Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

– Вот видишь, – сказала она. – Ты посмеиваешься. Все вы, игрек-хромосомы, одинаковы[26].

Банджо пригладил всклокоченные волосы и сказал:

– Вот тут ты ошибаешься, – возразил я. – Не все. Я бы сначала убедился, что твоей машины нет на месте, и уже потом звонил друзьям.

— Видишь ли, эти современные технологии все больше начинают смахивать на волшебство. Нет, конечно, когда законы физики так послушно подчиняются воле человека — это уже чересчур. Но с другой стороны, моя мама буквально вчера звонила мне с мобильника, паря в четырех тысячах милях над Америкой. Звучит как научная фантастика, разве нет? — Банджо пожал плечами. — Люди всегда находят способы, как изменить Вселенную под себя. Если уж прогресс куда-то движется, то как раз в сторону того, что ты мне только что описывал. Такое впечатление, что речь идет о новой модели универсального армейского ножа. — Он снова взлохматил голову. — Короче, ванная к твоим услугам. Полотенца чистые. А я пока приберу твой президентский номер.

– Очень мило с твоей стороны.

Дэвид зашагал наверх, оставив Банджо рыться в поисках свежего постельного белья. Не успел он подойти к ванной, как дверь распахнулась и оттуда вышла пухленькая девушка с идеально чистой кожей, одетая в одни персиковые трусики. Ее мокрые волосы падали на лицо, и она склонила голову к плечу, чтобы взглянуть, кто перед ней стоит.

— Привет, — сказала она смущенно и прошлепала мимо Дэвида в одну из спален. Через секунду оттуда донесся ее звонкий голос: — Банджо, милый, где мой чай?

– Послушай, Кип, – сказал я, мгновенно поняв, что сокращением ее имени проявляю фамильярность. – Может статься, твой посыл верен и все парни свиньи. Но тогда тебе нужно найти одного такого, кто может это в себе подавлять, прятать и маскировать. Взять мою бабушку: она, например, стала открывать в деде свинство только уже к семидесяти, когда уже поздно было что-либо менять и накопленная привязанность к старому чудаку этого не давала.

— Уже несу, принцесса, — ответили откуда-то снизу.

Несколько ошарашенный, Дэвид вошел в ванную и запер за собой дверь. Он открыл оба крана, и старая ванна из литого чугуна стала быстро наполняться, заволакивая комнату горячим паром.

Киппи сделала глоток кофе, поставила чашку и спросила:

Дэвид по шею погрузился в воду и почти сразу заснул. Его разбудил Банджо, постучавший в дверь:

– А почему ты никому не попался? Живешь такой весь вольный, на природе, в походных условиях…

— Я слежу за твоим телефоном. Комната уже готова. Разбужу через пару часов.

– Не так уж часто я в походы и выбираюсь. А ты считаешь, что я грубый, привязанный к кочевой жизни мужлан?

Дэвиду удалось на минуту стряхнуть с себя с сон, чтобы вылезти из в ванны, наспех вытереться полотенцем и, схватив свою одежду, промчаться голышом в приготовленную спальню, на двери которой висела блестящая табличка «Президентский номер».

– Я разве сказала «грубый»?



– «Вольный» и «грубый» идут рука об руку. Это данность.

– Но тебе все же понадобилась девушка, чтобы совладать с тем недоростком.

ГЛАВА 26

Я поставил свой кофе.

В ту же ночь

– Тот дикареныш был силен, как бес. А нож у него – чистый мачете.

– Да расслабься, Мейс, я пошутила, – сказала она примирительно. – Только ты не ответил на мой вопрос. Почему тебя никто не заглотил?

Суббота, 26 апреля

Я пожал плечами.



– Заглотить-то заглотил, да с некоторых пор как бы выплюнул.

— Как мне убедить вас, что вы совсем не обязаны чувствовать себя неловко, дорогуша? — спросил профессор Шоу.

– Ты разведен?

Американка явно ощущала себя не в своей тарелке.

Я кивнул.

– Но сам ты этого не хотел?

— Простите, просто я не знала, куда еще…

Неловко поерзав, я покачал головой. Несколько секунд мы сидели молча.

– Ты сделал что-нибудь хреноватое?

Профессор перебил:

– «Хреноватое»… – Я с грустинкой усмехнулся. – Да нет, ничего хреноватового я не делал. Просто отдалились друг от друга. Точнее будет сказать, Микки отдалилась. Я даже не знаю, что произошло. Мы дружили, ходили влюбленными еще в школе… Говорят, такие браки недолговечны.

– Мне жаль. Извини.

— Да-да, вы уже говорили. А я сказал, что рад вас видеть. Когда я был мальчиком, воскресные дни — особенно в пасмурную погоду — выглядели точь-в-точь как нынешние субботние вечера. — Он покачал головой. — Обычно я дожидаюсь окончания вечерних «Новостей» и только потом завариваю себе настой из ромашки. Глупо портить себе удовольствие всякими сплетнями и слухами, вы не находите?

Я откинулся на спинку стула.

Профессор оставил Сьюзен на мягком вместительном диване и удалился на кухню. Скоро оттуда послышался его голос:

– Вообще-то выплюнут я довольно давно. А Микки, кажется, снова выходит замуж.

Мы опять углубились в молчание. Я уже жалел, что мое воспоминание бросило тень на весь разговор. Хотелось брякнуть какую-нибудь шутку, но тут встала Вира и, подойдя к лежащей у двери тарелочке фрисби, взяла ее в зубы и положила на колени офицеру Киппи Гимм.

— Знаете, у меня появилось давно забытое чувство, которое в прежние времена называли «рыцарским». Дайте мне разыскать чашки, которые куда-то задевала моя домоправительница, и я буду готов выслушать вашу историю.

– Опа! Получите повестку.

Через несколько минут они уже сидели на разных концах дивана и попивали травяной чай, который все еще был обжигающе горячим.

Киппи рассмеялась. Рассмеялся и я. Мир выправился.

Сьюзен сразу перешла к делу.

— Я сделала величайшее открытие в исторической науке, — объяснила она. — Это то, что можно назвать хорошей новостью. Кроме того, я ограбила институт древностей, скоро меня выгонят с работы — если раньше не арестуют; за мной гоняется безжалостный убийца, и как только я попытаюсь объяснить вам, что происходит на самом деле, вы подумаете, что я сошла с ума, и постараетесь запереть меня ради моей же пользы. Думаю, эта информация вряд ли может считаться хорошей.

Глава 23

Американка выпалила все это одним духом и замолчала, ожидая реакции профессора.

Да будь он неладен, этот фиксированный доход.

— Скажите мне, если чай слишком горячий, — пробормотал он. — Я могу положить в него немного льда. Это не проблема.

Страховые выплаты поступали Уэстону Дэвису на банковский счет в третью среду каждого месяца, не важно, на какую дату приходилась эта среда. Понятно, что львиная доля отсюда шла на проживание в этой дыре. И независимо от того, как Дэвис планировал свой бюджет, кризис всегда наступал за неделю до того, как деньги поступали на депозит.

Сьюзен продолжала напряженно смотреть на собеседника.

Это означало, что сушь наступала в середине месяца, и Дэвис обнаруживал почти полную невозможность обрести здесь живительную влагу в виде напитков. Особенно после того, как бухгалтерия «Визы» заморозила ему кредитку и периодически слала письма с угрозами, подхлестывая их еще и телефонными звонками с суровым голосом диктора. Уэстон Дэвис хихикал – он был должен «Визе» двенадцать тысяч с гаком или около того.

— Простите, — вздохнул Шоу — Кажется, мои шутки стали слегка чудаковатыми. Не скрою, я немного рисуюсь, хотя подобного рода заявления способны ошеломить меня ничуть не меньше, чем любого другого. — Он отпил глоток из чашки китайского фарфора и поставил ее на блюдце. — Если честно, я очень рад, что вы пришли сюда не из-за какой-нибудь романтической истории. Разумеется, вы в любом случае могли рассчитывать на мое сочувствие, но эти любовные сюжеты стары как мир. Я уже собирался в вас слегка разочароваться, но… — Профессор бодро хлопнул себя по коленям. — Но тут вы говорите мне, что ваша жизнь разрушена, что вас преследуют и обвиняют в преступлении, а события, которые за всем этим стоят, настолько причудливы, что вы сомневаетесь в моей способности их переварить. Теперь мое мнение о вас только улучшилось. И если вы еще нуждаетесь в подобного рода заверениях, я охотно обещаю сделать для вас все, что будет в моих силах.

Идея пришла ему вчера днем, за просмотром телика в общей гостиной. Кто-то в «Серебряных годах» (скорее всего, родня одного из здешних старперов) привез и оставил полную коробку имбирных печенюх размером с блюдце. Убедившись, что никто не смотрит, Дэвис ухватил целую дюжину – по шесть в каждую руку – и бегом-бегом притащил их к себе в комнатку. Затем спустился на кухню и попросил у работника пакет на молнии. Отсюда он отправился в мастерскую, где стайка старперов-сплетников сутулилась день-деньской за вышиванием, аппликациями и прочим дерьмом, как в детсаде. У наименее трухлявого он разжился лентой. Плюс плотной бумагой, скотчем и парой цветных фломастеров.

После этого Сьюзен поведала профессору почти ту же историю, которую Дэвид изложил Банджо. В ее рассказе больше внимания уделялось коллекции Теракуса и меньше — всевозможным столкновениям и дракам. Последовательность событий в ее изложении была иной, но когда она закончила, общий смысл оказался тем же, что и у Дэвида: два преступника со сверхъестественными способностями пытаются получить волшебный артефакт.

Тогда Дэвис пристроился за угловым столом, взял пакет на молнии и соорудил красочный ярлык с надписью «Благотворительная распродажа выпечки».

На протяжении ее монолога профессор несколько раз восклицал: «Боже милостивый!» — а когда она откинулась в кресле и взяла холодный чай, он невозмутимо заметил:

— Я очень рад, что вас не убили после всех этих чудесных приключений. Слава Богу, на вас нет ни единой царапины.

Это была легкая часть. Хотя утро обещало быть многотрудным.

— Это не совсем так, профессор. Меня хорошо лечили, только и всего. Врач наложил пять швов на…

Надо сказать, что Уэстона Дэвиса не раз вызывали в кабинет директора Шелли Федорчак для предъявления ему ноты недовольства от кого-нибудь из жильцов «Серебряных годов». А тут еще в начале года случилась неприятность, когда Дэвису сообщили, что эти самые «Годы» (или «гады») не принимают отныне передач из винных магазинов. Или они обрубают конкретно его передачи? Изначальную причину переполоха он уже позабыл, но по сей день гадал, кто же из этих маразматиков на девятом десятке настучал директорше и раздул все это дело до размера вселенского. Это вполне могли быть те склочники-поделочники, или вон те сидящие за шашками хрычи с нижнего этажа, или другой какой мудозвон.

Сьюзен провела ладонью по голове и откинула волосы набок. Она с некоторым смущением ощупала свой затылок.

— Окажите мне услугу, профессор, — попросила она, развернувшись в своем кресле. — Скажите, что вы здесь видите? — Она указала пальцем на раздвинутые волосы. — Вот здесь, куда он меня ударил.

Дэвис надел свою единственную рубашку и черные брюки. Зачесал свои седины на пробор и с минуту смотрелся в зеркало, вслед за чем провел расческой по косматым бровям. Не раз то один какой-нибудь проклятый дуралей, то другой подмечал, что с его белыми космами и бровями, с его румяно-красными щеками ему недостает лишь фальшивой бороды, чтобы выдавать себя за схуднувшего Криса Крингла[27]. И действительно, в свое первое Рождество в «Серебряных годах» он услышал от директора Федорчак предложение вырядиться на их, видите, праздничную вечеринку старым весельчаком, святым угодником Ником. Нашли ряженого.

Профессор послушно встал и наклонился, чтобы осмотреть ее череп. Вернувшись на место, он сказал:

Стоит ли говорить, что он отказался.

— Я вижу только небольшое покраснение — возможно, следствие удара. Когда, вы говорите, он на вас напал?

Итак, Уэстон Дэвис, прехорошенный как никогда за последний десяток лет, держал сейчас в руках декоративный пакет на молнии и бдительно озирался перед тем, как направиться в крыло заведения, где обитали те, кто больше не мог жить самостоятельно – кому нужны дополнительная забота и внимание при приеме лекарств, помощь в посещении туалета или душа; те, кто теперь прикован к инвалидному креслу, – словом, то старичье, что в жизни уже на финишной прямой. Делать в том крыле Дэвису было абсолютно нечего, а потому случайная встреча с кем-нибудь из персонала «Серебряных годов» была сродни попаданию в гестапо: не дай бог – сразу капут.

Сьюзен разгладила волосы.

Дэвис постучал уже в три двери, пока услышал за одной из них ворчание, которое истолковал за приглашение войти. На дверной табличке значилось «Барри Анклан» (должно быть, тот колясочник в грязном махровом халате).

— Десять дней назад. Швы сняли всего пару дней назад.

– Барри, – Дэвис засиял улыбкой, – печенье прибыло.

Профессор кивнул:

– Чего? – сварливо спросил колясочник.

— С ранами на голове всегда много проблем. Во время войны я работал в лондонской больнице. У меня была масса симпатичных пациенток, которые наотрез отказывались носить защитный шлем. — Он вздохнул: — Что касается вашей травмы, то, судя по ее нынешнему состоянию, она была нанесена пять-шесть недель назад. Никаких швов.

– Наконец-то приехало печенье с благотворительной распродажи. – Дэвис вошел и протянул Анклану пакет на молнии. – Имбирное, не какая-нибудь фигня. Верно?

Сьюзен побледнела.

– Печенье? Я не заказывал никакого печенья.

Дэвис выглядел растерянным.

— Я надевала его обруч! — выпалила она. — Это было сегодня днем. — Она понизила голос и пробормотала себе под нос: — Я не совсем уверена, но мне кажется, что, использовав обруч, я отправила им предупреждающий сигнал. — Сьюзен подняла голову и решительно заявила: — Да, так оно и было. Теперь я в этом не сомневаюсь.

– А я-то вызвался помочь с доставкой… Мне сказали, для Барри дюжину.

— А вы не могли бы… — Профессор на секунду заколебался. Он облизал губы языком. — Вы не могли бы мне продемонстрировать?…

– Имбирные? – Анклан взял протянутый пакет. – Так они ж вроде перестали принимать передачи. Это все бесплатно?

Американка замотала головой:

– Если бы, – вздохнул Дэвис. – Мне мои четыре дюжины обошлись в сороковку, но чего не сделаешь ради доброго дела.

— Нет, профессор. Простите! Я знаю, что вы можете подумать, но это слишком опасно. Я перечитала предварительное резюме одного из моих коллег и обнаружила, что он ошибся в переводе. Насколько я понимаю, среди этих… мастеров, или кто они там есть, существуют строгие правила, направленные против новичков. Что-то вроде ученичества наоборот, когда ветераны стараются не допустить в свой круг новые таланты. Они устраняют всех потенциальных конкурентов, прежде чем те успевают понять, что происходит.

– А что за дело такое?

— Адепты, дорогая. Назовем их адептами. Мне кажется, это подходящий термин. Люди, продвинутые в ars obscura[22]. — Он пробормотал себе под нос: — Что вовсе не означает латинское название мужских трусов, как предполагал один мой ученик.

– Что? – Дэвид сделал вид, что недослышит. Ему не хотелось углубляться в эту тему.

Сьюзен пропустила последние слова мимо ушей.

– При чем здесь печенюшки? – Анклан подозрительно покосился.

– Ну как… Благотворительность.

— Так вот, практикуя это «темное искусство», я тем самым заявляю о себе. Не конкретно о своей личности, а о своем присутствии. Не спрашивайте меня, насколько точно и на каком расстоянии действуют их чувства, — этого я не знаю. Но с тех пор как я засветилась, мне хочется удрать куда-нибудь на край света. — Американка поежилась. — Чертовски скверное чувство. Уши горят, в голове туман, и везде мерещатся адепты, которые следят за каждым моим шагом.

Анклан нахмурился.

Девушка выглядела по-настоящему испуганной.

Шоу пожал плечами:

– Какая благотворительность?

— Зато теперь вы можете смело ходить в одном трико, как та ваша танцовщица, мисс Дженкинс. Вам уже не привыкать быть в центре общего внимания, верно? Кстати, наша тактика сработала, — продолжал он, переведя разговор на другую тему. — После вашего отъезда в Лондон мистера Хартмана несколько раз видели в обществе мисс Дженкинс.

Мерзкий старикашка. Дэвиса этот допрос уже утомлял, но он держался:

Профессору удалось отвлечь Сьюзен от мрачных мыслей. Она вздохнула и немного расслабилась.

– Тут для больницы хотят прикупить аппарат диализа…

— Господи, все это было так давно, — пробормотала она, удивленно качая головой. — Словно в какой-то другой жизни. Помните, как я беспокоилась из-за того, что мне придется работать с этим доморощенным Казановой?

Анклан, похоже, озадачился.

– Больница распродажей выпечки хочет купить аппарат для диализа?

— Помню. — Шоу прочистил горло. — Действительно, за время вашей поездки все немного изменилось. Впрочем, вернемся к теме нашей беседы — что конкретно я могу для вас сделать?

Дэвис, оглядев комнату, сказал:

— Пару пустяков, — сказала Сьюзен. — Спрятать краденое, укрыть беглеца и помочь решить величайшую загадку века.

– Я думаю, это чтобы бедные тоже могли поучаствовать и получить лечение. Что-то вроде этого.

Американка взяла профессора за руку. Тот приподнял одну бровь.

– Ладно, – буркнул Анклан. – Сколько с меня?

— Вы не представляете, насколько мне стало легче после того, как я сюда приехала. По крайней мере теперь, поговорив с вами, я не чувствую себя такой уж сумасшедшей.

– Десять долларов.

— Вы хотите сказать — по сравнению со мной? — спросил Шоу.

– Ого.

Сьюзен рассмеялась. Профессор смерил взглядом ее распухшую сумку и тяжелый чемодан, который она притащила в дом. В его глазах блеснул огонек.

Анклан развернул коляску боком, подкатился к комоду и выдвинул средний ящик, набитый бельем и носками. При этом он резанул Дэвиса взглядом.

— Так вы позволите мне взглянуть на ваш улов?

— Да, если вы готовы стать частью преступного мира, — кивнула американка.

– Ой, извини. – Тот поспешил отвернуться.

Гостиная профессора была достаточно просторной. Они сняли с обеденного стола огромную скатерть и, расстелив ее на полу, стали раскладывать бумаги Сьюзен. Оригиналы лежали в пластиковых чехлах, а копии были прикреплены к ним с помощью скрепок.

«Отличное место для нычки, старый хрен», – подумал он. Сомалийским пиратам заглядывать сюда и в голову не придет.

Профессор, не удержавшись, схватил первую попавшуюся пачку документов и через несколько секунд забыл о существовании Сьюзен. Она взяла другие манускрипты, и оба с головой ушли в чтение, шурша бумагами под ровное тиканье каминных часов.

Немного позже Сьюзен сходила на кухню и заварила еще чаю. Профессор машинально взял свою чашку и огляделся по сторонам.

Подъехав к Дэвису, Анклан протянул новенькую хрусткую десятку и сказал:

— Долго меня не было? — спросил он. — Ради Бога, простите — у меня ужасные манеры. От этих рукописей невозможно оторваться, особенно после того, что вы о них рассказали.

– Скажи Шелли, в первый и последний раз. Пускай вычеркивает меня из списка к чертовой матери.

Он задумчиво взглянул на Сьюзен, словно обеспокоенный какой-то мыслью.

— Вы часто подшучивали надо мной за мое пристрастие к гангстерским фильмам, но я все-таки хочу спросить, насколько опасно наше положение. За себя я не беспокоюсь, но если с вами что-нибудь случится, я себе этого не прощу. Если вы считаете, что нам нужна помощь, я могу вызвать, скажем так, пару тяжеловесов. — Он пояснил: — Среди моих учеников был сын начальника полиции. С наукой у него, правда, ничего не вышло, но парень он толковый. Его отец говорил мне, что я могу обратиться к нему в любое время.

При упоминании директрисы Дэвис поднапрягся.

Сьюзен заверила, что в этом нет необходимости.

— Вы бы гордились мной, как ловко я замела следы, — начала говорить она, присев рядом с профессором. — Я села в вагон метро и выскочила за секунду до того, как закрылись двери. Потом проехала одну остановку, вышла и встала у турникета, делая вид, что ищу билет, пока все не проследовали мимо меня и не поднялись наверх. Затем я снова сбежала вниз и заскочила в поезд, ехавший в другую сторону. Если на мне нет какого-нибудь «жучка», я уверена, что никто не знает о моем местонахождении.

— Трудно сказать, насколько эффективны все эти предосторожности, — осторожно заметил Шоу. — Впрочем, скрыться под землей — это хорошая идея. В мое время беглецы обычно оставляли где-нибудь коробку спичек, записав на ней важный телефонный номер. Но я убежден, что вы не сделали такой ошибки.

– Да ты че, бро. Я всего-то вызвался помочь, бесплатно, в свободное время… Они ж с меня тоже сбрили сорок баксов. Ты ведь понимаешь, что это за проклятое место. – Дэвис обвел руками комнату. – Черная дыра.

Сьюзен улыбнулась и кивнула. Профессор указал на заваленный бумагами стол:

– Я поговорю с Шелли.

— В этих текстах ничего не сказано насчет того, как искать пропавших людей?

– Лучше давай я этим займусь, Барри. Зачем тебе с этим утруждаться. – Он указал на коляску старика. – Уж я до нее доведу, будь спокоен. Всю эту хрень надо прекращать.

Американка пожала плечами:

Он уже почти выбрался из крыла «усиленной помощи», когда вдруг очутился лицом к лицу с директоршей «Серебряных годов». Федорчак, по счастью, торопилась – возможно, ночью дал дуба кто-нибудь из ее гостей. Сердце Дэвиса пугливо екнуло, но он осклабился и продолжил движение, в душе молясь, чтобы рейхсфюрерша не заметила, как он выскользнул из комнаты Барри Анклана, и, паче чаяния, не отправилась ничего вынюхивать.

— Не знаю — некоторые документы допускают практически любое толкование. Но обычно магические силы представлены в двух категориях: рабочие наборы, один из которых мы с Дэвидом видели в деле, и элитарные комплекты — что-то вроде специальной версии для немногих гуру, проводящих жизнь в глухом уединении. Принцип их действия напоминает дзен — воспользоваться ими может только тот, кто абсолютно не связан с внешним миром и не преследует никаких практических целей. Возможно, какой-нибудь отшельник и смог бы меня выследить, но рядовому магу это не по силам.

У Дэвиса во фляжке оставалось еще несколько глотков – но с десяткой, которую он выудил у Барри Анклана, и еще пятеркой из заначки может хватить еще на ноль семь дешевого пойла в магазинчике Дина. Тот, пожалуй, будет еще открыт, если махнуть напрямую через парк. Хорошо, если там сегодня нет толстой кассирши. Она всегда взъедается, когда он прихватывает монетки из лотка с мелочью у кассы, как будто это ее собственный медный рудник. Корова…

Помолчав, она добавила:

С этими мыслями Уэстон Дэвис, довольный собой, направился к выходу из дома престарелых.

— Я всегда считала, что разговоры про посвященных и их особые возможности — простое вранье, но после того, что мне пришлось увидеть… кто знает.

Сьюзен задумалась.

Глава 24

— В общем, если вернуться к вашему вопросу, я не думаю, что нам угрожает непосредственная опасность. Сейчас у меня две проблемы. Во-первых, я дала понять местным адептам, что среди них есть чужак. Надеюсь, с этим я уже справилась. За мной никто не следил, значит, они не знают, где я. Второй момент — коллекция. Джан ее ищет, но вряд ли он в курсе, что я ее стащила. Я знаю, что не имею права взваливать все это на вас, но если вы сможете помочь мне с архивом, это будет очень здорово.

Директриса «Серебряных годов» не соврала в обоих случаях. Протяженность троп в Гомсруд-парке действительно составляла больше полутора километров. То же самое и про того седовласого джентльмена: он действительно каждое утро, в начале десятого, как заведенный разгуливал по дорожкам (Неприметный последние два дня ходил за ним тенью и мог это подтвердить). Со своего места на парковой скамейке, обращенной к дому престарелых, Неприметный наблюдал, как пожилой господин вышел из парадного входа «Серебряных годов». Он встал и направился к ближайшей из парковых дорожек, мимо абстрактной скульптуры, похожей на потомство пьяного кота, и двинулся вперед, чтобы можно было из кустов засечь, как пожилой мистер Дэвис пройдет мимо.

Профессор привстал, словно собираясь немедленно приступить к делу, но потом остановился и взглянул на Сьюзен.

О своих визитах Неприметный Чампайнов никогда не предупреждал, хотя в их халупе появлялся еще четыре раза. Первый раз вскоре после своего первого визита с коробками детских витаминов, яблоками, апельсинами и бананами для двоих, пакетами замороженных овощей, а еще с полудюжиной тюбиков зубной пасты и парой зубных щеток для не знакомого с дантистом подростка (во время первого визита Неприметный вдумчиво рассмотрел его зубы). Он также привез бруски антибактериального мыла, бутылки шампуня, стиральный порошок, несколько книжек с картинками и аптечку первой помощи. Банально, но когда Неприметный вернулся на Рождество, он притащил с собой жареную индейку со всеми прибамбасами. В следующий раз появился весной – снова с припасами, книжками-раскрасками и головоломками – посмотреть, как эти двое пережили зиму.

— А вы не думаете, что этот ваш энергичный молодой человек, Дэвид, мог бы принести гораздо больше пользы?

В последний раз Неприметный был у Чампайнов в июле, снова вручив малому книжки-раскраски, цветные карандаши… и охотничий нож.

Сьюзен отвела глаза.

Пока мальчик орудовал карандашами, они с Ники Чампайном судачили о жизни. Неприметный спрашивал, как дела у мальчика, постигает ли он что-то новое, соблюдает ли гигиену. При этом он никогда не заговаривал с Чампайном о гостях, которых они вдвоем могли прятать у себя в подвальной комнате.

— Все не так просто, — пробормотала она. — Когда я думала, что за мной гонится преступник, его рядом не было. Мне нужен друг, которому можно доверять.

Хотя он в новостях и послеживал за похождениями Бархатного Чокера, это было не его дело.

— Угу, — понимающе кивнул профессор. — Все-таки без любовной истории не обошлось. А теперь ваши отношения повисли в воздухе, и вы не знаете, что будет дальше. Скверно получилось. — Он сочувственно похлопал Сьюзен по плечу. — Не бойтесь, часто время не только разлучает, но и связывает.

Мальчик мог говорить, но в основном отвечал лишь «да» или «нет» насчет еды или в ответ на прямой вопрос. Свои слова он сопровождал кивками или качанием головой, а на что-нибудь для него интересное указывал пальцем. Парнишка не собирался в ближайшее время декламировать Геттисбергскую речь[28], но было видно, что свет у него на чердаке горит.

Американка продолжала смотреть в пол. Вид у нее был рассеянный, словно она впала в глубокую задумчивость, но результатом этих размышлений стал неожиданный зевок. Она прикрыла рот ладонью, но процесс затянулся, и через пару секунд она замахала в воздухе рукой, показывая, что все еще безуспешно старается справиться с зевотой.

Когда Неприметный в конце своего последнего визита встал, чтобы ехать домой, мальчик подбежал и крепко его обнял – вероятно, за подаренный нож.

Этот жест вызвал у профессора улыбку.

От такого нежданного проявления чувств Неприметный погладил малого по голове.

Наконец Сьюзен с трудом произнесла:

— Простите… о Боже… Уф-ф! — выдохнула она с облегчением, когда ей удалось закрыть рот.

Обычную дешевую психиатрию Неприметный на дух не переносил. В самом деле, он не душил соседских кошек и собак, не отрывал в детстве ножки паукам (может, раз или два, но никак не больше, чем свойственно обычному соплезвону). Родители у него были относительно нормальными. В школе он даже дорос до нашивки старшего бойскаута, пока вожатая в порядке борьбы с детским онанизмом и педерастией изводила его отряд трудовыми повинностями. Зарождение своих сексуальных аппетитов он не стал бы приписывать внеклассному общению, хотя в ретроспективе и этому, пожалуй, находилось место.

Профессор направился к лестнице за кухней.

— Я опущу шторы в спальне для гостей, — объяснил он на ходу. — У меня есть горячая вода и все блага цивилизации. Думаю, вы сможете сориентироваться в доме?

Нет, это было нечто, что присутствовало в нем всегда; нечто первородное, с чем он родился. Река, тихо и глубоко текущая под поверхностью, разрезая его психику без конца и без края. Определить это можно как внутренний голод, грызущий, неотступный и неутолимый; зуд, от которого невозможно избавиться… Его влекло и притягивало, словно металлическую стружку к магниту… пока он уже не мог более отрицать этой своей истинной природы.

Ответом Сьюзен был новый зевок. Она покачала головой:

С другой стороны, Неприметный задавался вопросом, способен ли он на человеческую привязанность.

— На сегодня с меня хватит приключений. Я просто с ног валюсь. — Американка кивнула на рассыпанные бумаги. — Оставим это на завтра.

И вообще, способен ли так или иначе любить.

А впрочем, вся его жизнь была ответом на этот вопрос.

Они вдвоем поднялись наверх. Шоу двинулся в комнату для гостей, а Сьюзен закрылась в ванной. Когда она оттуда вышла, профессор уже спускался вниз по лестнице. Задержавшись на ступеньках, он сказал:

Как раз во времена своего зависания в Хьюстоне Неприметный получил то самое прозвище, которое ему досконально соответствовало. И появилось оно в результате его чудовищного провала (пожалуй, вторая причина, по которой он сжалился над Чампайном). В те дни, когда камеры наблюдения еще не были вездесущи, маскировкой ему служили кепка-бейсболка, старые очки и плотная куртка. Задумкой в тот раз было просто «взять и поиметь» на подземной парковке одного мегамаркета. Она была птичкой-невеличкой, которую он пас уже неделю или две, – юная брюнеточка, метр пятьдесят росточком и субтильного сложения. А на цепочке для ключей у нее, помнится, болтался малюсенький газовый баллончик, который она накручивала, как заправский пращник. Потребовалось несколько часов ожидания, пока Неприметный сумел пристроить свой старый фургон рядом с ее машиной. Через полчаса невеличка вышла из дверей с пакетами и направилась к водительской двери.

— Думаю, вам нужно как следует выспаться. Я не буду вас беспокоить.

Сьюзен взглянула на часы — было уже далеко за полночь.

Неприметный исподтишка оглядел стоянку. Вроде бы никаких свидетелей. Идеально.

— Разбудите меня в девять, если я не встану, ладно?

— Разумеется. Мисс Поттер приходит убираться в восемь, но я постараюсь задержать ее завтраком. Спокойной ночи, дорогуша.

Выскочив из раздвижной двери, он схватил девчонку поперек горла, потянул назад и уже почти заволок в фургон, как она вдруг врубила Уайатта Эрпа[29] и брызнула перцовым баллончиком.

— Спасибо, профессор.

Хорошо еще, что невеличка просто бросила пакеты и удрала обратно в магазин, кинув его беспомощного, на коленях и всего в слезах. До него тогда даже не сразу дошло, что нужно срочно давать деру.

Сьюзен вошла в свою комнату. В изголовье горела лампа, край покрывала на подушке был отогнут, а красный огонек свидетельствовал о том, что электрическое одеяло уже теплое.

По сей день остается загадкой, как он выгнал свой фургон с парковки, не цепанув на пандусе с десяток машин. В квартале от мегамаркета Неприметный припарковался, возблагодарив бога, что в подстаканнике оказался бутылек с минералкой, которой кое-как удалось промыть глаза, и только после этого ощупью выбрался из кабины.

Девушка быстро разделась, выключила нагреватель и с глубоким вздохом забралась в постель. Она моргнула пару раз и погрузилась в сон.



Что касается девчонки, то описание, которое она дала хьюстонской полиции и которое попало в газеты, выглядело примерно как: «Не знаю, все случилось так быстро… Ни худой, ни толстый. Ни низкий, ни высокий. Кажется, в очках. Волосы то ли русые, то ли еще какие. В общем, похож на всех сразу. Неприметный».

«Неприметный»… Это имечко пристало.

ГЛАВА 27

На следующее утро

Воскресенье, 27 апреля



Сьюзен с жадностью ела яичницу с беконом, сосиски, гренки, жареные томаты и грибы. Профессор сидел напротив нее за маленьким кухонным столиком и поглощал свой завтрак.

Местные похищения и убийства, к большинству которых он никаким боком не стоял, все равно возлагались на него – Неприметного. Безликого. «Такого-как-все». «Будьте осторожны, – звучал мем того влажного лета, – иначе достанетесь Такому-как-все». Какой-то газетный писачок с замашками литератора даже сочинил подобие староанглийского моралите[30] – «Катехизис Такого-как-все», – где некий профан-бедняга, представляющий человечество, оказывается вынужден держать перед богом ответ за свои деяния, мучаясь в загробной жизни.

— Мой врач всегда восхищается тем, что я могу каждые два-три года съедать по одной из таких штуковин, — он поддел на вилку сосиску, — практически без всякого вреда для организма. Правда, потом он рекомендует полгода воздерживаться от купаний.

Сьюзен отпила большой глоток чаю из синей юбилейной чашки.

Сложно и представить, насколько аховым было бы положение человека двадцать первого века, возьмись он оправдываться перед Всевышним за свои поступки.

— Вы спали этой ночью, профессор? — спросила она.

К счастью, Неприметный в бога не верил и через месяц сделал из Хьюстона ноги.

— Думаю, вам лучше называть меня Джозеф или Джо, — преложил Шоу. — Я понимаю, что вы вряд ли меня послушаете, но после того, как все наши научные знания полетели вверх тормашками, я не вижу смысла считать меня экспертом.

Когда-нибудь он надеялся туда вернуться и разыскать ту девчонку из мегамаркета; узнать, как у нее дела. Он знал ее имя – в конце концов, оно же мелькало в тогдашних газетах. Конечно, невеличка могла выйти замуж (если память не изменяет, она была симпатяжкой), но в век «Гугла» и «Фейсбука» можно найти и выследить ее по крошкам из буфета.

Сьюзен не ответила, и профессор махнул рукой:

Она видела его истинное лицо, которое, кстати, не сильно изменилось. В основном такое же, как прежде. Хотя стало чуть больше морщин, чуть больше обвислости. Не мешало бы подержать перед ней баллончик с газом, чтобы она восстановила связь.

Потом они познакомятся заново… и наверстают упущенное.

— Впрочем, как угодно. Что касается вашего вопроса, то я пару раз клевал носом в своем кресле, но этим все и ограничилось. Да и какой бы из меня был ученый, если бы я спокойно отправился в постель, зная, что в моем доме лежат такие документы? К тому же в последние годы выспаться для меня то же самое, что протереть очки, — вещи становятся немного четче, только и всего.

— Ну и как, вам удалось раскопать что-нибудь сногсшибательное? — поинтересовалась Сьюзен. — Я хочу сказать — не считая тех фактов, которые нам уже известны, Джозеф? То есть Джо? То есть профессор?

Неприметный заметил Уэстона Дэвиса, шагающего по тропе Гомсруд-парка. Житель «Серебряных годов» прошествовал шагом весьма бодрым для человека, стрелка которого перевалила за восемьдесят. Неприметный не делал никаких попыток замаскироваться. Если б Дэвис смотрел как следует, он вполне мог бы видеть его стоящим неподвижно среди листвы, но старик был сосредоточен только на тропе перед собой.

— Я нашел закодированный текст, — небрежно ответил Шоу.

Впрочем, не важно, видел он его или нет.

Он откинулся на стуле, стараясь скрыть волнение и гордость.

Американка встрепенулась.

Конец здесь предусматривался только один.

— Выкладывайте, — потребовала она.

Когда Дэвис прошел мимо, Неприметный ступил на тропу, прибавил скорость и вскоре нагнал пожилого гуляльщика.

— Ваш доктор Лэмпуик кое-что напутал, — объяснил профессор. — В одном из документов используется старый купеческий шифр, с которым я уже сталкивался раньше. Странно, что никто не заметил в этом отрывке ничего подозрительного, — по сути дела, это письмо, в котором пространно обсуждается погода, состояние дорог и здоровье членов некоей многочисленной семьи с совершенно немыслимыми именами.

– Мистер Дэвис! – громко окликнул он, теперь уже в каком-то десятке метров позади старика; слишком далеко, чтобы вызвать паническую реакцию. – Мистер Дэвис, будьте добры!

Дэвис остановился и обернулся; лицо его сморщилось знаком вопроса.

Сьюзен смутилась.

– Мы с вами что, знакомы?

— Если я не ошибаюсь, речь идет о манускрипте, который Берни отнес к личной переписке одного из ранних владельцев архива? Я занималась только теми документами, где напрямую говорится о магии и оккультизме, а все остальное оставила Лэмпуику.

Неприметный приблизился, делая вид, что запыхался от бега.

— Ясно, — хмыкнул профессор. — Что ж, он пропустил довольно интересное послание. В нем как раз обсуждается тот артефакт, который вы прозвали «меткой». Кажется, теперь я понимаю, каково его значение. Но сначала расскажите мне еще раз, какие у вас были гипотезы.

– Я веду в «Серебряных годах» бухгалтерию и сейчас был на встрече у директора.

Американка сдвинула брови.

– У Федорчачки?

— Зачем вам это нужно, раз вы уже знаете правду? Надеюсь, у вас есть более важные мотивы, чем тыкать меня носом в мои ошибки. — Она замолчала, пытаясь собраться с мыслями. — Мы знаем, что «метка» как-то связана с лечением, и я подумала, что Джан серьезно болен.

Неприметный припомнил фамилию (Федорчак – украинская, что ли?) и кивнул.

— Простите, но почему вы так решили? — спросил профессор.

– Ей звонили насчет вашего сына.

Сьюзен пожала плечами:

– Сыновей у меня нет, – парировал Дэвис.

— Не помню, говорила ли я об этом раньше, но я заметила на его теле странные пятна. Точь-в-точь как саркома Капоши. Я уже видела ее, когда работала добровольцем в клинике. Болезнь возникает, когда…

Профессор перебил:

– В смысле, зятя, – вильнул Неприметный.

— Когда СПИД ослабляет иммунную систему. Прекрасно, — добавил он, словно услышал именно то, что хотел. — Нет, раньше вы не рассказывали об этом, вы только упоминали, что преступник, вероятно, смертельно болен. Я тогда еще удивился, из чего это следует, учитывая его необыкновенную физическую силу.

– Джерри? – спросил Дэвис, сморщившись лицом еще сильнее. – Они с Пегги уже больше десяти лет со мной не разговаривают.

Они покончили с едой и отодвинули тарелки в сторону. Миссис Поттер немедленно появилась в комнате, собрала грязную посуду, наполнила кружки из большого чайника в стеганом чехле и так же быстро удалилась, что-то непрерывно бормоча себе под нос.

«Интересно, почему?» – язвительно подумал Неприметный.

— Чудесный завтрак, миссис Поттер, — крикнул ей вдогонку Шоу. Профессор снова повернулся к Сьюзен. — Вы, безусловно, правы в том, что саркома Капоши нередко следует за СПИДом. Но известно ли вам, что она так же часто появляется у стариков? Процесс старения ослабляет иммунную систему в такой же степени, как СПИД или некоторые медицинские препараты. Если не ошибаюсь, существует особая форма этого недуга, характерная для Экваториальной Африки, но она не имеет отношения к делу.

— Откуда вы столько знаете? — удивилась Сьюзен.

Вблизи у Уэстона Дэвиса была физиономия пьяницы – красные щеки и нос с сеточкой свекольных прожилок. Можно даже поспорить: если обыскать, при старике точняк отыщется выпивка.

Профессор улыбнулся:

— Это вполне естественно, если учесть, что уже почти восемьдесят лет я читаю каждый день и запоминаю большую часть информации. К тому же в конце войны я учился на врача. Потом я понял, что это не для меня, но всегда продолжал интересоваться медициной.

– Тогда, наверное, все действительно серьезно. – Неприметный сдвинул брови. – Директор Федорчак сказала, что вы гуляете по парку, и я побежал сюда за вами.

— Надо же, а я понятия не имела, — сказала Сьюзен. — Надеюсь, вы специализировались не на кровопускании?

Профессор усмехнулся. Американка заулыбалась в ответ, но тут же нахмурилась.

— Все, я умолкаю. Ни слова больше, пока не скажете, что было в том письме.

– Да? И какого черта им от меня нужно?

Шоу кивнул:

Как там по телефону говорила директор «Серебряных годов» Шелли Федорчак? Что этот Уэстон Дэвис – душевный человек? Ничего себе. Персонал этой богадельни, наверное, прыгает от радости, что этот старый хрыч ежедневно исчезает на полдня, чтобы в лесу тайком приложиться к горлышку. А остальные престарелые обитатели только и уповают, что он вернется после восьми, когда они все уже будут благополучно спать по кроваткам.

— Хорошо. Если верить манускрипту, «метка» возвращает юность тем, кто умеет обращаться е амулетом. В тексте описывается состояние глубокого транса, в котором пациент на время как бы умирает. Сколько времени это продолжается, я не знаю, но все заканчивается омолаживанием организма. Судя по описанию, человек при этом вылупляется из кокона, хотя трудно сказать, как это надо понимать — буквально или иносказательно.

Черт возьми, надо бы и впрямь оказать жителям «Серебряных годов» добрую услугу.

— Магия действительно может лечить, в этом я убедилась на личном опыте, — заметила Сьюзен. — Правда, еще не известно, чем за это придется расплачиваться… — Она замолчала, покусывая нижнюю губу. — Итак, теперь роль «метки» начинает проясняться. Адепты стареют — возможно, не так быстро, как мы, но все же, — и когда это происходит, им нужна «метка», чтобы продлить свою жизнь. Выходит, Джан — старик?

– Поставить вас в известность, что случилось с Джерри, – траурным голосом сказал Неприметный. – А возможно, что и обсудить организацию похорон.

— Думаю, он на несколько лет старше меня, — предположил профессор. — А мне в июне стукнет восемьдесят три.

– За каким хреном мне обсуждать организацию? – спросил сварливо Дэвис. – Этот Джерри однажды схватил меня за грудки.

За столом повисло глубокое молчание. Сьюзен пробормотала:

У Неприметного мелькнула мысль уделать Уэстона Дэвиса прямо здесь и сейчас, но не хотелось тащить труп две сотни метров через подлесок к оврагу, к присмотренному месту на полянке. Вместо этого он решил тешиться пока предвкушением, как поступит с этим старым мудаком; гораздо круче, чем когда-либо представлял себе зять Джерри… Это намного интересней, чем просто схватить старого ублюдка за грудки.

— Жаль, что мы не поговорили об этом еще вчера, при свете камина. Странно смотреть, как за окном воробьи клюют пшено, и рассуждать о бессмертии и девяностолетних стариках, способных обставить любого чемпиона. Я бы предпочла шрамы на голове и прежнюю реальность.

Профессор кивнул:

– Весьма прискорбно. – Неприметный развел руками. – Но я хотел передать, что они сообщали вам детали предстоящих похорон Джерри… Ну вы знаете: день, время, в какой церкви…

— Согласен, все это очень похоже на сон, хотя я ни капли не сомневаюсь ни в ваших словах, ни в том, что прочел сегодня ночью. То же самое бывает с описаниями Биг-Бена — при всей дотошности рекламных текстов трудно сопоставить их с тем, что видишь из окна автобуса.

– Христос на костылях, – буркнул Дэвис и посмотрел на часы, как будто известие о кончине зятя обременяло его и без того перегруженный распорядок. – Мне еще надо было по дороге кое-куда заскочить.