Элина Бакман

Когда умирает король

Elina Backman

KUN KUNINGAS KUOLEE



Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.



© Elina Backman, 2020 Original edition published by Otava, 2020

Russian edition published by agreement with Elina Backman and Elina Ahlback Literary Agency, Helsinki, Finland

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

* * *

Как прекрасна земля, Как возвышенно небо. На цветистом пригорочке — Пение птиц. Но темны эти воды, Как темны эти воды… МУЗЫКА И СЛОВА: КАРИ РЮДМАН
Я никогда не взберусь на те горы, я никогда не засну безмятежно под теми же звездами, что и Тимоти, В диких землях, вдали от одиночества. Вокруг ног твоих увивались лисицы — шли с тобой до самого конца, Вокруг ног твоих увивались лисицы — шли с тобой прямиком в твои сны, И они шли с тобой… В дикие земли, прочь от одиночества… BURNING HEARTS, «INTO THE WILDERNESS». СЛОВА: ДЖЕССИКА НОЙМАН, МУЗЫКА: ГЕНРИ НОЙМАН
Куда сильнее нас ужасает безмолвный тролль, нежели тот, который вопит и беснуется. АЛЕКСИС КИВИ, «КУЛЛЕРВО» (1859, 1864)


Речные девы

Они — Речные девы. Они крадутся к потоку в предрассветный час, под первые песни дроздов. Когда земля еще влажная, податливая и мягкая. Густая дымка поглаживает темные воды, напуская таинственности на все вокруг. По коже пробегает озноб. Они снимают одежды, добираются до середины реки и замирают, ожидая, когда вода впустит их. Сначала — вода, а после — туман. Мелкими глоточками пьют они зелье из своих туесков — всегда на одном и том же камне, всегда столько, сколько надобно. Затем преподносят дары речному порогу. Ненасытный, он хочет утащить на дно их души, их невинность, безмолвие, тайну. Жертва принята — они танцуют и ждут. Они внемлют нарастающему шуму и отдаются потоку, чувствуя на коже прохладные объятия тумана, впитывая красоту — немую и незримую, проникающую в каждую клеточку их тел. Река дает им напиться из потока, птицы чаруют созвучием своих голосков, воздух дышит благодатью, какой на суше нет и никогда не будет. Они очистились. Им легко, они смеются: у них есть тайна. Они все еще ждут, но напрасно. Надеются, ведь надежда напрасной не бывает. Они уходят вместе с ночью, когда в мглистые сумерки едва прокрадывается ясное утро. До краев наполненные жизнью, они прощаются с потоком.

Они — Речные девы.

Сентябрь 1989, Хартола

Сегодня Харри Валкама пришел в магазин первым. Как и всегда, он взял с полки буханку ржаного хлеба, из молочного отдела вышел с литровым пакетом молока, из мясного — с двухсотграммовым куском ароматного карбонада. Все по старой схеме. Перекус для рыбалки, раннее утро и приятное предвкушение. Немного не дойдя до кассы, Харри пробежал глазами свежие заголовки газет, после чего принялся выкладывать покупки на ленту.

— За рыбкой собрались? — поинтересовалась кассирша.

— За ней, родимой, — ответил Харри и привычным жестом сгреб все в сумку-холодильник.

— Чек нужен?

— Только если милая барышня оставит на нем свой номер, — подмигнув, ответил Харри. Обмен шуточками с кассиршей стал своего рода традицией и задавал тон едва начавшемуся дню. В магазине Харри неожиданно для себя превращался в остряка-ловеласа.

На часах было 07:10, когда Харри Валкама завел свою легковушку и поехал прямиком к речке Тайнионвирте. Рассвет был ласковым и предвещал жаркий день. Харри Валкама оставил машину на обочине и побрел пешком в сторону русла реки. В одной руке перекус и складной стульчик, в другой — удочка и рыболовный ящик. Дойдя до места, он глубоко вдохнул. Разложил стульчик, поставил рядом сумку-холодильник и открыл ящик. Особо не раздумывая, он достал одну из своих любимых блесен, чтобы возложить на нее чересчур оптимистичные рыбацкие надежды. В полвосьмого наживка наконец плюхнулась в воду. Сентябрьское солнышко ярко поблескивало сквозь деревья. В рыболовном календаре этот день был помечен как «чрезвычайно благоприятный».

В воздухе пахло землей и прощанием с пышностью лета. Соловьи, посходившие с ума в июне, уже давно притихли, и, хотя день обещал быть по-летнему теплым, осенние нотки звучали все громче. Харри Валкама успел полюбить это утро и мысль о том, что природа будто дожидалась его, дабы вместе проснуться и шагнуть в новый день. Ему нравилось это святое уединение.

Вопреки всем прогнозам рыба клевать отказывалась. Харри принялся задумчиво рассматривать завихрения воды в речном пороге, как вдруг его взгляд наткнулся на нечто инородное, кричаще выбивающееся из привычного пейзажа. Вдали, у самого берега, что-то бесформенное зацепилось за дрейфующее бревно и покачивалось на воде. Может, туша оленя или другого крупного животного? Любопытство Харри Валкамы росло тем быстрее, чем дольше он всматривался в поток. Он кое-как приставил удочку к березе и осторожно зашагал вдоль берега: хотел взглянуть поближе.

Подойдя, он остановился как вкопанный. Теперь стало понятно, что именно приковало его внимание. Онемев от ужаса, Харри Валкама всматривался в фигуру, приманившую его к себе. Белая кожа, черное платье — тонкое полотно пузырилось на воде. Человек. Когда в конце концов до мозга дошло все увиденное, Харри обессиленно плюхнулся на колени. Прямо перед ним в воде колыхалось навсегда скованное смертью тело. Оно зацепилось за древесное корневище, и потоку было не под силу отвоевать его и нести дальше. Вода тихонько убаюкивала покойницу. Совсем еще юную. Лежала она животом на воде, будто всматриваясь в глубинную темноту безжизненным взглядом. Хорошо, что Харри не видел лица. Невольно он подмечал мелкие детали: черный лак на ногтях, металлический поясок, черное платье, босые ноги. Волосы, будто илистая пленка.

Аркадий Аверченко

Глупые и умные

Жизнь так несправедлива… Вот о чем с горечью подумал Харри Валкама. Он зажмурился, однако штрихи этой картины уже отпечатались на сетчатке. Бранные слова, с которыми Харри Валкама нещадно боролся несколько лет, теперь зло роились на его языке. Нечестно, неестественно для молодой жизни вот так обрываться! Проклятье! Посмотрите на это, вашу мать! Оплачивая свое разрешение на рыбалку, он и подумать не мог, что выудит из потока чей-то труп. И тут на Харри накатило ощущение, будто природа предала его. События постепенно доходили до сознания. В красоте зарождающейся осени он вдруг отчетливо разглядел фальшь, дешевое надувательство. Его насильно погрузили в это гадкое представление — в спектакль, декорации которого в одно мгновение обвалились, демонстрируя равнодушие смерти, обнажая зло. Харри Валкама неуклюже поднялся с земли и, пыхтя и спотыкаясь, помчался к своей легковушке. Нужно было добраться до телефона. Немедленно.

Я никак не могу забыть одного пустякового, пожалуй, даже глупого случая…

Однажды, на репетиции моей пьесы, когда режиссер носился по пыльной сцене, как ураган, актеры устало бродили из угла в угол с тетрадками в руках, а я кричал до хрипоты, стараясь внушить им, что играть нужно гениально — в это время освободившийся скромный актер на вторые роли, слонявшийся с задумчивым видом за кулисами, подошел к премьеру и грустно сказал ему:

— Если вдуматься— какой это ужас!

— Что такое? — встревожился мнительный премьер, отрываясь от тетрадки.

— Лермонтов-то…

Часть I

— Ну?!

12 ИЮНЯ 2019, СРЕДА, ХЕЛЬСИНКИ

— Умер 27-и лет, а? Убили… в самом расцвете жизни… А? Не ужасно ли!

Саана открывает глаза — все вокруг плывет и кружится. Она быстро закрывает глаза и тут же проваливается в жиденькую, неубедительную дремоту. Через два часа Саана — вся в поту — внезапно пробуждается. Уже пол-одиннадцатого. Она моментально подскакивает, выпивает стакан апельсинового сока и даже успевает сходить в туалет, а потом дает слабину и решает еще ненадолго прилечь. Окончательно она просыпается к трем часам дня. Комната уже почти на месте. В животе урчит от голода. Последний раз Саана ела тринадцать часов назад — поклевывала соленые орешки в баре.

— Ну, так что?!

Теперь Саану совершенно не волнует время. Никто ее нигде не ждет, никому она ни для чего не нужна. А вот голод волнует нешуточно. Поэтому лодырничать по-взрослому Саана официально начинает с заказа пиццы через «Вольт».

— Да вот я и говорю: стоит только вдуматься — какой это ужас!

Пицца уже на месте, и Саана, мучительно переживая свою убогость и потрепанный видок, открывает дверь темнокожему курьеру. Ей спешно вручают полуторалитровую бутылку колы и тепленькую пиццу.

— А убирайтесь вы к черту! Ну, что вы лезете со всякой ерундой.

Оставшуюся часть дня взгляд Сааны курсирует между едой и экраном ноутбука. Наконец она добралась до всех шоу и спасительной «Маргариты». Пошел третий эпизод второго сезона «Убийства»[1] — великолепного, захватывающего сериала, хотя и несколько гнетущего. Второй сезон Саана смотрит залпом. Как же здорово наткнуться на нечто подобное именно сейчас. Впереди — целая половина невероятной детективной истории. Линден и Холдер. Бесформенные шерстяные свитера Линден, ее острый ум и ненастный Сиэтл. Саане всегда нравились сериалы про полицейских, хотя они ее и пугали. От них слишком разыгрывается воображение. Еще она подсела на подкасты жанра тру-крайм[2], хотя они порой вызывают чувство беспокойства. Поэтому в мире историй про убийц у нее своя тихая гавань, своеобразный оплот спокойствия — расследования Эркюля Пуаро. Вот что по-настоящему захватывает внимание, вовлекая в свой уникальный мир. Всегда приятно окунуться в атмосферу старой Англии и наблюдать за тем, как праздные аристократы устраивают званые ужины, отдыхают в отелях, охотятся, прогуливаются по своим поместьям и садам. Конечно, порой сериал про Пуаро неоправданно оптимистичен. Убийства происходят тут и там, но Пуаро под силу раскрыть их все. Зрителю остается лишь любоваться английскими пейзажами и чужой шикарной жизнью да по мере сил стараться не упустить из виду намеки на то, кто может быть виновен. К сожалению, Саана уже наизусть выучила всего Пуаро, и теперь она либо просто помнит ответ, либо сразу догадывается, что к чему. С «Убийством» совсем не так. Это нечто иное, новый уровень.

— Это Лермонтов, по вашему, ерунда? — с горьким выражением в лице прошептал актер. — Нечего сказать, интеллигенция.

Тряся с огорченным видом головой, он подошел к режиссеру и сказал:

Саане нужно в туалет, и сериал приходится поставить на паузу. По пути она кидает быстрый взгляд на полоску улицы, промелькнувшую из-за занавесок в гостиной. Похоже, денек сегодня восхитительный. Березы за окном так и манят своей сочной зеленью. Саану соблазняет очередное живописное лето. Всю весну она не вылезала из редакции, в спешке клепая статьи для развлекательного портала. За эти годы она успела написать почти обо всем: от вируса Зика и смерти Дэвида Боуи до дешевых сплетен и всякой мелкой чуши.

— Вдуматься если — какой ужас!


Пять чудо-упражнений — будь в форме к лету, еще успеешь.
Неограненные алмазы: 10 недооцененных мест для путешествий по Европе.
Журналистка ежедневно стояла в планке 3 минуты на протяжении недели — кликай, чтобы увидеть потрясающий результат!
Кишечник — второй мозг: 5 фактов о работе твоего ЖКТ.
Облегчи себе жизнь и порадуй домашних: быстрые блюда за 15 минут — рецепты на неделю.


— Что?! Опять ролью недовольны? Ну, уж я, милый мой, и не знаю…

— Да нет, я не о том. Вы подумайте только, вдумайтесь в этот ужас: Лермонтов умер 27-и лет!! Об этом уже все забыли, с этим как-то странно примирились, но если так, на свежую голову…

Последнее, кстати, было занимательно. Саана всю весну составляла эти рецепты, но после сдачи материала благополучно о них забыла. Ежедневные планки в расписании тоже надолго не задержались. Из-за работы на все это просто не было времени. По большому счету всю весну она занималась только работой. Она считала количество слов и знаков, нервничала из-за сроков, засиживалась в редакции допоздна — буквально жила за компьютером. После работы ее хватало лишь на просмотр пары-тройки эпизодов на Netflix или HBO Nordic. Мелкие домашние дела вроде оплаты счетов, уборки и готовки казались неподъемными. Серые комья пыли до сих пор меланхолично перекатываются по дощатому полу, а почтовый ящик пухнет от неоплаченных квитанций. «Это вообще нормально?» — думает Саана, отправляя в рот очередной кусочек пиццы. Все ее знакомые ответили бы утвердительно — еще бы, ведь и они в жизни видели только бесконечную деловую беготню. Но куда все бегут и для чего? Кажется, будто друзья даже гордятся своими плотными графиками, лелеют их. Люди как-то умудряются сначала пахать в офисе, а потом еще идти в тренажерный зал. И никто не ноет и не жалуется на загруженность. Иногда по вечерам, когда свет в редакции был почти везде погашен, Саана украдкой искала в Google симптомы профессионального выгорания — и не было таких, которые не подходили бы ей. «Сильная усталость, циничность, снижение профессиональной самооценки». Всю весну она провела в обнимку с монитором, потому и не заметила, как природа постепенно оттаивала, позволяя лету повсюду хозяйничать. Сперва из-под снега робко показались песчаные островки, появились одинокие перелетные птички и ранние крокусы. А потом вдруг — раз! — и лето. Пышные березы, звенящие соловьиные трели и люди, разгуливающие в футболках. И свет.

— У вас не свежая голова, а глупая, — с досадой вскричал режиссер. — Чего вы от меня хотите?

Выйдя из туалета, Саана возвращается к окну. Какой сегодня день? Среда. Да, вчера она здорово набралась на прощальной вечеринке; людей могло быть и побольше, а вот выпивки — поменьше.

— Я говорю: если вдуматься! Двад-ца-ти се-ми лет от ро-ду!! Ведь это ужас!

Комнату оглушает пение дрозда, устроившегося поблизости на одном из деревьев. Саане приходится закрыть окно, чтобы заразительное птичье жизнелюбие не нарушило ее затхлую похмельную хандру. «Убийство», суровый Сиэтл, пицца, усталость и тошнота. Ее зона комфорта. Вообще, смотреть в таком состоянии сериал про маньяков и трупы не то чтобы блестящая идея. Но достойной альтернативы нет. Саана влюбилась в «Убийство», ей с ним по-своему уютно. Ложится смотреть — и вот она уже не одна. Сюжетные повороты не оставляют в голове места для зудящих, беспокойных мыслей, гасят все тревоги.

— Да вам-то что такое? — родственник вы ему, что ли?

— Нет, я не родственник, но ужасно то, что с этим уже все свыклись и никто не обращает внимания…

Саана берет еще кусочек. Последний. Наверное, она съела уже 1500 калорий. От жирной пиццы хочется пить, зато комната перестала наконец вальсировать. Лежа на диване с набитым животом, Саана понимает, что не так уж все и плохо. Конечно, весенний рабочий срыв аукнулся в итоге увольнением, но жизнь по-прежнему неплохая штука. Все как-нибудь образуется.

Подходил он и к премьерше, и ко мне.

Саана окидывает взглядом собранные в прихожей сумки и решает срастись с диваном до конца дня. Завтра она уедет из города на все лето. Больше — никакого похмелья! Только спорт и медитация, прогулки на свежем воздухе и зеленые смузи — ну или что там еще входит в ежедневную программу порядочных людей. Но сегодня — это сегодня. Удобно примостившись под флисовым пледом, случайно прихваченным из бара, она позволяет Netflix запустить очередную серию шоу. А завтра начнется новая серия ее собственной жизни.

— Простите, я занят, — пробормотал я.



— Да я от вас ничего не хочу. Но, неужели, вас, литератора — не ужасает тот факт, что такой гениальный поэт прекратился на 28 году жизни. Что бы он мог дать еще! Господи! 27 лет! Умереть юношей!

На глазах его стояли слезы.

Даже утром следующего дня похмелье продолжает ненавязчиво напоминать о себе: руки предательски подрагивают, а от пиццы, съеденной в один присест, накатывает изжога. Обычно людей полностью отпускает через день-два. День первый: отсыпаться, выводить из организма алкоголь и вводить фастфуд и конфетки. День второй: выводить из организма избыток жира, соли и сахара, любоваться своим опухшим видом и немножко страдать. Раскаиваться. Мстить здоровому режиму дня затяжным похмельным сном. Встретиться с «белочкой». Под конец — праведно гневаться и клясться больше до такого мракобесия не напиваться. И наконец, день третий: понять и простить. Дать себе новые обещания для новой жизни и смиренно выздоравливать. Веселить мироздание заблуждениями типа «отныне ни капли в рот не возьму». День седьмой: жажда.

— Да вы, что, — насмешливо спросил я. — Только сейчас об этим узнали?

— Нет, не сейчас, конечно. Но почему-то вспомнилось, и я в такой ужас пришел…

Саана стоит посреди кухни с чашечкой кофе в руках и поглядывает на улицу. Сегодня ей уже по силам выносить и солнечный свет, и пение птиц. Саана включает покоящийся на столе айпад, гуглит Хартолу и переходит на страницу ее общины. «Хартола — единственная королевская община Финляндии» — гласит заголовок. Саану тянет посмеяться, но тут, похоже, все на полном серьезе. Хартола величает себя именно так, и на «Ютьюбе» быстро находится рекламный ролик «Королевская община Хартола». Саана нажимает «Смотреть». Суховатое видео, выдержанное в рекламно-познавательном стиле, повествует о том, почему Хартола — отличное место для жизни. Вот перед нами счастливая дама: она только-только переехала в Хартолу и рассказывает, как поначалу боялась, что не найдет в местных магазинах козий сыр. Стало быть, нашла? Об этом видео умалчивает. Саана не отрицает, что и сама нет-нет да и поинтересовалась бы, привозят ли туда летом руколу или сыр «Пекорино». Свое расследование Саана подытоживает изучением гугл-карт — считает расстояние. Кратчайший путь из района Валлила до Хартолы — 179 километров. Вот настолько далеко умчится она от своей постылой обыденности. Вот где сможет укрыться и от шальной весны, и от эмоционального выгорания, и от вечной неопределенности. Просто нужно попытаться не думать об осени. Она катапультируется из этого болота на 179 километров, чтобы на время зависнуть в своеобразном лимбе. Позорное увольнение приведет ее туда, где всегда было так отрадно и безмятежно.

Подходил он и к суфлеру.

— Подумай-ка, Николаич… Какой ужас, а?

Саана выключает айпад и кладет его в спинной кармашек рюкзака. Первые жесты свободной жизни. Она гасит везде свет, проверяет, выдернула ли из розетки шнур кофеварки, перекрыла ли везде воду, позакрывала ли окна, освободила ли холодильник… Все, жилище готово к ее двухмесячному отсутствию. Комнатные растения и так уже давно загнулись, мучимые вечной жаждой. Саане даже не на кого перевести стрелки, она живет одна. Саана выпинывает две большущие сумки в общий коридор и запирает дверь. Этаж пропитан запахами чужих жизней. Прямо сейчас, например, кто-то жарит на обед мясные котлеты. Саана запихивает свои громоздкие сумищи в крошечный лифт и нетерпеливо наблюдает за сменой этажей. Оказавшись внизу, кабинка мягко пружинит, и Саана привычным жестом дергает за жесткую ручку скрипучей решетчатой двери лифта. На часах всего двадцать минут двенадцатого. Она еще успевает на полуденный автобус.

— Проигрался?

— Нет… А Лермонтов-то! На 28 году жизни помер.



Низкий флегматичный голос водителя приветствует пассажиров, решивших сегодня отправиться в Ювяскюля через Лахти и Хейнолу. Саана с детства обожает ездить на автобусе. Да и за рулем кто-то другой — великолепно! Можно спокойно вздремнуть, почитать, насладиться пролетающими мимо пейзажами, привести в порядок мысли. До скорого, Хельсинки! Скучать не буду.

— Товарищи были?

Подъезжая к Лахти, Саана достает из сумки записную книжечку и принимается составлять чек-лист.

— Что ты! Он несколько десятков лет тому назад помер.

— Так чего ж ты лезешь, идиот. Смотрите-ка, чего человек разнюнился? Мне подавать надо, а он…


Лето в Хартоле, ключевые моменты:
• Наслаждаться жизнью.
• Поддерживать душевное равновесие.
• Никаких сигарет (можно затянуться пару раз, если располагает ситуация, т. е. рядом вино или пивко).
• Никакого пивка (бессмысленное пойло, от него растет живот).
• Перестать грызть ногти.
• Ездить на велосипеде и бегать по утрам.
• Нанизывать землянику и чернику на травинки (хотя бы разок).
• Радоваться мелочам (как обычно бывает только за границей).
• Заново обрести юношеский задор (я и сама еще офигеть как молода, но тут речь об уровне задора двадцатилеток).
• Нежиться на садовых качелях, дремать на свежем воздухе.
• Почитывать прессу и детективы.
• Никакого стресса: отдых и покой.
• Делать духи по рецепту из детства (цветки сирени или лепестки роз; стеклянная баночка).
• Слушать старые хиты.
• Писать.


Надоел всем этот странный слезливый актерик страшно. Подходил даже к бутафору и декоратору:

Последний пункт — средоточие всех ее грез. Саане хотелось бы написать что-то свое, крутой детектив например. В то время как окружающие стыдливо смакуют «Сэйска»[3], ее тайный грех — «Алиби»[4].

— Лермонтов-то!

— Ну?

Когда автобус отъехал от автовокзала Хейнолы, Саана еще раз пробежалась по списку. В нем нет «влюбиться» или «парни». «Лето без мужчин» — вот что по-настоящему умиротворяет, приятельски помахивает издалека. Саана вспомнила, что пару лет назад читала одноименный роман Сири Хустведт[5].

— На 27 году застрелили.

* * *

Автобус со спокойным шипением тормозит на станции. Хартольский автовокзал — небольшой домишко, примостившийся в стороне от дороги. Саана выходит и наблюдает за тем, как дверки багажника повинуются водительским рукам. Улыбаясь, она благодарит за поездку, забирает сумки и начинает озираться в поисках знакомого лица. Женщина в летнем платье и белом кардигане, заботливо подметающем землю, воодушевленно машет Саане, стоя у стены. Ее тетя, Инкери. Лучшая женщина на свете. Саана машет в ответ.

Недавно мне этот актерик вспомнился. Я прочел газету, побледнел, закусил губу и побежал к своему знакомому Симеону Плюмажеву.

— Вся в мать, — смеется тетя, окидывая взглядом внушительный Саанин багаж. — Куда бы ни поехала — полдома прихватит с собой.

— Симеон! — сказал я, глядя на него влажными глазами. — Какой ужас-то: в Харьковской тюрьме повесили уголовного преступника за несколько часов до помилования, которое ожидалось всеми. И, именно, местный власти спешили его повесить до получения помилования. Виселицу строили наспех, и даже гроба не успели сделать. Подумай: так спешили, что не успели сделать гроба! Вешали тайком, а когда арестанты, услышав отчаянные крики казнимого (они тоже знали о помиловании) — спросили, в чем дело? — им объяснили, что это кричит тифозный в бреду!!

Внезапно на Саану накатывает щемящая тоска — но сразу отступает. Неужели они с мамой и правда в чем-то настолько похожи? Как ценно носить в себе хотя бы частицу того, с кем уже никогда не свидеться. Тетя энергично закидывает сумки на заднее сиденье старенького «жука» и указывает Саане на переднее пассажирское место. Саана не успевает даже заикнуться о том, что где-то в вещах сейчас борются за жизнь ноутбук, айпад и другие хрупкие ребята. А может, и к лучшему, если все сломается. В таком случае тотальный дзен обеспечен.

— Ну? — удивленно поднял брови Симеон Плюмажев.

— Ты только подумай: спешили, чтобы успеть до помилования! Не успели гроба сделать!

Шины «жука» похрустывают, оставляя следы на песчаной дороге, и Хельсинки кажется бесконечно далеким. То и дело мелькают знакомые с детства домики и межи полей. Саана открывает окошко и высовывается наружу. В лицо тут же ударяет пыльный ветер. Воздух дышит летом и удобрениями. Дорожные камешки с треском колошматят по автомобильному дну, а совсем мелюзга отскакивает от колес к обочине. Саана ныряет обратно в салон. И по прибытии лето у тети кажется такой же прекрасной идеей, какой казалось дома, если не лучше. Холодное белое вино на ступеньках амбара, видавшие виды женские журналы, болтовня с тетушкой о всякой чепухе и отменные харчи. Уже в машине будто разливается манящий аромат дыма из затопленной деревянной сауны. Уезжать из дома оказалось удивительно легко. В Хартоле безработица заботливо приобретет очертания летних каникул, освобождения. У Инкери не нужно будет заниматься всей этой активностью для галочки: проверять платяной шкаф и собирать вещи для «кирпписа»[6], наводить порядок в подвале, проводить ревизию полочки со специями, искать работу и социально заискивать, полировать дверные ручки или выбивать подушки с покрывалами. В Хартоле Саана просто отдохнет. Крепким сном она прогонит нервозность и все горящие дедлайны, которыми ее пичкали весной с утра до вечера. И потом потихоньку заново себя отстроит.

— А чего ж они не купили готовый гроб, — удивился Плюмажев. — Я, конечно, понимаю: какой-нибудь глазетовый с кистями дорого стоит а простой, некрашеный — да ведь ему красная цена 2 целковых.

26 ИЮНЯ, СРЕДА, ХЕЛЬСИНКИ

— Да я тебе не о том говорю. Ты вдумайся: они спешили!

Йенна шагает по Нейтсютполку и посматривает в телефон. Она не уверена в своем решении. Собиралась на тренировку, а в итоге идет на вечеринку, прямо с работы. Смотрит на время — всего-то без пятнадцати четыре.

— Да уж, — покачал головой Плюмажев. — Поспешишь, людей насмешишь. У нас тоже в имении один повесился. Его сняли, а он кричит: водки! Настоящая русская натура.

Я вздохнул, отошел от Плюмажева, и подошел к одному из его гостей.

Йенна огибает череду изящных каменных домов, вдалеке уже мелькает море. «Поторапливайся, остальные на подходе», — только и сказал Элиас. И Йенна решила пойти. Вскоре до Йенны начинает доноситься приглушенный смех. А вот и его источник: на террасе ресторана «Маттолайтури» греются акционеры фирмы. Единственный знакомый человек из всей этой компании — карьерист Элиас, смысл жизни которого — войти в состав акционеров и сойти за своего. За пару метров от столика Йенна останавливается: натягивает на лицо лучезарную улыбку. С приходом Йенны мужчины даже не удосуживаются прервать беседу. Как-то реагирует разве что Ларс: он поворачивается и окидывает ее внимательным, оценивающим взглядом. Под такими рентгеновскими лучами и топ кажется пошловатым, и юбка — короткой, однако Йенна все же довольна тем, что успела переодеться во что-то менее будничное. Гендиректор не должен жаловаться на ее внешний вид. Летним утром никогда не знаешь, где окажешься вечером, поэтому Йенна берет с собой на работу и костюм для фитнеса, и топ на случай вечеринки — мало ли.

— Читали? Насчет тюрьмы-то. Какой ужас! Я не могу думать без дрожи.

— О, не торопитесь, девушка подождет, — лебезит Элиас и придвигает Йенне стул от соседнего столика. Йенна наблюдает за тем, как гендиректор опустошает свой бокал.

— Вы что же, родственник его были, что ли?

— Хорошо, но мало! — смеется Ларс и снова всем наливает.

— Нет, так…

— Ну и?.. — спрашивает Элиас и садится. Он и Йенну тянет вниз, мол, присядь. Йенна не знает, как быть. За столом одни мужчины. С другой стороны, Элиас заверил, что никаких «левых» тут нет — все «свои». Только Йенна и они.

— «Так» только вороны летают, — пошутил гость. — А тифозный-то что ж… Так на самом деле и не кричал?

— Чего тянем-то? — весело грохочет Ларс.

— Конечно!! Это надзиратель сказал, чтобы успокоить арестантов.

Элиас с готовностью кидает на стол спичечный коробок. «“Фаер” — идеи, которые воспламеняют» — читается на упаковке. Йенна цедит шампанское и украдкой следит за Ларсом — тот изучает содержимое коробка. Кокс. Ну конечно. И снова спички оказываются на мусорке, а их место занимает белый порошок. Ларс поднимает бокал и торжественно кивает. Элиас едва заметно кланяется в ответ, как принято в подобных ситуациях. Работу сдал — работу принял. Йенна мостится на стуле, ерзает. Ей не по себе. Где остальные-то?

— А ловко придумано, — пришел гость в восхищение. — Простой надзиратель, а какой шустрый…

Парой предложений мужчины закрывают обсуждение прогноза продаж за второй квартал и переходят к делам куда более насущным. Они бы не отказались поужинать в одном местечке на острове Клиппан. Восхитительная морская панорама в сочетании с пошлыми анекдотами о героических корпоративных возлияниях. После трех бутылок шампанского и пары литров пива мужчины уже практически орут. Порывистый морской ветер оказывает всем услугу и уносит с собой беспощадные пьяные децибелы.

* * *

Йенна осматривается. Ласковое вечернее солнышко повыманивало народ на улицу, берег оккупирован трезвыми собачниками и их любимцами. Йенна снова переводит взгляд на столик. Она едва сдерживает смех. Физиономия Ларса натужно побагровела. Ларс Сундин — мужчина уже далеко не средних лет, загаром и прической напоминает престарелого серфера. Первый бокал Йенны стремительно пустеет. Мало-помалу за столиками по соседству становится поживее, но до этого состояния им еще пить и пить.

Однажды я проезжал по Чернышеву переулку, и снова увидел ту невероятную вывеску, о которой уже однажды писал, думая, что на мое указание кто-нибудь, кому подлежит, обратить внимание.

Возведенный на морском берегу «Маттолайтури» знаменит своими видами. Активные собачники и бегуны района Эйра краем глаза поглядывают на тех, кто сегодня расслабляется на террасе ресторана. Вдруг знакомые? Мужчины то и дело приветственно машут кому-то. Йенна чувствует себя в кругу ВИП-персон. Тут и там раздаются дружеские похлопывания по плечам — буднично так, привычно. Мужчины в курсе, что их столик всегда в центре внимания. Хотя мало ли чем можно отличиться. Мимо фонтанирующей жизнью террасы тихонько проплывают несколько спортивных яхт. Йенна разглядывает их. Вот-вот начнется золотой сезон для парусного спорта. Живя в родительском доме, Йенна много времени проводила на воде с мамой и папой. Несколько мгновений Йенна тоскует по морю, объятая болезненной ностальгией.

Именно: в Чернышевом переулке (угол Загородного) висит большая вывеска:

За соседним столиком позвякивают бокалами три элегантные женщины. Одну из них Йенна тут же узнает. Известная блогерша. На секунду Йенна воображает, каково это — быть такой же беззаботной. Красивой и популярной. Ларс отходит в сторонку покурить. Наверное, ему тоже прекрасно живется. Мало кто из круга Йенны может получить все, что пожелает, по щелчку пальцев. Она припоминает имена. Кто встречался с Ларсом в последнее время? Среди этих женщин есть и довольно толковые. Ларс не очаровывает своим внешним видом — может, он гипнотизирует речами? Ну, деньгами-то точно гипнотизирует. Йенна позволяет Элиасу наполнить бокал и наблюдает за Ларсом, завороженным морской гладью. Совсем ненадолго он преображается в ее глазах, становится уязвимее, будто уменьшается, обнажая себя настоящего. Ведь и он тоже когда-то был обычным пацаном, думает Йенна и, довольная, отпивает немного шампанского.

— «Приготовительное училеще».

— Выдвигаемся, — заявляет Ларс по возвращении. Все замолкают. Очевидно, никто никогда ему не перечит. Веселье расписано поминутно: аперитив в «Маттолайтури», застолье на Клиппане и в качестве продолжения банкета — частная вечеринка в ресторане «Театтери». Говорят, у Ларса длинный список приглашенных, так что Йенна тоже пройдет — если верить Элиасу.

Снова я был возмущен таким безграничным цинизмом, таким разгулом безграмотности ведомства народного просвещения…



Приехал к Плюмажеву (у него снова были гости) и сказал:

В шесть мужчины вразвалочку выходят на лодочный причал. Йенна семенит за ними на высоких каблуках. Алкоголь уже ударил в голову. Настрой у нее воинственный, хотя в теле ощущается непривычная слабость. Только что отплыл круизник «Силья». Массивное белое пятно словно испарилось. Ларс сигнализирует о том, что нужна лодка. На островном причале сигнал замечают, и лодочник оживает, всеми действиями демонстрируя скорейшее отплытие. Мужчины стоят и ждут. Йенне хочется закурить. В этот самый момент звонит телефон Элиаса.

— Прямо невероятно! Подумайте только: в центре Петербурга на фасаде училища, того самого, которое должно насаждать грамотность, висит вывеска: «Приготовительное училеще».

— Как? — прислушался Глюмажев.

— Все, мы уже на месте, — отрезает Элиас и обрывает разговор. Лишь спустя пять минут прибывает такси, и в компании происходит пополнение — две девушки. Рыженькая и брюнетка. Элиас по-рыцарски приветствует дам, после чего представляет их Ларсу. Тот заключает обеих в долгие объятия и предлагает отхлебнуть из фляжки, выловленной во внутреннем кармане пиджака. Девушки вскидывают брови, однако тут же присасываются к плоской бутылочке. На секунду замолкают даже акционеры. Они жадно наблюдают за тем, как две миниатюрные девчушки, морщась и хихикая, хлещут крепкое пойло прямо из горла. Столь неожиданная картина озадачивает Йенну, однако ей хватает ума оставить при себе первые пришедшие в голову комментарии. Девушки, конечно, хрупкие, но явно не школьницы.

— Учи-ле-ще!

— А как же по твоему?

Ларс галантно предлагает дамам первыми войти в лодку. Йенна с подозрением разглядывает новоприбывших. Эффектные, накрашенные по полной. В воздухе разливается неуверенное хихиканье, когда девушки, одна за другой, нерешительно ступают в лодку. Шпильки и мини-юбки процесс не упрощают. Йенна ковыляет следом, она и сама еле-еле балансирует на каблуках, опираясь на протянутую Ларсову руку. Ларс приглашает дам сесть подле него и вежливо интересуется их несущественными делами. Йенна тоже садится и замечает голод во взглядах мужчин. В таких обстоятельствах сложно не задуматься о своей роли во всем этом. Зачем она тут? Она ведь просто работает в агентстве, так? Йенна вопросительно смотрит на Элиаса: Какого хрена? Элиас почти зло отмахивается от нее: Не расспрашивай.

Я отошел от него и обратился к даме, слушавшей меня сочувственно.



— Подумайте: у-чи-ле-ще. Ведь это символ нашей поголовной безграмотности.

— Да, да! Это они, значит, вместо «сч», поставили «щ». Положим, раньше так все писали: щастье, щот.

Поднявшись по ступенькам в ресторан, Йенна оглядывает великолепный панорамный вид и живописное небо. Хельсинки. Когда остальные уже зашли, Йенна замечает, что Элиас и Ларс остались вместе снаружи. Они стоят спиной к деревянной вилле. Йенна приоткрывает дверь и выходит на лестницу послушать.

Я отвернулся; поймал за пуговицу молодого человека.

— С нами стажерка. На черта ты ее притащил? — спрашивает Ларс и требовательно смотрит на Элиаса.

— Подумайте, какой ужас!.. Какая поголовная безграмотность. Учи-ле-ще!

— Возникла неувязочка, одна из девушек отказалась, — мямлит Элиас. — Но и эта сойдет. Договаривались о трех — будет три, ты меня знаешь, — говорит Элиас, и Йенна улавливает нотки неуверенности в его голосе. Ларса такой ответ устраивает, он сдержанно кивает. Йенна спешно ныряет обратно в зал. Получается, она тут на правах какой-то третьей девицы из эскорта? Плохо дело. С другой стороны, до этого момента она отлично развлекалась. Если что, за себя постоять сумеет.

— Да вам-то что? Вот чудак: привязался к слову…



— Но, ведь, это не «мелочная» лавка, а, именно, храм грамотности.

Спустя три часа Йенна и Ларс мило беседуют за столиком о текущих заказах. О том, что в итоге наибольшую опасность для скрупулезно составленного плана представляют сами клиенты. Сейчас ведь такие проблемы с нормальной рекламой. Заказывают что-то яркое и остроумное, чтобы все влюбились в эти свежие идеи, а в итоге сами же шлифуют и редактируют, создают очередного середнячка, который быстро теряется в рекламной массе таких же.

— Да ведь от того никто не заболеет, если одна буква не такая. Не все же буквы перепутаны. Вот, если бы эта вывеска была плохо прибита, и на голову кому-нибудь упала — тогда нехорошо.

— За середнячков никто премий не получает. А премии всем подавай. И менеджерам по продажам, и агентствам, — говорит Ларс, и Йенна замечает, как его взгляд то и дело оказывается где-то в районе ее многообещающего выреза.

— Я вижу, — съязвил я, — что вы часто проходили под плохо прибитыми вывесками.

— Тут ты не прав, — едко говорит Йенна, глядя на Ларса с вызовом. — Клиентам подавай предсказуемый результат. Нельзя просто забросать их сырыми идеями, вывалить все на стол. Гарантии нужны, — повторяет Йенна и ловит себя на том, что не прочь бы чем-нибудь взбодриться. Вдохнуть.

— Может быть, может быть, — простодушно согласился он. — Разве заметишь?

— Предлагаю свернуть уже этот треп и повеселиться, — заявляет Ларс, словно прочтя мысли Йенны. Она следит за размеренными движениями Ларса, увлеченно составляющего дорожки из белой пудры прямо на ресторанном столе. Перехватив настороженный взгляд Йенны, Ларс начинает хохотать. — Да спокойно. Тут, кроме нас, никого нет.

* * *

Йенна вскидывает брови и наклоняется к столу. Поднявшись, она немного откидывается назад, чтобы ничто не мешало расслабляться, и чувствует на своем теле взгляд Ларса.

— Читали? — спросил я. — Какой ужас! Крестьяне, оказывается, усиленно пьют денатурированный спирт, и от этого часто умирают!

— Ты выглядишь немного старше своих лет, — говорит Ларс, и Йенна ухмыляется. Может, и старше. По крайней мере, она более последовательна в своих действиях, чем остальные девушки.

— Да ведь он дешевле, — рассудительно возразил Симеон Плюмажев.

— Глянь на этих, — Ларс кивает в сторону, указывая на Элиаса и рыженькую, вновь появившихся на пороге. — Если ты внимательная, то видишь, что рубашка Элиаса больше не заправлена в брюки и пробор не на той стороне. — Ларс разочарованно потряхивает головой. — Выдержка. Где его чертова выдержка. Эти салаги, воспитанные «Тиндером», просто не приучены уважать старый добрый флирт, долгую осаду. Изящество охоты.

Йенна снова ухмыляется. Сегодня она решила охотиться исключительно на белые дорожки. А потом она исчезнет.

— Дело не в том. А вы вдумайтесь, какой ужас акцизное ведомство нарочно отравляет спирт особым способом, чтобы его не пили, так как он продается дешевле обыкновенного — а его, именно, поэтому и пьют.



— Так чего ж вы волнуетесь? Дешевле — значить, экономия в крестьянском хозяйстве! Развивается благосостояние…

В полночь все возвращаются на материк. Черное такси уже ожидает на парковке у причала. Ларс пошатывается, стоя на месте, и пристально вглядывается в водную гладь. Морской ветер хлещет Йенну по щекам ее же волосами.

— Да ведь помирают!!

Через полчаса пьяная и жаждущая продолжения компания оказывается в «Театтери». Одетый в черное качок скупо кивает Ларсу и убирает веревку, преграждающую путь к проходу для ВИП-гостей.

— А не пей, не будешь и помирать.

— Добро пожаловать.

Ларс кивает в ответ, опускает в руку мужчины гладенькую оранжевую купюру и приглашает остальных пройти на уютную террасу с несколькими столиками. Не говоря ни слова, Ларс оставляет народ разбираться с местами, а сам отправляется к барной стойке. Когда он возвращается обратно с подносом, уставленным стопками с клюквенной водкой и парой каких-то бутылок, Йенна понимает, что ей нравится все происходящее. Да и Ларс уже не кажется таким опасным.

— Так ведь они этого не понимают… Неужели же, поэтому, их и морить, как глупых тараканов И ужаснее всего, что доктора не знают противоядия, потому что способ отравления спирта — секрет акцизного ведомства.

— Это что, настоящее шампанское? Не шампусик? — Йенна прилипает к бутылке и пьяно изучает этикетку. Ларс кивает, вызывая тем самым волну одобрительного гула. Никто и никогда не видел, чтобы Ларс Сундин покупал в «Театтери» что-то кроме шампанского из провинции Шампань.

— Вы, значит, хотите сказать, что нужно удорожить денатурированный спирт?

27 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, ХЕЛЬСИНКИ

— А, ну вас!

Йенна лежит на животе, еле разлепив глаза. Окружающее пространство не вызывает никаких ассоциаций. Она вообще где? Стараясь не шуметь и не двигаться, Йенна окидывает помещение внимательным взглядом. Просторная, светлая комната, темный паркет. Лежит она низко — возможно, это футон. Дерзкие солнечные лучи освещают часть пола и белесых стен. Со стороны Йенны роскошный вид на ясное голубое небо, проглядывающее сквозь длинный оконный ряд. Занавесок нигде нет. Лежащую на полу стопку журналов по интерьеру венчает лампа дневного света. На ней поблескивают красные цифры: 04:39. То есть сейчас раннее утро, а Йенна осталась у кого-то на ночь. Вдруг где-то совсем рядом тихонько щелкает вспышка. Йенна на секунду замирает — и с ужасом осознает: она голая. Пытается взглядом найти одеяло. Дурацкое положение. Глаза слезятся. Где именно щелкнуло? Снова она перебрала с выпивкой и наркотиками, потеряла бдительность, возомнила себя неуязвимой. Зато сейчас защитить ее некому. И сколько она уже вот так лежит? Йенна поглаживает свой плоский и пустой живот и отваживается наконец краем глаза посмотреть в другую сторону. Кто же рядом?

Вот дерьмо. Гендиректор. Йенна натягивает одеяло до ушей и зажмуривается. Она понятия не имеет о том, что делала последние несколько часов. Вернее, что они делали — или не делали. Из памяти стерся даже путь до квартиры Ларса Сундина. На такси приехали, наверное? Йенна не помнит когда. И она до сих пор пьяна. Почему-то в голове мелькает образ лодки. Недавние события будто подернуты пеленой. Элиас со своими просьбами. «Театтери». Белые дорожки, шампанское. Вот какая-то женщина, работница бара, подходит и дружелюбно предлагает присоединиться к компании помоложе. А вот Йенна, обнаглевшая от наркотиков, посылает ее подальше в стиле Бейонсе: Mind your own business[7]. Если кого и винить в этой ситуации, то только себя.

— Так чего ж вы пристаете ко всем с вашим спиртом. Не с одним привяжется, так с другим.

И сердце мое ожесточилось…

Йенна чувствует, как встает гендиректор. Она искоса поглядывает, ожидая, когда его спина окажется в другой комнате: тогда она сядет. Ну и что теперь, думает Йенна, поднимаясь и кутаясь в одеяло. Сейчас слишком рано, в пять утра попробуй доберись до дома. Да и в туалет бы сначала. Йенна крадется к выходу и мысленно обругивает себя. Ларс Сундин. С такими стариками трахаться еще не приходилось. Гендиректор «Фаер», высокомерный богач. Всякий раз Йенна постреливала в Ларса глазами, когда тому случалось проходить мимо ее временного рабочего места. Но это же так, из вежливости. И вот в пятницу вечером ни с того ни с сего звонит Элиас, мол, как насчет шампанского, — конечно, она согласилась. Никогда не знаешь, с какими полезными людьми посчастливится познакомиться, нужно думать на перспективу. В итоге она переспала со своим боссом и понятия не имеет, чем еще они тут занимались. Как это все убого и нелепо.

* * *

Туалет обнаруживается за третьей дверью. Йенна наконец облегчается и вытирает руки огромным барским полотенцем. Как в пятизвездочном отеле. Полотенце едва отдает мужским парфюмом. Йенна приводит в порядок слипшиеся от лака волосы, забирает их в пучок. Смотрит на себя в туалетное зеркало. Видок еще тот, но в полевых условиях, без косметики и геля для умывания, придется оставить все как есть. Вдоволь собою налюбовавшись, Йенна открывает зеркальный шкафчик и разглядывает его содержимое. Пара баночек с лекарствами, мужской аромат от «Армани» и дезодоранты. На раковине с краю грустит одинокая электрическая зубная щетка «Браун». Никаких сменных лезвий, ватных тампонов, косметических штучек — ничего лишнего. Сантехника сияет чистотой. Уборщица, не иначе. Получается, в этой огромной квартире живет лишь он сам. Ни жены. Ни девушки. Хотя поговаривают о целой армии сменяющих друг друга пассий. Перед тем как выйти, Йенна приглядывается к этикеткам на баночках с лекарствами. Какие же недуги одолевают нашего Повелителя Мира? Так… ничем заразным он не болен, СПИДа тоже нет. В первой баночке снотворное, во второй — что-то от мигрени. А вот полупустой блистер с таблетками — не что иное, как «Виагра», давний друг мужской потенции. Йенну сейчас стошнит. Похоже, Ларс еще старше, чем выглядит. Йенна закрывает шкафчик и пялится в пустоту. Прошлый вечер продолжает лепить из нее зомби. Вот уже и похмелье напоминает о себе, даря первые рвотные позывы. Йенна понимает: с этим надо что-то делать.

Маленькая девочка, моя дочь, пришла ко мне сейчас в кабинет, таща за руку безголовую куклу заливаясь горькими слезами.

Выйдя из туалета, Йенна слышит приглушенную речь откуда-то из глубины квартиры. Ее будто выдергивает из паралича — начинается паника. Черт. Сейчас несусветная рань, она до сих пор у Ларса и даже представить не может, как начнет разговор с ним, когда радостная встреча все-таки случится. Да блин, с кем он там говорит? Звук идет откуда-то издалека, из другого конца квартиры.

— Ну, что еще?

— Борька…

— Чего ты хочешь? — глухо звучит голос Ларса.

— Что Борька?

Знакомым путем Йенна добирается обратно до постели. Отчаянно вцепившись в одеяло, она рассматривает кучку своей одежды на полу. Черный коктейльный топ и юбка с блестками выглядят такими дешевенькими и жалкими, особенно на фоне прекрасного утра и предстоящей поездки домой. На панорамных окнах Ларса нет занавесок — Йенне кажется, будто она в аквариуме. Настырный июньский свет вторгается в комнату. Йенна подходит к окну и на секунду замирает, окутанная спокойствием пейзажа. Вдалеке между домами поблескивает море.

— Его мама наказала, а он плакал, а мне сделалось жалко, а я взяла свои рукодельные ножницы — «на, Боренька, вырезывай картиночки», — а он взял ножницы, и отрезал мою куклиную голову.

— Ну? — сурово спросил я.

— Зачем он отрезал куклиную голову!..

Тихая речь внезапно смолкает. По телефону говорил, наверное. Йенна мнется у окна, собираясь с силами для встречи с Ларсом. Неподалеку стоят парочка домов и раскидистое дерево. Из кучки одежды Йенна выуживает сумку с телефоном и возвращается к окну — сделать говноселфи. Себе в назидание: чтобы вот так — больше никогда. Сейчас не лучший момент для кривляний на камеру. Это фото уж точно не попадет в соцсети. Она снова смотрит на двор. У дерева заметно какое-то движение. Будто темный силуэт глазеет на дом, опершись на ствол. Йенна прищуривается, чтобы навести фокус. Утренний свет бьет прямо в зрачки. Склеившиеся реснички затуманивают всю картину, да и пышные нижние ветви не помогают. Силуэт снова оживает. Йенна вздрагивает. Ей не привиделось, внизу точно кто-то стоит. Йенна отскакивает от окна. Вообще говоря, она еще не одета. Вот бы этот гуляка ничего не заметил.

— Да ведь не твою отрезал, а куклиную?

Йенна натягивает одежду, как вдруг ей становится дурно. Нужно срочно присесть. Йенна опускается на футон. В голову врывается флешбэк: две белые дорожки и глубокий поцелуй. Такая молоденькая, а соображаешь хорошо. Сейчас, когда вокруг светло и свежо, ухаживания Ларса кажутся совсем заезженными и просчитанными. Комната вокруг Йенны начинает кружиться, дурнота вынуждает ее прилечь. Где-то раздается тяжелый щелчок. Это захлопнулась дверь? Йенна не в силах ни на что реагировать. Похмельное сердце выстукивает лихорадочную дробь. Она даже пошевелиться не может. Смотрит на время. Работник из нее сегодня точно никакой. Йенна еле-еле набирает коротенькое сообщение начальнику («Чем-то отравилась, сегодня не смогу прийти») и сворачивается под одеялом в позе эмбриона. Засыпает она моментально.

— А мне было его жалко, а я ему дала ножницы для картиночек, а он куклиную голову отрезал. Разве можно?



— Ты скажи мне, скверная девчонка, как к тебе попали ножницы?

Пробудившись от беспокойного сна, она понимает, что проспала пять часов. Кошмар! Это слишком долго. Йенна подбирает сумочку и туфли с пола, кое-как разглаживает свои жалкие шмотки и неуверенно пробирается к двери. Сейчас она увидит Ларса. Йенна проходит туалет и оказывается где-то наподобие лофта. Опустевшая чашечка из-под эспрессо сиротливо пристроилась на мраморной столешнице кухонного островка.

— Мама подарила. Я ему для картиночек, а он куклу… голову.

— Есть кто? — проверяет Йенна. Голос дрожит, во рту сухо и тухло. Повсюду тишина. Тихонечко урчит холодильник. Будь у Йенны возможность выбирать, она бы предпочла больше с Ларсом не пересекаться. Она бы просто сбежала отсюда в надежде на то, что ошметки воспоминаний о его старческих руках как можно быстрее выветрятся из головы. Йенна уже выработала стратегию поведения. Держаться невозмутимо, словно ничего и не было. Не закатывать истерик, не распускать сплетен по всему агентству. Сплетни рано или поздно ей же и навредят. И все-таки эту историю было бы неплохо завершить по-человечески, то есть встретиться с Ларсом и только потом уйти домой, навстречу бесконечному самокопанию и жалости к себе.

— Ларс?.. — очередная смелая попытка, на которую, впрочем, никто не откликается. Йенне хочется кофе, но она не знает, как работает эта мудреная эспрессо-машина. Взгромоздившись на барный табурет, она чувствует, как металл холодит бедра. Йенна скрещивает ноги и ждет. Несмотря на состояние, выглядит она вроде неплохо. Молодо, по крайней мере. Йенна распускает волосы и начинает пальцами распутывать колтуны — нужно на что-то отвлечься, пока Ларс не появится на кухне.

— Так ведь кукле не больно, чего же ты плачешь дурочка?

Вот бы узнать, чем они занимались ночью… но о таком же не спросишь в лоб. Йенна берет телефон. Ларсу можно было бы позвонить. Ускорить процесс. Йенна ищет номер Ларса на официальной странице «Фаер». Почему-то от вида сайта начинает потряхивать. Когда Элиас предложил ей стажировку в крутом агентстве, она была вне себя от счастья и светилась рабочим энтузиазмом, но на вчерашнюю-то вечеринку какая нелегкая ее понесла? Зачем она согласилась? Ей так запали в душу слова кузена о «связях и новых горизонтах»? Поначалу Йенна считала себя выше тех двух девиц: жалкие эскортницы, она-то тут деловые контакты устанавливает. А потом пошли первые дорожки. И как только порошок встретился со слизистой, Йенна решила посмотреть на ситуацию с иного ракурса. Она просто отпустила себя. Вот как все было. Теперь она вспомнила.

— Я его пожалела, дала ножницы, а зачем он голову отрезал…

Йенна вздрагивает: телефон Ларса вибрирует где-то совсем близко. Прямо напротив мраморной столешницы. Йенна прерывает звонок. Где бы черти Ларса ни носили, телефон он с собой не взял. Йенна еще раз пытается до кого-нибудь докричаться, ответа по-прежнему нет, и она подкрадывается к телефону. На экране высвечивается пропущенный звонок с номера Йенны. На свой айфон Ларс даже блокировку поставить не удосужился — так по-стариковски. Йенна смотрит на иконку «Сообщения». А стоит ли? Она решает прочесть их как бы в отместку. Сообщений буквально парочка. Йенна осторожно оглядывается по сторонам. Ларса все еще нет, и она осмеливается покопаться в телефоне еще чуть-чуть. 26.06.2019 в 18:06 Ларс получил картинку с неизвестного номера. Йенна рассматривает ее, но не вполне понимает, что конкретно изображено. Кости? Корона? Йенна закрывает сообщения, открывает галерею. И тут она цепенеет. На первых же фото — она сама, развалившаяся голышом на постели. Козлина чертов. Йенну тошнит. Выпитые ночью бокалы шампанского, стопки клюквенной водки, джин-тоник и мохито начинают проситься наружу. Один за другим в голове вспыхивают непрошеные образы. Дряблые Ларсовы руки, морщинистые веки, полупустой блистер с «Виагрой» в туалетном шкафчике. Фотографии с ней, сделанные без спроса. Йенна кладет телефон на стол, мчится в туалет и ждет, когда ее вырвет. Не выходит. Она лишь выхаркивает слюну и прозрачную слизь. Нормальная рвота сильно облегчила бы положение, но Йенна никогда не отважилась бы засунуть два пальца в рот.

— А по моему, безголовая кукла еще смешнее, — сказал я, заливаясь циничным смехом.

Так, надо собраться. Она возвращается проверить, отправлялись ли эти фото кому-то еще. Нет. Она спешно все удаляет, ощущая, как вместе с тошнотой начинает накатывать ненависть.

Она долго билась, старалась убедить меня в том, что дело не в «куклиной голове», а в невероятном, чудовищном нарушении простой человеческой справедливости; что весь ужас в том, что Борька растоптал ногами ее маленькое доброе доверчивое сердечко.

— Скотина, — выплевывает Йенна в пустоту.

Но она не могла убедить меня.

Возможно, своим исчезновением Ларс указывает Йенне на ее место. Ноль. В глазах Ларса Йенна — дешевка, ноль. С нулями и прощаться не надо.

— Да пошел ты, Ларс Сундин, — заявляет Йенна и направляется к входной двери.

Где же было это сделать ей — маленькому беспомощному червяку, у которого и слов-то таких не было, которыми обладал я, взрослый очерствевший русский человек…





Выйдя из квартиры, Йенна понимает, что находится в Суоменлинне. Она нажимает на гугл-карты и смотрит, как добраться до парома. Путь только один. Пошатываясь, она бредет вперед. Пальцы ноют, а туфли на высоченном каблуке еще и левую пятку натирают. Дорожный песок втягивает в себя шпильки. А впереди еще каменная мостовая. Несмотря на ветер, погода чудесная. Йенне приходит в голову снять туфли и прогуляться до парома босиком. Она оборачивается, смотрит на Ларсов дом, из которого вышла. На улице ни души. Куда бы Ларс ни запропастился, в офис он вряд ли пошел — без телефона-то. Йенну прошибает холодный пот при мысли о Ларсе и его пыхтении. Тайком сделанные фотографии только усугубили всю эту гадость, приправив ее каким-то липким страхом. Она надеется, что со временем от мерзких ощущений удастся отмыться. Ее почти трясет от злости. Может, как-то отомстить? Вот бы его вообще не существовало! Плетясь к парому с похмелья, Йенна даже представить себе не может, что ее желание очень скоро сбудется. Она больше никогда не увидит Ларса Сундина.

20 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, ХАРТОЛА

Саана не в состоянии встать с постели. Она вообще ничего не может делать, и это порядком раздражает. На столе грустит остывший кофе: она даже про него забыла. Саана берет телефон и открывает «Твиттер». Буквально одним глазком пробежится — и потом опять цифровой детокс. Весной она подписалась на полицейские новости. Это полезно не только для журналистки, вечно охотящейся на свеженькое, но и для писательницы, которой важно зацепиться за что-то интересное, загореться идеей. В этом отношении ожидания пока не оправдывались. Хотя, положа руку на сердце, Саана чувствует, что толком ни во что и не вчитывалась.


СообщенияПресс-службыПолиции @PoliisiTiedote 20.6.2019
Бамперы всмятку, Центральная Финляндия


Бамперы всмятку? Обычно полиция как-то помягче выражается, удивляется Саана и отпивает немного кофе. Фу, совсем остыл. Тем не менее она делает еще глоток. Вот так простые люди узнают об авариях, о чьих-то трагедиях, думает Саана, возвращая чашку на стол.

Спустя неделю стало понятно, что заняться в Хартоле решительно нечем. И замечательно, этого-то она и хотела — чистой праздности в месте, где можно просто идиллически существовать и предаваться размышлениям. Однако сейчас, размышляя, Саана разочаровывается в себе, такой никчемной и ленивой. Она устраивается на 80-сантиметровой кровати в тетиной комнате для гостей и таращится на потолок. И мало-помалу, как бы ненароком, проваливается в безмятежный сон.

— Саана, просыпайся, — шепчет тетя Инкери и настойчиво ее тормошит. — Поверь, за столько дней сна ты уже оправилась и от похмелья, и от всех своих проблем. За семь, если быть точной. Сегодня действуем так: берем из амбара велосипеды и совершаем официальную велоэкскурсию по Хартоле, — говорит тетя и смеется, наблюдая детское недовольство на Саанином лице. Уже три часа дня. Тетя считает, что самое время выйти на какой-то активный диалог с Хартолой. Вспомнить, как Саана носилась тут летом. Погулять, размяться, поработать. Кто угодно закиснет, если будет целыми днями вылеживаться. Тетя уверена, что Саана уже и сама скучает по физическому труду — просто стесняется в этом признаться. Так что Инкери все сама организует и устроит ей регулярный моцион. Нечего тут сидеть сиднем в четырех стенах, когда лето на дворе.

— Давай для начала отдохнем на садовых качелях, — продолжает убалтывать тетя, и Саана понемногу оживает. — Можем взять с собой немного винца. Как тебе такое? — Тетина рука ложится Саане на плечо.

— Да, отлично, — улыбается в ответ Саана, и тетя отправляется за бокалами. Инкери всегда знает, за какую веревочку потянуть. Наполнив вином два модернистских бокала Саары Хопеа[8] на зеленой ножке, тетя ласково поглаживает Саану по щеке.

— Какое счастье, что ты здесь, — говорит она.

— Какое счастье приехать сюда, — отвечает Саана. Тетина рука приятно холодит щеку и странным образом успокаивает.

— Дела-то твои как? — спрашивает тетя.

— В целом неплохо, — отвечает Саана. — Увольнение было неожиданным, но это и к лучшему, наверное, что все так сложилось. Можно немного передохнуть. Последние пару лет я пахала как заведенная. В свободное время удавалось разве что на улицу выйти, глотнуть воздуха, — признается Саана и отпивает немного вина. В меру прохладное, в меру сухое — оно идеально.

— Как на личном фронте? — лукаво поглядывая, интересуется тетя.

— Никак, — говорит Саана. — Я со всех точек зрения сложный случай, — она смеется и поднимает бокал: за стабильность.

— Знаешь, это еще как посмотреть. Иной раз выбрать уединение куда мудрее, чем терпеть кого-то рядом, лишь бы этот кто-то был. Конечно, это не каждому под силу, тут смелость нужна, — говорит тетя, подливая обеим еще вина. — Но если чему меня жизнь и научила, так это тому, что, когда встречаешь своего человека, сразу перестаешь гадать и сомневаться. Тебе просто все ясно как божий день, — говорит тетя. Они любуются двором, уютно устроившись на садовых качелях. — Видимо, твой человек еще где-то бродит.

Саане нравится такой ход мыслей, она отталкивается от земли, чтобы сильнее раскачаться. Цветут тетины летние розы, спутницы Юханнуса[9]. Rosa pimpinellifolia. Будь воля Сааны, просидела бы весь вечер вот так, на качелях, разглядывая розовые кустики.

— А у тебя был такой человек, чтоб все ясно как божий день? — спрашивает Саана и хитро подмигивает тете.

Взгляд Инкери бесцельно блуждает по двору, пока она не переводит его обратно на бокал. Спустя мгновение, неожиданно для Сааны, тетя отвечает:

— Была парочка таких, но ничего толкового в итоге не вышло.