Слева и справа, насколько хватало глаз, в свете звезд были видны сотни людей, которые брели по воде, подняв над головами связки дротиков, луки, колчаны со стрелами.

Глава 2. Арика

* * *

Тот, кого он держал, вел себя как маленькая пантера. Он одной рукой зажал неизвестному рот, чтобы тот не закричал, затем поднялся и, преодолевая сопротивление, поволок того ближе к свету. И увидел, что поймал девушку.

Когда у палатки арранта раздался шум, Радас проснулся; на мгновение у него сжалось сердце от дурного предчувствия.

Откинулся полог штабного отделения и вбежал ординарец, а следом за ним — десятник Теор.

Волосы у нее были черные, глаза — два темных огонька, сверкающие над краем его ладони. Так он держал ее с минуту, глядя в дверной проем и прислушиваясь. Затем прошептал:

— Аррант! Хуссарабы высадились на Киэнтской косе!

— Перестань брыкаться, и я уберу руку. Но один звук — и я тебя убью.

Радас вскочил. Приказал собрать сотников и, затягивая ремни и надевая доспехи, выслушивал торопливую речь Теора:

Она кивнула. Он осторожно отвел руку от ее лица. Он увидел острый подбородок, алый рот, оскаленные зубы — кошачье лицо, хищное, испуганное, смышленое. Но видел он это лицо лишь одно мгновение. Черты его тут же смягчились, кошачий взгляд пропал, пропала резкость, он подумал, что ему это всего лишь померещилось. Теперь глаза ее стали ласковыми и печальными, как и голос, который прошептал:

— Мы были в дозоре этой ночью. Всё было спокойно на море, ничего не предвещало опасности. А потом, в третью часть ночи, появились крутобокие данахские суда, на которых перевозят скот. Они шли бесшумно, и с них в воду посыпались люди. Я велел разжечь костры, предупреждая остальные дозоры, но хуссарабы обстреляли нас, еще не выйдя на берег. Когда я увидел, что высаживаются тысячи людей, я побежал. Я бежал, сколько было сил. Падал, полз, и снова бежал…

— Дозор спал? — отрывисто спросил аррант.

— Почему ты со мной так обращаешься? Разве ты меня не помнишь? Я же Арика.

— Нет, мы…

— Арика, — медленно повторил он. И снова: — Арика? — Его пальцы сжали ее руку. — Нет, я тебя не помню, Арика. — Он начал трясти ее непонятно зачем, туго соображая, что он делает. — Я тебя не помню. Я ничего не помню. Кто я? Скажи мне, кто я?

— Играли в кости. Конечно же, в полной темноте, — мрачно кивнул аррант. — Сколько человек было в твоем дозоре?

Темные глаза наполнились жалостью.

— Пятеро, аррант.

— Так уже было. Но я думала, что ты меня вспомнишь. Всего четыре ночи назад я приходила, чтобы сказать тебе, что для побега все готово. — Она умоляюще дотронулась до него. — Не тряси меня так. Я не знаю, кто ты и откуда, и даже — почему ты здесь. Я знаю только, что ты — человек, что ты — в плену, а я ненавижу новчей.

— И все погибли?

— Не знаю… Троих пронзили хуссарабские стрелы, это я видел сам. Четвертый, Тардис, куда-то пропал — всё происходило в темноте.

Он полуосознанно услышал это и ощутил сокрушительное разочарование. Но, сдвинув брови, он поглядел на девушку и спросил:

— А как же костёр? — хмуро поинтересовался Радас и махнул рукой, прерывая Теора. Повернулся к ординарцу и коротко приказал взять Теора под стражу.

— Так сейчас ночь? Разве это — ночь?

— Но, аррант!.. Я бежал, чтобы предупредить… Ведь я успел, аррант!.. — залепетал Теор.

— Ты должен был слышать гонг.

— Тебя никто не собирается казнить. Тебя будут судить, — нетерпеливо перебил Радас и вышел из палатки.

— Ночь! — Взгляд его переместился на луч света. И, словно что-то нащупывая, он выговорил: — Темнота.

Тяжелый топот копыт раздавался со стороны казарм. Торопливо выбегали в предутренний сумрак пехотинцы, строились по десяткам и сотням.

И почувствовал, как девушка задрожала.

— Берис! Возьми десяток всадников и скачи в Эль-Мен. Если Самбрий уже прибыл, пусть выводит войска к косе. Аннис! Выдвигай к перешейку катапульты. Ардий! Коня мне. Сотню из агемы. Дезертиров казнить на месте!

* * *

— Не говори это слово. Оно такое же злое, как и новчи. Пусти меня, мы потом поговорим, когда будет безопасно. Ну, идем, нам далеко надо уйти, пока гонг не возвестит день.

Темная волна хуссарабской конницы катилась по Киэнтской косе, обтекая развалины древних храмов, в которых эль-менцы когда-то молились морским богам.

Он медленно отпустил ее. Все, что она сказала насчет побега, дошло до него. Возникло страстное желание выбраться из этого каменного мешка, и все-таки он боялся того мира, который видел через окно, мира, казавшегося до странного неправильным.

Заслон у основания косы, наскоро выставленный Радасом, был смят в мгновение ока.

— Ночь, — опять сказал он.

Возле казарм, у стены Ардского прохода, царила паника.

Закат, сумерки и тьма. Человек, идущий в сумерках. Куда-то направляющийся…

Часть всадников пыталась прорваться сквозь строй аррантской агемы, выставленный, чтобы помешать дезертирам.

Перед глазами у него все поплыло, и он подумал на мгновение, что завеса приподнимается. Он хрипло выкрикнул:

— Пропусти! — хрипел с коня краснолицый Фарис, наступая на спешенного воина. — Или ты не видишь, кто перед тобой?

— Фенн!.. Меня зовут Фенн!.. — и тут же закрыл лицо руками и прошептал: — Я не знаю, я не могу вспомнить, все исчезло.

Фарис вытянул из ножен длинный меч и замахнулся.

Она тут же подхватила первый слог его имени.

— Пропусти!

— Ты вспомнишь, Фенн. Но сейчас надо идти. Я всего лишь храмовая рабыня. Если меня поймают… — Она вздрогнула и добавила: — У тебя не будет другого случая.

— Приказ арранта!.. — выкрикнул воин.

Она потянула его за руку, и он позволил вывести себя за железную дверь в коридор, погруженный в глухую тьму. Мысленно он все повторял это слово: «Фенн», — но по-прежнему ничего не мог понять. В какой-то мере это было похуже, чем оставаться безымянным, — называться именем, которое ничего не значит.

Тяжелый удар вмял гребень его шлема и сбил с ног. Воин пополз, из-под шлема текла кровь, а Фарис уже мчался, размахивая мечом, прокладывая себе дорогу. Следом за Фарисом поскакали еще несколько знатных граждан Эль-Мена.

Девушка Арика уверенно вела его вперед. Коридор был коротким, чуть длиннее лестничной площадки. Дальше оказались вырубленные в толще камня ступени, которые круто вели вниз. У самых ступеней Арика сделала знак остановиться.

Но вот строй охраны расступился и перед всадником оказался ряд арбалетчиков, изготовившихся для стрельбы.

— Ни звука, — прошептала она. — Здесь опасно.

Фарис поднял коня на дыбы.

Она осторожно спустилась на несколько шагов по каменной лестнице. Фенн ничего не мог увидеть в сплошной черноте. Затем показалась полоска неясного света, расширилась, и Фенн увидел, что каменный блок беззвучно повернулся вокруг оси и образовалось отверстие, достаточно большое, чтобы прошел человек.

— В кого вы хотите стрелять? — грозно крикнул он. — Я Фарис, это я содержу всю агему, это из моих денег вы получаете жалованье! Стреляйте лучше по тем предателям, которые посоветовали хуссарабам переплыть море! Или по тем, кто не подумал об этом!

Арика опять настойчивым жестом призвала его к молчанию. Она шагнула в проход, Фенн — следом за ней. Каменный блок позади вернулся на место и вновь стал частью стены.

Арбалетчики медлили. Фарис, воодушевившись, привстал в стременах:

Арика бросила на Фенна скорый взгляд, словно ожидая похвалы за свою находчивость, и Фенн сообразил, что каменный блок, коридор и камера были настолько великой тайной, что она вообще не должна была знать об их существовании.

— Арранты — вот главные предатели!

Они стояли теперь в закутке не более трех футов шириной. Позади была стена. Впереди — завеса из какой-то тяжелой черной материи. Высоко над головой и стена, и завеса исчезали в густой тени. Девушка опять сделала знак рукой, держась поближе к стене, чтобы не коснуться завесы и не произвести шума. Фенн повторял каждое ее движение с величайшей осторожностью.

Воздух был тяжелым и тихим, и было в здешнем молчании нечто такое, из-за чего напрягались нервы. Стена все изгибалась и изгибалась, и казалось, этому не будет конца. И они, как мыши, крались в узком пространстве позади черного занавеса, такого же бесконечного, как и стена. Фенна снедало величайшее любопытство, столь же сильное, сколь и чувство неловкости. Наконец Арика остановилась, и он, прижавшись ртом к самому ее уху, шепнул, указывая на занавес:

Он поднял меч и радостно повернулся к товарищам. И в этот момент арбалетный болт сбил с него позолоченный рогатый шлем. Фарис зашатался в седле, тараща бессмысленные глаза. Выронил меч. И тяжко сполз с седла.

— Что там?

* * *



Тысячник Будэр вывел конницу на дорогу. Направо дорога вела к Ардскому проходу, налево — к Эль-Мену.

Она поколебалась. Затем улыбнулась — недоброй улыбкой. Не касаясь занавеса, она изучала его, пока не нашла места, где он разделялся надвое. Очень медленно, очень осторожно она раздвинула края, так, чтобы образовалась щелочка, через которую он мог посмотреть.

— Ну что, мальчик, поделим добычу? — насмешливо сказал он Лухару. — Ты поведешь свои тысячи к проходу и возьмешь стену, разобьешь одного арранта. А я поспешу к городу, навстречу другому арранту. У него, говорят, очень много войска, и все они закаленные и отважные бойцы!..

Он увидел большой сводчатый зал, утопающий во тьме. Как обширен был зал, как высок, трудно было сказать, но казалось, высотою он был до неба, а шириною — в полземли. И опять где-то в глубине мозга зашевелились мучительные воспоминания.

Будэр захохотал, довольный своей шуткой. Лухар не стал отвечать. Будэр — кровник Амзы, и спорить с ним было небезопасно. А кроме того, Будэр глуповат. Вряд ли его ждет такая уж легкая победа…

— В таком случае, — ответил Лухар, — Возьми еще две тысячи из моих войск. Они тебе пригодятся.

— Айя! — крикнул Будэр, и повернул коня направо.

Он знал, что все это обман. Черная завеса прикрывала обычные стены из камня, и свод наверху был точно так же окутан темной тканью. Но в черном небе сияли крохотные бриллиантовые огоньки, яркие, великолепные, и оно было ими усеяно так густо, что все пространство внизу полно было бледным свечением, свет отражался еще и от белых гор и долин. Фенн знал, что горы всего лишь нарисованы на черной ткани, а белое вещество внизу было просто-напросто камнем. Но холод благоговения и узнавания пробежал по спине, и голова его закружилась.

* * *

Над Эль-Меном клубилась пыль, стоял крик.

Где-то, когда-то прежде он уже видел эти огни в ночном небе и знал, что это такое белое на земле.

Отряды воинов, только утром сошедшие с кораблей, прокладывали себе дорогу сквозь толпы горожан, метавшихся по улицам. Горожане побогаче пытались проехать к воротам с целыми обозами добра, победнее — тащили поклажу на себе.

— Все по домам! — осипшим от пыли и напряжения голосом кричал сотник. — Ворота Эль-Мена закрыты! Приказ арранта Самбрия — никого не выпускать!..

Голос Арики едва слышно прошептал ему в ухо: «Это храм Вечной Ночи. Видишь, вон они спят, новчи-жрецы, пытаясь умилостивить своих темных богов».

Сотник мимоходом огрел жезлом пробегавшего мимо вольноотпущенника с коробом за плечами.

Он увидел их, и чувство узнавания тут же пропало. Какую бы ночь, какую бы зиму он ни помнил, у них ничего общего не было с этими. А те спали на подстилках из белого меха, ряд за рядом, — те, кого она назвала новчами-жрецами. И они не были людьми.

— Все по домам! Враг подходит к городу! Мы будем обороняться!..

Или — были? Тела у них были как у Фенна, разве что с виду неправдоподобно мускулистые и сильные, как у львов. И, подобно львам, они обросли шерстью. Видно было, как мягко поблескивают их шкуры, длинные волосы и шелковистые бороды. Пожалуй, они даже были красивы. Были среди них и светлые, и темные, и рыжеватые, и пепельные, — всех тех оттенков, каких у людей бывают волосы. И несмотря на их силу, несмотря на этот блестящий мех, в них не было ничего звериного. Они скорее показались Фенну существами выше его самого, подобно тому, как сам он был выше животных.

Его крик тонул в воплях, грохоте телег, ржании коней.

«Это все их лица, — подумал он. — Их холодные, мудрые, жестокие, прекрасные лица, даже во сне полные знания и силы».

На пристани царило столпотворение. Горожане штурмом брали корабли и отплывали в открытое море. Часть кораблей, зацепившись друг за друга снастями и веслами, загромоздили выход из гавани, капитан, пытавшийся навести порядок, полетел за борт.

Внезапно его охватил дикий страх: подобные лица он уже видел раньше. Где именно, его затуманенный разум не мог вспомнить, но он знал — лица эти связаны были с чувством муки, боли, утраты.

Штурмом брали любые суда — даже рыбацкие лодки.

Затем он поднял глаза к испещренному огнями своду, глянул во тьму и на блестящие холмы. Он увидел ужасающую дикость этого хитро выполненного пейзажа с далеким равнодушным небом и белыми пиками, острыми, будто клыки хищников, — пейзажа, полного ненависти к людям. Внезапная неприязнь и страх поразили его. Он шагнул назад, отвернув лицо, и Арика тут же опустила край занавеса. Он увидел, что она все еще улыбается этой своей непонятной, загадочной улыбкой. Она повернулась к стене, и пальцы ее уверенно заскользили по камням. И вдруг бесшумно отворилась еще одна дверь, и Фенн вышел следом за девушкой еще на одну темную лестницу, ведущую вниз. Спуск был очень долгим. Арика с величайшей тщательностью считала ступени. Несколько раз она проводила его мимо ловушек, незакрепленных камней, готовых провалиться под ним, вздумай он ступить хотя бы на один. Однажды ему почудилось, будто она уронила на ступень что-то мягкое, как бы случайно, но он промолчал, чтобы не сбить ее со счета.

Перегруженная купеческая галера, кренясь на бок, доползла до выхода из гавани. Гребцы гребли не в такт, весла сцеплялись друг с другом, галера поворачивалась то вправо, то влево. С бортов её гроздьями свисали люди и вопили, заглушая команды.

Когда они наконец оказались вновь на площадке, она засмеялась, чуть дрожа, и сказала:

Но вот галера зацепилась за волнолом, ее развернуло. Послышался треск, и корабль начал быстро погружаться в воду боком. Вода вспенилась, из пены лезли люди и отчаянно цеплялись за палубные надстройки и ванты. Еще миг — галера опрокинулась.

— Новчи выстроили свой храм руками рабов, а потом позаботились, чтобы все рабы были убиты и никто не знал здешних ходов. Но мы, обычные люди, тоже по-своему умны.

Выход из порта оказался перекрыт.

Она гордилась собой. Фенн благодарно положил ладонь ей на плечо. Но мысли его сосредоточились на другом.

* * *

— Арика, — спросил он. — Кто такие новчи?

Самбрий стоял у окна в кабинете начальника порта Термиса и с неудовольствием наблюдал за тем, что творилось в гавани.

Он почувствовал на себе ее взгляд, когда она заговорила. В голосе ее звучало недоверие.

— Ну, хорошо хотя бы это, — проворчал он, указывая на затонувшую галеру. — Надо вывести туда еще пару кораблей, пробить днища и затопить. Таким образом мы обезопасим себя со стороны моря.

— Но уж их-то ты, наверное, не забыл?

Термис был не в духе. Он бросил взгляд за окно и сказал:

— Нет, забыл, — сказал он. — Я забыл их, и мир, и себя самого. Я живу, но жил ли я прежде? Где, когда и как я жил прежде?

— Это безумие. Они оставят нас совсем без судов.

Его рука сжала плечо девушки. Казалось, она все понимает и не обижена на него.

— Война, Термис, — отозвался Самбрий. — Потом, после войны, жизнь наладится, а у города достаточно средств, чтобы выстроить новый флот — и не один.

— Это после сегодняшней-то паники? — уныло возразил Термис. — Богачи уже затаились — по крайней мере те, которые не успели покинуть город. Ну, а бедняки потеряют и то, что имели…

— Новч означает на их языке новый человек, — спокойно объяснила она. — Это племя, которое вышло из Великой Тьмы, чтобы завоевать нас. И ты, и я сейчас не свободны от них.

* * *

К вечеру паника улеглась. На Северной дороге к городу показалась темная масса войска, и Самбрий, оценив ее на взгляд, понял, что стены Эль-Мена могут и не устоять.

Они дошли до конца короткого коридора. Арика остановилась, и он услышал, как она испустила глубокий вздох.

Будэр сбил заградительные отряды и подъехал под самые городские стены. Ров, прорытый когда-то вдоль стены, давно уже был забит мусором и грязью, а мосты, перекинутые через ров, не поднимались. Правда, величина ворот внушала уважение. Эль-Мен был городом судостроителей, и ворота не должны были мешать доставке в город самых крупных и объемных грузов.

— Придется штурмовать, — с неудовольствием заметил Будэр свите. — Ладно, лагерем встанем вон в том городке. И еще — пошлите гонца к Лухару. Взял ли он Ардскую Стену? Как бы не пришлось высылать помощь нашему мальчику.

— Осторожнее, Фенн, — прошептала она. — Если нам удастся миновать гробницу новчей-королей, мы — в безопасности.

Он засмеялся и повернул коня.

* * *

И она открыла третью потайную дверь.

Лухар появился вечером, перед закатом.

— Амза скоро будет здесь, — сказал он, улыбаясь одним уголком рта.

Фенн ступил за ней в низкий квадратный зал, освещенный золотой лампой, горевшей на треножнике. Тщательно обработанная каменная стена была увешана золотыми венками и вся исписана какими-то именами Сперва Фенн подумал, что это и есть гробница, о которой упоминала Арика. Затем он взглянул в сторону арки, проем которой заслоняла полуоткрытая дверь. До него донесся шепот Арики:

— Добрые вести, добрые, — кивнул Будэр.

Он лежал на кошме во дворе дома, выбранного под свою ставку. Посреди двора на очаге уже кипела вода в казане, и родичи свежевали ягнят для шурпы.

— Тут, внутри, имена выдающихся людей и королевских фаворитов. Гробница королей — там.

— Значит, Стена взята? — лениво спросил он.

— С двух сторон, одновременным штурмом, — подтвердил Лухар. — Вернее, это был не штурм, а просто избиение редких защитников.

Фенн скользнул вперед, чтобы осторожно выглянуть наружу. Пространство позади арки наполнено было сонным молчанием и смутным красно-золотым светом, проникавшим туда через какие-то скрытые от взгляда отверстия Пространство это было велико. При своей обширности и грандиозности, оно, пожалуй, несколько раздражало отсутствием какого-либо убранства, как если бы новчам ничего не требовалось, кроме их самих. Вдоль стен из темного камня высились ряд за рядом короли новчей, набальзамированные и одетые в пурпурные платья. Они были заключены в вертикально стоящие колонны из чистейшего хрусталя, почтенное общество, слишком гордое, чтобы гнуть шеи даже перед Повелителем Смерти.

— Куда же девалось войско арранта? — с интересом спросил Будэр.

— Это было никуда не годное войско. Мы рассеяли его сразу же, на подходе к Стене. Кстати, самого арранта я привез. Если хочешь — можешь поговорить с ним.

Фенну показалось, будто бородатые короли взглянули на него из своих стоящих стоймя хрустальных гробов и божественные уста их улыбнулись холодной и таинственной улыбкой. Он услышал, как глубоко вздохнула рядом Арика.

— Да, конечно, — недовольно сказал Будэр, не ожидавший такой прыти от мальчика. — Попозже. Сначала — праздничный той и угощение всем.

Он грозно глянул на кровников, суетившихся у очага, топнул ногой в мягком юфтевом сапожке.

— Боги с нами, Фенн. Идем.

— Слышали? Всем!..

У него не было желания задерживаться здесь. Человеческие — и нечеловеческие лица мертвых вызвали в нем непонятный ужас. Он прошел за Арикой более половины пути до большой арки в конце зала, когда снаружи послышались стук копыт, позвякиванье сбруи и гул голосов. Оба они застыли на мгновение, похолодев от ужаса. Голосов было множество, множество ног стучало по земле, а лошади били копытами и фыркали. Фенн поглядел на Арику, в ее темных глазах был страх смерти, но губы ее не дрогнули.

— Назад, в альков, Фенн! И будем молиться!

Наррония

Магистр очнулся. В комнату веяло прохладой: южный ветер сменился на северо-западный; он принес влагу и свежесть.

Глава 3. Ловушка

— Почему открыто окно? — обеспокоенно спросил магистр.

— Чтобы тебе не было душно, магистр, — ответил Армизий. Он сидел в прежней позе, лишь переставив кресло поближе к кровати.

Они стояли тихо и неподвижно, как мертвые короли по сторонам арки, вжавшись каждый в свой угол. Немного повернув голову, Фенн мог частично видеть то, что происходило в склепе. Все, кто вошел, были новчами. На некоторых была воинская броня, и они остались у наружной двери. Двое прошли вперед, мужчина и женщина, и медленно прошествовали вдоль хрустальных колонн-саркофагов. Мужчина был с золотой бородой, в черных одеждах, отделанных серебром. Женщина держалась по-королевски и двигалась с неспешностью, подобающей ее возрасту. Одеяние и плащ на ней были пурпурные, волосы седые. Фенн заметил, что лицо у нее такое же утонченное, как у Арики. Оно было высокомерным и скорбным, а глаза — совершенно безумными. Ни мужчина, ни женщина не говорили. Они шли так долго, что Фенн стал опасаться, что они, чего доброго, не остановятся, а направятся в альков. Но вот мужчина — Фенн по его одеянию догадался, что это жрец, — наклонил голову и удалился, оставив женщину одну перед замурованным в хрусталь высоким чернобородым королем, даже после смерти не утратившим своего орлиного взгляда. Казалось, она стояла бесконечно долго, не сводя безумных глаз с лица мертвого короля. Затем она заговорила:

За окном были сумерки, и в комнате тоже было полутемно. Ветер надувал легкий прозрачный занавес на окне.

— А ты все не меняешься, мой супруг. Почему ты не Меняешься? Почему ты не стареешь, как я?

— А где… Селло?

— Он ушел, магистр.

Король мрачно смотрел на нее своими агатовыми глазами и не отвечал.

— Ушел… — повторил магистр и пожевал губами. — Без моего приказа… А куда?

— Не знаю, он не сказал. Может быть, вместе с войском хуссарабов.

— Что ж, — сказала она. — Неважно. Мне многое надо тебе поведать. В твоем королевстве беда, вечная беда, и никто меня не слушает. Эти скоты-люди все наглеют, а твой сын, которому нечего делать на твоем троне, слишком мягок и не наказывает их.

Ее монотонный голос полон был беспокойства. Чувство чего-то ирреального охватило Фенна. Ему стало казаться, что мертвый король прислушивается с любопытством. Жрец находился за пределами видимого Фенну пространства. Солдаты неподвижно стояли у наружной двери, утомленные, с тяжелым взглядом. Фенн покосился на Арику. Взгляд ее был такой же, что и недавно в камере, — взгляд разъяренной кошки, и теперь он не мог ошибиться. Пальцы ее шевелились, будто кошачьи когти, все тело было напряжено.

Фенн начал потеть.

Королева новчей все говорила. Она рассказывала о бесконечных обидах и оскорблениях, о дурных деяниях и пороках придворных. Она была тщеславной и вздорной старухой, безумной, как мартовский ветер, и могла болтать хоть целую вечность.

Губы Арики зашевелились. Она не издала ни звука, но Фенн без труда прочел движения ее губ.

— Да замолчи же ты, замолчи. О боги, что над нами, заставьте ее замолчать и уйти! Если мы не попадем в город до того, как гонг возвестит день, мы оба пропали, и все из-за того, что она никак не заткнется!

От молитв она перешла к проклятиям, а старая королева все говорила и говорила.

Временами Арика бросала взгляд на Фенна, и глаза ее выражали отчаяние. Фенн и сам начал чувствовать, как давит на него время. Он не очень-то понимал суть дела, но ярость Арики была достаточно убедительна. У Фенна заболели ноги от долгого стояния на одном месте. Пот струился по его спине и груди. Он осознал вдруг, что воздух горяч, а нескончаемые слова старой королевы наполняют его, как рой пчел. Неожиданно она сказала:

Магистр задумался, потом встревожено приподнялся:

— Я устала. И я не думаю, что ты меня слушаешь. Я удаляюсь. Доброй ночи, мой господин.

— Я спал?

Она повернулась и двинулась прочь, шурша пурпурными одеждами. Подошел жрец и деликатно взял ее под локоть. Стража выстроилась рядами. Фенн посмотрел на Арику, и она взглядом велела ему молчать. Он с удивлением подумал, что это может быть за девушка и с чего ей понадобилось ради него так рисковать.

— Спал, магистр… И говорил.

— О чем?.. — не понял Астон.

Женщина, священнослужитель и стража вышли из усыпальницы.

— О крестах на рубашках, которые усеяли альпийские луга. О мертвых детях. О девочках, переодетых мальчиками — они тоже хотели освободить тех, кого ты называл христиане.

— А-а… — Астон откинулся на подушки. Долго молчал, что-то обдумывая. Потом сказал:

У Фенна ослабли колени. Он оставался где был, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. Наконец он вздохнул:

— Знаешь, о нашем походе осталась поговорка. Она звучит приблизительно так: На берег Дурацкий ведёт ум ребятский…

Он помолчал, улыбаясь чему-то. Потом встрепенулся:

— Они ускакали, Арика. Слышишь цокот?

— Как долго я спал, Армизий?

— Долго. Мне показалось — целую вечность.

Она кивнула:

— А где тот варвар?

— Старая свинья… Я слышала, что она часто приходит сюда ночью поговорить с ним. Но почему — именно сегодня…

— Шумаар? Он ушел еще раньше, магистр.

— Но теперь-то все в порядке, — успокоил ее Фенн.

— И вы его не задержали?

И пока он говорил, жрец один возвратился в храм.

Армизий вздохнул.



— Его пытались задержать. Но в городе сбесились все собаки и перекусали стражу. А потом они стаей вышли за ворота и последовали за хуссарабом.

Он двигался быстро, как человек, избавившийся от обременительной обязанности и спешащий заняться чем-то поинтереснее. Протянув руку, он ударил по одной из хрустальных колонн-саркофагов так, что она зазвенела, а прочие, уловив этот звук, возвратили его, будто дальний перезвон колокольчиков. Жрец засмеялся. Он пошел дальше, направляясь прямо к алькову, и на этот раз надежды никакой не было. Он собирался подняться в храм по лестнице в толще стены. Фенн почувствовал, что его мускулы непроизвольно напряглись. Он задержал дыхание, чтобы ни одним звуком не предупредить жреца.

— Куда? — обескураженно спросил Астон.

Глаза Арики сверкнули двумя черными искорками, и он увидел, как рука ее коснулась матерчатой желтой повязки, которую она носила на груди. Жрец прошел сквозь арку, и Фенн прыгнул на него сзади. Он обхватил новча одной рукой за шею и сжал его бедра своими. Он оценивал силу жреца по человеческим меркам, а любой сильный человек был бы опрокинут его весом и натиском. Но Фенн позабыл, что новчи не были людьми. Он и не подозревал, что живое существо может быть таким сильным.

— В пустыню.

Фигура в черном одеянии была, казалось, не из плоти и крови, а из гранита, китовой кости и стали. Вместо того чтобы упасть, как следовало бы, жрец бросился назад и швырнул Фенна на каменный пол, подмяв его под себя. Фенн выдохнул воздух и глухо простонал, голова его ударилась о камни, и на мгновение он подумал, что все кончено.

Магистр вдруг рассмеялся дробным старческим смехом.

— Хуссараб-пустынник. Забавно. Впрочем, он не хуссараб. Он аххум…

Откуда-то сверху он услышал голос Арики и понял, что она говорит что-то очень важное и срочное, но не мог разобрать слов. Он понял вдруг, что ненавидит этого златобородого, в которого вцепился. То была ненависть без воспоминания и причины. Но она была такой испепеляющей, такой бешеной, что охваченный ею Фенн позабыл обо всем, кроме жажды убийства.

Магистр вздохнул и повертел высохшей птичьей головой.

Наверное, невероятное возбуждение придало ему сил Он крепче стиснул бедра жреца, а рука его стала как железные клещи, готовые остановить и голос, и дыхание, и движение крови. Он уже не осознавал присутствия Арики. Он забыл о себе. В мире не существовало ничего, кроме этого огромного, мощного золотого животного, которое он должен был уничтожить.

— Почему так темно?

— Чтобы свет не мешал тебе спать, магистр.

Вдвоем они выкатились из алькова и покатились среди хрустальных гробов, откуда глядели на них, следя за схваткой, одетые в красное короли. Сила у новча-жреца была исключительная. Фенн подумал, что это похоже на попытку скрутить ураган или взнуздать гребень волны. Они стремительно катились по полу, ударяясь о звенящие саркофаги. Одеяния жреца окутали их обоих, и внезапно на черно-серебряном фоне выступили красные пятна. Фенн не ослаблял хватки, он не чувствовал боли. Он знал, что стоит ему отпустить жреца, и он пропал. И он ни за что бы его не отпустил. Жрец когтями вцепился ему в ноги и вот-вот мог разорвать ему в кровь руки. Тогда Фенн всадил зубы в золотую шкуру врага, ощутил вкус крови и все сдавливал, сдавливал, сдавливал жреца в объятиях.

— Но я уже проснулся! Зажги свет.

— Фенн!

Армизий покорно поднялся, вышел и вернулся с горящими свечами в тройном подсвечнике.

Это был голос Арики. Арика взывала к нему откуда-то издали, искала его, о чем-то предупреждала. Он начал уставать. Он понял, что долго не выдержит. Почему она беспокоит его сейчас, пока новч еще жив? Он повернул голову, чтобы оскалиться на нее, и тут же осознал, что новч в его объятиях затих, что не ощущается никакого движения в его исполинском теле.

— Свечи, — удовлетворенно кивнул Астон. — Из моего волшебного ящика. Я много лет не трогал их. Берег до последней минуты… Постой, а что это у тебя в руке?

— Оставь его, Фенн. Он мертв. Уже несколько минут как мертв. О, Фенн, очнись же, оставь его!

Армизий поставил подсвечник на стол, сел, и развернул лист тонко выделанной тростниковой бумаги.

— Это письмо.

— Мне?

Фенн медленно расслабился. Тело новча тяжело соскользнуло на пол. Он посмотрел на убитого. Немного спустя он попытался встать. Мышцы его были сведены судорогой, руки и ноги дрожали, как у старика. Темные ручейки крови стекали по расцарапанной груди и по бедрам, кости болели.

— Да, магистр.

— Как интересно. От кого же?

Арика поддержала его. Теперь она смотрела на него вроде бы с обожанием, и было в ее глазах что-то еще, что ему помешала прочесть усталость. Возможно, сомнение или даже страх — но что-то трезвое, расчетливое, что ему не понравилось. И это опять заставило его недоумевать, с чего бы ей вдруг понадобилось освобождать его из лап новчей. На убитом жреце под верхним одеянием была длинная белая рубаха. Действуя весьма проворно, Арика разорвала ее и перевязала Фенну самые большие раны.

— От варвара Шумаара.

— Дай сюда!

— А не то останется след, по которому тебя и слепой найдет, — объяснила она. — Ну, а теперь идем.

Армизий подал письмо. Астон покосился на Армизия:

— А кто разрешил тебе читать мои письма?

Она вывела его из склепа на свет неподвижного мрачного медного солнца. Дул сильный ветер. Пахло горячей пылью, и края мира были запорошены красным. Высоко наверху можно было разглядеть венчающий скалу храм. Это, наверное, было страшное место для заключенного. Почему новчи держали его там? Чего они от него хотели?

— Оно не было запечатано. И человек, передавший его, никаких указаний не сделал. Он сказал только — передай этот листок менгисту.

— Так и сказал — менгисту?



— Да. Так хуссарабы выговаривают слово магистр.

Астон быстро пробежал письмо глазами.

А чего от него хочет Арика? Он рад был, что вырвался на свободу. Он заковылял за Арикой по склону, усеянному высокими деревьями, которые качались на ветру. Усыпальница вырублена была внутри скалы. Ниже ее начинался город. Наверное, была еще ночь, потому что на улицах не чувствовалось никакого движения.

— Но здесь всего одна строка. И подпись. Странно. Чистейшая латынь. Ты читал его? Впрочем, о чем это я… Ты знаешь совсем другую латынь, ту, которую я приспособил для дикарей. Прости.

И опять это слово — «ночь» — пробудило чувство, будто что-то не так, и, взглянув на пылающее небо, Фенн покачал головой. На середине спуска Арика остановилась и достала из какого-то потайного места в кустах узелок.

— Я читал его, — серьезно сказал Армизий. — И всё понял.

— Да? Какой же ты понятливый! Что-то раньше этого за тобой не водилось…

— Время течёт, магистр. Безвозвратное время…

Астон удивленно посмотрел на Армизия.

— Вот, — сказала она. — Завернись в это. Капюшон накинь на голову, чтобы закрыть лицо.

Армизий кивнул.

— Я знаю. Это стихи.

Он неумело сражался со странным одеянием, большим бесформенным полотнищем, изрядно выпачканным пылью и серой золой. Арика быстро задрапировалась в такое же и помогла завернуться ему, не в силах ждать.

— Черт возьми! Долго же я спал! — Астон поскрёб абсолютно голую, лишенную растительности голову. — Пока я спал, дикий народ узнал стихи Вергилия.

— Иррепарабиле темпус, — сказал Армизий.

— Что это? — спросил он.

— Да… Иррепарабиле. Именно…

Астон снова вернулся к письму, перечитал его и уставился на Армизия.

— Траурные плащи. Людям дозволяется посещать кладбища только ночью, поэтому на нас не обратят внимания, если увидят на улице. — Она добавила с усмешкой: — Тут всегда у кого-нибудь траур.

— Ты сказал, что всё понял, если я правильно расслышал.

— Но почему именно ночью?

Армизий кивнул.

— А ты бы согласился, чтобы они ходили днем и тратили время, в которое им положено работать? Новчи людей не для забавы держат.

— Но здесь написано: чтобы победить смерть, надо победить жизнь. Хочешь бессмертия — прогони бога.

Она опять повела его вниз по склону, теперь уже почти бегом. Фенн не мог поспевать за ней. Она не раз возвращалась и торопила его, ругая и проклиная, почти в панике. То и дело они оглядывались на храм. Когда храм стал виден чуть в ином ракурсе, Фенн догадался о причине ее беспокойства. Это был огромный гонг, в несколько раз больше человеческого роста, мрачно блестевший в солнечном свете на крыше храма.

Армизий кивнул.

— И что же ты понял, хотелось бы мне знать? — с долей насмешки спросил Астон.

Они вступили в город, замедлив шаг до обычного. Кругом раскинулись кварталы бедноты. Громадные скопления хижин походили на грязное море, окружавшее остров, где высились дворец и жилища новчей. Здесь были и мусор, и отбросы, в которых без опаски возились крысы. Были здесь и кривые переулочки, и древние запахи живущих в тесноте немытых людей. Фенн презрительно фыркнул, и Арика стрельнула в него своими черными глазами из-под вымазанного золой капюшона:

— Ты прогнал бога, магистр. И победил жизнь… — вздохнул Армизий. — Прости, но если тебе больше ничего не нужно… Я устал.

— В камере воздух был чище, Фенн. Но придется подышать и этим.

Он поднялся, поклонился, и двинулся к выходу.

Больше они не разговаривали. Полуразвалившиеся саманные домики спали под пыльным ветром. Окна в домах были занавешены рваным тряпьем, или же их не было вовсе. То здесь, то там плакал ребенок или тявкала собака. Они не повстречали ни души в этом невообразимом лабиринте переулков, и если их кто-то и видел, то самого наблюдателя видно не было Лицо Арики выражало напряженное беспокойство, и Фенн знал, что она с трудом сдерживается, чтобы не припустить бегом. Тяжело вздыхая, она проклинала старую королеву.

— Подожди! — немедленно отозвался Астон. — Скажи мне еще раз, если ты всё понял, — означает ли это письмо, что я прогнал бога?

На крыше храма появились два жреца в черном — крохотные, как куклы, на таком расстоянии. Арика свернула в совсем узенький переулок — ни дать ни взять щель между саманными стенами. Здесь она рискнула шагать быстрее, безжалостно волоча за собой Фенна. Жрецы вдалеке наклонились, гигантский молот качнулся, и гулкий низкий удар гонга, возвещая день, пронесся над землей, усиленный многократным эхом.

— Означает, — ответил Армизий, задержавшись у двери.

— И кто же он, этот бог?.. Надо тебе сказать, что я искал их, этих богов, много лет. Искал в странах запада и востока, в горах и на равнинах, где текут величественные реки… Искал и находил. Но прогнать… Победить…

Справа возник низкий дверной проем с засаленной пестрой занавеской, заменяющей дверь. Арика втянула Фенна внутрь, в душный сумрак, казавшийся после дневного света глухой тьмой. Что-то крупное шевельнулось поблизости, и мужской голос прошептал:

Астон задумался было, потом спохватился:

— Так кто же он, этот бог?

— Все в порядке?

— Тот, которого ты прогнал, — уточнил Армизий.

Арика сказала:

— Да! Конечно же, — тот, которого я прогнал!..

— Его зовут Шумаар, — ответил Армизий.

— Он убил жреца. — Затем обратилась к Фенну: — Оставайся здесь.

И вышел.

Занавеска поднялась и снова упала. Фенн обернулся, ища Арику, но та исчезла, только ее траурное одеяние валялось на земляном полу. И вновь какая-то громада задвигалась рядом, очень легко для своих размеров. Между Фенном и занавеской упала мужская тень. Мужчина медленно наклонился, чтобы поднять упавший плащ, и, когда он выпрямился, Фенн разглядел его лицо в пыльном сумраке. Это было лицо новча.

Взлетела невесомая занавеска, сквозняк продул комнату насквозь и погасил две свечи.

Астон вздрогнул.

Глава 4. Воспоминания о жребии

Обвел взглядом комнату, глаза его вдруг расширились от испуга.

— Боже! Значит, я все-таки умер… — прошелестел он едва слышно. Он еще силился выговорить слова какой-то полузабытой молитвы, но губы были уже холодны и мертвы, и язык, на котором он говорил триста лет, тоже давно уже был мертв, и мертвы были его слова, как бывают мертвы высушенные лепестки Когда-то благоухавшей розы.