— Ты бы в детдом старался. Там, толкуют, шибко хорошо…
Однако его сухой тон не обманул женщин.
— А ты был там? Ну, так и молчи! — вспылил Амелька. — Вот я был, так и знаю. Парнишке надо ремеслу учиться, а ему банку с лягушками да золотых рыбок по ученью в нос суют, называется аквариум, да игрушки, чтобы из глины ляпал, да какие-то кубики из картонки, черт их не видал. Нет, детдом нам не с руки… Да я и устарел для этого.
— Мы постараемся поменьше попадаться на глаза, — пообещала Келли.
В таких разговорах они пересекли железнодорожное полотно и пошли вдоль путей.
— Помню, в детдоме один парнишка был, ну, прямо, еж! Уж как его приручить хотели, — нет! Написал на доске в классе «исплататоры», все бросил, забился в уборную, за печку. Он там от скуки целыми днями считал, сколько поездов пробежит, — дом был возле железной дороги, — сколько галок пролетит, сколько пьяных пройдет, все считал. А потом повесился,
— Поймите меня правильно, — вздохнул Питт, в свою очередь почувствовав себя неловко. — Вы не первые, кто останавливался в этом доме и спал в моей постели. Я обожаю женщин и привык к их манерам. Не подумайте, что я старый сухарь, живущий традициями начала прошлого века. — Он помолчал, улыбнулся и добавил: — Пожалуй, мне даже приятно, что рядом со мной будут два таких очаровательных существа, которые к тому же станут готовить и прибирать помещение.
— Ой, ты! — пожал плечами Филька.
Ребята шли среди вагонного кладбища, — оно разлеглось на целую версту. Одних только классных вагонов здесь было сотни две. Амелька, проходя мимо вагонов, цепко присматривался к ним. Наконец стал:
С этими словами он покинул спальню и по винтовой лестнице спустился на первый этаж, где размещалась его любимая коллекция.
— Здесь.
Филька заметил на ржавом бандаже колеса намеченные мелом крестики, кружочки, птички.
— Это знаки наши, — пояснил Амелька и постучал в облупленную стенку.
Салли и Келли молча наблюдали за его ретирадой. Когда Питт скрылся из виду, женщины повернулись друг к дружке и весело расхохотались.
— Не правда ли, он прелесть, — давясь от смеха, сказала Салли.
— Кто? — послышалось ив вагона.
— Свои. Двое нас.
— Он так хорош, что порой мне просто не верится, что он существует на самом деле, — с трудом выдавила Келли.
— Обзовитесь!
— «Наши с краю»…
* * *
— «Ваших нет!» — Дверь вагона с треском отворилась, вышел босоногий, весь какой-то щетинистый подросток и сердито махнул рукой: — Хряйте, хряйте восвояси по шпалам прочь!
— Нам бы переночевать, — притворяясь тихоньким, покорно сказал Амелька.
Питт устроился на ночь в купе старого пульмановского вагона, стоявшего на рельсах у одной из стен ангара. Он уже использовал его для этой цели, когда кто-нибудь из гостей оставался ночевать. Джордино тоже не раз пытался таким способом произвести впечатление на своих новых подруг. Как правило, действовало безотказно. Женщины приходили в восторг при одном виде реликвии былых времен.
— По двугривенному с рыла за ночь. И чтобы без шухеру: у нас строго, живо нос балахоном сделаем.
— Ша! — хрипло, повелительно вдруг оборвал Амелька. — Вожак дома, Петька Болт? — И, оттолкнув мальчишку, вошел в вагон. За ним прошмыгнул и Филька.
Питт успел принять душ и приступил к бритью, когда параллельный телефон, установленный здесь как раз для подобных случаев, заставил его прервать свое занятие.
Вагон напоминал собою загаженный свиной хлев: по всему полу — грязная давнишняя солома, арбузные корки, гнилая картошка, огрызки яблок, огурцов. Из угла в угол — веревка, на ней — рваная ветошь. В вагоне холодней, чем на улице: печки нет, да и топить нельзя — солома.
Он поднял трубку.
В углу, возле окна, лежал на ободранном диване курносый и большегубый, чисто бритый парень лет двадцати. От него несло винным перегаром; его глаза опухли; видно, что он изрядно вчера кутнул.
— Дирк, — голос Джулиана Перлмуттера едва не оглушил его, — как ты там, мой мальчик?
— Здорово, Петька, — подсел к нему Амелька. — Сармак есть? Я в нужде: нашу баржу разорили, большой шухер был. Хочешь не хочешь — долг плати.
— Я не отрекаюсь, — неприятным сиплым голосом ответил Петька Болт, все еще лежа на диване. — Только сармаку нет. Вот получи две вши да рыжик . Рыжик я тоже за вошь считаю, итого тридцать рублей долой — за мной семьдесят.
— Спасибо, прекрасно, Джулиан. Где ты?
Петька Болт вынул из-за голенища два червонца и золотое кольцо.
— Когда у вас дело будет? — спросил Амелька, разглядывая на свет червонцы, не фальшивые ли.
— В Амьене. Я уже переговорил с несколькими поклонниками творчества Жюля Верна, но без особого результата. На завтра у меня назначена встреча с доктором Полем Эро, президентом общества любителей писателя. Он любезно разрешил мне поработать в архиве. К моему стыду, я даже не представлял, какой это был удивительный человек. Этот мечтатель, оказывается, обладал даром научного предвидения. Представь себе, Верн предсказал полеты на Луну, субмарины, способные обогнуть земной шар под водой, солнечные батареи, двигающиеся эскалаторы и тротуары, голограммы и многое другое. Он писал об астероидах и кометах, способных столкнуться с Землей, вызвав глобальную катастрофу.
— Не знаю. Тихо у нас, — сказал Петька Болт, достал из-под головы бутылку с водкой, отпил глотка два, протянул Амельке.
На Амельку глядели с полу четыре острых глаза. Вот высунулись из соломы две встрепанных головы и закричали:
— Нашли что-нибудь новое о капитане Немо и его «Наутилусе»?
— Амелька, долг!
— Какой еще долг? — оторвался Амелька от бутылки.
— Пока ничего сверх того, что уже известно из книг Жюля Верна.
— Забыл? Я Колька Снегирь, помнишь, в чайнухе?
— Я Митя Хромой, у перевоза денег тебе одолжал, пятерку.
— Из того, что мне удалось узнать, Иген был больше всего восхищен реализмом, с каким Верн описал капитана Немо и его лодку. Он считал, что тот взял за основу историю реально существовавшего человека.
Амелька бросил им червонец:
— Нате, гады. Квиты!
— Все это я надеюсь скоро выяснить, — сказал Перлмуттер. — И все же я почти уверен, что книги Жюля Верна — всего лишь беллетристика.
— Теперь, айда в чайнуху, чаю выпьем, пирога с рыбой потребуем: у меня деньжата завелись, — сказал Амелька, когда они подходили к базарной площади.
И только он проговорил, как его схватил за ворот подкравшийся сзади милиционер, Филька стремглав бросился в проулок. Амелька же вскрикнул и упал на мостовую. Он весь задергался, все тело изгибалось в дугу, руки и ноги корчились в судорогах, пальцы рук вывертывались назад, лицо потемнело, покрылось обильным потом.
— Как бы то ни было, — настаивал Питт, — создать техническое чудо, подобное «Наутилусу», чисто умозрительным путем вряд ли возможно. Скорее всего, Жюль Верн пользовался техническими советами человека, намного опередившего свое время.
И сразу же — толпа. Сердобольные кричали:
— Господи, царь небесный!.. Припадочный.
— Ах, несчастный…
— Реального капитана Немо? — спросил Перлмуттер, не скрывая сомнения.
— Граждане! Чем бы прикрыть… Нет ли простыни?.. Либо фартука?..
— Я считаю это возможным, — ответил Питт серьезно.
У Амельки правый глаз закатывался под лоб, сверкали покрасневшие белки, левый — расширенным зрачком таращился на кончик носа.
— Я бы не поставил свое состояние на такую возможность, — возразил Перлмуттер.
— Братцы, в больницу бы…
— Товарищ милицейский, зови скорую помощь… Умирает.
— Насколько я помню, в первой из книг Немо окружен ореолом тайны. Только в «Таинственном острове» раскрывается его загадка.
Вдруг на устах припадочного появились клубы пены, мелкая дрожь прокатилась по лицу. Это сразу проняло милиционера.
— Глава шестнадцатая, — процитировал Перлмуттер. — Немо был сыном индийского раджи, исключительно одаренным ребенком, и получил блестящее образование. Он принял участие в восстании сипаев в 1857 году. В отместку за это англичане схватили и казнили его отца, мать, жену и двоих детей. И тогда на удаленном необитаемом острове в Тихом океане он и занялся наукой, на собственные средства построив «Наутилус». Согласно Жюлю Верну, Немо задолго до Эдисона и других гениальных ученых понял значение электричества и построил мощные двигатели, работавшие на его основе.
— Граждане, доглядите! Он натуральный ворина… Я сейчас. — И, придерживая у бедра кобуру с наганом, он побежал в телефонную, стоявшую через дорогу будку.
Припадочный вытянулся, как мертвый, захрипел и судорожно взметнул руками; тетки со страхом перекрестились. Через секунду Амелька внезапно вскочил и устрашающе дико заорал:
— Твои слова, Джулиан, заставляют меня задуматься над тем, а не имел ли в виду Верн прототип двигателя доктора Игена, — вставил Питт. — Вопрос в том, была ли вся эта история плодом воображения Жюля Верна или базировалась на реальных событиях?
— Прочь!! Съем!!
Толпа шарахнулась в сторону. Амелька же с хохотом помчался, как стрела.
— Ты никогда не убедишь меня в том, что капитан Немо существовал в реальной жизни, — пробасил Перлмуттер.
— Это «скорая»? — надрывался милиционер. — Живо гони на базар! Человек кончается… Говорит постовой милиционер номер тридцать семь.
Несколько секунд Питт молчал. Он не собирался обманывать себя. Если реально смотреть на вещи, он действительно гонялся за химерой.
— Если бы я только знал, что нового узнал Иген о викингах и капитане Немо, — пробормотал он наконец.
16. МЕШОЧНЫЙ ПРОМЫСЕЛ. ЧЕРТИ
Перлмуттер вздохнул:
Амелька прибежал домой и никому ни слова. У него дрожали кисти рук, он как-то устало улыбался, а ночью бредил: ловкое притворство все-таки взвинтило его нервы.
Утром ребята закричали:
— Я не вижу ни малейшей связи между этими двумя темами.
— Карась пришел!
Одноглазый мальчонка, бывший сподручный Амельки, вошел в трущобу молча, ни с кем не поздоровался и сразу же стал шарить по углам:
— Тем не менее, он был увлечен ими обеими. Я чувствую, что какая-то связь должна существовать.
— Пошамать бы, — сказал он тихим голосом, — оголодал без вас.
Ему дали огрызок булки, колбасы. Единственный глаз его заблестел звериной жадностью, белые зубы с наслаждением рвали пищу. Утолив голод, он сказал:
— Я вообще сомневаюсь, что он обнаружил какие-то факты, до сих пор неизвестные науке.
— Уфф!.. Ребята, там, на улке, «красивый» ждет. Инженер Вошкин отворил дверь и позвал:
— Джулиан, ты старый циник.
— «Красивый», хряй…
Озираясь на тьму прищуренными глазами, несмело вошел прилично одетый мальчик и остановился у порога, держа в руке зимнюю, с наушниками, шапку. На нем опрятное пальто темно-синего сукна и прочные сапоги.
— Я историк и не пишу, а тем более не публикую то, чего не могу подтвердить документально.
Филька удивился: почему ж это назвали мальчишку «красивым», когда у него приплюснутый нос, толстогубый рот, раскосые китайские глаза и оттопыренные, как у барана, уши?
— Из какого дома? — спросил Амелька.
— В таком случае продолжай копаться в своих пыльных архивах.
— Из Розы Люксембург.
— Я немедленно позвоню тебе, если наткнусь на что-нибудь интересное.
— На зиму глядя только дураки бегают, — сказал Амелька.
«Красивый» вынул носовой платок, стряхнул им мусор со скамейки, сел, ответил пискливо:
— Спасибо, — сказал Питт и повесил трубку, тем более охотно, что Салли Морз с балкона позвала его обедать. Он прокричал в ответ, что слышал ее приглашение, но сразу не покинул свое убежище.
— Заведующий очень балда. Очень трудные задачи из арифметики. А с зимы хотят немецкий язык… Ну их к монаху! Я по воле стосковался. Кругом солнышко светит, потом снежок полетит. Я сижу под окном, сижу и гляжу: разные люди ходят, собачонки, барышни, а я сижу, все гляжу да песни пою: «В неволе сижу, на волю гляжу, а сердце так жаждет свободы». И до черта захотелось, ребята, в Крым, на курорт. Вот бежал.
Все сочувственно захохотали. Амелька подмигнул своим:
Питт чувствовал себя потерянным. Он был устранен от активных действий. Но оставаться посторонним наблюдателем было не в его натуре. Оставалось надеяться, что так или иначе он снова окажется в гуще событий, и случиться это могло в любой момент.
— Нашего полку прибыло. Мы — туда же. Карась, зарегистрируй гопника. Амуницию выдай, чтоб по форме, с кандибобером, высший сорт. — Амелька ухмыльчиво прищурился на «красивого», весело сморкнулся на пол и добавил: — А шкурку евоную вместе с сапогами Матрешихе на толчок снеси, да не продешеви, а то пятки к затылку подтяну.
45
* * *
Офис корпорации «Цербер» в Вашингтоне размещался в старом особняке, построенном богатым сенатором от Калифорнии в 1910 году. Общая площадь бывшего поместья составляла около десяти акров. Здание было окружено высокой кирпичной стеной, увитой диким виноградом. Здесь не было привычного конгломерата инженеров, ученых и геологов. Все четыре этажа особняка были оккупированы адвокатами, политическими аналитиками, лоббистами самого высокого уровня, бывшими сенаторами и конгрессменами, ныне служащими благу и процветанию корпорации.
Вечером Амелька сказал:
— А все-таки надо насчет дальнейшей жратвы промыслить… Разве котиков половить?
Около часа ночи фургон с логотипом известной электрической компании подкатил к воротам поместья и был беспрепятственно пропущен во внутренний двор. Последнее ни в коей мере не говорило о слабой организации службы безопасности «Цербера». Два вооруженных охранника постоянно дежурили у ворот, еще двое с собаками патрулировали прилегающую территорию. Оказавшись во дворе поместья, фургон проехал еще немного и остановился перед центральным входом. Высокий негр с коробкой, в которой находились лампы дневного освещения, вошел внутрь, на несколько секунд задержался у стола дежурного охранника и поднялся на четвертый этаж, где размещались офисы высшего руководства. Секретарша еще час назад покинула здание. Он прошел мимо ее рабочего стола в полуоткрытую дверь и оказался в огромном тускло освещенном кабинете.
— Что ж, — встрепенулся Пашка Верблюд и с ожесточением поскреб свой горб. — Дело к зиме, кыскины шкурки с руками оторвут!
— А я, братишки, знаю как… — проговорил Карась. — Другие дураки сначала удавят кошку, а потом обснимывают мертвую. А надо с живых сдирать кожу, как чулок. Кошке тогда сильно больно, поэтому вся шерсть дыбом, и шкура самая добрая получается, с ворсом…
— Нет, братва… Это дело — тьфу! А вот что… — И Амелька начал выкладывать свои соображения.
Кертис Мерлин Зейл сидел за столом и изучал последние сейсмические данные, присланные геологами из Айдахо. Казалось, он даже не заметил присутствия в кабинете постороннего человека. Только когда самозваный электрик уселся в кресло напротив его стола, Зейл поднял глаза и посмотрел на Омо Канаи.
Его слушали внимательно. «Красивый», одетый теперь в рвань и дырявые валенки, поощрительно кивал Амельке головой.
Вожак Амелька знал, что со станции ежедневно отправляются два состава поездов, груженных белой мукой. Он с братией раздобыл дюжину пустых мешков и ночью повел ребят прочь от вокзала вдоль путей. Когда полотно дороги пошло в гору, Амелька остановился и сказал:
— Что нового? — спросил тот.
— Тут поезд делает тихий ход. Вошкин, стой здесь, Пашка — еще дальше, Степка — еще дальше. И остальные так же — на пять сажен друг от дружки. Приготовьте ножи. Сбоку вагонов будут висеть мешки — живо срезай, чтобы упали. Только и всего. Один промахнется, другой срежет.
Он дал ребятам по две понюшки кокаина и зашагал с мешками к семафору.
Зейл ухмыльнулся:
Остановившись на удобном месте, Амелька точно так же зарядил обе ноздри крепкими понюшками. От этого бдительность его стала острее, и внимание сосредоточилось в глазах, в руке, державшей нож.
Так он поступал всегда, когда шел «на дело».
— Доверчивая рыбка проглотила наживку.
Ночь была темная и тихая. Над станцией висело зарево от электрического света. Красные, зеленые, белые огни светились повсюду на развитии путей.
Свисток — и поезд двинулся. Сигнальный рожок возвестил с вышки, что путь исправен и свободен. Амелька засучил рукава и вложил в правую руку нож.
— Могу я спросить, кто эта рыбка?
Поезд еще не получил разбега, шел медленно.
Амелька, «взяв глаза в зубы», хищно следил за каждым громыхающим мимо него вагоном. В некоторых старых, растрепанных вагонах под задвижной дверью зияли порядочные щели. Амелька ловким взмахом ножа вспарывал через щель набитые мукой мешки, потом, поспевая за поездом, нацеплял свой пустой мешок за выступы железных болтов и скреп. Хотя к Амелькиным мешкам были заранее пришиты веревочные петли, однако требовались необычайное проворство рук и зоркость зрения, чтоб в темноте на ходу поезда нацепить мешок как раз под щель, из которой уже самотеком бежит мука.
— Салли Морз из «Юкон Ойл». Я заподозрил ее, едва она начала задавать вопросы о нашем плане атаки на Сан-Франциско.
Удачно взрезав дюжину вагонов, Амелька поспешил к своим. Те работали не менее успешно, чем Амелька: двенадцать снятых Амелькиных мешков были наполнены мукой примерно по пуду с гаком в каждом.
— Эх, черт!.. Мало, — пожалел Амелька.
— Думаете, она уже успела настучать властям?
На этой хлебной заготовке участвовали все: и новичок «красивый», и даже Катька Бомба. Только Филька отговорился, не пошел: сказал, что голова болит.
Не было и Мишки Сбрей-усы: исчез третьего дня и не возвратился. Он засыпался в своей новой проделке с поросенком, был избит мужиками и попал в милицию. Несчастный же Хрящик, оплошав, завяз в мешке, озверевшие крестьяне яростно растоптали его, как таракана, а поросенка пропили.
— Уверен. Ее самолет не вернулся на Аляску, а взял курс на Вашингтон.
Ребята до утра пекли блины на старом, содранном с крыши железном листе. После этих блинов, отравленных ржавчиной, Инженера Вошкина изрядно рвало.
— Называется: тяни-кишка… — как всегда, подтрунивал он над собой.
— Она может быть опасной?
Амелька решил десять пудов муки «загнать» в продажу: деньги нужны до зарезу, а мука в то время была дорогая. Хорошо, что еще бандит Иван Не-спи пока его не утесняет. Не попал ли он, кошкин сын, в острог? Вот бы благодать!
* * *
Филька, в меру тоже пострадав животом, утром пошел в город разыскивать анатомический театр, чтоб выяснить, где похоронен слепой Нефед. Фильку направил расторопный, всеведущий Амелька, рассказав ему, что и как.
— Не думаю. У нее нет документов. Одни слова. Она ничего не может доказать. В принципе она даже оказала нам услугу. По крайней мере теперь мы знаем имя предателя.
В анатомическом театре Фильке втолковали, что все трупы отвозят на дальнее кладбище, где и зарывают в общей могиле.
— Однако если она выступит перед членами Конгресса...
В конце концов Филька нашел эту могилу. Она большая, свежая, бескрестная. Такая могила была ему чужда и ничего не говорила его сердцу. Филька мечтал встретить на могиле любимого слепца хороший памятник. А замест того — березы, березы и на них покинутые гнезда улетевших в теплую сторону грачей Горько стало Фильке. Он пошел домой.
— Если вы знаете свое дело, она станет трупом, прежде чем успеет сказать хотя бы слово.
Было темновато, а надо еще пройти весь город да версты две прошагать до своих. Нет, страшно. После смерти Спирьки, Майского Цветка и старого Нефеда Филька стал бояться одиночества в ночное время. Все ему мерещились покойники, а дед Нефед нет-нет да и окликнет его и бросит укорчивое слово: «Из-за тебя я жизни лишился, Филька». Нет, он ночью не пойдет к своим, он как-нибудь переночует в городе.
— Эй, собачка, залезай к нам! — услыхал он звонкий голос и остановился.
— Известно, где она может находиться?
Строящийся дом, леса. Пахнет смолой. Огромная печь для варки асфальта. Какой-то одноглазый черномордик, скаля на Фильку белые зубы, выглядывал из железной печки.
— В данный момент нет. Скорее всего, прячется в каком-нибудь частном доме.
— Залезай. Тепло. Народов много в нашей отели для приезжающих.
Филька привстал на цыпочки, заглянул
— Тогда ее не просто будет найти.
— Филька, никак? — спросил черномордик.
— Я самый. А ты?
— Найдем, — оказал Зейл уверенно. — Более сотни наших людей идут по ее следу.
— Раньше Пипкой звали, теперича — Клоп-Циклоп.
Так скубент прозвал меня. Скубент ли, комсомол ли, — пес его ведает. Опись снимал с нас.
— Когда она сможет выступить перед членами Конгресса?
Филька не сразу узнал Пипку: уж очень он был черен от сажи, только блестели зубы, когда он улыбался, и белел большой глаз, как новый серебряный полтинник. Пипка до разгрома тоже ютился под баржей; он такой же одноглазый, как и Карась, но брюхастый, толстозадый, маленький и круглый — словно арбуз на ножках. А глаз выклюнул ему ручной журавль, когда Пипка еще не был Пипкой, когда он жил в деревне, сосал мамкину грудь и его звали Петькой. Впрочем, мальчонка об этом почти ничего твердо не помнит.
— Во всяком случае, в ближайшие три дня этого не произойдет.
Увидев двух оборвышей, бегущих к печке, одноглазый скомандовал Фильке:
На лице Канаи появилось удовлетворенное выражение.
— Кричи «Место ждет хозяина!» Залазь!
— Место ждет хозяина! — вскричал Филька и повалился на единственное свободное место на дне печки.
— А что у тебя? — спросил Зейл. — Надеюсь, не будет никаких ошибок или непредвиденных проблем?
— А вы, шалавые, — с носом! — захохотал Клоп-Циклоп в лицо двум опоздавшим и лег возле Фильки.
— Полагаю, что нет. Схема продумана до мельчайших деталей. Я не вижу оснований для опасений.
Оборванцы барахтались на дне печки, как раки в решете. Фильку многие узнали; он тоже узнал многих — бывшие баржевики. Одноглазый Клоп-Циклоп о чем-то спрашивал его, но он, дорвавшись до людишек и тепла, сразу задремал.
— Эй, шпана! Курево есть у кого?
— Ваша команда уже на борту танкера?
— Нету.
— Ну-к, я пойду стрелять. — И Клоп-Циклоп, сказав: «Место ждет хозяина», — выскочил из котла и подлетел к проходившей парочке влюбленных:
— Полностью, кроме меня. Вертолет доставит меня на борт, когда танкер будет в ста милях от входа в залив. — Канаи бросил взгляд на часы. — Мне предстоит руководить последними приготовлениями, поэтому пора двигаться.
— Дядя, дай покурить!
— Военные не смогут остановить танкер?
— Нету, отстань!
— Ишь жадный. Эвот портсигар-то серебряный… жалко тебе, што ли? Ну дай. У вас какая красивенькая барышня Барышня, дайте покурить!..
— Тех, кто попытается это сделать, ожидает достойный прием и неприятный сюрприз.
— Пшол, пшол!..
Клоп-Циклоп арбузиком подкатывается к ногам военного.
Оба поднялись с мест и обменялись рукопожатием.
— Товарищ, дайте покурить! В Красной Армии сложить желательно. Буржуев вместе будем бить, лордов. Да не принимают; мал, говорят, а главное — смерть охота покурить. Одолжите!
— Удачи тебе, Омо. В следующий раз, когда встретимся, правительство США будет у нас в кармане.
Он прячет папироску под шапку и юлой подкручивается к барышне с портфелем:
— А чем собираетесь заняться вы во время завтрашних событий?
— Дозвольте, мамзель, папиросочку!
— Папиросочку? Такой карапуз, а куришь… Ай, стыд! Ай, стыд!
Зейл криво улыбнулся:
— А почто сами-то курите? Барышням не полагается курить… Ну, дайте!
— Иди, иди!.. Еще у тебя молоко на губах не высохло.
— Мне предстоит выступить перед комитетом, возглавляемым этой стервой Смит.
— А у тебя што, — огрызается одноглазый, — молока нет, што ли? Высохло все? Фря!
— Думаете, она знает о наших планах?
Он затягивается папироской и направляется спать в котел.
Ночь быстро прошла» настало утро.
— Эй, черти! — разбудил детвору голос. — Живо из аду, марш!
Ребята подняли головы: в печь сверху заглядывала рыжая борода.
— Вне всякого сомнения, Салли Морз уже просветила ее на этот счет. — Зейл повернулся и бросил взгляд в окно, за стеклом которого виднелись подсвеченные прожекторами главные монументы столицы. — Завтра к этому времени это не будет иметь никакого значения. Общественное возмущение против поставок зарубежной нефти достигнет пика, и никто уже не осмелится противостоять нашим планам.
— Дяденька рыжеватый, дозволь еще всхрапнуть…
— Вылазь, вылазь! Сейчас асфальт швырять в котел будут. Вылазь, чертенята!
* * *
Оборванцы выбрались. Лица их в саже, как у трубочистов. Филька прожег на боку халат.
Когда на следующее утро Лорен вошла в помещение комитета Конгресса, она не могла скрыть удивления. В зале не было ни привычной толпы адвокатов, ни других чиновников корпорации «Цербер».
Стучали топоры. Каменщики таскали на горбушах по дощатым стремянкам кирпичи. Водовоз лил в творило воду. С окраин города доносились призывные гудки фабрик и заводов. На соборной колокольне гулко бухал грузный колокол. По разбитой булыжной мостовой оглушительно гремели телеги ломовиков. Стая молочниц, позвякивая металлическими флягами и тараторя сразу в двадцать ртов, спешила к рынку.
Кертис Мерлин Зейл в гордом одиночестве сидел за столом свидетеля.
17. «БУДУЩЕГО НЕТ»
Более того, перед ним не было даже деловых бумаг. Он непринужденно приветствовал членов комитета по мере того, как они входили в комнату заседаний и занимали свои рабочие места. Его взгляд равнодушно скользнул по Лорен, и она внезапно почувствовала, что он не боится ни ее, ни предстоящего слушания. Несмотря на представительную внешность и респектабельный вид, Зейл напомнил ей ядовитую змею, сознающую свою силу и посему спокойно греющуюся на солнце.
Филька пошел домой. За ним увязался и Клоп-Циклоп.
Они шли лугом. Лужи были подернуты звонко-хрупким льдом, кустики травы запушнели легким инеем; вся луговина казалась сероватой. Побежала черная хромая собачонка, принюхиваясь к заячьим следам; пропорхнула деловитая стайка воробьев. Позднее осеннее солнце путалось в туманных хмурых тучах. Дубовая молодая роща все еще стояла во всей красе.
Лорен бросила взгляд вокруг, чтобы убедиться, что все члены комитета заняли свои места и готовы к открытию слушания. Она также обменялась взглядами с конгрессменом Леонардом Старгисом, который вежливо кивнул ей, но был, казалось, целиком погружен в свои мысли, словно обдумывал, какие каверзные вопросы задать всемогущему магнату.
А за рощей сразу же река и мельница — убежище бездомников.
Ребята шагали по тропинке дубняком. Из заросли вышел молодой человек:
Лорен произнесла несколько вступительных слов и поблагодарила Зейла за согласие дать показания перед членами комитета.
— Вы, мальчики, куда?
— К себе, — ответили ребята. — Мы на мельнице живем.
— Вам, конечно, известно, — напомнила она, — что вы имеете право присутствовать на заседании комитета вместе со своим адвокатом.
— Ну, и я с вами. Вас много?
— Разумеется, — холодно ответил он, — но в наших общих интересах я готов самостоятельно и исчерпывающе ответить на все вопросы членов комитета.
— Нет, немного… Душ двадцать есть, — сказал Филька Поводырь. — А ты кто?
— Я комсомолец.
Лорен бросила взгляд на часы. Стрелки показывали девять часов десять минут.
— А что такое косомолы? — спросил Клон-Циклоп. — Косо молятся, что ли, которые?
— Нет. Комсомольцы — значит коммунистическая молодежь. Мы богу не молимся: мы уверены, что бога нет.
— Должна предупредить вас, что слушание по вашему делу может затянуться на весь день, — предупредила она.
— А кто вам сказал про это? — задал вопрос Филька, недружелюбно посматривая на идущего рядом с ним молодого человека.
— Об этом сказали умные люди.
— Я полностью в распоряжении комитета, вне зависимости от продолжительности заседания, — спокойно сообщил магнат.
— А умным кто сказал?
— Самые ученые.
Лорен повернулась к представительнице Техаса Лоррейн Хоуп:
— А самым ученым кто сказал, что бога нет?
— Самым ученым? — переспросил молодой человек; он стал шарить по карманам, вынул коробку папирос и закурил, соображая, что ответить Фильке.
— Конгрессвумен Хоуп, окажите нам честь открыть слушание.
Филька в душе улыбался замешательству своего спутника, но тот делал вид, что медлит ответом исключительно из-за папироски, а вот закурит и задаст вопросик сам.
— А ты бога видел когда-нибудь? — спросил он Фильку, выпуская дым из ноздрей и рта,
Лоррейн Хоуп, полная чернокожая женщина из Галвестона, кивнула в знак согласия и заняла кресло председателя. Лорен знала, что ее имени не было в списке Салли Морз, но она была далеко не уверена относительно симпатий и антипатий коллеги. До сих пор та вела себя вполне независимо, но осмелится ли она противостоять самому Зейлу?
— Кого это, бога? Нет, не видал, — ответил Филька.
— А раз не видал, значит, его и нет. Филька засопел и спросил:
— А ты нашего Инженера Вошкина видал?
— Мистер Зейл, — начала она, — нам известна ваша позиция в вопросе поставок иностранной нефти. Считаете ли вы, что положение США упрочится, если мы станем полагаться исключительно на внутренние ресурсы и целиком откажемся от закупок нефти-сырца у стран Ближнего Востока и Латинской Америки?
— Нет, — сказал молодой человек.
«О боже! — подумала Лорен. — Она же играет ему на руку!»
— Нет, значит, выходит, Инженера Вошкина нету на свете, а промежду прочим он бороду себе рисует на морде. Вот увидишь.
Комсомолец засмеялся. Фильку поддержал одноглазый. Он сказал:
— Ежели 6м не было бога, тогда и панихиды не служили бы, а над нашим Спирькой поп пел, кадилом махал. И церквей бы не было, и колоколен, и греха бы никакого не было: кого хочешь — убивай, чего хочешь — воруй, никого не бойся, раз бога нет.
— Целиком полагаясь на поставки иностранной нефти, — мгновенно отреагировал Зейл, — мы ставим под удар экономику нашей страны. Видит бог, она и без того истощена до предела. Последние пятьдесят лет мы фактически находились в полной зависимости от ОПЕК и устанавливаемых ими цен на нефть. Их излюбленная политика сводится к тому, чтобы поднять цену за баррель нефти на два доллара, а затем понизить на один. Это приводит к тому, что цена на сырую нефть постоянно растет. В ближайшей перспективе цена за баррель импортируемой нефти может достигнуть шестидесяти долларов. То же самое творится с ценами на газ. Соответственно возрастает и стоимость транспортировки нефтепродуктов. Единственный способ остановить это безумие — опора на собственные ресурсы. Что, в свою очередь, подразумевает полный отказ от поставок иностранного сырья.
Комсомолец опять засмеялся; в глазах его показался задорный блеск:
— Вот темные! Вот темные вы, ребята… Ничего вы не знаете, ото всего отстали. Вам все надо начинать с азов. Вот идите в детский дом: там вас всему научат.
— Но располагаем ли мы ресурсами для поддержания экономики США и, если да, то на какой срок? — спросила Лоррейн Хоуп.
— А вот наш детский дом, а вот главный гитатор, — улыбнулся Филька, указав на мельницу и лаская подбежавшего Шарика.
У входа в подвал возле небольшого костерка лежал на ящике Инженер Вошкин; он мечтательно смотрел в небо, где лениво тянулись облака. Не изменяя позы, он покосился на подошедших, сплюнул через губу и произнес, ни к кому не обращаясь:
— Хороший вопрос, — подхватил Зейл. — Могу с полной ответственностью заявить, что континентальных запасов США и Канады, включая нефтяные поля в пределах шельфа, хватит странам североамериканского континента минимум на пятьдесят лет. Могу добавить, что мы имеем в своем распоряжении колоссальные запасы нефтесодержащих сланцев в Колорадо, Вайоминге и Монтане, добычу нефти-сырца из которых мы готовы начать уже в следующем году. Одних этих запасов достаточно, чтобы освободить нас от иностранных поставщиков этого сырья. Наконец, есть все основания полагать, что к середине столетия будут разработаны альтернативные источники энергоносителей.
— Завтра ночью буду через волховство вызывать душу Дуньки Таракана. Двадцать копеек вход. Учащимся скидка.
— Что вы можете сказать о том, как повлияет эксплуатация новых нефтяных месторождений на сохранение окружающей среды? — спросила Лорен.
Комсомолец выплюнул окурок, улыбнулся и, подбоченившись, сказал:
— Волховства в природе не существует, товарищ. Волховстрой имеется. Души у человека также нет.
— Протесты защитников окружающей среды необоснованны, — спокойно возразил Зейл. — Процент гибели диких животных при бурении новых скважин или строительстве нефтепроводов ничтожен. Пути миграции контролируются лучшими специалистами-зоологами. Загрязнения почвы или атмосферы при бурении скважин фактически не существует. И наконец, пожалуй, самое важное из того, что я собирался сказать. Избавившись от поставок иностранной нефти, мы оградим себя от повторения экологических катастроф при крушении танкеров, свидетелями которых мы стали за последние годы.
— Вот вызову, тогда будет, — проговорил баском Инженер Вошкин. — А сапоги у тебя хорошие, гражданин. Давай меняться, ежели ты сознательный.
— На мой взгляд, вы более чем удовлетворительно ответили на все заданные вам вопросы, — сказал конгрессмен Старгис. — Я целиком поддерживаю вашу точку зрения. Если американские компании способны защитить интересы экономики страны, я готов выступить в вашу поддержку.
Комсомолец присел на пень к костру и расстегнул потертую бобриковую тужурку. На сером пиджаке закраснел в золотом ободке значок.
— Вот иди, товарищ, в детский дом для беспризорных, и сапоги получишь, и белье, и одежду…
— Что вы скажите о судьбе компаний, до сих пор поставлявших нам энергоносители со всего мира? — спросила Лорен. — Если мы запретим поставки иностранной нефти, они вынуждены будут объявить себя банкротами.
— Я белья отродясь не нашивал, — сказал Инженер Вошкин, — а в дом все-таки пошел бы. Чему там обучают?
— Грамоте, ремеслам, чему хочешь.
Зейл равнодушно пожал плечами:
— Я по-хранцузски желаю изучаться.