Я не мог поверить, что тот самый Уилл Таунби, которого я видел сегодня утром, был таким хорошим актером. В конце концов, он и сам признал, что, видимо, умыкнул деньги.

– А как вы, Адриана, думаете, знает ли он, где эти деньги?

Она надолго задумалась, прежде чем ответить.

– Нет. Я не думаю, что Уильям Таунби в своем нынешнем состоянии знает, где они. Но существует множество доказательств того, что другой Уильям Таунби, каким он был в четырнадцатом году, об этом прекрасно знает.

– Но ведь теория о раздвоении личности чересчур отвлеченна, не так ли? – спросил я.

– Многие неврологи начинают признавать, что в ней что-то есть, – ответил Конан Дойл.

– И также многие спиритисты, – добавил я.

– И они. Но тот факт, что кто-то верит в то, во что вы не верите, не означает, что он ошибается, – добавила Адриана. – И также не опровергает других идей, в которые он верит. – Она энергично кивнула в сторону сэра Артура.

Он нагнулся к ней, по-отечески похлопал ее по руке и сказал;

– Совершенно верно, дорогая. Спасибо.

Принесли ужин, и минут пять мы ели молча. Потом Адриана продолжила:

– Джентльмены, но какое это отношение имеет к письму? Вы не забыли, кстати, что завтра Хелен Уикем собираются повесить, а так никто и не вмешался в это?

– Может быть, помощь ей и не входила в их планы, – предположил я.

– Тогда зачем было заставлять меня посылать кого-то на встречу с ней? – спросил сэр Артур.

– Неизвестно. Может, она знает, где спрятаны деньги. В любом случае я думаю, что Адриана права: что-то, что должно было случиться, не случилось.

– И это все как-то связано с «Мортон Грейвз», – сказала Адриана.

– И с доктором Гассманом, – сказал Конан Дойл.

– Нет, – возразила она. – Вспомните, что Лиза Анатоль не могла знать ни доктора Гассмана, ни Мэри Хопсон.

– Это так, но вы сказали, что она не могла знать и Хелен Уикем. И все же Лиза входит в список лиц, кого мы могли отвезти к Хелен, – сказал я.

– Роберт Стэнтон тоже не знал Гассмана, – сказала Адриана.

– А вот доктор Таунби так или иначе знал их всех, – сказал Конан Дойл. – И он обналичил состояние Гассмана.

– Однако же письмо было написано доктором Гассманом, – добавила Адриана, в недоумении качая головой.

– Не совсем. Таунби унаследовал многое из имущества Гассмана. Он мог многое узнать об этом человеке, – сказал я.

– Итак, Чарльз, попробуйте воспроизвести целиком картину происходящего. Дайте мне почву для возражений. Что, по-вашему, происходит?

Помолчав немного и отхлебнув пива, я начал:

– Версия номер один. Таунби заперт в «Мортон Грейвз». Он каким-то образом заручился доверием доктора Гассмана и унаследовал основную часть его состояния. Он решает заняться той же профессией, что и Гассман, – возможно, потому, что в «Мортон Грейвз» хранится нечто, что ему нужно, но что он еще не нашел. По каким-то причинам все состояние нужно ему наличными. Потом напряжение пагубно сказывается на нем, и с ним случается припадок. Больница пользуется возможностью запереть его. Они хотят получить деньги и не собираются отпускать его, пока не получат их.

– И как же в игру вступает Хелен Уикем? – спросила Адриана.

– Хелен Уикем знает что-то, что нужно Таунби, но она должна умереть. Каким-то образом он убеждает троих знакомых пойти и выведать у нее необходимую ему информацию. Это может сделать любой из них, но у них нет доступа в тюрьму. Таким образом, в игру включается сэр Артур. Таунби знает достаточно об отце сэра Артура из записок доктора Гассмана или других источников, и ему хватает этого, чтобы заставить сэра Артура помочь. Но то, что должно случиться в Холлоуэй, не случается. Таунби оставил эту затею, мы топчемся здесь в тупике.

Я замолчал и стал ждать реакции. Мне пришлось прождать минуту, пока она воспоследовала.

– Швейцарский сыр, Чарльз. Он такой ломкий, и в нем много дырок. – Адриана рассеянно повертела в руках солонку и продолжила: – Во-первых, Таунби не стал бы утруждать себя и становиться врачом, когда разбогател. Он даже заплатил «Мортон Грейвз», чтобы его приняли. Во-вторых, если бы он знал, где деньги, он бы нанял хорошего адвоката вроде Фредди и в мгновение оказался бы на свободе. – Она помедлила и отпила вина. – Как у меня пока получается?

– Неплохо, – признал я. – Если честно, то очень неплохо.

– А у меня есть возражение и получше, – сказал Конан Дойл.

– Можно его услышать? – сказал я.

– Оно касается конца пути, Чарли, но только вашего пути через парк.

Я кивнул:

– Они все ходят к «Мортон Грейвз». Я это понимаю. Вероятно, окна палаты Таунби выходят в парк.

Адриана медленно облизала губы и покачала головой. На ее лице было написано, что я безнадежен.

– Крыло Таунби и сад за забором находятся в северной части больницы. А Ричмонд-парк – на юге. Что скажете на это?

– Что сэр Артур нанял не того детектива, – сказал я, улыбнувшись Конан Дойлу.

– Но в качестве компенсации он получил меня.

Конан Дойл с восхищением посмотрел на нее:

– Без сомнения, удачное приобретение, но я не уверен, осталось ли нам что расследовать, если только мне не пришлют еще одну записку. Хелен Уикем скоро умрет, и этим все закончится.

Адриана сказала:

– Не знаю, как вы, Чарли, но я не могу оставить сейчас это расследование, даже если сэр Артур с ним покончил. – Она повернулась к Конан Дойлу. – У вас же еще есть письмо от того, который представляется призраком. – Она допила вино. – Вы не подвезете меня домой, Чарли?

Конан Дойл посмотрел на входную дверь паба:

– Если за вами следили, Адриана, полагаю, мне лучше выйти через черный ход. Я все еще стараюсь избежать прямой связи с этой историей. Кое-кто. может о многом догадаться.

– А мы, к сожалению, не можем, – тихо сказал я, пока Конан Дойл вставал из-за стола.

Я оплатил счет, и мы с Адрианой вышли через входную дверь в январскую ночь. Мы медленно брели по тихой улице к месту возле отеля «Капитан», где стояла моя машина.

– Не думаю, что его идея с привидением выгорит, – сказал я. – Я все больше склоняюсь к тому, что Гассман еще жив.

– Вам легче поверить в то, что больной восьмидесятилетний старик симулировал собственную смерть и спустя десяток лет все еще бегает по Лондону, – проворчала Адриана. – Честное слово, Чарльз, я скорее поддержу сэра Артура и его компанию. Гассман мертв и похоронен. А люди, с которыми имеем дело мы, вполне живы.

– Но я не понимаю, Адриана, как эти люди могли узнать об альбоме старого Дойла, как не понимаю и того, с какой целью они послали нас к Хелен Уикем. Двое из людей в списке никогда с ней не встречались.

– То, что мы не понимаем их причин, не означает, что у них нет причин, Чарли. Не забывайте, в этом деле фигурируют большие деньги. Я ставлю на то, что в деле участвуют живые люди и что их цель вовсе не спасти Хелен Уикем, – ее повесят через несколько часов, – произнесла она горькую очевидную истину.

Мы прошли уже две сотни футов, когда миновали магазинную дверь, чуть утопленную в стену. В нише сидела невысокая блондинка в морском бушлате, который был ей велик на несколько размеров, и с намотанным на голову шерстяным шарфом. На ее коленях лежала бескозырка. Ее волосы упали вниз, когда она взглянула на меня. Я слегка кивнул в знак учтивости и прошел мимо. Потом до меня дошло, что в ней было что-то очень знакомое. Я остановился и обернулся, чтобы проверить, не знаю ли я ее, и мой рассудок словно притормозил, пытаясь осознать несколько вещей одновременно. Во-первых, это была та самая женщина, за которой днем я следовал в Ричмонд-парке. Во-вторых, она тотчас оказалась рядом.

– Чарльз Бейкер? – отчетливо проговорила она. Распахнув пальто и достав пистолет, она неловко навела его на нас, ухватившись за рукоятку обеими руками, словно с трудом могла его поднять. Однако ее взгляд был решителен и осмыслен.

Я схватил Адриану и оттолкнул к стене за несколько футов. Когда Адриана споткнулась и стала падать, я увидел, что женщина нацеливает пистолет на меня.

Часть вторая

Глава 15

Мы не вольны в нашей любви, но управлять своими поступками в нашей власти. Знатный холостяк[16]
Затем, как я уже говорил, Адриана спасла мне жизнь.

Когда я очнулся в Королевской больнице, я почти ожидал, что снова увижу свои ноги на уровне лица Лизы Анатоль. Но вместо этого я увидел медсестру в белой форме. Хотя и не совсем белой: спереди было пятнышко крови. Она надевала мне на лицо маску.

Я снова очнулся, как мне показалось, через несколько минут. Человек, которого я увидел на этот раз, был санитаром. Над его головой проплывал потолок. Я осознал, как сильно у меня болит живот – да, собственно, вся центральная часть тела. «Он очнулся», – обратился к кому-то мужчина. Но он ошибся, потому что я уже был без сознания.

Наконец я увидел лицо Адрианы, склоненное надо мной, а рядом – лицо ее мужа. Она улыбалась, он нет. «Вы слышите меня, Бейкер?» – спросил он.

Я слышал его, я слышал его вполне отчетливо. Просто сначала я не мог говорить. Думаю, я пошевелил губами, потому что Адриана сказала:

– Не пытайтесь, Чарльз. Поговорите позже. Вы выздоровеете.

Я чувствовал, что должен заговорить, если сумею.

– Лиза Анатоль, – хрипло пробормотал я.

– За кого он принимает тебя, Адриана? – спросил Фредди.

– В меня стреляла Лиза Анатоль, – сказал я Адриане. – Вы ее видели?

– Я никого не видела, Чарльз. Вы меня толкнули я услышала выстрел и лежала, пока не услышала удаляющиеся шаги. Когда я подняла голову, только вы, раненный, лежали на улице.

Фредерик Уоллес склонился к моему лицу:

– Послушайте, старина, люди полагают, что я был с вами возле паба. Мы были вместе, понимаете?

Тут я вспомнил небольшой уличный спектакль Адрианы.

– Вы погнались за стрелявшим, – прошептал я.

Адриана засмеялась:

– Вы точно поправитесь, Чарльз. Хорошая память. Слушайте: когда узнают, что вы живы, будет много вопросов. В холле ждут репортеры. Придет сэр Артур, если ему удастся избавиться от газетчиков. Нас уже допросила полиция: меня, когда я приехала сюда с вами, Фредди чуть позже. Они даже отправились на встречу с Конан Дойлом, потому что он был с нами в «Улане».

– Понимаю, – сказал я, в то время как мое сознание быстро прояснялось. Я подумал о том, как серьезно это может оказаться для Адрианы и Фредди. Колонки сплетен даже без особого старания могли бы сделать из этого две страницы. – Что вы им сказали?

– Почти правду, – ответила Адриана. – Мы только что вышли из «Улана», где я ждала Фредди, и тут вас подстрелили. Я не видела стрелявшего. Я не предполагала, что вы его видели.

– Мистер Уоллес, – сказал я, – вы должны сообщить полиции, что я сказал: стреляла Лиза Анатоль. Ее адрес записан на первой странице моего блокнота – он в машине.

– Я займусь этим, старина. Я скажу, что вы ее узнали.

– А что вы им сказали: где вы были, когда в меня стреляли? – спросил я.

– Вы все меня ждали, – ответил Уоллес. – Я опоздал, и вы ушли без меня. Я приехал и встретил вас на улице как раз перед нападением. Я начал погоню, но упустил нападавшего через несколько кварталов. Он был слишком молод для меня. А скажите, какого роста эта Анатоль? У меня сложилось впечатление, что на вас напал мужчина среднего роста.

– Она очень маленькая, – сказал я. – Но на ней была куртка на несколько размеров больше, чем нужно.

– Я же говорила! – резко обратилась Адриана к мужу. – Я же говорила, что мы прошли мимо какой-то женщины. – Она повернулась ко мне. – Как вы себя чувствуете, Чарльз?

– Как будто меня ударили в живот. Куда?…

– Пуля прошла прямо через желудок, Чарльз, и вышла со спины. Вы ранены, но вы живы и поправитесь. У них здесь все самое лучшее; новейшие антисептики против всех микробов я затолкала вам в живот еще на улице, морфий – держу пари, он вам сейчас не помешает. – Она сама выглядела так, словно ей больно. – Боюсь, прошло слишком мало времени после операции. Дежурный хирург два года зашивал полостные раны во время войны. Вы не могли выбрать лучшего времени, чтобы получить пулю в живот.

– Я смогу ходить? Я не могу пошевелить ногами, кстати и всем остальным.

Я пошевелил пальцами и поднял левую руку так, чтобы ее увидеть. То, что я смог это сделать, принесло мне облегчение.

– Еще слишком рано говорить, но позвоночник не поврежден. Однако вам какое-то время не придется много есть. Ваш желудок теперь несколько меньше, чем прежде, и на нем несколько швов. Вы потеряли много крови и будете ощущать слабость.

Я увидел, как на ее покрасневшие глаза наворачиваются слезы, и вспомнил, что она не пролила ни одной слезинки, когда я лежал на улице, а она перевязывала меня.

– Полагаю, теперь меня отправят домой. – Так говорили на войне, когда ранение было слишком тяжелым, чтобы оставаться на фронте, но недостаточно тяжелым, чтобы умереть. – Когда меня выпишут?

– Еще рано говорить, Чарли. Вас привезли из операционной пару часов назад. Думаю, еще нет и часа ночи, – ответила она.

– Десять минут третьего, – сказал Фредди. – Нам предстоит долгая ночь. Вам надо поспать, если сможете, старина.

– Он уснет, когда ему дадут морфия, – сказала Адриана, когда в палате появилась медсестра со шприцем в руке.



Я проснулся и увидел у своей кровати Конан Доила. Я уже легко поворачивал голову, поэтому увидел его. Через окно лился солнечный свет. Сэр Артур читал газету. Я огляделся кругом и увидел, что нахожусь в маленькой комнате, где нет других пациентов. На столе у стены стояли подносы с инструментами и лекарствами.

– Который час? – спросил я.

Он опустил газету.

– Мальчик мой! Вы проснулись! – сказал он. Затем вытащил из кармана часы и раскрыл их. – Четверть четвертого, Чарльз, пятница.

– Пятница, двадцатое?

– Да, январь двадцать второго года, Чарльз. Вы спали недолго.

Внезапно я вспомнил, что пятница на этой неделе обладала для нас особым смыслом.

– А казнь? – спросил я. – Ее отменили?

Пожилой человек грустно опустил голову:

– Увы, Чарльз. Ее… это случилось незадолго до полудня. С сожалением должен сказать, никто этому не помешал. Однако, кажется, вы что-то заварили, Чарльз, – в вас стреляла Лиза Анатоль!

– Полагаю, это была Лиза, – сказал я. – В общем-то, я с ней незнаком – не уверен, что это – именно она, но это была та самая женщина, за которой я ехал вчера.

– О, это была именно она. Ее уже арестовали, – бодро сказал он. – Ее поймали сегодня утром – она бродила по набережной Темзы в Кингстоне. Говорят, она замерзла чуть ли не до смерти. – Он словно радовался, говоря это.

– Она объяснила, почему стреляла в меня?

– Она клянется, что этого не делала, уверяет, что не отходила далеко от дому. Она говорит, что вчера отправилась на велосипедную прогулку. Оставила велосипед и пошла пешком. Потом у нее случился «небольшой провал», и очнулась она только ночью на берегу Темзы. Ее сестра и зять обратились в полицию вчера после заката, а с рассвета ее, естественно, разыскивала уже лондонская полиция после того, что им сказал Фредди. Когда из Лондона поступило «приглашение на допрос», она уже была дома. Поэтому из Лондона приехали и тотчас же задержали ее.

– А пистолет у нее нашли?

– Нет. Пистолет остался на месте преступления. Он лежал прямо на тротуаре. Его ночью подобрал констебль. Очень большой пистолет для такой хрупкой особы – кольт сорок пятого калибра, модель тысяча девятьсот одиннадцатого года, на вооружении у американской армии. Пули тоже военного образца, одна из них и прошила вас насквозь, как я понимаю.

– Это пистолет ее зятя? – спросил я.

Он покачал головой:

– Он это отрицает. Говорит, что у него никогда не было оружия. Его слова подтверждают жена и экономка. Девушка сейчас в тюрьме в Лондоне на основании, вашего заявления. Больше никто ее не опознал, даже Адриана. А вы сами-то уверены, Чарльз?

– Ошибки быть не может. Женщина, за которой я ехал от дома Лизы Анатоль, – та самая, которая стреляла в меня. – Я поймал себя на том, что снова прокручиваю в голове события минувшего вечера.

– А вы догадываетесь, как она сумела выследить вас в Лондоне, Чарльз? Где вы видели ее в последний раз?

– В Ричмонд-парке, на велосипеде. Я предположил что она направлялась через ворота Робин-Гуд-гейт к себе домой. – Я помедлил, чтобы передохнуть. Конан Дойл терпеливо откинулся на стуле. – Я ждал ее у дороги, но она поехала другим путем. Видимо, она заметила, где я стою. Но она не могла бы приехать за мной в Лондон на велосипеде.

– Безусловно, нет, и все же она оказалась именно там и поджидала вас возле вашего любимого паба. А она знала, кто вы?

– Не понимаю, как она могла это знать. Но есть одна странность. Увидев меня в парке, она прямо замерла на месте. Ошибки быть не может: чем-то я ее напугал. Она прямо пулей метнулась к своему велосипеду.

– Но домой не поехала, – размышлял он. – А когда ее нашли, при ней не было велосипеда. Его так и не обнаружили. Как же, бога ради, она вас выследила?

Я секунду поразмыслил, и потом мне в голову пришла очевидная мысль.

– Не думаю, что она следила за мной. Из того, что было сказано в тот вечер, я заключаю, что девушка следовала за Адрианой от дома Уоллесов до паба, а это, соответственно, означает, что ей известно, что мы с Адрианой связаны. – Я снова передохнул и еще подумал. – А подобная информация могла поступить только из «Мортон Грейвз». Это единственное место, где за время нашего расследования нас видели вместе.

– А благотворительная больница «Мортон Грейвз» находится прямо на краю Ричмонд-парка, где вы вчера следили за Лизой! Но разве у нее было время, чтобы узнать это?

– Нет. Если только ей кто-то не помог. И вы сказали, что, когда ее нашли, она была замерзшей. Разве на ней не было бушлата?

– Нет. По сообщениям, на ней были только брюки и толстый свитер. Подходящая одежда для утренней велосипедной прогулки, но не для январской ночи.

– Когда она стреляла в меня, на ней были морской бушлат, перчатки и шерстяной шарф, – сказал я. – Если я прав, она покинула парк, каким-то образом добралась до Лондона и нашла Адриану. У Лизы на это было несколько часов. Потом она могла просто следовать за Адрианой до места нашей встречи, а это случилось очень скоро.

Он задумался и сделал несколько шагов по комнате, прежде чем продолжить:

– Чарльз, я задам вам вопрос, который, полагаю, вам не очень понравится, но тем не менее. Не думаете ли вы, что этот Таунби, о котором рассказала мне Адриана, является медиумом? Ну, вы понимаете: общается с доктором Гассманом?

– Сэр Артур, вы ведь знаете, что я верю в то, что существует более приземленное объяснение происходящего, но Таунби, сдается мне, действительно играет здесь главную роль. Впрочем, Адриана так не считает. Хотя могу сказать вам, что, если бы вы увидели его, вы бы его не заподозрили.

– В его с Гассманом истории фигурирует большая сумма. Но какое, черт возьми, отношение каждый из них имеет ко мне? – спросил сэр Артур, качая головой.

Я попытался обдумать этот вопрос:

– Очевидно, никакого. Все имена, указанные в письме, ведут в «Мортон Грейвз». Но ни одно не значит ничего лично для вас, как и сама больница. И никто из них не упоминал вас, когда мы с ними разговаривали. – Я помолчал и перевел дыхание. – Чего бы Гассман или кто-либо еще ни хотел достигнуть с помощью записки, это ему не удалось.

– Напротив! Из-за нее-то вас и подстрелили, мой мальчик Вы стали следить за людьми из списка и задавать вопросы в больнице, где работал Гассман. И немедленно одна особа из списка отреагировала: выследила вас, дождалась и хладнокровно выстрелила, – твердо сказал он. – И это имеет какое-то отношение ко мне. Записку прислали мне. Тот, кто выследил вас, без сомнения, знает, что послал вас я. Этот кто-то обязательно позаботится о том, чтобы убили и меня – и Адриану тоже. – Он помедлил и склонился надо мной. – И этот кто-то должен быть доктором Бернардом Гассманом!

– Но он мертв, сэр Артур. В этом нельзя усомниться.

– Несомненно! Отсюда и мой» вопрос о медиуме. Я думаю, что это самое лучшее направление нашего расследования.

– Возможно, – сказал я без особой уверенности, – но здесь я вам помочь ничем не могу.

– Нет, – улыбнулся он мне, – нет, поскольку вы выжили. Хотя, если бы вы погибли, вы могли бы оказаться очень полезным. – Он похлопал меня по руке и усмехнулся, – Чарльз, теперь я вас оставлю отдыхать. Может, я еще загляну, но какое-то время я собираюсь держаться подальше. Рад, что застал вас в хорошем самочувствии, мой мальчик. – И с этим он удалился.

Я лежал и думал о том, что он сказал об опасности, угрожающей ему и Адриане. Верно, участие Конан Дойла обнаруживалось уже в том, что я выполнил указанное в записке и проследил за тремя людьми, упомянутыми в ней. Было также очевидно, что опасности подвергается и Адриана. Она работала со мной над этим делом. Если моя смерть была в интересах этой группы – а теперь я был убежден, что за запиской стоит некая группа, – тогда таковыми могли быть и смерти Артура и Адрианы. Я уже погружался в сон, когда у моей кровати появился Фредерик Уоллес. Казалось, он материализовался, едва я моргнул глазом.

– Чарльз, мне надо с вами поговорить. Вы достаточно бодры? – спросил он.

Я ответил утвердительно и даже смог немного приподняться на постели.

– О чем вы хотите поговорить, мистер Уоллес?

– Полагаю, что при данных обстоятельствах вы можете называть меня Фредди, Чарльз. Так меня зовет Адриана. Я уверен, что именно так она называет меня в разговорах с вами.

– Хорошо, Фредди. Чем могу помочь?

– Это, конечно, неудобно. Я знаю, что Адриана открыла вам некоторые факты. Я знаю, что вы стали. «близки за последние несколько недель. – Он замолчал и посмотрел на меня, словно ожидая ответа.

– Это не то, что вы могли себе вообразить, Фредди, – сказал я.

– Вполне… Нет, я это знаю, Чарльз. Адриана сказала мне об этом, и я ей верю. Дело в том, что… через некоторое время это может перерасти именно в это. Вы меня понимаете. Адриана – здоровая молодая женщина, Чарльз. А вы…

– Определенно не здоровый молодой человек в настоящий момент, Фредди, – прервал я его. – Но я понимаю, о чем вы говорите. Продолжайте.

У меня было неприятнейшее чувство, что муж Адрианы сейчас задаст мне вопрос, на который я не хочу отвечать.

– Как вы думаете, такое возможно или нет, Чарльз? Я вынужден спросить.

В вопросе, которого я не ожидал, были вежливость и даже некоторое любопытство. С другой стороны, я никогда не бывал в подобной ситуации. Может, так и положено.

– Полагаю, это весьма маловероятно, Фредди, Так говорит Адриана, и я, естественно, не говорил и не делал ничего, чтобы изменить положение вещей, – сказал я. – Мы добрые друзья. Я думаю, что предоставляю ей некое безобидное развлечение, пока вы… отсутствуете. Она выполняет условия вашего соглашения. С моей точки зрения, она замужняя женщина Я никогда не имел отношений с замужними женщинами и всегда был уверен, что и не буду иметь.

– А теперь?

– А теперь появилась Адриана, ваша жена. И насколько я знаю, она предполагает оставаться в этом положении. Я думаю, что она любит вас, Фредди. – Я не стал добавлять, что ее любовь была скорее дочерней.

На это он улыбнулся:

– Я уверен, что любит, Чарльз, но полагаю, что она может полюбить и вас. И я думаю, что вы можете полюбить ее. Так сделал бы любой мужчина.

Я пожал плечами и отвернулся, потому что мои глаза внезапно наполнились слезами. Проклятый морфий, всегда он выводит чувства на поверхность. Фредди просто стоял рядом со мной, не выказывая никаких признаков нетерпения или смущения, и ждал, когда я снова смогу заговорить.

– Вы хотите знать, как бы я поступил в такой ситуации – и как бы поступила она?

Он помедлил с ответом.

– Это лучше обсудить заранее, не находите? В нашем случае – нашем с Адрианой – мы обсудили все до брака.

– И вы полагаете, что нам с вами лучше все обсудить до того, как ваша жена вступит со мной во внебрачные отношения? – сказал я чересчур громко. – Что ж, я тоже так думаю. Если когда-нибудь у нас начнется роман – а я не думаю, что такое возможно, – мы, конечно, это обсудим. – Я с трудом произносил слова и говорил бы совершенно несвязно из-за смущения, если бы не сочувственное выражение лица Фредди и его успокаивающий тон.

– Я знаю, вам нелегко обсуждать это, Чарльз, но я хочу, чтобы мы остались друзьями. Если Адриана собирается сделать вас своим близким другом и вы, хотите того или нет, приобщитесь к нашему не совсем обычному браку. Я хочу, чтобы вы знали, что я честный человек. Я не стал бы настаивать, чтобы Адриана придерживалась нашего изначального плана, если обстоятельства изменились, но я бы ожидал предупреждения. Я бы ожидал возможности уладить дела наилучшим для всех образом.

– Нет нужды в скандале, – сказал я, стараясь скрыть сарказм.

– Мы всегда старались избежать скандала, Чарльз, но дело не только в этом. Наша цель всегда заключалась в том, чтобы мы оба, а не только я, жили так, как нам хочется. Адриана хотела вести такую жизнь, которая приветствуется не более, чем моя. Я знаю, она вам об этом сказала.

– Да.

– Так вот, я знаю жизнь на двадцать пять лет дольше, чем она, и я знаю, что все меняется. Я знаю об Адриане то, чего она сама не знает.

Я глубоко вздохнул, пытаясь думать так же рассудительно и тонко, как говорил муж Адрианы.

– И что же это, Фредди?

– Я знаю, что она исцеляется, Чарльз. Я знаю, что она до сих пор приходит в себя после верденского госпиталя. Я знаю, что она возвращается к жизни. И когда она вернется, она, скорее всего, поймет, что то уединение, которого она жаждала в восемнадцатом году, совсем не нужно ей, не нужно навсегда, надолго. – Он отвернулся, отошел на несколько шагов и снова повернулся ко мне. – Я не стану ей в этом мешать, но я должен узнать об этом заблаговременно, чтобы предпринять необходимые меры. Необходимые не только для меня, но и для Адрианы.

– Понимаю, – сказал я. – Развод получить очень трудно – если, я хочу сказать, нам понадобится развод. – Я надеялся, что не произнес это с излишним рвением.

Он вздохнул и вернулся к креслу у моей кровати.

– Без убедительных причин, Чарльз, развод почти невозможен. А развод по причине вредит всем. Безусловно, Адриана легко могла бы предъявить мне претензии, но это в буквальном смысле разрушило бы меня а ее выставило в дурном свете. В ином случае мне можно было бы предъявить обвинения, ложные, но не без губительных последствий для ее репутации. Мы оба происходим из старых родов. Это дело касается не только нашей репутации. Возможно, вы скажете, что мы должны были подумать об этом три года назад. Но мы не подумали. Мы старые добрые друзья, и нам казалось, что мы нашли наилучшее решение.

– И вот появляется чертик из табакерки. – Я попытался улыбнуться, но из-за морфия меня больше клонило в сон, чем в энтузиазм.

Он ответил, в свою очередь улыбнувшись:

– Никакой чертик не выпрыгнул. Адриана просто меняется, – я уверен, меняется к лучшему, но мы оказались в трудном положении. Или можем на каком-то этапе в нем оказаться. Вот почему я сейчас с вами разговариваю. Даже если вы и не являетесь причиной этих перемен, вы заметите их. И, как добрый друг, помните о том, что я сказал. И если она захочет пересмотреть наше соглашение, это будет непросто, но не невозможно.

Не успел я ответить, как раздался стук в дверь и в палату вошла Адриана. Она устало взглянула на нас, но спросила бодрым тоном:

– Что здесь происходит, мальчики? Я думала, что ты подождешь меня в приемной, Фредди. Я немного задержалась.

Она наклонилась и поцеловала Фредди в макушку.

– Мы согласовываем наши показания полиции, дорогая, – сказал Фредди Он встал и с нежностью улыбнулся ей. – Это проклятие всех заговорщиков, ты же понимаешь.

Она положила руку ему на щеку, заглянула в глаза и беззаботно ответила:

– Не знаю, существовала ли когда-нибудь менее подходящая группа заговорщиков?

Они оба рассмеялись.

Глава 16

Ничего более прозаического, чем полиция, нет. Знак четырех[17]
Спустя сутки, днем в субботу, я проснулся оттого, что Фредди тряс меня за плечо. Я чувствовал себя так, словно съел самый ужасный обед в своей жизни. Изжога была просто непереносимой, а тряска мало способствовала тому, чтобы она прошла, хотя Фредди и старался быть осторожным.

– Я не сплю, не сплю, – сказал я, чтобы он прекратил. Потом открыл глаза, а он отступил на шаг, и передо мной возникло лицо Адрианы.

– Это я заставила его потрясти вас, Чарльз. Нельзя спать целый день, как вы делаете. Я должна кое-что сообщить. Вы слушаете?

Я попытался сесть, Фредди помог мне. Переложив подушки и осторожно приподняв меня, он смог придать мне более или менее сидячее положение.

– Вот так, старина, – сказал он. – Говорят, скоро вы уже сможете ходить.

– Надеюсь, что нет, – ответил я. – Мне понравилось лежать.

Я потерял ориентацию во времени. Мне казалось, что я говорил с Фредди и Адрианой лишь несколько секунд назад, но потом я заметил, что они были одеты иначе, нежели в прошлый раз. Я понял, что упустил какое-то время.

Вмешалась Адриана, заговорив великосветским тоном. Она вскинула подбородок и посмотрела на меня буквально сверху вниз.

Можете оставаться здесь сколько хотите, Чарльз Я полагаю, что прекрасно справляюсь и без вас. Осмелюсь предположить, что вы не желаете слышать об Алисе Таппер. Я не хотела бы обременять вас той информацией, которую она сообщила.

– А кто такая эта Алиса Таппер? – глухо спросил я. Имя показалось знакомым, но очень смутно.

– Очень личный секретарь Гассмана. Помните?

– Адриана, вы стали похожи на сэра Артура – разговариваете с привидениями. Все говорят, что она умерла несколько лет назад.

– Ну, – сказала она с самодовольной улыбкой, – я спросила ее об этом, и она процитировала мне вашего соотечественника Марка Твена: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены». Она жива, Чарльз, но, боюсь, долго не протянет. Вчера я узнала, что она живет здесь, в Лондоне.

– И что, вы уже успели с ней поговорить?

– Успела? Чарльз, сейчас три пополудни. Я разговаривала с ней почти все утро. Она живет в доме престарелых в нескольких милях к северу. Она скверно себя чувствует, Чарльз, но вполне вменяема.

– Она подтвердила, что Гассман мертв? – спросил я. Мое первое желание, даже несмотря на туман в голове, заключалось в том, чтобы выяснить, кто написал записку. – Она может с уверенностью подтвердить это?

– Она-то и обнаружила его тогда. Он еще не умер, но был в коме. Он умер несколько дней спустя – кстати, именно здесь, в Челси. Алиса видела его тело в гробу на похоронах. Над ним хорошо поработали: он выглядел совсем как живой.

– Значит, она полагает, что он мертв.

Чарли, она, правда, не сказала, что пыталась его ущипнуть. Но он умер. Именно поэтому, кстати, людей и кладут в гроб. – Она посмотрела на меня с преувеличенным раздражением. Фредди за ее спиной попытался подавить улыбку.

– Хорошо, хорошо. И как она выглядит?

– Маленькая, хрупкая, полна решимости. Есть еще порох в пороховнице! Я полагаю, что у них были интимные отношения, но, когда она говорит об этом, в ее голосе слышен надлом. Возможно, их отношения были непростыми – может, даже сложными.

– У меня это не вызывает сомнений, – добавил Фредди. – Сегодня утром я ходил с Адрианой. И я бы сказал, что, разговаривая с нами, эта Таппер выказывала очень смешанные чувства. – В его голосе звучало такое же удовлетворение результатами их разведвылазки, как и у Адрианы.

– И сколько она помнит? – спросил я.

– Все, Чарли, все, что угодно. С ее памятью все в порядке. Хотя она очень скрытная особа. Есть вещи, о которых она решительно не желает говорить.

Вмешался Фредди:

– В ней мы наблюдали причудливую смесь удовольствия, оттого что ее пришли навестить, и желания поговорить, с одной стороны, а с другой – осторожность и уклончивость. Она ничего не имела против того, чтобы говорить о Гассмане как о человеке, но о Гассмане-ученом – и тем более Гассмане-гипнотизере – молчок. Что скажешь, Адриана?

– Точно. Однако она кое о чем проговорилась, когда я спросила о пропавшем дневнике. Она сказала что-то насчет того, что он предназначался только для его собственных глаз. Что она сказала, Фредди?

– Она сказала: «Никому не позволялось видеть его личный дневник. Он предназначался только для его глаз, и я об этом позаботилась».

– Именно. Она подчеркнула слово «я»: «Я позаботилась об этом».

– Думаете, она его сожгла или что-то в этом роде? – спросил я.

– Вполне вероятно, – ответил Фредди. – А что касается гипноза…

– Как только я упоминала гипноз, – перебила Адриана, – она расстраивалась. «Бернард был не шарлатаном, – говорила она. – Он был неврологом».

Секунду я смотрел на них обоих. Им вместе было уютно, и я внезапно уловил какой-то смысл в их браке, который раньше казался мне совершенным нонсенсом. Меня не слишком радовало, что Фредди вмешался в это дело, но я был в этом виноват сам, потому что дал себя подстрелить в обществе его супруги. Я вздохнул и снова сосредоточился на их словах.

Я сказал:

– Хотел бы я посмотреть, есть ли в его дневнике запись о случае с Конан Дойлом и его отцом. Ведь кто-то об этом узнал. Тот самый эпизод с вырванной страницей. – Я понял, что так или иначе нам придется узнать, как и кто мог это прочесть. – А вы с ней говорили о деньгах?

Адриана кивнула:

– Да. Она рассказывает практически то же самое, что и Доддс с Таунби. Она сказала, что ее имя в завещании было для нее полной неожиданностью. Видимо, это распоряжение было сделано тогда же, когда и насчет Таунби. Ей бы могло этого хватить на всю жизнь, но к настоящему времени медицинские расходы все поглотили. Ей пришлось пройти современное лечение. Очень современное. – Адриана помолчала и грустно добавила: – Теперь ею занимаются благотворительные организации.

– Я так понял, Доддс считает, она уже мертва. А что с ней?

– Рак. Опухоль в брюшной полости. Два года назад ей сделали операцию, которая позволила ей дожить до сегодняшнего дня, – резекция толстой кишки, новая операция, но теперь появились метастазы в груди, и они неоперабельны. Ничего нельзя поделать. Я говорила с ее врачом сегодня утром. Он полагает, ей осталось максимум несколько месяцев.

Фредди добавил:

– У нее сильные боли, и ей дают морфий. Жаль. Врач говорит, что ей нет и пятидесяти, но выглядит она гораздо старше.

– Значит, когда Гассман умер, ей было около тридцати, – сказал я.

– И слегка за двадцать, когда Гассман пришел в «Мортон Грейвз», – добавила Адриана. – Она сказала, что помнит его приход. «Такой почтенный господин», – сказала она.

– Ему тогда было уже за шестьдесят, – сказал Фредди. – Как и Адриана, я думаю, что их отношения не ограничивались отношениями врача и секретаря. И в его дневнике действительно было нечто, что она не хотела бы обсуждать.

– А вы думаете, мы в состоянии заставить ее сказать об этом чуть больше? – спросил я. – Может, нам поможет морфий?

Фредди воскликнул:

– О! Помнишь, Адриана? Она не могла знать, что там написано. Она с определенностью заявила, что его дневник был написан по-немецки. Она сказала это, когда говорила, что его дневник-де был только для его глаз. Гассман, по ее словам, был таким скрытным, что вел Дневник по-немецки, чтобы даже она не смогла его прочитать.

– По-немецки? – переспросил я. – Я мог бы без труда разрешить эту проблему, если бы мы раздобыли дневники.

– Расскажи ему о ревности, Адриана, – сказал Фредди. – Это действительно интересно.

– Ах да, Чарльз. Как только мы упомянули Хелен Уикем и Мэри Хопсон, чтобы посмотреть, что она сможет сказать о них, она очень рассердилась. Отпустила несколько весьма колких замечаний на их счет. Позже мы с Фредди согласились, что это была чистая ревность.

– Полагаю, она видела в них соперниц, – сказал я.

– Возможно, они и были соперницами, – возразил Фредди.

– Но к тому времени ему было за семьдесят, – сказал я.

– Я знаю несколько известных людей здесь, в Лондоне, которым за семьдесят и которые волочатся за молодыми женщинами, вполне возможно, даже сейчас, когда мы здесь разговариваем. В любом случае она явно ревновала к ним и, по-моему, до сих пор сердится на него, – ответил Фредди.

– Я согласна, – добавила Адриана.

– А вы спросили ее по поводу других? – спросил я.

– Алиса не знала никого из них, кроме Таунби. О нем мы поговорили. Она заметила, что он с легкостью излечился от депрессии. Он ей был симпатичен. Она удивлялась тому, что Гассман так долго не выписывал его. К тому времени, как Таунби вернулся из Шотландии, она уже отошла от дел и не знала его как врача. Я спросила ее, виделась ли она с ним после его возвращения, и она ответила отрицательно. Кстати, она сказала, что редко бывала в «Мортон Грейвз» после увольнения. У меня создалось впечатление, что Гассман был ее единственной связью с больницей.

– Адриана, провалы в памяти. Не забудь о провалах в памяти, – сказал Фредди. – Это было замечательно, Чарльз. – Он явно наслаждался своей ролью в этой истории.

– Да, я приберегла самое интересное напоследок, Чарльз. Алиса сказала, что, когда работала «у Бернарда», у нее случались провалы в памяти, но он вылечил ее.

– Провалы в памяти, как и у некоторых пациентов? – Я попытался выпрямиться, и Фредди снова помог мне. – Продолжайте.

– Хваля Гассмана как прекрасного врача, она вспомнила, как замечательно он помогал пациентам, страдавшим от депрессии или дезориентации. Она сказала, что многие его пациенты страдали короткими провалами в памяти. Иногда они не помнили, где находились. Некоторые из них рассказывали об этом ей. Потом, по ее словам, у нее тоже начались такие провалы. Иногда из ее памяти исчезала часть дня. Внезапно оказывалось, что уже на полчаса больше, чем она думает. Пару раз она приходила в сознание в другой части больницы. Алиса сказала, что тогда страшно перепугалась и обратилась к доктору Гассману за помощью. Он обещал, что вылечит ее. И выполнил обещание.

– Как он ее лечил?

Фредди ответил:

– Она сказала, что он просто поговорил с ней и заверил, что провалы прекратятся, и они прекратились. После того как она поделилась с ним своими страхами, память больше не подводила ее. Это случилось за пару лет до его смерти. – Он подошел к двери и открыл ее. – Я распоряжусь, чтобы принесли чай, – сказал он.

– Вы полагаете, он ее вылечил с помощью гипноза? – спросил я Адриану.

– Или же, наоборот, провалы в памяти как раз и были вызваны гипнозом, а потом он прекратил ее гипнотизировать, – ответила Адриана. – Мне также удалось перевести разговор на Конан Дойла. У ее кровати лежал номер «Стрэнда», и я спросила ее, читала ли она там статьи и рассказы сэра Артура. По ее словам, она преданная его поклонница. Она также считает, что его работы о спиритизме замечательны. Я не заметила в ее поведении ничего необычного. Когда я спросила ее, любил ли доктор Гассман детективы, она ответила, что не имеет понятия.

– Похоже, Алиса не имеет отношения к тому, что происходит, – сказал я.

– Что мы будем делать дальше, Чарльз?

– Если говорить обо мне, то буду лежать в постели, – сказал я. – И как долго, по-вашему?

– Что до собственно постели, то, полагаю, недолго. Завтра, возможно, они заставят вас уже понемногу ходить. А что касается того, чтобы оставаться в Королевской больнице, то это продлится с неделю.

– Слишком долго, – запротестовал я.

– Может, меньше.

Нас отвлек разговор за дверью. Слышался приглушенный голос Фредди и еще чей-то. Посмотрев в открытую дверь, я увидел Фредди Уоллеса, с озабоченным выражением лица разговаривавшего с незнакомым человеком невысокого роста. Уоллес обернулся и увидел, что мы с Адрианой смотрим на них. Он кивнул нам и скрылся в коридоре. Адриана наклонилась к моему уху.

– Полиция, – прошептала она, – главный инспектор. Я уже с ним разговаривала. Не забудьте, что Фредди был с нами.

– Мы вышли и встретились на улице.

– Помните? Это хорошо. А то иногда морфий… ну вы знаете.

Человек зашел в палату и остановился у двери.

– Добрый день, миссис Уоллес, рад снова вас видеть. Мистер Бейкер, не могу ли я отнять у вас несколько минут, сэр?

– Мы с мужем уже уходим, главный инспектор, – сказала Адриана. – Увидимся позже, Чарльз. Поправляйтесь. – Она похлопала меня по руке и кивнула полицейскому, когда проходила мимо него.

Тот подошел ближе к моей кровати и протянул руку:

– Мистер Бейкер, я главный инспектор Уиллис, отдел убийств. У меня есть к вам несколько вопросов, касающихся происшествия в четверг вечером.

После того как мы обменялись рукопожатием, Уиллис подошел к изножию кровати и посмотрел на мою карту.

– Опиаты для обезболивания и мышьяк для дезинфекции. – Он с улыбкой приблизился ко мне. Я тотчас же узнал эту стандартную улыбку в начале допроса. Я сам улыбался так же бесчисленное количество раз, когда начинал допрашивать пленных. – Вы достаточно хорошо себя чувствуете для беседы, мистер Бейкер? У меня есть вопросы, но я могу прийти в другое время, если вы сейчас не в состоянии говорить.

– Я в полном порядке, главный инспектор Уиллис. Сейчас лекарства еще не подействовали: сознание ясное, боли нет. Чем могу вам помочь?

Он вытащил из кармана пальто блокнот, перевернул несколько страниц и начал:

– Чарльз Бейкер, служащий лондонского агентства Ассошиэйтед Пресс, американский гражданин, в настоящее время находитесь в отпуске. – Он поднял голову, ища подтверждения. – Правильно, мистер Бейкер?

– Да, это верно.

– Что, проводите отпуск в Лондоне?

– Пока да. Потом могу куда-нибудь поехать. Я еще не решил.