— На расстоянии двух солнц отсюда по направлению к северо-западу есть селение, обитатели которого принадлежат к моему племени — именно туда я и намереваюсь поместить дочь моего бледнолицего отца после ее освобождения из плена.

— И в этом селении мы будем в безопасности?

— Дочь Акамариктцина будет там в такой же безопасности, как на асиенде своего отца, — уклончиво ответил индеец.

— Отлично! Может ли мой брат покинуть лагерь?

— Кто настолько силен, чтобы остановить кондора в его полете? Моокапек — воин, которого ничто остановить не может.

— Брат мой должен отправляться.

— Хорошо.

— Он отправится по кратчайшей дороге в селение своих соплеменников, затем он выедет к нам навстречу, чтобы защитить нас в случае, если разбойники станут преследовать нас.

— Превосходно! — радостно ответил индеец. — Сестра моя молода, но мудрость живет в ее сердце. Я сделаю все, что она желает. Когда я должен отправляться?

— Сейчас.

— Я иду. В котором приблизительно часу сестра моя покинет лагерь?

— В тот час, когда совы в первый раз запоют свой гимн восходящему солнцу.

— Сестра моя встретит меня самое большее через четыре часа после своего отъезда; пусть она помнит и держится северо-западного направления.

— Я буду держаться его.

Орлиное Перо поклонился девушкам и вышел из хижины. Шайка гамбусинос спала глубоким сном, растянувшись вокруг костров, и только Дик и Гарри бодрствовали. Сашем корасов тем временем проскользнул, как призрак, среди деревьев и, никем не замеченный, пробрался к реке. Сделать это было ему тем легче, что оба канадца и не думали охранять остров, а, напротив, устремляли свои взоры исключительно в сторону прерии.

Вождь мигом разделся, свернул свое платье в узел и, положив его себе на голову, вошел в воду и тихо поплыл по направлению к другому берегу.

Когда индеец вышел из хижины, Эллен нагнулась к донье Кларе, нежно поцеловала ее в лоб и сказала:

— Постарайтесь поспать несколько часов, пока я все приготовлю к нашему бегству.

— Спать! — воскликнула мексиканка. — Могу ли я спать, когда сгораю от нетерпения!

— Это необходимо, — настаивала Эллен, — потому что нам предстоит завтра утомительный день.

— В таком случае, я попытаюсь, если вы этого хотите, — сказала послушно донья Клара.

Обе девушки поцеловались, пожали друг другу руки, и Эллен ушла из хижины, улыбнувшись на прощание своей подруге, следившей за ней тревожным взглядом. Оставшись одна, донья Клара бросилась на колени, сложила руки и вознесла горячую молитву Богу. Затем, успокоившись немного этим обращением ко Всемогущему, она упала на подстилку из сухих листьев, служившую ей постелью и, как и обещала Эллен, постаралась заснуть.

ГЛАВА VIII. Бегство

Тихая, безмятежная ночь своим темно-синим покровом, усыпанным ослепительными звездами, окутывала землю. Величавая тишина царила над прерией. Все спали на острове, кроме часовых-канадцев. Опершись на свои ружья, они рассеянным взором следили за огромными тенями, отбрасываемыми дикими зверями, медленными шагами приближавшимися к реке, чтобы утолить жажду. Временами по пушистым вершинам деревьев пробегал таинственный шелест.

Дик и Гарри, эти два храбрых охотника, тихо разговаривали друг с другом, чтобы скоротать время, как вдруг какая-то тень промелькнула между деревьями, и из-за них показалась Эллен.

Оба молодых человека вздрогнули при ее приближении. Девушка с улыбкой поклонилась им, села на траву и грациозным жестом пригласила их сесть возле нее. Они поспешно повиновались.

Очаровательную группу представляли собой трое молодых людей, сидящие под сводом огромных деревьев на берегу реки, с глухим шумом катившей у их ног свои воды!

Охотники внимательно смотрели на молодую девушку. Она улыбалась им с необыкновенно милым детским выражением.

— Вы болтали друг с другом, когда я пришла? — спросила она.

— Да, — ответил Гарри, — мы говорили о вас, Эллен.

— Обо мне?

— О ком же мы можем говорить, как не о вас?

— Разве не для вас одной мы сошлись с этой шайкой Разбойников? — проговорил Дик укоризненным тоном.

— А вы в этом раскаиваетесь? — спросила она с кроткой улыбкой.

— Я этого не говорю, — отвечал молодой человек, — но мы среди этих жестоких людей — не на своем месте. Мы простые честные охотники, лесные бродяги. Жизнь, которую мы ведем, тяготит нас.

— Не об этом ли вы говорили, когда я пришла? Молодые люди молчали.

— Отвечайте откровенно, — продолжала она. — Боже мой, вам ведь известно, что и мне эта жизнь в тягость!

— Не понимаю, — сказал Гарри. — Я вам сто раз предлагал бежать, бросить человека, руки которого то и дело обагряются кровью, и вы всегда отказывались.

— Это правда, — сказала она грустно. — Увы! Хотя эти люди и преступники, тем не менее один из них мой отец.

— Вот уже два года, как мы следуем за вами, и вы всегда давали нам один и тот же ответ.

— Это случилось потому, что я надеялась, что отец мой и мои братья бросят свое преступное ремесло.

— А теперь?

— Теперь я готова следовать за вами, — ответила она просто.

— Вы говорите правду? Это голос вашего сердца, Эллен? И вы действительно согласны покинуть вашу семью и довериться нам?

— Слушайте, — ответила она печально. — В течении двух лет я много размышляла, и чем больше я размышляю, тем сильнее я сомневаюсь в том, что Красный Кедр мой отец.

— Возможно ли это? — воскликнули с удивлением охотники.

— Я ничего не могу утверждать, но в отдаленных воспоминаниях, очень туманных, сохранилось нечто, что говорит мне о том, что я вела существование, совершенно не похожее на то, которое веду теперь. Но к сожалению, я не помню ничего определенного. Я вижу перед собой точно во сне какую-то бледную женщину и господина высокого роста с гордым выражением глаз. Он берет меня на руки и целует меня, потом…

— Что же потом? — воскликнули охотники, затаив дыхание.

— Потом я вижу пламя, слышу крики, вижу кровь и больше ничего… только человека, который увозит меня на скачущей во весь опор лошади.

Проговорив это, Эллен опустила голову и закрыла лицо руками.

Наступило продолжительное молчание. Оба канадца внимательно наблюдали за девушкой. Наконец Гарри положил ей руку на плечо. Она подняла голову.

— Чего вы хотите от меня? — спросила она.

— Задать вам один вопрос.

— Говорите.

— Вы никогда не пробовали рассеять ваши сомнения, расспросив обо всем Красного Кедра?

— Один раз.

— И что же?

— Он внимательно выслушал меня. Дал мне договорить, затем, когда я умолкла, бросил на меня странный взгляд и ответил, пожав плечами: «Вы с ума сошли, Эллен. Вы были под влиянием кошмара. То, что вы рассказываете, не имеет смысла». Потом он добавил с иронией: «Мне очень жаль вас, бедное создание, тем не менее вы действительно моя дочь».

— Ну что же! — сказал Дик с убеждением, с силой ударяя прикладом своего ружья о землю. — А я скажу вам, что он солгал! Человек этот не отец вам!

— Голуби не выводят птенцов в гнезде ястреба, — добавил Гарри. — Нет, Эллен, нет, вы не дочь этого человека.

Молодая девушка встала, взяла обоих охотников за руки и, внимательно взглянув на них, проговорила:

— Я тоже так думаю. Я не знаю почему, но вот уже несколько дней тайный голос говорит моему сердцу, что человек этот не может быть моим отцом. Вот почему я, которая всегда отказывалась от ваших услуг, решила довериться вам, как людям благородным, и спросить вас, согласны ли вы помочь моему бегству?

— Эллен, — ответил Гарри очень серьезно и с большой почтительностью, — клянусь вам Богом, который слышит нас, что я и мой товарищ не колеблясь пожертвуем жизнью, защищая вас, что вы всегда будете нам сестрою и что в прерии, через которую мы теперь пойдем, чтобы достигнуть цивилизованных мест, вы будете в такой же безопасности и к вам будут относиться с таким же уважением, как если бы вы находились в соборе Квебека.

— Клянусь, что я исполню все, о чем сказал сейчас Гарри, и что вы с полным доверием можете положиться на нашу честь, — сказал Дик, подняв правую руку к небу.

— Спасибо, друзья мои, — сказала молодая девушка, — я знаю вашу честность. Я твердо верю, что вы исполните то, что обещаете.

Оба охотника поклонились.

— Когда же мы уйдем отсюда? — спросил Гарри.

— Лучше было бы воспользоваться для нашего бегства отсутствием Красного Кедра.

— Я того же мнения, — сказала Эллен. — Но, — продолжала она с некоторой нерешительностью, — я не хотела бы бежать одна.

— Объяснитесь, — сказал Дик.

— Это будет бесполезно, — перебил его с живостью Гарри, — я знаю, что вы скажете, мысль ваша хороша, Эллен, мы от всего сердца принимаем ее. Вы желаете, чтобы вам сопутствовала молодая мексиканка. Если появится возможность возвратить девушку ее семейству, которое, без сомнения, пребывает в отчаянии от того, что ее похитили, — мы это сделаем.

Эллен пристально взглянула на молодого человека, слегка покраснев при этом.

— У вас благородное сердце, Гарри, — ответила она. — Благодарю вас, что вы сумели угадать то, о чем я затруднялась сказать вам.

— Может быть, у вас есть еще какое-нибудь желание?

— Я ничего больше не желаю.

— Хорошо! Тогда приведите сюда как можно скорее вашу подругу, и когда вы возвратитесь, мы будем готовы. Гамбусинос спят, Красный Кедр отсутствует, и нам нечего опасаться. Только торопитесь: на восходе солнца мы должны быть уже настолько далеко отсюда, чтобы находиться в безопасности от преследователей, которые без сомнения бросятся за нами тотчас же, как только будет замечено ваше бегство.

— Мне понадобится всего несколько минут, — сказала девушка, скрываясь за деревьями.

Тем временем донья Клара, следуя совету своей подруги, старалась заснуть, но старания ее были напрасны. Во власти страха и надежды, она ни на минуту не могла сомкнуть глаз. Она прислушивалась ко всем звукам, раздававшимся в ночной тишине, и старалась в окружавшем ее мраке рассмотреть, что за тени мелькали время от времени между деревьев. Эллен нашла ее бодрствующей и готовой к путешествию.

Приготовления к побегу молодых девушек были непродолжительны; они взяли с собой только самое необходимое. роясь в старом сундуке, в котором Красный Кедр и его семейство хранили свои одежды, Эллен нашла маленькую шкатулочку палисандрового дерева с серебряной инкрустацией, с которой скваттер обыкновенно никогда не расставался. Но на этот раз он, очевидно, не счел необходимым брать ее с собой.

Молодая девушка с минуту рассматривала шкатулку; она была заперта. Движимая каким-то безотчетным, но очень сильным чувством, Эллен спрятала шкатулочку у себя на груди.

— Пойдемте, — сказала она донье Кларе.

— Пойдемте, — ответила та коротко, хотя сердце ее сильно билось, и обе девушки, взявшись за руки, вышли из хижины.

Они на цыпочках пересекли поляну и направились к тому месту, где их ждали канадцы. Гамбусинос, растянувшись у костра, не пошевелились; они спали крепким сном.

Охотники, со своей стороны, сделали все необходимые приготовления к побегу. В то время, как Дик повел четырех самых резвых верховых лошадей к реке, Гарри бросил в реку все седла и уздечки остальных всадников, и они были тотчас же унесены течением. Канадец предусмотрительно рассудил, что всадникам понадобится немало времени для того, чтобы сделать новый запас упряжи, а этого им только и было нужно.

Девушки подошли к берегу реки в ту минуту, когда Дик и Гарри заканчивали седлать лошадей. Они быстро вскочили на своих коней, канадцы разместились по бокам, и вся четверка всадников вошла в реку. К счастью, река была неглубока, и лошади переплыли Рио-Хилу без больших затруднений. Было около одиннадцати часов вечера, когда беглецы ступили на берег. Когда они, скрывшись в высокой траве, решили, что их не увидят с острова, они остановились, чтобы дать отдохнуть лошадям.

— Воспользуемся теми нескольким часами ночи, которые имеются в нашем распоряжении, и отправимся дальше, — тихо сказал Гарри.

— Наше отсутствие не будет замечено до восхода солнца, — сказал Дик. — Пока нас будут искать по острову, пока раздобудут седла для лошадей, пройдет добрых двенадцать или даже четырнадцать часов, которыми мы и воспользуемся, чтобы удалиться от острова на возможно большее расстояние.

— Это так, но прежде всего нам нужно выбрать путь, куда именно ехать, — возразил на это Гарри.

— О, что касается этого, — сказала Эллен, — то мы поедем на северо-запад.

— Отлично, — сказал охотник. — В сущности, направление безразлично для нас, лишь бы нам ехать, не теряя времени. Но почему нам избрать именно северо-западное направление, а не другое?

— Потому, — ответила она, — что друг, которого вы знаете, индейский вождь, служивший нашему отряду проводником, покинул лагерь раньше нас, чтобы предупредить своих воинов и чтобы заручиться для нас подкреплением на случай неприятельского нападения.

— Хорошо придумано, — сказал охотник. — А теперь в путь, не щадя лошадей. От скорости их бега будет зависеть наша свобода.

И маленький отряд с быстротою стрелы, пущенной из лука, помчался по равнине, держась, как было решено, северо-западного направления.

Вскоре все четверо скрылись во мраке ночи, конский топот затих, и все погрузилось в прежний покой.

На острове гамбусинос спали мирным сном.

ГЛАВА IX. Среди развалин храма ацтеков

Возвратимся теперь к Валентину и его товарищам. Шестеро всадников продолжали мчаться по направлению к горам. Около полуночи они остановились возле огромной гранитной глыбы, печально и одиноко поднимавшейся в прерии. -Здесь, — сказал коротко Сын Крови, и, говоря это, он слез с лошади. Товарищи последовали его примеру. Валентин вопросительно оглянулся вокруг.

— Если мои предположения справедливы, — сказал он, — то вашим жилищем должно быть орлиное гнездо.

— Или ястребиное, — сказал глухо Сын Крови. — Подождите несколько секунд. — С этими словами он зашипел, словно очковая змея.

Вдруг, точно по волшебству, гранитная глыба осветилась до самой вершины, и колеблющиеся факелы, быстро замелькав со всех сторон, стали спускаться сверху вниз с необыкновенной быстротой. Удивленные пришельцы, прежде чем они могли опомниться, были окружены полусотней человек в странных костюмах, со зловещими лицами, которым красноватый свет факелов придавал еще более мрачный характер.

— Это мои люди, — заметил Сын Крови.

— Гм!.. — проговорил Валентин. — Это довольно грозная армия.

— Да, — отвечал Сын Крови, — потому что все эти люди мне преданы. Я неоднократно имел возможность испытать их привязанность ко мне, по одному моему знаку они готовы пожертвовать жизнью.

— О-о! — сказал на это охотник. — Человек, который может так говорить, должен считать себя очень сильным, в особенности если он преследует благородные цели.

Сын Крови не ответил ничего и отвернулся.

— Где Шоу? — спросил он.

— Я здесь, кабальеро, — ответил тот, кого он назвал.

— Как! — воскликнул Валентин. — Это Шоу, сын Красного Кедра?

— Да. Не я ли спас ему жизнь, когда брат захотел его убить? С этого времени он стал моим другом. А теперь, — добавил он, — идите вперед, вы будете моими гостями, я покажу вам мое жилище. Займитесь лошадьми, Шоу.

Молодой человек молча поклонился. Путники последовали за Сыном Крови. Тот стал подниматься по склону скалы, освещенной факелами, которые несли люди, шедшие впереди. Подъем был труден, хотя под массой древесных корней и под сплетавшимися лианами, покрывавшими склон этой горы, можно было различить ступени лестницы.

Путешественники были до крайности удивлены всем виденным. Только Валентин и Курумилла демонстрировали полнейшее равнодушие, которое навело их проводника на глубокие размышления. Преодолев приблизительно четверть пути от подножия до вершины горы, Сын Крови остановился перед входом, сделанным в скале человеческими Руками. Из этого входа тонкой нитью пробивался свет.

— Вы, вероятно, не ожидали, сеньоры кабальеро, — сказал Сын Крови, обернувшись к своим спутникам, — встретить на Диком Западе нечто вроде замка-крепости, подобного тому, который теперь перед вами.

— Признаюсь, — сказал Мигель, — это кажется мне очень странным.

— О, друзья мои, память ваша, кажется, изменяет вам, — сказал Валентин с улыбкой. — Эта гора, если я не ошибаюсь, не что иное, как развалины древнего теокали 19.

— Вы правы, — сказал Сын Крови с неудовольствием, которое тщетно старался скрыть. — Я устроил свою резиденцию в старом ацтекском храме.

— Их здесь много, — продолжал Валентин, — история гласит, что ацтеки остановились здесь, прежде чем завладели окончательно Анауакским плоскогорьем 20.

— Для иностранца, дон Валентин, — заметил Сын Крови, — вы очень хорошо знаете историю этого края.

— Совершенно верно, кабальеро. И ее обитателей, — добавил охотник.

Они вошли в отверстие скалы и очутились в огромном зале с белыми стенами и скульптурными украшениями, которые, как заметил Валентин, должны были относится к эпохе ацтеков.

Бесчисленное множество факелов, воткнутых в железные крюки, вбитые в стены, разливало волшебный свет по залу. Сын Крови с манерой человека, которому до тонкости известно светское обращение, стал принимать своих гостей в своем необыкновенном доме. Не прошло и нескольких минут после того, как охотники вошли в зал, как их уже угощали обедом, который хотя и был сервирован в прерии, но, тем не менее, не оставлял желать лучшего в отношении тонкости блюд и порядка, в котором их подавали.

Появление Шоу невольно пробудило в душе Валентина скрытое недоверие к хозяину дома, и тот со своим знанием людей и своей проницательностью не преминул это заметить. Он тут же решил для себя уничтожить это недоверие откровенным объяснением с охотником. Что касается Курумиллы, то индеец, по обыкновению, с аппетитом ел, не произнося ни слова, хотя и не пропустил ничего из того, что говорилось вокруг него, и внимательно, до мельчайших подробностей осмотрел помещение, в котором он находился.

Когда обед был окончен, по данному Сыном Крови знаку товарищи его мгновенно скрылись в глубине зала и растянулись на охапках сухих листьев, служивших им постелью.

Охотники остались с хозяином одни, и только Шоу по знаку хозяина остался на своем месте. В продолжение нескольких минут все молчали и курили. Наконец Сын Крови отбросил далеко от себя окурок и заговорил:

— Сеньоры кабальеро, — сказал он откровенным тоном, очень понравившимся его собеседникам. — Все, что вы видите здесь, изумляет вас, я это понимаю. Тем не менее все объясняется очень просто: люди, которых вы видели перед собой, принадлежат ко всем индейским племенам, которые кочуют по прериям. Среди них только один белый — это Шоу. Если дон Пабло потрудится вспомнить, он скажет вам, что этот человек был найден с кинжалом в груди лежащим посреди одной из улиц Санта-Фе и был спасен мною.

— Действительно, — сказал молодой человек, — отец Серафим и я подобрали несчастного, не подававшего уже признаков жизни, и только вам одному удалось добиться того, чтобы он очнулся.

— Остальные мои товарищи очутились здесь примерно так же. Изгнанные из своего племени, избегающие смерти от рук своих врагов, они укрылись у меня. Есть еще один вопрос, который я желал бы осветить, чтобы все было ясно между нами и чтобы вы испытывали ко мне полное доверие.

Присутствующие поклонились в знак согласия, только один Валентин запротестовал.

— К чему это? — сказал он. — У каждого есть какая-нибудь тайна, кабальеро. Нам нет надобности знать вашу. Между нами существует самая прочная связь, которая только в состоянии соединить людей — общая ненависть к одному и тому же человеку и желание должным образом наказать его. Что же еще нам нужно?

— Простите, в прериях, как и в цивилизованных городах, — ответил Сын Крови, — существует обыкновение узнавать, кто те люди, с которыми случай свел вас. Я настаиваю на том, чтобы вы знали это, а также то, из кого состоит отряд, имеющийся в моем распоряжении, который действительно представляет собою значительную силу и служит мне в прерии вместо полиции. Да, выброшенный обществом из его среды, я поставил себе цель отомстить ему, преследуя и уничтожая степных разбойников, которые грабят путешественников. Это тяжелая обязанность, уверяю вас, потому что число этих негодяев на Диком Западе быстро растет, но я веду с ними беспощадную войну и, с помощью Божьей, буду продолжать ее непрерывно.

— Я уже слышал о том, что вы сейчас нам сказали, — ответил Валентин. — Дайте мне вашу руку, друг, чтобы я мог от души ее пожать, — добавил он. — Человек, который таким образом понял и исполняет в жизни свои обязанности, может быть только натурой избранной, и я всегда буду рад считаться одним из ваших друзей.

— Благодарю, — ответил с волнением Сын Крови, — благодарю вас за эти слова, они вполне вознаграждают меня за многие неприятности, а также и за обманутые надежды. Теперь знайте, сеньоры кабальеро, я отдаю людей, которые мне преданы, в полное ваше распоряжение. Делайте с ними что хотите, я покажу им пример повиновения.

— Послушайте, — сказал Валентин после минутного размышления, — мы имеем дело с выдающимся разбойником, главное оружие которого — хитрость, и победить его мы можем только хитростью. В прерии совсем не трудно напасть на след большого отряда. У Красного Кедра глаза ястреба и собачье чутье. Чем больше нас будет числом, тем меньше у нас будет шансов захватить его.

— Так что же делать, друг мой? — спросил дон Мигель.

— А вот что, — сказал Валентин. — Окружить его кольцом, чтобы он не мог вырваться, предварительно заручившись помощью индейцев. Но, конечно, необходимо, чтобы наши союзники действовали самостоятельно до тех пор, пока нам не удастся так обложить негодяя, что он будет вынужден сдаться.

— Ваш план хорош, хотя выполнение его и трудно, и опасно.

— Не настолько, как вы это предполагаете, — возразил Валентин с горячностью. — Выслушайте меня. Завтра на восходе солнца мы с Курумиллой отправимся по следам Красного Кедра и, клянусь вам, мы его найдем.

— Хорошо, — сказал дон Мигель, — а потом что?

— Подождите. В то время, как один из нас останется сторожить разбойника, другой пойдет предупредить вас о том, где именно он находится. А вы тем временем позаботитесь о союзниках-индейцах и будете в состоянии захватить медведя в его берлоге.

— Да, — сказал Сын Крови, — план этот прост и поэтому он должен удастся. Хитрость против хитрости — и только.

— Но почему же, — возразил генерал Ибаньес, — и нам не отправиться его выслеживать?

— А потому, генерал, что хотя вы и в высшей степени храбры, но вы — солдат, то есть не сумеете выдержать тягости индейской войны, которую предстоит нам вести, войны засад и измен. Вы и ваши товарищи — люди испытанной храбрости, но именно этой храбростью вы можете быть нам скорее вредными, чем полезными, благодаря вашему незнанию края, в котором мы находимся, и обычаев тех людей, с которыми нам придется сражаться.

— Это справедливо, — сказал дон Мигель, — друг наш прав, пусть он поступает по своему усмотрению. Я убежден, что он достигнет цели.

— Я тоже убежден в этом! — воскликнул Валентин с уверенностью. — И вот именно потому-то я и желаю иметь свободу действий.

— Да, — сказал генерал, — в такой серьезной борьбе, как наша, и с тем лукавым человеком, с которым мы будем иметь дело, ничего не следует упускать из виду. Я смиряюсь со своим бездействием. Поступайте как знаете, дон Валентин. — Позвольте! — воскликнул дон Пабло пылко. — То, что вы, отец, и вы, генерал, согласны остаться здесь, — это я еще понимаю. В ваши годы, с вашими привычками, вы мало способны вынести жизнь, которую вам предстояло бы вести, но я молод, я силен, я закален и с давних пор самим Валентином приучен к лишениям жизни в прерии. Речь идет о спасении моей сестры, ее хотят отнять у похитителя, и я должен присоединиться к тем, кто решил его преследовать. Валентин бросил на говорившего ласковый взгляд.

— Пусть будет по-вашему, — сказал он, — вы отправитесь с нами, дон Пабло. Этим я закончу ваше посвящение в жизнь прерии.

— Благодарю вас, мой друг, благодарю! — воскликнул радостно молодой человек. — Вы снимаете с моей души большую тяжесть. Бедная сестра! Я буду способствовать ее освобождению!

— Есть еще один человек, которого вы должны взять с собой, дон Валентин, — сказал Сын Крови. — Но почему же?

— Потому, — возразил тот, — что тотчас же после вашего отъезда я также уеду, чтобы объехать индейские селения, а необходимо, чтобы в нужную минуту мы могли соединиться.

— Да, но как это сделать?

— Шоу поедет с вами.

Хитрые глаза молодого человека сверкнули радостью, но лицо его осталось совершенно спокойным.

— Как только вы нападете на след, вы пошлете Шоу, который хорошо знает местонахождение моих убежищ, чтобы он известил меня об этом. Будьте спокойны — где бы я ни находился в это время, он отыщет меня.

— Да, — лаконично подтвердил сын скваттера. Внимательно взглянув на него, Валентин обернулся к Сыну Крови.

— Пусть будет по-вашему, мы возьмем его с собой, — сказал он, — или я очень ошибаюсь, или этот молодой человек сильнее заинтересован в успехе нашего предприятия, чем мы это предполагаем, и мы можем вполне положиться на него.

Шоу покраснел и опустил голову.

— А теперь, — сказал Сын Крови, — уже поздно, до утра осталось не более четырех часов. Мне кажется, мы вполне пришли к соглашению, и поэтому мы отлично сделаем, если предадимся отдыху; мы не знаем, что ожидает нас завтра.

— Да, давайте ляжем спать, — сказал Валентин, — я рассчитываю отправиться в путь с рассветом;

— Лошади ваши будут готовы.

— Дайте им отдохнуть, нам их не нужно, лучше идти по следу пешком.

— Вы правы. Пешему все дороги доступны. Обменявшись еще несколькими словами, каждый из собеседников поднялся с места с тем, чтобы лечь на подстилку из сухих листьев.

Дон Мигель горячо сжал руку Валентина и со слезами в голосе проговорил:

— Друг, возвратите мне мою дочь!

— Я возвращу вам ее, — ответил охотник с волнением, — или умру!

Асиендадо уже сделал несколько шагов, чтобы удалиться, но быстро возвратившись, он сказал французу сдавленным голосом.

— Берегите моего сына!

— Не беспокойтесь, мой друг, — ответил охотник. Дон Мигель горячо пожал руку охотника, вздохнул и отошел.

Несколько минут спустя в зале все спали, кроме часовых, которым было поручено охранять покой всех обитателей развалин храма ацтеков.

ГЛАВА Х. Белая Газель

Предложение скваттера было слишком выгодным, чтобы бандиты могли колебаться, принять ли его, и вот по какой причине. Несколько лет тому назад в прерии появился человек, имевший в своем распоряжении отряд из шестидесяти людей необыкновенной храбрости. Он объявил разбойникам войну не на жизнь, а на смерть, и этим почти совершенно лишил их возможности продолжать прежнее ремесло.

Человек этот сделался защитником караванов, проходивших по прерии, и покровителем трапперов и охотников, которых бандиты не могли теперь грабить без того, чтобы на них, в свою очередь, не напал неизвестный доброжелатель со своим отрядом. Такое существование для них стало невыносимым, им надо было во что бы то ни стало избавиться от него. К сожалению, у разбойников до сих пор не было возможности нанести противнику решительный удар, чтобы сбросить с себя тяжелый гнет, возложенный на них Сыном Крови. А потому, как мы уже сказали, они не колеблясь приняли предложение Красного Кедра. Разбойники знали скваттера уже много лет, он даже некоторое время был их главарем. Шайка их состояла тогда из пятидесяти человек, а теперь, благодаря частым нападениям на нее Сына Крови, преследовавшего ее как дикого зверя, в ней осталось всего десять человек, да и те уже промышляли больше охотой и довольствовались редкими нападениями на одиноких путешественников, которых злой рок приводил в окрестности их логовища. Совершенно преобразившись благодаря переодеванию в костюмы индейцев, они стали неузнаваемы, и те немногие путники, которым удавалось ускользнуть из их рук, оставались в твердом убеждении, что они были ограблены краснокожими. Благодаря этому переодеванию разбойники могли не только считать себя в безопасности, но даже доставлять награбленное добро на продажу в города. Мы сказали, что шайка разбойников состояла из десяти человек — мы ошиблись: в числе этих Десяти была женщина. Это была девушка двадцати лет, не более, с тонкими чертами лица и большими черными глазами, высокая и стройная. Она выделялась среди этих людей, не имевших ни чести ни совести, своим выдающимся умом, безупречной храбростью и железной силой воли. Разбойники обожали ее, сами не отдавая себе в том отчета. Они безропотно сносили малейшие ее капризы и были готовы, чтобы угодить ей, по одному знаку ее розовых пальчиков пожертвовать жизнью.

Она была их кумиром.

Молодая девушка как нельзя лучше сознавала свою неограниченную власть над страшными опекунами и пользовалась ею при любых обстоятельствах без всякого сопротивления с их стороны. Индейцы, в свою очередь очарованные изяществом, живостью и другими симпатичными чертами характера молодой девушки, прозвали ее Voky Vokammast — Белая Газель. Прозвище это настолько ей подошло, что так за ней и осталось. Она была одета в невероятно странный и эксцентричный костюм, который вполне гармонировал с решительным, но вместе с тем мягким и мечтательным выражением ее лица. Костюм этот состоял из широких шаровар наподобие турецких; стянутых у колен бриллиантовыми подвязками сапог из оленьей кожи, с тяжелыми серебряными шпорами, сидевших как нельзя лучше на ее маленьких хорошеньких ножках; двух пистолетов и кинжала на поясе, стягивавшем ее стройную талию; куртки лилового тисненого бархата, расшитой на груди бриллиантами; сарапе ярких цветов, застегнутого у ворота рубиновой пряжкой, и широкой шляпы-панамы с орлиным пером, из-под которой в беспорядке ниспадали на плечи черные как смоль кудри. Они были так длинны, что, если бы девушка не подобрала их лентой, они доходили бы до полу.

Когда Красный Кедр прибыл к разбойникам, девушка спала. Бандиты имели привычку ничего не предпринимать, не заручившись предварительно ее одобрением.

— Красный Кедр — человек, которому мы вполне можем доверять, — сказал Сандоваль, обсудив предварительно с бандитами все обстоятельства дела. — Но мы не может дать ему ответа, не посоветовавшись раньше с нашей ниньей 21.

— Это правда, — подтвердил другой. — А потому — не лучше ли нам теперь, оставив все споры, последовать примеру Красного Кедра и заснуть.

— Это справедливо, — сказал один из разбойников, носивший прозвище Урс, человек маленького роста, с вульгарным лицом, серыми глазами и ртом, доходившим до ушей; когда разбойник этот смеялся, он демонстрировал два ряда широких белых и острых, как у хищного зверя, зубов.

Остальные бандиты тотчас же согласились на это предложение, и через несколько минут в гроте воцарилась глубокая тишина, так как обитатели ее, совершенно уверенные в своей безопасности, спали спокойным сном.

Как только забрезжил свет, Красный Кедр открыл глаза, расправил свои члены и поднялся с жесткого ложа, на котором лежал, с намерением походить немного, чтобы восстановить кровообращение.

— Уже встали! — сказал Сандоваль, выходя с сигарой в зубах из одного из углублений грота, служивших разбойникам спальнями.

— By God! В моей постели не было решительно ничего настолько привлекательного, чтобы она могла удержать меня на более долгое время, — ответил с улыбкой Красный

— Ба-а! — сказал Сандоваль. — Уж не взыщите! — Да я и не жалуюсь, — возразил тот, увлекая своего собеседника к выходу. — А теперь, компадре, ответьте мне:

что решили вы относительно моего предложения? У вас, надеюсь, было достаточно времени для размышления. Cascaras! Да тут и не над чем долго размышлять. Сразу видно, что это дело верное.

— Так вы принимаете мое предложение? — сказал Красный Кедр с видимой радостью. — Если б это зависело от меня, то это не составило бы ни малейшего затруднения, но…

— В чем дело, caspita!..

— Вы знаете, что такое «но» есть во всяком деле, — ответил Сандоваль.

— Это правда. Говорите, что такое?

— Ах, Боже мой, ничего особенного — просто надо сказать об этом нинье.

— Это так, я об этом и не подумал.

— Вот видите.

— By God! Она примет предложение.

— Я также убежден в этом, но все же необходимо ей сказать о вашем предложении.

— Прекрасно. Так сообщите лучше вы сами ей об этом, а я пока пойду настреляю какой-нибудь дичи на завтрак. Согласны?

— Отлично.

— Так я могу на вас рассчитывать?

— Да.

— Так до скорого свидания.

С этими словами Красный Кедр перекинул ружье через плечо и, позвав свою собаку, вышел из грота.

Оставшись один, Сандоваль решил немедленно приступить к выполнению возложенного на него поручения.

— Этот дьявол Красный Кедр, — пробормотал он при этом, — по-прежнему робок с женщинами и не умеет с ними говорить; сразу видно, что он никогда не вращался в приличном обществе.

— Здравствуйте, Сандоваль, — раздался вдруг мягкий, чистый и мелодичный голос, и Белая Газель с дружеской улыбкой ласково хлопнула старого разбойника по плечу. Девушка была действительно очаровательным созданием. На ней был надет тот костюм, который мы уже описали, но на этот раз в руках у нее был карабин с серебряной насечкой.

Посмотрев на нее несколько минут с глубоким восхищением, Сандоваль ответил растроганным голосом:

—Здравствуй, нинья. Хорошо ли ты провела ночь?

— Как нельзя лучше, я чувствую себя сегодня безумно веселой.

— Тем лучше, дочка, тем лучше, так как я должен представить тебе старого приятеля, который сгорает от желания тебя видеть.

— Я знаю, о ком вы говорите, отец, — ответила молодая девушка, — я вчера не спала, когда он пришел, а даже если бы я спала, шум, который вы производили, непременно разбудил бы меня.

— Так ты слышала наш разговор?

— От слова до слова.

— И каково же твое мнение?

— Прежде чем мне ответить вам, скажите, кто те люди, на которых мы должны напасть?

— Разве ты их не знаешь?

— Раз я спрашиваю, то, стало быть, я их не знаю.

— Это, кажется, мексиканцы.

— Но какие это мексиканцы?

— Право не знаю. Не все ли равно?

— Так послушайте внимательно теперь то, что я скажу, — продолжала Белая Газель. — Красный Кедр — человек, которому я положительно не доверяю. Он всегда имеет обыкновение преследовать какие-то темные цели, скрытые от его сообщников, которые только служат ему ступенями для достижения этих целей, и он бросает их тотчас же, как только они перестанут быть ему нужными. Дело, которое Красный Кедр предлагает вам, на первый взгляд великолепное, но если пораздумать, то окажется, что оно не только не принесет нам прибыли, но может, напротив, навлечь на нас множество неприятностей и поставить нас в безвыходное положение.

— Так твое мнение — отказаться?

— Я этого не говорю. Но я хочу знать, что именно вы намерены делать и каковы наши шансы на успех.

Во время этого разговора остальные бандиты вышли из своих каморок и, окружив собеседников, с живейшим интересом следили за этой беседой.

— Право, дорогое дитя, я не знаю, что еще сказать, — ответил Сандоваль. — Когда вчера вечером Красный Кедр говорил нам об этом деле, оно показалось нам превосходным, но, если оно тебе не нравится, мы откажемся от него. Перестанем говорить о нем, вот и все.

— Вы всегда так, Сандоваль, с вами невозможно спорить. При малейшем возражении вы сердитесь и не желаете выслушивать доводы, которые вам представляют.

— Я не сержусь, дитя мое, я говорю только то, что есть на самом деле. Впрочем, вот и сам Красный Кедр, объяснись с ним сама.

— Объяснение наше будет кратким, — сказала на это молодая девушка.

Она обернулась к скваттеру, который в эту минуту входил в грот, неся на плечах великолепного оленя, которого он убил.

— Ответьте мне только на один вопрос, Красный Кедр, — сказала ему девушка.

— Хоть на двадцать, если вам это будет приятно, очаровательная Газель, — ответил разбойник с вымученной улыбкой, сделавшей его лицо отвратительным.

— Нет, одного будет достаточно. Кто те люди, с которыми вы имеете дело?

— Мексиканское семейство.

— Я спрашиваю вас, что это за семейство?

— Это семейство Сарате, оно одно из самых влиятельных в Новой Мексике.

При этом ответе яркая краска мгновенно залила лицо девушки и она обнаружила видимое волнение.

— Я также намерен наконец покончить с этим демоном Сыном Крови, — добавил разбойник, от которого не укрылось волнение девушки, — мы все довольно от него натерпелись.

— Хорошо, — сказала она со все возраставшим волнением.

Разбойники с тревогой и удивлением смотрели на молодую девушку.

Наконец, сделав над собой усилие, Газель овладела собой настолько, чтобы казаться хладнокровной, и, обернувшись к разбойникам, сказала прерывающимся голосом, который явно обнаруживал ее сильное душевное волнение:

— Это изменяет обстоятельство дела. Сын Крови — наш заклятый враг. Если бы я знала это с самого начала, я не противилась бы этому предприятию.

— Итак?.. — осмелился спросить Сандоваль.

— Я нахожу, что мысль эта великолепна, и чем скорее мы возьмемся за ее воплощение в жизнь, тем лучше.

— Отлично! — воскликнул Красный Кедр. — Я был уверен, что нинья поддержит меня. Газель улыбнулась ему.

— Кто поймет женщину? — пробормотал Сандоваль себе под нос.

— А теперь, — добавила молодая девушка с необычайным оживлением, — поспешим с нашими приготовлениями к отъезду, нам нельзя терять ни минуты.

— Caspita! Я счастлив, что у нас наконец будет дело, — сказал Урс, разрезая на части тушу принесенного Красным Кедром оленя, — а то мы уже начали покрываться плесенью в этой сырой норе.

Разбойники стали быстро готовиться к походу. Позавтракав, они убрали циновки, разгораживавшие грот, и, вооружившись рычагами, приподняли огромный камень, служивший крышкой погребу, и сложили в этот погреб все ценное имущество, после чего снова завалили его камнем. Сделав это, бандиты сбросили в пропасть дерево, заменявшее им мост, а под конец, завалив также вход в пещеру хворостом, сами направились к другому выходу. Им понадобилось полчаса ходьбы, чтобы по темным подземным коридорам выйти в ущелье, где мирно паслись их лошади, пощипывая дикий горох и древесные побеги.

Здесь разбойники сели на своих лошадей и двинулись в путь.

Отстав немного от своих товарищей, Белая Газель приблизилась к Красному Кедру. Взглянув на него с каким-то странным выражением в глазах, он положила ему на плечо свою миниатюрную ручку и проговорила тихим, смущенным голосом:

— Скажите мне, Красный Кедр, вы питаете вражду именно к дону Мигелю Сарате, отцу дона Пабло, не так ли?

— Да, сеньорита, — ответил тот, притворившись удивленным этим вопросом. — Зачем вам нужно знать это?

— Просто так, — ответила она, пожав плечами, — мне пришла в голову одна мысль… — и, пришпорив свою лошадь, которая, взбешенная этим, поднялась на дыбы, она нагнала остальных всадников.

— Что заставляет ее так интересоваться доном Пабло Сарате? — задал себе вопрос Красный Кедр, оставшись один.

— Надо будет узнать это. Может быть, это пригодится мне для… — И по губам разбойника пробежала зловещая улыбка. Обернувшись в сторону скакавшей девушки, он добавил.

— Ты думаешь, что тайна твоя хорошо скрыта! Бедная дурочка, — я скоро ее узнаю.

ГЛАВА XI. Апачи

Отряд молча проезжал по одной из тех местностей, вид которых внушает понимание безграничного всемогущества Творца и погружает душу в сладостные мечтания. Свежее осеннее утро как нельзя более благоприятствовало путешествию. Солнце, медленно поднимавшееся на горизонте, изливало свою живительную теплоту на всю природу, точно улыбавшуюся ему. Когда вы бросали взгляд на долины, они казались испещренными белыми и серыми пятнами; склоны холмов были уже обнажены и сохранили только несколько увядших растений с семенами вместо цветов. На полях растительность уже пожелтела и по ним, словно движущиеся черные точки, мелькало несколько одиноких бизонов. Вершина горы Медвежьей Лапы была покрыта легким слоем снега. Вороны и желтогрудки описывали в воздухе большие круги, а бизоны, лоси и каменные бараны сновали по всем направлениям, оглашая окрестности громкими криками. Разбойники, нечувствительные к красоте пейзажа, скакали к селению племени Бизонов, вождем которого был Станапат. Они постепенно приближались к Рио-Хиле, еще невидимой, но течение которой ясно обрисовывалось густым туманом, величественно поднимавшимся над нею, и сквозь этот туман просвечивали лучи солнца, становившиеся все более и более жгучими.

В полдень отряд сделал привал, но он был короток, так как Красный Кедр и в особенности Белая Газель желали продолжать путь без замедления. Спустившись с довольно высокого холма, отряд оказался на берегу Рио-Хилы. Странное зрелище представилось тогда их глазам. На обоих берегах реки видны были толпы индейцев, метавшихся и жестикулировавших в каком-то необычайном волнении. Селение этих индейцев виднелось на небольшом расстоянии от реки на невысоком холме и имело, по обычаю всех индейских селений, вид крепости. Увидав приезжих, индейцы не только не подумали скрыться от них, но по прямой линии мелкими шагами и в полном порядке двинулись на них, размахивая оружием и издавая неистовый вой.

— Карамба! — воскликнул Сандоваль. — Индейцы, кажется, не в особенно хорошем расположении духа. Мы, пожалуй, поступаем неблагоразумно, что приближаемся к ним, — судя по тому, как они нас приветствуют, они с нами могут сыграть плохую шутку, а потому нам лучше держаться настороже.

— Ба-а! Положитесь на меня, я все беру на себя, — с уверенностью возразил на это Красный Кедр.

— Тем лучше для нас, компадре, — сказал Сандоваль, — делайте как знаете, я не стану ни во что вмешиваться. Carai я слишком хорошо знаю этих дьяволов, чтобы совать нос в их дела.

— Отлично, так не беспокойтесь об остальном. Красный Кедр дал знак, чтобы разбойники остановились. Те повиновались, с нетерпением ожидая, что будет дальше, и решив про себя с эгоизмом, отличающим этих негодяев, при любом повороте событий оставаться безучастными зрителями.

Скваттер с полнейшим хладнокровием снял с себя бизоний плащ и, размахивая им перед собой, поскакал галопом навстречу апачам. Те, увидев, что незнакомцы остановились, держа ружья наготове, и что один из них едет к ним парламентером, на что указывал развевающийся плащ, с минуту оставались в нерешительности. Затем они столпились и, видимо, стали совещаться друг с другом. После короткого совещания от их толпы отделились двое, которые стали приближаться к разбойникам, в свою очередь развевая плащами. В десяти шагах от Красного Кедра они остановились.

— Чего желает брат мой от воинов моего племени? — высокомерно спросил один из индейцев. — Разве ему не известно, что между бледнолицыми и краснокожими вырыт топор войны, или, может быть, он сам принес нам свой скальп, чтобы нам не трудиться снимать его?

— Брат мой вождь? — невозмутимо ответил вопросом на вопрос скваттер.

— Я — вождь, — ответил индеец. — Сыны мои зовут меня Черным Котом.

— Прекрасно, — продолжал Красный Кедр. — Я сейчас отвечу моему брату. Я знаю, что топор войны вырыт между великими сердцами Дикого Запада — Сыном Крови и апачами. Что касается моих волос, то я имею слабость страшно дорожить ими, несмотря на пробивающуюся в них седину, и потому я не имею ни малейшего намерения допускать, чтобы их с меня сняли.

— В таком случае, со стороны моего брата неблагоразумно было прийти сюда для того, чтобы сдаться.

— Это мы узнаем впоследствии. Желает ли брат мой выслушать предложения, которые мне поручено ему сделать.

— Пусть брат мой говорит, но пусть он будет краток — братья мои теряют терпение.

— То, что я желаю сообщить, касается исключительно Черного Кота.

— Уши мои открыты.

— Я пришел предложить моему брату помощь мою и моих товарищей, одиннадцати лучших стрелков всей прерии. У костра совета я сообщу вождям, что мы можем сделать для того, чтобы избавить их от непримиримого врага — Сына Крови.

— Сын Крови — трусливая собака, — ответил вождь, — жены индейцев презирают его. Брат мой говорил хорошо, но у бледнолицых лживые языки. Какое доказательство брат мой представит мне, чтобы убедить меня в искренности своих слов.

— А вот какое, — сказал скваттер, приблизившись к индейцу почти вплотную. — Я тот, кого зовут Красным Кедром, Охотником За Скальпами.