Джеффри Дивер
Обезьяна из мыльного камня
I
АСПИД
Китайское слово «вэйчи» состоит из двух иероглифов: «вэй» — окружать и «чи» — фишка. Игра в вэйчи идет на выживание. Даниэле Пекорини и Тон Шу. Игра в вэйчи
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Они были обездоленными, они были пропавшими.
Для аспидов — тех, кто промышлял незаконной доставкой иммигрантов и развозил их по свету, как ящики с испорченным товаром, — они были цзюйцзя — поросятами.
Для агентов американской Службы иммиграции и натурализации, которые хватали и депортировали их, они были нелегалами.
Они имели ничтожные шансы укорениться в стране, где свобода, деньги и благополучие были, по слухам, столь же привычны, как солнечный свет и дождь.
Они были его хрупким грузом.
С трудом сохраняя равновесие под штормовыми порывами ветра, капитан Сэнь Цзицзунь спустился на верхнюю палубу, потом на нижнюю и направился к трюму, чтобы сообщить им мрачное известие: возможно, многодневное плавание было напрасным.
Коренастый бритоголовый с щеголеватыми густыми усами капитан Сэнь проскользнул мимо пустых контейнеров, укрепленных для маскировки на палубе семидесятидвухметрового «Дракона Фучжоу», и открыл тяжелую стальную дверь в трюм. Он посмотрел вниз: две дюжины человек теснились в душном помещении без иллюминаторов. Мусор и детские пластиковые горшки плавали в неглубокой луже под койками.
Капитан Сэнь спустился по крутым металлическим ступенькам и прошел в середину трюма. Воздух здесь был отвратительный — пахло дизельным топливом и людьми, которые две недели прожили в ужасной тесноте.
В отличие от многих капитанов, заправляющих на «лоханях» — кораблях, незаконно перевозящих иммигрантов, — которые в лучшем случае не обращали на пассажиров внимания, а то и били и насиловали их, Сэнь отнюдь не был жесток. Он и вправду считал, что делает хорошее дело — перевозит людей в Америку, по-китайски Мэйгуо, Прекрасный Край, перевозит от невзгод к надежде на счастливую жизнь.
Однако большинство иммигрантов думали, что он в сговоре с аспидом, зафрахтовавшим «Дракона», — Куань Аном, известным под прозвищем Гуй, то есть Дух. Попытки Сэня вовлечь их в разговор отвергли все, кроме одного, который относился к нему по-дружески. Чан Цзиньэжцзы, называвший себя на западный манер Сэмом Чаном, бывший преподаватель колледжа из пригорода крупного портового города Фучжоу, вез в Америку всю семью — жену, двух сыновей и вдового отца.
Высокий сдержанный Чан нахмурился — он прочитал взгляд капитана — и поднялся ему навстречу.
— Радар показывает, что нам наперехват идет быстроходный корабль.
— Американцы? Их береговая охрана?
— Должно быть. Мы в американских водах.
Сэнь посмотрел на испуганные лица иммигрантов. Его взгляд остановился на женщине с полуторагодовалой дочкой на руках. Ее лицо было в шрамах от избиений в лагере перевоспитания. Она опустила голову и заплакала.
— Что мы можем предпринять? — встревоженно спросил Чан.
Капитан Сэнь знал, что в Китае тот был диссидентом и отчаянно хотел бежать из страны. Если Служба иммиграции депортирует Чана, он, вероятно, попадет в одну из печально известных тюрем западного Китая.
— Может, получится подплыть к берегу так близко, чтобы вы добрались на плотах.
— Нет-нет. При таких-то волнах? Мы все погибнем.
— Здесь естественная гавань, в ней должно быть сравнительно спокойно. На берегу будут грузовики, которые отвезут вас в Нью-Йорк.
— А как же вы?
— Я направлю корабль в открытое море. К тому времени как они смогут без риска подняться ко мне на борт, вы будете катить к алмазному городу по золотому шоссе. Оставайтесь внизу, пока Дух или я не велим вам подниматься.
Капитан Сэнь взлетел вверх по стальной лестнице. На мостике он увидел Духа. Тот склонился над радаром, всматриваясь в мерцающий синий экран. На Духе была обычная для большинства китайцев одежда — широкие штаны и рубашка с короткими рукавами. Несмотря на сильную качку, он стоял совершенно неподвижно. Дух, маленький мускулистый мужчина, был чисто выбрит, волосы у него были длиннее, чем принято у бизнесменов.
— Нас перехватят через пятнадцать минут, — сообщил он.
— Через пятнадцать? — переспросил капитан. — Не может быть. По-моему, не раньше чем минут через сорок.
— Нет. Я рассчитал, сколько они покрыли с той минуты, как мы их засекли.
Капитан Сэнь посмотрел на рулевого. Тот, потея, выкручивал штурвал. Если Дух не ошибся, они не успеют доплыть до гавани. В лучшем случае подойдут на километр к ближайшему скалистому берегу.
— Нужно решать, как будем действовать, — сказал Дух.
Аспид казался спокойным, но Сэнь догадывался, что он взбешен. Никто из аспидов, с которыми капитану доводилось иметь дело, не предпринимал таких мер предосторожности, как Дух в этом плавании. Две дюжины иммигрантов собрались на заброшенном складе под Фучжоу и там под присмотром напарника Духа ждали двое суток. Затем тот посадил их на чартерный самолет ТУ-154, который доставил китайцев в Россию, на пустынный военный аэродром под Санкт-Петербургом. Там они перебрались в грузовой контейнер и проехали сто двадцать километров до Выборга, где их погрузили на «Дракон Фучжоу», который Сэнь привел в российский порт накануне. Дух присоединился к ним в последнюю минуту, и корабль поплыл по проверенному маршруту. Балтийское море, Северное, пролив Ла-Манш, затем через океан к Лонг-Айленду. Решительно ничто в этом рейсе не могло вызвать подозрений.
— Как на нас вышла береговая охрана? — спросил капитан.
Дух выпрямился и вышел из рубки под штормовой ветер.
— Кто знает? Может, волшебство помогло.
— Линкольн, мы их застукали. Бот направляется к берегу. Неужто и впрямь успеют?
— Не знаю, — с отсутствующим видом ответил Райм Фреду Деллрею.
Высокий тощий Деллрей был главным агентом со стороны ФБР по делу о розыске и аресте Духа. Ни канареечно-желтую рубашку Деллрея, ни его черный, как сам он, костюм в последнее время явно не гладили. Хотя, с другой стороны, никто из находившихся в комнате не выглядел особенно свежим. Полдюжины собравшихся у Райма мужчин фактически прожили последние сутки в гостиной его дома на Сентрал-Парк-уэст. Она напоминала не викторианскую гостиную, которой была когда-то, а криминалистическую лабораторию, напичканную компьютерами, химическим оборудованием и множеством изданий по криминалистике.
Со стороны штата в команду входил лейтенант Лон Селлитто — детектив из Полицейского управления Нью-Йорка. Он выглядел еще более помятым, чем Деллрей, и был поплотнее. Здесь также присутствовал молодой Эдди Дэн — американец китайского происхождения, детектив из Пятого полицейского участка, на территории которого находился нью-йоркский Чайнатаун. Подтянутый и стильный Дэн был напарником Селлитто.
С федеральной стороны участвовал Хэролд Пибоди — умный, с грушеобразной фигурой мужчина пятидесяти с небольшим. Он занимал крупный пост в манхэттенском отделении СИН — Службы иммиграции и натурализации — и уже не раз сцеплялся с Деллреем. После случая с «Золотой удачей», когда десять нелегалов утонули из-за того, что их судно село на мель у Бруклина, ФБР забрало у СИН дела по расследованию незаконного провоза в страну больших групп иностранцев. СИН была отнюдь не в восторге от передачи юрисдикции другому ведомству, в особенности такому, которое настаивало на сотрудничестве с альтернативными консультантами вроде Линкольна Райма.
Помощником Пибоди был агент СИН Алан Коу, мужчина за тридцать с коротко подстриженными темно-рыжими волосами. Энергичный, но угрюмый, он был «вещью в себе» — мало рассказывал о личной жизни и карьере. Коу становился разговорчивым, лишь выдавая одну из своих утомительных лекций о вреде незаконной иммиграции. Однако работал он без устали и лез из кожи вон, чтобы поймать Духа.
Было без четверти пять ненастного утра. Через загроможденную гостиную Линкольн Райм в инвалидном кресле подкатил к доске с материалами по делу. К ней были прикреплены очень плохой снимок Духа — один из немногих существующих, — а также фотография Сэня Цзицзуня, капитана «Дракона Фучжоу», и карта восточного Лонг-Айленда с прилегающим водным пространством. Заработав в результате несчастного случая на месте преступления паралич четырех конечностей, Райм проводил половину рабочего времени в вишнево-красном инвалидном кресле. Оно было снабжено новейшей электронной системой управления. Райм управлял креслом с помощью единственного действующего пальца.
Четыре дня тому назад к Райму пришли Селлитто, Деллрей, Пибоди и Алан Коу. Ему было не до них, его мысли были заняты надвигавшейся хирургической операцией, но Деллрей сразу завладел его вниманием, заявив:
— Линк, ты наша последняя надежда. Мы просто не представляем, к кому еще обратиться.
Информаторы сообщили, что Дух отправился в некий российский порт, чтобы забрать партию китайцев-нелегалов, среди которых был и баншоу — его помощник. Предположительно, их конечной целью был Нью-Йорк. Тут Дух исчез.
В надежде, что Райм подскажет, где его искать, Деллрей принес единственное вещественное доказательство, которым они располагали, — дипломат Духа с кое-каким личным имуществом из его конспиративного дома во Франции.
— Почему такой аврал? — спросил Райм, обводя взглядом группу.
— Вероятно, Дух — самый опасный перевозчик нелегалов в мире, — ответил Хэролд Пибоди из СИН. — Он в розыске. Официально на нем одиннадцать трупов — иммигрантов, полицейских и наших агентов. Но мы знаем, что он убил больше. Нелегалов называют «пропавшие»: если они пытаются обмануть аспида, их убивают, если жалуются, их убивают. По нашей оценке, из тех, кем занимался Дух, за последние несколько лет пропало пятьдесят-шестьдесят человек.
— Он перевозит эту группу лично по единственной причине — расширяет масштаб своих операций в Америке, — заметил Деллрей.
— Хорошо, но почему вы пришли ко мне? Я ничего не знаю о незаконном провозе иностранцев.
— Мы уже все испробовали, а результата никакого, — признался фэбээровец. — У нас нет ни отпечатков его пальцев, ни четких фотографий. Ноль. Только это.
Он кивнул на дипломат.
— Не знаю, джентльмены. — Райм скептически посмотрел на дипломат. — Сделаю, что в моих силах, но чуда не ждите.
Через два дня он позвал их к себе. Помощник Райма Том вручил дипломат агенту Коу.
— Было там что-нибудь интересное? — спросил молодой агент СИН.
— Ничегошеньки, — ответил Райм.
— Вот черт, — пробормотал Деллрей.
Линкольн Райм решил их больше не томить. Он откинул голову на роскошную подушку, которую Том прикрепил к изголовью кресла, и быстро заговорил:
— Дух и приблизительно двадцать-тридцать нелегальных иммигрантов китайского происхождения находятся на борту грузового судна «Дракон Фучжоу», приписанного к порту Фучжоу, главного города китайской провинции Фуцзянь. Капитан корабля — Сэнь Цзицзунь. Ему пятьдесят шесть лет. В команде семь человек. Четырнадцать дней назад в восемь сорок пять судно отплыло из российского города Выборга. Сейчас оно находится — дайте-ка прикинуть — приблизительно в пятистах километрах от побережья штата Нью-Йорк.
— Как, черт побери, вы это вычислили? — опешил Коу.
— Просто. Я предположил, что они поплывут с востока на запад — иначе поплыли бы прямо из Китая. У меня есть приятель в московской милиции. Я попросил его обзвонить капитанов портов в Западной России. Он сумел раздобыть все декларации, заполненные китайскими моряками за последние три недели. Выяснилось, что только одно судно заправилось топливом в количестве, достаточном на тринадцать тысяч километров хода, в то время как в декларации было заявлено всего семь тысяч километров. Тринадцать тысяч — это расстояние от Выборга до Нью-Йорка и обратно до Англии, где судно можно дозаправить. Капитан собирался высадить Духа с иммигрантами и рвануть назад в Европу.
— Может, в Нью-Йорке слишком дорогое топливо, — предположил Деллрей.
Райм пожал плечами. Это был один из немногих неопределенных жестов, которые позволяло его тело.
— Это еще не все. В декларации «Дракона» указано, что он везет в Америку промышленное оборудование. Осадка «Дракона» при выходе из Выборга составляла три метра. Но полностью загруженное судно такого размера должно иметь осадку по крайней мере семь с половиной метров. Значит, на нем, кроме Духа и иммигрантов, ничего не было. Ах да, я сказал, что их двадцать-тридцать, потому что «Дракон» взял на борт свежей воды и продовольствия именно на такое количество человек.
— Проклятье! — с восторженной улыбкой воскликнул Хэролд Пибоди.
В тот же день спутники-шпионы засекли «Дракон» приблизительно в четырехстах пятидесяти километрах от американского берега. Теперь же, во вторник перед самым рассветом, китайское судно вошло в американские территориальные воды, и его преследовал катер береговой охраны «Эван Бригант» с абордажной командой из двадцати пяти матросов и сдвоенным пятидесятимиллиметровым и одним восьмидесятимиллиметровым орудиями на борту.
С гостиной Райма связались по радио с катера. Он приближался к «Дракону». Том включил громкоговорящую связь.
— Агент Деллрей? Говорит Рэнсом — капитан «Эван Бригант».
— Слышу вас, капитан.
— Мы думаем, они нас засекли. Мы не хотим жертв. Прием.
— Каких жертв? — презрительно спросил Коу. — Из числа нелегалов?
— Да. Мы полагали, что должны лишь остановить судно и ждать, когда Дух сдастся. Прием.
Деллрей извлек из-за уха сигарету — память о тех днях, когда он еще дымил, — и принялся разминать ее.
— Нет. Действуйте обычным порядком. Остановите корабль, высадите группу захвата и арестуйте Духа. Разрешаю стрелять на поражение. Сообщение принято?
— Да, сэр. Конец связи.
В комнате повисло напряженное молчание. Тут зазвонил телефон Райма. Том поднял трубку, послушал и посмотрел на Райма:
— Линкольн, это доктор Уивер по поводу операции. — Он обвел взглядом гостиную, набитую представителями правоохранительных органов. — Скажу ей, что вы перезвоните.
— Нет, — отрезал Райм. — Я поговорю с ней сейчас.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ветер усилился, волны высоко вздымались над бортами бесстрашного «Дракона Фучжоу». Дух внимательно осмотрел кормовую часть корабля, но не нашел своего баншоу.
Он взобрался на капитанский мостик и постучал в иллюминатор. Капитан Сэнь поднял глаза. Надев вязаную шапочку, он послушно вышел под дождь.
— Скоро здесь будет береговая охрана, — перекрывая рев ветра, закричал Дух. — Оставь этих людей на мостике, а сам с остальной командой иди вниз к поросятам и спрячься.
— Но почему?
— Потому что ты хороший человек. Слишком хороший, врать не умеешь. Я выдам себя за капитана. Я умею смотреть людям в глаза так, что они верят каждому моему слову. Ты так не можешь.
— Это мое судно.
— Нет, — возразил Дух. — В этом плавании «Дракон» — мое судно. Я плачу тебе зелеными. — Дух кивнул в сторону матросов на мостике: — Скажи им, чтобы выполняли мои приказы.
Сэнь колебался. Дух посмотрел ему прямо в глаза — спокойным, но пугающим взглядом. Сэнь отвел глаза и поторопился на мостик отдать распоряжения.
Десять судей ада...
По палубе к корме «Дракона Фучжоу» прополз мужчина. Он перевесил голову за борт, и его снова начало выворачивать наизнанку. Всю ночь он пролежал у спасательного плота. Как только начался шторм, он сбежал из зловонного трюма, чтобы очистить желудок, в котором все перемешалось от качки. Так холодно и плохо ему было первый раз в жизни. Он представил себе, что море — сошедший с ума дракон, и ему захотелось выхватить из кармана тяжелый пистолет и выстрелить в чудовище.
Его звали Сонни Ли, хотя при рождении ему дали имя Канмэй, что означало «Борец с Америкой». Детей, рожденных при режиме Мао, было принято называть такими политически верными именами. Однако, как это часто бывало с ребятами из прибрежной части Китая — Фуцзяни и Гуандуна, он имел еще и западное имя. Пацаны из его банды прозвали его Сонни в честь сына Дона Корлеоне из фильма «Крестный отец».
Десять судей ада...
Ли был готов к тому, чтобы его забрали адские бестии. Он бы сознался во всех проступках, которые совершил в жизни.
Он оглянулся, и ему показалось, что он видит Духа, но желудок свело, и ему пришлось повернуться к поручню. Ли забыл обо всем на свете, кроме десяти судей ада, повелевших демонам проткнуть ему копьями живот. Его снова начало рвать.
Высокая женщина прислонилась к машине. Контраст впечатлял — рыжие, разметанные ветром волосы, старый желтый «шевроле-камаро» с откидным верхом, черный нейлоновый пояс, надежно прижимавший к бедру кобуру с пистолетом.
Амелия Закс в джинсах и ветровке с капюшоном, на спине которой красовалось «ПУН: ОБСЛЕДОВАНИЕ МЕСТА ПРЕСТУПЛЕНИЯ», смотрела на бурлящие воды гавани у Порт-Джефферсона на северном побережье Лонг-Айленда. Она обвела взглядом участок сосредоточения. СИН, ФБР, полиция округа Саффолк и ее собственная бригада окружили автостоянку у пляжа, который в обычный августовский день бывал забит загорающими семьями и подростками. Однако тропический ливень отпугнул отдыхающих.
Поблизости припарковались два автобуса для перевозки заключенных, полдюжины карет «скорой помощи» и четыре фургона с полицейским спецназом. Теоретически «Дракон» должен был приплыть, уже полностью находясь под контролем экипажа катера «Эван Бригант».
Зазвонил сотовый Закс, и она устроилась на сиденье «шевроле», чтобы поговорить. Звонил Райм.
— Мы думаем, они нас засекли, Закс. «Дракон» повернул к берегу. Мы считаем, что Дух готовится к схватке.
Райм сделал паузу, и Закс спросила:
— Она звонила?
Поколебавшись, он ответил:
— Да, минут десять назад. На той неделе в Манхэттенской больнице будет окно. Она перезвонит и расскажет подробней.
Речь шла о докторе Черил Уивер, знаменитом нейрохирурге. А под «окном» имелась в виду экспериментальная хирургическая операция, которую могли сделать Райму и которая, быть может, вывела бы его из состояния полного паралича. Закс эту затею не одобряла.
Райм не любил смешивать личные дела и работу.
— Я перезвоню, — сказал он, и телефон замолк.
Думая об операции, она вспомнила недавний разговор с другим доктором. Две недели назад Закс стояла в приемной больницы. К ней с пугающе серьезным видом подошел врач в белом форменном халате.
— Вот вы где, мисс Закс.
— Здравствуйте, доктор.
— Я только что встречался с терапевтом Линкольна Райма.
— Судя по вашему виду, новости плохие.
— Почему бы нам не присесть где-нибудь в уголке?
— Мне и тут хорошо, — твердо сказала она. — Говорите все как есть.
Закс посмотрела на гавань, на длинный причал, к которому должен был подойти «Дракон Фучжоу». Чтобы перестать думать об ослепительно яркой приемной, она переключила «моторолу» на частоту береговой охраны.
— Сколько до берега? — спросил Дух у двух оставшихся на мостике матросов.
— Километра полтора. Мы повернем прямо у мели и попробуем войти в гавань.
— Не отклоняйтесь от курса. Я на минуту отойду.
Ветер и дождь хлестали Духа по лицу. Он спустился на грузовую палубу, потом еще ниже, подошел к металлической двери в трюм с поросятами и заглянул внутрь.
— Баншоу! — крикнул он.
Ответа не последовало.
Дух закрепил засовы, чтобы дверь нельзя было открыть изнутри, и поспешил к своей каюте, находившейся на капитанской палубе. Взбираясь по лестнице, он достал из кармана маленькую черную коробочку, открыл ее и нажал сначала одну кнопку, потом вторую. Радиосигнал пронесся сквозь две палубы к черному вещевому мешку, который он оставил в кормовой части трюма ниже ватерлинии. В мешке было два килограмма гексогена.
Взрыв получился мощный, много сильнее, чем ожидал Дух. С лестницы его отбросило на верхнюю палубу. Слишком много взрывчатки! — сообразил он. Корабль сразу набрал воды и начал крениться. Через считанные минуты он пойдет ко дну. Дух посмотрел в сторону каюты, в которой лежали его деньги и оружие, и еще раз обвел взглядом все палубы в поисках баншоу. Того не было видно. Дух прополз через палубу к ближайшему спасательному плоту и начал его отвязывать.
Словно сотни кувалд ударили по железу. Иммигрантов швырнуло на холодный мокрый пол. Сэм Чан встал и поднял младшего сына, который упал в грязную лужу, а затем помог жене и пожилому отцу.
— Что случилось? — крикнул он капитану, который пробирался к двери на палубу.
— Не знаю. Или Дух взорвал корабль, или по нам стреляет береговая охрана, — отозвался тот.
— Что происходит? — спросил Чана охваченный паникой сосед по имени У Цичэнь.
Его жена лежала на соседней койке. В течение всего путешествия у нее не спадал жар, она была вялой и сонной и даже сейчас, казалось, не понимала, что в трюме воцарился хаос.
— Мы тонем! — крикнул капитан и с несколькими матросами бросился открывать засовы. К ним присоединился Сэм Чан, но толстые металлические прутья не сдвинулись ни на миллиметр.
Чан почувствовал, что «Дракон» резко кренится. Холодная морская вода сквозь швы металлической обшивки врывалась в трюм. Несколько человек кричали и барахтались в воде. Женщина со шрамами на лице схватила свою маленькую дочь. Мощный стон тонущего корабля заполнил зловонный трюм.
Мужчинам не удавалось открыть запоры.
— Здесь не получится. Нужен другой выход, — сказал капитану Чан.
— Вход в машинное отделение, — Сэнь показал на маленький люк, привинченный к полу четырьмя болтами.
Чан с капитаном подобрались к нему. С помощью ножа Сэня они умудрились отвинтить болты. Чан надавил на люк, и тот упал в соседнее помещение. Вода заполняла и машинное отделение, но там ее было меньше, чем в трюме. Чан разглядел лестницу, ведущую на верхнюю палубу.
Увидев проход, иммигранты закричали и в панике ринулись к нему. Капитан Сэнь и Чан встретили их плечом к плечу.
— Проходите по одному, — крикнул капитан. — Через машинное отделение, вверх по лестнице. На палубе — спасательные плоты.
Первым выбрался Джон Сун — врач и диссидент, за ним — молодая супружеская пара. Сун нагнулся, чтобы помочь остальным.
Капитан поймал взгляд Чана.
— Идите!
Чан махнул своему пожилому отцу, и тот пролез в люк. За ним последовали сыновья Чана — юноша Уильям и восьмилетний Рональд — и жена Мэймэй. Чан тоже вылез и остановился, чтобы помочь Суну вытащить остальных.
Следующей была семья У Цичэня — он сам, его больная жена, их дочь-подросток и маленький сынишка.
Чан протянул руку в трюм, чтобы на нее оперся очередной человек, но тут корабль качнуло, и Сун упал. Чан помог ему встать.
— Я в порядке, — крикнул Сун и сжал амулет, который носил на шее.
Корабль стал крениться быстрее. Трюм наполнялся водой. Мы тонем, подумал Чан. Один из дизельных двигателей заглох, и свет погас. В машинное отделение хлынул мутный бурлящий поток, Чан видел теперь лишь лицо капитана Сэня. Чан махнул ему, чтобы тот выбирался, но капитан исчез в трюме, однако через несколько секунд подплыл к люку и что-то протянул сквозь потоки морской воды.
Чан запустил руки во вспененную воду, схватил сверток и потянул к себе. Это оказался младенец — дочь женщины со шрамами. Девочка задыхалась, но была в сознании. Чан крепко прижал ее к груди и поплыл к лестнице. Борясь с ледяным потоком, он выкарабкался на палубу.
От увиденного он просто онемел — корма судна ушла под воду, и серые штормовые волны заливали половину палубы. У Цичэнь, отец и сыновья Чана пытались отвязать большой оранжевый надувной плот. Чан отдал девочку жене и, спотыкаясь, ринулся на помощь. Когда веревку наконец развязали, Чан усадил на рвущийся плот свою семью, семью У, Джона Суна и молодую пару. Мощные волны быстро вынесли плот с палубы.
Чан принялся яростно дергать шнур навесного мотора. Мотор взревел, и он направил плот в море. Сделав круг, сквозь туман и дождь он поплыл к гибнущему кораблю.
— Что вы делаете? — спросил У.
— Мы должны найти остальных! — крикнул Чан.
В метре от них просвистела пуля.
Дух был в ярости. Он стоял на носу тонущего «Дракона Фучжоу», схватив тросовый талреп спасательного плота, и смотрел туда, где только что заметил сбежавших поросят.
Он выстрелил еще раз и снова промазал. Его перекосило от злости, когда плот скрылся за «Драконом».
Дух взобрался на плот, столкнул его с судна и внимательно огляделся. На поверхности воды то появлялись, то исчезали две головы. Это были матросы, они отчаянно махали ему руками. Дух поднял армейский пистолет 51-й модели и двумя выстрелами покончил с обоими.
Дух запустил мотор и еще раз огляделся в поисках баншоу, но того не было видно. Вероятно, помощник упал в воду и утонул. Что ж, у Духа были и другие дела. Он развернул плот к тому месту, где в последний раз видел поросят.
Сэм Чан, невольный капитан хрупкого плота, посмотрел на своих пассажиров. Две семьи — его собственная и семья У — сбились на корме. На носу сидели доктор Джон Сун и выбравшиеся из трюма супруги, которых Чан знал только по именам — Чаохуа и Роз.
Жена Чана сняла свитер и закутала в него крошечную дочку женщины с изуродованным лицом. Чан вспомнил имя девочки, и его сердце сжалось от боли. По И, Дитя-Сокровище, была счастливым талисманом их плавания.
— Плывем к берегу! — закричал У. — Он в нас стреляет!
Чан посмотрел на бурлящее море.
— Мы должны спасти всех, кого сможем. Ищите!
— Там! — вскрикнул семнадцатилетний Уильям. — Кажется, там кто-то есть.
Чан разглядел в десяти метрах темное пятно, а рядом с ним — маленькое белое. Возможно, голову и руку. Он подплыл поближе и действительно обнаружил бледного, захлебывающегося мужчину. Чан вспомнил, что его зовут Сонни Ли. Все путешествие Ли сторонился остальных, однако сейчас он нуждался в помощи.
Чан направил плот на большую волну и увидел в пятидесяти метрах оранжевое пятно — плот Духа.
Чан заглушил мотор, лишь подплыв вплотную к Ли, перевесился через борт, схватил его за руку и втащил на плот. Выстрел. Рядом с ними взметнулся фонтанчик воды, и Чан направил плот за тонущее судно, чтобы оно загородило их от Духа.
Еще выстрел. Пуля чиркнула по воде у плота. Если Дух попадет в плот, они утонут в считанные минуты.
Внезапно раздался оглушительный рев. «Дракон Фучжоу» завалился на бок и исчез под водой. Огромный вал, поднятый тонущим судном, покатился, как ударная волна от бомбы. Плот аспида резко развернуло и унесло из виду.
Хотя Сэм Чан был педагогом, художником и политическим активистом, он, как и многие китайцы, верил в знамения. На миг ему показалось, что, возможно, богиня милосердия Гуань-инь вступилась за них и обрекла Духа на смерть в пучине.
Но тут Джон Сун воскликнул:
— Дух здесь. Он гонится за нами!
Значит, у Гуань-инь сегодня другие дела, с горечью подумал Сэм Чан. Если хотим выжить, нам придется рассчитывать только на себя.
— Он потопил судно, — прошептал Лон Селлитто.
Фред Деллрей застыл как вкопанный, а Хэролд Пибоди и Алан Коу уставились друг на друга. Селлитто дослушал сообщение по телефону и взглянул на Райма:
— Линк, судно пошло ко дну. Береговая охрана точно не знает, что произошло, но их приборы уловили подводный взрыв, а через десять минут «Дракон» исчез с радара.
Райм впился взглядом в карту Лонг-Айленда.
— Далеко от берега?
— Километрах в полутора.
Линкольн Райм был страшно на себя зол. Зная, как опасен Дух, он должен был предвидеть такой поворот. Перестань думать о мертвых, часто повторял он себе, забудь. Но забыть он не мог, особенно об этих несчастных.
Райм думал, что после задержания судна, ареста Духа и обследования места преступления его участие в деле закончится и он продолжит готовиться к операции. Но теперь он не мог выйти из игры.
Зазвонил телефон Деллрея. После короткого разговора он сообщил остальным:
— Береговая охрана утверждает, что два моторизованных плота плывут к берегу. — Он подошел к карте и показал: — Вероятно, плоты где-то здесь. Береговая охрана отправила катера поискать выживших, а мы посылаем наших людей в Порт-Джефферсон к месту предполагаемой высадки. Но они оттуда в восьмидесяти километрах, и ехать им двадцать минут.
— Неужели нельзя кого-нибудь туда побыстрее отправить? — спросил Пибоди.
После секундного размышления Райм скомандовал в прикрепленный к креслу микрофон:
— Телефон.
Амелия Закс гнала свой спортивный «камаро» со скоростью двести километров в час. На «торпеде» красовалась синяя мигалка — присоска плохо держалась на откидном верхе.
Пять минут назад ей позвонил Райм и велел ехать в Порт-Джефферсон, чтобы подоспеть к берегу одновременно с Духом и спасшимися с судна нелегалами. С ней рядом сидел молодой полицейский из спецназа Полицейского управления Нью-Йорка.
Далеко позади них, рассекая стену дождя, ехали фургон выездной бригады, полдюжины саффолкских полицейских, кареты «скорой помощи» и разномастные машины СИН, полицейского спецназа и ФБР.
Зазвонил мобильник.
— Как твои успехи, Закс? — поинтересовался Райм.
— Гоню изо всех сил. Есть уцелевшие?
— Похоже, большинство не выбралось.
— Слышу знакомые нотки, Райм. Это не твоя вина.
— Учту твое мнение. Ты осторожно едешь?
— Еще бы, — ответила она, перескочив в соседний ряд.
Сидевший рядом с ней полицейский зажмурился.
— Нас вызывает катер береговой охраны. Больше не могу говорить. — Райм сделал паузу и попросил: — Закс, ищи внимательно, но бдительности не теряй.
— Хорошо сказал. Напечатаем твою заповедь на футболках выездной бригады.
Плот подплыл ближе к берегу, и скалы обозначились отчетливее. Стали видны их острые выступы.
— Он все еще здесь, за нами! — крикнул У.
Чан обернулся и увидел маленькое оранжевое пятно — плот Духа. Он их преследовал, но плыл медленнее. Должно хватить времени найти грузовики, которые отвезут их в Чайнатаун, прикинул Чан. Он вгляделся в береговую линию. Дождь затруднял видимость, но он различил что-то похожее на дорогу и огни деревни.
Тут прямо перед ними выросли скалы. Чан быстро сбавил ход и круто повернул, едва избежав столкновения. Внезапно заглох мотор. Чан сильно дернул за шнур. Мотор чихнул и замолк. Еще раз, еще дюжину раз. Его старший сын наклонил бензобак и крикнул:
— Пусто!
Чан увидел впереди еще одну гряду скал. Волны подхватили плот, словно доску для серфинга, и понесли на нее. Резина со свистом разорвалась, и плот начал быстро сдуваться. Сидевших спереди Сонни Ли, Джона Суна и молодую пару выкинуло в бурлящее море и закрутило в волнах.
У и Чаны, которые сидели на корме, сумели удержаться. Плот еще раз ударило о скалы. Жену У швырнуло на каменный выступ, но затем отбросило обратно. Оглушенная, с разодранной рукой, она повалилась на плот. Плот наконец миновал скалы и, быстро сдуваясь, поплыл к берегу. Галечный берег был метрах в десяти.
— К берегу! Живо! — крикнул Чан.
Они плыли целую вечность. Даже Чан, самый сильный из всех, начал задыхаться. В конце концов он почувствовал под ногами скользкие от водорослей камни и, спотыкаясь, выбрался из воды.
Милан КУНДЕРА
Обессиленные люди рухнули на гальку. Через какое-то время Сэму Чану удалось встать. Он посмотрел на море, но не увидел ни плота Духа, ни выброшенных за борт иммигрантов. Он упал на колени и уперся лбом в песок. Их попутчики и друзья были мертвы, а за ними самими гнался убийца. Зато они живы и на суше. Чан и его близкие, обогнув половину земного шара, наконец-то закончили бесконечное путешествие к своему новому дому — Америке, Прекрасному Краю.
БЕССМЕРТИЕ
Часть 1. ЛИЦО
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
В полукилометре от берега Дух пригнулся, пытаясь защитить мобильник от дождя и волн. Телефон плохо ловил, но ему удалось дозвониться до Джерри Тана, который ждал его где-то поблизости на берегу. Запыхавшийся от бешеной погони, Дух приблизительно объяснил Джерри, где высадится — в трехстах-четырехстах метрах к востоку от того места, где вроде бы виднелись магазинчики и дома.
— Береговая охрана, — сказал Тан, и его голос утонул в помехах. — Я слушаю... сканер... должен уматывать.
Даме могло быть лет шестьдесят—шестьдесят пять. Я смотрел на нее, растянувшись в шезлонге против бассейна в спортивном клубе, расположенном на последнем этаже современного здания, откуда сквозь огромные окна виден весь Париж. Я ждал профессора Авенариуса, с которым подчас встречаюсь здесь, чтобы поболтать. Но профессор Авенариус запаздывал, и я смотрел на даму: она стояла одна в бассейне по пояс в воде и не сводила глаз с молодого инструктора в тренировочном костюме, учившего ее плавать. Следуя его указаниям, она держалась за край бассейна и делала глубокие вдохи и выдохи. Дышала она сосредоточенно, старательно, и похоже было, будто из глубины вод отзывается голос старого паровоза (для этого идиллического звука, ныне уже забытого, а кому и вовсе неведомого, нет более удачного сравнения, как с шумным дыханием пожилой женщины, стоящей у края бассейна). Зачарованный, я смотрел на нее. Своей трогательной комичностью (инструктор также осознавал ее, ибо то и дело у него подрагивал уголок губ) она притягивала мой взор до тех пор, пока один знакомый не окликнул меня и не отвлек моего внимания. Когда чуть позже мне снова захотелось взглянуть на нее, занятия уже кончились. Она в купальнике шла вдоль бассейна. Пройдя мимо инструктора и оказавшись в трех-пяти шагах от него, она повернула к нему голову, улыбнулась и помахала рукой. У меня сжалось сердце. И улыбка, и этот жест принадлежали двадцатилетней женщине. Рука ее взметнулась вверх с чарующей легкостью. Казалось, будто она бросала в воздух цветной мяч, играя с любовником. Улыбка и жест были исполнены прелести и изящества, тогда как лицо и тело уже утратили всякую привлекательность. То была прелесть жеста, затонувшего в непрелести тела. Но женщина, хотя, вероятно, и сознавала, что уже некрасива, в то мгновение забыла об этом. Какой-то частью своего существа мы все живем вне времени. Возможно, лишь в исключительные моменты мы осознаем свой возраст, а большую часть времени мы — вне возраста. Как бы там ни было, но в то мгновение, когда дама, обернувшись, улыбнулась и помахала молодому инструктору (который не выдержал и прыснул), о своем возрасте она не помнила. Некая квинтэссенция ее прелести, независимая от времени, этим жестом явила себя на миг и поразила меня. Я был несказанно растроган. И всплыло в моей памяти слово «Аньес». Аньес. Ни одной женщины с таким именем я никогда не знал.
2
Я лежу в постели в сладком полусне. Уже в шесть часов, как только начинаю пробуждаться, я тянусь рукой к маленькому транзистору у изголовья и нажимаю кнопку. Звучат первые утренние новости, я едва способен разобрать отдельные слова и снова засыпаю, так что фразы дикторов превращаются в сновидения. Это самый прекрасный отрезок сна, самая восхитительная часть дня: благодаря радио я ощущаю свое неизменное забытье и пробуждение, те самые чудесные качели между бодрствованием и сном, что сами по себе уже достаточный повод для нас не сожалеть о своем рождении. То ли мне снится, то ли я на самом деле в опере и вижу двух трубадуров в рыцарских доспехах, поющих о том, какая будет погода? Как же так, почему они не поют о любви? Но затем до меня доходит, что это дикторы, и они уже не поют, а шутливо перебивают друг друга. «Будет жаркий день, душно, гроза», — говорит первый, а второй игриво: «Серьезно?» Первый голос столь же игриво отвечает: «Mais oui. Прошу прощения, Бернар. Но это так. Придется потерпеть». Бернар громко смеется и говорит: «Это кара за грехи наши». А первый голос: «С какой стати, Бернар, я должен страдать за твои грехи?» Тут Бернар смеется еще громче, как бы давая понять всем слушателям, о какого рода грехе идет речь, и я понимаю его: то наша заветная мечта жизни — пусть все считают нас великими грешниками! Да будут наши пороки сродни ливням, бурям, ураганам! Когда нынче французы раскроют над головами зонтики, пусть вспомнят двусмысленный смех Бернара и изойдут завистью к нему! Я переключаю транзистор на соседнюю станцию, ибо хочу привлечь к близящемуся забытью более интересные образы. На соседней станции женский голос сообщает, что будет жаркий день, душно, гроза, и я счастлив, что у нас во Франции столько радиостанций и повсюду в одно и то же время говорится об одном и том же. Гармоническое сочетание однообразия и свободы — чего лучшего может желать себе человечество? Затем я снова поворачиваю ручку туда, где только что Бернар выставлял напоказ свои грехи, но вместо него слышу другой голос, поющий о новой модели марки «рено», кручу еще, и хор женских голосов расхваливает распродажу мехов, переключаю назад на станцию Бернара, улавливаю два последних такта гимна автомобилю «рено», и тут же вновь вторгается сам Бернар. Напевным голосом, напоминающим только что затихшую мелодию рекламы, он сообщает, что вышла новая биография Эрнеста Хемингуэя, сто двадцать седьмая по счету, но на сей раз истинно сенсационная, ибо из нее вытекает, что Хемингуэй за всю жизнь не сказал ни единого слова правды. Он не только преувеличил число ранений, полученных им в Первую мировую войну, но и изобразил себя великим совратителем, тогда как доказано, что в августе 1944-го, а затем с июля 1956-го был полным импотентом. «О, возможно ли?» — смеется второй голос, и Бернар кокетливо отвечает: «Mais oui…» — и мы все вновь на оперной сцене, и с нами вместе импотент Хемингуэй, а затем вдруг какой-то весьма серьезный голос сообщает о судебном процессе, который в последние недели будоражит всю Францию: во время совсем несложной операции пациентка умерла из-за неудачно проведенной анестезии. В связи со случившимся организация, имеющая целью защищать так называемых потребителей, вносит предложение: все будущие операции запечатлевать на пленке и помещать в архив. Только так, утверждает организация по защите прав потребителей, можно будет гарантировать французу, умершему на операционном столе, что суд отплатит за него полной мерой. Затем я вновь засыпаю.
Когда я проснулся, было уже почти полдевятого, и я представил себе Аньес. Подобно мне, она лежит на широкой кровати. Правая сторона кровати пуста. Кто же, однако, может быть мужем Аньес? Вероятно, он из тех, кто субботним утром рано уходит из дому. Поэтому она одна и сладостно балансирует между явью и сном.
Дух заорал:
Вот она встала. Напротив нее на длинной ноге, словно аист, стоит телевизор. Она бросает на него свою рубашку, закрывая ею экран, точно сборчатым занавесом. Теперь она стоит возле кровати, и я впервые вижу ее нагую. Аньес, героиню моего романа. Я не могу отвести глаз от этой красивой женщины, и она, словно почувствовав мой взгляд, убегает в соседнюю комнату, чтобы одеться.
— Если увидишь поросят, убей. Ты меня слышал? Они где-то рядом на берегу. Найди их! Убей!
Кто же такая Аньес?
— Убить? Ты хочешь...
Но плот захлестнула волна, Духа промочило насквозь, и телефон замкнуло. Он с отвращением выбросил его.
Впереди замаячила скала, Дух направил плот мимо нее к широкому пляжу левее городка. Через минуту плот врезался в берег и скинул своего пассажира на песок. Дух увидел Джерри Тана, который ждал его в серебристом полноприводном БМВ на покрытой песком дороге в двадцати метрах от пляжа. Он поднялся на ноги и поспешил к машине.
Как Ева, сотворенная из ребра Адама, как Венера, рожденная из морской пены, Аньес возникла из жеста той шестидесятилетней дамы, что помахала возле бассейна инструктору и чьи черты уже расплываются в моей памяти. Тот жест разбудил во мне тогда бесконечную и неизъяснимую печаль, а из печали родилась фигура женщины, которую я называю Аньес.
Толстый небритый Тан заметил его, подъехал ближе и распахнул дверцу.
— Надо уезжать! — Тан кивнул на полицейский сканер: — Береговая охрана подключила к поискам полицию.
Но разве человек, а уж тем более герой романа, не представляет собой единичного, неповторимого существа? Может ли тогда быть, чтобы жест, подмеченный мною у одного человека, связанный с ним, свойственный ему, выражающий его своеобразное очарование, одновременно выявлял и суть совершенно другого человека и моих фантазий о нем? Об этом стоит подумать:
— Где поросята? — оборвал его Дух.
— Не видел ни одного.
Коль скоро с момента появления первого человека по земле прошло уже миллиардов восемьдесят человеческих существ, трудно предположить, что у каждого из них был свой собственный набор жестов. Арифметически это просто немыслимо. Вне всяких сомнений, на свете гораздо меньше жестов, чем индивидов. Это утверждение приведет нас к шокирующему выводу: жест более индивидуален, чем индивид. Мы могли бы выразить это в форме пословицы: много людей, мало жестов.
Краем глаза Дух уловил шевеление у берега. Мужчина в серой одежде карабкался из воды на скалы, словно раненое животное. Дух отступил от БМВ и достал из-за пояса пистолет.
Рассказывая в первой главе о даме в бассейне, я заметил, что «некая квинтэссенция ее прелести, независимая от времени, этим жестом явила себя на миг и поразила меня». Да, тогда я воспринимал это так, но я ошибался. Жест не явил никакой квинтэссенции этой дамы, правильнее было бы сказать, что эта дама дала мне возможность узнать прелесть некоего жеста. То есть жест нельзя считать ни выражением индивида, ни его изобретением (ибо никакой человек не способен изобрести свой совершенно оригинальный и только ему свойственный жест), ни даже его инструментом; напротив, это скорее жесты пользуются нами как своими инструментами, носителями, своим воплощением.
— Жди здесь.
— Что ты делаешь? — испуганно крикнул Тан. — Нам нельзя ждать.
Аньес оделась и вышла в переднюю. Там остановилась на секунду, прислушалась. Из соседней комнаты доносились неясные звуки, по которым она могла понять, что дочь уже встала. Словно желая избежать встречи, она ускорила шаг и вышла на лестничную площадку. В лифте нажала кнопку первого этажа. Но лифт, вместо того чтобы спускаться, стал дергаться, словно человек, пораженный пляской святого Витта. Не впервой лифт изумлял ее своими причудами. Однажды он вздумал подниматься, когда она хотела спускаться, в другой раз не давал открыть дверь и полчаса держал ее в плену. У нее было ощущение, что он намерен о чем-то поговорить с ней, что-то срочно сообщить ей своими грубыми средствами немого животного. Уже не раз она жаловалась на него консьержке, но, поскольку с прочими жильцами он вел себя пристойно и нормально, консьержка сочла спор Аньес с лифтом ее личным делом и отказалась уделить ему внимание. На сей раз Аньес ничего не оставалось, как выйти из лифта и пойти пешком. Как только она сошла на несколько ступенек, лифт успокоился и спустился следом за ней.
Но Дух не обращал на него внимания. Поросенок поднял глаза и увидел приближающегося Духа. Но он, видимо, сломал ногу и не мог не то что бежать, а даже стоять. И он отчаянно пополз обратно к воде.
Суббота всегда была для Аньес самым утомительным днем. Поль, ее муж, уходил из дому еще до семи и оставался на обед с кем-нибудь из своих друзей, тогда как она использовала свободный день, чтобы переделать кучу необходимых дел, гораздо более неприятных, чем работа в учреждении: ей приходилось тащиться на почту и с полчаса изнывать в очереди, делать покупки в торговом доме, ссорясь с продавщицей и теряя время в ожидании у кассы, звонить по телефону монтеру и умолять его прийти в точно установленное время, а не заставлять ее торчать из-за него целый день дома. Среди всех этих дел она стремилась найти часок-другой и сходить в сауну, куда на неделе не поспевала, а конец дня проводила с пылесосом и тряпкой, поскольку уборщица, приходившая по пятницам, работала все небрежнее.
Однако эта суббота отличалась от всех прочих: прошло ровно пять лет, как умер отец. В памяти Аньес возникла сцена: отец сидит, склонившись над ворохом разорванных фотографий, а сестра кричит на него: «Что же ты делаешь, зачем ты рвешь мамины фотографии!» Аньес заступается за отца, и сестры ссорятся, переполняясь внезапной ненавистью.
Сонни Ли открыл глаза и поблагодарил десять судей ада — не за то, что выжил, а за то, что первый раз за две недели его не выворачивало наизнанку.
Она села в машину, запаркованную у дома.
Он неподвижно полежал под моросящим дождем, и тошнота прошла. Тогда он с трудом поднялся. Берег был пуст. Однако Ли помнил, что огоньки деревни были справа, и поковылял в том направлении по заметенной песком дороге.
Где же Дух? — гадал он.
3
Словно в ответ прозвучал короткий хлопок, который Ли определил как пистолетный выстрел.
Но кто стрелял? Дух или местный житель? (Каждому известно, что у всех американцев есть оружие.) Может, полицейский?
Лифт поднял ее на последний этаж современного здания, где помещался клуб с гимнастическим залом, большим плавательным бассейном, малым бассейном с подводным массажем, сауной, турецкой баней и панорамой Парижа. Раздевалку оглашал рвущийся из динамиков рок. Десять лет назад, когда Аньес стала ходить сюда, в клубе было мало членов и стояла тишина. Затем клуб год от году совершенствовался: в нем все больше становилось стекла и осветительных ламп, искусственных цветов и кактусов, все больше динамиков, больше музыки, равно как и больше людей, число которых, кстати, еще и удвоилось с того дня, как их стали отражать огромные зеркала, какими управление клуба распорядилось прикрыть все стены гимнастического зала.
Лучше поостеречься. Ли очень хотел поскорее найти Духа, но знал, что нужно быть осторожным. Он отступил с дороги в кусты и пошел вперед так быстро, как только позволяли сведенные судорогой ноги.
Она подошла к шкафчику и стала раздеваться. Неподалеку от нее разговаривали две женщины. Одна из них тихим, неспешным голосом жаловалась, что ее муж все бросает на пол: книги, носки, газеты, даже спички и трубку. У второй было сопрано, и говорила она с удвоенной скоростью: французская привычка произносить последний слог фразы на октаву выше уподоблял ритм ее речи раздосадованному кудахтанью курицы: «Ты меня убиваешь! Терпеть этого в тебе не могу! Просто возмутительно! Ты должна втолковать ему! Он не смеет себя так вести! Это твой дом! Ты должна раз и навсегда втолковать ему это! Он не смеет делать все, что придет ему в голову!» Ее собеседница, как бы разрываясь надвое между подругой, чей авторитет признавала, и мужем, которого любила, меланхолически объясняла: «Ну а если он такой. Он всегда все бросает на пол». — «Значит, он должен это прекратить! Это твой дом! Он не смеет делать все, что взбредет ему в голову! Растолкуй ему это раз и навсегда!» — говорила вторая.
Услышав резкий звук, все остановились.
Аньес в таких разговорах не принимала участия; она никогда не отзывалась о Поле плохо, хотя и знала, что это несколько отдаляет ее от остальных женщин. Она присмотрелась к обладательнице высокого голоса: то была молоденькая девушка со светлыми волосами и ангельским лицом.
— Это был... — начал У Цичэнь.
«Еще чего! Что за вопрос — у тебя есть свои права! Он не смеет так себя вести!» — продолжала девушка, и Аньес заметила, что при этих словах она быстро из стороны в сторону поводит головой и одновременно поднимает плечи и брови, как бы выражая возмущенное удивление по поводу того, что кто-то отказывается признать права человека за ее приятельницей. Она знала этот жест: точно так поводит головой, приподнимая плечи и брови, Брижит, ее дочь.