— Нет, не думаю, — с душевным трепетом ответил Минц.
— Это может каждый, — сказала мотоциклистка. — Скорость, ветер в лицо, смертельные столкновения!
— Я никогда раньше не подозревал в тебе…
— Сходи на Землепроходцев, два!
Вандочка дала газ и умчалась. Минц долго откашливался от пыли.
Минц зашагал к площади.
И наверное, он добрался бы до нее, если бы не кролик.
Обыкновенный кролик, довольно упитанный.
Он свалился на Минца с неба, тяжело подпрыгнул и уселся, глядя на профессора.
— Простите, — сказал профессор. — Чем могу служить?
Кролик вытащил из-за спины черный цилиндр и лихо нахлобучил на голову. Уши прижало полями, и они торчали, как крылья моноплана.
— Он дурак, — ответил Саша Грубин, сосед Минца по дому № 16.
— Даже странно, что при таком небольшом уме подобные артистические способности.
Саша Грубин присел на четвереньки перед кроликом и положил на асфальт брезентовый мешок.
Кролик послушно прыгнул в мешок, Грубин завязал мешок бечевкой и перекинул через плечо.
— Что с вами, Саша? — спросил профессор.
— Призвание!
Грубин пошел по улице, словно всю жизнь носил кроликов за спиной.
Минц все же старался уговорить себя — ничего особенного не произошло: пятна на солнце, магнитная буря, старайтесь не выходить из дома без головного убора…
Сверху послышался голос:
— Лев Христофорович, прокатить тебя или как?
Господи, этого еще не хватало! Из корзины самодельного воздушного шара свешивалась оживленная физиономия Корнелия Удалова, старого друга и соседа.
— Что с тобой, Корнелий? — крикнул Минц.
— Нашел себя! — откликнулся Корнелий Иванович. — Чего и тебе желаю.
— А куда отбываешь? — спросил Лев Христофорович.
— Говорят, археологи отыскали столицу Александра Македонского в долине Вахша, — ответил Корнелий. — Если ветры будут благоприятствовать, слетаю туда.
Порыв ветра подхватил воздушный шар с большой надписью через всю окружность: «Россия — щедрая душа». И понес к облакам, которые спешили на юго-восток.
И исчез старый друг Удалов.
У Гостиного двора рядом с магазином «Все для вашей буренки» стояла известная своей суровостью к распущенным нравам гуслярок Клара Самойленко, бывшая комсомольская вожатая, а ныне заведующая в гордуме сектором борьбы с асоциальным поведением подростков.
Минц сталкивался с ее принципиальностью на заседании гордумы и даже безуспешно пытался склонить даму к разумному компромиссу. Ведь и в самом деле трудно будет запретить юбки выше колен и отсутствие лифчиков под блузками — бывает такое, что поделаешь!
И вот, представьте себе, Лев Христофорович увидел госпожу Самойленко на углу, с белой гвоздикой в лапке, одетую лишь в кожаный передничек, заимствованный у папуаски, и в золотых туфельках на дециметровой шпильке. А уж что было нарисовано на лице Клары, не поддается переводу на литературный язык.
Но Минц уже смирился с тем, что живет в сумасшедшем доме, и хотя все внутри него перевернулось, он произнес:
— Здравствуйте, Клара Георгиевна. Вам не холодно?
— Привет, мужчина, — ответила заведующая сектором. — Не желаешь ли получить удовольствие?
— В каком смысле? — растерялся профессор.
— В самом прямом, — сказала Клара. — Я такие штучки умею делать, что до завтра в себя не придешь. От меня иных на «скорой» увозят.
— Простите, — сказал Минц. — Немного позже. Мне хотелось сначала заглянуть в дом под номером два.
— Правильно, — согласилась Самойленко легкого поведения. — Давно пора.
В доме номер два на площади Землепроходцев находилось несколько учреждений. В том числе гуслярское отделение ансамбля «Березка», Госприемизвозснаб, салон красоты «Галатея-2», фонд «Малютка и отчим», а сбоку прямо к стене был приклеен лист картона, на котором неровно, но внятно было написано фломастером: ТЕПЕРЬ У НАС ОДНО ЖЕЛАНЬЕ.
И никакого объяснения.
Когда Минц вошел в дверь, то увидел черную стрелу, которая указывала вверх по лестнице. А там в коридоре стояли в ряд стулья, и на стульях сидели смирные люди. И хоть освещение в коридоре было невнятным, горожане узнали Льва Христофоровича, а кто-то в кепке удивился и спросил:
— Тебе-то, профессор, чего неймется?
— У профессора тоже проблемы бывают, — откликнулась Гаврилова, несчастная мать неудачного сына.
— Здесь по очереди или по записи? — спросил Минц.
— Живая очередь, — сказал «кепка». — Я с семи часов записывался.
«Кепка» показал Минцу ладошку с номером «2».
Минц присел на свободный стул рядом с Гавриловой.
— Вы тоже? — спросил он.
— Нет, — сказала Гаврилова. — О сынишке хотела посоветоваться.
Сынишке было под тридцать. Он уже дважды развелся и собирался наняться в какую-нибудь бездействующую армию, чтобы не ранили.
— А как вы узнали об этом?
— Разве вы в «Гуслярском знамени» не читали? Два слова: «Ваш шанс», и адрес. Первым Косолапов пошел. Думал, что угостят. Вы Ко-солапова знаете?
— Не встречал.
— Бомж. По помойкам ходит и бутылки сдает.
— У нас в городе настоящий бомж есть?
— У нас, говорят, даже группировка есть, — прошептала Гаврилова.
Минц кивнул, но не понял, какая группировка. А Гаврилова продолжала:
— Он пришел, его никто не останавливает, никто не гонит, но и не угощает. Ольга Казимировна спрашивает: на что жалуетесь? Смешно, правда?
— А кто такая Ольга Казимировна?
— Зайдете и увидите.
Человек в кепке нервничал — то вскакивал, старался заглянуть в щелку белой стандартной двери с бумажкой «Без вызова не входить», то бегал по коридору, наступая людям на ноги. А когда дверь открылась, оттуда выдвинулась бородатая физиономия и рявкнула:
— Следующий!
«Кепка» кинулся бежать.
— Кто хочет или никто? — спросила физиономия.
Гражданка» Гаврилова широко, как верующий парашютист, перекрестилась и ринулась к двери.
Наступила тишина.
Возвратился человек в кепке и скромно сел на стул.
Открылась другая дверь, напротив, оттуда выглянула очаровательная женщина средних лет и произнесла:
— Лев Христофорович, вас ждет завотделением.
— Мы первые стояли! — закричал было «кепка».
— Вам к другому доктору, — сказала очаровательная женщина.
В кабинете было скромно, тесновато, за белой занавеской стояла койка. Очаровательная женщина средних лет уселась за ученический стол. Ее темные волосы были забраны назад в тяжелый узел. Одна прядь нарочно или случайно падала на лоб.
— А я все думала, — сказала очаровательная женщина, — неужели вы сознательно игнорируете?
— Я газет не читаю, — ответил Минц. — Только Интернет… а как ваше имя-отчество, простите?
— Называйте меня просто Ольгой.
— Польщен, — ответил Минц. — И чем же вы здесь занимаетесь?
— Во-первых, должна вам сказать, что мы не шарлатаны, не волшебники, не колдуны и-даже не космические пришельцы.
— Последнее меня очень радует, — улыбнулся Минц, сделав вид, будто о пришельцах и не думал (что было неправдой).
— Более того, — продолжала Ольга, — мы не агенты ЦРУ и даже Моссада.
— Что делать в нашем городке агентам ЦРУ?!
— Не лукавьте, — возразила Ольга. — Они рады бы протянуть свои щупальца в каждую российскую деревню. Мы же являемся опытной лабораторией министерства здравоохранения, которая развернула в Великом Гусляре свой полигон.
— Чем же вы занимаетесь? — спросил Минц.
— Проблема проста. Чаще всего человек ошибается. Потому что у него нет возможности выбрать тот путь в жизни, ради которого он появился на Земле. Условия, воспитание, материальное положение, случай — все объединяется для того, чтобы отрезать человека от его настоящей судьбы. Только единицам суждено соответствовать предначертанию. Может быть, вам, Лев Христофорович?
— Мама хотела, чтобы я играл на скрипке, — признался Минц.
— А вы?
— Я хотел стоять в воротах нашей городской футбольной команды, но был толстым мальчиком, и меня не брали.
— Представьте себе, что биология добилась того, чтобы соединить, казалось бы, несоединимое — человека и его призвание.
— А если поздно?
— Никогда не поздно, — сказала Ольга.
— Если вы выполняете желания…
— Не совсем так, Лев Христофорович. Мы не можем исполнять желания. Мы можем доказать человеку, к чему лежит его душевная склонность. Ведь каждый из нас рожден осуществить какую-то функцию в муравейнике, именуемом человечеством. И когда он ее реализует, то бывает счастлив. Или почти счастлив. Но знает ли человек об этом? И я вам должна сказать, что величайшее изобретение Гургена Симоновича — проведение черты между тем, что человеку кажется, и тем, к чему он на самом деле предназначен. Вот вы мне сказали, профессор, что хотели стать вратарем. Но разве вы знаете, ради чего родились на свет?
— Значит, — догадался Минц, — если я приду к вам и скажу, что чувствую в себе извечное стремление стать вратарем, вы необязательно со мной согласитесь?
— В подавляющем большинстве случаев мы с вами не согласимся… Но не будем спорить.
Величие и простота идеи поразили Минца.
— Итак, вы даете человеку возможность проявить себя не в том, что он хочет, а в том, для чего он рожден!
— Гениально! — воскликнула Ольга.
Из-за стены донесся рев.
— А это что?
— Ошибка. В жизни всегда есть место ошибкам.
— Это человек?
— Почти… — Ольга отвернулась к окну. Ей не хотелось отвечать.
— Ну нет, голубушка! — вспыхнул Минц. — Извольте рассказать. Что случилось?
— Давайте посмотрим, — предложила Ольга. Она поднялась и открыла незаметную дверцу за спиной, что вела в соседний кабинет. Половина кабинета была отгорожена крепкой железной решеткой — как в полицейском участке Лос-Анджелеса.
За решеткой метался почти обнаженный растрепанный гражданин, который надрывно лаял и кидался на медбрата, пытавшегося угостить его бутербродом с красной икрой, нанизанным на конец шампура.
— Он полагал, — шепотом сообщила Ольга, — что всю жизнь мечтал стать дрессировщиком диких животных. А оказалось, что у него программа сторожевой собаки. Теперь придется сложным путем превращать его обратно в воспитателя детского садика.
Человек оскалился и зарычал.
— Но он счастлив? — спросил Минц.
— Счастлив, — подтвердила Ольга.
— Может, пускай останется…
— Вы с ума сошли! Он же полгорода перекусает!
Минц с Ольгой вернулись в кабинет.
— Ох, и устала я, — призналась женщина. — У нас уже капсул не хватает, мы с ног валимся…
— Каких капсул?
— За ухо каждому пациенту мы вшиваем капсулу в шесть миллиметров длиной. Она дает постоянное безвредное излучение и вскоре рассасывается в организме. В ней освобождение от комплексов и заблуждений, а также элементарный набор навыков и умений в выбранной области поведения.
— Как же вы способны заранее определить?..
— Если бы вы знали, сколь мало у людей вариантов поведения!
Больной за стеной жалобно тявкал.
— А бывали еще неожиданные превращения? — спросил Минц.
Вместо ответа Ольга бросила на Минца пронизывающий карий взгляд и спросила:
— А не желает ли профессор и почетный член-корреспондент проверить на себе действие нашей капсулы?
— И окажется, что на самом деле я мечтаю разводить золотых рыбок?
— Может быть, имеет смысл попробовать?
— Никогда не соглашусь с вами! — резко возразил Минц. — Моя деятельность приносит пользу миллионам людей. Мои изобретения занесены во все реестры. Не исключено, что меня вот-вот выдвинут на Нобелевскую премию. А из-за какого-то мелкого генетического дефекта вы лишите меня любимого дела, а народ — моих изобретений?
— Вы не правы, — ответила Ольга, — потому что если открытия и изобретения в мире биологии и есть ваше призвание — никуда оно от вас не уйдет.
— Нет, — сказал Минц, — а то еще начну мяукать.
Ольга улыбнулась. Скорее печально, чем жизнерадостно.
— Мне жаль, что вы отказываетесь с нами сотрудничать, — сказала она. — Но по крайней мере обещайте мне, что будете заходить к нам, помогать добрым советом и делиться опытом.
— С удовольствием, — сказал Минц и задумался.
Прошла минута, а он все не уходил.
Ольга вопросительно подняла брови.
— Хорошо, — сказал Минц. — Давайте свою капсулу. Будем пробовать.
Через два часа Минц вышел на улицу.
За ухом чесалось. Организм еще не растворил чужеродное тело.
Настроение было приподнятое.
Высоко в небе летел воздушный шар. Вдруг от него отделилась черная точка. Затем над ней раскрылся парашют. Удалову надоело летать по небу, он возвращался домой ужинать.
Навстречу шел новый председатель городской думы, человек властный и нахальный. Он толкнул Минца. Он всегда и всех толкал на улицах.
Минц взял его за пуговицу, повернул к себе и тихо сказал:
— Попрошу ключик от кабинета.
— Разумеется, — оробел председатель. — Конечно, Лев Христофорович. Как прикажете…
Минц пошел дальше, крутя на указательном пальце кольцо с ключами.
И тут он увидел провизора Савича, который уже достал где-то розовую скатерть, завернулся в нее и стал похож на Шиву.
— Савич, — сказал Минц. — Беги ко мне домой, захвати мой любимый ноутбук и ночные туфли.
Сжавшись под новым взглядом Льва Христофоровича, кришнаит помчался исполнять приказание.
Сказав так, Лев Христофорович спохватился и как бы кинул на себя взгляд со стороны.
Взгляд встревожил.
Посреди Пушкинской улицы стоял пожилой лысый мужчина с выдающимся животом и обводил окрестности гневным взором. Никогда раньше его эти окрестности не раздражали.
Лысому мужчине почему-то неумолимо хотелось повторить судьбу Наполеона Бонапарта, только без скорбных ошибок завоевателя с Корсики. Лысый мужчина понимал и знал, как следует обходиться с человечеством, чтобы оно жило правильно и плодотворно.
Лев Христофорович Минц, человек крайне добрый, даже робкий, мечты которого никогда не распространялись дальше Нобелевской премии, был потрясен происходившими в себе переменами, но оказался бессилен их предотвратить.
— Вот не предполагал, — произнес вслух Минц, и лицо его на мгновение озарилось доброй улыбкой. — Но ничего не поделаешь. Генетика — это судьба!
Лукавил великий в прошлом ученый, а ныне проклятие человечества. Обнаружив в себе страшную язву, он не сделал и малейшей попытки…
Впрочем, нет!
Беру свои слова обратно.
Громадными шагами Минц кинулся обратно на площадь Землепроходцев. Он ворвался в дом, где таилась лаборатория Минздрава, прошел строевым шагом по коридору, и ждущие очереди вскакивали, вытягивались во фрунт, ибо чувствовали, кто идет.
Ногой распахнув дверь к очаровательной Ольге, Минц вошел в кабинет.
Ольга мерила давление «кепке».
— Ах! — воскликнула Ольга. — Вы передумали?
— Мне нужен пресс-секретарь, — рявкнул Минц. — Читать-писать-врать умеете?
— Как вам сказать…
— Снимать сапоги, греть постель, подавать кофий с коньяком…
Ольга поднялась, одним легким ударом послала в нокаут «кепку», сорвала с себя белый халат, провела розовой ладонью по высокой груди и ответила:
— Яволь, майн дженераль!
И Минц пошел наружу, уверенный в том, что верной собакой, гремучей змеей за ним следует женщина-врач.
Такова сила внушения великих завоевателей.
Поход на Москву Лев Христофорович запланировал на сентябрь, чтобы не повторять ошибок Наполеона. Надо было взять Кремль до первых заморозков. И навести порядок в государстве…
И все же человек бывает непоследователен.
Порой вечерами, после митинга или заседания реквизиционного комитета, Минц приказывал шоферу «мерседеса-600», конфискованного во время рейда в Вологду, вывезти его на высокий берег реки Гусь. Джипы и БТР с охраной полукругом становились сзади, чтобы не пробрался злоумышленник. С тех пор как одна опасная бабуся с петицией от библиотекарей проникла к самому телу Льва Христофоровича, охрана категорически настаивала, чтобы со спины Минца всегда прикрывала бронетехника.
Будущий диктатор Земли опускал стекло в машине, вдыхал свежий, чуть застойный воздух реки, слушал, как на том берегу брешут собаки, гладил послушную коленку Ольги, смотрел, как опускается в мирные облака сельское солнце, и тосковал по прежней, добродушной жизни.
Потом закрывал стекло и говорил:
— К сожалению, больше ни секунды…
— Да, милый, — соглашалась женщина-врач, — ты человек долга.
И они мчались на ночные учения служебных собак.
(По приказу Льва Христофоровича продолжение этой удивительной истории публикуется на стр. 210)
ВИДЕОДРОМ
НА РОДИНЕ РОБОТОВ
Рубрика «Атлас» продолжает знакомить читателей с национальным фантастическим кинематографом.
На этот раз из Западной Европы мы переместимся в Восточную и расскажем об истории чешской и словацкой кинофантастики.
ТЕНЬ ЧАПЕКА
Если не считать «Бедой болезни» (1937) Хуго Хааса, которую лишь условно можно отнести к научной фантастике, история чехословацкого научно-фантастического кино началась в 1947 году, когда Отакар Вавра экранизировал «Кракатит». Но в любом случае у истоков чешской кинофантастики стоит Карел Чапек, потому что «Белая болезнь» не что иное, как киноверсия его антифашистской пьесы. Казалось бы, чешской кинофантастике изрядно повезло со своим соотечественником. Но нет. Имя Карела Чапека всего лишь раз после 1947 года появится в титрах фильма, претендующего на принадлежность к жанру — в «Темном солнце» (1980), которое окажется экранизацией того же «Кракатита». И опять его будет снимать Отакар Вавра, похожий на памятник Хрущеву работы Эрнста Неизвестного, — и черный, и белый. Талантливый, но не бескомпромиссный, государственный режиссер № 1. Только ему под силу было добыть деньги на столь дорогостоящий проект.
В 1966 году на волне успеха после получения «Оскара» за «Магазин на площади» Кадар и Клос, работавшие в творческом тандеме, решили осуществить свою мечту — экранизировать чапековскую «Войну с саламандрами». Нашли даже американских спонсоров. Однако после знакомства с уже готовым сценарием спонсоры исчезли. Выходит, пребывать величайшему фантасту Чапеку за бортом отечественной кинофантастики?
На этот вопрос есть два ответа, как есть два значения у понятия кракатит. С одной стороны, это фантастическое взрывчатое вещество, стакан которого способен уничтожить целый город. С другой — символ неких сил, скрытых как в человеческом обществе, так и в самом человеке, и способных прорываться наружу. Раздумывая о взаимодействии этих сил и технического прогресса, о диссонансах и несоответствиях между технологическим и морально-нравственным развитием человечества, о добром и злом начале в человеке, Карел Чапек постоянно подпитывает скромную в финансовом отношении, но совсем не инфантильную чешскую кинофантастику.
ТРИ ИСТОЧНИКА…
В шестидесятые годы, период наивысшего расцвета чешского кино и плодотворных поисков новых путей, появилось три научно-фантастических фильма, к которым в одинаковой степени применимо слово «первый».
«Икария ХВ-1» (1963) стала первой чешской космической оперой, причем настолько удачной, что ее сразу же купили более сорока стран. Картина отличалась высоким техническим уровнем, что было большим достижением, если учесть, что в этой области чешское кино почти не имело традиций. Фильм рассказывал о приключениях экипажа фотонной ракеты, отправившегося в XXII веке за пределы Солнечной системы. Чешский фильм не мог поразить электронным совершенством интерьера космического корабля или дорогостоящими роботами. Однако он привлек новым элементом в научной кинофантастике. «Впервые, — отмечала американская пресса, — была показана жизнь на космическом корабле, впервые кино обратилось к таким вещам, как развлечение в свободное время, которое фильм анализирует в футурологических категориях. Люди здесь моются, танцуют, любят…» На Международном фестивале науч-но-фантастических фильмов в Терсте «Икария ХВ-1» была награждена главной премией — «Большим космическим кораблем».
Фильм Яна Шмидта «Конец августа в отеле «Озон» (1960) стал первым чешским фильмом, в котором действие разыгрывается после всемирной атомной катастрофы. Подобно снятой годом ранее картине Стэнли Крамера «На берегу», он был предостережением человечеству, которое, в отличие от героев фильма, еще может что-то изменить. У девяти женщин, скитающихся в поисках людей по абсолютно пустынной земле, будущего нет. Восемь дочерей и их старая мать набредают на полуразрушенный отель «Озон», где мужчина слушает единственную сохранившуюся у него пластинку. Он слишком стар, чтобы стать мужем дочерей. Они убивают его, забирают с собой патефон и продолжают свой безысходный путь.
«Потерянное лицо» (1965) Павла Гобла стало первой чешской черной комедией в области кинофантастики. По теме он близок к немому фильму «Руки Орлака» Р. Вине.
МАШИНА-ВАМПИР
Сейтё Мацумото
В одной из повестей известный чешский писатель-фантаст Йозеф Несвадба произвел на свет фантастический автомобиль-вампир, построенный по принципу биологической машины, горючее которой — человеческая кровь, медленно высасываемая из ноги водителя в момент прикосновения к педали. По мотивам этой повести в 1962 году Юрай Герц снял тревожный и волнующий фильм «Вампир из Ферата», использовав документальные кадры международного автомобильного ралли. Действие картины Обрушивается на зрителя стремительным потоком метафор, драматических интриг и гибельных желаний. Яркое зрелище превратилось в философское размышление о роковых страстях, о дьяволе, живущем в человеке и ведущем с ним постоянную войну.
СЕЗОН ДОЖДЕЙ И РОЗОВАЯ ВАННА
Философским подтекстом пронизано и «Волчье логово» («Турбаза «Волчья» в нашем прокате) Веры Хитиловой, которая назвала свою ленту фильмом ужасов с элементами фантастики. На отрезанной от Мира турбазе собирается горстка ребят, приглашенных якобы для прохождения специального курса. Позже оказывается, что организаторы странного курса — инопланетяне, приехавшие на Землю с особым заданием. Так как они бессмертны, им нужно все новое и новое жизненное пространство, и очередной выбор пал на нашу планету. Убивать землян они не собираются. По их мнению, разумнее это сделать руками самих жителей Земли. Инопланетянам предстоит только определить, при каких условиях человек уничтожает себе подобных. Вот почему на плохо приспособленной для жилья турбазе вместо десяти человек оказывается одиннадцать. Этим «лишним» должны пожертвовать остальные, чтобы спасти себя. Следуя законам жанра, фильм властно ведет зрителя по лабиринту ужасов, расширяя границы знакомого мира. Метафоры, символы, многозначная игра слов пронизывают фантастический слой подтекстами, постоянно напоминая, что речь идет о лабиринтах души современного человека.
1
МЕЛЬЕС НЕ УМЕР!
Ландшафт этой префектуры достаточно разнообразен: на севере — горы, на юге — морское побережье. Чуть к востоку от моря, в котловине, находится город Мизуо с населением примерно в триста тысяч человек. В окрестностях и двухсот тысяч жителей не наберётся. Однако город процветает. Возник он в давние времена, при феодальном замке, и сразу стал средоточием интересов жителей окружающих деревень. Сюда стекались товары, здесь заключались торговые сделки. В настоящее время Мизуо — центр близлежащих промышленных зон.
Особое место занимают научно-фантастические фильмы мастера трюкового кино Карела Земана. В 1958 году, когда на Международном кинофестивале в Брюсселе был показан фильм «Тайна острова Бек-Кап», снятый по роману Жюль Верна «Лицом к знамени» («Флаг Родины»), многие газеты цитировали восторженные слова одного из критиков: «Мельес не умер! Он чех, и его зовут Карел Земан!»
Одна из достопримечательностей города — «Винодельческая компания Канэзаки». Производимое ею сакэ «Дзюсэн», может быть, и не считается лучшим в стране, но в этой провинции славится. Глава фирмы Гисукэ Канэзаки, винодел в третьем поколении, с точки зрения обывателей человек не совсем обычной судьбы. Второй сын в семье, в юности он уехал в Токио и поступил в частный университет. Водоворот столичной жизни закружил молоденького провинциала, соблазны, куда более притягательные, чем наука, обступили со всех сторон. В университете Гисукэ продержался только год. О нём ходили самые разные слухи: попал в дурную компанию и пустился в разгул, участвовал в левом движении, примкнул к какой-то сомнительной организации правых и прочее… Короче говоря, что с ним случилось в Токио, было не совсем ясно.
Уже первый полнометражный научно-фантастический фильм чешского мастера «Путешествие в доисторические времена» (1955, Гран-при в Венеции, почетный диплом в Эдинбурге, премия критики в Маннгейме), который можно назвать прообразом «Парка юрского периода», показал, что для Земана, как и для Мельеса, в кино нет ничего принципиально невозможного. Построенное как фильм-игра, «Путешествие…» с необычайной тщательностью и научной точностью воссоздавало мир древней природы — с ее фауной и флорой, доисторическими земноводными, динозаврами, птеродактилями и прочими удивительными существами. Фильм не давал скучать, постоянно будил фантазию многочисленными ассоциациями из прошлого и настоящего, утверждал оптимизм и веру в человеческий разум. Вместе с тем чешский режиссер последовательно проводил в нем один из главных принципов зрелищного кино, в рамках которого большей частью и развивается современная кинофантастика: «Фильм, который каждые двадцать метров не изумляет чем-то новым, не может рассчитывать на внимание зрителя».
Однако его возвращение в Мизуо не вызвало особых пересудов: его старший брат умер, и Гисукэ должен был наследовать семейное дело. Из Токио он привёз жену. Кто она — никто толком не знал. Её смуглое, явно попорченное косметикой лицо наводило на мысль, что она из ресторанных красоток. Впрочем, красоткой её нельзя было назвать. Кроме хорошей фигуры, во внешности этой женщины ничто не привлекало взгляда. Держалась она в тени, бывать на людях не любила.
В «Тайне острова Бек-Кап» (1958, Гран-при в Брюсселе, большая международная премия Французской киноакадемии «Хрустальная звезда», первая премия Конгресса УНИАТЕ К «За превосходное качество комбинированных съемок и спецэффектов, использованных в фильме»), как и в «Путешествии…», — Земан откровенно возрождал мельесовский кинематограф, утверждая на экране «реальность мечты и делая фантастическое непосредственно ощутимым и видимым». Подобно знаменитому французу, чешский мастер заменял собой целую киностудию, совмещая в одном лице все возможные профессии и умения: режиссер, сценарист, художник, изобретатель диковинных механизмов, декоратор, орудующий кистью и молотком, пиротехник, автор умопомрачительных спецэффектов и т. д. и т. п.
Вслед за старшим братом умер отец, и Гисукэ стал директором «Винодельческой компании Канэзаки». Едва заняв этот пост, он основал газету «Минчи-симбун». Поначалу она состояла из четырёх страниц в половину обычного формата и выходила один раз в неделю. Направление газеты было явно демократическим, созвучным тому движению, которое быстро охватило Японию после поражения в войне. Очевидно, в Токио Гисукэ не только гулял и пил, но и интересовался политикой. Говорить он умел, да и писал неплохо. Тематика газеты ограничивалась вопросами городского управления, которые освещались в трёх аспектах: законодательная и исполнительная власть, судопроизводство. Придерживаясь принципа внепартийности, основанного на справедливости и бескомпромиссности, «Минчи» выдвигала следующие лозунги: «Граждане имеют право знать политику тех, кто управляет городом», «Граждане имеют право защищать свою жизнедеятельность в том случае, когда действия отцов города выходят за рамки законности». «Граждане имеют право участвовать в управлении городом».
Земан создал особый вид жюль-верновского фильма («Тайна острова Бек-Кап», «Похищенный дирижабль», «На комете»). Он не только воспроизводил приключения героев Жюль Верна, но и сохранял дух пророческой фантазии писателя, провоцировал своеобразный тип восприятия с помощью оживших гравюр, которыми было иллюстрировано прижизненное издание сочинений «благороднейшего из фантастов». Несмотря на то, что земановская кинофантастика представляла собой сложную комбинацию кукольного, рисованного и игрового кино, значение его фильмов, на которых воспитывалось не одно поколение чешских режиссеров (и зрителей), трудно переоценить. Богатая фантазия, изобретательность, оптимизм, человечность и юмор фильмов Земана если не породили, то во многом способствовали появлению чисто чешских вариаций научно-фантастической ленты: современной комедии, с наслаждением использующей прием фантастических допущений, спровоцированных развитием современной науки и техники, и фантастической пародии на разные жанры.
Редакция и администрация газеты соседствовали с конторой фирмы. Вопрос был решён наипростейшим образом: просторное помещение конторы разделили надвое глухой перегородкой. У входных дверей рядом с огромной, потемневшей от времени вывеской, где на обнажившейся текстуре дерева поблёскивали потускневшие золотые иероглифы «Сакэ высшего сорта „Дзюсэн“», появилась полированная доска с соответствующей надписью, выполненной тушью.
Знаменательно, что наиболее распространенные персонажи мировой кинофантастики — робот и Голем (что, по существу, одно и то же: «Робот — это Голем серийного производства», по словам Карела Чапека) — обходят стороной серьезную чешскую кинофантастику. И это несмотря на то, что своим рождением они обязаны чеху Чапеку и старопражским легендам. Робот как продукт серийного производства отвергается даже крейзи-комедиями, в которых возможно все, если это «все» — человеческое. Кинокарьера Голема пока что ограничена двумя фильмами: двухсерийной сказкой Мартина Фрича «Пекарь императора» и «Император пекаря», где монстр появляется в своем общепринятом виде, прямо из легенды; и фантастической комедией Ярослава Валика «Барышня Голем» (1972, Специальный приз жюри на Фестивале научно-фантастических фильмов в Терсте).
На задворках, чуть сбоку от конторы, стояли два длинных, наполовину выкрашенных в белый цвет здания — винокуренный цех и склад готового сакэ. Часть склада теперь была отведена под закупленную бумагу и нераспроданные экземпляры газеты.
ВЕК ПАРОДИЙ
Быт, городские новости, происшествия «Минчи» не интересовали. Эти материалы публиковались в крупных газетах провинции и в центральных местных. Главной задачей данной газеты было разоблачение закулисных махинаций городского управления. В редакционных статьях, занимавших первую полосу, неизменно содержалась критика в адрес мэра, его помощника, председателя и заместителя председателя городского собрания, а также действующих заодно с ними промышленных и финансовых боссов. Тон, как правило, был резкий, а подпись — стандартной: Гисукэ Канэзаки.
Для фантастических кинокомедий чехов главное — логика безумца, открывающая неограниченные возможности, которые предлагает развивающаяся наука. Достаточно предположить, что настанут такие времена, когда, обварив себя чаем, можно будет воспользоваться сверхскоростной ракетой и вернуться в прошлое, чтобы появилась сатирическая история о трех бывших нацистах, мечтающих изменить результат второй мировой войны и отправляющихся на машине времени к Гитлеру с атомной бомбой под мышкой. («Завтра встану и обварю себя чаем», реж. Й. Полак, Специальный приз жюри на Международном фестивале фантастических фильмов в Ситгесе, 1979). Или, что достаточно убить Эйнштейна, чтобы помешать созданию атомной бомбы («Я убил Эйнштейна, господа!», реж. О. Липский, 1969).
Газета оказалась интересной, и тираж её постепенно рос. Озабоченные, мэр и председатель городского собрания попытались уладить дело с помощью денег, но навлекли на себя новые беды. Канэзаки не только не пошёл на компромисс, но и описал в газете, как отцы города предлагали ему взятку.
Фантастическую кинокомедию «Как утопить доктора Мрачека» о пражских водяных, разъясняющую причины исчезновения этих сверхъестественных созданий в Чехии, снял Вацлав Ворличек. И опять все начинается с двойного фантастического допущения. Во-первых, что водяные, действительно, существуют. И во-вторых, что им противопоказаны кровяная колбаса и занятия любовью. Нарушение этих запретов ведет к очеловечиванию и потере бессмертия. Желание и невозможность его осуществить порождают цепь драматических для водяных событий, открывая безграничный простор авторам фильма. Тот же принцип безумного допущения Ворличек применил и в комедии «Сэр, вы вдова!».
Председатель профсоюза рестораторов, ставленник депутата городского собрания, решил воздействовать на строптивца иным способом: все рестораны объявили бойкот сакэ «Дзюсэн». В ответ на это «Минчи» поместила сообщение, что в ближайших номерах будут опубликованы данные о связях депутатов с женщинами лёгкого поведения при посредстве занимающихся сводничеством ресторанов. Кроме того, в статье намекалось, что газета располагает полученными от уволенного за растрату столоначальника налогового управления сведениями о том, кто из самых крупных владельцев ресторанов систематически уклоняется от уплаты налогов. Противник дрогнул, перед сакэ «Дзюсэн» вновь открылись двери питейных заведений. Газета в свою очередь пошла на уступку и заявила, что до окончания тщательной проверки никаких материалов по данному вопросу публиковать не будет.
Впоследствии считали, что именно в это время в поведении Гисукэ Канэзаки появились какие-то странности. Впрочем, такое утверждение проверить трудно. Как бы то ни было, нападки «Минчи» на «прогнившее городское управление» продолжались.
Фантастическая пародия требует более сложной структуры. Поскольку создавалась она во времена «железного занавеса», то и скрытая цель ее была ознакомить с тем, что «по ту сторону» — с вестерном, знаменитыми детективами, дракулами и т. п. Так что вначале следовало познакомить зрителя с «оригиналом», а затем его эффектно спародировать. Подлинным мастером в данном жанре стал Олдржих Липский, известный у нас своей пародией на вестерны «Лимонадный Джо», где он еще обходился без элементов и реквизита научной фантастики. Но пародия на самого знаменитого американского детектива Ника Картера «Адела еще не ужинала» уже была построена с учетом «безумного предположения». Адела — растение-хищник, зловещие способности которого усиливаются при звуках «Колыбельной» Моцарта, успеет сожрать не одного законопослушного гражданина, не считая собаки, пока Ник Картер не раскроет ее преступную деятельность. «Таинственный замок в Карпатах» уже своим названием воскрешает козни вампира Дракулы, но авторы добавляют в сюжет столь любимый научной фантастикой мотив о безумном ученом, с большим успехом пародируя одновременно два жанра.
Виноторговцы поговаривали, что Гисукэ затеял опасную игру, но среди его знакомых не нашлось никого, кто бы попытался его образумить. Не хотели связываться, зная его непробиваемое упрямство.
Эффектно начатую линию пародий, использующих элементы фантастики, продолжил один из самых известных сегодня чешских режиссеров Ян Сверак, получивший недавно «Оскара» за фильм «Коля». Его картина «Аккумулятор 1» (где, кстати, главную роль исполнил сын знаменитого Милоша Формана Петр Форман) рассказывает историю молодого человека, страдающего загадочной болезнью, которая проявляется периодическими приступами слабости и полного упадка сил. Врачи в растерянности разводят руками, не в силах разгадать тайну заболевания. И только народный целитель находит причину бед парня. Оказывается, он стал жертвой «высасывания» энергии телеэкраном, за которым находится параллельный мир, населенный тенями-двойниками индивидов, невольных энергетических доноров.
К этому времени Гисукэ Канэзаки исполнилось сорок семь лет. Был он худощав, но обладал недюжинной физической силой. По его словам, учась в Токио, он ежедневно ходил в «Кодокан»[1] и овладел мастерством дзюдо третьего дана. Его буйный темперамент был известен всем. Когда он входил в раж, его выступающий кадык ходил ходуном, кожа на острых скулах натягивалась, на широком лбу выступали капли пота. В глубоко сидящих, не затенённых жидкими бровями глазах вспыхивал дикий огонь, они то закатывались, то чуть ли не выскакивали из орбит.
Интеллигентный юмор, тонкое издевательство над штампами из американских фильмов стиля «экшн», остроумная фантазия и высочайший профессионализм продемонстрировали не только талант молодого режиссера, но и жизнеспособность жанра. Постоянное столкновение сказочного, фантастического с реальным приводит к комическим эффектам, вызывая поток самых разных ассоциаций и будоража воображение зрителя. И возможно, не в последнюю очередь благодаря этому фильм избегает схематичности, столь свойственной основному течению современной кинофантастики.
Газете «Минчи» поначалу везло на способных журналистов. Страна бурлила: то кампания против красных, прошедшая ураганом по различным учреждениям, в том числе и по редакциям; то раскрытие уголовных преступлений среди высшего чиновничества. Особенно нашумело в это время дело о сокрытии нефтяных запасов бывшею военно-морского ведомства, в результате чего новоявленные дзайбацу[2] были загнаны в угол. Журналистов, корреспондентов, репортёров лихорадило вместе со всеми, а может быть, и более других. Красных выгоняли с работы, прочих то и дело посылали в горячие точки для сбора сенсационных сведений. Кое-кто из них, особенно уволенные, порой появлялись в Мизуо. и газета «Минчи» встречала их с распростёртыми объятиями. Подолгу они не задерживались, но польза от них была. Они обучили Гисукэ Канэзаки искусству сбора информации и составления статей. Способный от природы, он всё схватывал на лету и прочно запоминал.
Что касается сбора информации, тут он мог обскакать любого журналиста, используя недоступные представителям прессы источники. Потомственный винодел, Канэзаки был своим человеком среди местных заправил, — и откопать сенсационный материал ему ничего не стоило.
Галина КОМПАНИЧЕНКО
Среди наиболее крупных дел, с которыми в то или иное время знакомила читателей газета «Минчи», были «Дело о строительстве здания средней школы», «Дело о перестройке городской больницы», «Дело о расширении помещения мэрии», «Дело о предпринятом мэрией строительстве жилых домов и возникшие в связи с этим проблемы», «Дело об инженерных работах по сооружению водопровода». На первый взгляд, ничего особенного в этих делах не было — предприниматели проводят ту или иную работу с ведома и при поддержке городского руководства. Однако при более пристальном рассмотрении выявлялась закулисная деятельность депутатов городского собрания и руководителей города. Если говорить точнее, предприниматели, вступая в тайный контакт с депутатами, имеющими доступ к высшему руководству, обеспечивали себе поддержку «отцов города». Газета «Минчи» подробно сообщала обо всех этих махинациях и таким образом завоёвывала всё большую популярность.
Прошло почти двадцать лет с того дня, когда Гисукэ Канэзаки после смерти отца возглавил фирму. За это время его дважды избирали депутатом городского собрания. И каждый раз — большинством голосов. Главную роль тут сыграла завоевавшая популярность среди избирателей газета «Минчи». Кроме того, имя главы фирмы, производившей сакэ «Дзюсэн», было широко известно. На первый срок Канэзаки прошёл от независимых, на второй — от консервативной партии «Кэнъю». В этой провинции влияние «Кэнъю» было огромным. Три депутата от их провинции получили посты министров.
В городском собрании партии «Кэнъю» принадлежало две трети мест, а оппозиции, включая сторонников реформ, — одна треть. Поскольку Гисукэ Канэзаки неизменно критиковал мэра, председателя городского собрания и прочих видных деятелей, состоявших в «Кэнъю», ожидали, что он примкнёт к оппозиции. Его вступление в партию консерваторов явилось для граждан неожиданностью.
Однако в партии «Кэнъю» тоже существовали большинство и меньшинство, иными словами — главное направление и оппозиция. И вот тут-то Канэзаки избрал оппозицию, заявив, что намерен очистить «Кэнъю» изнутри.
«НО НЕ ЛЮБИМ МЫ ЕГО НЕ ЗА ЭТО…»
Таким образом, еженедельная газета «Минчи» по-прежнему гнула свою линию. Однако сенсационный материал бывает не каждый день. Статьи становились концептуальными, а порой пережёвывали факты, уже известные читателю. Правда, на тираж это теперь не влияло: он прочно держался на ста тысячах экземпляров. И всё-таки для поддержания интереса публики пришлось несколько расширить круг тем. Из номера в номер стали печатать историю провинции, написанную серьёзным учёным-краеведом. Целая страница была отведена под рекламные объявления местных универсальных магазинов, частных железных дорог, банков, фирм и прочее.
С той поры, как из редакции ушли потерявшие на время работу профессиональные журналисты, Гисукэ Канэзаки не везло с редакторами и репортёрами. Те, что нанимались по объявлению, как правило, были дилетантами, а стоило им приобрести кое-какие профессиональные навыки, они тут же находили более выгодное место. Удивляться не приходилось — жалованье было маленькое. Порой случалось и другое: какой-нибудь тип, отрекомендовавшись опытным газетчиком, прилежно работал несколько месяцев, а потом, прикарманив плату за рекламу, бесследно исчезал. Попадались и проходимцы другого рода. Эти, настрочив на грубой бумаге угрозу, отправлялись шантажировать объект, находившийся в данное время в поле зрения «Минчи». Естественно, оставлять их на работе было невозможно — не позорить же газету, объявившую своим принципом «бескомпромиссность, внепартийность и справедливость».
Новый блокбастер «Место битвы — Земля», снятый по одноименному роману-бестселлеру Рона Хаббарда, с Джоном Траволтой в главной роли (он одновременно и продюсер) и бюджетом под 100 миллионов, казалось, был изначально обречен на успех.
Здесь надо оговориться. С тех пор как Канэзаки стал депутатом городского собрания от партии «Кэнъю», провозглашение бескомпромиссности и внепартийности казалось по меньшей мере странным. Однако Канэзаки утверждал, что его депутатская и издательская деятельность — две совершенно различные сферы. Газета, несмотря ни на что, должна оставаться на позициях справедливости, то есть бороться с беззаконием, разоблачать грязные сделки и призывать к ответу власть имущих, тем самым служа народу. И действительно, на страницах «Минчи» то и дело появлялись статьи, критикующие правящую партию. Залихватские ноты и драчливость, правда, исчезли, тон статей стал спокойнее — как и должно быть в солидной, давно издающейся газете, но всё же эта критика являлась своего рода красной тряпкой, постоянно дразнившей быка и напоминавшей ему, что в любой момент может последовать настоящая атака. В самом Гисукэ Канэзаки было нечто от одинокого волка, готового броситься на любого, будь то мэр или сошка помельче, если он встанет на пути справедливости. Канэзаки не боялся показаться смешным и, действительно, зачастую вызывал улыбку, но это только прибавляло ему популярности.
Кассовый, возможно, и последует. Однако критики от картины оставили мокрое место, так что, учитывая еще и скандал, о котором будет рассказано ниже, можно смело выдвигать фильм в номинацию «Провал года».
Безупречная логика, чёткость мысли, острый язык делали Канэзаки прекрасным оратором. В городском собрании никто не мог состязаться с ним в красноречии. Депутаты — в большинстве своём владельцы строительных контор, гостиниц, металлоскобяных, галантерейных и других магазинов — вполне сносно изъяснялись с клиентами и не без живости беседовали между собой, но стоило им выйти на трибуну, как они не могли двух слов связать. Мэр от рождения был косноязычным. председатель городского собрания заикался. Когда Гисукэ Канэзаки, крикнув: «Вопрос!», энергично вскакивал с места, в зале мгновенно менялась атмосфера. Лица сидящих в президиуме руководителей бледнели, лидеры правящей партии, занимавшие задние ряды, начинали беспокойно ёрзать на стульях, оппозиция разражалась бурными аплодисментами, а гости замирали от волнения — сейчас что-то будет… Ожидали очередного выпада, подкреплённого сведениями, добытыми газетой «Минчи».
Сюжет картины настолько сумбурен и алогичен, что зрителю не позавидуешь. Дело не в каких-то тонкостях учения покойного Хаббарда (Траволта не скрывает, что является его верным адептом) — ничего подобного ни в романе, ни в фильме нет. Просто Хаббарда авторы фильма почитают и любят, а вот научной фантастики, судя по результату, не понимают напрочь. Для них она так и осталась, по-видимому, на уровне космических «стрелялок» и «гонялок».
Правящая партия не могла ни наказать, ни исключить Канэзаки из своих рядов: формально он действовал в рамках партийной дисциплины, а главное, его поддерживала внутренняя оппозиция «Кэнъю».
Итак, Земля далекого будущего. Одичавшее человечество ушло из развалин городов в горы и используется в качестве домашнего скота или рабов инопланетными захватчиками-гигантами — сайклосами (по-английски это созвучно и циклопу, и Циклону-Б). В прошлом земляне пытались противостоять пришельцам, лупили по ним ракетами с ядерными боеголовками, но потерпели поражение… Один из дикарей захвачен сайклосами во время облавы, доставлен на их базу — и дальше начинается нечто невразумительное.
Таким образом, нападая на мэра и председателя городского собрания, Канэзаки подвергал критике политику правого крыла «Кэнъю», к которому оба они принадлежали, а последний его возглавлял. И мэр, и председатель прочно утвердились на своих постах. Внутрипартийная оппозиция, к которой, кстати сказать, примыкал заместитель председателя городского собрания, никак не могла добиться ограничения срока их полномочий. Тут правые стояли насмерть.
Начальник Службы безопасности сайклосов на нашей планете (его роль исполняет Траволта) начинает обучать дикаря всем премудростям инопланетной науки и технологии. Зачем? Версий несколько, но я, честно говоря, после просмотра так и не понял, какой именно придерживаются постановщики. Ясно только, что шеф тамошней «секьюрити» параллельно занят левым бизнесом: подворовывает подотчетное ему золотишко, добываемое для фатерлянда колониальными рабами. Меж тем служба на окраине Империи главному Плохишу осточертела, однако в метрополию его все никак не отзывают, намекая, что тянуть ему лямку до самой пенсии! А тут еще собственный зам подсиживает и требует «отстегнуть»…
Правое крыло «Кэнъю» было исключительно мощным. В городских отделениях партии, в провинциальных объединениях, в центре — всюду господствовали правые. Центру всегда была обеспечена поддержка снизу, а центр, в свою очередь, поддерживал провинциальные и городские организации. Около семидесяти процентов избранных в парламент страны депутатов от провинций являлись членами «Кэнъю», входившими в правую группировку. От внутрипартийной оппозиции лишь два человека одно время занимали министерские посты.
Короче, ради ускорения процесса возвращения домой (с «хабаром»!) герой Траволты решает спровоцировать восстание дикарей-землян, и либо вернуться с лаврами победителя, либо дать им победить, что неизбежно приведет к эвакуации всех сайклосов с мятежной Земли. А может, найдется и какой-нибудь третий вариант… Впрочем, все это неважно, потому что очевидно другое: чем бы ни закончилось восстание, главный вернется на родину с солидным наваром: тоннами золотых слитков, добытых для него дикарями из… верно, угадали — заброшенных развалин Форта Нокса, где во время оно хранился золотой запас США!
При такой системе ничто не могло противостоять влиянию главного направления. И уж во всяком случае не воинствующему одиночке было тягаться с этой силой. Однако, несмотря ни на что, Гисукэ Канэзаки продолжал бить в одну точку. Его называли то шутом, то Дон-Кихотом, но для внутрипартийной оппозиции он был человеком весьма полезным.
Собственно, тут-то и начинается, по мнению Траволты и режиссера фильма, НФ-кино! Восставшие стремительно овладевают знаниями, в том числе языком пришельцев, их техникой (это напоминает незабвенные сцены с машинами из «Попытки к бегству» Стругацких), а также собственной историей. Первой печатной книгой, найденной героем в развалинах Библиотеки Конгресса, оказывается оригинал Декларации Независимости (разве кто-то сомневался?). Среди прочих чудом сохранившихся артефактов славного американского прошлого — и быстро освоенный дикарями тренажер истребителя «Харриер». Откопали и тройку-другую самих крылатых машин, к тому же с полными бензобаками и боезапасом!
Каждому — будь он правым или левым — хочется отхватить кусок послаще. В данном же случае ситуация сложилась так, что представителю внутрипартийной оппозиции было почти невозможно получить долю в прибыльном деле. Между исполнительными органами города и предпринимателями неизменно втискивались правые, снимали сливки и старались держать свои махинации в тайне. Если кто-нибудь из оппозиционеров прознавал про это, ему платили за молчание какой-нибудь мелочью. Он проклинал всё на свете, но держал язык за зубами, не решаясь выставлять на всеобщее обозрение внутрипартийную склоку. Вот тут-то и появлялся на сцене Гисукэ Канэзаки в ипостаси директора издательства «бескомпромиссной и внепартийной» газеты «Минчи».
Впрочем, всё имеет свои пределы. Канэзаки не мог, да, очевидно, и не хотел, разнести в клочья «Кэнъю». Задача ею была куда скромнее: расшатать трон представителей главного направления, что — при очень большой удаче! — могло бы привести к перегруппировке сил внутри партии. Но сделать это было не так-то просто, и всё оставалось на своих местах.
Ну, а на родных истребителях да не победить каких-то там чужаков? Плевое дело! Что и происходит в полном соответствии с логикой современного американского фантастического кино. Впрочем, о логике вообще вспоминать как-то неловко…
Кроме того, Канэзаки никогда не открывал всех своих козырей. Пусти он в ход всю имевшуюся в его распоряжении информацию, под удар были бы поставлены общепартийные интересы. Короче говоря, Канэзаки скрывал некоторые весьма важные факты. Это противоречило основному принципу «Минчи» — «горожане имеют право знать всё», но тут хозяину бескомпромиссной газеты приходилось идти на компромисс с самим собой. В конце концов свободомыслящий газетчик и депутат от партии «Кэнъю» был одним и тем же лицом.
Кстати, для окончательного закрепления победы (а ну как пришлют осерчавшие сайклосы свои канонерки) повстанцы, насмотревшись, видимо, в развалинах киноархива каких-нибудь «Звездных врат», подложили в подготовленный к отправке в метрополию золотой «хабар» Плохиша приличный ядерный заряд. Груз доставлен по адресу (нуль-кабина!) и благополучно взрывается, разнеся попутно и саму планету на камушки.
И всё равно Гисукэ Канэзаки боялись. Никто никогда не знал, сколько камней и какие именно он держит за пазухой. Среди разной мелочи могла таиться бомба. А ждать взрыва бомбы не очень-то приятно. Порой и холодный пот прошибёт от такого ожидания. И ничего не предпримешь заранее, если представления не имеешь, от чего спасаться. Его мастерское владение словом, темперамент, обретённое в результате многолетней деятельности умение маневрировать, манера держаться самоуверенно и чуть надменно зачастую приводили в трепет присутствующих.
Все вопросы, связанные с физикой, — пожалуйста, к постановщикам фильма. В утешение могу сообщить, что в романе, помнится, концовка еще круче (Хаббард, видимо, начитался «Гиперболоида»). Герою романа удалось вынудить Галактический Банк восстановить достойный статус «золотодобывающей» Земли среди других цивилизаций. Не иначе, как угрожая «обвалить» галактический рынок, выбросив на него разом все добытое золото.
Правда, ожидается сиквел, а то и не один — в романе более 1000 страниц! — так что все впереди.
Три года назад, осенью, к Гисукэ Канэзаки пришёл мужчина лет тридцати двух, чуть полноватый, в поношенном костюме. Вместо визитной карточки он протянул листочек бумаги — счёт столовой университета, на лицевой стороне которого было написано «120 иен за питание», а на обратной — чернилами — «Гэнзо Дои». Он пришёл по объявлению: «Требуются редакторы, репортёры».
В этот день Гисукэ Канэзаки занимался делами фирмы у себя дома. Он провёл посетителя в гостиную, комнату в двенадцать татами, служившую одновременно библиотекой. В нише «хаккен-доко» висели две пожелтевшие парные картины южной школы и стояла большая цветочная ваза аритасского фарфора. В этой антикварно-пасмурной комнате единственным ярким пятном был красный рисунок на фарфоровой вазе. Окно выходило во внутренний дворик, где на фоне белой стены винного склада чётко вырисовывалась тёмно-зелёная хвоя сосны.
Очутившись в столь необычном для редакции помещении, Гэнзо Дои ничем не выказал своею удивления. Сел по-японски, да так и просидел не шелохнувшись, пока длилась беседа. Его видавший виды, далеко не модный костюм как нельзя лучше гармонировал с внешностью и манерой поведения. Нет, он не выглядел старше своих лет, хотя в его волосах уже пробивалась седина, но казался каким-то несовременным, словно явившимся из другой эпохи, когда людям были присущи неторопливость, сдержанность и умение почтительно слушать собеседника. Черты лица у него были крупные, кожа тёмная, как нечищеная медь, глаза большие, но не слишком выразительные. Низкий голос звучал глухо, слова выходили из горла с некоторым трудом.
Не заслуживал бы этот фильм столь подробного рассказа, если бы… Если бы не скандал, подобно лесному пожару охвативший американские средства массовой информации, а в особенности Интернет.
Когда речь зашла о биографии, Дои монотонно сообщил, что окончил частный университет в Токио, работал в двух-трёх торговых фирмах и немного в администрации маленького журнала. Редакторского опыта не имеет. Писать не приходилось. Однако он считает, что понимает сущность редактирования, поскольку видел и слышал, как это делается.
Пока Дои рассказывал о себе, Гисукэ Канэзаки подумал, что он ему не подойдёт, но, поразмыслив немного, всё же решил взять его с месячным испытательным сроком. Он очень нуждался в работниках. В настоящее время в штате газеты было всего два человека: редактор и репортёр. Оба — мальчишки со школьной скамьи. Пером не владел ни тот, ни другой. Да и работали они спустя рукава. Репортёр понятия не имел, как собирать материал. Редактор ляпал ошибки, перевирая иероглифы. Зачастую Канэзаки приходилось всё от начала до конца переписывать. Таким образом, дефицит времени возрос ещё больше.