающими при этом технологической культурой.

Прекрасное должно быть величаво...

Вы должны, как и мы, помнить Галилея, Ньютона, Лавуазье, Ватта. Вероятно, вы тоже американцы. Но в какой-то точке мы разошлись. Был ли у вас Эйнштейн? И если был, над чем он работал после своих ранних публикаций, касающихся броуновского движения и специальной теории относительности? Такие вопросы можно задавать бесконечно.

Поели...

Телеграфист Надькин перевернулся на спину, подставил солнечным лучам сразу сбежавшуюся в мелкие складки прищуренную физиономию и с негой в голосе простонал:

Разумеется, и у вас возникнут похожие вопросы, касающиеся нас. Поэтому я хоть как-то расскажу вам свою историю. (Этого все равно не избежать, и сумрак окутывает меня.) Несомненно, многое из того, о чем я буду рассказывать, вам и так известно. Может быть, вы уже знаете, как работают электрические генераторы, или чем закончилась Первая мировая война, или еще что-нибудь. Потерпите. Лучше получить слишком много сведений, чем слишком мало. Для вас это может оказаться жизненно важным.

- Хо-ро-шо!

Если вы, конечно, существуете.

- Это что, — мотнул головой Неизвестный человек, шлепая ради забавы отклеившейся подметкой. — Разве так бывает хорошо? Вот когда я свои ленкоранские леса сплавлю, — вот жизнь пойдет. Оба, брат, из фрака не вылезем... На шампанское чихать будем. Впрочем, продавать не все нужно: я тебе оставлю весь участок, который на море, а себе возьму на большой дороге, которая на Тавриз. Ба-альшие дела накрутим!

С чего начать? Полагаю, что для меня все началось во время Второй мировой войны. Хотя, разумеется, история прослеживается и гораздо раньше.

- Спасибо, брат, — разнеженно поблагодарил Надькин. — Я тебе тоже... гм!.. Хочешь папироску?

- Дело. Але-гоп!

ГЛАВА 1

Неизвестный поймал брошенную ему папироску, лег около Надькина, и синий дымок поплыл, сливаясь с синим небом...

То ли нам попросту не повезло, то ли их разведка оказалась лучше, чем ожидали, но последний налет прорвался мимо нашей воздушной обороны и снес к дьяволу палатку корпуса погоды. Проблемы снабжения — это проблемы снабжения. Мы не могли пополнять запасы неделями, а тем временем враг захватил контроль над погодой. Нашему единственному уцелевшему погоднику, майору Джексону, приходилось использовать все, что осталось от его стихии, чтобы защитить нас хотя бы от молний. Так что приходилось принимать все, что им хотелось наслать на нас. Сейчас, к примеру, шел дождь.

III

Ничто так не обескураживает, как холодный дождь, льющий неделю напролет. Земля раскисает, грязь липнет к сапогам. Сапоги делаются тяжеленные — от земли не оторвешь. Форма превращается в вымокшую насквозь тряпку, липнущую к твоей промерзшей шкуре. Продовольственные пайки отсыревают, винтовки приходится чистить и смазывать по два раза на дню. И все время слышишь, как дождь барабанит по каске… Никогда мне не удастся забыть эту серую, без конца бьющую по телу воду. И через десять лет ветер, сулящий дождь, будет вызывать чувство подавленности.

- Хо-ррро-шо! Верно?

«Одно утешение, — думал я. — Пока идет дождь, с воздуха хорошую атаку не проведешь. Несомненно, когда они будут готовы атаковать с бреющего полета, облачный покров уберут к черту. Однако, чуть только появятся их ковры, мы поднимем в воздух свои метлы!» А пока что мы тащились вперед. Вся наша дивизия, вместе со вспомогательными частями — Сорок пятая Молниеносная, краса и гордость армии Соединенных Штатов, — превратилась в жалкое скопище людей и драконов, рыщущих по холмам Орегона в поисках оккупантов.

- Да.

Я шел по лагерю. Вода сбегала с краев палаток и, булькая, стекала в окопы. Наши часовые, разумеется, надели шапки-невидимки, но я видел, как на грязи появляются отпечатки, слышал хлюпанье сапог и унылую ругань.

- А я, брат, так вот лежу и думаю: что будет, если я помру?

Вскоре я миновал взлетно-посадочную полосу. Военно-воздушные силы располагались рядом с нами, чтобы сразу оказать поддержку в случае необходимости. Двое, не утруждая себя невидимостью, стояли на страже возле переносного ангара. Их голубые мундиры выглядели такими же замызганными, как и мой, но сами летчики были чисто выбриты, и медные знаки различия — крылатая метла, побеждающая злого врага, — были начищены до блеска. Часовые отдали мне честь, и я лениво ответил им тем же.

- Что будет? — хладнокровно усмехнулся Неизвестный человек. — Землетрясение будет!.. Потоп! Скандал!.. Ничего не будет!!

Дальше лежали листы брони. Ребята соорудили из них переносное укрытие для зверюг. Я мог видеть только пробивающийся сквозь щели пар и ощущать пакостную вонь рептилий. Драконам дождь ненавистен, и их заклинателям приходилось тратить чертовски много времени, чтобы не выпустить их из-под контроля.

- Я тоже думаю, что ничего, — подтвердил Надькин. — Все тоже сейчас же должно исчезнуть: солнце, земной шар, пароходы разные - ничего не останется!

Поблизости расположился отряд окаменителей. В загоне, извиваясь, шипели василиски в защитных колпаках, тыкаясь своими мордами, увенчанными гребнями, в людей, которые их кормили.

Неизвестный человек поднялся на одном локте и тревожно спросил:

Лично мне практическая ценность этого корпуса представляется сомнительной. Нужно подвести василиска вплотную к человеку и заставить змея смотреть строго прямо, пока человек не окаменеет. А отражательные алюминиевые костюм и шлем, которые следует носить для защиты от своих же питомцев, — это же готовая мишень для вражеских снайперов!

- То есть... Как же это?

Кроме того, углерод человеческого тела, превращаясь в кремний, дает радиоактивные изотопы. Так что вы получите такую дозу радиации, что медикам придется отпаивать вас корнем святого Иоанна, добытым в новолуние на кладбище.

- Да так. Пока я жив, все это для меня и нужно, а раз помру, на кой оно тогда черт!

Кстати, если вы не в курсе: кремация отмерла отнюдь не сама собой — ее запретили законом о национальной обороне. Нам требуется множество кладбищ с мертвецами, захороненными по старинке. Так что с прогрессом науки свобод у нас стало поменьше.

- Постой, брат, постой... Что это ты за такая важная птица, что раз помрешь, так ничего и не нужно?

Я прошел мимо инженеров, командующих отрядом зомби. Те рыли очередную осушительную канаву. Часовой у палатки генерала, увидев мою эмблему — тетраграмму Разведывательного корпуса и знаки различия на погонах, — отдал честь и впустил меня внутрь.

Я вошел, остановился возле стола и отдал честь.

Со всем простодушием настоящего эгоиста Надькин повернул голову к другу и спросил:

— Капитан Матучек прибыл, сэр, — сказал я.

Ванбрух взглянул на меня из-под лохматых седых бровей. Это был человек с лицом, похожим на выветрившийся камень. Кадровый вояка на все сто три процента. Но мы любили его, насколько солдаты могут любить старого боевого генерала.

- А на что же оно тогда?

— Вольно, — бросил он. — Садитесь. Разговор займет некоторое время.

- Да ведь другие-то останутся?!

- Кто другие?

Я нашел себе складной стул и сел. Два других стула были уже заняты незнакомыми мне людьми. Один — толстяк с круглой красной физиономией и белой пушистой бородкой. Майор с эмблемой круглых кристаллов Корпуса Связи. А другая — юная девушка. Несмотря на усталость, я уставился на нее во все глаза.

- Ну, люди разные... Там, скажем, чиновники, женщины, министры, лошади... Ведь им жить надо?

Она того заслуживала. Рослая, зеленоглазая, рыжеволосая. Лицо с высокими скулами. Фигура слишком хороша для униформы женской вспомогательной службы США. И для любой другой — тоже. Капитанские лычки. Паук Кавалерийского корпуса… Хотите официальное название — пожалуйста, не паук, а Слейпнир.[3]

- А на что?

Генерал представил нас друг другу:

- «На что, на что»! Плевать им на тебя, что ты умер. Будут себе жить, да и все.

— Майор Харриган. Капитан Грейлок. Капитан Матучек. А теперь давайте займемся делом.

- Чудак! — усмехнулся телеграфист Надькин, нисколько не обидясь. — Да на что же им жить, раз меня уже нет?

Он расстелил перед нами карту. Я наклонился и посмотрел на нее. На карте были обозначены наши и вражеские позиции. Враг все еще удерживал в своих руках половину побережья Тихого океана от Аляски до Орегона, хотя положение значительно улучшилось с тех пор, как в битве при Миссисипи год назад удалось повернуть нашествие вспять.

- Да что ж они, для тебя только и живут, что ли? — с горечью и обидой в голосе вскричал продавец ленкоранских лесов.

— Итак, — заявил Ванбрух, — я опишу вам ситуацию в целом. Задание предстоит опасное. Вы вызвались на него добровольцами, но тем не менее я хочу, чтобы вы в полной мере представляли себе его важность…

- А то как же? Вот чудак - больше им жить для чего же?

- Ты это... серьезно?

Ну, я-то добровольцем не вызывался. Меня им попросту назначили. В армии, да еще во время такой войны, как нынешняя, согласия особо не спрашивали. Когда Сарацинский Халифат напал на нас, я был актером средней руки в Голливуде. Мне бы очень хотелось вернуться к прежнему занятию, но сперва нужно было покончить с войной.

Злоба, досада на наглость и развязность Надькина закипели в душе Неизвестного. Он даже не мог подобрать слов, чтобы выразить свое возмущение, кроме короткой мрачной фразы:

— Как видите, мы потеснили их, — продолжил генерал, — и все оккупированные страны встрепенулись и готовятся поднять восстание, как только получат шанс выиграть битву. Британия помогает в организации и вооружении подполья, а сама тем временем собирается форсировать Ла-Манш. Русские готовят наступление с севера. Мы же должны нанести врагу решительный удар, взломать линию фронта и погнать их. Это послужит сигналом. Если мы добьемся успеха, то с войной будет покончено еще в этом году. В противном случае она может растянуться года на три.

- Вот сволочь!

Я это знал. Вся армия это знала. Официально пока ни слова не сообщалось, но люди каким-то образом чувствуют, когда предстоит большое наступление.

Надькин молчал.

Генерал неуклюже прочертил пальцем по карте:

Сознание своей правоты ясно виднелось на лице его.

— Девятый броневой дивизион — здесь, Двенадцатый Метательный — здесь. Саламандры — тут, где, как мы знаем, сарацины сконцентрировали своих огнедышащих. Моряки готовы высадиться на побережье и захватить достаточно кракенов. Один удар — и мы их погоним.

IV

- Вот нахал! Да что ж ты, значит, скажешь: что вот сейчас там, в Петербурге или в Москве, генералы разные, сенаторы, писатели, театры - все это для тебя?

Майор засопел в бороду и мрачно уставился в круглый кристалл. Шар был мутный и темный. Враг создавал такие помехи для наших кристаллов, что их просто невозможно было использовать. Мы, естественно, отвечали тем же. Капитан Грейлок нетерпеливо постучала по столу безукоризненно наманикюренным ногтем. Она была такая чистенькая и красивая, что я решил отказаться от мысли понравиться ей. Во всяком случае, сейчас, когда мой подбородок покрыт трехдневной щетиной.

- Для меня. Только их там сейчас никого нет. Ни генералов, ни театров. Не требуется.

— Но, по-видимому, вас что-то беспокоит, сэр, — отважился вмешаться я.

- А где же они? Где?!

— Верно, будь оно проклято! — рявкнул Ванбрух. — Тролльбург.

- Где? Нигде.

Я кивнул. Сарацины до сих пор удерживали этот город — ключ к позиции, оседлавший шоссе № 20 и охраняющий подступы к Салему и Портленду.

- ?!! ?!!

— Мне кажется, мы предлагали захватить Тролльбург, сэр, — пробормотал я.

Ванбрух нахмурился:

- А вот если я, скажем, собрался, в Петербург проехал, — все бы они сразу и появились на своих местах. Приехал, значит, Надькин, и все сразу оживилось: дома выскочили из земли, извозчики забегали, дамочки, генералы, театры заиграли... А как уеду - опять ничего не будет. Все исчезнет.

— Это должна сделать Сорок пятая, — проворчал он. — Если мы опростоволосимся, приятель, враги сделают вылазку, отрежут Девятый и сорвут всю операцию. Кроме того, майор Харриган и капитан Грейлок из Четырнадцатого доложили мне, что у гарнизона в Тролльбурге есть ифрит.

- Ах, подлец!.. Ну, и подлец же!.. Бить тебя за такие слова - и мало. Станут ради тебя генералов, министров затруднять! Что ты за цаца такая?

Я присвистнул. Озноб пополз вдоль позвоночника. Халифат, не задумываясь, прибегал к использованию сверхъестественных сил в войне (в частности, поэтому остальной мусульманский мир относился к сарацинам как к еретикам и ненавидел их не меньше, чем мы). Я бы никогда не подумал, что они зайдут так далеко, что решатся сломать печать Соломона. Вышедший из повиновения ифрит может причинить невообразимые разрушения.

Тень задумчивости легла на лицо Надькина.

— Надеюсь, у них он только один… — прошептал я.

- Я уже с детства об этом думаю: что ни до меня ничего не было, ни после меня ничего не будет... Зачем? Жил Надькин - все было для Надькина. Нет Надькина - ничего не надо.

— Один, — у Грейлок был низкий голос, который мог бы казаться приятным, если бы она не говорила так отрывисто. — Они прочесали все Красное море, надеясь найти вторую бутыль Соломона. Но, кажется, эта — последняя.

- Так почему же ты, если ты такая важная персона, не король какой-нибудь или князь?

— Все равно плохо, — сказал я. Усилие, которое потребовалось, чтобы голос звучал ровно, помогло мне успокоиться. — Как вы это узнали?

- А зачем? Должен быть порядок. И король нужен для меня и князь. Это, брат, все предусмотрено.

— Мы из Четырнадцатого, — зачем-то сообщила Грейлок.

Но на самом деле ее кавалерийский значок вызвал у меня удивление. Единственные новобранцы, которые годятся на то, чтобы разъезжать на единорогах, — это унылые школьные учительницы (и им подобные).[4]

Тысяча мыслей терзала немного охмелевшую голову Неизвестного человека.

— Я просто офицер связи, — торопливо сказал майор Харриган. — Лично я езжу на метле…

- Что ж, по-твоему, — сказал он срывающимся от гнева голосом, — сейчас и города нашего нет, если ты из него вышел?

Я усмехнулся. Ни одному американскому мужику (если только он не член какого-нибудь святого ордена) не захотелось бы сознаться, что его посчитали способным справиться с единорогом.

Майор свирепо посмотрел на меня и залился краской.

- Конечно, нет.

Грейлок продолжала, будто диктуя. Она говорила по-прежнему резко, хотя тон ее голоса несколько изменился.

- А посмотри, вон колокольня... Откуда она взялась?

— Нам повезло, что мы взяли в плен бим-баши штурмового отряда. Я допросила его.

— Эти благородные с-с… сыны пустыни умеют держать язык за зубами, — заметил я.

- Ну, раз я на нее смотрю, она, конечно, и появляется. А раз отвернусь - зачем ей быть? Для чего?

Время от времени я сомневался в Женевской конвенции, но мне бы не понравилась идея нарушить ее окончательно, даже если неприятель на этот счет не стесняется.

- Вот свинья! А вот ты отвернись, а я буду смотреть - посмотрим, исчезнет она или нет?

— О, мы прибегали к жестоким мерам, — сказала Грейлок. — Мы поселили его в очень хороших условиях и прекрасно кормили. Но в то мгновение, когда кусок оказывался в его глотке, я превращала еду в свинину. Он сломался очень быстро. Выложил все, что знал.

- Незачем это, — холодно отвечал Надькин. — Разве мне не все равно, будет тебе казаться эта колокольня или нет?

Я громко расхохотался. Даже Ванбрух захихикал. Но она продолжала сидеть с невозмутимым видом. Трансформация органики — это всего лишь перетасовка молекул. Атомы не изменяются, так что риска получить дозу облучения нет. Но, конечно, трансформация требует хороших знаний в области химии.

Оба замолчали.

V

Здесь и кроется подлинная причина, почему обычно пехотинец относится к Техническому корпусу с завистью. Как не позавидовать тем, кто может превратить НЗ в отбивную с жареной картошечкой! У квартирмейстеров хватает затруднений с заклинанием обычных пайков, чтобы еще отвлекаться на создание изысканных блюд.

— О\'кей, вы узнали, что у них в Тролльбурге есть ифрит, — прервал паузу генерал. — Какими еще силами они располагают?

- Постой, постой! — вдруг горячо замахал руками Неизвестный человек. — А я, что ж, по-твоему, если умру... Если раньше тебя, тоже все тогда исчезнет?

— Малый дивизион, сэр. Вы бы взяли город голыми руками, если бы можно было обезвредить этого демона, — сказала Грейлок.

- Зачем же ему исчезать, — удивился Надькин, — раз я останусь жить? Если ты помрешь, — значит, помер просто, чтобы я это чувствовал и чтоб я поплакал над тобой.

— Да, я знаю. — Ванбрух покосился в мою сторону. — Ну, капитан, рискнете? Если вам удастся справиться с ифритом, это означает, по меньшей мере, Серебряную Звезду… Простите, Бронзовую.

И, встав с земли и стоя на коленях, спросил ленкоранский лесоторговец сурово:

— А…

- Значит, выходит, что и я только для тебя существую, значит, и меня нет, ежели ты на меня не смотришь?

Я сделал паузу, подыскивая слова. Меня больше интересовало продвижение по службе либо полное увольнение в запас. Но, возможно… впрочем, речь идет о моей голове, и это возражение стратегического порядка.

- Ты? — нерешительно промямлил Надькин.

— Сэр, в этой области мои знания чертовски малы. В колледже я чуть не завалил демонологию.

В душе его боролись два чувства: нежелание обидеть друга и стремление продолжить до конца, сохранить всю стройность своей философской системы.

— Эту часть работы выполню я.

Философская сторона победила.

Эти слова принадлежали Грейлок.

- Да! — твердо сказал Надькин. — Ты тоже. Может, ты и появился на свет для того, чтобы для меня достать кулич, курицу и водку и составить мне компанию.

— Вы?!

Вскочил на ноги ленкоранский продавец... Глаза его метали молнии. Хрипло вскричал:

Я вернул на место отвисшую до самого пола челюсть.

— До войны я была Главной ведьмой Колдовского агентства в Нью-Йорке, — холодно сказала она.

- Подлец ты, подлец, Надькин! Знать я тебя больше не хочу!! Извольте видеть, мать меня на что рожала, мучилась, грудью кормила, а потом беспокоилась и страдала за меня?! Зачем? Для чего? С какой радости?.. Да для того, видите ли, чтобы я компанию составил безработному телеграфистишке Надькину? А?! Для него я рос, учился, с ленкоранскими лесами дело придумал, у Гикина курицу и водку на счет лесов скомбинировал. Для тебя? Провались ты! Не товарищ я тебе больше, чтоб тебе лопнуть!

Теперь я понял, откуда у нее такие повадки. Типичная девица, сделавшая карьеру в большом городе. Да, против нее с генералом не попрешь…

Нахлобучив шапку на самые брови и цепляясь полуоторванной подметкой о кочки, стал спускаться Неизвестный человек с пригорка, направляясь к городу.

— Я знаю, как справиться с демонами на побережье. Ваша задача — в сохранности доставить меня на место и обратно.

— Да, — кивнул я. — Тогда не о чем говорить.

А Надькин печально глядел ему вслед и, сдвинув упрямо брови, думал по-прежнему, как всегда он думал: «Спустится с пригорка, зайдет за перелесок и исчезнет... Потому, раз он от меня ушел, зачем ему существовать? Какая цель? Хо!»

Ванбрух прочистил горло. Ему не нравилось посылать на такое дело женщин. Но времени было мало, слишком мало, чтобы искать другую возможность.

— Честно говоря, капитан Матучек — один из лучших наших оборотней, — польстил он.

И сатанинская гордость расширила болезненное, хилое сердце Надькина и освещала лицо его адским светом.

— Ave, Caesar, morituri te salutant![5]

Нет, я подразумевал совсем иное, но не беда. Померев, смогу не спеша придумать что-нибудь получше. Я не был испуган. От страха я заколдован, а кроме того, шансы выжить у меня ничуть не хуже, чем у идущего в огонь пехотинца. Ванбрух не стал бы приносить в жертву своих подчиненных, посчитай он задание безнадежным. Но, честно сказать, настроен я был не совсем оптимистично.

— Думаю, что два ловких человека проберутся незамеченными для стражей, — продолжал генерал. — Затем вам придется сымпровизировать. Если удастся нейтрализовать чудовище, то мы атакуем в полдень. Если до рассвета я не получу известия, что задание выполнено, — мрачно добавил он, — нам придется перегруппироваться и начать отступление, спасая все, что сможем. Вот полученная путем геодезической съемки карта города и его окрестностей.

Он не стал тратить понапрасну времени, выясняя, действительно ли я согласился идти добровольно…

ГЛАВА 2

Я вел капитана Грейлок к палатке, которую делил с двумя братьями офицерами, спасаясь от падающей с небес воды. По длинному откосу мокрых нитей дождя неумолимо ползла темнота. Мы тащились по мерзкой грязи и, пока не оказались под брезентовым покрытием, молчали. Мои товарищи по палатке находились в патруле, так что места для нас хватило. Я зажег огонь Святого Эльма и плюхнулся прямо на промокшие доски, положенные на пол.

— Садитесь, — пригласил я, указывая на единственный имевшийся в палатке табурет. Он был одушевленный, а купили мы его в Сан-Франциско. Не особенно проворный, он все же мог тащить на себе наше снаряжение и подходить, когда его звали. Почувствовав на себе незнакомый вес, он беспокойно заерзал, а потом снова уснул.

Грейлок вытащила пачку «Крыльев» и подняла брови. Я кивнул в знак благодарности, и во рту у меня оказалась сигарета. Лично я курю в походе «Лаки-Страйк» — самовоспламеняющиеся, — что весьма удобно, если спички окажутся отсыревшими. Когда я был на гражданке и мог себе это позволить, моей любимой маркой был «Филип Моррис», потому что возникающий вместе с дымком сигареты одетый в красное эльф может заодно приготовить и порцию виски.

Некоторое время мы молча попыхивали дымом и слушали дождь.

— Ну, — сказал я наконец, — полагаю, что у вас есть какие-нибудь транспортные средства?

— Моя личная метла, — кивнула она. — Эти армейские «Виллисы» мне не нравятся. Я люблю свой «Кадиллак». К тому же я его модернизировала.

— Колдовские книги и снадобья у вас с собой?

— Только немного мела. Любое материальное средство не слишком полезно, когда его используешь против могущественного демона.

— Да? А как насчет воска, которым была запечатана бутылка Соломона?

— Не воск удерживает ифрита в бутылке, а печать. Чары создаются символом. В сущности, надо полагать, что их воздействие чисто психологическое.

Она посасывала сигарету, и на ее щеках образовались ямочки. Я обратил внимание, какие у нее правильные черты.

— У нас будет возможность проверить эту теорию сегодня ночью, — добавила она.

— Ну ладно. Надеюсь, вы прихватите с собой какой-нибудь пистолет, заряженный серебряными пулями. У них, как вы знаете, тоже есть оборотни. Я возьму пистолет-пулемет сорок пятого калибра и несколько гранат.

— Как насчет спринцовки?