«Мировой Свет! А девчонка-то действительно влюбилась…»
Молодой человек и сам не раз вспоминал хрупкую фигурку, огромные, в пол-лица, светлые глаза, жаркий поцелуй, казалось до сих пор обжигающий губы… Но в то же время отлично понимал, какая пропасть между наследницей великой династии и им, мальчишкой с захолустных Заводчан; властительницей пусть крошечного, но осколка Империи и им, бывшим рабочим, бывшим солдатом, бывшим каторжником… Высочайшие милости он воспринял спокойно, посчитав благодарностью за спасение жизни Эрраны, но думал, что тем все и ограничится.
Не ограничилось…
* * *
«Что я ему скажу? — Эна уже минут пятнадцать бродила меж цветущих кустов, заботливо подстриженных умелыми руками садовников. — Как начать?..»
Она влюбилась. Считающая себя взрослой, многое знающей о жизни, женщина влюбилась, словно сопливая девчонка. Подумать только — на исходе третьего десятка лет своей жизни — и в кого? В мальчишку младше ее на несколько лет! А ведь думала, что так и состарится девственницей, — молодых людей после серии изнуряющих войн осталось немного, в разы меньше, чем девушек, и в них могли копаться, выбирая самых красивых, самых доступных. Кому нужна дурнушка с принципами, вычитанными в старинных книгах? А тут появился он…
Эне уже казалось, что она отличила его среди всех остальных еще там, в самом начале пути по подземному лабиринту, когда они с провожатым дождались их у входа и разыграли несложный трюк с «ядовитыми корнями» — инъекция в щеку одного хитрого препарата, вызывающего почти мгновенный отек кожи, бинты на лицо… Дальше она стала «Слепым» и могла только слышать, но теперь он виделся ей всюду: вступался за нее, когда каторжники хотели бросить «обузу» на посту управления, вытаскивал, преодолевая Зов, из пасти верной смерти… А как он бился за нее с этим мерзким старым насильником, как оборонял от карликов на их диковинных «конях»… И последний его мужественный шаг… Это же прямо финал из рыцарского романа, которым она зачитывалась в детстве.
«Сударыня, мне остается лишь одно, — проговорил господин Лоур, извлекая меч из ножен. — Не в силах человеческих спасти нас, и я готов пасть с мечом в руках. Но после моей гибели вы останетесь одна, а я не могу позволить лесным варварам растерзать вас или надругаться над вами. Поэтому простите меня: я сначала лишу жизни вас, а потом себя…»
В этом месте строки всегда расплывались у нее перед глазами, и слезы текли на страницу ручьем. Она ничего не могла поделать с собой, хотя читала книгу много раз и знала, что уже на следующей странице на помощь рыцарю и его возлюбленной придет отряд верных друзей, а варвары с позором ретируются восвояси. Девушка же, разумеется оказавшаяся принцессой в изгнании, возведет своего спасителя на королевский престол, чтобы сесть обок его верной женой и матерью его многочисленных отпрысков.
Как жаль было ей, повзрослевшей, что вся эта романтика осталась в прошлом, а настоящая принцесса в изгнании должна была учить туповатую деревенщину премудростям игры на музыкальных инструментах и хоровому пению…
А потом, как выгодно отличался юноша от окружающих его уголовников! По всему было видно, что он — даже не белая ворона, а голубь… нет, прекрасный сокол, затесавшийся по какому-то недоразумению в стаю крикливых грязных ворон. Как выгодно он отличался от того страшного человека с некрасивым лицом, небрежно скроенным из отдельных кусков горелой кожи, вроде бы призванного ее защищать и оберегать, но на самом деле даже пальцем не шевельнувшего ради ее блага. Сколько раз, украдкой приоткрыв щелочку в грязных бинтах, сравнивала она их и мечтала, чтобы на месте старого оказался молодой…
— Добрый день, Ваше Величество, — раздалось из-за спины, и Эррана резко обернулась.
Он стоял рядом — высокий, подтянутый, просто великолепный в новеньком мундире. Настоящий рыцарь, пусть даже не в сияющих доспехах. Ну и что с того, что лицом ничуть не походит на того, кто являлся ей в горячечных девичьих снах. А эти шрамы даже добавляют ему мужского очарования.
— Вы пунктуальны, лейтенант…
Что еще она могла сказать? Поведать ему о своих фантазиях? Как же глупо все выглядело вот так — лицом к лицу.
— Вы желали меня видеть, Ваше Величество?
«Ну да, — горько подумала она. — Я — „Ваше Величество“, некрасивая старая дева, возомнившая себе неизвестно что, а он — молодой, подающий надежды офицер…»
Пропасть между ними росла с каждой секундой, и никто из них не мог, не имел права, протянуть руку через эту неширокую пока, в общем-то, расселину. Оба чувствовали себя донельзя неловко, словно их голыми выставили на посмешище толпе. Собственно говоря, так и было на самом деле: несмотря на то, что парк казался пустынным, за императрицей и ее гостем, несомненно, наблюдали десятки глаз. Нет, агенты тайной полиции не прятались в кустах и не притворялись мраморными статуями, как в низкопробных комедиях, — для этого в современном мире существуют иные, более тонкие способы: скрытые микрофоны, видеокамеры… Наверняка снайперы на крышах окружающих зданий.
— Пройдемся немного. — Молодая женщина осторожно, одними пальцами, взяла своего рыцаря под руку — он бы никогда не решился этого сделать, — будто делая маленький шажок ему навстречу: пропасть на миг замерла, перестала расширяться. — Тут так красиво сегодня…
Властительница покривила душой: тут всегда было красиво. Парк, разбитый двести лет назад внутри крепости, чтобы супруга императора могла дышать воздухом, не думая о том, что, по сути, находится в заточении — августейший супруг охладел к Озе, предпочитая ей юную фаворитку, — по сей день считался образцом ландшафтной архитектуры и флористики. Особенно после того, как большинство прочих образцов погибло навсегда. Аккуратно подстриженные деревья, геометрически правильные фигуры из кустарника, газоны, напоминающие своей ухоженностью ковры, цветочные клумбы, идеально ровные дорожки.
Эна вела своего избранника в беседку, расположенную так, чтобы из нее можно было без помех любоваться морем и в то же время находиться в «мертвом пространстве» на случай возможного обстрела с воды. Устроители парка были не только талантливыми садовниками, но и кое-что понимали в военном деле.
Императрица, наконец, отпустила руку лейтенанта и повернулась к нему. Разница в росте заставляла ее глядеть на него снизу вверх, и это еще больше добавляло в их тайное свидание пикантности. Рой казался Эрране таким высоким, могучим, она чувствовала себя рядом с ним слабой и хрупкой. Женщиной, а не монархиней. Кто бы мог подумать, что столь высокое положение может так быстро надоесть? Давно ли она стала повелительницей, а ей уже снова хотелось быть простой учительницей музыки, способной полюбить простого лейтенанта и быть им любимой…
«Полноте, — с горечью перебила она сама себя. — Довольно грезить, дурочка! Когда ты была простой учительницей, он и не посмотрел бы в твою сторону. Рыжая длинноносая дурнушка… За ним бы бегали все записные красавицы округи, а он копался бы в них, как… как…»
— Почему вы плачете, Ваше Величество? — встревожился лейтенант, вынимая из кармана белоснежный платок. — Я чем-то обидел вас?
— Это ничего… — она с благодарностью приняла платок и прижала к лицу, вдыхая запах, его запах. — Я часто плачу в последнее время… Понимаете: перемена обстановки, государственные заботы, свалившиеся мне на голову…
«Какую чушь я несу! — Она готова была отхлестать себя по щекам за глупые и манерные слова, легко срывающиеся с губ. — Скажи ему, что ты любишь его, что дня не можешь прожить без мыслей о нем! Скажи сейчас, или будет поздно!..»
— Меня ведь совсем не готовили к подобному, — щебетала она беззаботно, но слезы все не желали униматься, а комок в горле не исчезал — А тут столько обязанностей, этикет, регламент… Иногда я чувствую себя деревенской дурочкой на дворцовом приеме! Придворные все такие важные, солидные, а я? Я ведь всего-навсего провинциальная учительница музыки… Вы играете на музыкальных инструментах?.. Почему же сложно? Вовсе нет! Хотите, я вас научу?..
Она болтала без умолку, он поддакивал, порой невпопад, и оба чувствовали, что пропасть снова расширяется, унося их друг от друга со скоростью океанской волны. Они еще были рядом, но просто физически ощущали, как падают свинцовыми каплями в пропасть последние мгновения их близости. Вот-вот упадет последняя, и пути их разойдутся навсегда. Она с отчаяньем видела, что в его глазах окончательно пропал интерес, взгляд стал рассеян, расфокусирован.
«Я не интересна ему ничуточки!..»
— Не двигайтесь! — прошептал лейтенант, напряженно глядя Эне через плечо. — Не делайте резких движений, умоляю вас!
«Что? — от изумления слезы высохли. — Что он говорит?»
А он уже отстранял ее мягко в сторону, прятал за собой, заслонял телом.
«Что там такое?»
Она оглянулась и почувствовала, как ноги становятся ватными, словно в дурном сне.
Позади стояла Смерть…
Глава 19
Ар Вану, лучший снайпер императорской охраны, вздохнул и сменил позицию — обстоятельный и аккуратный, он очень не любил суетиться во время работы. Но и с дальнего конца крыши цель не просматривалась: мешало дерево, сквозь крону которого беседка просвечивала отлично, а вот Ее Величество с этим сопливым хлыщом, которому она оказала невиданную честь — аудиенцию с глазу на глаз, — никак. Да и какая это стрельба сквозь крону дерева? Не стальной лист, конечно, но ведь пулю в полете может отклонить даже легкий ветерок, не то что ветка дерева. Стрелять, рискуя задеть августейшую особу, — упаси Мировой Свет!
Снайпер еще раз вздохнул и буркнул в микрофон переговорного устройства:
— Первый! Объект в мертвом пространстве. Как слышно?
Рация хрипнула и ответила недовольным голосом начальника охраны:
— Седьмой! Слышу вас хорошо. Пробовали сменить позицию?
— Первый! Объект закрыт для всех позиций. Прошу передать контроль другому номеру до возобновления визуального контакта.
— Седьмой! Передачу подтверждаю. При смене обстановки жду доклада.
Начальник отключился, а Ар Вану несколько расслабился, не переставая, тем не менее, зорко наблюдать за беседкой.
«Пора подумать об уходе на покой, — мысли эти возникали уже не в первый раз. — Шестой десяток уже… И глаз не тот… Лучше уж сопляков натаскивать — ответственности никакой, а деньги те же…»
* * *
Рой впервые видел кошмарное порождение пустыни так близко. Тогда, в дюнах, разглядывать чудовищ, носящихся вокруг их укрытия, было некогда, а после, хотя капитан Кору Гечагу предлагал сводить его в Императорский Зверинец, где пара песчаных кошек содержалась в надежной клетке, как-то не возникло желания.
Желто-серая с бурыми подпалинами, худая, но не производящая впечатления истощенной — сплошные мускулы и сухожилия, ни капли жира — длинноногая тварь приближалась неторопливо и бесшумно, кокетливо ставя одну лапу чуть взахлест другой, словно демонстрирующая свои прелести женщина легкого повеления. Шерсть была короткой, будто щетина, изрядно вытертая на холке, наверное — седалищем карлика. Но сейчас хищница была одна, без наездника.
Молодой человек любил кошек — у Гаалов одно время жил один бело-рыжий увалень, предпочитающий дрыхнуть по двадцать часов в сутки вместо исполнения единственной функции, от него требующейся, — ловить мышей. Но такую огромную видел впервые и далее не представлял раньше, что они могут существовать в природе. Крупные хищники семейства кошачьих раньше, до войны, водились в экзотических странах — в книгах, читанных в детстве, имелись картинки со всякими ларухами, иддлами и тагенами. Однако одно дело картинка — животное, каким бы огромным оно ни было, на бумаге кажется нестрашным, — и совсем другое реальность.
Реальность же, данная Рою в ощущениях, демонстрировала гибкую мускулистую тварь высотой ему чуть ли не по грудь. О длине когтей можно было лишь гадать — до поры эти острейшие ятаганы были аккуратно спрятаны в мягкие пока еще лапки. Лапы, далее лапищи. А вот клыки тварь прятать не считала нужным. Острые, как клинки, длиной в указательный палец белоснежные острия были выставлены напоказ. Широкая пасть будто улыбалась — песчаная кошка самой природой обречена на вечную улыбку, особенно жуткую в приложении к бесстрастным серо-зеленым глазищам с вертикальным зрачком.
— Рой!.. — пискнула императрица, впиваясь побелевшими пальцами в плечо своего рыцаря. — Рой, милый! Давай убежим отсюда… Мы помчимся быстро-быстро…
— Не получится, Ваше Величество. — Лейтенант медленно отступал, прикрывая собой женщину, и его мозг сверлила только одна мысль: «Где же эта проклятая охрана?!» — Вы же видели, как быстро они бегают… К тому же побежать — значит спровоцировать хищника на нападение… А вот если не делать резких движений и смотреть зверю в глаза, — молол он чепуху, боясь, что паника, охватившая Эну, как и любую женщину при виде хищника, выльется в истерический припадок, — то можно выйти победителем из поединка…
Он дорого бы сейчас дал за тот самый трофейный пистолет или даже кортик, но поделать тут было нечего: носить оружие в городской черте Сардубоду строжайше, под страхом смертной казни, запрещалось всем, кроме лиц, облеченных властью: полицейских и военных при исполнении прямых служебных обязанностей. Собственно, и хранить его в любом виде не приветствовалось, оттого и предпочитали горожане запираться на ночь на все замки.
«А что, если попробовать представить Мировой Свет, — мелькнула мысль, показавшаяся выходом — С упырями-голованами это помогло…»
Увы, эффект оказался обратным: в глазах твари мелькнуло на миг нечто вроде непонимания, но в следующее мгновение она уже с диким визгом взвилась в воздух, продемонстрировав, наконец, свое главное оружие — два десятка кривых лезвий.
Рой успел оттолкнуть локтем завизжавшую от ужаса не хуже хищницы императрицу и сам ринулся вперед, приняв удар груди зверя, не ожидавшего от «дичи» такого маневра, на макушку и выбив на миг его дыхание.
А потом обоим стало не до политесов.
Сцепившись в один рычащий клубок, человек и дикая тварь катались по усыпанной песком садовой дорожке, стараясь переломить ситуацию каждый в свою сторону. Передние лапы зверюги были блокированы, но задними она остервенело рвала ноги человека. Он же, теряя сознание от боли, стискивал со всей силой, на которую был способен, звериное горло, отстраняя от лица пасть, из которой несло удушающей вонью разлагающегося мяса, щелкающую клыками в опасной близости от него. Колени поршнями месили мягкое брюхо кошки и гибкие ребра, пальцы по доле миллиметра вжимали отчетливо хрустящую гортань в позвоночник, глаза хищника и глаза человека разделяли какие-то сантиметры, и ненавидящие взгляды, которыми они сжигали друг друга, были материальнее стальных мечей…
Но силы человека таяли с каждой секундой…
* * *
— Первый! Цель вижу. Ожидаю указаний.
Ар Вану аккуратно поймал непонятный клубок, выкатившийся из мертвого пространства на «зуб» прицела. Любому непосвященному сейчас показалось бы, что снайпер целится куда-то не туда, — пуля должна была неминуемо клюнуть в землю, не долетев до цели нескольких метров, но старый мастер за долгую свою практику издырявил столько мишеней — бумажных и живых…
Краем глаза он видел, что Ее Величество жива и здорова: зажав рот руками, она, должно быть, вопила сейчас, заглушая все на свете, — старый семьянин и отец трех дочерей, дядюшка Вану отлично знал, что такое женская истерика, — но через плотные наушники пробивался лишь тонкий, вроде комариного писк. Молодцы инженеры — снайпера за работой ничего не должно отвлекать, пусть хоть небо рушится вокруг — он услышит только команду.
— Седьмой! — невидимый командир помедлил. — Стрельба по готовности. Как понял?
— Первый! — голос снайпера был бесстрастен. — Подтверждаю: стрельба по готовности.
В прицеле мелькали пестрая шкура и зеленый мундир с отливающими тусклым золотом погонами, звериные лапы и исцарапанные в кровь руки, окровавленная шевелюра и прижатые к плоскому черепу уши…
— Д-дут! — привычно толкнулся в плечо приклад верного «винта», и снайпер, даже не поглядев на дело своих рук, перекатился на бок, оставив дымящуюся винтовку лежать на парапете крыши.
Зачем ему, мастеру своего дела, смотреть, если уже по отдаче, по чему-то такому, что не перескажешь словами, что существует на уровне тонких материй, что приходит только с многолетней практикой, он еще в момент вылета пули из ствола уже знал, что попал. И попал куда надо. Словно выражение «контакт с целью» было не фигуральным, а более чем реальным и на короткий миг, требующийся пуле, чтобы преодолеть не такое уж большое при ее скорости расстояние, стрелка и цель связывал в единое целое некий материальный луч…
— Первый! Цель поражена, — доложил он, вынимая из нагрудного кармана плоскую фляжку и делая длинный глоток: глаза привычно следили за стреляной гильзой, вылетевшей из казенника после выстрела и проворно катящейся по покатому покрытию крыши.
«В самом деле, пора на покой, — дядюшка Вану поглядел в низкое, привычно твердое небо, всегда помогающее ему восстановить равновесие после безупречно выполненной работы. — Внуки вон уже бегают, все мои сверстники спокойными делами заняты, а я все, как мальчишка, цели дырявлю. Не настрелялся за тридцать лет… Сегодня же подам рапорт…»
Гильза подкатилась, наконец, к краю водостока и свалилась вниз, со звоном ударяясь о стенки жестяной трубы…
* * *
Набежавшие со всех сторон люди грубо, без излишних нежностей, вырвали Роя из объятий мертвого, еще подергивающего в агонии хвостом зверя, поставили на ноги, походя, между делом, выбив дух резким, незаметным со стороны ударом под ложечку, защелкнули тесные наручники на вывернутых назад до отказу, до хруста в плечах руках…
А он все никак не мог понять, отчего вдруг остекленели бешеные глаза хищницы, застыли, пару раз рефлекторно дернувшись, лапы с так и оставшимися выпущенными когтями, а из покрытой пасти хлынул в лицо поток темной горячей крови. И все оглядывался, оглядывался на труп врага, только что едва не растерзавшего его, не понимая, как он мог выстоять в сражении с таким хищником. Выстоять и победить.
— Погодите! — ввинтился в уши истошный женский крик. — Вы с ума сошли! Он же защищал меня-а-а!!! Пошли прочь! Отпустите его!
Белая, будто выточенная из целого куска мрамора фигурка налетела откуда-то сбоку, отчаянно колотя кулачками вежливо отстраняющих ее людей в черном. Тянула к себе, вырывала у охранников человека, вяло мотающегося в чужих руках, на глазах впадающего в какой-то ступор, когда глаза все видят, тело чувствует, но мозг уже отказывается воспринимать что-либо. А те неумолимо влекли его, волокли не чувствующего израненных ног к черной сверкающей лаком машине с распахнутыми дверцами, возникшей у беседки как по мановению волшебного жезла Кто-то уже заученно пригибал окровавленную голову арестованного, дабы не нанес себе повреждений, ударившись о дверной проем…
— Стоять! В чем дело? — негромко и властно произнес кто-то рядом.
И все переменилось.
Сталь мгновенно разомкнулась, освобождая запястья, крепкие руки, только что державшие и не пускавшие, превратились в участливые объятия друзей, не дающие упасть… Эна, рыдая взахлеб, вырвала Роя из рук охраны, обняла, пачкая платье его и звериной кровью, которой он был покрыт с ног до головы, неловко принялась запихивать на заднее сиденье… И мучилась, пока остолбеневшие «люди в черном» не помогли ей, на этот раз мягко и почтительно.
— Прочь отсюда! — по голосу судя, она была на грани истерики. — Вы слышите? Прочь отсюда!
— Куда прикажете, Ваше Величество? — водитель был сама предупредительность.
— Куда угодно, только прочь! — Спохватившись, Эррана принялась стирать кровь с лица плавающего на грани забытья лейтенанта, не замечая, что причиняет тому боль. — Если мы задержимся тут на минуту, я сойду с ума!
— Может, в госпиталь, Ваше Величество? — почтительно склонился незнакомый Рою человек с неприметной, будто профиль на стертой монете, внешностью. — Лейтенант Гаал серьезно ранен…
— Убирайтесь к дьяволу, старый..! — Молодой человек и не подозревал, что бывшая учительница музыки знает такие выражения. — Во дворец. Но врач пусть тоже подъедет! Позже!
Дорогу до дворца он не помнил. Она слилась для него в череду боли и поцелуев, нежных движений рук, боящихся причинить боль и все равно причиняющих ее…
Очнулся он только в ароматной полутьме огромного помещения, лежа обнаженным на чем-то бесконечно мягком. Все тело саднило и жгло, словно с него живого содрали кожу, но все это было ерундой, не стоящей внимания: над ним, касаясь кожи на груди локонами распущенных волос, склонялась хрупкая женская фигура, облаченная во что-то невесомое, будто сотканное из утреннего тумана или облаков на вершине Андак-Огу. С золотым сиянием вокруг головы, бесстыдно раздетая падающим со спины светом, она была прекрасна, как древние статуи, изображающие Совершенство.
— Что вы делаете, Ваше Величество? — прошептал Рой, пораженный красотой женщины, ради которой только что рисковал жизнью. В который уже раз… — Позвольте мне уйти…
— Молчи! — Тонкий ледяной пальчик прижался к его губам. — Тут нет никаких величеств, дурачок. Тут только ты и твоя Эна, мой храбрый рыцарь, мой господин, мой Рой…
Пропасть между мужчиной и женщиной сомкнулась. Сомкнулась, чтобы не разверзнуться больнее никогда Мужчина и женщина слились в одно существо, которым и были созданы когда-то, разъединенные затем, чтобы всю жизнь искать свою половинку по белу свету, ошибаясь и разочаровываясь.
И все-таки находить иногда…
* * *
— Я собрал вас здесь, господа, — первый министр двора по обыкновению своему был строг и чопорен, — чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…
Он сделал паузу, позволив другим членам Малого Государственного Совета, в который входил только самый узкий круг сановников, обменяться взглядами, а то и пошептаться между собой.
— Наша девушка, — он не счел нужным уточнять: собравшимся и так все было понятно без слов, — проявила непростительную слабость.
На этот раз шум в кабинете министра продолжался дольше. Но на то и были собравшиеся здесь самыми из самых, чтобы понимать все без лишних эмоций.
— Как же нам теперь ее называть? — поинтересовался самый молодой из Советников — семидесятитрехлетний государственный прокурор, склонный иногда к проявлениям юмора.
Шутку, высказанную с самым постным выражением лица, не поддержали.
— Вопрос в другом, — произнес министр внешних сношений. — Как нам называть теперь ее слабость?
Совет замолчал. Только шуршали время от времени листки бумаги, которые перебрасывали друг другу по столу советники, поскрипывали кресла, да похрустывали старческие, изъеденные ревматизмом и артритом суставы.
В старинном, полном темного дерева, тусклых гобеленов, потрескавшихся от времени кожи переплетов и мебельной обивки, благородной бронзы и легкомысленного фарфора кабинете собрался мозг Империи. Старый, порой пробуксовывающий, медлительный, но никогда не выдающий неверных решений механизм, наподобие древнего арифмометра или даже конторских счетов, сплошь и рядом дающий многоочковую фору новомодным вычислительным машинам. Те же, за небольшим исключением, люди принимали решения и четверть века назад, когда держава не съежилась еще до размеров заштатного Сардубоду.
Закавыка заключалась в том, что для такого огромного и сложного организма, каким являлась довоенная Империя, мало было решений, принятых главным нервным центром. Команды, бегущие по протяженным «нервам» пораженного вирусом своеволия и корыстолюбия государства, доходили до цели порой искаженными, а порой и просто вывернутыми наизнанку. То, что столетиями действовало безотказно, давало сбой за сбоем и в конце концов привело к катастрофе. Но то, что в живой природе привело бы к неминуемой гибели как обезглавленного тела, так и мозга, оказалось не столь уж фатальным Тело, растерявшее многие конечности и органы, обрело новый мозг, пусть не такой точный и верный, а голова… Голова постаралась, чтобы ее нынешнее тело — жалкий обрубок прежнего — не повторило судьбы того, с чем когда-то составляло единое целое. И сейчас мозг некогда огромного первобытного монстра, отраставший новые конечности и четверть века живущий отдельно от тела, вновь поглядывал на беззаботно пасущийся в отдалении организм, прикидывая, как бы восстановить «статус-кво». Теперь это была, пожалуй, единственная его задача.
— Это не вопрос, — махнул рукой министр обороны. — Скольких фаворитов и фавориток знавала история Саракша! Кто-то из них довольствовался постелью августейшего партнера, кто-то чуть большим…
— Кто-то управлял из этой постели государством… — невинно вставил министр науки, подправляя пилочкой ногти.
— Если ему это позволяли! — рыкнул маршал, занеся было кулак над столом, но сконфуженно опустив его под взглядом первого министра.
— Позволить или нет — не вопрос, — заметил прокурор. — Допустим, мы не позволим, но что дальше? Наша девушка влюблена и ничего знать не хочет, кроме своего трубочиста.
— Слесаря, — прошелестел молчавший до сих пор министр безопасности. — Он работал слесарем на военном заводе.
— Никакой разницы. — Министр науки полюбовался маникюром и взялся за другую руку.
— Замечу, что сейчас он уже потомственный дворянин и офицер, — стрельнул глазом на первого министра маршал. — А вовсе не этот… золотарь.
— Слесарь.
— Без разницы.
— Прекратите спор! — первый министр вышел из себя, что, учитывая его возраст и здоровье, мог себе позволить не часто. — Событие имеет место быть, и обратно ничего не вернешь…
— У нас говорили, — словно молотом бухнул маршал, — то, что выпер…
На этот раз на грубияна зашикали все без исключения: ценителей казарменного юмора среди советников не наблюдалось.
— Может быть… — министр безопасности сделал неопределенное движение пальцами руки, — и нет проблемы…
— Вы с ума сошли? А наша девушка? — первый министр даже покраснел от гнева. — Давайте без этих ваших, — он точно повторил движение неприметного человечка. — Предлагайте по существу, господа.
Предложений по существу не было.
Пока не было…
Глава 20
— Здравствуйте, здравствуйте, лейтенант, — неприметный человечек поднялся из-за своего титанического стола, обошел его, встретив Роя на середине кабинета, и долго тряс юноше руку, светясь самой радушной улыбкой, какую только можно было сложить на столь бесцветном и маловыразительном лице. — Лейтенант Гаал, если не ошибаюсь? — человечек замер, будто испугавшись, что сделал что-то не то.
— Да, лейтенант императорской армии Гаал, — подтвердил настороженный Рой: слишком уж озабоченным выглядел хозяин кабинета.
— Чудесно! — восхитился неприметный. — Прошу вас, садитесь, пожалуйста.
Он подвел лейтенанта к глубокому кожаному креслу и усадил на мягкое, словно пуховая перина, сиденье. Рой тут же провалился в кресло, как в болотную топь, колени высоко задрались, он попытался держать спину прямо, но получилось еще хуже. Хозяин же, кажется, совсем не замечал мучений гостя. Он неторопливо вернулся на место и уселся точно под парадным портретом императрицы Эрраны Первой, сложив перед собой на полированной столешнице маленькие, будто женские ручки. И с вопросительным выражением уставился на сидящего перед ним офицера.
Молчание длилось долго: человечек молчал, а Рой чувствовал себя просителем, явившимся к высокому начальству по какому-то важному делу, но позабывшим от волнения, зачем пришел. И вот теперь начальство ждет, ничем не желая помочь забывчивому визитеру.
— Вы меня вызывали… — неуверенно начал лейтенант, но хозяин кабинета тут же перебил его:
— Вызывал? Почему вызывал?
— А как же…
— Просил! Только просил и никак иначе! — Человечек цвел улыбкой. — Как же я могу приказать самому… самому… — Он покрутил пальцами в воздухе. — Лишь просить.
Рой чувствовал себя не в своей тарелке. Он понимал, что над ним издеваются, но не мог ответить — чересчур уж светел был взгляд «столоначальника», чересчур уж неуверенно чувствовал себя в своем новом положении молодой человек.
Положение складывалось двусмысленнее некуда. Императрица была на вершине счастья, ее просто окрылила, преобразила любовь, она порхала как мотылек, и смех ее не умолкал под сводами дворца. Рой же с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее. Да, он любил эту чистую и милую женщину. Любил всей душой, не мыслил дня и ночи без этого человека, ставшего за эти недели самым дорогим и близким на свете существом. Но одновременно он понимал, что дни этого тихого счастья сочтены, что у него нет и не может быть будущего.
Да, он знал о фаворитах и фаворитках, в разные времена приближавшихся к тронам настолько, что сводили с ума императоров и императриц, королей и герцогов, президентов и султанов. Случалось так, что некоронованные властители даже брали вместо своих партнеров по постели бразды правления, и, бывало, не без успеха. У всех на слуху имя герцогини Сугу, диктовавшей свою волю слабому и нерешительному Эррану Девятому. Но все также знают, чем закончилось правление этой сильной женщины — волнениями, дворцовым переворотом и воцарением сына Эррана Сластолюбивого, на всю свою долгую и многотрудную жизнь заклейменного отцеубийцей. И заодно убийцей прекрасной Сугу, поднятой на штыки гвардейцами вопреки приказу. Что ждет жалкого лейтенантишку, свежеиспеченного барона или кого-то там — Рой даже не удосужился развернуть свиток грамоты, скрепленной Большой Государственной Печатью, так и лежавший в ларце красного дерева на квартире Кору Гечагу. Бездомного бродягу, даже собственного угла не имевшего, — то жившего из милости под крышей капитана, а теперь перебравшегося на правах любовника хозяйки в императорский дворец…
Он не боялся, что Эна разлюбит его, — он для нее был богом и повелителем в одном лице, отцом и ребенком, болью и радостью. Она лишила бы себя жизни, если бы он велел, и убила бы любого, на кого он указал, бы. С ней бы он мог быть полновластным императором своей крошечной Империи. Мог, но не хотел. Потому что с детства был воспитан на сермяжной мудрости: не в свою телегу — не садись. А он сел. И не в телегу, а в роскошную золотую карету.
Долгими ночами, лежа без сна подле утомленной предыдущим упоительным действом спящей возлюбленной, разметавшейся на постели, будто чистый и невинный ребенок, он мучительно искал и не находил выхода из сложившейся ситуации.
Бежать со своей любимой прочь из дворца? Осесть где-нибудь вдали от людей, жить честным трудом хлебопашца или охотника, воспитывать детей, любить жену… Но можно ли найти на этой оскверненной и отравленной войной земле хоть клочок, где ей будет так же спокойно и безопасно, как здесь, — за крепкими стенами и под надежной охраной людей, считающих ее земным воплощением Мирового Света? Сможет ли он обеспечить ее всем необходимым, уберечь от опасностей, нужды, болезней и лишений? Готов ли он обречь ее, с таким трудом вынесшую дорогу сюда, на новые испытания?
Уехать в другую страну? Теперь он знал, что Метрополия, Хонти и Пандея — далеко не единственные уцелели во всемирной мясорубке, едва не уничтожившей жизнь на Саракше. Но не обречет ли он свою любимую в таком случае еще и на роль разменной фигуры в чьей-то политической игре?
И вообще: кто сказал, что он, явившийся из чужих краев выскочка без роду и племени, имеет право отнять у народа Сардубоду, каким бы небольшим тот ни был, его чудом обретенный Светоч? Растоптать надежду на грядущее воссоединение с забывшей его родиной и восстановление попранной четверть века назад справедливости?
Днями и вечерами Рой витал на вершинах блаженства, любящий, любимый и вкушающий все прелести любви, а ночами казнил себя. Безжалостно, как может казнить человека только самый жестокий палач на свете — он сам…
— Так вот, — продолжил человечек. — Поскольку ваше нынешнее… э-э… положение напрямую касается государственной безопасности, принято решение изъять вас, лейтенант Гаал, из армии и перевести ближе к престолу. Теперь вы мой подчиненный, лейтенант, и именно за этим я вас пригласил. Разрешите представиться, мой друг: министр имперской безопасности, герцог Пэгу. Сидите, сидите — какие, право, церемонии между своими, можно сказать, людьми… На чем я остановился? Ах, да! Герцог Пэгу и по совместительству маршал Империи. Вот, извольте ознакомиться.
Герцог ловко пустил по столу лист бумаги, из которого, как выяснил молодой человек, следовало, что лейтенант Рой Гаал отныне является служащим государственной безопасности Империи. Документ был скреплен личной собственноручной подписью Ее Величества и печатью.
— Вы не сдали еще экзамен на офицерский чин?
— Не успел…
— И не трудитесь. Данный пергамент приравнен к офицерскому патенту. Поздравляю, лейтенант!
Рой, чувствуя себя не в своей тарелке в присутствии человека, внезапно ставшего его непосредственным начальником, больше всего желал бы сейчас оказаться в ином месте, но герцог не спешил его отпускать.
Он опять выбрался из-за стола и принялся расхаживать по кабинету, вертя в пальцах костяной нож для разрезания бумаги. Гаал тоже попытался подняться: одно дело — сидеть в присутствии начальства, и совсем другое — сидеть, когда начальство на ногах, но маршал, мимолетно коснувшись плеча, усадил молодого человека на место. И тот поразился, какие жесткие пальцы у этого герцога Пэгу.
— Вы только представьте, лейтенант, какие тяжелые времена наступили на бывших землях Империи. Тех, что именуются теперь Республикой. Мы все время держим руку на пульсе нашей родины, пусть даже она знать не желает своих сынов, вынужденных коротать век вдали от нее. Мы наблюдали издали за правлением мерзавцев, именовавших себя Неизвестными Отцами. Не вредили им по мелочам, как наши коллеги из бывших провинций, — мы были выше таких вещей. Следили за тем, как после крушения их анонимной диктатуры их враги, именуемые выродками, рвали власть друг у друга из рук. И опять держали дистанцию. Но то, что происходит сейчас, никак не может оставить нас спокойными. Вам известно, сударь, кто именует себя «слугами света»?
— Просветленными? — переспросил Рой. — Да, я слышал, что это некая секта, возомнившая своим пророком некого Мах Сима. Он проповедует дикие вещи…
— Браво! Да вы гораздо больше осведомлены, чем я предполагал! И именно против этих «просветленных» был направлен, как я понимаю, неудавшийся путч, за участие в котором вы оказались на каторге?
Лейтенант открыл было рот, чтобы рассказать о горцах, ненавидимых капитаном Фогуту, и о многом другом, но герцог остановил его жестом.
— Мы знаем все, господин Гаал. Но послушайте о том, что никак не может быть вам известно. Сначала посмотрите на это.
Нож для разрезания бумаг лег на стол перед молодым человеком. Тот с опаской взял его в руки: обычная вещица, мастерски вырезанная из какой-то кости, разные оттенки которой плавно перетекали один в другой, как древесные кольца на спиле.
— Можете мне поверить, лейтенант, — этот нож изготовлен из кости какого-то животного, не известного на Саракше. И кость эта настоящая — не штамповка из пластмассы, ученые сделали анализ и подтвердили это.
— Ну и что? После войны появилось столько мутантов, что и не уследить.
— Совершенно верно. А как тогда вы объясните это?
Маршал выложил перед Роем второй нож, на вид идентичный первому.
— Они одинаковые, — сказал тот минуту спустя.
— Не просто одинаковые, — поднял указательный палец герцог Пэгу. — И-ден-тич-ны-е! Совпадает все, вплоть до срезов, изученных под микроскопом. Скажите: может так быть, если изделие не произведено искусственно, а изготовлено из кости, панциря или иной части живого существа?
— Н-нет, — подумав, ответил офицер.
— Совершенно верно! И ведь не только ножи… — Министр вынул из шкафа тяжелый ящик и поставил на стол перед собеседником. — Здесь самые различные вещи — от предметов одежды до продуктов питания, представленные в двух, трех и более экземплярах. Хотите, верьте мне на слово, хотите — изучите внимательно. Все одинаковые предметы идентичны. Странно, не правда ли? Создается впечатление, что господа просветленные просветлились настолько, что получили способность абсолютного копирования любых вещей. Чудо? Еще какое. Невозможно? Конечно. Но эта сумасшедшая теория может объяснить один интересный факт: после падения Отцов производство в Республике неуклонно сворачивается. Закрываются заводы, фабрики… Вот и ваш завод закрылся, не правда ли?
— Нам говорили, что там будут выпускать другую продукцию. Мирную.
— Вас обманули. Завод закрыт, а все помещения на его территории переоборудованы под склады. Которые забиваются вот этой продукцией, — маршал кивнул на гору предметов-близнецов. — Можно, конечно, предположить, что все это и многое-многое другое импортируется из Хонти и Пандеи, но это не так. Там все далеко от процветания. Откуда же тогда?
Герцог помолчал.
— В старину ловкие жулики обещали многим правителям извлечь из собственного дерьма философский камень, способный превратить все, что угодно, даже то же самое дерьмо, в чистейшее золото. Выходит, просветленные нашли такой философский камень? Или даже нечто другое, позволяющее превращать что угодно во что угодно?
Рой не знал, что сказать.
— А знаете, — продолжал шеф безопасности, — просветленные затеяли одно странное дело: они отнимают детей у родителей под любыми предлогами — жестокое обращение, пьянство, бедность и многое, многое другое — и свозят этих детей в особые центры. Проникнуть туда нашим агентам тоже не удалось, но мы подозреваем, что из этих бедняжек просветленные готовят себе подобных. Просветляют. В том числе и с помощью направленных излучений, которые официально давно объявлены ими вне закона. Ведь поводом вашего бунта послужила комиссия из Столицы, ставившая целью как раз изъятие подпольного излучателя, используемого в вашей части?..
Министр безопасности общался с Роем еще долго. В основном доверительно, как равный равному, рассказывал об успехах и провалах имперской разведки, загадках, которые пока не удалось выяснить. Он словно подталкивал Гаала к какому-то решению, которое тот мог принять только сам. В довершение всего герцог спросил офицера: как он сам относится к Слугам Света, коверкающим жизнь его родины на свой, одним им известный лад.
— Ненавижу! — горячо выпалил Рой, ненависть которого за время рассказа лишь усилилась. — Из-за них и их мнимого пророка погибла моя родная сестра!
— Дона Гаал? — прищурился герцог. — Извините, но мы не могли не навести справок о родственниках… Ну, это не важно. Вы не правы, мой друг, — по нашим данным, ваша сестра Дона жива…
* * *
Рой и Эна лежали в полумраке спальни, полные блаженной истомы.
Женщина, прижимаясь щекой к плечу своего избранника, нежно, едва касаясь кожи, проводила остренькими коготками по груди мужчины — ему нравилась эта ласка, и она хорошо это знала. Рой ласково гладил обнаженную спину Эрраны, и она млела от его прикосновений, прикрывая глаза. Рассыпавшиеся по подушке волосы щекотали его лицо — от них пахло свежим морским ветром, экзотическими цветами и чем-то волнующим. Императрица умела угодить своему возлюбленному, своему господину. И сердце мужчины сжималось от любви к этой женщине, которая была для него ближе всех в этом мире и которую он вскоре должен был покинуть. Как же ей сказать об этом? Где найти единственно правильные слова…
А она как будто чувствовала это, и сама была задумчива, как никогда.
— Эррана!.. — наконец решился Рой.
— Рой!.. — эхом откликнулась женщина.
Они удивленно переглянулись и неуверенно улыбнулись друг другу.
— Ты хочешь мне что-то сказать? — спросила Эна.
— Ты первая начала. — Решительность куда-то улетучилась.
— Нет, давай ты! — капризно надула припухшие от поцелуев губки императрица. — Я тебе приказываю! Я твоя повелительница! — Она не выдержала тона и прыснула.
— Вот потому, что ты повелительница, — рассмеялся он, — я и уступаю очередь тебе. К тому же ты — женщина.
— А ты не подумал, что женщине может быть неловко говорить на некоторые темы? — блеснул из-под золотистой пряди волос лукавый глаз.
— Разве между нами, Ваше Величество, еще могут быть какие-то неловкости? — Мужская ладонь сама собой спустилась ниже, на августейшие ягодицы.
— Противный! — притворно возмутилась Эна. — Уберите сейчас же свою руку с моей… Я вам приказываю, лейтенант!
Однако она даже не сделала движения, чтобы отстраниться, и Рой продолжил свою неторопливую ласку. Он уже очень хорошо знал Эррану. Свою Эррану…
— Понимаешь, — она совсем спрятала лицо. — Я не хотела тебе говорить…
— О чем? — Гаал почувствовал, как сердце пропустило удар: неужели герцог Пэгу…
— У нас… — голос Эну звучал еле слышно. — У нас с тобой, наверное, будет ребенок…
Камень свалился с души молодого человека.
— Эна! Что ты сказала?
— Нет, если ты этого не хочешь… — голос упал до шепота — Я… Еще не поздно…
— Ты с ума сошла? — Рой перевернул прикрывающую лицо ладонями женщину и осыпал поцелуями ее руки, волосы, грудь… — Я так рад, любимая! Это же настоящее чудо!
Щеки ее блестели от слез. Сначала робко, а потом увереннее, она ответила ему, их руки сплелись… А потом слились и тела, и мир на какое-то время перестал существовать для двух счастливейших на свете людей…
— Я боялась, что ты будешь против… — пробормотала она в полусне. — Я так боялась этого… А что ты хотел мне сказать?
— Это неважно, Эна. — Рой ласкал ее податливое нежное тело и с отчаяньем думал, что не сможет, не решится ответить.
— Ну я же чувствую, что ты мне что-то хотел сказа-а-ать, — капризно протянула женщина, не открывая глаз. — Ну, скажи-и-и…
— Эна… — он будто кинулся с обрыва в ледяную воду. — Я должен уехать.
— Что-о-о! — она вывернулась из его рук и рывком села на постели. — Ты хочешь меня бросить? Теперь? Когда у меня… У нас с тобой…
— Эна, — мужчина попытался ее успокоить, но она отталкивала его руки.
— Убирайся прочь! Я ненавижу тебя! — бросала она ему в лицо тяжелые, будто камни слова. — Ты предаешь меня! Убирайся…
Слезы хлынули у нее из глаз ручьем, и она, всхлипнув, уткнулась в простыню лицом.
— Эррана! — он схватил ее за плечи. — Выслушай меня, Эррана!
— Убирайся, — всхлипывала она — Ты такой же, как все… Ты меня не любишь… Все меня бросают… И ты тоже.
— Я люблю тебя, моя девочка, — пытался утешить ее Рой, с ужасом чувствуя, что слова пусты и не могут выразить его чувств. — Я умру за тебя, Эна…
Они заснули уже под утро. Во сне все еще всхлипывающая время от времени женщина тесно прижималась к мужчине, словно боясь его потерять…
Глава 21
Рой, запрокинув голову, с трудом разобрал номер дома и название улицы, едва видные на закопченной и покрытой натеками птичьего помета табличке. Здесь, в предместье Столицы, в одном из некогда богатых, но так и не оправившихся после Великой войны кварталов, такое было не редкостью, не то что в центре, когда-то бывшем окраиной.
«Кажется, здесь, — подумал мужчина, убирая в карман листочек бумаги с адресом. — Обидно будет, если придется тащиться еще куда-нибудь на ночь глядя…»
Позади остался почти месяц кружного пути, а до этого — тяжелое расставание. Его провожали, как провожают в последний путь. Да Гаалу и самому не верилось уже в то, что тихая размеренная жизнь в Сардубоду, его любовь и счастье, оставленные там, хотелось думать, не навсегда, не были всего лишь сном. Прекрасным светлым сном, после которого так не хочется просыпаться.
— Знай: если ты не вернешься, — твердо, без улыбки на бледных губах, сказала перед тем, как поцеловать его в последний раз, Эна, — я тоже не буду жить. И не будет жить наш малыш. — Узкая кисть женщины прижала ладонь Роя к совсем плоскому еще животу. — Так что у тебя целых два заложника, Рой Гаал, целых две жизни зависят от тебя. Поэтому будь осторожен… — Она не выдержала взятого тона и всхлипнула: все последние дни глаза женщины были «на мокром месте». — Умоляю тебя, любимый, будь осторожен и вернись к нам… Молю тебя…
Город, такой родной и одновременно такой чужой, сразу взял своего блудного сына в оборот, заключил в жаркие, отдающие гарью и запахом бензина объятья. За то время, что молодой человек отсутствовал, он еще больше изменился, еще больше стало автомобилей, цветных вывесок, яркой рекламы… И еще суровее, мрачнее стали лица встречных прохожих, громче ругань, злее реакция. На глазах Роя прилично одетый мужчина накинулся с кулаками на старика, случайно толкнувшего его локтем. Но толпа равнодушно текла мимо, не обращая внимания ни на вопящего с перекошенным лицом «обиженного», ни на смиренно вытирающего кровь рукавом «обидчика». Лейтенант шагнул было к этой парочке, чтобы вступиться за слабого, но в последний момент вспомнил об Эне, ее словах, своей миссии и замер в нерешительности. А в следующий момент толпа закружила его и понесла в другую сторону, словно река — жалкую щепку, угодившую в водоворот…
И совсем не видно было на улицах детей…
Если еще совсем недавно у Роя были какие-то вопросы, то теперь все было ясно. Просветленным не нужны были все остальные. В их светлом раю не было места ни для старика с разбитым лицом, ни, скорее всего, для ударившего его мужчины. Это был балласт, не нужный никому и обреченный на вымирание. Для того чтобы стать компостом, питательной средой, из которой прорастут «ростки светлого будущего», гармоничного общества, свято верящего в бредни лживых пророков и явившихся ниоткуда вождей. И «садовники» готовы были ради этого на все. Времена противостояния «выродков» и «невыродков» прошли, а в недрах разрушенного этим противостоянием, пожравшего самого себя народа Метрополии родилась иная нация, иная порода людей. А может, и не людей вовсе — иных разумных существ, равнодушно отбрасывающих то, из чего появились на свет, как оса-паразит, вылупляющаяся из тела выеденной ею изнутри гусеницы, столько времени кормившей и защищавшей своего палача, отбрасывает ее пустую шкурку.
Рой с ужасом читал совершенно секретные документы, раздобытые подчиненными герцога Пэгу — теперь и его, лейтенанта Гаала, коллегами. Про сносимые под строительство каких-то новых объектов кварталы старой Столицы, застроенные зданиями двух-трехвековой давности, чудом уцелевшие в Великой Войне. Про ликвидацию в общеобразовательной программе школ и гимназий практически всех предметов, кроме математики, биологии и физической культуры, — просветленным нужны были лишь подготовленные определенным образом дети. Про закрытие больниц и амбулаторий. Про сворачивание пенсионных программ… Из разрозненных кусочков мозаики складывалась вполне определенная картина…
Тяжкий гул ударил по барабанным перепонкам, едва не заставив мужчину броситься на землю, — сработали инстинкты военного человека. В нескольких сотнях метров дальше по улице в огромных клубах пыли величественно оседал, заваливаясь набок, старинный особняк-красавец, мимо которого Рой только что прошел, высматривая нужный ему дом. Он был обнесен вешками, обтянутыми пестрой красно-желтой лентой, а вокруг суетились какие-то люди, но мужчина и думать не мог, что видит историческое здание в первый и последний раз в своей жизни. То, что он посчитал ремонтом, было подготовкой к разрушению.
«Варвары, — подумал он, взбегая по грязной, заплеванной лестнице на четвертый этаж: многие двери на площадках были распахнуты настежь, являя пустоту и убожество покинутого людьми жилища. — Вот где настоящие варвары, а не те бедняги из Великой Пустыни…»
Взгляд то падал на забытую на полу куклу с оторванной ногой, то скользил по ободранным обоям, когда-то наверное, скрытым вынесенным шкафом…
«Наверное, и в нашем доме то же самое. — В родных Заводчанах он конечно же не появился — это было категорически запрещено: не хватало, чтобы тайного агента узнали в лицо знакомые. — Если сносят такие вот дворцы, то у кого дрогнет рука при виде жалкой „отцовки“?»
Он лишь один раз остановился: на пороге брошенной квартиры лежала обложкой вверх растрепанная книга с оторванным корешком. Он сразу узнал ее — точно такая же была у них дома… «Великие мореплаватели и путешественники прошлых веков», — прочел он потускневшие золотые буквы на темно-синей обложке с разлохматившимися и аккуратно подклеенными уголками. Когда согласно правительственному указу запретили все печатные издания, выпущенные до Славной Революции, которой официально именовался переворот Неизвестных Отцов, хранить открыто эту книгу стало нельзя, и отец перенес ее и другие книги в принадлежавший Гаалам крошечный «бытовой» сарайчик во дворе, спрятав под кипами старых газет, ящиками с ржавым инструментом и прочим барахлом. И иногда Рой украдкой доставал знакомые до последней картинки томики, чтобы перелистать при свете фонарика…
Шершавая обложка под пальцами казалась дружеским рукопожатием из прошлого. Книга словно говорила Рою: «Я с тобой, мальчик, значит, все будет хорошо. Ничего плохого не случится…»
Книга была сигналом: там, наверху, нет засады. Но кто же знал, что это будет именно ТА книга?
Оглянувшись на миг, не видит ли кто, мужчина расстегнул плащ, воровато сунул книгу за опояску брюк сзади и застегнулся снова, чувствуя спиной твердый прямоугольник.
А через несколько минут палец его уже давил на кнопку старенького звонка у обитой видавшей виды искусственной кожей двери.
Длинный звонок и два коротких. Помедлив, дверь приоткрылась на пять сантиметров.
— Кого вам, — раздалось из темной прихожей.
— Я ищу Даку Флингу, — ответил Рой, напряженно вглядываясь в темноту: пароль был назван, и теперь он напряженно ждал отзыва.
— Сожалею, но господин Флингу в отъезде, — отозвалась темнота. — А я не могу вам чем-то помочь?
— Если только вы зубной врач, — облегченно выдохнул свежеиспеченный агент.
Под потолком прихожей вспыхнула подслеповатая лампочка, и Гаал шагнул через порог.
— С прибытием, — раздался из-за спины смутно знакомый голос — Как добрались?
— Нормаль… — Рой обернулся и проглотил окончание. — Колесо-о?..
* * *
— Да, это было несложно, — Колесо, он же ротмистр Шуду, резидент имперской разведки в Столице, развалился в кресле, щурясь на Роя сквозь дым сигареты. — Каторжники каких только небылиц про упырей не наплели. На самом деле этих тварей мало кто видел, а уж разумность их точно преувеличена.
— Ну, это спорный вопрос, — заметил лейтенант, но рассказчик не обратил внимания на его слова.
— Скелетов там предостаточно, а чтобы напугать вас, и без того трясущихся, этого оказалось достаточно. Чачу хорошо придумал с автоматом… Жаль, что он погиб, лейтенант Гаал, — толковый был мужик. Хотя и с тараканами в голове.
— Мне тоже жаль, — пробормотал молодой человек.
— Ну кто мог подумать, что островитяне перехватят радиограмму и так быстро ее расшифруют. Говорят, у них лучшие шифровальщики на всем Саракше… А так вас встретили бы в море, и все завершилось бы благополучно. Хотя вы, лейтенант, думаю, об этом нисколько не жалеете.
Ротмистр подмигнул Гаалу, и тому вдруг захотелось, чтобы этот офицер был по-прежнему каторжником по кличке Колесо, а он — Капралом. И чтобы между ними не было никакой субординации и всего прочего…
— Вообще-то вас, ротмистр, это не касается, — исподлобья бросил Рой на собеседника неприязненный взгляд. — Давайте перейдем к делу.
— Как прикажете, господин… э-э… — саркастически улыбнулся резидент, — лейтенант. Вот ваши новые документы, — он выложил на стол прозрачный пакет с бумагами. — Вот деньги, — к документам добавились две пухлые пачки банкнот, перетянутые резинками. — На первое время хватит.
— На первое время чего? — не понял мужчина.
Идя сюда, он ожидал, что вот сейчас ему дадут инструкции, снабдят оружием, возможно, взрывчаткой, и он вступит в непримиримую борьбу, которую ведет разведка с проклятыми «просветленными». Но чтобы вот так — документы, деньги и… и все?
— На первое время вашей жизни тут, — пояснил ротмистр Шуду. — В Столице оставаться нельзя. Поедете в Багелу, снимете там жилище, легализуетесь… Не вздумайте пользоваться поездом или автобусом. Лучше всего купите автомобиль — сейчас всякого старья продается масса, по дешевке. Все, понимаешь, хотят новое авто… Вы водите автомобиль, лейтенант?
— Приходилось… в армии, — пожал Рой плечами. — Бронетранспортер.
— Тогда лучше наймите такси. Кстати, обойдется дешевле.
— Хорошо… А чем я буду заниматься в Багелу?
— Чем? Да ничем, собственно. Ждать дальнейших указаний.
— А когда они последуют?
Ротмистр пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся.
— Знаете, какая там природа, лейтенант? Красота! Там раньше курорт был — со всей Империи люди съезжались… Я вам даже завидую, если хотите знать.
— Это… — Гаал даже задохнулся от возмущения. — Это… отставка?
Преобразившийся Колесо поднялся, затушил окурок в пепельнице и взглянул на часы.
— Расходимся по одному. Сейчас я, а вы через пятнадцать-двадцать минут… Да, чуть не забыл: когда устроитесь в Багелу, отправите по почте открытку по этому адресу, — ротмистр протянул лейтенанту бумажку с хонтийским адресом. — Это будет сигналом, что вы устроились. Обратный адрес укажете свой.
— А содержание открытки?
— Поздравите кого-нибудь с днем рождения или выразите соболезнования в связи со смертью. Без разницы. Все равно ваша весточка не дойдет до Хонти — в международном отделе столичного почтамта служит наш человек. Инструкции будете ожидать на «до востребования» — не стоит посвящать хозяев вашего жилья в наши дела. Ничего особенного в письме не будет — только адрес для встречи, но… Люди сейчас подозрительны.
— А чем я буду там заниматься? Бездельник с деньгами, наверное, вызовет еще большие подозрения.
— Ничуть. Вы отстали от жизни, Гаал: сейчас никого не удивишь ни бездельем круглые сутки, ни деньгами… К тому же там, в пакете, диплом выпускника университета. Вы научный работник, лейтенант. Вы ведь в детстве увлекались жучками-паучками? Вот и ловите всяких ползучих тварей, сажайте в баночки, разглядывайте в лупу… Ученых все считают немного чокнутыми, но уважают. И, главное, они никогда не вызывают подозрений. Вам бы еще очки завести для полного комплекта и бороду… Но это уже на ваше усмотрение. Все, до встречи!
Резидент спустился по лестнице, насвистывая веселенький мотивчик, а Рой остался в одиночестве.
Похоже, что он остался в дураках. Выманили из Сардубоду занимательной сказочкой и… отправили в почетную отставку. Или не очень почетную — денег было, на вид, многовато для легализации агента. Просто откупились? Вполне возможно.
Но делать все равно было нечего, и, рассовав полученное по карманам, он, выждав установленное время, последовал за резидентом…
* * *
Следовало быстрее покинуть город: инструкции, полученные от герцога, прямо и недвусмысленно запрещали любые контакты в Столице, особенно со старыми знакомыми. Но не пройтись по родному городу Рой не мог — когда еще получится это сделать и получится ли вообще. Тем более, нужно было еще отыскать водителя, согласного доставить его в Багелу — не самое близкое к столице место.
— Эй, господин, — не совсем уверенно окликнул его кто-то, и Рой обернулся.
У пестрой витрины какого-то магазина сидел на самодельной каталке — доска и четыре колесика — сгорбленный нищий. Первым делом Гаалу бросилась в глаза потрепанная и застиранная до белизны знакомая форма — серо-коричневый «горный» камуфляж. И выцветшая эмблема горных егерей на рукаве. Он непонимающе скользнул взглядом к лицу попрошайки и…
— Зарис?!
— Рой?! Ты как здесь? — распахнул глаза инвалид, но тут же осекся. — Молчу, молчу. Дайте что-нибудь ветерану, господин!.. Пойдем, — зашипел он и покатился куда-то, ловко отталкиваясь от асфальта руками в толстых перчатках. — Иди за мной! — обернулся он и скрылся за углом.
— Ты живой? — кинулся к другу Гаал, когда оба оказались в грязном проходном дворе-колодце, рядом со смердящими мусорными баками. — Как я рад! Что это за маскарад?
— Не маскарад. Нет, — покачал головой бывший егерь. — Я в самом деле не хожу. Давно. Паралич. Ноги.
— Тебя ранило?
— Нет. Проклятые штучки. Несмертельные. Ноги так и не отошли. Меня тоже судили…
Зарис в нескольких рубленых фразах поведал другу, что тогда, после разгрома мятежа, его укрыли у себя в погребе селяне, лечили как могли, но ноги так и не отошли после «наркоза». Если бы его арестовали сразу, их, наверное, можно было спасти, но он попал в лапы Слугам Света слишком поздно: процедуры обернулись лишь новыми мучениями, чувствительность вернулась, но управлять телом ниже пояса солдат больше не мог. Оттого и осудили мятежника очень мягко, зачтя ему за заключение срок, проведенный в тюремной больнице, и вышвырнув на улицу прямо из зала суда. Инвалид был ни к чему стремящемуся к свету обществу…
— А как ты? — засыпал Роя вопросами Зарис, выговорившись. — Слышал — тебя осудили на каторгу. Вечную. Бежал.? Как теперь?
Увы, рассказать всего другу лейтенант не мог, и тот это понял. Он всегда все понимал, верный Зарис.
— А как наши?