Клайв Касслер, Джек дю Брюл
«Корсар»
Ислам основан на законах Пророка, и написано в Коране, что все народы, не признающие этих законов, — грешники, которых мусульмане могут и обязаны истреблять повсюду. Пленных должно обращать в рабов, а каждый мусульманин, погибший в священной войне, попадет в рай.
Из выступления Томаса Джефферсона перед Континентальным конгрессом, в котором приводится разъяснение алжирского посла Сиди Хаджи Абдула Рахмана Аджи по поводу нападений на корабли христианских держав (1786)
Сражаться с ними стоит, лишь если мы готовы сражаться вечно.
Джон Адамс о берберийских пиратах (1787)
Триполийская гавань Февраль 1803 года
Едва перед эскадрой появилась укрепленная столица берберийских пиратов, налетел шторм, поэтому кечу «Интрепид» и бригу «Сирена» пришлось вернуться в открытое море. Лейтенант Генри Лафайет, старший помощник капитана «Сирены», случайно заметил в подзорную трубу верхушки мачт «Филадельфии» — именно ради нее два американских военных корабля подобрались к пиратскому логову.
Полгода назад во время погони за берберийским корсаром фрегат «Филадельфия», вооруженный сорока четырьмя пушками, подошел слишком близко к известной своим коварством триполийской гавани и сел на мель. Капитан Уильям Бейнбридж изо всех сил старался спасти корабль, даже сбросил с одного борта все пушки, но фрегат не шелохнулся, а до прилива было еще далеко. Под прицелом дюжины вражеских кораблей Бейнбриджу пришлось спустить флаг и сдаться на милость триполийского паши. По сообщениям голландского консула, с капитаном и помощниками обращались хорошо, команду же ждало рабство, как и большинство простых матросов, которые попадали в руки пиратов.
Командование средиземноморского флота решило: захватить «Филадельфию» и увести ее из гавани не удастся, поэтому корабль лучше сжечь. Что касается команды, то, по сообщениям посредников, паша согласился отпустить ее за выкуп в полмиллиона долларов.
Сотни лет берберийские пираты наводили ужас на Европу вплоть до Ирландии и Исландии. Они грабили целые города и увозили пленников к себе в Африку: мужчины становились каторжниками, а самые красивые женщины — наложницами в гаремах восточных властителей. Богатых пленников могли выкупить, бедные же томились в рабстве до конца своих дней.
Великие морские державы — Англия, Испания, Франция и Голландия — платили правителям Танжера, Туниса и Триполи колоссальные деньги, лишь бы пираты не нападали на торговые суда. Соединенные Штаты, пока не обрели независимость и оставались под протекторатом Великобритании, отдавали североафриканским владыкам до десяти процентов от налоговых поступлений за год. Все изменилось, когда третьим президентом страны избрали Томаса Джефферсона, который поклялся немедленно прекратить позорные выплаты.
Пираты объявили войну, полагая, что молодая страна просто блефует. В ответ Джефферсон отправил к берегам Северной Африки американскую эскадру.
Один вид фрегата «Конститьюшн» убедил владыку Танжера отпустить всех американских пленников и отказаться от финансовых требований. В качестве ответной любезности коммодор Эдвард Пребл вернул ему два захваченных торговых судна.
Триполийский паша оказался менее впечатлительным, в особенности после того, как ему в руки попала «Филадельфия», которую тут же переименовали в «Дар Аллаха». Ободренный захватом линейного корабля противника, местный владыка надменно отвергал любые переговоры. Американцы не слишком опасались, что пиратам удастся пополнить свой флот огромным фрегатом с прямым парусным вооружением, однако сама мысль, что над ним будет развеваться чужой флаг, приводила в бешенство даже необстрелянных новичков.
После того как американцы обнаружили «Филадельфию» под защитой полутора сотен пушек береговых фортов, поднялась буря. Море бушевало пять дней подряд — такого свирепого шторма ни один член команды припомнить не мог. Несмотря на все усилия капитанов, эскадру разбросало и отнесло далеко к востоку.
«Сирене» пришлось нелегко, а как пережил бурю «Интрепид», Лафайет даже не мог себе представить. Крошечный кеч водоизмещением всего шестьдесят четыре тонны совсем недавно назывался «Мастико», его команда промышляла работорговлей. Осматривая захваченное судно, моряки с «Конститьюшн» обнаружили в трюме негров в количестве сорока двух человек, скованных цепями, — подарок паши турецкому султану.
Запах человеческого горя никаким щелоком не смыть.
Двенадцатого февраля шторм наконец стих, но два корабля встретились лишь пятнадцатого и тут же взяли курс на Триполи. Командующий эскадрой капитан Декатур собрал военный совет на борту отважного крошечного «Интрепида». Генри Лафайет с восемью вооруженными до зубов моряками отправился туда в шлюпке.
— Что, переждал шторм, а теперь за славой вернулся? — пошутил Декатур, протягивая ему руку через планширь.
Капитан был широкоплечим красавцем с густой гривой темных волос и дружелюбными карими глазами. Командовал он всегда легко и естественно.
— Ни за что не упущу такой возможности, сэр, — ответил Лафайет.
Хотя они были ровесники, дружбу завели еще мичманами и дослужились до одного звания, он обращался к Декатуру почтительно — как к командующему эскадрой и капитану «Интрепида».
Генри не уступал капитану в росте и обладал гибкостью прирожденного фехтовальщика. У него были темные, почти черные глаза, и в восточном платье статный лейтенант напоминал знаменитого пирата Сулеймана аль-Джаму, с которым очень рассчитывал встретиться. Лафайет родился в Квебеке, но на семнадцатом году жизни перебрался в Вермонт, поскольку мечтал попасть в демократическую Америку. Он вполне сносно говорил по-английски, так что просто переиначил свое имя и стал гражданином Соединенных Штатов. Десять лет он возил лес по озеру Шамплейн, потом записался во флот.
На тридцатифутовый кеч набилось человек восемьдесят. Костюмы для переодевания достались лишь некоторым, остальные должны были спрятаться за бортами и под палубой, пока «Интрепид» не пройдет каменный мол, отделяющий триполийскую гавань от моря.
— Генри, познакомься, это Сальвадор Каталано, — представил Декатур. — Он проведет нас в гавань.
Грудь коренастого смуглого Каталано закрывала пышная борода. Голову он обмотал грязным тюрбаном, а на пояс повесил устрашающий кривой кинжал с красным камнем на рукояти.
— Добровольно вызвался? — шепнул Лафайет Декатуру, поприветствовав лоцмана.
— Кучу денег потребовал.
— Рад познакомиться, господин Каталано, — сказал Генри, сжимая влажную ладонь мальтийца. — От имени экипажа «Сирены» благодарю вас за храбрость.
Каталано осклабился, продемонстрировав редкие зубы.
— Триполийские корсары грабят мои корабли. Я хочу отомстить.
— Вы нам очень поможете, — рассеянно ответил Лафайет, изучая свое новое временное пристанище.
Две мачты уходили высоко вверх, но штаги местами провисли, а залатанные паруса облепила соль. Палубу драили и песком, и щелоком, и все равно дубовые доски смердели так, что у Лафайета слезились глаза.
Кеч был вооружен четырьмя карронадами, которые после выстрела не откатывались, а скользили по прикрепленным к палубе металлическим пластинам. Бойцы абордажной команды приготовились к штурму — залегли на палубе с саблями и мушкетами. Судя по виду, многие еще не отошли от пятидневного шторма.
— Отличная у вас команда! — улыбнулся Декатуру Генри.
— Какая есть, зато моя. Насколько мне известно, вас, мистер Лафайет, за все годы службы капитаном еще не назначали.
— Верно… — Генри отдал честь. — Верно, капитан!
Путь до Триполи занял еще ночь. Декатур и Лафайет наблюдали в медную подзорную трубу, как из бесконечной пустыни медленно вырастает город. На стене и бастионах замка расставили более полутора сотен пушек. Над волноломом, который прикрывал якорную стоянку, торчали лишь верхушки мачт «Филадельфии».
— Что думаешь? — спросил Декатур у Генри, которого назначил командовать абордажным отрядом. Мальтиец стоял у штурвала, а они с Лафайетом — за его спиной.
Генри глянул на паруса, потом на кильватерный след. Крошечный кеч шел со скоростью не менее четырех узлов.
— Думаю, на такой скорости войдем в гавань задолго до заката.
— Капитан, может, взять рифы на марселе и кливере? — вставил Каталано.
— Пожалуй. Ночь будет лунная.
Тени удлинились, начали сливаться. Вскоре солнце окончательно скрылось за западным горизонтом. «Интрепид» вошел в триполийскую бухту; с каждым мгновением он приближался к огромным стенам пиратской столицы. В лунном свете жутковато поблескивали каменный волнолом, стена и замок; от черных точек пушечных амбразур веяло опасностью. Над стеной угадывался ажурный минарет, с которого только что созывали верующих на молитву.
Прямо у стены замка стояла на якоре «Филадельфия». Фрегат выглядел невредимым: даже выброшенные за борт пушки подняли и вернули на место.
Лафайета обуревали противоречивые чувства — он одновременно восхищался красотой и мощью корабля и клокотал от гнева при виде триполийского флага на корме. А ведь в плену у паши томились триста семь моряков! Генри жаждал услышать из уст Декатура приказ атаковать крепость и освободить пленных, однако понимал: такого приказа не будет. Коммодор Пребл, командующий всем средиземноморским флотом, недвусмысленно намекнул, что в лапы пиратов не должно попасть больше ни одного американца.
По берегу и вдоль волнолома теснились бесчисленные торговые суда с латинскими парусами и быстроходные пиратские корабли с пушками. Так, сколько суден у берберийских пиратов? После двадцати Лафайет бросил считать, потому что в груди зашевелилось новое чувство. Страх. Если план не сработает, из гавани «Интрепиду» не выбраться. Тогда их всех убьют или, что еще хуже, захватят в плен и сделают рабами.
У Генри вмиг пересохло во рту. Ему показалось, что долгие часы тренировок с абордажной саблей прошли зря, а пара кремневых пистолетов за поясом смотрится жалко. Тут он оглянулся на моряков с топорами, пиками, саблями и кинжалами, которые прятались за планширью. Его товарищи выглядели кровожаднее любых пиратов. Они лучшие матросы в мире, все как один вызвались добровольцами. Справятся!.. Мичман подходил к каждому и проверял фонари и пропитанные китовым жиром фитили.
Генри снова посмотрел на «Филадельфию»: фрегат совсем рядом, можно разглядеть трех стражников с кривыми ятаганами. Однако при слабом ветре понадобилось еще целых два часа, прежде чем пираты их услышали.
— Эй, на корабле! — крикнул Каталано по-арабски.
— Что нужно? — раздалось в ответ.
— Меня зовут Сальвадор Каталано. — Мальтиец действовал по плану, придуманному Декатуром и Лафайетом. — Мой корабль называется «Мастико». Мы хотели закупить скот для британского гарнизона на Мальте, но попали в шторм. Мы не можем встать на якорь: его сорвало во время бури. Прошу разрешения пришвартоваться к вашему великолепному судну, а утром мы отойдем и займемся починкой.
— Если не купятся, нам беда! — шепнул Декатур.
— Купятся. Представь себя на их месте. Разве маленький кеч внушает опасения?
— Наверное, нет.
Начальник стражи почесал бороду, опасливо разглядывая «Интрепид», и наконец крикнул:
— Можете швартоваться, только на заре уходите!
— Благодарю. Таким, как вы, Аллах дарует особое благословение! — отозвался Каталано и шепнул по-английски: — Согласились.
Легкий бриз медленно подталкивал «Интрепид» все ближе и ближе к борту «Филадельфии». Генри стоял рядом с капитаном. Порты фрегата были открыты, пробки из стволов вытащены. С каждой секундой жерла пушек становились все больше. Если пираты что-то заподозрят, первый же залп сотрет кеч в порошок и разорвет экипаж на кусочки.
Корабли совсем сблизились. Пираты оказались футах в восьми над палубой «Интрепида». Они разом зашумели, указывая на силуэты людей за планширью кеча.
Между бортами оставалась всего пара метров, и тут кто-то из пиратов крикнул:
— Американцы!
— Велите своим людям атаковать! — завопил Каталано.
— Они выполняют приказы только старших по званию, — спокойно ответил Декатур.
Пираты выхватывали ятаганы, а один возился с мушкетоном, пытаясь снять его со спины. Раздались крики, но тут борта соприкоснулись, и Декатур скомандовал:
— На абордаж!
Генри коснулся Библии (он всегда держал ее при себе) и ухватился правой рукой за край открытого порта, а левой — за теплый бронзовый ствол пушки. Он прыгнул, пролез между пушкой и стеной и тут же вскочил на ноги, со свистом выхватив саблю из ножен. С низкого потолка свисала лампа, и в ее свете Генри разглядел, как при виде абордажной команды два пирата попятились от соседней пушки. Один из них обернулся и увидел Лафайета. В руке берберийца сверкнул широкий ятаган, босые ноги затопали по палубе. Пират завопил набегу — этот прием безотказно действовал на безоружных моряков с торговых посудин.
Генри не испугался. Вместо леденящего ужаса его охватил леденящий гнев.
Он подпустил пирата ближе, а когда тот размахнулся, чтобы разрубить противника мощным ударом сбоку, шагнул вперед и вонзил клинок в грудь нападавшему. Бербериец с разбегу налетел на саблю — ее конец вылез из спины. Ятаган загремел по палубе, бездыханный пират навалился на Генри, и тот уперся коленом в грудь мертвецу, чтобы выдернуть клинок. Краем глаза Лафайет увидел тень, повернулся и тут же нырнул, уходя от удара в плечо. Ответный выпад — сабля вонзилась в тело, рассекла одежду, кожу и мышцы. Одним ударом вспороть врагу брюхо не получилось, но, судя по количеству крови на досках, сражаться пират больше не мог.
На пушечной палубе был сущий ад. Темные фигуры ожесточенно рубили друг друга. Лязг металла сменялся душераздирающими криками. В воздухе висел запах пороха с медным привкусом крови.
Лафайет ринулся в сечу. Низкие потолки не давали как следует размахнуться саблей или пикой. Впрочем, американцы бились отчаянно. Один был повержен; пират, напавший на него сзади, горой возвышался над остальными, чуть не цепляя тюрбаном потолочные балки. Великан кинулся на Генри. Лафайет отбил удар ятагана, но рука онемела, и второй выпад он парировал с огромным трудом.
Генри отступал, отбиваясь от бешеной атаки араба. На совещании Декатур твердил, что операция должна пройти в полной тишине, иначе переполошится весь вражеский флот. Однако силы стремительно таяли — Генри ничего не оставалось, кроме как выхватить из-за пояса пистолет. Он выстрелил не целясь. Загорелся порох, и оружие с грохотом дернулось в его руке. Круглая пуля пятьдесят восьмого калибра угодила пирату прямо в грудь.
Обычный человек упал бы как подкошенный, а великан продолжал наступать. Генри едва успел отбить саблей очередной удар ятагана. Клинок спас ему руку, но удар отбросил назад, и Лафайет рухнул прямо на пушку. Помня наказ Декатура ни в коем случае не шуметь, он все же нащупал на поясе мешочек с зажженной масляной лампой и поднес пламя к запальному отверстию. Судя по запаху, порох загорелся, хотя в шуме боя шипение едва слышалось. Заслоняя пушку от великана, Генри не двигался: он был опытным канониром и сейчас лишь дожидался нужного момента.
Араб, видимо, решил, что противник прекратил сопротивление и смирился с неизбежным. Пират взмахнул ятаганом, предвкушая, как сталь погрузится в тело, ломая кости. Лафайет прыгнул в сторону, однако араб был так поглощен ударом, что не заметил тоненькой сизой струйки, которая с ревом обернулась облаком едкого дыма.
Толстые пеньковые канаты удерживали пушки на месте, но отдача все равно отбрасывала орудия на несколько метров. Пушка ударила пирата точно в пах, размозжив бедра и таз. Изувеченный труп пригвоздило к балке; сложившись пополам, он осел на палубу.
Генри глянул на форт. Восемнадцатифунтовое ядро угодило в стену и пробило дыру, из которой сыпалась каменная крошка.
— Две цели одним ударом. Недурно, друг мои Генри, весьма недурно! — похвалил Джон Джексон, верзила боцман.
— Если капитан Декатур поинтересуется, скажем, что стрелял один из этих ублюдков, согласен?
— Разумеется, мистер Лафайет. Мне самому показалось именно так.
Грохот пушки подействовал, как выстрел из стартового пистолета. Пираты прекратили сражаться и выпрыгивали прямо через порты в прохладные воды залива. Тех, кто кинулся вверх по лестницам, на палубе ждал отряд Декатура.
— За работу!
Все бросились к правому борту. Члены команды «Интрепида» стали передавать на фрегат горючие материалы. Джексон и еще шесть моряков поволокли бочонки с порохом. Генри спустился вслед за ними в кубрик, где теперь висели лишь гамаки матросов — остальное растащили, — затем на нижнюю палубу, а с нее в трюм. Оттуда тоже почти все вынесли. Впрочем, много ли надо, чтобы поджечь фрегат?
Работали споро. Генри прикинул, как лучше положить запалы, а потом поджег их масляной лампой. Пламя разгорелось очень быстро, даже быстрее, чем они рассчитывали. В мгновение ока трюм затянуло зловонным дымом. Американцы кинулись обратно, зажимая рты. Внезапно прямо над их головами с оглушительным ревом вспыхнул потолок. Джексон упал и чуть не погиб под горящими обломками, но Генри ухватил его за ногу, оттащил в безопасное место и помог подняться. Они снова побежали, уворачиваясь от страшного огненного дождя. Команда «Интрепида» спешила следом.
Наконец добрались до лестницы. Лафайет обернулся, подгоняя товарищей:
— Скорее, скорее, черт возьми, иначе все тут помрем!
Джексон полез первым — его массивный зад маячил перед глазами Генри. По коридору понеслась огненная струя, Генри уперся плечами и изо всех сил подтолкнул товарища вверх. Оба вывалились из люка и откатились в стороны, а вслед ударил столб огня — он вырос до потолка и накрыл все пылающим пологом.
Пол, стены, потолок — все было охвачено пламенем. Генри с Джексоном ощупью отыскали лестницу и выбрались на пушечную палубу. Из портов струился дым, однако воздуха оставалось достаточно, и впервые за пять минут они вздохнули полной грудью.
От взрыва фрегат тряхнуло. Генри с боцманом, потеряв равновесие, упали.
— Поднимаемся, скорее! — шепнул Лафайет.
Они вылезли через порт. Команда «Интрепида» помогла им перебраться на палубу. Генри хлопали по спине: он решил, что друзья его поздравляют, на самом деле они гасили тлеющую ткань.
Наверху, одной ногой на фальшборте, ждал Декатур.
— Капитан, — крикнул Лафайет, — на нижних палубах чисто!
— Отлично, лейтенант!
Дождавшись, пока пара матросов скользнет по канатам, командир вернулся на кеч.
«Филадельфия» пылала. Языки пламени высовывались из портов и ползли вверх по такелажу. Пороховые заряды в пушках могли в любую секунду воспламениться, а восемь стволов смотрели на «Интрепид».
Носовой швартов выбрали быстро, а кормовой заело. Генри оттолкнул матросов и выхватил саблю. Чуть притупившийся в бою клинок легко перерубил дюймовый канат.
Пламя пожирало кислород, и паруса кеча бессильно повисли. Еще чуть-чуть, и кливер запутается в горящих снастях фрегата. Американцы пытались оттолкнуться от плавучего костра веслами, однако мощный поток воздуха неумолимо тянул их обратно.
Пылающие клочья парусов сыпались с грот-мачты фрегата, как конфетти. У одного из моряков вспыхнули волосы.
— Генри, — прорычал Декатур, — спускай шлюпку и попробуй оттащить нас подальше!
— Есть!
Лафайет, Джексон и еще четыре матроса спустили шлюпку. Закрепив конец на носу кеча, они отплыли и, когда канат натянулся, налегли на весла, отчаянно сражаясь за каждый дюйм. Стоило поднять весла над водой, как ветер отбрасывал шлюпку назад на половину пройденного пути.
— Гребите, сукины дети! — бесновался Генри. — Налегайте!
И матросы налегали. Им противостояли два корабля общей массой шестьдесят четыре тонны и огонь, который засасывал в себя воздух. На шеях вздулись вены; был слышен хруст костей. Смельчакам удалось оттащить «Интрепид» чуть от «Филадельфии», и Декатур поднял грот, который тут же наполнился легким бризом из пустыни.
На крепостной стене мелькнул огонь, через секунду грянул выстрел. Ядро обрушилось в воду далеко позади кеча и шлюпки, но тут же последовала еще дюжина выстрелов. Море закипело: охранники со сторожевых вышек палили из мушкетов.
Команда «Интрепида» налегла на весла, а позади вновь полыхнуло: на сей раз занялись паруса фрегата.
Двадцать минут матросы отчаянно гребли. Ядра поднимали фонтаны брызг. Одно прошило брамсель, в остальном же кеч не пострадал. Сначала смолкли мушкеты, а вскоре достать беглецов не могли и пушки. Обессилевшие матросы с криками радости падали в объятия друг друга. За кормой, в свете пожара, высилась крепостная стена.
Генри подвел лодку под шлюпбалки.
— Превосходно, мой друг! — Декатур улыбался, и на его лице плясали алые отсветы.
Тяжело дыша — ни на что больше сил не осталось, — Генри отдал честь.
Все взгляды были обращены к гавани. Пылающие мачты «Филадельфии» медленно завалились на левый борт. Прощальным салютом загрохотали пушки. Часть ядер ушла в воду, часть угодила в стену.
Команда приветствовала непокорный фрегат ликующим ревом.
— Что дальше, капитан? — спросил Генри.
— Это еще не конец, — ответил Декатур, не отрывая взгляд от горизонта. — Один из кораблей в гавани я узнал. Это «Сакр», что значит «Сокол», командует им Сулейман аль-Джама. Бьюсь об заклад, они уже поднимают паруса и вот-вот кинутся за нами. Паша пленных моряков не тронет — слишком ценна добыча, — а вот аль-Джама захочет отомстить.
— Он же был у них кем-то вроде святого?
— До недавнего времени, — подтвердил Декатур. — Мусульмане называют таких имамами, то есть посредниками между человеком и Богом. Аль-Джама настолько ненавидит христиан, что одних молитв ему недостаточно, теперь он нападает на корабли.
— Говорят, он не берет пленных.
— Да. Хотя паша этому не особенно рад — за мертвых не потребуешь выкуп — над аль-Джамой он фактически не властен. Позволив ему базироваться в Триполи, паша заключил сделку с дьяволом. А еще я слышал, что у аль-Джамы нет отбоя от добровольцев и что его люди пойдут на смерть за своего предводителя. Для обычных пиратов грабежи — это ремесло, средство существования. Еще их отцы и деды нападали на корабли. Сегодня они почти не сопротивлялись, помнишь? Зачем умирать в бою, который все равно не выиграть? Приверженцы аль-Джамы совсем другие. Для них пиратство — священный долг, для которого даже есть специальное слово — «джихад». Они сражаются, не щадя жизни, пока могут забрать с собой хотя бы одного неверного.
Генри вспомнил великана, который накинулся на него и даже раненый продолжал драться.
Был ли он из людей аль-Джамы? Генри не успел заглянуть в глаза арабу, но тот бился с какой-то исступленной яростью, словно уничтожить американца было важнее, чем спасти фрегат.
— Как ты думаешь, почему они нас так ненавидят?
Декатур смерил Генри недоуменным взглядом.
— Лейтенант Лафайет, столь бессмысленного вопроса я в жизни не слышал! По-моему, они ненавидят нас, потому что мы существуем, потому что мы не такие, как они. А самое главное, они ненавидят нас в полной уверенности, что имеют на это право.
Генри попытался осмыслить слова капитана, но они не укладывались в голове. Сегодня он убил человека без всякой ненависти. Он просто выполнял приказ, и точка. Ничего личного. Неужели у мусульман другие установки?
— Какие будут указания, капитан? — наконец спросил Лафайет.
— «Интрепиду» с «Сакром» в скорости не тягаться, тем более мы здорово перегружены. Встретимся с «Сиреной», как и планировали, однако на Мальту вместе не пойдем. Пусть «Сирена» останется здесь и покажет аль-Джаме, что американский флот не боится ни его самого, ни его фанатиков. Я рассчитываю на капитана Стюарта, так ему и передай.
Генри не смог сдержать улыбку. После двух лет бездействия они захватили «Интрепид», сожгли «Филадельфию», а теперь намерены дать настоящий бой берберийскому корсару.
— Если убьем или возьмем в плен аль-Джаму, наш боевой дух взлетит до небес.
— Чего не скажешь об их боевом духе.
Через час после рассвета дозорный на грот-мачте «Сирены» закричал:
— Парус! Вижу парус! Пять румбов по правому борту!
Генри и Чарльз Стюарт, капитан «Сирены», ждали этого момента с самого рассвета.
— Наконец-то! — шепнул Стюарт.
Капитану «Сирены» было всего двадцать пять, во флот он записался за месяц до того, как Конгресс принял закон о военно-морском флоте. Стюарт, как и его давний друг Стивен Декатур, считался восходящей звездой. Ходили слухи, что ему присвоят звание капитана еще до возвращения в Штаты. Стройный, с длинным лицом и широко расставленными глазами, Стюарт всегда требовал железной дисциплины, но при этом славился справедливостью, и матросы всех кораблей, которыми он командовал, считались везунчиками.
Песочные часы отсчитали десять минут, и дозорный сообщил:
— «Сакр» идет вдоль берега!
Стюарт хмыкнул.
— Этот мерзавец догадывается, что мы тут. Хочет обойти нас и погнаться за «Интрепидом»! Эй, Джексон! — обратился Стюарт к старшему боцману. — Поднять все паруса!
Джексон громко повторил приказ. Матросы полезли по вантам, и вскоре свежий бриз надул дюжину белоснежных парусов. Мачты заскрипели, бриг водоизмещением двести сорок тонн понесся по волнам Средиземного моря.
Стюарт бросил взгляд на пенный кильватерный след. Скорость десять узлов, а при таком ветре они быстро разовьют все пятнадцать.
— Нас заметили! — прокричал марсовый. — На «Сакре» поднимают дополнительные паруса!
— В этих водах нет корабля с латинскими парусами, равного нам в скорости! — самодовольно отметил Генри.
— Все так, только у них осадка в два раза меньше. Захотят — пойдут у самого берега, вне досягаемости наших пушек.
— Судя по рассказам капитана Декатура, Сулейман аль-Джама не из тех, кто избегает схватки.
— Думаешь, он примет бой?
— Декатур уверен, что примет.
— Отлично!
Четырнадцать часов «Сирена» упорно преследовала «Сакр». Американский бриг нес больше парусов и поэтому шел на несколько узлов быстрее, зато капитан пиратов знал здешние воды как свои пять пальцев. Снова и снова он заманивал «Сирену» на мелководье, в последний момент заставляя отворачиваться от самого края банки. Кроме того, «Сакр» ловко пользовался ветрами, которые иногда вырывались из раскаленной пустыни и дули вдоль бесконечной череды скал.
К вечеру, когда утих дневной бриз, расстояние между кораблями заметно уменьшилось.
— Через час догоним, — заявил Стюарт, отхлебывая теплой воды из стакана, который ему принесли из каюты.
Он окинул взором палубу. Канониры замерли у пушек, их глаза горели в ожидании боя. Ядра и пороховые заряды держали под рукой, хотя помногу старались не складывать, опасаясь меткого неприятельского выстрела. Десятилетние мальчишки были готовы сорваться с места и подносить порох из трюма. Матросы рассыпались по вантам — они мгновенно выполнят любую команду. Лучшие стрелки из морской пехоты карабкались на мачты. Двух братьев-снайперов откуда-то с Аппалачей на борту никто не понимал: они общались на престранном языке, зато клали в яблочко четыре выстрела в минуту.
Над кормой «Сакра» внезапно поднялись два белых облачка, и тут же грянули выстрелы. Одно ядро упало метрах в пятидесяти левее носа, второе далеко за кормой.
Стюарт с Лафайетом переглянулись, и Генри озвучил то, о чем подумали оба:
— У них на корме мощные пушки. В два раза дальнобойнее наших.
— Мистер Джексон, возьмите десять градусов влево, — приказал Стюарт, чтобы сбить прицел канонирам пиратов. — После каждого выстрела делайте то же самое: уводите корабль в сторону ядра, упавшего ближе к цели.
— А если в нас попадут, какие будут указания? — выпалил боцман.
За такую наглость Джексона полагалось высечь, однако Стюарт ответил:
— В этом случае за сегодняшний день вам не заплатят. Молите бога, чтобы борта «Сирены» пострадали меньше, чем ваш кошелек!
Ветер у берега совсем стих. Треугольные паруса «Сакра» беспомощно обвисли, «Сирена» же продолжала идти полным ходом. Бриг приближался к корсару с кормы, но на случай обстрела двигался не прямо, а под небольшим углом. Со ста пятидесяти метров «Сакр» дал залп из трех пушек и ненадолго скрылся в облаке порохового дыма. Два ядра пролетели высоко над мачтами «Сирены», третье срикошетило от корпуса, не причинив вреда.
Стюарт сокращал дистанцию между кораблями, с каждым мгновением повышая шансы на удачный выстрел. Он видел, что остальные пушки корсара не поворачиваются в их сторону, и дожидался, пока арабы перезарядят три только что стрелявшие.
— Огонь по готовности!
Четыре карронады ударили по врагу с таким грохотом, что даже Генри испуганно попятился. Нос брига заволокло дымом, который тут же рассеялся вдоль бортов. Стрелки на мачтах палили без передышки, укладывая пиратов, которые прятались за планширью.
Быстро прогремели еще два выстрела, и последствий первого залпа никто оценить не успел. «Сакр» ответил орудиями всего борта. Карронаду с уже горящим фитилем опрокинуло, ядро угодило прямо в расчет соседней пушки — два канонира погибли, нескольких ранило. Ярко полыхнули мешки с порохом. Четвертое по счету ядро попало в грот-мачту, но та устояла, а пятое и шестое — в фальшборта, и кругом засвистели щепки, острые, опасные, словно пули.
— Мистер Джексон, спустите часть парусов грот-мачты, иначе мы ее потеряем! — скомандовал Стюарт, перекрикивая шум боя. — Мистер Лафайет, на нос, тушите огонь и готовьте к бою карронады!
— Есть, сэр! — Генри отдал честь и под огнем пиратских мушкетов бросился на нос.
Контратака «Сирены» оказалась успешной: на «Сакре» тоже свирепствовал пожар. Какой-то пират раздавал указания абсолютно спокойным голосом, словно ничего не произошло. Его черная борода выделялась на фоне длинного белого одеяния, а от уголков рта свисали белые усы. Большой крючковатый нос почти касался верхней губы.
На чужой взгляд Сулейман аль-Джама обернулся. Даже за сотню метров Генри почувствовал волны ненависти. Дым очередного залпа заслонил вражеского капитана, и Лафайет бросился на палубу: прямо перед ним разлетелась в щепки планширь. Он поднял голову. Аль-Джама по-прежнему смотрел на него.
Генри отвернулся.
Он добежал до носа и быстро отдал приказ ведрами заливать пламя. Упавшая карронада вышла из строя, но ее соседка была в полной исправности. Генри сам возглавил расчет: юный мичман, командовавший носовыми орудиями, обгорел дочерна.
Генри навел пушку и поднес к запалу тлеющий фитиль. Орудие тут же с грохотом отъехало назад. Он велел матросам чистить ствол и лишь потом глянул на «Сакр». Ядро пробило в борту брешь, в которую виднелись корчащиеся на палубе канониры ближайшей пушки.
— Заряжай! — скомандовал Стюарт.
Корабли расстреливали друг друга в упор, словно не слышащие гонга боксеры. Уже темнело; на таком расстоянии целились по вспышкам, которые мелькали то здесь, то там.
Огонь с «Сакра» слабел: его орудия одно за другим выходили из строя. Вскоре все пушки триполийского корсара замолчали. Выждав минуту, Стюарт приказал сближаться.
— Абордажная команда готова!
Матросы хватали абордажные крюки, чтобы намертво сцепить корабли бортами, а также пики, топоры и сабли. Генри убедился, что на полочках обоих пистолетов достаточно пороха, и обнажил саблю.
Оставляя за кормой пенный след, «Сирена» ринулась к «Сакру», точно разъяренный бык. Полетели абордажные крюки. Вот борта соприкоснулись, и Лафайет прыгнул на вражеский корабль.
Едва его ноги коснулись палубы, она задрожала. Пушки «Сакра» молчали специально, чтобы подманить американский бриг поближе. Залп из двенадцати орудий ударил по высадившимся на палубу, и Стюарту пришлось резко развернуть корабль. Моряки отчаянно рубили канаты в надежде освободиться.
Сухов Евгений
Гибель товарищей мучительной болью отозвалась в сердце Генри, словно это его тело упало, изувеченное прицельным огнем. Прыгнуть обратно он не успел, а корабли уже разошлись футов на двадцать. Он застрял на «Сакре». Над головой свистели пули.
На воле
Арабы его не заметили. Генри оставалось лишь броситься в море и попытаться доплыть до берега. Он пополз к борту. Вдруг прямо над ним выросла высокая фигура.
Генри кинулся на противника, прежде чем тот успел понять, что происходит. Он вытащил пистолет левой рукой, выстрелил и всем телом навалился на пирата. Оба рухнули за борт, но Генри успел разглядеть по бокам бороды белые полоски. Он сжимал в объятиях заклятого врага, Сулеймана аль-Джаму.
Вынырнув, Генри увидел прямо перед собой лицо пиратского капитана: тот жадно хватал ртом воздух и беспомощно барахтался в теплой воде. На белом одеянии аль-Джамы темнело пятно: пуля угодила в плечо, Сулейман не мог пошевелить рукой.
Корма «Сакра» была уже в пятидесяти футах, и пираты снова вступили в ожесточенную перестрелку с «Сиреной». Криков никто не услышит — нечего и пытаться.
Глава 1
Аль-Джама едва держал голову над водой. Он никак не мог набрать в легкие достаточно воздуха, а мокрая одежда тянула вниз. Генри, в отличие от своего противника, плавал как рыба. Волна накрыла аль-Джаму с головой, тот стал отплевываться, однако на помощь не позвал. Пиратский главарь надолго скрылся под водой и с огромным трудом вынырнул. Генри скинул тяжелые ботинки, кинжалом разрезал одежду пирата. Белую ткань тут же подхватило течение. Только ослабевший аль-Джама не протянул бы и минуты.
Начальником группы захвата был широкоплечий капитан с таким мрачным лицом, что казалось, будто он не улыбался с момента своего появления на свет. Капитан тронул Варяга за локоть и, когда вор обернулся, сухо произнес:
До берега было не меньше трех миль — расстояние изрядное, даже если плыть в одиночку, а тут еще пират… Однако жизнь Сулеймана аль-Джамы оказалась в руках Генри, и он решил сделать все возможное, чтобы спасти злодея.
— Советую не делать резких движений. Мои парни настроены очень решительно. И потом, если говорить откровенно, у меня не было приказа доставить вас непременно живым и невредимым. Так что, если я привезу вас по частям, начальство не обидится.
Варяг не отвел взгляда. С легкой насмешкой он ответил:
Лафайет подхватил араба под мышки, тот яростно оттолкнул руку.
— Чего же ты ждешь? Кругом никого. Можете пристрелить меня прямо здесь, на месте, а после оформить как сопротивление при задержании.
— С того момента, как мы упали за борт, ты мне больше не враг. Но клянусь богом, начнешь сопротивляться — оставлю одного, и ты утонешь.
— Не учи ученого! — злобно процедил капитан.
Два сержанта настороженно смотрели на Варяга, держа автоматы стволами вниз. Было видно, что они готовы в любую секунду вскинуть оружие и открыть огонь. Поодаль в темноте маячило еще несколько фигур в беретах. Пытаться бежать не имело смысла. «Ишь как все серьезно, — подумал Варяг, не теряя хладнокровия. — Они и вправду настроены стрелять. Чья же это затея, интересно?»
— Вот и хорошо, — ответил аль-Джама по-английски с сильным акцентом.
— В машину его, — приказал капитан. Казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не последовать совету своего пленника и не расправиться с ним тут же, на месте. — Наденьте на него наручники.
— Как скажешь!
Щелкнули стальные браслеты, больно зажав складку кожи. По тропинке Варяга подвели к милицейским машинам — «Волге» и «уазику». Из «Волги» вышел молодой лейтенант и распахнул заднюю дверцу.
Вытащив из-за пояса второй пистолет, Лафайет ударил араба рукоятью в висок, обхватил беспомощного пирата и поплыл к берегу.
— Милости просим, — сказал он таким угрожающим тоном, что Варяг удивленно посмотрел на него и подумал: «Белены они объелись, что ли?»
Пригнувшись, вор влез в салон и уселся на заднее сиденье. По обе стороны от него разместились сержанты. Стволы их АКСУ упирались Варягу в ребра. Капитан плюхнулся на сиденье рядом с водителем и скомандовал:
— Поехали! На трассе не забудь включить мигалку.
ГЛАВА 1
Машины закачались на ухабах проселка. Наконец,
Вашингтон, округ Колумбия
взревев форсированным двигателем и разбрасывая комья земли, «Волга» вырвалась на шоссе и под вой сирены помчалась в левом ряду, оттесняя вправо даже быстроходные иномарки. «Уазик» вскоре безнадежно отстал.
— А нельзя ли без этой помпы? — морщась, осведомился Варяг. — Мы что, до Бутырки не доберемся, если спокойно поедем?
Джулиан Перлмуттер водрузил свое дородное тело на заднее сиденье «роллс-ройса сильвер дон» 1955 года выпуска. Он взял фужер дорогого шампанского с откидного столика, сделал аккуратный глоток и продолжил чтение. Рядом с шампанским и блюдом с канапе лежала стопка листов — вся переписка адмирала Чарльза Стюарта за долгие годы его потрясающей карьеры. Стюарт записался во флот при Джоне Адамсе, а ушел в отставку уже при Линкольне, причем успел покомандовать столькими подразделениями, что другим военным и не снилось. Оригиналы писем покоились в багажнике.
Капитан невольно улыбнулся:
— Вижу, не рад ты почестям. А ведь тебя небось за генерала принимают.
Перлмуттер — пожалуй, лучший в мире специалист по истории военного флота — всячески осуждал варваров, подвергших письма фотокопированию: чернила от света тускнеют, а бумага портится. Впрочем, плодами труда варваров он не преминул воспользоваться — погрузился в изучение копий, едва автомобиль тронулся в обратный путь из Черри-Хилла, штат Нью-Джерси.
Варяг усмехнулся в ответ:
Перлмуттер давно разыскивал корреспонденцию адмирала. Лишь благодаря своему природному обаянию, а также чеку на немалую сумму, коллекция не пылилась в каком-нибудь богом забытом государственном архиве. Впрочем, если в письмах не окажется ничего интересного, он оставит себе только копии, оригиналы же принесет в дар государственному музею и получит налоговый вычет.
— Ты, капитан, видно, совсем в мастях не разбираешься. Я ведь и есть генерал, только не ментовский, а воровской.
Сказано это было без всякого гонора, но обыденность интонации только усилила смысл слов. Сержанты впервые с нескрываемым интересом посмотрели на Варяга. Они, видимо, понятия не имели о том, на чьих руках защелкнули браслеты, и принимали Варяга за обыкновенного бандита,
Джулиан выглянул в окно: на дороге в столицу, как обычно, собралась пробка, но Хьюго Малхолланд, много лет проработавший у Перлмуттера шофером и личным помощником, проявлял чудеса водительского мастерства. «Роллс-ройс» плавно скользил по шоссе номер девяносто пять, словно других машин вокруг не было.
— Думаешь, мы тебя везем в Бутырку? — злорадно сузил глаза капитан. — Ошибаешься. Есть туг лесок неподалеку, в котором частенько находят трупы, большинство из них с огнестрельными ранениями. Опознать их чаще всего не удается, вот они и лежат по нескольку месяцев в холодильниках, а потом на них студенты-медики начинают практиковаться. Мы сделаем так, что твой труп тоже не опознают. Жаль мне тебя — не будет у тебя пышных похорон. Ты просто исчезнешь.
Семья Стюарт передавала письма из поколения в поколение, но потомки великого адмирала переживали трудные времена. Сына Мэри Стюарт Килпатрик, от дома которой только что отъехал Перлмуттер, письма не интересовали, а ее единственный внук страдал тяжелой формой аутизма. Джулиану было совсем не жаль потраченных денег они хоть чем-то помогут мальчику.
Сидевший за рулем лейтенант включил мегафон, схватил с держателя на панели трубку и осыпал яростной бранью не желавший уступать полосу «мерседес».
А капитан продолжал сокрушаться:
Письмо, которое читал Перлмуттер, было адресовано военному министру Джоэлу Робертсу Пойнсетту. Стюарт написал его в годы управления Филадельфийской военно-морской верфью, то есть между 1838-м и 1841-м. Довольно сухой текст содержал перечень необходимых материалов, отчет о ремонте фрегата и замечания о качестве парусов. Очевидно, адмирал управлял верфью весьма компетентно, но с куда большим удовольствием командовал бы кораблем.
Перлмуттер отложил письмо, отправил в рот канапе и запил шампанским. Просмотрев еще пару писем, он остановился на послании боцмана, служившего под командованием Стюарта во время берберийских войн. Некий Джо Джексон писал как курица лапой и имел весьма ограниченное представление о грамоте. Он вспоминал о сожжении фрегата «Филадельфия» и артиллерийской дуэли с пиратским кораблем «Сакр».
— У тебя даже могилы не будет. Если бы тебя пристрелили где-нибудь в городе, ты стал бы легендой. Отгрохали бы тебе памятник, на каждую годовщину смерти приезжали бы законные, поливали бы холмик водкой. Пацаны приносили бы воровскую клятву на твоей могиле…
Все это было Перлмуттеру хорошо известно. Он читал отчет капитана Декатура о сожжении «Филадельфии», а вот о бое с «Сакром» знал лишь из рапорта Стюарта Военному ведомству.
— Ты можешь заткнуться? — сдержанно спросил Варяг.
Вчитываясь в текст, Джулиан будто своими глазами видел, как «Сакр» подпускает «Сирену» поближе, чтобы неожиданным залпом уничтожить абордажную команду, вдыхал пороховой дым, слышал крики…
— Вот мы и приехали, — вместо ответа объявил капитан. Его губы злорадно искривились: — Паша, поворачивай к лесочку. Самое подходящее место для того, чтобы пришить этого типа.
— Понял, — с готовностью отозвался водитель- лейтенант.
Сирена умолкла, и «Волга», неловко переваливаясь с боку на бок, покатила по проселочной дороге к лесу. Свет фар прыгал по придорожной траве и по разъезженным колеям. Вскоре на шоссе показался «уазик» и остановился на обочине у съезда с асфальта на проселок, предупреждая таким образом появление нежелательных свидетелей.
В письме Джексон интересовался у адмирала судьбой Генри Лафайета, первого помощника капитана брига. Перлмуттер вспомнил, что именно этот молодой лейтенант успел перепрыгнуть на «Сакр», прежде чем пираты неожиданным залпом уничтожили абордажную команду. Выкуп за Лафайета не потребовали, поэтому его считали погибшим, но из письма боцмана следовало обратное. Теперь Перлмуттер читал с удвоенным интересом. Джексон видел, как Лафайет вступил в бой с капитаном «Сакра» и оба свалились за борт. «Генри упал в море вместе с этим дьяволом Сулейманом аль-Джамой».
— Стоп, — скомандовал капитан, когда ветки деревьев заскребли по крыше «Волги». — Выходим.
Один из сержантов выскочил из машины и наставил автомат на вылезавшего следом за ним Варяга. Лейтенант погасил фары.
Имя — вот что потрясло Перлмуттера. Дело было не в исторических нюансах: Джулиан смутно припоминал, что капитана «Сакра» и правда звали Сулейманом аль-Джамой. Его современный тезка куда более знаменит: Сулейманом аль-Джамой именовал себя террорист, проходящий у спецслужб под номером два, сразу после Усамы бен Ладена.
— Сюда, — показал капитан на боковую тропинку и, посвечивая себе фонариком, сам зашагал по ней. За ним шел Варяг, за Варягом — два сержанта, по-прежнему с автоматами наизготовку. Замыкал „шествие лейтенант с пистолетом в одной руке и с фонариком в другой. Варяг, в общем-то, был спокоен — он уже понял, что задержали его не просто по случайной наводке как беглого зека, а значит, тем, кто отдал приказ о задержании, он, Варяг, нужен живым — нужен как хранитель общака, как человек с огромными связями. Заезд в лес потребовался для того, чтобы взять его на понт и сразу сломать. Как менты думали этого добиться, Варяг не знал. Может, только попугают, а может, раздробят пулями коленные чашечки и переломают все ребра. Стоило, конечно, попытаться от них дернуть, чтобы не выяснять на собственной шкуре, насколько серьезно они решили за него взяться, но, оценив ситуацию, Варяг отбросил эту мысль. Сержанты двигались за ним не гуськом, а по краям тропинки, не закрывая друг другу сектор обстрела — это Варяг понял по тому, как мягко звучали их шаги и как шумела под их ногами приминаемая трава. Сзади их страховал лейтенант. На то, чтобы открыть огонь, им требовались доли секунды. Убить его, скорее всего, не убьют, но покалечат основательно — так что не стоит раньше времени провоцировать ментов на стрельбу.
Сегодняшний аль-Джама снялся в паре фильмов с отсечением голов, а также стоял за бесчисленными террористами-смертниками в Пакистане, Афганистане и на Ближнем Востоке. Пиком его карьеры считается нападение на отдаленный аванпост армии Пакистана, в ходе которого погибло больше сотни солдат.
— Стоять! — поворачиваясь и ослепляя Варяга светом фонарика, приказал капитан. Он расстегнул кобуру и вытащил пистолет.
Джулиан проверил, ответил ли Стюарт на послание и сохранил ли, по обыкновению, копию. Да, разумеется! Следующее же письмо в стопке адресовалось Джону Джексону. Изумленный Перлмуттер пробежал его глазами, затем перечитал медленно и внимательно. Джулиан откинулся на спинку — кожаное сиденье заскрипело под его весом — и стал думать, не связано ли изложенное в письме с сегодняшними событиями. Скорее всего, нет.
— Посмотри сюда! — показал он лучом фонарика себе под ноги. — Это твоя могила.
Варяг действительно увидел свежевырытую яму — узкую, но глубиной не меньше двух метров. Она походила на разверстую жадную пасть и среди окружавшего мрака производила зловещее впечатление. Если в этой глуши прозвучит выстрел, его никто не услышит. «А может, менты решили удовлетвориться тем, что лежит на даче, а от меня избавиться? — подумал Варяг. — Ладно, будь что будет. Не стоит помирать прежде смерти».
Перлмуттер взялся было за следующее письмо — и тут же отбросил его. Что, если эта информация пригодится правительству? Вдруг хоть чем-то поможет? Вряд ли, конечно, но это уж не ему решать.
— Ну как, понравилась могилка? Тебе теперь здесь вечно лежать! На колени! — заорал капитан, направляя дуло пистолета прямо в глаза Варягу. — На колени, падла! Я кому сказал! Чего лыбишься, сука? Да я ж тебя сейчас урою!
Обычно, обнаружив интересный материальчик, Перлмуттер подсовывал его своему другу Дирку Питту, директору НУМА, Национального подводного и морского агентства, но это дело, скорее всего, не в компетенции НУМА. Джулиан давно обосновался в Вашингтоне и завел множество знакомых. Вот и сейчас он сразу сообразил, кому следует позвонить.
— Многие пытались, а я, как видишь, живой пока, — спокойно возразил Варяг..
В «роллс-ройсе» имелся дисковый телефон с бакелитовой трубкой. Сотовыми Перлмуттер не пользовался из принципа. Толстый палец едва влезал в узенькие отверстия на диске, однако номер был успешно набран.
— Считаю до десяти, — заявил капитан. — Если не встанешь на колени, то на счет «десять» вышибу мозги из твоей башки.
— Алло! — ответил женский голос.
— Ну ты артист, капитан! — насмешливо произнес Варяг. — Прямо Качалов. Вы для убедительности хоть
лопаты прихватили бы…
Перлмуттеру не хотелось прорываться через орду секретарей, поэтому он звонил по прямому номеру.
Молодой лейтенант не сдержался и хихикнул. Капитан заметно смутился, но, пытаясь сохранить лицо, грозно прорычал:
— Привет, Кристи! Это Джулиан Перлмуттер.
— Что, слишком борзый, да? Мы же тебя тут сейчас так отмудохаем — месяц кровью ссать будешь и всю жизнь на аптеку работать!
— О, Джулиан! — воскликнула Кристи Валеро. — Сколько лет, сколько зим! Как дела?
— Ты что, правда думаешь, что я на колени встану? — искренне удивился Варяг. — Думаешь, меня в жизни мало били?
Перлмуттер похлопал себя по объемистому животу.
Всем милиционерам было ясно, что вор раскусил их игру и представление испорчено. Капитан поколебался некоторое время, а потом сунул ПМ в кобуру и будничным голосом произнес:
— Ладно, отставить! Пошли к машине.
— Ты меня знаешь. Исхудал — одна тень осталась.
— Так-то оно лучше, — покровительственным тоном промолвил Варяг.
— Еще бы не знать! — засмеялась Кристи. — Попробовал coquilles St.-Jacques?
[1] Помнишь, ты выклянчил у меня мамин секретный рецепт?
«Волга», вновь оставив позади «уазик», не сбавляя скорости, влетела в Москву. Сержанты постовой службы, заметив проблесковый сигнал, мгновенно перекрывали движение, освобождая дорогу. Завидев впереди скопление дорожной техники и рабочих в оранжевых куртках, водитель стал перестраиваться правее. Однако тут из-за асфальтоукладчика выехал задом самосвал, нагруженный дымившимся асфальтом, и наглухо перегородил улицу. Взвизгнули покрышки «Волги».
Перлмуттер был известен не только как знаток кораблей и мореходного дела, но еще и как большой гурман и сибарит.
— Давай по встречной! — рявкнул капитан, сразу заподозрив что-то неладное. «Волга» рванулась влево, но перед ней тут же затормозил темно-синий «вольво». Дверцы его распахнулись, и перед глазами милиционеров, дернувшихся вперед от нового резкого торможения, предстали люди в масках, готовые открыть огонь из короткоствольных автоматов по «Волге» и по всем тем, кто в ней сидел. Лейтенант включил было заднюю скорость, но услышал визг тормозов, и зеркало заднего вида полыхнуло ослепительной вспышкой отраженного света фар — это позади остановился «форд», неожиданно вылетевший откуда-то из-за асфальтоукладчика. «Форд» окончательно заблокировал «Волгу», из него выскочили люди в масках и тоже приготовились стрелять.
— Готовлю постоянно. Захочешь попробовать, звони в любое время.
— Выходи из машины! Ложись на землю! Руки за голову! — послышались отрывистые команды. — Быстро на землю, или всех перебьем!
Капитан оглянулся в отчаянии, однако «уазик» был безнадежно отрезан от его группы мгновенно возникшей позади, на перекрестке, пробкой. «Неужели от самой дачи нас вели? — думал капитан, выбираясь из салона. — Никого же в округе не было!» Мощный толчок в спину вместе с одновременной ловкой подсечкой прервал его мысли, и капитан ничком распластался на асфальте. Рядом с ним на дорогу швырнули Варяга. Милиционер услышал насмешливый голос вора:
— Ловлю на слове. Ты же знаешь, мой кулинарный репертуар исчерпывается рецептами вроде «Проткните обертку и поставьте блюдо в микроволновку». Ты просто поболтать звонишь или по работе? А то у меня тут дел невпроворот. До конференции еще несколько месяцев, а Дракониха все равно жизни не дает.
— Извини, командир, похоже, здесь мы с тобой расстаемся.
Через секунду это предсказание оправдалось — Варяга рывком подняли с земли. Капитан попробовал было поднять голову, но прогремел грозный окрик: «Лежать! Мы не шутим!»
— Не стоит ее так называть! — осторожно попросил Перлмуттер.