— Придется проверить адресов десять-двенадцать, где скрываются приехавшие нелегально и, стало быть, это места тайные. День понадобится, не меньше.

Небеса для иудея

— Попробуйте порасспрашивать таксистов.

— Сделаю все, что смогу, будьте уверены.

Сад Эдема в шестьдесят раз обширнее Египта и расположен на седьмой сфере мироздания. В двое ворот его входят шестьдесят мириад ангелов, и лики их сверкают, словно небесный свод. Когда праведник достигает Эдема, ангелы совлекают с него одежды, украшают главу его двумя венцами: одним – золотым, другим – из дорогих каменьев; дают в руки ему до восьми веточек мирта и, танцуя вокруг, не устают петь приятными голосами: «Вкуси своего хлеба и возвеселись».
Талмуд

На этих словах Азиз — маленький тощий человек в замызганной одежде — улыбнулся и исчез.

Воскресение плоти

Воскреснет лишь то, что необходимо для действенности естества.
Все, что говорилось о цельности человека после воскресения, должно относиться к реальности человеческого естества, ибо то, что не относится к истине естества человека, не будет воссоздано в воскресших: иначе необходимо было бы, чтобы все люди достигли необычайной протяженности, если бы вся пища, превращенная в плоть и кровь, была бы воссоздана. Итак, во внимание принимается лишь истина каждой природы согласно ее виду; потом части тела, разделенные по видам и формам, окажутся в целости в воскрешенных людях – части как органические, так и сопутствующие, а именно: плоть, нервы и вся материя того же рода, образующая органы тела. Не вся та материя, которая составляла телесные части во время их естественного существования, будет воскрешена, а лишь та, которой будет достаточно для целостности тела. Тем не менее количественно человек останется тем же в своей целостности, хотя бы и не воскресла вся та материя, какая в нем была. В самом деле, очевидно, что в этой жизни человек количественно тот же самый от начала и до конца.
Тем не менее материя, которая находится в нем в совокупности телесных частей, не остается неизменной, а подвержена убыванию или возрастанию так же, как и огонь поддерживается на прежнем уровне путем добавления дров по мере того, как прежние истребляются; человек является цельным, когда сохраняется вид и количество материи, соответствующее этому виду.
Святой Фома Аквинский. «Сумма теологии», IX

Однако ни Азизу, ни всей команде, созванной с вечера Баумом, не удалось обнаружить ничего стоящего внимания. Девицы, попавшие под подозрение, ничем его не оправдали. Одна оказалась проституткой, которая ездила навестить родных и теперь вернулась на свое «рабочее место» — улицу Фобур Сен-Мартен. Из остальных лишь одна имела отдаленное сходство с описанием Расмии, а из мужчин тот, который более или менее подходил под описание профессора Ханифа, оказался старшим официантом в ресторане отеля на Левом берегу.

Встреча на небесах[130]

Никто из осведомителей Азиза — знатока арабского андерграунда в Париже — не смог ничего узнать о вновь прибывших.

— Попробовать все равно стоило, — мрачно заметил Баум, рассказывая Алламбо о событиях ночи. — Все время надо что-то делать, в одну точку долбить, — где-то и повезет.

Возьми для примера молодую мать, которая потеряла ребенка, и…
– Ш-ш-ш! – Сэнди поднял палец. – Гляди!
К нам приближалась женщина. Она была средних лет, седая. Шла она медленным шагом, понурив голову и вяло, безжизненно свесив крылья; у нее был очень утомленный вид, и она, бедняжка, плакала. Она прошла вся в слезах и не заметила нас. И тогда Сэнди заговорил тихо, ласково, с жалостью в голосе:
– Она ищет своего ребенка! Нет, похоже, что она уже нашла его. Господи, до чего она изменилась! Но я сразу узнал ее, хоть и не видел двадцать семь лет. Тогда она была молодой матерью, лет двадцати двух, а может, двадцати четырех, цветущая, красивая, милая – роза, да и только! И всем сердцем, всей душой она была привязана к своему ребенку, к маленькой двухлетней дочке. Но дочка умерла, и мать помешалась от горя, буквально помешалась! Единственной утехой для нее была мысль, что она встретится со своим ребенком в загробном мире. «Чтобы никогда уже не разлучаться». Эти слова – «чтобы никогда уже не разлучаться» – она твердила непрестанно, и от них ей становилось легко на сердце; да, да, она просто веселела. Когда я умирал, двадцать семь лет тому назад, она просила меня первым делом найти ее девочку и передать, что она надеется скоро прийти к ней, скоро, очень скоро!
– Какая грустная история, Сэнди!
Некоторое время Сэнди сидел молча, уставившись в землю, и думал; потом произнес этак скорбно:
– И вот она наконец прибыла!
– Ну и что? Рассказывай дальше.
– Стормфилд, возможно, она не нашла своей дочери, но мне лично кажется, что нашла. Да, скорее всего. Я видел такие случаи и раньше. Понимаешь, в ее памяти сохранилась пухленькая крошка, которую она когда-то баюкала. Но здесь ее дочка не захотела оставаться крошкой, она пожелала вырасти; и желание ее исполнилось. За двадцать семь лет, что прошли с тех пор, она изучила самые серьезные науки, какие только существуют, и теперь все учится и учится и узнает все больше и больше. Ей ничто не дорого, кроме науки. Ей бы только заниматься науками да обсуждать грандиозные проблемы с такими же людьми, как она сама.
– Ну и что?
– Как что? Разве ты не понимаешь, Стормфилд? Ее мать знает толк в клюкве, умеет разводить и собирать эти ягоды, варить варенье и продавать его, а больше – ни черта. Теперь она не пара своей дочке, как не пара черепаха райской птице. Бедная мать: она мечтала возиться с малюткой! Мне кажется, что ее постигло разочарование.
– Так что же будет, Сэнди, они так и останутся навеки несчастными в раю?
– Нет, они сблизятся, понемногу приспособятся друг к другу. Но только произойдет это не за год и не за два, а постепенно.
Марк Твен. «Путешествие капитана Стормфилда в рай»

— Как же они ускользнули?

Мир форм[131]

— Наверно, расстались там, где делали пересадку — это, в общем, было разумно. Да к тому же, чтобы еще подстраховаться, в иммиграционных картах указали ложные адреса. Но попробовать найти их по картам все же стоило, я уверен.

В этом сверхчувственном мире все прозрачно и нет ни тени, ни чего-либо такого, что преграждало бы созерцание; вследствие этого все сущности насквозь проникают взором и видят насквозь друг друга, – свет тут со всех сторон встречается со светом, так что каждая сущность и в себе самой и в каждой другой имеет пред собою и видит все прочее; каждая из них везде, каждая свет, одно чистое сияние: все здесь велико, потому что и малое тут велико. Тут есть свое солнце и всяческие звезды, из коих каждая есть солнце, и все вместе суть солнце, потому что каждая, светя своим собственным светом, отражает в себе также свет всех прочих. Тут царствует чистое абсолютное движение, ибо причина, его производящая, не есть что-либо отвне приходящее и его возмущающее; тут и покой чистый и абсолютный, потому что сюда не примешивается ничто неустойчивое, беспокойное. Прекрасное здесь поистине прекрасно, потому что не основывается ни на чем другом прекрасном (а на самом себе); здесь каждая сущность не на другом чем-либо чуждом утверждается, как на почве, но на себе самой, так что куда и как она ни обращается, всегда встречает саму себя и не есть сама что-нибудь иное, чем занимаемое ею место, потому что каждая и субстратом своим имеет ум, и сама есть ум (субстанциальная мысль ума – идея). Некоторым подобием этого мира может служить даже это нами видимое небо, если представить, что оно все, будучи световидным, из света своего порождает все звезды и светила. Различие будет только то, что тут каждая часть (звезда) имеет особое отдельное существование и не происходит каждая из совокупности всех прочих, между тем как в сверхчувственном мире именно каждая часть составляется из совокупности всех, так что каждая, будучи частью целого, есть вместе и все целое. На первый взгляд, пожалуй, и тут каждая часть кажется только частью, но для взора проницательного, для обладающего таким острым зрением, каким, по смыслу мифа, обладал Линкей,[132] проникавший будто бы взорами даже во внутренность земли, – каждая часть оказывается также и целым. Миф этот может быть принят за символ того созерцания, какое имеет место там, в сверхчувственном мире: оно там непрерывное – не способное довести созерцающего ни до утомления, ни до пресыщения, так как не предполагает ни пустоты, по заполнении которой, ни цели, по доставлении которой он сказал бы себе: «Теперь довольно», ни такого многоразличия предметов, при котором бы каждый представлял нечто совсем иное, чем каждый другой, и одни из них не нравились бы ему именно потому, что другие нравятся. Напротив, все они одинаковы и неизменны. Созерцание тут не ведет к пресыщению от наполнения, потому что не соединяется с прискучиванием созерцаемого, а это опять потому, что каждая сущность чем дольше смотрит, тем больше и тем яснее усматривает свою собственную бесконечность в бесконечности всех прочих и таким образом в созерцании их всегда имеет пред собою свою собственную природу. Так как жизнь всех их есть чистая, то она не есть трудовая, да и какой труд может соединяться с жизнью, которая есть самая полная и совершенная? Ведь жизнь эта есть всецело мудрость, притом не та мудрость, которая приобретается посредством рассуждений и исследований, не та, которая отсутствует в уме и ищет их, но та, которая всегда вся была и есть, мудрость самая первая, ни от какой другой не происходящая, – мудрость, которая составляет самую сущность ума, а не нечто в нем более позднее, не так, что сперва ум, а потом мудрость. Поэтому-то нет и не может быть мудрости еще большей, чем эта, которая, как совершенное – абсолютное – знание, всегда соприсуща уму и совместно с ним всегда появляется, подобно тому как подле Зевса всегда находится его Дике.[133] Все сущности этого сверхчувственного мира суть как бы статуи, которые самих себя созерцают и наслаждаются в этом самосозерцании неизреченным блаженством.
Плотин. «Эннеады», V, 8

Он со вздохом повернулся к стопке бумаг на своем столе. С самого верху лежала отпечатанная на машинке записка от его секретарши: «Подпишите, пожалуйста, дипломатический лист. С набережной Орсей уже дважды звонили».

Река[134]

Когда пришло время их ухода, они пришли к берегу реки. Последние слова господина Уныние были: «Прощай, ночь; приветствую тебя, день!» Дочь его пошла через реку с пением, но никто не мог понять ее речей.
Джон Беньян. «Путешествие пилигрима» (1678)

Министерство иностранных дел еженедельно присылало в ДСТ список аккредитаций дипломатов, его следовало подписать и вернуть. Подпись Баума была обязательна. Как правило, он проявлял самый серьезный, по мнению некоторых, даже излишний интерес ко всем этим Борисам, Василиям, Дуайтам и Ахмедам: запрашивал архивы, рылся в картотеках в поисках каких-то связей, несоответствий или совпадений, которые могли бы дать контрразведке повод для наблюдения.

Ад, небо и земля[135]

— Архивы — это все, — поучал он новичков. — Без них ты просто полицейский в штатском. А с ними — страж государственной безопасности.

Ад – обитель тех, кто бежит от действительности и ищет блаженства. Только здесь они могут укрыться, потому что небо, как я уже говорил, есть обитель властелинов действительности, а земля – обитель ее рабов.
Бернард Шоу. «Человек и сверхчеловек»

Все эти его присказки имели целью встряхнуть мозги юнцов, которые только и умеют выдувать шарики из жвачки и делать умный вид.

Он позвонил мадемуазель Пино.

Мелодичный дьявол

— Прошу извинить. Я был очень занят. Больше такое не повторится.

На серых зимних тропках вдоль оградв саду растут деревья ботаническом,и дрозд свистит так сладко-мелодически,что отягчит, пожалуй, вечный Адсвоею песнью механической.Сильвина Окампо. «Стихи о безнадежной любви» (1949)

Он поставил свою подпись и бегло глянул на перечень означенных там имен, каждое из которых сопровождалось указанием страны и должности. У румын, видно, передышка. Болгары прислали кого-то на замену первого секретаря посольства, прежний сильно пил и недавно набезобразничал в отеле Риц. Одно имя русское: Игорь Васильевич Беляев, Советский Союз, временно аккредитован как второй секретарь посольства, сфера интересов — коммерция. Прибыл 15 июня.

Свободный день

— Пари держу — кэгэбэшник, — сказал Баум и, обращаясь к мадемуазель Пино, ткнул в список толстым пальцем. — Принесите-ка мне его папку из архива.

У пределов рая путник увидел дерево, ветви которого ломились от белых птиц, почему-то очень печальных. «Что это за птицы?» – спросил он. «Это осужденные души, – ответили ему. – По воскресеньям им разрешается выйти из ада».
Кармело Сольдано. «Сообщение о праздничных днях, возведенное в превосходную степень» (Бельвиль, 1908)

— А если на него нет папки?

— Есть. У меня с памятью пока порядок.

Время птицы

В знаменитой III Кантиге Альфонса Мудрого[136] рассказывается, как один монах попросил у Пречистой Девы, чтобы та дала ему при жизни познать наслаждения рая. Прогуливаясь по монастырскому саду, видит он прозрачный ручей и слышит пение птицы, которое его восхищает; когда он возвращается в монастырь – к трапезе, как ему кажется, – находит, что все изменилось, и узнает, что с тех пор, как он вышел в сад, прошло триста лет.
Мария Роса Лида де Малькиель. «Видение иного мира в испаноязычных литературах». Приложение к книге «Иной мир в средневековой литературе» Говарда Роллина Пэтча (Мехико, 1956)

И правда, папка нашлась: некий И.В.Беляев четыре года назад недолгое время — всего четыре месяца — работал в советском посольстве в Париже. Его опознал перебежчик, бывший сотрудник торгпредства, он утверждал, что Беляев — сотрудник КГБ. Большинство подобных заявлений данного перебежчика за последние годы оказывались правдивыми. Досье ничего не сообщало о том, какого рода сведения добывал Беляев для своего начальства, зато тщательно фиксировало его передвижения. После Парижа Беляев работал в Москве, потом в Тегеране, а последние два года в Дамаске.

Время небесное и время земное не имеют связи

Баум несколько удивился, с чего бы это среднего ранга кэгэбэшник (он сделал заключение о ранге исходя из его возраста и послужного списка) отправился из Дамаска в Париж. Странная поездка. Русские, конечно, логикой не блещут, но даже КГБ в своей безумной игре людей на манер пешек не двигает.

Мухаммед, согласно исламской традиции, был вознесен вплоть до седьмого неба сверкающей кобылой Бурак, и на каждом из небес он беседовал с патриархами и ангелами, обитающими там, и почувствовал холод, оледенивший ему сердце, когда рука Господа коснулась его плеча. Уносясь с земли, Бурак копытом опрокинула кувшин; вернувшись из своего долгого странствия, Пророк поднял кувшин прежде, чем оттуда пролилась хотя бы одна капля.
Саль. «Пролог к Корану»

— Надо занести в досье данные о приезде товарища Беляева, — сказал он секретарше. И, наконец, снова повернулся к Алламбо, который все это время терпеливо ждал, сидя в его кабинете.

Время в раю и на земле не соотносится

— Есть одно подозрение, знаешь, у меня бывает…

В «Пантеоне» Готфрида Витербского[137] говорится, что некие монахи отплыли от берегов Бретани, взяв курс к раю, который, согласно молве, находится на краю океана. Достигли они города за хрустальными стенами, где воздух благоухал. Серебряные олени и золотые кони спустились к ним и провели к дереву, где птиц было больше, чем листьев. Целый день им было позволено провести в раю.
Вернувшись в Бретань, монахи тщетно искали церковь, в которой раньше служили. Епископ был новый, деревня новая, прихожане новые. Все старое умерло, другое, новое, родилось. Монахи не узнавали ни мест, ни людей, ни языка. Проливая слезы, сетовали они друг перед другом, ибо не имели больше ни родины, ни знакомых.
«Энциклопедия церковных паломничеств», X (1879)

Алламбо подавил улыбку и постарался изобразить на лице то, что, он надеялся, сойдет за вежливый интерес:

— Русский этот — кэгэбэшник — прибыл из Дамаска с временной аккредитацией. Насколько нам известно, никакой он не эксперт в области коммерции. И ничего сейчас не происходит между Францией и Сирией, чтобы привлечь внимание русских. Ergo:[8] у КГБ свой интерес в этом путешествии из Дамаска в Париж. Тут, по-моему, что-то нечисто. За этим Игорем Васильевичем Беляевым надо понаблюдать как следует. И фотографии сделать получше. Та, что переснята с его паспорта, какая-то размазанная. Надо так сфотографировать, чтобы ухо было видно. Судя по выражению глаз, он близорук и постоянно носит очки. Вот и надо его сфотографировать в очках, как ты считаешь?

Явная ошибка праведника

— Слежка круглосуточная?

Когда Сиф[138] достиг рая, то подумал, будто в нем пожар: такое яркое было зарево.
Кунменч. «Раннехристианские латинские поэты» (1929)

— Да, непременно.

— У меня людей нет.

Партии праведников

— Тогда пусть румыны малость отдохнут, а то мы им надоели до смерти.

После спора о политике доктор Джонсон, консерватор, и отец Босуэлла, либерал, расстались друзьями. Босуэлл пишет: «Так они расстались. Теперь они в другом, высшем мире, и поскольку оба были достойными христианами, я верю, что они встретились в обители блаженства. Должен, однако, заметить, согласуясь с политическими принципами моего друга и с моими собственными, что они, должно быть, встретились в таком месте, куда либералам вход закрыт».
Джеймс Босуэлл. «Дневник путешествия на Гебриды» (1785)

— Шефу это не понравится.

— Его беру на себя.

Блаженное единение



Так, в «Мантиг ут-Тейр» («Разговоре птиц») тридцать птиц, означающих души, в поисках огромной птицы Симург, их бога, пересекают семь морей (по другим вариантам, семь долин): Искания, Любви, Знания, Осведомленности, Единства, Изумления и Растворения в Ближнем (т. е. уничтожения собственного «я») – различные этапы созерцательной жизни. Наконец, достигнув таинственного острова Симург и «поглядев на нее с почтением, увидели в ней тридцать птиц; а когда они поглядели друг на друга, все тридцать птиц походили на одну Симург; в самих себе видели они всю Симург, а в Симург – все тридцать птиц».
Р. Ф. Бертон. «Книга тысячи и одной ночи», X, 130



Грешник на небесах

В ту ночь четверо молодых людей явились в дом на площади Жанти: им надлежало выполнить полученный приказ. Несмотря на позднее время, они не делали никакой тайны из своего визита. Трое громко протопали по лестнице в комнату, где остановился Саад Хайек. Пробыли они там около часу, четвертый все это время простоял в дверях, выходящих на улицу. Ночные посетители обошлись с Хайеком жестоко сверх всякой меры, однако так и не услышали от него того, что им не терпелось услышать, — он просто не знал ничего.

Никто из тех, кто услаждается в аду, не может иметь части в наслаждениях неба. Один человек, который до того, как умереть, уверовал в мгновенное спасение, добился, чтобы Всеблагое провидение заменило ему адскую усладу наслаждением небесным, и Господь разрешил ангелам, истребив в этом духе дьявольское наслаждение, вознести его на небеса. Но та, первая услада составляла всю любовь, всю сущность его жизни; дух этот обмер, остался бесчувствен и недвижим; чтобы вернуть его к жизни, пришлось опять вселить в него адскую усладу. Он немедленно удрал в ад и сказал, что перед тем, как потерять сознание, испытал ужасающее чувство, которое невозможно выразить. Правду говорят на небесах: легче филина превратить в горлинку или змею в агнца, чем злобного духа – в ангела.
Эмануэль Сведенборг. «Ангельская мудрость Божественного провидения», параграф 338 (1764)

Глава 14

Ад[139]

На следующее утро около девяти в доме появилась местная полиция. Здание к этому часу почти обезлюдело, здешние жильцы — в основном нелегалы — не испытывали ни малейшего желания иметь дело с полицией, тем более принимать участие в расследовании убийства. Обитаемую квартиру дежурный инспектор все же нашел: за одной из дверей, в которые он колотил кулаком, зашаркали медленные шаги, и на пороге показался древний старик, он провел полицейских за собой в убогую, почти без мебели комнату — тут на стуле недвижно сидела еще более древняя старуха.

Inferim, подземелье; народы, которые погребали своих мертвецов, клали их под землю; душа их, следственно, оставалась с ними. Таковы были первая физика и первая метафизика египтян и греков.
Индийцы, народ гораздо более древний, изобрели хитроумный догмат метемпсихоза и никогда не полагали, будто души их находятся под землей.
Японцы, корейцы, китайцы, обитатели бескрайних равнин Восточной и Западной Татарии не ведали ничего о философии подземелья.
Греки со временем сотворили из подземелья обширное царство и щедрой рукой подарили его Плутону[140] и супруге оного Прозерпине.[141] Им предоставили троих государственных советников, трех ключниц, называемых пуриями, трех парок, прядущих, ссучивающих и перерезающих нить человеческой жизни; и поскольку у всякого античного героя был свой пес, чтобы охранять дверь, Плутону тоже выделили громадного зверя с тремя головами; счет тогда шел на тройки. Трое государственных советников, Минос, Эак и Радамант, так разделили свои обязанности: первый судил в Греции, второй – в Малой Азии (ибо Великой Азии греки тогда еще не знали), а третьему досталась Европа.
Поэты, придумав ад, первыми принялись насмехаться над ним. В «Энеиде» Вергилий говорит об аде серьезно, поскольку серьезность подобает избранному им сюжету, а в «Георгиках» тон его презрителен (II, стих 490 и след.):


Слышал он ночью что-нибудь? Старик неопределенно пожал плечами — может, и слышал. Вот и отлично, а что за шум-то был? — Инспектор спрашивал добродушно-грубовато, он всегда так разговаривал с подобными людьми.

Felix qui potuit rerum cognoscere causas,Atque metus omnes et inexorabile fatumSubject pedibus, strepitumque Acherontis avari![142]

Старик пробормотал, что в жизни ему не доводилось слышать такого жуткого крика. А закончился этот вопль рыданиями, добавил он. Вроде как визг сначала, а потом рыдания. Будто кто-то просил о чем-то. Вот в тот миг он и понял, что это мужчина, потому что сначала, когда он от крика проснулся, ему показалось, будто голос женский. Но эти мольбы… Мужчина был, это точно.

В римском театре декламировали такие вот стихи из «Троянок»[143] (хор из II акта), и сорок тысяч зрителей рукоплескали им:


— По-арабски говорил?

— Да, по-арабски. Потом опять такой же вопль. И еще много раз.

…Taenara et asperoRegnum sub domino, limen et obsidensCustos non facil Cerberus ostio,Rumores vacui, verhaque inania,Et par sollicito fabula somnio.[144]

— А другие голоса слышал?

Лукреций, Гораций выражались с такой же определенностью; Цицерон, Сенека говорили то же самое в двадцати местах. Великий император Марк Аврелий[145] рассуждает еще философичней: «Тот, кто боится смерти, боится либо потерять все свои чувства, либо испытать другие ощущения. Но если ты лишен твоих чувств, ты не подвержен больше ни боли, ни лишениям; если же чувства твои иной природы, то и ты сам – иное существо».
На это рассуждение языческой философии было нечего возразить. Однако же из-за противоречия, присущего человеческому роду, ключевого, наверное, для нашей природы, в то же самое время, когда Цицерон заявлял публично: «Ни одна старуха не верит уже в эту чепуху», Лукреций признавал, что подобные идеи оказывали глубокое впечатление на людей, и считал своей задачей эти идеи искоренить:


— Нет.

— Так-таки и не слышал? А видел кого-нибудь?

…Si certam finem esse vidиrentAerumnarum homines, aliqua ratione valerentReligionis atque minis obsistere vatum.Nunc ratio nulla est restandi, nulla facultas:Aeternam quoniam poenas in morte tirnendum.[146](Lucr., I, v. 108 et seq.)

— Что я мог видеть из своей комнаты?

Значит, действительно среди простого народа одни смеялись над адом, другие дрожали перед ним. Одни смотрели на Цербера,[147] Фурий,[148] Плутона как на смехотворные побасенки, другие без конца приносили жертвы подземным богам. Все как у нас:


Старик переминался с ноги на ногу, вид у него был не то недовольный, не то испуганный, а может — и то, и другое.

Et quocumque tarnen miseri venere, parentat,Et nigras mactant pecudes, et Manibu\' divisInferias mittunt; multoque in rebus acerbisAerius advertunt animos ad religionem.[149](Lucr.,III,v.51–54.)

— Мы боялись нос высунуть, — сказала старуха. — Тут место такое, смотри в оба.

— Закрой рот, — прикрикнул на нее муж. — Тебя, что ли, спрашивают?

— Это был предсмертный крик, — продолжала старуха, не обращая на него внимания. — Я-то знаю, я ведь в шестьдесят первом была в Константине. Говорю вам — так перед смертью только кричат. — И она принялась качать головой.

— А что вы знаете об этом жильце — его Абу Афа звали…

— Ничего, ровным счетом, — ответил старик.

— Это его настоящее имя?

Иные философы, сами не верившие в сказки об аде, желали, чтобы эти верования сдерживали чернь. Таков был Тимей из Локр,[150] таков был политик и историк Полибий.[151] «Ад, – говорил этот последний, – мудрецу не нужен, однако необходим бессмысленной толпе».
Достаточно хорошо известно, что в Пятикнижии нигде нет упоминания об аде. Люди оставались ввергнутыми в хаос противоречий и неопределенности, когда в мир явился Иисус Христос. Он утвердил древнюю доктрину ада; не доктрину языческих поэтов или египетских жрецов, но ту доктрину, какую приняло христианство и каковой все должно было подчиниться. Он возгласил царство грядущее и ад, которому не будет конца.
Вот что сказал он в Капернауме, в Галилее: «Кто же скажет брату своему: „рака”, подлежит синедриону, а кто скажет: „безумный”, подлежит gehenei eimom, геенне огненной».
Отсюда следуют две вещи: во-первых, Иисус Христос не желал, чтобы люди оскорбляли друг друга, ибо только он, учитель, обладал правом называть проповедников-фарисеев: «Змии, порождения ехиднины»; во-вторых, те, кто оскорбляют ближних своих, заслуживают ада, ибо геенна огненная находилась в долине Энном, где некогда сжигались жертвы, приносимые Молоху; эта-то геенна и означает адское пламя.
В другом месте он говорит: «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской.
И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе, увечному, войти в жизнь, нежели с двумя руками войти в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает. И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где червь их не умирает и огонь не угасает. Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится. Соль – добрая вещь; но ежели соль не солона будет, чем вы ее поправите? Имейте в себе соль, и мир имейте между собою».
А еще он сказал по дороге в Иерусалим: «Когда хозяин дома встанет и затворит двери, тогда вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: Господи! Господи! Отвори нам; но Он скажет вам в ответ: не знаю вас, откуда вы. Тогда станете говорить: мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты. Но Он скажет: говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня все делатели неправды. Там будет плач и скрежет зубов, когда увидите Авраама, Исаака и Иакова и всех пророков в Царствии Божием, а себя изгоняемыми вон».
Несмотря на то, что Спаситель рода человеческого и в других своих изречениях утверждал, будто всякий, отошедший от Церкви, будет подвергнут вечному проклятию, Ориген и некоторые другие не верили в неизбывность мук.
Социниане отрицают их, но они не принадлежат к Церкви. Лютеране и кальвинисты, хоть и вышли из лона Церкви, признают бесконечный ад.
С тех пор как люди стали жить в обществе, они должны были заметить, что многие преступники избегают суровости закона. Законы карают преступления против общества: нужно было чем-то обуздать преступления тайные; только религия могла исполнить это. Персы, халдеи, египтяне, греки придумывали посмертные наказания; из всех известных нам древних народов только евреи признавали лишь посюсторонние кары. Смешно верить или делать вид, что веришь, полагаясь на некоторые весьма темные пассажи, будто бы ад был включен в древние законы евреев – «Левит» или «Десять заповедей», тогда как автор этих законов не сказал ни слова, могущего иметь хоть малейшее отношение к наказаниям в будущей жизни. С полным правом можно было бы сказать составителю Пятикнижия: «Вы – человек непоследовательный и непорядочный, да и неумный к тому же, в высшей степени недостойный звания законодателя, на которое претендуете. Как! Вам был известен догмат, такой подавляющий, настолько необходимый людям, а вы не изложили его в простых и ясных словах? И в то время как он принят у всех сопредельных народов, вы удовольствовались тем, чтобы позволить угадать его в ваших писаниях неким комментаторам, которые явятся через четыре тысячи лет и станут корежить ваши слова, дабы отыскать в них то, чего вы не собирались говорить? Или вы – невежда, не знавший, что верование это было повсеместно принято в Египте, Халдее, Персии, или же вам не хватило ума, ежели вы имели сведения об этом догмате, но не сделали его основой своей религии».
Авторы иудейских законов могли бы в общем и целом ответить: «Должны признаться: мы и в самом деле чересчур невежественны; мы слишком поздно научились писать; народ на— Откуда мне знать?

ш был дикой ордою варваров, которая, признаем и это, около полувека блуждала в необитаемой пустыне; наконец, захватила крошечную страну путем самого отвратительного грабежа и самых омерзительных зверств, о каких только упоминала история. Мы не имели никакого сообщения с цивилизованными народами; как же, по-вашему, могли мы (мы, наиболее земные из всех людей) выработать систему, целиком и полностью духовную?
Слово, означающее „душа\", мы используем лишь в значении „жизнь\"; и нашего Бога и вестников его, ангелов, мы знаем лишь как телесные существа; различение души и тела, идея посмертной жизни могут возникнуть лишь после долгих размышлений, могут быть плодами лишь крайне утонченной философии. Спросите у готтентотов, у негров, населяющих земли в сто раз более обширные, чем наша, знакомы ли они с загробной жизнью. Мы полагали, что довольно будет убедить наш народ в том, что Бог карает злодеев вплоть до четвертого колена, либо проказой, либо внезапными смертями, либо потерей того немногого, чем могли они владеть».
На эту апологию можно было бы ответить: «Вы придумали систему, смехотворность которой бросается в глаза, ибо злодей, дела которого идут хорошо и семейство которого процветает, обязательно стал бы издеваться над вами».
Апологет иудейского закона тогда ответил бы: «Вы ошибаетесь, ибо на одного преступника, способного рассуждать, приходится сто, которые вовсе не рассуждают. Тот, кто, совершив преступление, не ощутил кары ни на себе, ни на своем сыне, боится за внука. К тому же, если он в эту минуту не страдает от какой-нибудь зловонной язвы, каким мы все весьма подвержены, то заполучит ее через несколько лет: в любой семье не обходится без несчастий, и мы с легкостью можем внушить веру в то, что несчастья эти ниспосланы Божьей рукою, карающей за тайные прегрешения».
Легко было бы возразить на этот ответ, сказав: «Оправдание ваше ничего не стоит, ибо ежедневно случается, что самые честные люди теряют и здоровье, и имущество, и если нет такой семьи, какую не поразило бы несчастье, а несчастья эти – кара Господня, тогда все ваши семьи состоят из мошенников».
Иудейский священник мог бы возразить и на это, он мог бы сказать, что есть несчастья, присущие человеческой природе, а есть другие, нарочно ниспосланные Богом. Но нашему резонеру можно было бы объяснить, насколько смешно полагать, будто лихорадка и заморозки являются то Божьей карой, то природным феноменом.
Наконец, среди иудеев фарисеи и ессеи по-своему признали существование ада; догмат этот перешел уже от греков к римлянам и был воспринят христианами.
Некоторые отцы церкви не верили в вечные муки; им казалось нелепым целую вечность жечь беднягу, укравшего козу. Напрасно говорит Вергилий в шестой книге «Энеиды»:


— А долго он тут жил?

— Они приходят, уходят — как я могу знать? Мы сами по себе. В наше время лучше язык за зубами держать. Подонки… Они все тут без документов…

…Sedet aeternumque sedebitInfelix Theseus.[152]

— Ты с ним разговаривал?

— Никогда в жизни.

— Сколько времени он тут жил?

— Не знаю — несколько дней, может, с неделю или меньше.

— Кто-нибудь его навещал?

Напрасно он полагает, будто Тесей навеки прикован к кресту, в чем и заключается его мука. Другие верили, что Тесей – герой, и место его не в аду, а в Элизиуме.
Совсем недавно добрый, честный священник-гугенот проповедовал и писал о том, что и на грешников когда-нибудь снизойдет благодать, что должно быть соответствие между грехом и карой и что минутное прегрешение не может заслуживать бессрочного наказания. Его собратья-священники отвергли сего снисходительного судию; один из них сказал: «Друг мой, я не более вашего верую в вечный ад, но хорошо бы вашей прислуге, вашему портному, даже вашему прокурору в него веровать».
Я бы добавил для иллюстрации этого пассажа небольшое предостережение философам, с порога отрицающим ад в своих писаниях. Я сказал бы им: «Господа, мы не проводим нашу жизнь с Цицероном, Аттиком,[153] Катоном,[154] Марком Аврелием, Эпиктетом,[155] советником Л\'Опиталем,[156] Ла Мотом Ле Вайе, Дез Ивето,[157] Рене Декартом, Ньютоном, Локком, не проводим мы ее ни с достопочтенным Бейлем,[158] который свысока смотрел на судьбу, ни с добродетельным, слишком недоверчивым Спинозой, который, не имея ничего, отдал детям Великого Пенсионера де Вита пенсион в триста флоринов, предоставленный ему вельможей де Витом,[159] чье сердце сожрали голландцы, не получив от этого никакой выгоды. Люди, с которыми мы имеем дело, не похожи на Де Барро,[160] который выплачивал тяжущимся оспариваемую сумму, если забывал принести материалы процесса. Не все женщины похожи на Нинон де Ланкло,[161] скрупулезно соблюдавшую соглашения, в то время как более влиятельные лица нарушали их. Одним словом, господа, мир не состоит целиком из философов.
Мы имеем дело с прорвой мошенников, не привыкших размышлять; с толпой пошляков, скотов, пьяниц, воришек. Проповедуйте им, если угодно, что ада нет и душа смертна. Я бы, со своей стороны, кричал бы им в самые уши, что они будут прокляты, если обокрадут меня; я последовал бы примеру сельского кюре – когда его бесстыдно обворовали собственные прихожане, он заявил во время проповеди: «Не знаю, о чем только думал Иисус Христос, когда умирал за таких подонков, как вы».
Отличной книгой для дураков является «Христианский наставник»; сочинил ее досточтимый отец Утреман[162] из Общества Иисуса, а дополнил досточтимый Кулон, кюре из Вильжюиф-ле-Пари. С Божьего соизволения мы располагаем пятьюдесятью одним изданием этой книги, в которой ни на единой странице не найти и следа здравого смысла.
Брат Утреман утверждает (страница 157 издания in-quarto), будто барон де Хонсден, вымышленный министр королевы Елизаветы, предрек Сесилу и другим шести министрам, что все они попадут в ад, и этой судьбы они не избежали, как не избежал ее ни один еретик. Возможно, Сесил и другие министры не поверили в пророчество барона де Хонсдена; но если бы пресловутый барон говорил с шестью горожанами, ему бы поверили.
Сегодня, когда ни один житель Лондона не верит в ад, – что делать нам? Чем обуздать порок? Честью, законами, даже божеством, которое, несомненно, хочет видеть нас праведными независимо от того, есть ад или нет его.
Вольтер. «Философский словарь» (1764)

— Ни разу не видел.

— А может, женщина? Бабу-то уж наверняка приводил, такой мужик — и чтобы один спал…

Блаженный Августин. Об аде и свойствах вечных мук[163]

Старик помялся, утер каплю с носа ладонью.

— Подонок, — произнес он. — Жирный боров.

— Ночью, значит, ты никого не заметил — кто при — шел, кто ушел…

Итак, что Бог сказал через Своего пророка о вечном наказании осужденных, так оно и будет, непременно будет: «Червь их не умрет, и огонь их не угаснет» (Ис. 66: 24). Для сильнейшего запечатления этих слов и Господь Бог, разумея под членами, соблазняющими человека таких людей, которых кто-либо любит, как свои члены, и повелевая их отсекать, говорит: «Лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает». Так же говорит и о ноге: «Лучше войти тебе в жизнь хромому, нежели с двумя ногами быть ввержену в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает». Не иначе говорит и о глазе: «Лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где червь их не умирает и огонь не угасает» (Марк. 9: 43–48). Три раза сряду повторил Он одно и то же; кого не устрашит это повторение, эта столь сильная угроза вечным мучением, изреченная божественными устами?
Между тем, по мнению некоторых, то и другое, т. е. огонь и червь, относится к мучениям духа, а не тела. Тех, говорят они, которые отделены будут от царства Божия, будет сжигать скорбь поздно и бесплодно кающегося духа; поэтому не было ничего несообразного назвать эту сжигающую скорбь огнем; отсюда и апостол говорит: «Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» (II Кор. 11:29). То же, полагают, нужно разуметь и относительно червя. Ибо, говорят, написано (Соломоном): «Как моль одежду и червь дерево, так и печаль точит сердце мужу». Те же, которые не сомневаются, что в будущих муках наказаниям будут подлежать и дух, и тело, утверждают, что тело будет жечься огнем, а дух подтачиваться своего рода червем печали. Хотя последнее мнение вероятнее, так как нелепо думать, чтобы тогда или дух или тело были свободны от страдания; однако, по моему мнению, вернее сказать, что то и другое относится к телу, чем одно к телу, а другое к духу. В вышеприведенных словах Божественного Писания о страдании духа умалчивается; потому что само собою понятно, хотя и не высказывается, что когда будет страдать таким образом тело, дух будет мучиться бесплодным раскаянием. Ибо и в ветхозаветном Писании читаем: «Наказание плоти нечестивого – огонь и червь» (Сир. 7: 19). Могло бы быть сказано и короче: «Наказание нечестивого». Почему же сказано «плоти нечестивого», если не потому, что то и другое, т. е. огонь и червь, будет наказанием плоти? А если о наказании плоти сказано потому, что в человеке будет подлежать наказанию то, что жило во плоти (ибо по этой причине человек вступит во вторую смерть, как указывает апостол в словах: «Если живете во плоти, то умрете» (Рим. 8: 13)), то пусть каждый выбирает, что ему угодно: или приписывает телу огонь, а духу червя, – первое в буквальном смысле, а последнее в переносном; или же то и другое – телу в буквальном смысле. Выше я уже достаточно показал, что животные могут жить в огне, гореть не уничтожаясь и страдать не умирая, чудесным действием всемогущего Творца; кто отрицает возможность этого для Него, тот не знает, от Кого происходит все, что только есть удивительного во всех природах. Ибо Он есть Бог, сотворивший в мире все те великие и малые чудеса, о которых мы упомянули, и еще несравненно большие, о которых не упомянули, и заключивший их в этом мире, представляющем собою величайшее из всех чудо.
Итак, пусть каждый выбирает одно из двух, что ему угодно: пусть думает, что червь относится или к телу в буквальном смысле, или к духу в смысле переносном. А что из этих двух истинно, это яснее покажет само дело, когда наступит такое знание святых, что для них не будет нужды в опыте для исследования тогдашних мучений, а для познания и этого предмета будет достаточно одной только мудрости, которая тогда будет полной и совершенной. Ибо ныне мы знаем только отчасти (I Кор. 13:9). А до тех пор будем верить, что будущие тела будут подвергнуты мукам посредством огня.
Блаженный Августин. «О Граде Божием», кн. XXII, гл. IX

— Говорю я, мы у себя в комнате были. Спали.

Небеса для медведей[164]

— Но все же ты слышал, как мужчина что-то просил по-арабски, так ведь?

— Это было слышно. Слов не различишь, но точно, что по-арабски.

— Ты хоть какие-то слова разобрал?

Не прельщайся атеизмом:Ведь медведь без веры в Бога —Не медведь! Должны мы помнить,Что Господь – творец вселенной.В небесах луна и звезды,Миллионы звезд хвостатых(И бесхвостых в равной мере) —Только отблеск Божьей силы.Твердь небес, вода и суша —Только эхо Божьей славы,Славят все земные твариВсемогущество Творца.Даже крохотная вошкаВ бороде у пилигрима,С ним тернистый путь свершая,Восхваляет мудрость Божью.Там, на золотом престоле,В небе звездном восседаетКолоссальный, снежно-белый,Миром правящий медведь.Незапятнанно-блестящийМех на нем. Венец алмазныйНа его челе сияет,Наполняя светом небо.В мудром взоре мир, и кротость,И печать высоких мыслей;Только скипетром взмахнет он —Зазвенят, играя, сферы.Вкруг Творца благочестивыйСонм угодников-медведей,Претерпевших в мире дольнем.Каждый – с пальмой страстотерпца.И на каждого нисходитДух святой поочередно,И, вскочив, угодник пляшетВдохновенный танец танцев.Танец милостью Господней, —Для него талант не нужен,Но душа, возликовав,Хочет выпрыгнуть из шкуры.Буду ль, недостойный Тролль,Удостоен благодати?Из глухой земной юдолиВоспарю ль в страну блаженства?Буду ль в райском упоеньеНаверху, под сенью звездной,В нимбе славы, с пальмой в лапахТанцевать пред Божьим троном?Генрих Гейне. о-Атта Тролль», VIII (1841–1842)

— Вроде он Аллаха призывал. Или просто кричал «нет» — долго так — ла-а-а, ла-а-а… Между нами стена вот эта…

— А ты? — обратился полицейский к старухе.

— Она вообще ничего не слышала. Голову под подушку спрятала, когда это началось. Да и вообще она глухая. Не обращайте вы на нее внимания.

Сектант[165]

Он что-то грубо приказал ей по-арабски.

Та шмыгнула носом, но не смолчала:

Не представляю себе Рая без моего Императора.
Леон Блуа. «Душа Наполеона»

— Как человек может такое выдержать? — вымолвила она, тряся головой. — Я слышала ва-хьяятак… ва-хьяятак — прошу вас, прошу вас…

Инспектор уголовного розыска обернулся к сержанту:

Зеркальное отражение[166]

— Время казенное только тратим. Может, другого кого поискать?

Ужасная мысль Хуаны по поводу текста «Per speculum in aenigmate»:[167] «Наслаждения этого мира – страдания, увиденные наоборот, в зеркальном отражении».
Леон Блуа. «Старец с Горы»

— Другие скажут, что и криков-то не слышали. Оглохли, мол, на время.

Его изобретатель

— Ясно. Как всегда, — со вздохом согласился инспектор, которому смерть как неохота было продолжать допрос: он терпеть не мог всех этих североафриканцев, корсиканцев, выходцев с Ближнего Востока, — словом, всех кто родом из мест южнее Марселя. Это из-за них, считал он, в Париже существует преступность. Работник он был добросовестный, но его тянуло к спокойной жизни, серьезность сержанта казалась ему помехой.

Отец часто говорил мне: «Подумай только, что за тварь способна была изобрести ад».
Джон Стюарт Милль. «Автобиография» (1873)

— Сдается мне, это обычное выяснение отношений, у арабов это принято, — сказал он, поглядывая на старика и старуху, заерзавших под его недовольным взглядом.

Возвращение с небес[168]

— Да нет, подумайте только, как его терзали! — возразил сержант. — Стало быть, он их сам разозлил. Кофе, может, не предложил — вот они и озверели…

Бран и его люди думали, будто провели в раю год. «Вернувшись на родину, один из них прыгнул на берег… тотчас же он превратился в горстку праха, словно протекли сотни лет».
Говард Роллин Пэтч. «Иной мир в средневековой литературе» (Мехико, 1956)

Шутка вышла мрачная. Инспектор снова поморщился, уставившись на стариков. Это разве люди? Звери настоящие — что они друг с другом выделывают, а?

— У нас документы в порядке, — заспешил старик. — Мы имеем все права. Двадцать два года тут живем. И ни разу никаких неприятностей с полицией.

Nec Varietur[169]

— Ладно, ладно…

— Нас не будут в это дело вмешивать?

Вы заметили, что я думаю о людях, которых изобразил Данте в чистилище и в раю (в аду они всего лишь повторяют или продолжают свою земную жизнь)? Они не более чем Истина их земного существования, или урок, извлеченный из него, и, очевидно, никогда не сделают и не познают ничего нового. Они – живые памятники самим себе.
Джордж Сантаяна. Письма, с. 394 (Лондон, 1955)

— Не беспокойся, дед, не будут.

— Ты слышала, что сказал этот господин? Ступай, проводи их.

Иной мир индейцев Бедлахула





Говорят, будто этот призрачный подземный мир расположен на берегу реки, тонущей в песках. Мертвые ходят, понурив голову, и говорят на чужом языке, и там стоит зима, когда у нас лето.
«Энциклопедия религии и этики», изданная Хастингсом (Нью-Йорк, 1928)

— Мы считаем, что данным убийством должно заняться ваше управление, — начальник уголовного розыска, сидя в кабинете у Альфреда Баума, тщательно подбирал слова. — Убитый — подданный Ирака, паспорт выдан в Багдаде. В иммиграционной карте указал ложный адрес.

Папку, в которой лежали три листка бумаги с весьма скупыми данными и с полдюжины сделанных на месте происшествия фотографий, следовало тут же вручить Бауму, но полицейский с этим не спешил, побаиваясь решительного отказа. Вместо этого он извлек из кармана пачку «голуаз маис» и, не предложив хозяину кабинета, закурил сам — не такой он был человек, чтобы соблюдать все эти никчемные условности, даже если ему что-то нужно было от собеседника, — и, подобно огнедышащему дракону, выпустил из ноздрей плотное облако дыма:

Искупление фразой

— История малоприятная. То есть даже весьма неприятная. Какой-то араб или похожий на араба, тридцати шести лет, если верить сомнительному паспорту. Может, правда, а может все вранье. Он, видно, снял комнату в одном из этих старых зданий на площади Жанти, которые скоро начнут сносить, — собираются проложить удобную дорогу к Лионскому вокзалу. Там всякая шушера обитает — из Северной Африки, из Ирака, палестинцы, ну, сами знаете. Живут нелегально, так что рта никто не раскроет, чтобы помочь следствию. Во всяком случае, из дома № 18, где его убили, жильцов будто водой смыло — исчезли. Так что мои люди и узнать-то ничего не смогли толком, одну пожилую парочку нашли, допросили.

«Нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк его». Если написать эти слова на бумаге и снабдить ими покойника, они перевесят на Божьем суде самые коварные деяния, какие только тот совершил при жизни.
X. М. де Рипальда. «Катехизис мусульманской веры» (Тетуан, 1619)

— Есть хоть ниточка?

Звезды – это души

— Ничегошеньки, — тут все подробно изложено, вся беседа, — он кивком указал на папку.

Патагонцы считают, что звезды – это мертвые соплеменники, которые идут на охоту на Млечный Путь.
Дж. К. Причард. «Исследование физической истории человечества», V, с. 490 (Лондон, 1837–1847)

— Ну и чего тут особенного написано?

По ту сторону славы

— Особенное — в показаниях патологоанатома. Ужас какой-то, прямо в голове не укладывается.

Чиригуаны думают, будто души уходят к Игиоке, где достигают высшего блаженства, а потом превращаются в тигров и лисиц.
Т. Кох. «Об анимизме южноамериканских индейцев» (Лейпциг, 1900)

Гость Баума своими глазами трупа не видел, зато те, кому предстало жуткое зрелище, вернулись в полицию как-то не в себе, бледные, а одного вырвало прямо в машине.

— Что уж такого они увидели? Народ бывалый…

Единственный жилец

— Его сначала кастрировали…

В огромном аду вмещается только одно создание: бог, который его изобрел.
Л. де С. «Письмо к Атеисту, полное Радостей» (1803)

— К сожалению, в этаких компаниях такое не редкость…

Путь к совершенству

— …а орудие на месте оставили — пила для хлеба, вся зазубренная…

— Приходилось и о таком слышать.

Он явился ко мне и сказал: «Живите как хотите. Не нужно никаких заслуг: ведь, того гляди, палка окажется о двух концах. Ублаготворять его, угадывать, что ему нравится, а что нет, – ребяческое самомнение. Без горечи признаюсь: Бога сам черт не поймет». Когда он отправился восвояси, я спросил себя, достиг ли он в ином мире высшей мудрости или не изменился и остался таким же дураком, каким был всегда.
Лже-Сведенборг. «Сновидения» (1773)

— …глаза выколоты…

Четыре небесных божества у китайцев

Альфред Баум покачал головой, будто сожалея, что нет предела человеческой злобе. Он заерзал в кресле, рассчитывая, что посетитель не станет углубляться в подробности. Однако тот, намереваясь избавиться от этого дела, как раз придавал подробностям большое значение. Может быть, говорить о них доставляло ему даже некоторое удовольствие — вроде очищения после того, как он столкнулся с таким чудовищным злодеянием.

— …Его половые органы, представьте, были втиснуты в глазницы, а в горло — как только они ухитрились? — засунут паспорт. Странная какая-то идея. Потом они руки и ноги ему скрутили и так бросили — еще живого. И никто не посмел после их ухода заглянуть в комнату — эти нелегалы без документов запуганы до смерти, ребята из разных банд их прямо-таки терроризируют. Между прочим, убийцы даже и не прятались, он на весь дом вопил, а им хоть бы что.

Слева и справа от входа в буддийские храмы стоят гигантские изображения четырех Алмазных Владык Неба. Самый старший держит волшебный меч, Синее Облако, на клинке которого выгравированы знаки четырех стихий: Земли, Воды, Огня, Ветра. Вытащить этот меч из ножен – значит породить черный ветер, уничтожающий тела людей и превращающий их в пыль. Второй несет зонтик под названием Зонтик Хаоса, магический инструмент: если его открыть, мир погрузится в потемки, а если повернуть его вниз, разразятся бури, грозы и землетрясения. Третий держит четырехструнную гитару: когда Бог играет на ней, весь мир замирает, обратившись в слух, и горят шатры врага. У четвертого – два бича и сумка из шкуры пантеры, где живет судьба белой крысы, чье подлинное имя Хуа-ху Тяо; если ее выпустить, зверек превращается в слона с белыми крыльями, который пожирает людей.
Ф. Т. К. Вернер. «Мифы и легенды Китая» (Лондон, 1922)

— Специально, чтобы соседи не возникали.

Каждому бы да свое место

— Это так, не сомневаюсь. Они еще кое-что с ним проделали, вот взгляните-ка… Нашим судмедэкспертам на этот раз понадобилось все их хладнокровие… — Он, наконец, протянул через стол папку и затянулся сигаретой. — Странно все же насчет паспорта.

Андреа, служанка, переживает.
– В церкви Богоматери-Заступницы, – объясняет она, – батюшка нам сказал, будто есть другая жизнь. Кабы знать, сеньора, что и там попадешь в хороший дом, как ваш, где тебя уважают, то все бы ничего, но, говоря откровенно, работать непонятно где, на деспотов, которые станут издеваться над бедняжкой…
Рита Асеведо де Сальдумбиде.[170] «Мелочи жизни Буэнос-Айреса прошлого века» (1907)

Альфред Баум осторожно, будто боясь испачкаться, кончиками пальцев раскрыл папку. Делая вид, будто напряженно вчитывается в строки отчета, — так напряженно, что даже брови в ниточку сошлись, он на самом деле обдумывал дальнейший ход действий.

«Попахивает Бейрутом или долиной Бекаа, а то и Тегераном. Любопытно, конечно, да мало ли на свете любопытных вещей, всем не займешься…» Не дочитав жутковатых откровений патологоанатома, он захлопнул папку и улыбнулся:

Факсимиле

— Это распутывать вам, дружище, к нам такое дело никак не относится.

— Как это не относится — сомнительная личность с Востока с пистолетом «вальтер» и полным к нему снаряжением? Чем он тут занимался, а?

Человеческая гордыня не имеет границ: перо отказывается описывать иные святотатства. Бывали дерзкие, которые пытались воссоздать, пусть даже и в несовершенном виде, те изумительные учреждения правосудия, каковыми являются Ад и Небеса!
Среди подобных неправедных попыток последняя относится к XI веку. Персидский ересиарх Хассан ибн Сиббах выстроил на вершине горы искусственный рай, снабдив его павильонами, спрятанными музыкантами, диванами, девами; там протекали реки, полные меда, вина и молока. В нужное время поданные дозы гашиша усыпляли приверженцев секты, которые, сами не понимая как, то попадали в рай, то выходили из него. Эти ложные видения потустороннего мира подогревали их веру и укрепляли ее. Таково подлинное происхождение знаменитой секты ассасинов, название которой происходит от гашиша; любознательный читатель сможет обратиться к главе XXII первой книги Марко Поло,[171] называемой «О Старце с Горы. О его дворце и садах. О его пленении и смерти».
Неисповедимы пути Провидения! Деспот замыслил рай; мудрый, святой жизни самодержец впал в иное искушение и устроил ад. За три века до христианской эры Ашока,[172] властитель Индии, повелел своим зодчим и каменотесам воздвигнуть земной ад, полный режущих клинков и чанов кипящего масла. Один буддийский монах, скитавшийся там, был предпоследним из его насельников; стражи бросили его в один из ужасных чанов, однако масло, соприкоснувшись с телом святого, превратилось в теплую воду, процветшую лотосами. Ашока не пренебрег таковым предостережением и повелел уничтожить построение, подвергнув сперва всем пыткам неразборчивого управителя. Странствующий буддийский монах Сун Юнь поведал об этом.
П. Залевский. «Мемуары букиниста с берегов Сены»

— Да уж не в Лувр ходил, это как пить дать. Но зачем вы принесли все это мне, есть у вас в угрозыске этот симпатяга Дюпас, такие убийства — его епархия…

Херувимский странник[173]

И пухлый палец отодвинул папку к ее прежнему владельцу. Гость понял, что пора ходить с козырного туза:

— У него еще передатчик нашли, шифровальное оборудование и одноразовый код. Это не наш кадр, а ваш.

На небеса, мой друг, совсем недолог путь:Тебе придется лишь единожды шагнуть.Кто проклят, хоть бы он и был на небо взят,В самом себе несет своих мучений ад.Я ада не страшусь, хоть век я в нем гори:И жжет не он, а то, что у тебя внутри.Невесты поцелуй Бог ценит выше дел,Хотя бы ты Ему до смерти порадел.Бог – Царство в небесах: чтоб в небеса шагнуть, —В тебе самом должна светиться Божья суть.Коль изначальный рай совсем не ведом ти,Не обретешь его и в пакибытии.Сего довольно, друг. Кто хочет вести новой,Потщись Писаньем стать и сущностью Христовой.Ангелус Силезиус

Баум воздел плечи так высоко, что его голова прямо-таки утонула между ними, — словно он, подобно черепахе, собрался спрятать ее при виде надвигающихся неприятностей:

— Но вы же знаете, что я убийств не расследую, у меня и специалистов нет.

Справки об авторах

— Мы вам своего одолжим. Поговорим с Дальметом.

АВГУСТИН Аврелий (Блаженный Августин; 354–430) – римский философ, один из христианских отцов церкви. Автор многочисленных сочинений, среди которых выделяется труд «О Граде Божием» – наиболее обширная и цельная из всех концепций мироздания, принадлежащих христианским мыслителям. Доктрина Августина, почти не оставляющая места свободной воле человека в деле его спасения, никогда полностью не принималась христианской церковью.

Баум, казалось, не слышал. Следуя ходу своих мыслей, он вдруг некстати произнес:

— По-моему, это какой-то ритуал — в горло паспорт заткнуть. Вам не кажется, что тут кроется особый смысл?!

АНГЕЛУС СИЛЕЗИУС (Ангел Силезский; настоящее имя – Иоханнес Шефтер; 1624–1677) – немецкий поэт. Главным его сочинением стал «Херувимский странник» – собрание коротких стихотворений (в основном двустиший) мистического характера.

— Очень может быть.

АСИН-И-ПАЛАСИОС Мигель (1871–1944) – испанский арабист.

— И вот то, что они засунули в глазницы… Где, кстати, его паспорт?

АТТАР Фарид-ад-дин Мохаммед бен Ибрахим (ок. 1119 – ?) – персидский поэт-мистик, приверженец суфийского учения.

— Где и тело — в морге шестнадцатого округа. Только в таком виде, что в папку его не подошьешь. У Даль-мета материалов и без него достаточно.



Баум обвел задумчивым взглядом серые стены кабинета, будто ожидая увидеть ответы на терзающие его вопросы. Из дешевенькой рамки глянул президент республики — взгляд бесконечно самоуверенный, властный и требовательный. Баум отвел глаза и уставился на сидящего перед ним полицейского начальника, который отнюдь не перестал питать надежду на счастливое избавление, — этого ничто не смутит, попыхивает себе сигаретой, будто внутри у него топка.

БАТЛЕР Сэмюэль (1835–1902) – английский писатель. Проявил себя как выдающийся сатирик и едкий критик нравов викторианского общества. Известен как автор многочисленных афоризмов.

— По всей вероятности для убийц паспорт многое значил, — продолжал Баум. На Востоке принято в глотку человеку, которого решили «наказать», засовывать его собственные гениталии. Это крайняя степень оскорбления, чего европейцам понять не дано. Но тут они решили, что специфика данного случая требует отказа от традиции, и исполнили свой долг соответственно обстоятельствам. — Он помолчал, побарабанил пальцами по столу. — Что они хотели этим сказать? Вот, мол, что мы думаем о твоем паспорте, поскольку нам известно, что вовсе ты не тот, за кого себя с помощью этой бумажонки выдаешь. А ведь им виднее, дружище.

— Похоже на то.

Полицейский надеялся, что Баум сам себя убеждает взяться за это неприятнейшее дело, но могло быть и наоборот — уговаривают именно его. Так что он решил пока никакого энтузиазма не обнаруживать, пока не прояснится, куда клонит хитрый собеседник.

БЕНЬЯН Джон (1628–1688) – английский писатель. Автор аллегорического романа «Путешествие пилигрима» (1678–1684), написанного с позиций пуританства.

— Если мы правы, делая такое предложение, то кто этот убитый? Предатель или подозреваемый своими товарищами в предательстве? Возможно. А кто его товарищи? Какая-то законспирированная группа. Вряд ли это обыкновенные преступники — они бы не стали заходить так далеко.

Гость почуял, что разговор принимает в конце концов нужное направление, и одобрительно кивнул.

— Но чей почерк мы видим в этом жутком гиньоле? Мне кажется, следует посоветоваться с кем-то, кто лучше нас с вами разбирается в подобных обрядах и церемониях.

БЕРТОН Ричард Фрэнсис (1821–1890) – английский путешественник и писатель. Исследовал Центральную Африку. Первым из европейцев совершил полностью успешное путешествие в Мекку, переодевшись мусульманином. Оставил 43 книги о своих путешествиях. Борхес писал о Бертоне в очерке о переводчиках «Книги тысячи и одной ночи».

Баум снова уставился на полицейского, и тому вдруг показалось, что его здесь попросту дурачат.

— Пожалуй, я возьмусь за это не лишенное интереса дельце, хотя, мой друг, вы и не заслужили такого подарка.

БИОЙ КАСАРЕС Адольфо (1914–1999) – аргентинский писатель, друг и соавтор X. Л. Борхеса.

Гость в этот момент как раз прикуривал вторую сигарету от окурка первой и почел за лучшее пропустить колкость мимо ушей:

БЛУА Леон (1846–1917) – французский писатель, творчество которого носило религиозно-мистическую направленность. Особую роль в нем играли размышления о выдающихся исторических личностях, являвшихся, согласно Блуа, орудиями провидения.

— Вот и отлично. В морге трупом занимается наш сотрудник по имени Массе, а Дальмет, как я уже сказал, будет вам помогать. Акт о передаче составим сегодня же, к концу дня вы получите все материалы.

БОРХЕС Хорхе Луис (1899–1986) – аргентинский писатель, друг и соавтор А. Биой Касареса.

Едва за гостем закрылась дверь, как Баум взялся за оставленную ему папку. Не отрывая глаз от записей, он потянулся к внутреннему телефону.

БОСУЭЛЛ Джеймс (1740–1795) – английский писатель. Автор романов, очерков, путевых заметок. Прославился в качестве близкого друга и биографа Сэмюэля Джонсона («Жизнь Сэмюэля Джонсона», 1791).

— Это архив? Посмотрите досье Саада Хайека в палестинском разделе — трубку не кладу.

БРАУНИНГ Роберт (1812–1889) – английский поэт.

Он продолжал читать, когда на том конце провода сказали:



— Вот оно!

ВЕРГИЛИЙ (Публий Вергилий Марон; 70–19 до н. э.) – римский поэт.

— Прочтите описание: вес, рост…