Он заплатил 9,99 доллара за обед, и мы покинули ресторан. На улице мы обменялись поцелуями и расстались. Заранее страдая, что спать придется одной, я опустила в прорезь автомата пятьдесят центов и получила журнал «Плейдей».
Так местные староверы называют раскопки, — пояснил Приходько. — Они вообще землю не трогают — не сеют, не пашут… Живут охотой, рыбалкой, грибами да ягодами…
Посасывая Йоркские мятные конфетки, я увидела, что дверь номера 127 открывается. Мой пульс учащенно забился. Брэнд вышел в коридор и направился к автостоянке. Со стоянки он отъехал на взятой напрокат машине золотистого цвета. Я последовала за ним.
«Жили, — подумал Горст и вздрогнул. — Господи, неужели это я их всех прикончил?! Господи, да что же это такое со мной?! Может, я уже и не человек? Проклятое наваждение! Проклятая икона!»
Он проехал через Санта-Барбару в Монтесито, свернул к побережью и остановился у «Билтмор» — самой лучшей местной гостиницы.
У входа в гостиницу он отдал ключи от автомобиля швейцару. Я поставила машину на улице напротив дамбы. Пляж был погружен в темноту, слышался шорох набегавших на песчаный берег волн, в океане мерцали огоньками нефтяные платформы. Воздух был пропитан солью. По пути к гостинице я обратила внимание на хороший покрой одежды людей, выходивших из двери. Брэнд в своей кашемировой куртке пришелся бы здесь ко двору. На мне была выцветшая рубашка Джесси фирмы «Пендлетон». А мои собственные вельветовые брюки протерлись на коленях. Я решила выдать себя за эксцентричную сочинительницу романов. Или за лесоруба.
Понять тайный смысл размышлений председателя Горста можно было, только если знать о любопытной встрече, которая состоялась неделю назад на охотничьей заимке, в том месте, где река Сурожка отделяется в виде притока от основного русла — полноводной Неренги.
В сиянии электрического света я ступила на пол, крытый терракотовой плиткой и потертый множеством подошв из итальянской кожи. В холле с огромными окнами, выходящими на океан, играл пианист из джаз-банда. Я села в кресло, демонстрируя окружающим полное безразличие или нетерпеливое ожидание Эрнеста Хемингуэя, и попыталась незаметно отыскать глазами Брэнда.
— Привет, можно предложить вам какой-нибудь напиток?
Проводник, которого нанял Горст, на второй день пути все‑таки обнаружил тщательно спрятанную десятилитровую флягу со спиртом, зверски напился, свалился за борт и утонул. Пришлось Горсту организовать незапланированную стоянку — но не за тем, чтобы искать труп, а чтобы отправить верного Никиту Разумнова в ближайший поселок за новым проводником.
Официантка обладала жизнерадостным сопрано. Я заказала колу. Девушка согласно кивнула и двинулась к барной стойке. Вдруг путь ей преградил мужчина с лицом, напоминающим охотничий нож. На плечи мужчины ниспадали кудрями белокурые волосы, что, впрочем, не делало его женоподобным. В черном костюме и при темно-русой бородке он был скорее похож на рок-звезду или на Джорджа Армстронга Кастера. Черные глаза напоминали о непреходящем наркотическом кайфе. В руке он держал пивную бутылку с длинным горлышком.
Официантка позволила ему пройти. Он, как плохо настроенная электрогитара, поблагодарил ее неопределенным звуком и направился в дальний конец холла, где в углу со стаканом виски в руке размещался Франклин Брэнд.
Никите потребовался целый час, чтобы добраться до поселка лесорубов, но Разумнову показалось, что на это ушла целая вечность. Дело в том, что, по совету опытных людей в Москве, Горст взял на борт одного из катеров мотоцикл с коляской — армейский «Днепр», еще советского производства.
Блондин сел напротив него, ссутулился, вытянул ноги и начал разговор. Брэнд поставил на стол стакан. Слушая то, что говорит блондин, он делался все более напряженным.
Пианист медленно наигрывал печальный мотивчик. Разобрать, о чем беседовали интересующие меня мужчины, никакой возможности не было. Расслабившийся блондин положил ногу на ногу и принялся потягивать пиво. Брэнд, напротив, подобрался, словно на колени ему упал кусок горячего собачьего дерьма. При разговоре он так открывал рот, что можно было видеть зубы.
Машина оказалась надежной, водитель был опытным мотоциклистом, но дорога оказалась отвратительной: колея была напрочь разбита трелевочными машинами, вывозившими срубленный лес к воде для сплава.
Принесли мою колу. Я начал пить ее, не прерывая наблюдения.
Кто-то со скрипом отодвинул стоявший рядом со мной стул. Я увидела куртку, пеструю рубашку с вязаным галстуком и сердитое выражение лица. Это оказался Крис Рэмси.
Мерзкая дорога вымотала деликатному Никите душу и тело. Когда он вылез из коляски, то ноги его дрожали, и он был вынужден схватиться за забор, чтобы не свалиться в пыльный бурьян.
Кроме того, ему очень не понравились лица людей, которые стояли, облокотившись на шикарные джипы «Хаммер». Никита встретил их на полпути к поселку. Люди никак не отреагировали на появление стрекочущего «Днепра», но проводили мотоцикл нехорошими взглядами, от которых у Никиты моментально испортилось настроение.
— Что ты здесь делаешь?
Предчувствие его не обмануло. Проводник был найден быстро (кто же откажется в лесной глуши «срубить» сразу полтысячи долларов?), но на обратном пути мотоцикл все‑таки был остановлен. Люди из «Хаммеров» имели с Разумновым краткий, но убедительный разговор. Из их слов перетрусивший Никита узнал, что экипажи «Хаммеров» страстно желают пустить катера экспедиции Горста на дно речное посредством гранатометов «Муха», которых у них имеется в достатке. В чем Никита тут же с ужасом убедился, когда его подведи к багажнику «Хаммера» и продемонстрировали его содержимое. Оружия здесь было столько, чтоб можно было смело начинать маленькую войну.
— Слежу за Брэндом и его новым партнером по танцам. Откинься назад, ты загораживаешь мне обзор.
Никите было предложено на выбор: сегодня же организовать встречу председателя Горста с неким Малютой Сибирским или… Никита тут же поспешил согласиться с первым предложением. Едва оказавшись на борту катера, он тут же сообщил Горсту, что вся экспедиция под угрозой гибели.
— Что с тобой происходит? Ты что, ударилась головой и теперь не можешь разобрать, где твоя собственная жизнь, а где — Чарли Анджелеса?
Выслушав дрожащего Никиту, Горст ухмыльнулся: кто бы ни были эти люди, он всегда сумеет договориться с ними. А переговоры он начнет с того, что сообщит об имеющейся у него договоренности с командованием вертолетной части. Стоит кому‑то из подручных Горста отправить только одно радиосообщение, как прилетит дивизион боевых «Ми», вооруженных ракетными снарядами, и остатки «Хаммеров» придется собирать с верхушек сосен.
— Кто этот блондин? — спросила я.
Горст не взял с собой на переговоры Казимиру, да та и не настаивала. Чутье ей подсказывало, что двое мужчин сами сумеют разобраться, без польской интриги.
Крис наклонился ко мне:
Переговоры Горста и Малюты состоялись на берегу Сурожки за походным столиком, на котором стояла холодная «Смирновка», маринованные грибки, хариусы свежайшего засола и огненно–горячий хлеб, только что из настоящей печи, из поселка лесорубов. Правда, ни Горст, ни Малюта так и не притронулись к угощению. Они были заняты более важным делом.
— Я понимаю, это дело касается тебя лично. Но тебе нужно уйти.
— Итак, — вальяжно протянул Горст, усевшись на раскладной походный стульчик, — чем обязан, милейший, такому роскошному приему? Уж не приняли ли вы меня за губернатора местного края?
— Блондин с Брэндом не совсем сходятся во мнениях. Сомневаюсь, чтобы они сейчас пустились в медленный танец.
Еще чего! — скривился Малюта. — У нас с губернатором все схвачено. Да и не живет он здесь давно. Все больше по Каннам да по Флоридам путешествует… Меня чисто ваша личность интересует.
Крис постучал пальцами по столу.
Мы — простые краеведы, — скромно представился председатель Горст. От желания ударить наглеца бутылкой по голове его удерживало только то, что в его сторону были направлены короткоствольные автоматы «Хеклер–Кох», которыми была вооружена охрана Малюты. — Мы — исследователи истории этого дивного края, который славится своим интересным прошлым, которое…
— Ты когда-нибудь думала над тем, чтобы сделать карьеру в правоохранительных органах?
Ты мне зубы не заговаривай! — Обозленный Малюта стукнул по столу так, что у того ножки ушли еще глубже в речной песок. — Мне все известно: и про икону чудотворную, и про карту… Неизвестно только, на кой она тебе, наша русская святыня. Может, за рубеж ее продать хочешь, реликвию нашу православную?
— Серьезно?
По–вашему, я похож на дешевого фарцовщика?!
Я поставила стакан с колой.
Горст был оскорблен до глубины души, но старался сдерживаться. Он уже начал догадываться, что за тип сидит перед ним. Малюта казался ему человеком простым и грубым. Следовательно, и планы у него такие же. Либо он работает на кого‑то еще, либо сам хочет на иконку лапу свою татуированную наложить. Это и предстояло выяснить.
— Ты толковая, настойчивая и стремишься к тому, чтобы преступники сидели в тюрьме. Приходи к нам в любое время и заполняй бланк принятия на работу.
Мне кажется, — осторожно начал Горст, отмахиваясь от комаров, — что вы, господин Сибирский, равно как и я, близко принимаете к сердцу судьбу чудотворной. Это нас сближает. И это открывает перед нами великие перспективы.
Так, — Малюта насторожился. — А вот отсюда давай‑ка подробнее. Насчет «великих перспектив».
— Спасибо, Крис.
Благо народа — святая цель, ради которой можно преодолеть любые препятствия, — осторожно продолжил Горст. — Но любое препятствие проще преодолевать, если рядом есть верный товарищ. Вот я и предлагаю: ради спасения чудотворной иконы Софийской Божией матери заключить взаимовыгодный союз.
— Но до тех пор пока ты не начала получать деньги по чекам муниципалитета, свой нос в полицейские дела не суй.
На что это ты намекаешь? — нахмурился Малюта. — Говори прямо, не темни. Здесь тебе не Москва. Пропадешь — так и косточек твоих не сыщут…
Крис взял меня за локоть, заставил встать и, проведя через холл, вывел на улицу. Музыка затихла.
— Теперь ты можешь меня отпустить, — сказала я.
Ваш прозрачный намек мне понятен, — кивнул Горст. Его уже начинало тошнить от общения с Малютой. — Предлагаю поступить так: мы идем по реке на катерах, следуя своим приметам, прямо к месту, где спрятана икона. Вы же — со своей армией — двигаетесь по берегу и решаете проблемы, если они возникают. Идет?
Он не обратил внимания на мои слова.
А что потом? — грубо поинтересовался Малюта. — Что будет, когда мы найдем икону? Ведь не будем же мы ее пилить напополам?
— Где ты поставила машину?
Тогда мы снова сядем за стол переговоров и все решим полюбовно, как и полагается интеллигентным людям, — нежным голосом произнес председатель Горст и ласково посмотрел на Малюту. — Все равно ведь у нас нет другого выхода. К чему нам сейчас затевать боевые действия на берегу этой великолепной реки, где такой чудесный пейзаж, птички поют и все такое прочее?
Я промолчала. Он сопроводил меня до конца подъездной дорожки. За нашими спинами отливали золотом окна гостиницы.
Малюта был вынужден согласиться, что это — выход. Даже если он будет пытать поодиночке всю экспедицию, к иконе ближе он не подойдет. Малюта кивнул и встал. Его охрана с облегчением переглянулась. Стрельба на сегодня отменялась, можно было славно напиться водки прямо у речки, обглодав до костей нежных хариусов, к которым так и не притронулись высокие договаривающиеся стороны.
— Хорошо. Ты дал понять, что хотел. Я…
Он поднял палец:
«Когда икона будет у меня, я тебя тут же отправлю на тот свет самым быстрым экспрессом в мире», — одновременно подумали Малюта и Горст, крепко пожав друг другу руки. И затем перешли к детальному обсуждению первых шагов.
— Не нужно.
Горст предложил Малюте немедленно отправиться выше по реке, по берегу. На карте он указал новому «партнеру» место, где находился старинный скит староверов. Еще в Москве, при планировании экспедиции, было решено именно здесь производить раскопки. Почему именно здесь — Горст предпочел умолчать.
Я воздержалась от ответа. Взгляду Криса, при каменном выражении лица, был обеспокоенным. Я мгновенно догадалась, что он не был раздражен моей слежкой за Брэндом. У меня пересохло во рту.
Вот и первое препятствие, — сообщил Горст, сворачивая карту в рулон. — Необходимо уговорить людей в скиту, чтобы не мешали раскопкам. А то у них там какие‑то «принципы» или что‑то в этом роде, из‑за чего мы не можем там даже лопату в землю воткнуть,
— Я что-то испортила, да?
— Насчет этого не беспокойтесь, — заверил Малюта Горста. На всякий случай он перешел на «вы», зауважав Горста за деловую хватку. — Уговорим по высшему разряду. Все останутся довольны. Приезжайте через–пару деньков — и приступайте к работе. Связь будем держать по радио.
— Поезжай домой, Эван.
Обменялись позывными и разошлись. Оказавшись на борту катера, Горст спустился в каюту и растянулся на матрасе. Казимира немедленно оказалась рядом и принялась расстегивать ему брюки.
Он отпустил меня, слегка подтолкнул вперед и встал на подъездной дорожке в готовности отрезать мне дорогу обратно. Заглянув поверх его плеча, я увидела через окно Брэнда с блондином.
Видал я на свете дураков, — сообщил Горст Казимире, с удовольствием ощущая, как она обрабатывает губами его постепенно восстающую плоть, — но такого, как этот Малюта, впервые. Он надежен, как тиски, и столь же умей… Ах, если бы все люди были такими! Весь мир жил бы в согласии под моим мудрым руководством.
— Извини, Крис. Я уезжаю.
Казимира отвлеклась от председательской плоти, подняла голову, посмотрела на Горста зелеными глазами и прошептала:
Только я собралась это сделать, как Брэнд резко поставил стакан на стол, встал, толкнул блондина пальцем и горделиво удалился из поля моего зрения.
Блондин поднял руку, между указательным и средним пальцами блеснуло что-то тонкое и круглое. Брэнд вновь показался в окне. Блондин бросил блестящий кругляш на стол.
Все людишки бардзо хитры. Но у меня в сумочке есть одни замечательный приборчик, подаренный мне в Ватикане его преосвященством кардиналом Гаспаром. Аве Мария! Если приборчик начнет работать и подаст сигнал — тогда мы еще быстрее найдем икону…
— …и еще быстрее скормим волкам этого жирного Малюту, — закончил Горст и откинулся на спину. Казимира вновь склонилась над его естеством.
— Крис, — сказала я и показала на окно.
Горст зажмурил глаза и приготовился к наслаждениям. Насчет кардинальского «приборчика» решил разузнать позже, после того, как Казимира «поработает» над его собственным «приборчиком».
«Хаммеры» Малюты не без труда пробились по лесным дорогам к отдаленному поселению староверов.
Но к тому времени, когда Крис повернул голову в указанном мной направлении, Брэнд поднял блестящий предмет, опустил в карман куртки и уселся в кресло.
Поселок, который все в округе называли не иначе, как «скит», состоял из десятка домов. Дома эти, сложенные из больших бревен и укрепленные высушенным мхом, были построены по местному обычаю на двухэтажный манер: наверху жили люди, внизу держали скотину и птицу. Таким образом люди выживали в суровую и долгую зиму. Чтобы покормить скотину — достаточно было спуститься из жилой половины вниз, да и сами домашние животные своим теплом согревали дом.
— Златокудрый что-то передал ему.
В этом месте берег круто вздымался над рекой, и добраться до поселка можно было лишь по длинной и извилистой деревянной лестнице, начинавшейся от самого уреза воды. Здесь же находился небольшой деревянный причал, около которого на воде покачивались несколько длинных лодок — «барок» по–местному.
— Что?
Место было тихое и спокойное. Казалось, сама древнерусская святость разлита в воздухе, напоенном молитвами, несчетное количество которых было вознесено в скиту за многие века.
— Не знаю, — ответила я, а подумав, добавила: — Может быть, диск.
Отряд Малюты, с трудом преодолев тяжелый путь, добрался до поселка, где и был встречен местными жителями во главе с чтецом Феофаном.
Дело в том, что местные обитатели — сплошь потомки староверов, бежавших на Север во времена раскола, — отказывались принимать священников, направляемых Синодом. Они предпочитали выбирать из своей среды «чтецов» — знатоков Библии, которые могли и сами провести любой обряд не хуже московских священников «с дипломом».
— Убирайся отсюда, — приказал Крис.
Джипы выбрались из леса и, тяжело переваливаясь, встали посередине поселка.
Он направился к гостинице, вынимая на ходу сотовый телефон. Я села в машину и стала ждать продолжения.
Привлеченные рычанием бензиновых двигателей «Дженерал Моторс» мощностью в сто девяносто лошадиных сил, обитатели поселка покинули дома и стекались со всех сторон, плотно окружив три «Хаммера».
В дверях Крис столкнулся с блондином. Вид у блондина был как у заправского забияки из вестерна. Казалось, он сию минуту выхватит из кармана револьвер. Крис посторонился и приставил к уху сотовый, демонстрируя, что встречный человек его не интересует. Блондин сел в «корвет» и уехал.
Отдуваясь и вытирая пот со лба, Малюта выбрался из душного салона и огляделся. С трех сторон поселок окружал густой лес, впереди виднелся просвет — там, по всей видимости, была река. Деревянные дома, потемневшая от времени деревянная церковь с затейливо вырезанной маковкой, увенчанной деревянным крестом, деревянная мельница, установленная на поворотном круге, чтобы разворачивать ее по направлению к ветру.
Вскоре и Брэнд покинул гостиницу. Я проследовала за его взятой напрокат золотистой машиной к «Холидей инн». В моем номере на телефоне мигала лампочка, извещая о наличии сообщения. Джесси просил ему перезвонить.
«Доска, треска, тоска…» — вспомнилось Малюте меткое определение здешних мест. От созерцания сурового пейзажа его отвлек чей‑то голос.
Я застала его дома. Рассказав о происшествии в «Билтморе», подробно описала блондина и спросила:
Добро пожаловать в наши места. И кто же вы такие будете, добрые люди? — спросил Малюту болезненно худой и высокий человек в очках в металлической оправе. Он стоял окруженный несколькими детьми, которые испуганно жались к нему, слово искали защиту от неизвестной угрозы.
— Тебе знаком этот тип?
— Никогда не видел.
Кто тут у вас главный? — не отвечая на приветствие, грубо спросил Малюта.
— Джесси, Крис Рэмси выгнал меня из гостиницы. Похоже, там проводится полицейская операция.
Как и во всем мире, главный здесь — Иисус, — спокойно произнес человек в очках. — А если хотите к нему обратиться, я могу вам помочь. Зовут меня чтец Феофан.
— Брэнд замешан в деле, о котором Крис не захотел нам рассказывать?
Раз ты чтец, значит, буквы разбирать умеешь, — обрадовался Малюта. — А ну‑ка, пацаны, тащите сюда подарки!
— Да, по-моему, так.
Под недобрыми взглядами обитателей скита Малютина братва принялась бодро вытаскивать из безразмерных хаммеровских багажников картонные коробки, которые здесь же в траве и открывали. Из коробок посыпались в траву яркие пакеты, банки, целлофановые мешочки.
Говоря по телефону, я смотрела в окно. Шторы в номере напротив были приоткрыты. Брэнд ходил по комнате взад-вперед и также говорил по телефону.
Слушай сюда, Феофан, — Малюта торопился: ему очень не нравилась атмосфера этого странного места. — Я — представитель фонда по старине, типа историк и все такое. Мы тут решили в ваших местах немного покопать, чтобы найти горшки там всякие и прочую древнюю посуду, из которой люди раньше ели. Ну, ты понимаешь, такие штуки еще в книжках по истории рисуют…
— Брэнд что-то получил от блондинчика, — сказала я. — Возможно, это компьютерный диск. Думаю, встреча состоялась именно ради него.
В общем, археологи мы, — пришел на выручку неграмотному Малюте один из его парней.
Я перевела взгляд на номер, где бригада ремонтников ликвидировала протечку в потолке. Дверь была раскрыта нараспашку, ее придерживал стул. Меня осенило.
Во–во! — обрадовался Малюта, услышав ученое слово. — Точно так! Тебе и всем мужикам мы тут привезли за беспокойство подарки всякие…
— О Боже, соседний номер открыт. Я могу пойти туда и слушать, о чем говорит наш подопечный.
Из коробок продолжали сыпаться банки с колой, пакеты с чипсами и леденцы на палочках. Кто‑то из парней ходил между насупившимися жителями и пытался раздавать бейсболки с надписью «Нью–Йорк», майки с коллективным портретом мадридского «Реала» и наборы китайских фломастеров.
— Умерь свою прыть, — взмолился Джесси.
Малюта панибратски положил руку на плечо чтецу Феофану:
— Испрашивать у кого-то позволения? С каких это пор ты хочешь, чтобы я так поступала?
Ну, эта лабуда для простых… А вот тебе, как старшему, полштуки баксов в зубы и просьба: сделай так, чтобы твои не мешали нашим. Мы тут долго копать не будем… Найдем, что надо, и свалим.
— Просто подожди. Ты видишь там где-нибудь полицейских?
Феофан вежливо выпростался из объятий Малюты.
— Нет.
А вы тут вообще копать не будете, — голос чтеца потерял вежливый тон. — Здесь — святая земля. Иисус завещал нам не трогать покой этой земли. Мы даже зерно по реке привозим, чтобы перемолоть на мельнице. Пока земля не тронута, и мы целы будем, и вера наша, что хранит нас в веках.
— На тебе бесшумная обувь?
Малюта оскалился:
— Да.
Значит, если вас не будет, то с землей можно делать, что хочешь? И все думают так же, как ты?
— Не опрокинь что-нибудь, когда будешь пробираться в помещение.
Малюта обвел маленькую толпу — всего‑то человек тридцать—сорок — тяжелым взглядом. В глазах староверов он читал неприкрытую ненависть. В руках у некоторых он увидел двуствольные охотничьи дробовики. Немедля ни секунды, Малюта свистнул так, что у стоявших рядом уши заложило.
Я испытала кармический момент — сочетание страстного желания и пронзительного ощущения возможности претворить это желание в жизнь. Брэнд, держа ведерко со льдом, вышел из номера, предварительно повернув дверной засов так, чтобы дверь не захлопнулась.
Это был сигнал. В ту же секунду в руках Малютиных пацанов оказались автоматы «Хеклер–Кох». Куда там дробовикам до этого скорострельного иноземного оружия! Люди Малюты окружили местных жителей, разоружили и уже через десять минут все они были загнаны в деревянную церквушку, настолько тесную, что всем им пришлось стоять там плечом к плечу.
— Появился шанс проникнуть в номер Брэнда! Я тебе перезвоню! — крикнула я.
Обойдя дома, Малюта обнаружил еще с десяток обитателей скита, в основном — женщин и детей. Их также безжалостно загнали в церковь. Широкую дверь подперли снаружи парой бревен.
Когда я давала отбой, Джесси протестующе вопил.
Пусть ночку померзнут да перетрут меж собой базар, — решил Малюта. — Думаю, к утру они этого Феофана сожрут вместе с его дурацкими очками. Потом мы их выпустим, и они же сами будут для нас землю копать.
Малюта приказал подыскать для него дом почище. Он уснул, а его братва еще долго бродила по поселку, отчаянно ругаясь и дивясь тому, что можно жить так бедно. Водки так и не нашли. Правда, в одном из домов отыскали трясущуюся от страха девку, которую тут же затащили на сеновал и изнасиловали по очереди.
Я выбежала из номера. С моей стороны внутреннего дворика был виден морозильник. Он находился в крытом проеме между крыльями отеля. Брэнду потребуется двадцать секунд на путь до холодильника и обратно, плюс десять секунд на то, чтобы наполнить ведерко. У меня в запасе тридцать секунд.
В какой‑то момент девка умудрилась вырваться, метнулась к стене, сорвала с гвоздя серп и полоснула себя по горлу. На ходу застегивая штаны, парни разбежались, оставив девку биться в агонии, заливая молодой кровью свежее сено…
Среди ночи Малюта проснулся в чужом доме от странного монотонного звука. Было в этом звуке что- то страшное, что‑то пугающее… Малюта оделся, взял пистолет и вышел. Над головой висела полная луна, сияли звезды. Малюта шел на звук, оглядываясь по сторонам. Он не верил ни в черта, ни в дьявола, считая, что всему на этом свете есть разумное объяснение.
На Брэнде не было кашемировой куртки, той самой, в карман которой он положил полученный от блондина блестящий предмет. Можно попробовать его позаимствовать. Чем бы это ни оказалось, оно представляет интерес для полиции. Если я передам диск Крису, то буду прощена за вчерашний вечер.
Так и подошел он к деревянной церквушке, битком набитой людьми. Так вот в чем дело! Запертые люди пели, их голоса сливались в один звонкий хор — то плачущий, то гневающийся, то умоляющий, то восторженный. Среди голосов выделился один — самый уверенный, зовущий за собой, ведущий в сладостную неизвестность.
«Какая я умная! Мне бы быть советником в американской администрации».
В комнате сильно пахло одеколоном. Телевизор был включен. Кашемировая куртка висела на спинке стула. Я замерла в нерешительности. Я не взломала дверь, но проникла на чужую территорию и приготовилась совершить кражу.
В духе Христовом люди знают друг друга как братия и сестры, — звучал сильный голос, — и потому только в этом духе пребывающе исполнены друг друга любви и милосердия.
А, была не была! Я залезла в карман куртки и вытащила вожделенный предмет. Так и есть: миниатюрный диск размером не более визитной карточки.
«Чтец Феофан», — догадался Малюта.
В дверь постучали.
Внезапно хор стих, словно повинуясь единому сигналу. В тишине негромко звучал голос Феофана. Он в чем‑то убеждал людей, но Малюта не слышал ни слова. Он стоял и раздумывал: а не выпустить ли поселенцев? Может быть, они уже одумались?
Каждая частичка моего тела, включая прическу, вздрогнула. Дверь стала открываться. Я быстро сунула диск за пазуху.
Голос Феофана креп и усиливался. Вот к нему присоединился еще чей‑то голос. Вот еще один. И вот заговорили все разом. Церковь превратилась в огромный улей, в котором жужжал яростный пчелиный рой.
— Это горничная, — раздался голос. — Я принесла полотенца, которые вы просили.
Малюта выронил пистолет и зажал уши. Он всегда был уверен в том, что Бог существует только затем, чтобы помогать ему лично. Сейчас от его уверенности не осталось и следа. Неужели Бог предал его? Тогда зачем вся эта возня с иконой?
— Хорошо.
Чувство у меня было такое, словно у меня на лбу целый рой пчел выводил: В-О-Р-О-В-К-А. Когда горничная прошла в ванную, я выскочила в коридор и едва не упала в бельевую тележку.
Он опустил руки. В воздухе царила мертвая тишина. Голоса смолкли. Вместо голосов вдруг раздался слабый треск. Треск усиливался, становился все громче и отчетливее. И вдруг из крохотных, зарешеченных окошек церкви вырвались наружу яркие языки пламени, устремились к небесам и рассыпались искрами. Малюта не успел опомниться, как вся церковь, высушенная северными холодными ветрами за многие годы своего существования, занялась от основания и до самой маковки.
Брэнд обогнул угол и направился в свой номер. Рядом с ним семенила женщина. На ней был жакет с поднятым воротником, волосы убраны под шляпку. Разглядеть ее лицо я не сумела.
«Проклятый Феофан! — в отчаянии подумал Малюта. — Там ведь лампады горели, в церкви! Значит, это он всю свою паству уговорил сжечь себя! Ровно, как в старые времена, при царе нашем Петре Великом…»
Желая избежать встречи с ограбленным человеком, я нырнула в соседний номер. Там было темно. Пахло сыростью и плесенью. Я подумала, не лучше ли будет убрать стул и закрыть дверь. Но это могло бы привлечь к комнате внимание.
И вдруг, сквозь грохот падающих бревен, сквозь треск пламени, до ушей окостеневшего враз Малюты донеслась торжественная песнь. Поначалу голосов было много, но постепенно хор слабел, количество голосов уменьшилось, пока не остался один — тонкий, слабый, детский. Да и тот смолк, едва пропев несколько слов под трескучий аккомпанемент пламени…
Малюта стоял, глядя на гору обуглившихся бревен, и молчал. Он подошел ближе к пепелищу. Зачем? Да он и сам не знал… И вдруг услышал:
Я крадучись подошла к двери, соединяющей этот номер с номером Брэнда, и осторожно открыла ее. Сквозь вторую дверь, ту, что находилась в номере Брэнда, слышался разговор. Кто с Брэндом — любовница? мать? биржевой маклер? Или девка, что делала ему минет в тот злосчастный день?
Иди к нам! Славь Бога с нами!
Я чувствовала, как бьется сердце, и думала о том, что Брэнд вот-вот может распахнуть дверь. Тем не менее я прижалась ухом к двери в попытке разобрать слова.
— …да как он смеет… — услышала я баритон Брэнда.
Из‑под обгорелых бревен показались детские руки. Они хватали Малюту за ноги.
В ответ — женское бормотание:
— …какой огромный член… Меня не проведешь.
Иди к нам! Славь Бога с нами!
Тут вдруг залаяла собака. Уж не чихуахуа ли это?
Разговор смолк. Послышался щелчок. Кто-то открыл дверь, ведущую во внутренний дворик. «Женщина уходит?» Я напрягла слух.
Умирающему от ужаса Малюте показалось, что он даже различает в темноте лица. Удивительно: лица детские были чисты, словно пепел не пристал к ним.
Позади меня грохнул стул. Зажегся свет. Я оглянулась и увидела Франклина Брэнда.
Малюта повернулся и, спотыкаясь, побежал прочь. В темноте он наткнулся на «Хаммер», залез на водительское сиденье, скрючился за рулем да так и просидел до самого утра, трясясь от холода, страха и злобы.
Поутру он приказал ничего не понимающей братве повалить топорами стоявшие рядом с церковью раскидистые ели, нарубить лапника и забросать ветками пепелище…
Глава 9
Еще целых два дня пришлось банде Малюты жить рядом с братской могилой староверов, выбравших смерть от собственной руки, чтобы не впасть в позор и неверие. Постепенно ощущение ужаса у самого Малюты притупилось, а его ребята предпочитали вопросов не задавать, зная, насколько страшен в гневе и скор на расправу их главарь.
Я рванулась вперед, но не успела продвинуться и на пару шагов. Брэнд ввалился в комнату подобно матерому медведю, хлопнув за собой дверью. Он схватил меня за руку и бросил на кровать. Я ударилась о ее край и упала спиной на пол. Попыталась встать на ноги, но Брэнд придавил меня к ковру и зажал ладонью рот.
И вот наконец‑то на реке показались три катера экспедиции Горста. Сам председатель стоял на носу первого катера в белой капитанке. При виде самоуверенного Горста Малюта заскрипел зубами от ярости. И как только нога председателя коснулась земли, Малюта тут же потащил его к пепелищу и поведал о самосожжении полусотни человек. Ему доставало огромное удовольствие наблюдать, как побледнело лицо Горста, как задрожали его губы и как он сел на первый попавшийся пенек, потому что ноги его не держали.
— Ты кто? — спросил он, свирепо вращая зрачками. — Тебя Мики послал? Ты одна из его подручных?
Учти, председатель, — угрожающе произнес Малюта. — Эта куча верующих жмуриков — на твоей совести. Я на такое дело не подписывался. Если что — пойдешь по этому делу паровозом.
Я извивалась, толкала его ногами. Каким-то образом удалось укусить его.
Горст уже успел прийти в себя, и теперь его мозг отчаянно работал, перебирая варианты. Наконец председатель слабо махнул рукой:
— Черт побери. — Он отдернул руку от моих губ.
В конце концов, они могли покончить с собой по независящим от нас причинам. Положим, этому Феофану было видение…
Я завизжала.
— Замолчи, стерва! — Его ручища снова придавила мне лицо.
Это, типа, он голос с неба слышал? — уточнил Малюта.
От него разило одеколоном. Я впилась ногтями ему в руку, на что он не отреагировал. Его кольцо врезалось мне в щеку — кольцо на мизинце, с бриллиантом размером в добрый компьютерный чип.
Ну, вроде того… Скажем, Господь приказал ему срочно предстать перед ним вместе со всей паствой. И скажем, ты и кто‑то из твоих парней про это слышал. Но пока об этом — молчок…
— С кем ты работаешь?
На том и порешили. Но несмотря на то, что оба пытались сохранять бодрый вид, Малюта и Горст навсегда потеряли сон, их мучили кошмары.
Даже Казимира иногда просыпалась от страшных видений и все шептала:
«У меня есть шанс, — подумала я. — У меня есть шанс освободиться или навешать ему столько лапши на уши, чтобы он слез с меня и дал возможность схватить телефон». Я молила Бога о том, чтобы он послал мне надлежащую долю нахальства и поддерживал его на спасительном уровне. Я начала колотить Брэнда по руке.
То бардзо велика масакра!
Брэнд потряс мне голову.
Вместе с Горстом на берег высадились пара его телохранителей, неизменная Казимира, команда землекопов, набранная из безработных мужиков в поселках лесорубов, несколько археологов во главе с плешивым доктором Приходько.
Но был среди членов экспедиции один прелюбопытный субъект. Всего день назад его доставил вертолетом на катера Никита Разумнов — верный председателев помощник.
— Я уберу руку. Но если ты завизжишь опять, я тебе сделаю очень больно. Например, челюсть сверну. Обещаю серьезно.
Человек этот был среднего роста, неприметной внешности, в черных очках и черных лайковых перчатках, которые не снимал даже за едой. Самым примечательным был не он сам, а металлический несгораемый чемоданчик, прикрепленный к запястью титановой цепочкой. Получалось, что самый простой способ отобрать чемоданчик — отпилить руку в районе запястья.
Я согласно мигнула. Он убрал руку.
Сразу же по приезде, этот странный человек был приглашен в каюту Горста, где долго беседовал с председателем и Никитой.
— О Боже, ну и воняет же твой одеколон! Как он называется? «Гниль»? Слезь с меня, а то запах пропитает мою одежду.
Команда сгорала от любопытства, но так ничего и не выяснила. К самому новичку никто не отважился обратиться: рядом с ним постоянно маячила фигура одного из мрачных охранников Горста. Кто‑то высказал предположение, что человек привез зарплату за предстоящие раскопки. Это предположение враз успокоило членов экспедиции, и на человека с чемоданом перестали обращать внимание.
Лицо Брэнда покрылось морщинами.
А между тем предположение было в корне неверным. В чемодане находилось нечто такое, что председатель Горст считал более ценным, чем деньги.
— Кэтлин Эванс, «Лос-Анджелес таймс», — представилась я.
Звали этого человека Оскар Бострем. Был он родом из обрусевших шведов, что перешли на сторону армии царя Петра еще во времена полтавской битвы.
— Так ты из газеты? — спросил он, прищурясь.
Оскар Бострем не пошел по традиционному для его семьи пути. Он не стал военным или инженером. Его никогда не занимали служба или ремесло. Зато с детства его влекла история, точнее — ее темные пятна. Юный Оскар обучился чтению в три года, к пяти годам перечитал все книги в отцовской библиотеке, после чего записался в районную библиотеку, которую прочитал за пару лет. К совершеннолетию он знал все о темных страницах истории, загадочных убийствах, таинственных побегах, изменах, предательствах и так далее.
— А ты человек, который нас интересует.
Закончив Историко–архивный институт и получив распределение в протокольный отдел Министерства иностранных дел СССР, Оскар задумался над будущим. Его не увлекала перспектива дышать пылью в министерских архивах. Грянувшая перестройка и повальный интерес населения к темным сторонам отечественной истории сами подсказали Оскару путь к обогащению и славе.
Его лицо разгладилось. Успокоился, видно.
Оскар стал уникальным, единственным в своем роде специалистом по подделке исторических документов.
— Есть два варианта, — сказала я. — Первый: ты продолжаешь в том же духе, и заголовок статьи будет таким: «Новое нападение водителя, приносящего смерть».
Его первое дело до сих пор считается своего рода шедевром в области фальсификации.
Его рука зависла над моим ртом. На лице появилось кислое выражение:
Обладая колоссальными познаниями во всех областях исторической науки, Оскар провернул удивительную по нахальству и совершенную по исполнению аферу.
— А второй?
На волне всемирного интереса к так называемому «Секретному протоколу к пакту Риббентропа—Молотова», положившему начало разделу Европы и развязыванию Второй мировой войны, Оскар изготовил «подлинный экземпляр» протокола, воспользовавшись тем, что оригинал никто и в глаза не видывал. В этом документе все просто дышало подлинностью: «настоящие» подписи, печати, бумага, стиль письма, чернила. Все, вплоть до слабого чернильного отпечатка большого пальца Риббентропа на углу документа.
— Мы идем в бар, и ты рассказываешь мне свою версию ДТП.
Когда документ был готов, сам Оскар прослезился при виде этого «шедевра». И так ему понравился его труд, что он изготовил целых десять (!) «оригиналов» протокола. После чего оповестил заинтересованные организации, что «сотрудник МИД СССР обнаружил секретный протокол» и готов этот протокол продать, для чего предложил покупателям прибыть в Лондон.
— Ты хочешь получить интервью?
— Обещаю публикацию. Без купюр. В твоих собственных выражениях.
Было ровно десять покупателей: от МИДов Польши и Германии до богатых коллекционеров из Японии и Тайваня. Каждый привез с собой эксперта, и каждый эксперт, к вящей гордости Оскара, засвидетельствовал подлинность документа.
Он громко захохотал:
Получив деньги с каждого покупателя, Оскар скрылся, предварительно письменно сообщив покупателям, что «товар» — поддельный и что не следует поднимать шум, чтобы не быть осмеянным.
— Шутить изволишь? Статья под заголовком «Франклин Брэнд. Моя версия»?
Обеспечив себе безбедную жизнь на ближайшие сто лет, Оскар лишь иногда позволял себе «пошалить». Так, он купил загибавшийся от отсутствия клиентов отель на берегу Карибского моря, и через пару месяцев туда валом повалили искатели пиратских кладов и затонувших испанских галионов, нагруженных золотом. Еще бы! Ведь «подлинные» карты, на которых было указано местонахождение сокровищ, изготавливал сам Оскар, а затем продавал на аукционах через подставных лиц. Ясен день, на картах было указано именно то место, где находился отель Оскара.
— Вот именно.
Далее были не менее славные «дела», среди которых наиболее ярким была доставка на вертолете на гору Арарат приобретенной у командования расформированной российской воинской части в Грузии солдатской деревянной казармы, впоследствии выданной за останки Ноева ковчега, фотографиями которого Оскар успешно торговал.
— Рассказ о том, как я потерял работу, как со мной развелась жена и как мои так называемые друзья не хотят даже перейти улицу, чтобы высморкаться на мою сорочку, — этого ты хочешь?
Никита Разумнов потратил немало сил и средств, чтобы отыскать Оскара. Этого требовали дело и председатель Горст.
Брэнд не давал мне подняться. Я попыталась оценить расстояние до телефона. Брэнд перехватил мой взгляд и выдернул штепсель шнура из розетки.
— И не думай.
В металлическом чемоданчике Оскара хранились сфабрикованные его ловкими руками, во–первых, «старинная» книга, содержавшая летописные заметки хранителей священной реликвии — чудотворной иконы Софийской Божией матери, во–вторых, здесь же хранился рассказ о том, как икона была подменена православным патриотом на литовской границе и вывезена на русский север, где и находилась с тех пор под защитой божественных сил и сменявших друг друга поколений «хранителей».
— Тогда расскажи мне о наезде и бегстве с места преступления. У тебя есть что сказать жертвам?
На его виске запульсировала синяя вена.
Сроки, за которые надо было сфабриковать книгу, были минимальны. Главное требование Горста — чтобы она неплохо смотрелась по телевизору. Это Оскару удалось сделать блестяще. Горст смеялся, как ребенок, глядя на полуистлевший кожаный переплет, изъеденный временем и мышами, потемневшие и позеленевшие медные уголки, осыпавшийся золотой обрез.
— Нет, никаких комментариев от водителя-убийцы. Никаких комментариев от миллионера-беглеца, бессердечного злоумышленника.
Что в книге было настоящее, а что — подделка, с первого взгляда не определил бы даже хороший специалист. Да этого и не требовалось. Книге предстояло сыграть свою, особую роль во всей этой истории с иконой.
— Почему ты вернулся?
Выпили спирта за успех дела. Полупьяный Горст бесцеремонно поинтересовался, с чего это Оскар не снимает перчатки. Оскар осторожно опрокинул в рот стопку спирта, запил холодной водой, а затем стянул перчатки с рук. Горста стошнило тут же на пол, а верный Никита выбежал из каюты, и его долго рвало за борт.
Руки Оскара были изъедены кислотами, с которыми он постоянно возился, изготавливая подделки. Местами концентрированная кислота проела мясо до кости, и там, под прозрачной пленкой кожи отвратительного серого оттенка, пульсировала черная кровь.
— У тебя нет никаких улик, так ведь? Ты ничего не знаешь.
Неделя упорного труда дала потрясающие результаты. Но чего это стоило?
Мой план не срабатывал. Он принял меня за пронырливую журналистку, но продолжал удерживать. Мне стало страшно.
Землекопы вкалывали в три смены с минимальным перерывом на сон и прием пищи. Никита Разумнов охрип, улаживая конфликты, решая проблемы и разрешая противоречия. После того как один из парней Малюты, напившись настойки из бересклета, утоп в реке, председатель Горст объявил общий сбор, на котором сообщил, что на территории раскопок вводится сухой закон. За ним взял слово Малюта и сообщил, что любой, кто сунет нос в стакан со спиртным, будет похоронен заживо. В глазах Малюты люди прочитали четкую решимость выполнить обещание. После этого пьянство прекратилось, а работы возобновились с утроенной силой.
— Расскажи о встрече в «Билтморе», — попросила я.
Он открыл рот и не смог выдавить ни звука. Я застала его врасплох.
Что касается староверов, то о них старались не вспоминать, словно их и не было. Из домов растащили все мало–мальски ценное, домашнюю скотину да птицу зарезали и съели. Пепелище на месте сгоревшей церкви обходили стороной. Это место сразу получило название проклятого. Любопытным журналистам объяснили, что молния ударила в церковь после того, как местные жители стали противиться раскопкам. Приняв это за знак свыше, староверы сели на лодки и отправились незнамо куда, опасаясь гнева Господня.
— Что это тебя так расстроило? — спросила я.
По прошествии семи дней Никита продемонстрировал председателю и Казимире результаты работ. Горст остался доволен.
— Заткнись. — Вена на виске запульсировала сильнее. — Это не имеет никакого значения. Ты еще увидишь. Все вы увидите, черт бы вас побрал.
Казимира восторженно шепелявила:
Послышался звук вставляемого в замок ключа. Дверь распахнулась. На пороге возник ремонтник и вытаращил на нас глаза. На нем была форменная зеленая одежда и бейдж с именем «Флойд».
Пршелестно!
— Что тут происходит? — поинтересовался Флойд.
Никита гордо улыбался.
Теперь отправляйся на большую землю, — приказал Горст Никите. — Собери
— Помогите мне. — Я попробовала встать, но Брэнд не шелохнулся. — Снимите его с меня.
журналистов, телевидение не забудь. Пригласи кого‑нибудь из местных властей, чтобы все выглядело официально. Да не забудь купить для этих щелкоперов водки побольше…
Через три дня поселок преобразился до неузнаваемости. Повсюду бродили люди с видеокамерами и фотоаппаратами, тут и там, между сосен, торчали тарелки спутниковых антенн. Появилось множество палаток, среди которых выделялась одна — самая большая, оранжевого цвета, с большой табличкой у входа: «Пресс–центр».
— Мне показалось, что тут кто-то визжит, — сказал Флойд.
На опушке леса урчали мощными дизелями передвижные силовые установки: для трансляции телепрограмм и нормальной работы компьютеров требовалось огромное количество энергии.
Злость, владевшая Брэндом, рассеялась, как утренний туман.
В одном из домов поселился вице–губернатор края со свитой. Он пил второй день, и ничто не могло отвлечь его от этого занятия, даже, как он сказал, «если найдут живого Илью Муромца».
Словом, Никита Разумнов постарался на славу.
— Сожалею, что визг был чересчур громким. Она немножко выпила.