Макс Аллан Коллинз

Захоронение

(Образы Кэти Рейкс)

Эта книга – целиком и полностью плод фантазии автора. Имена, персонажи и места преступлений являются вымышленными, и любое совпадение с реальными событиями следует считать непреднамеренным и случайным.
Пазлы из костей

Бреннан и доктор By извлекли скелет из пластикового пакета.
Когда контейнер убрали, а останки оказались на столе, Бреннан начала поверхностный осмотр, время от времени поглядывая на доктора By, но ту вполне удовлетворяли выводы Бреннан, – это было видно по ее глазам.
– Бусс, – произнесла Бреннан, – это не подделка. Или, во всяком случае, если это и розыгрыш, то шутнику он обошелся в кругленькую сумму.
– Ты уверена?
– В одном я уверена точно – эти кости не из пластика. Это я могу сказать тебе наверняка. Они очень даже настоящие.
– Ты уже можешь делать выводы? Это Мюсетти?… Извини. Я знаю, что это невозможно…
Бреннан приподняла бровь.
– В принципе, это не невозможно.
– Да?
– Обычно мне необходим некоторый справочный материал относительно жертвы, чтобы с большей вероятностью провести идентификацию… Но в данном случае я могу сказать, что этот скелет – определенно не Стюарт Мюсетти. Или, точнее говоря, я могу с уверенностью заявить, что это не весь Стюарт Мюсетти.
– Это заметно, – согласился Бусс. – В последний раз, когда я видел этого парня, у него было гораздо больше кожи и волос и, конечно, мяса на костях.
Бреннан покачала головой.
– Ты меня не понял.
– И чего же я не понял?
– Этот скелет не принадлежит одному человеку.


Посвящается доктору Грегу Хайнсу и Мисси Джонс тем, кто собрал скелет
Автор выражает благодарность судебному следователю и соавтору Мэтью В. Клеменсу
Все, кто занимается исследованиями данного предмета, должны запомнить: кости – прекрасные свидетели. Они говорят негромко, но правдиво, и никогда ничего не забывают. Доктор Клайд Коллинз Сноу, судебный эксперт
Чем более странным и гротескным кажется происшествие, тем тщательнее оно должно быть рассмотрено, и каждая мелочь, касающаяся этого дела, если она продумана и научно обоснована, может пролить свет на то, что произошло. Слова Шерлока Холмса Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей


Пролог

1944 год

Безлунной июньской ночью лакированная красно-коричневая яхта Аль Капоне пронеслась по поверхности озера Мичиган, словно камешек, пущенный мальчишкой.

Судно было подарком от кое-кого, кто задолжал криминальному боссу услугу. Капоне, единственный раз поднявшийся на борт этой яхты, моментально заработал морскую болезнь и клятвенно пообещал, что ноги его больше там не будет.

Но время от времени – даже сейчас, спустя несколько лет после того как Снорки вышел из тюрьмы и переселился во Флориду – боссы преступной группировки и их сотоварищи по бизнесу находили яхте применение. Не настолько большая, чтобы ходить в Канаду за виски во времена сухого закона, яхта пригодилась людям Капоне для быстрых ночных вылазок на середину озера, где она встречалась с большими судами, а затем приходила обратно с мелкими партиями товара.

После отмены сухого закона на борту маленькой скоростной яхты точно так же путешествовали другие виды контрабанды, но этой ночью ни спиртного, ни наркотиков она не везла. Однако ее пассажир, Энтони Гианелли, не отказался бы сейчас от фляжки с выпивкой или даже от сигареты с марихуаной, чтобы справиться с охватившим его ознобом.

Нет, сегодняшний рейс определенно отличался от всех предыдущих.

Джонни Батаглия, стоявший за штурвалом, внимательно вглядывался в темноту. Стараясь избежать любопытных глаз, рулевой – излишняя предосторожность, с точки зрения Гианелли, – вел яхту без огней и вынужден был напрягать зрение, чтобы понять, куда они движутся.

Не самый умный и не самый остроглазый из верных банде людей, Батаглия все же имел некоторые достоинства – жесткий, как бифштекс в дешевой забегаловке, смелый, как бык, и преданный, как английский бульдог, на которого он немного походил.

Как и Гианелли, Батаглия был всего лишь исполнителем, но они оба знали, что Гианелли был мозгом этой операции, – в отличие от своего мощного подельника, Гианелли сочетал в себе потенциал организатора и дальний прицел на более серьезные и выгодные дела.

Более высокий, стройный и куда более аккуратно одетый, чем Батаглия, Гианелли еще не принадлежал к числу людей, отдающих приказы, но он держал глаза открытыми, а рот – на замке, и знал, что сегодняшнее задание стало очередной ступенькой его карьерной лестницы, ведущей к верхам Организации.

Все, что от них сегодня требовалось, – это проделать путь незамеченными.

Гианелли не очень нравилось находиться здесь, в окружении такого количества воды, и он испытывал неясную тревогу, глядя, как постепенно исчезают в темноте огни Чикаго, еле заметно мерцая на горизонте, но это была его работа, и он собирался ее выполнить.

Волнение, которое он испытывал, было обусловлено не только и не столько возможностью быть пойманным, сколько тем, что его жена совсем недавно вернулась домой с их маленьким сыном, Раймондом, и Гианелли хотел провести с семьей столько времени, сколько он сможет выкроить.

Забота о столь желанном будущем наследнике и возможном продолжателе отцовского дела сейчас сводилась только к обычному уходу за новорожденным, а это всегда было исключительно женским делом. Но Гианелли все равно чувствовал, что должен быть дома.

Преимуществом его работы был гибкий график, и слава Богу, что он не за границей, не в Европе, попавшей под сокрушительное наступление нацистов, или, что было бы еще хуже, не в Тихом океане с япошками (как Синатра), за что спасибо Господу и лопнувшей барабанной перепонке.

Вместо всего вышеперечисленного – вот он, подскакивает на водной глади, часть маленькой флотилии в совершенно особой войне, и мечтает о теплой шинели. Костюм Гианелли – дорогой, в мелкую серую полоску, – был слабой защитой от пронизывающего ветра, хлеставшего через ветровое стекло яхты.

Черт побери, и это июнь! Однако посреди всей этой воды, да еще ночью, холод стоит такой, что с тем же успехом на дворе мог бы быть март.

Батаглия зябко поводил широкими плечами – холод доставал и его. А вот сзади, на палубе, капитан полиции Эд Хилл не подавал ни малейших признаков того, что замерз. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – Хилл, мертвый уже четыре часа, был холоден сам по себе, независимо от происков погоды. Труп был завернут в брезент, – гробик под стать тем, что так распространены в Карибских банановых республиках.

Эта мысль вызвала у Гианелли легкую усмешку, – черный юмор для бандита, как и для многих солдат, стал нормой жизни.

Хилл не был обычным полицейским. Если бы не этот факт, любое место на этом озере было бы достаточно подходящим, чтобы стать его могилой.

Однако Хилл был небольшим, но значительным винтиком в деле, которое вели федералы против Пола Рикка, человека, занимавшего кресло во главе совета Организации, при помощи которой Аль Капоне, а затем и Фрэнк Нитти управляли Чикаго.

Рикка, «Официант», был осужден в прошлом году, в декабре, и в начале этого года отправился в Атланту отбывать десятилетний срок, оставив все дела на способного, но начисто лишенного воображения Тони Аккардо.

Все знали, что мистер Рикка все еще у руля, но сейчас его дела ведет «Джо Бэттерз» – «псевдоним», которого удостоил Аккардо сам Аль Капоне за то, что молодчик в свое время увлекался бейсболом (хотя и не был блестящим спортсменом).

Роль, которую сыграл Хилл в поимке Рикка, принесла копу официальную благодарность… и Тони Аккардо в качестве врага. Обычно копы были неприкосновенны, но этот совершил ошибку, присвоив деньги Организации и решив, что это сойдет ему с рук.

Этой ночью Гианелли и Батаглия решили выразить Хиллу свое неудовольствие. И сделали это у Хилла дома. Миссис Хилл в это время отсутствовала – она поехала в Милуоки проведать сестру. Если бы Гианелли не увидел собственными глазами, как женщина садилась в поезд, он никогда не решился бы на такое безумство – шлепнуть копа в его собственном доме.

Бизнес есть бизнес, но они ведь не дикари.

Ни женщин, ни детей – таково было их правило. Обычно еще и «ни копов, ни репортеров», – по крайней мере, пока те не выпросят. Если у тебя нет правил, ты всего лишь ничтожество, мало чем отличающееся от животного.

Гианелли посмотрел на большой сверток, видневшийся на корме яхты. Он ничего – ничего – не чувствовал по отношению к трупу на палубе: ни злости, ни ненависти, ни удовольствия, ни даже безразличия. Хилл перешел им дорогу и заплатил за это – и теперь на палубе валялся конечный результат одной из их «операций». Ничего больше.

Никто, имевший дело с Организацией, не хотел, чтобы Хилл однажды снова всплыл; а если они выбросят его труп вблизи от берега, оставалась вероятность того, что ублюдка со значком вынесет на берег волнами. Поэтому относительно Хилла у них были другие планы.

– Это, должно быть, Американская сталь, – подал голос Батаглия, стараясь перекричать ветер и шум мотора, и Гианелли заметил слабый свет.

Справа по борту, подумал он. Или это все-таки порт? Гианелли был почти уверен, что тот покажется с правой стороны.

– Да, – согласился Гианелли, чувствуя себя последним идиотом из-за того, что вынужден кричать через плечо, даже несмотря на то что на борту их было только двое… не считая дохлого копа. Который уж точно, черт бы его побрал, не станет прислушиваться.

Диккенс Чарльз

Прогулка на пароходѣ

Огни казались далекими. Их местонахождение выдавало только то, что они были чуть больше, чем несколько звезд, мерцавших на небе.

– Направляемся туда, – сказал Гианелли.

Мистеръ Перси Ноаксъ принадлежалъ къ числу молодыхъ людей, посвятившихъ себя изученію законовъ, и занималъ небольшую квартиру въ четвертомъ этажѣ одного изъ тѣхъ домовъ Грэйсъ-Инскаго сквера, изъ оконъ которыхъ представляется обширный видъ садиковъ и полисадниковъ съ неизбѣжными ихъ принадлежностями, а именно: разряженными нянюшками и особаго устройства лондонскими ребятишками, у которыхъ ноги имѣютъ близкое сходство съ грамматическимъ знакомъ препинанія «скобки». Мистеръ Перси Ноаксъ былъ что называется «до-нельзя славный малый». Онъ имѣлъ обширный кругъ знакомства и рѣдко обѣдалъ за собственный свой счетъ. Онъ какъ-то особенно хорошо умѣлъ разговориться о политикѣ съ почтенными папа, — польстить тщеславію довѣрчивыхъ мама, — быть до крайности любезнымъ съ ихъ дочерьми, раздѣлять увеселенія съ сыновьями и рѣзвиться какъ ребенокъ съ юной отраслью знакомаго семейства. Онъ былъ образцомъ совершенства и услужливости, и во всякое время готовъ «быть полезнымъ для всѣхъ». Если какая нибудь старая лэди, сынокъ которой находился въ Индіи, давала великолѣпный балъ, мистеръ Перси Ноаксъ являлся въ немъ церемоніймейстеромъ; если какая нибудь молоденькая лэди выходила тайкомъ замужъ, мистеръ Перси Ноакс доставлялъ ей случай къ побѣгу; если юная супруга дарила своего муженька круглолицымъ купидончикомъ, мистеръ Перси Ноаксъ бывалъ при этомъ случаѣ или самъ воспріемникомъ, или заступалъ мѣсто другого лица; если кто нибудь умиралъ въ коротко знакомомъ семействѣ, мистера Перси Ноакса непремѣнно можно было видѣть во второй траурной каретѣ, съ платкомъ у глазъ его и рыданіями, продолжительность которыхъ, употребляя собственное его выраженіе, «составляла не болѣе коротенькаго мгновенія ока».

Батаглия кивнул.

Конечно, послѣ этого весьма легко вообразить, что всѣ эти развлеченія какъ будто нарочно мѣшали занятіямъ мистера Перси Ноакса, неизбѣжнымъ съ его призваніемъ. Мистеръ Перси Ноаксъ совершенно былъ убѣжденъ въ этомъ обстоятельствѣ, и потому, послѣ здраваго размышленія, рѣшился вовсе не заниматься, — рѣшимость дѣло весьма похвальное, зато онъ и предался ей достохвальнымъ образомъ. Кабинетъ его представлялъ странный хаосъ бальныхъ перчатокъ, перчатокъ для кулачнаго боя, каррикатуръ, альбомовъ, пригласительныхъ карточекъ, рапиръ, палокъ для игры въ криккеть, рисунковъ на папкѣ, крахмала, вишневаго клею и пятидесяти другихъ необычайныхъ предметовъ, столпившихся въ одной грудѣ въ самомъ странномъ смѣшеніи. Онъ всегда дѣлалъ что нибудь для кого нибудь, или придумывалъ для цѣлаго общества планъ провести пріятно время, что составляло его главное forte. Разговорный языкъ его отличался удивительной быстротой, движенія — необыкновенной ловкостью и развязностію, и кромѣ того ему было двадцать-восемь лѣтъ.

Еще десять минут, и они пройдут мимо гигантского сталелитейного завода и достигнут заброшенных песчаных дюн на берегу Индианы.

— Чудная мысль, превосходная идея, клянусь жизнью, говорилъ самъ съ собою мистеръ Перси Ноаксъ, за чашкой утренняго кофе, вспомнивъ намекъ, сдѣланный наканунѣ одной дамой, въ семействѣ которой онъ провелъ пріятный вечеръ. — Знаменитая идея!… Мистриссъ Стоббсъ! вскричалъ Ноаксъ, возвысивъ голосъ.

— Что прикажете, сэръ? отвѣчала грязная старуха съ пылающимъ лицомъ, высунувшись изъ спальни, съ корзинкой сору и золы. — Это была прачка. — Вы, кажется, изволили кликать меня, сэръ?

Аккардо сказал свое слово, и их должна встретить машина. Они наконец-то избавятся от Хилла и к утру вернутся домой. Во всяком случае, план был именно таков.

— Да, да, мистриссъ Стоббсъ! я сейчасъ ухожу, если тотъ портной зайдетъ еще разъ, то пожалуста скажите ему… скажите ему, что я уѣхалъ за городъ и буду не ранѣе какъ черезъ двѣ недѣли; а если придетъ лодочникъ, то скажите ему, что я потерялъ его адресъ, а то давно бы прислалъ ему незначительный долгъ мой: пусть онъ напишетъ здѣсь другой адресъ; а если зайдетъ мистеръ Гарди… вѣдь вы знаете мистера Гарди?…

— Забавный такой джентльменъ, что ли, сэръ?



— Ну, да! забавный джентльменъ….. Если зайдетъ мистеръ Гарди, то скажите ему, что я отправился къ мистриссъ Тонтонъ, поговорить насчетъ морской прогулки.

— Слушаю, сэръ!

Американский сталелитейный завод, работавший по три смены в день, выпускал листы металла, которым потом суждено было стать танками, огнеметами, кораблями и одному Богу известно чем еще из военных причиндалов. Яхта подошла к заводу. Грохот разбивающихся о берег волн заглушал все звуки, даже шум мотора.

— А если зайдетъ еще что нибудь и скажетъ, что онъ пришелъ переговоритъ насчетъ парохода, то пожалуста, мистриссъ Стоббсъ, скажите ему, чтобы онъ явился сюда сегодня ровно въ пять часовъ.

Батаглия повернул лодку в сторону завода, и рев мотора сменился недовольным ворчанием.

— Очень хорошо, сэръ!

Мистеръ Перси провелъ щеткой по шляпѣ своей, стряхнулъ шолковымъ платкомъ крошки съ своихъ «невыразимыхъ», и отправился въ жилище мистриссъ Тонтонъ на улицѣ Грэнто-Мальбругъ, гдѣ она и дочери ея занимали верхній этажъ дома. Мистриссъ Тонтонъ была пятидесятилѣтняя вдовушка, съ формами великанши и душою ребенка. Гоняться за удовольствіями и употреблять разныя средства для того, чтобы убить время, по видимому, было главною и единственною цѣлью ея существованія. Она до безумія любила двухъ дочерей своихъ, которыя въ свою очередь. также были вѣтрены, какъ и ихъ мама.

– Что-нибудь видишь? – спросил Батаглия.

Прибытіе мистера Перси Ноакса вызвало общее восклицаніе, въ которомъ отражалось полное удовольствіе. Послѣ обыкновенныхъ привѣтствій, мистеръ Перси Ноаксъ опустился въ кресло, подлѣ дамскаго рабочаго столика, съ той непринужденностью, которая отличаетъ въ гостѣ домашняго друга. Мистриссъ Тонтовъ дѣятельно занималась наколкою огромныхъ бантовъ на тѣ части моднаго чепчика, гдѣ только представлялась возможность пришпилить ихъ; миссъ Эмли Тонтонъ сидѣла у окна и разматывала шолкъ, а миссъ Софія разъигрывала на фортепьяно новый романсъ, — произведеніе молодого виртуоза, или какого-то другого въ равной степени интерескаго аматёра.

— Ахъ, какъ вы добры! сказала мистриссъ Тонтонъ, обращаясь къ прекрасному Перси. — Вы неоспоримо добрая душа! Я увѣрена, что вы пришли условиться насчетъ морской прогулки.

Гианелли медленно осмотрел береговую линию – вокруг было так темно, что примерно с тем же результатом он мог заглянуть в оружейное дуло.

— Кажется, что такъ, отвѣчалъ мистеръ Ноаксъ, съ торжественнымъ видомъ. — Не угодно ли пожаловать сюда, дѣвицы? я разскажу, какъ все будетъ устроено.

Миссъ Энда и миссъ Софія приблизились къ столу съ той балетной поступью, которая для нѣкоторыхъ молоденькихъ лэди кажется очаровательною, и въ которой замѣтно обнаруживается что-то среднее между прыжкомъ и легкимъ галопомъ.

– Вообще ни черта не вижу! – констатировал он.

— Мнѣ кажется, продолжалъ мистеръ Перси Ноаксъ: — чтобъ устроить всѣ распоряженія на предстоящую прогулку, непремѣнно нужно составить комитетъ изъ десяти членовъ. На этихъ членахъ будетъ лежать обязанность совокупно уплатить всѣ издержки, неизбѣжныя съ нашимъ предпріятіемъ.

— Ахъ, какъ это превосходно! воскликнула мистриссъ Тонтонъ, которая болѣе всего одобряла эту часть распоряженій.

Где эта чертова машина, и где тот сукин сын, который вроде как обязан их встречать? Интересно, это просто надувательство или все-таки подстава?

— Потомъ мой планъ таковъ, что каждый изъ этихъ десяти членовъ будетъ имѣть полное право пригласить съ своей стороны пять персонъ. Комитетъ для устройства всѣхъ распоряженій соберется на моей квартирѣ, и тогда можно будетъ узнать, кто именно будутъ приглашенныя особы; каждый членъ комитета будетъ имѣть право положить черный шаръ противъ того, кого станутъ предлагать, и одинъ черный шаръ исключаетъ ту особу. Знаете, это служитъ намъ въ нѣкоторомъ родѣ ручательствомъ за пріятность нашего общества.

— Какой вы удивительный распорядитель! снова воскликнула мистриссъ Тонтонъ.

— Очаровательно! сказала миленькая Эмли.

Гианелли напряг зрение, стараясь на фоне общей черноты выделить силуэт, который мог бы быть искомой машиной. Но все, что он смог увидеть, были подъемы и спуски песчаных дюн. В этом месте не было случайных построек и случайных прохожих – из-за чего они и выбрали это место. Вот только сейчас здесь просто должен быть кое-кто… их чертов связной!

— Я отъ васъ не ожидала этого! воскликнула Софія.

– Где его черти носят? – удивился Батаглия.

— Мнѣ кажется, это будетъ хорошо, отвѣчалъ мистеръ Перси Ноаксъ, находясь теперь совершенно въ своей сферѣ. — Мнѣ кажется, что будетъ хорошо. Теперь я долженъ сказать вамъ, что мы отправимся отсюда къ Нору, а оттуда обратно сюда; передъ отправленіемъ, въ каютѣ будетъ закрытъ превосходный обѣдъ изъ холодныхъ блюдъ, такъ что все можно приготовить заранѣе, безъ всякаго замѣшательства; на палубѣ, въ маленькихъ пристройкахъ, уставленныхъ цвѣтами…. не знаю, какъ они называются, но знаю, что имѣютъ сходство съ маленькими полисадниками, въ которыхъ съ удовольствіемъ иногда пьемъ чай…. въ этихъ цвѣтникахъ будетъ накрытъ завтракъ. Пароходъ мы наймемъ исключительно только для нашего общества; у насъ будетъ музыка; палубу натрутъ меломъ, а это представитъ намъ возможность танцовать кадрили цѣлый день; кромѣ того, я долженъ сказать, что тотъ, кто одаренъ музыкальными талантами, вѣроятно, не замедлитъ показать себя пріятнымъ и полезнымъ, — и наконецъ…. наконецъ…. короче сказать, я заранѣе и вполнѣ убѣжденъ, что мы проведемъ этотъ день чудеснымъ образомъ.

Яхта шла вдоль берега, мотор работал на холостом ходу, справа от них – песок. Гианелли слышал только шум прибоя, накатывавшего на песчаный берег, по мере того как течение сносило яхту немного вперед и вправо.

Открытіе этихъ распоряженій было принято съ величайшимъ энтузіазмомъ. Мистриссъ Тонтонъ, Эмли и Софія громогласно выряжали свои похвалы.

— Теперь скажите мнѣ, Перси, сказала мистрисъ Тонтонъ: — кто же будутъ десять джентльменовъ?

Справа по борту – напомнил себе Гианелли.

— О! я знаю очень многихъ, которые съ восторгомъ примутъ мой планъ! отвѣчалъ мистеръ Перси Ноаксъ: — безъ сомнѣнія, у насъ будетъ….

— Мистеръ Гарди, прервалъ слуга, возвѣстивши приходъ посѣтителя.

Вдруг впереди, чуть выше линии берега, он увидел вспышку света… тут же погасшую.

Миссъ Софія и миссъ Эмли въ одинъ моментъ приняли самыя непринужденныя позы, какія только можно было примѣнить къ столь нежданному извѣстію.

— Какъ здоровье ваше? сказалъ толстый джентльменъ, остановясь въ дверяхъ, въ положеніи неуклюжаго арлекина.

Он действительно это видел или ему просто показалось?

Это-то и былъ мистеръ Гарди, котораго, по словамъ мистриссъ Стоббсъ, мы называли выше «забавнымъ джентльменомъ». Онъ былъ записной шутникъ, до безпредѣльности популяренъ между замужними дамами и общій фаворитъ молодыхъ людей. Мистеръ Гарди всегда участвовалъ въ увеселительныхъ прогулкахъ и приходилъ въ восторгъ, если удавалось ему при подобныхъ случаяхъ поймать кого нибудь въ свою западню; онъ умѣлъ пѣть водевильные куплеты, подражать извощикамъ, подсвистывать подъ птичій голосъ, играть аріи на своемъ подбородкѣ и давать концерты на жидовской арфѣ. Пилъ онъ и ѣлъ весьма неумѣренно и былъ задушевный другъ мистера Перси Ноакса. Лицо его было постоянно красное; голосъ немного сиплый, а смѣхъ — громкій до ужаса.

– Ты заметил? – спросил Гианелли у своего напарника.

— Какъ здоровье ваше? говорилъ этотъ почтенный джентльменъ, заливаясь смѣхомъ, какъ будто утренній визитъ составлялъ превосходнѣйшую шутку въ мірѣ, и сжимая дамскія ручки съ такой силой, какъ будто ручки эти были помповыя рукоятки.

— Только васъ и недоставало для меня, сказалъ мистеръ Перси Ноаксъ и вмѣстѣ съ тѣмъ приступилъ въ изъясненію причины этого недостатка.

– Что заметил? – отозвался Батаглия, обернувшийся к корме.

— Ха, ха, ха! проревѣлъ Гарди, выслушавъ объясненіе и получивъ подробный отчетъ предполагаемой прогулки. — О, какъ это безподобно! какъ превосходно! Какой чудный день это будетъ! Сколько удовольствій! Но скажите же поскорѣй, когда вы думаете приступить къ исполненію вашего плана?

— Не угодно ли, хоть сію минуту: что можетъ быть удобнѣе настоящаго времени!

— Восхитительно! очаровательно! вскричали дамы. — Начните, пожалуста, начните!

Возможно, все-таки показалось…

Передъ мистеромъ Перси Ноаксомъ явились письменные матеріялы, и послѣ продолжительнаго совѣщанія между нимъ и мистеромъ Гарди, какъ будто отъ этого зависѣла судьба цѣлыхъ народовъ, были написаны имена различныхъ членовъ комитета. Сдѣлавъ условіе, что въ среду вечеромъ къ осьми часамъ въ комнатахъ мистера Перси Ноакса соберется митингъ, посѣтители простились съ дамами.

Гианелли нашел глазами то место, где он увидел вспышку, напряженно уставился в темноту и принялся ждать. Он ждал. И ждал… И ждал…

Наступилъ вечеръ назначеннаго дня; пробило восемь часовъ, и восемь членовъ комитета пунктуально явились въ присутствіе. Мистеръ Логгинсъ, прокуроръ Босвельскаго аула, прислалъ извиненіе, а мистеръ Самуель Бриггсъ, также прокуроръ, Форнивальскаго суда, прислалъ своего брата, къ величайшему удовольствію сего послѣдняго и къ величайшей досадѣ мистера Перси Ноакса. Между Бригсами и Тонтонами существовала неукротимая ненависть, для объясненія которой на этотъ случай не находится примѣра. Вражда между Монтеки и Капулетти была ничто въ сравненіи ей враждой, существовавшей между этими двумя знаменитыми домами. Мистриссъ Бригсъ была вдова, съ тремя дочерьми и двумя сыновьями, изъ которыхъ мистеръ Самуель, старшій, былъ стряпчій, а мистеръ Александеръ, младшій, постоялъ, на опредѣленныхъ условіяхъ, старшемъ братѣ. Жительство они имѣли на углу Портландской и Оксфордской улицъ и совершали движеніе свое по одной и той же орбитѣ съ Тонтонами: отсюда-то и происходитъ ихъ взаимная вражда. Если миссъ Бриггсъ являлась въ нарядныхъ шляпкахъ, миссъ Тонтонъ затемняли ихъ шляпками болѣе нарядными. Если на чепчикѣ мистриссъ Бриггсъ оказывались ленты радужнаго цвѣта, мистриссъ Тонтонъ не замедлила надѣвать на голову токъ со всѣ-возможными цвѣтами калейдоскопа. Если миссъ Софіи Тонтонъ выучивала новый романсъ, то двѣ миссъ Бриггсъ выступали уже съ новымъ дуэтомъ. Разъ какъ-то случилось Тонтонамъ, съ помощью арфы, восторжествовать надъ своимъ врагомъ, но Бриггсы выдвинули въ поле три гитары — и побѣда осталась за ними. Короче сказать, соперничеству между ними не было конца.

Тамъ какъ мистеръ Самуель Браггсъ былъ настоящая машина, и какъ кромѣ того извѣстно было, что первоначальную мысль для этой прогулки подала мистриссъ Тонтонъ, то женская отрасль фамиліи Бриггсовъ устроила, чтобы при выборѣ присутствовалъ не мистеръ Самуель, но мистеръ Александеръ; а такъ какъ упомянутый мистеръ Александеръ справедливо прославился упорствомъ (свойственнымъ прокурору банкротскаго суда), то, безъ всякаго сомнѣнія, его не нужно было учить много. Онъ поставилъ себѣ въ непремѣнную обязанность и въ особенное удовольствіе быть непріятнымъ до крайности и сверхъ всего, во что бы то ни стало, положить при выборѣ Тонтоновъ черный шаръ.

И… вот она!

Вечернее засѣданіе было открыто мистеромъ Перси Ноаксомъ. Представивъ, довольно удачно, присутствующимъ джентльменамъ необходимость выпить во легонькому грогу, онъ вкратцѣ изъяснилъ главныя причины ихъ собранія и заключилъ замѣчаніемъ, что первый приступъ долженъ состоять въ выборѣ президента, которому должно быть ввѣрено личное управленіе всѣмъ, что только касалось до распоряженій. Одинъ изъ джентльменовъ, блѣдный молодой человѣкъ, въ зеленомъ галстукѣ и очкахъ того же цвѣта, членъ достопочтенной общины Внутренняго Тэмпля, тотчасъ же поднялся, съ тою цѣлью, чтобъ предложить на мѣсто президента мистера Перса Ноакса. Онъ зналъ его даннымъ-давно и готовъ ручаться честью, что почтеннѣе, превосходнѣе и чистосердечнѣе его не существовало еще въ цѣломъ мірѣ ни единаго человѣка (всеобщее вниманіе и возгласы: гиръ! гиръ!) [1]. Молодой человѣкъ, какъ видно было по всему, былъ твердъ въ ораторскомъ искусствѣ; воспользовавшись этимъ случаемъ, онъ вошолъ въ разсмотрѣніе состоянія англійскихъ каноновъ, со временъ Вильгельма Завоевателя до нашихъ временъ; обратилъ вниманіе слушателей на законы древнихъ друидовъ, коснулся слегка правилъ, постановленныхъ аѳинскими законодателями, и въ заключеніе съ жаромъ произнесъ похвалу пикникамъ и тому подобнымъ увеселеніямъ.

Маленькая светлая точка приблизительно в пятидесяти ярдах выше по берегу – фонарик, кто бы сомневался.

Мистеръ Александеръ Бриггсъ не замедлилъ выразить несогласіе на это предложеніе. прѵ всемъ своемъ искреннемъ почтеніи къ мистеру Перси Ноаксу, какъ частному лицу, онъ полагалъ, что не должно было бы препоручать ему, мистеру Перси Ноаксу, такую огромную власть (всеобщее неудовольствіе). Мистеръ Бриггсъ полагалъ, что въ предназначаемомъ достоинствѣ мистеръ Перои Ноаксъ не будетъ дѣйствовать съ надлежащею справедливостью, безпристрастіемъ и благородствомъ; при этомъ онъ просилъ, чтобы слова его не принимались въ дурную сторону, потому что они сказаны были безъ всякаго намѣренія оскорбить особу мистера Перси Ноакса. Мистеръ Гарди защищалъ своего достойнаго друга голосовъ, сдѣлавшимся отъ душевнаго волненія и грога не совсѣмъ-то внятнымъ. Наконецъ, для скорѣйшаго окончанія дѣла, предложено было сдѣлать выборъ по большинству голосовъ: оказалось, что одинъ только голосъ изъявилъ несогласіе, а потому мистеръ Перси Ноаксъ провозглашенъ былъ избраннымъ, вслѣдствіе чего онъ и занялъ президентскій стулъ.

– Вижу! – сказал Батаглия, беря курс на мерцающий огонек.

Дѣйствіе митинга продолжалось теперь съ величайшей быстротой. Президентъ объявилъ, по составленной имъ смѣтѣ, приблизительныя издержки на поѣздку, и каждый изъ присутствующихъ подписался на уплату своей доли. Потомъ слѣдовало разрѣшить вопросъ: должно ли нанять на этотъ случай пароходъ «Эндиворъ»? И снова мистеръ Александеръ Бриггсъ представилъ изъ себя оппозиціонную сторону: вмѣсто слова «Эндиворъ», онъ предложилъ написать «Фляй»; но предложеніе его было отвергнуто. Наконецъ началась самая важная церемонія, а именно: балотировка предлагаемыхъ членовъ общества. Для этой цѣди въ темномъ углу комнаты на столѣ поставили чайницу и каждому изъ присутствующихъ вручили по двѣ шахматныя пѣшки; одну черную, а другую бѣлую.

Вслѣдъ за тѣмъ президентъ съ величайшей торжественностію прочиталъ слѣдующій списокъ гостей, которыхъ предложилъ къ избранію: «мистриссъ Тонтонъ и ея двѣ дочери, мистеръ Визаль и мистеръ Симсонъ». Съ почтеніемъ приступили къ балотировкѣ, и оказалось, что мистриссъ Тонтонъ и ея двѣ дочери получили черныя пѣшки. Мистеръ Перси Ноаксъ и мистеръ Гардм обмѣнялись взглядами.

Когда они приблизились к берегу, Гианелли понял, что ожидавший их мужчина стоит на небольшом волноломе. Батаглия выключил мотор, чтобы они могли подойти вплотную к деревянной конструкции, и мужчина выключил фонарик.

— Приготовленъ ли вашъ списокъ, мистеръ Бриггсъ? спросилъ президентъ съ соблюденіемъ величайшаго достоинства.

— Къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ Александеръ, передавая списокъ съ слѣдующими именами: — мистриссъ Бриггсъ и ея три дочери и мистеръ Самуель Бриггсъ.

Батаглия бросил встречавшему веревку, и тот подтянул их к доку, привязав веревку к швартовочной тумбе.

Прежняя церемонія повторилась еще разъ, и — о, чудо! — на долю мистриссъ Бриггсъ съ ея дочерью выпали также черныя вѣшки. На лицѣ мистера Александера Бриггса отразилась безсмысленность, а остальное общество выражало крайнее изумленіе при этомъ непостижимомъ обстоятельствѣ.

Балотировка продолжалась; но одно маленькое обстоятельство, котораго мистеръ Перси Ноаксъ не предвидѣлъ при самомъ началѣ, помѣшало системѣ разработываться такъ, какъ онъ воображалъ: черныя пѣшки выпадали почти каждому. Мистеръ Александеръ Бриггсъ, побуждаемый чувствомъ возмездія, употреблялъ при каждомъ случаѣ дарованную ему власть исключать изъ общества предлагаемыхъ гостей, и результатъ былъ такого рода, что послѣ трехъ-часовой безпрерывной балотировки только три джентльмена удостоились избранія. Что прикажете дѣлать въ такомъ затрудненіи? оставалось два средства: или предоставить весь планъ совершенному разрушенію, или окончить дѣло полюбовнымъ образомъ. Послѣднему средству всего скорѣе можно было отдать преимущество, и потому мистеръ Перси Ноаксъ предложилъ прекратить балотировку, но чтобы каждый джентльменъ объявилъ попросту, безъ затѣй, кого онъ намѣренъ привести съ собой. Предложеніе было принято съ радостью. Тонтоны и Бриггсы получили право участвовать въ прогулкѣ, - и общество сформировалось.

Пока Батаглия и здешний «приемщик» вытаскивали сверток с яхты на причал, Гианелли изучал берег, по-прежнему не находя ни малейших признаков обещанной машины. Или в этом виновата безлунная ночь?

Слѣдующая среда назначена была для торжественнаго дня, и рѣшено было единодушно, что каждый членъ комитета будетъ носить на лѣвой рукѣ бантъ изъ голубыхъ флорансовыхъ лентъ. Изъ объявленія мистера Перси Ноакса оказывалось, что пароходъ, предназначенный для поѣздки, принадлежалъ Общей Пароходной Компаніи и стоялъ у пристани подлѣ таможни, и такъ какъ мистеръ Перси предложилъ, чтобы обѣдъ и вина были доставлены лучшимъ оффиціянтомъ, то, cъ общаго согласія, рѣшили, что онъ, мистеръ Перси Ноаксъ, явится на пароходѣ къ семи часамъ утра назначеннаго дня, для наблюденія за распоряженіемъ, а остальные члены комитета съ избраннымъ обществомъ прибудутъ къ девяти часамъ. Грогъ повторился еще разъ; присутствующіе молодые люди произнесли нѣсколько праздничныхъ спичей; президентъ получилъ искреннюю благодарность, — и митингъ разошелся.

Во все это время стояла прекрасная погода, которая и продолжалась. Прошло воскресенье, и Перси Ноаксъ сдѣлался необыкновенно дѣятеленъ и суетливъ, и находился въ безпрерывномъ движеніи около пароходной пристани, къ крайнему изумленію писцовъ и къ величайшей выгодѣ голборнскихъ извощиковъ. Наступилъ вторникъ, и безпокойству мистера Перси Ноакса не было пpeдѣла: каждую минуту онъ подбѣгалъ къ окну посмотрѣть, не набѣгаютъ ли облачки на лазурное небо; а мистеръ Гарди привелъ въ изумленіе цѣлый кварталъ, заучивая, въ комнатахъ президента, новые куплеты, приличные предстоящему торжественному случаю.

– Где твои колеса? – прошептал он. Учитывая характер их деятельности, шепот, больше чем какой-либо иной тон, давал шанс на то, что его услышат.

Въ эту ночь тревоженъ былъ сонъ мистера Перси Ноакса: ему безпрестанно грезились смутныя видѣнія то отходящихъ отъ пристани пароходовъ, то гигантскихъ часовъ со стрѣлкой, указывающей на четверть десятаго, то безобразное лицо мистера Александера Бриггса, выглядывающаго черезъ бортъ парохода и оскалившаго зубы, какъ будто въ насмѣшку надъ его безплодными усиліями вскарабкаться на падубу. Наконецъ, мистеръ Перси Ноаксъ сдѣлалъ послѣднее усиліе — и проснулся. Яркое солнце весело озаряло его спальню, и мистеръ Перси Ноаксъ въ тотъ же моментъ схватился за часы, въ страшномъ ожиданіи увидѣть, что зловѣщія грёзы его осуществились.

Было только пять часовъ: Перси расчиталъ время, положивъ полчаса на туалетъ; а такъ какъ утро было прекрасное и отливъ былъ въ полномъ своемъ дѣйствіи, то мистеръ Ноаксъ рѣшился свободно прогуляться до переулка Страндъ и оттуда отправиться на лодкѣ къ пароходу.

– Ближе к дороге, – ответил их проводник.

Онъ одѣлся; торопливо представилъ извинительную причину, что не будетъ завтракать, и вышель изъ квартиры. Улицы имѣли такой опустѣлый видъ, какъ будто толпы народа въ послѣдній разъ наполняли изъ наканунѣ. Только изрѣдка показывались въ нѣкоторыхъ мѣстахъ подмастерья, выбѣжавшіе на улицу съ заспанными глазами, чтобъ открыть ставни, изрѣдка встрѣчались блюстители порядка, или молочницы, медленно пробирающіяся по улицѣ. Слуги не начинали еще ни чистить дверей, и разводить огней, — однимъ словомъ, Лондонъ представлялъ изъ себя картину совершеннаго опустошенія.

Гианелли вытащил из кармана пиджака маленький фонарик и осветил им лицо мужчины.

На углу одного переулка разставленъ былъ «уличный завтракъ». Кофе кипѣлъ на жаровнѣ и большіе ломти хлѣба съ масломъ лежали въ грудѣ одинъ на другомъ, какъ доски на лѣсномъ дворѣ. Общество располагалось на скамейкѣ, приставленной, ради комфорта и безопасности, къ сосѣдней стѣнѣ. Два молодыхъ человѣка угощали трехъ «лэди» и ирландскаго полевщика; ихъ необузданный хохотъ и растрепанная одежда обнаруживали, что предъидущій вечеръ проведенъ былъ въ шумномъ разгулѣ. Маленькій уличный метельщикъ стоялъ въ недальномъ разстояніи и съ завистью смотрѣлъ на соблазнительныя явства; а съ противоположной стороны улицы всю эту группу внимательно осматривалъ полицейскій стражъ. Томные взгляды, блѣдныя лица, пестрые наряды жалкихъ женщинъ также странно не согласовались съ яркимъ, разливающимъ радость солнечнымъ свѣтомъ, какъ и ихъ принужденная веселость съ буйнымъ хохотомъ двухъ молодыхъ людей, которые, для разнообразія своихъ удовольствій, изрѣдка подтрунивали надъ содержательницей этой подвижной кофейной.

Мужчины?

Мастеръ Перси Ноаксъ быстро миновалъ это мѣсто, повернувъ въ переулокъ Страндъ, и когда открылась передъ нимъ сверкающая блескомъ поверхность Темзы, ему казалось, что онъ никогда еще въ жизни не чувствовалъ въ своей душѣ столько счастія и не находилъ въ особѣ своей столько значительности.

«Да этот паренек совсем еще сопляк, не больше восемнадцати!» – подумал Гианелли. Короткие черные волосы, большие карие глаза и подбородок, взглянув на который сразу же можно было сказать, что с бритвой он еще незнаком.

— Не прикажете ли шлюпку, сэръ? вскричалъ одинъ изъ трехъ перевощиковъ, обмывавшихъ каждый свою шлюпку, при чемъ каждый изъ нихъ насвистывалъ свою особенную пѣсню. — Прикажете, что ли?

— Нѣтъ, отвѣчалъ мистеръ Перси Ноаксъ, довольно отрывисто: ему показалось, что вопросъ былъ сдѣлавъ вовсе несоотвѣтственно его достоинству.

– Ближе к дороге? – переспросил Гианелли приглушенным голосом, так как помнил, что ночью звуки разносятся особенно далеко.

— Можетъ быть, вамъ угодно не шлюпку, а цѣлое судно? спросилъ другой лодочникъ, къ безпредѣльному восторгу своихъ товарищей.

Мистеръ Перси Ноаксъ отвѣчалъ на это взглядомъ, въ которомъ выражалось величайшее негодованіе.

– Да. – Паренек был немногословен и просто констатировал факты.

— Не хотите ли, сэръ, чтобы я отвезъ васъ къ пароходу? спросилъ старый перевощикъ весьма вѣжливо. На немъ надѣто было красное полинялое платье, цвѣтъ котораго похожъ былъ на оберточный ластикъ «Путеуказателя къ присутственнымъ мѣстамъ.»

— Пожалуй, но только поскорѣй. — На пароходъ «Эндиворъ», подлѣ самой Таможни.

– А какого черта она там? – спросил Батаглия, и в его голосе послышалось раздражение.

— Эндиворъ?! вскричалъ лодочникъ, который за минуту произвелъ всеобщій хохотъ. — Да я своими глазами видѣлъ, какъ полчаса тому назадъ Эндиворъ прошелъ мимо насъ вверхъ по Темзѣ.

— Я тоже видѣлъ, сказалъ другой: — и, право, хотѣлось бы еще разъ взглянуть на него — прелесть что за видъ! Полнехонекъ джентльменовъ и прекрасныхъ лэди.

Паренек издал протяжный вздох, когда они положили свою ношу на причал.

Мистеръ Перси Ноаксъ принудилъ себя пропускать мимо ушей эти доводы и вошелъ въ шлюпку, которую старикъ, послѣ нѣсколькихъ пріемовъ отталкиванія, притягиванія и переталкиванія, подплылъ наконецъ къ самымъ ступенькамъ пристани. — «Отваливай!» вскричалъ мистеръ Перси Ноаксъ, и шлюпка быстро понеслась по Темзѣ. Мистеръ Перси Ноаксъ преважно развалился на только что обмытой скамейкѣ, между тѣмъ какъ лодочники предлагали съ пристани пари на какую угодно сумму, что ему никогда не доѣхать да Таможни.

— Вотъ и Эндиворъ! сказалъ восхищенный Перси, приставая къ пароходу.

— Держитесь крѣпче! вскричалъ черезъ бортъ буфетчикъ, и мистеръ Перси Ноаксъ въ секунду очутился на палубѣ.

– Либо мы тащим эту дрянь к дороге, – сказал он, и его взрослый баритон совершенно не соответствовал детскому лицу, – и там грузим в машину, либо я веду машину сюда, чтобы нам было удобнее ворочать труп… а потом объясняю копам, почему машина увязла в песке, а мы влипли в кое-что похуже.

— Надѣюсь, сэръ, что вы найдете все по вашему желанію. Не правда ли, что пароходъ сегодня кажется какъ-то особенно хорошъ?

— Отлично хорошъ! превосходенъ! отвѣчалъ распорядитель, въ порывѣ душевнаго восторга, который невозможно описать.

Батаглия казался недовольным, но Гианелли согласился с парнем.

Палуба была вымыта, скамейки по бортамъ вытерты; для музыкантовъ устроено отдѣльное мѣсто; очищено мѣсто для танцевъ; въ одномъ углу навалена была цѣлая груда табуретокъ, и надъ палубой растянутъ тентъ. Мистеръ Перси Ноаксъ съ шумомъ спустился внизъ; повара и жена буфетчика накрывали тамъ обѣдъ на двухъ столахъ, во всю длину каюты; послѣ того мистеру Перси Ноаксу оставалось снять съ себя сюртукъ и безпрестанно бѣгать взадъ и впередъ по пароходу, ничего не дѣлая, но въ полномъ убѣжденіи, что этимъ помогаетъ всѣмъ. Жена буфетчика хохотала до слезъ, а мистеру Перса Ноаксу было не до смѣху: онъ едва переводилъ духъ отъ усиленныхъ своихъ движеній. И вотъ у пристани Лондонскаго моста зазвонилъ пароходный колоколъ: Маргэтскій пароходъ совершенно готовъ, Гревзандскій пароходъ также готовъ; народъ шумитъ; носильщики быстро спускаются со ступенекъ пристани съ ношею, которая раздавила бы всякаго другого человѣка, но только не носильщика; на пароходы положены сходни, съ прибитыми къ нимъ четырехъ-угольными дощечками; пасажиры бѣгутъ по нимъ, торопятся, толкаютъ другъ друга, обгоняютъ, — точь-въ-точь какъ стадо овецъ, которыхъ загоняютъ въ птичникъ…. Но вотъ звонъ колокола прекращается, сходни отнимаютъ прочь, и пароходы трогаются съ мѣста…. Сцена была одно изъ самыхъ очаровательныхъ сценъ шума и суеты, какую только воображеніе человѣка можетъ представить себѣ.

– Голова у тебя неплохо работает. Как тебя зовут?

Время летѣло быстро; наступила половина девятаго; повара уѣхали на беретъ; обѣдъ совершенно готовъ. Мистеръ Перси Hoаксъ заперъ главную каюту и положилъ ключъ къ себѣ въ карманъ, съ тѣмъ, чтобъ можно было внезапно отпереть ее, во всемъ ея великолѣпіи, передъ глазами изумленнаго общества. Музыканты прибыли на пароходъ; туда же прибыли и вина.

За десять минутъ до девяти, на пароходъ явился весь комитетъ. Тутъ находился и пасторъ Гарди, въ своей курткѣ и жилетѣ, въ бѣлыхъ брюкахъ, шолковыхъ чулкахъ и туфляхъ, съ соломенной шляпой на головѣ и съ огромной зрительной трубой подъ мышкой. Тутъ же находился и молодой джентльменъ въ зеленыхъ очкахъ, въ пикетовыхъ «невыразимыхъ», въ камзолѣ изъ той же матеріи съ блестящими пуговицами, съ изображеніемъ сценъ изъ «Поля и Виргинія». Остальные члены комитета, одѣтые въ бѣлыя шляпы, легкія куртки, такіе же камзолы и панталоны, очень похожи были на лакеевъ и вестъ-индскихъ плантаторовъ.

– Дэвид Мюсетти, – сказал парень, понижая голос так же, как и Гианелли.

Пробило девять часовъ, и общество стало прибывать цѣлыми толпами. Мистеръ Самуель Бриггсъ, мистриссъ Бриггсъ и три миссъ Бригссъ показались въ щегольской верейкѣ. Три гитары въ отдѣльныхъ трехъ темно-зеленыхъ футлярахъ бережно были уложены на дно шлюпки, вмѣстѣ съ двумя огромнѣйшими портфелями нотъ, которыхъ слишкомъ было бы достаточно, еслибъ пришлось играть на гитарѣ безпрерывно цѣлую недѣлю. Тонтоны прибыли въ тотъ же самый моментъ; съ ними находилось еще болѣе нотъ, и кромѣ того левъ-джентльменъ, одаренный сильнымъ басомъ и съ пробивающимися рыжими усами. Господствующій цвѣтъ партіи Тонтоновъ былъ блѣдно-розовый; цвѣтъ Бриггсовъ — свѣтло-голубой. На шляпкахъ Тонтоновъ красовались искуственные цвѣты; но въ этомъ отношеніи Бриггсы рѣшительно одержали надъ ними побѣду: у нихъ надѣты были перья.

– Складно мыслишь, Дэви. Пошли, Джонни, дотащим этот мертвый груз до машины.

— Здоровы ли вы, душа моя? говорили миссъ Бриггсы миссъ Тонтонамъ. (Слова: «душа моя», между дѣвицами часто имѣютъ равносильное значеніе со словами: «задушевный врагъ мой».)

Четверть часа спустя труп обрел пристанище в багажнике «шеви» сорок второго года выпуска, и пока Батаглия возился, устраиваясь на заднем сиденье, Гианелли занял место рядом с водителем, а Мюсетти завел мотор.

— Слава Богу; благодарю васъ, отвѣчали миссъ Тонтоны миссъ Бриггсамъ, — потомъ начались такія цалованья, поздравленья, пожатія рукъ, что посторонній человѣкъ непремѣнно составилъ бы понятіе, что эти два семейства были лучшими друзьями въ цѣломъ мірѣ, но отнюдь не подумалъ бы, что каждый изъ членовъ одного семейства отъ души желалъ толкнуть за бортъ каждаго изъ членовъ другого семейства.

Мистеръ Перси Ноаксъ принималъ гостей, привѣтливо раскланивался съ незнакомымъ ему джентльменомъ и, повидимому, хотѣлъ узнать, кто онъ такой. Этого только и недоставало мистриссъ Тонтонъ. Тутъ представлялся случай изумить Бриггсовъ.

– Знаешь, куда мы направляемся? – спросил Батаглия.

— Ахъ, извините меня ради Бога! съ безпечнымъ видомъ сказала предводительница тонтоновой партіи: — мистеръ Перси Ноаксъ! рекомендую вамъ: это капитанъ Гэлвсъ… Мистеръ Бриггсъ! рекомендую капитана Гэлвса.

Мистеръ Перси Ноаксъ сдѣлалъ низкій поклонъ; храбрый капитанъ сдѣлалъ тоже самое, съ соблюденіемъ должной свирѣпости, и Бриггсы были чисто-на-чисто побѣждены.

– Да, – по голосу Мюсетти можно было подумать, что речь идет о выборе ресторана. – Бывал там раньше.

— Другу нашему, мистеру Визалу, къ несчастію, что-то помѣшало раздѣлить общее наше удовольствіе, снова начала мистриссь Тонтонъ: — поэтому я поставила себѣ въ удовольствіе привезти капитана, котораго музыкальные таланты, смѣю сказать, составятъ для насъ весьма важное пріобрѣтеніе.

Они пересекли железнодорожные пути, тянущиеся вдоль Южного Побережья, по которым ходил поезд из Чикаго в Саут-Бенд, штат Индиана. Гианелли и несколько типов из банды когда-то переправляли на этом поезде труп. Законопослушно упаковав его в чемодан.

— Именемъ всего комитета, приношу вамъ, сударыня, благодарность за это, а васъ, милостивый государь, прошу принять чистосердечный привѣтъ, отвѣчалъ мистеръ Ноаксъ (при этомъ случаѣ расшаркиванье возобновилось). — Сдѣлайте одолженіе, садитесь… впрочемъ, неугодно ли вамъ прогуляться въ кормѣ?… Капитанъ, потрудитесь взять на свое попеченіе миссъ Тонтонъ…. Миссъ Бриггсъ, не угодно ли вамъ пожаловать со мной?

— Хотѣлось бы знать, гдѣ онѣ поддѣли такого воина? спросила мистриссъ Бриггсъ дочь свою миссъ Кейтъ Бриггсъ, слѣдуя за маленькимъ обществомъ.

«Песчаный Экспресс», – называли парни этот поезд.

— Рѣшительно не могу вообразить, отвѣчала миссъ Кэйтъ, разрываясь отъ досады.

Строгій взглядъ, которымъ храбрый капитанъ окинулъ общество, произвелъ на нее впечатлѣніе и внушилъ ей высокое понятіе о его достоинствѣ.

Но позже такие грузы стали доставлять исключительно на машинах – федералы вплотную взялись за железнодорожников, вычисляя случаи саботажа в военной экономике, так что транспортировать мертвецов в чемоданах стало весьма затруднительно.

Шлюпка за шлюпкой приставали къ борту и партія за партіей являясь на палубѣ. Число приглашенныхъ гостей было устроено превосходно. Мистеръ Перса Ноаксъ считалъ весьма важнымъ, чтобы число молодыхъ людей точь-въ-точь соотвѣтствовало числу молодыхъ лэди, точно такъ, какъ число ножей за накрытымъ столомъ соотвѣтствовало числу вилокъ.

Мюсетти вывел «шевроле» на Двенадцатое шоссе и включил дальний свет. Они пересекли границу штата Индиана и не проехали и мили, как наткнулись на копа, остановившего какого-то беднягу перед ними.

— Теперь, кажется, всѣ собрались? спросилъ мистеръ Перси Ноаксъ.

Члены комитета (которыхъ руки, перевязанныя синими лентами, показывали какъ будто всѣ они собирались пустить себѣ кровь) зашумѣли по пароходу, чтобъ удостовѣриться въ дѣйствительности предположенія президента, и вскорѣ донесли, что можно отправляться.

Весьма довольный собой полицейский насмешливо наблюдал за тем, как пьяный водила пытается прямо пройтись по ограничительной линии на дороге.

— Дай ходъ! скомандовалъ шкиперъ парохода.

— Дай ходъ! повторялъ мальчикъ, поставленный надъ люкомъ у машины передавать приказанія шкипера.

Гианелли отметил, что Дэвид не затормозил и не ударил по газам, когда они наблюдали за поучительной сценкой, и обратился к водителю:

И пароходъ тронулся съ мѣста и полетѣлъ по рѣкѣ съ тѣмъ пріятнымъ шумомъ, который только и можно слышать за однимъ пароходомъ, и который составляетъ гармоническую смѣсь треска, брызганья, брянчанья и фырканья.

— Гой, гой, ой-ой-ой-ой…. о-о-о-о!!.. загремѣло полдюжины голосовъ со шлюпки по крайней мѣрѣ на четверть мили за кормою парохода.

– Парень, а ты довольно хладнокровный тип.

— Легче ходъ! вскричалъ шкиперъ. — Скажите, сэръ, развѣ эти люди принадлежатъ къ намъ?

Мюсетти пожал плечами, взглянув в зеркало заднего вида, перед тем как повернуть без сигнала налево, на грязную дорогу, которая была не шире коровьей тропы к водопою.

— Ноаксъ! воскликнулъ Гарди, осматривавшій въ свою огромную трубу каждый дальнѣйшій и ближайшій предметъ: — вѣдь это Флитвуды и Вэкфильды, да еще и двое дѣтей съ вами, клянусь Юпитеромъ!

— Фи! какой стыдъ — привозить съ собой дѣтей! въ одно время вскричало нѣсколько голосовъ: — какъ кто безразсудно!

Затем парень выключил фары. Они проехали в обратном направлении – дорога шла через лес, то поднимаясь на холмы, то спускаясь вниз – около полумили, прежде чем Мюсетти заглушил мотор.

— А знаете ли что? чудесная бы вышла штука, еслибъ притвориться, что мы не видимъ ихъ, намекнулъ мистеръ Гарди, къ безпредѣльному восторгу всего общества.

Минуту посидев в молчании, они выбрались из машины.

Въ одну минуту былъ собранъ совѣтъ, въ которомъ рѣшено было принять новыхъ посѣтителей на пароходъ, между тѣмъ какъ мистеръ Гарди далъ торжественное обѣщаніе дразнитъ и мучить бѣдныхъ дѣтей въ теченіе цѣлаго дня.

— Стопъ машина! вскричалъ шкиперъ.

– Ну что ж, приступим, – сказал Батаглия. Забавно, он совершенно спокоен, подумал Гианелли.

— Стопъ машина! повторялъ мальчикъ.

Паръ съ визгомъ вылетѣлъ изъ трубы, а всѣ молоденькія лэди, какъ будто сговорившись, обнаружили ужасъ гармоническимъ крикомъ. Одинъ только воинственный Гэлвсъ могъ успокоить ихъ, увѣривъ, что вылетъ паровъ изъ трубы для остановки парохода рѣдко сопровождается потерею человѣческихъ жизней.

Он мог расчувствоваться во время просмотра душещипательного фильма, и ему стоило больших трудов не разрыдаться на похоронах друга или члена семьи (любой из двух семей). И, наверное, даже этот легавый двурушник заслуживал какого-то сочувствия.

Два матроса подбѣжали къ борту; съ помощію крика и желѣзнаго багра верейка была поймана, а вмѣстѣ съ тѣмъ мистеръ Флитвудъ, мистриссъ Флитвудъ и мистеръ Флитвудъ, мистеръ Вэкфильдъ, мистриссъ Вэкфильдъ и миссъ Вэкфильдъ благополучно были подняты на палубу. Дѣвочкѣ было около шести лѣтъ, мальчику около четырехъ; первая одѣта была въ бѣлое платьице, съ розовымъ поясомъ, въ маленькій спенсеръ, имѣющій сходство съ собачьими ушами, и соломенную шляпу съ зеленымъ вуалемъ; послѣдній былъ наряженъ для этого случая въ коленкоровую рубашечку, отъ ворота которой и отъ вершины простыхъ чулочковъ выказывалась пара кривыхъ ногъ. На головѣ его красовалась синяя шапочка съ золотымъ снуркомъ и кисточкой; а въ рукѣ находился засусленный инбирный пряникъ, которымъ онъ слегка замазалъ свое невинное личико.

Но на войне как на войне – трупы вызывают не уважение, а распоряжение – и исполняющий распоряжение не чувствовал ничего, кроме желания поскорее покончить с этим делом и пойти домой…

Пароходъ еще разъ тронулся съ мѣста; музыканты заиграли: «Мы уѣзжаемъ въ дальній путь»; большая часть общества, раздѣлившись на группы, весело разговаривала, между тѣмъ какъ пожилые джентльмены расхаживали попарно по палубѣ и пресерьозно разсуждали, какъ будто дѣло шло объ огромномъ пари на то, кто легче и удобнѣе убьетъ свое время. Пароходъ быстро пролетѣлъ мимо гавани Пуль; джентльмены показывали дамамъ доки, рѣчную полицію и другія великолѣпныя публичныя зданія; молодыя лэди обнаруживали приличный ужасъ и стыдливость при видѣ выгрузчиковъ каменнаго угля и подъемщиковъ баласта. Мистеръ Гарди безъ зазрѣнія совѣсти лгалъ передъ замужними лэди, говорилъ анекдоты, отъ которыхъ онѣ отъ души смѣялись, скрывая свой смѣхъ въ носовые платочки, — слегка ударяли вееромъ по его пальцамъ, называя его, «негоднымъ, ужаснымъ созданіемъ», и такъ далѣе; капитанъ Гэлвсъ дѣлалъ краткій очеркъ военнымъ битвамъ и дуэлямъ, придавая при этомъ случаѣ своей физіономіи страшный видъ, что возбуждало удивленіе въ женщинахъ и зависть въ мужчинахъ. Начались танцы; капитанъ Гэлвсъ танцовалъ первую кадриль съ миссъ Эмли Тонтонъ, а вторую съ миссъ Софіей Тонтонъ. Мистриссъ Тонтонъ находилась въ безпредѣльномъ восторгѣ. По видимому, побѣда была совершенная; но, увы! какъ удивительно человѣческое непостоянство! Исполнивъ прежде всего непремѣнный долгъ, капитанъ Гэлвсъ предался исключительно миссъ Джудіи Бриггсъ, съ которой онъ протанцовалъ три слѣдующія кадрили, и отъ которой не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія отступить въ теченіе остального дня.

Гианелли взялся за лопату и приступил к делу, пока подельники волокли труп к его последнему пристанищу. Грунт здесь был болотистым, поэтому копать было легко, но Гианелли жалел, что не додумался обуть что-нибудь подешевле своих неправдоподобно дорогих ботинок.

Мистеръ Гарди съигралъ двѣ блестящія фантазія на еврейской арфѣ, а мистеръ Перси Ноаксъ, послѣ неоднократнаго повторенія безпримѣрно забавной шутки, состоявшей въ надписи мѣломъ огромнаго креста на спинѣ каждаго изъ членовъ комитета, выразилъ надежду, что музыкальные друзья ихъ не замедлятъ доставить особенное удовольствіе обнаруженіемъ талантовъ.

— Быть можетъ, говорилъ мистеръ Ноаксъ, самымъ вкрадчивымъ образомъ: — и капитанъ Гэлвсъ сдѣлаетъ намъ одолженіе.

Лицо мистриссъ Тонтонъ прояснѣло, потому что капитанъ пѣлъ одни только дуэты, и ни съ кѣмъ болѣе не могъ онъ пѣть этихъ дуэтовъ, какъ только съ которой нибудь изъ двухъ дочерей мистриссъ Тонтонъ.

Через некоторое время труп очутился в довольно глубокой яме. Гианелли было интересно, что бы почувствовал капитан Эд Хилл, если бы знал, сколько мафиози, за которыми он охотился все эти годы, собрались проводить его в последний путь.

— Почему жe! отчего же! отвѣчалъ воинственный капитанъ: — съ своей стороны я поставилъ бы въ особенное удовольствіе, но….

— Ахъ, сдѣлайте одолженіе! вскричали всѣ молодыя лэди.

– Когда настанет Судный день, – сказал Гианелли, – и все трупы восстанут из земли, этого несчастного ублюдка могут и недосчитаться.

— Миссъ Софіи! вѣроятно, вы не имѣете препятствія составить дуэтъ?

Батаглия засмеялся, а Мюсетти никак не отреагировал на эти слова.

— О, ни малѣйшаго! возразила молодая лэди такимъ голосовъ, въ которомъ ясно обнаруживалось, что у нея были величайшія къ тому препятствія.

Вскоре этот неразговорчивый малый вывел машину на хайвэй и повернул в направлении дюн. Теперь, когда дело было сделано, они ехали медленно, и Гианелли мог расслабиться и поразмыслить.

— Не хотите ли я буду вамъ аккомпанировать, душа моя? спросила одна изъ миссъ Бриггсъ, съ весьма кроткимъ намѣреніемъ — испортить все дѣло.

Болото стало хранилищем многих тайн, Гианелли знал это. Никто не явится сюда в поисках пропавших тел. Трясина будет хранить свои секреты вечно.

— Чрезвычайно много обязана вамъ, миссъ Бриггсъ, рѣзко возразила мистриссъ Тонтонъ, предвидѣвшая, къ чему клонился этотъ маневръ: — мои дочери поютъ безъ всякаго аккомпанимана.

Или, во всяком случае, до Страшного суда.

— И безъ всякаго голоса, проворчала мистриссъ Бриггсъ тихимъ голосомъ.

А то и дольше. Гианелли тихо рассмеялся, и Батаглия посмотрел на него как на идиота.

— Можетъ быть, сказала мистриссъ Тонтонъ, вспыхнувъ. — Она отгадывала смыслъ этого замѣчанія, хотя слова не были ясно слышны. — Можетъ быть, весьма недурно былобы для нѣкоторыхъ людей, еслибъ голосъ ихъ не былъ такъ слышенъ, какъ онъ слышенъ для другихъ.

Какой же ангел захочет сунуться в это гиблое место, за этими никчемными костями, чтобы воскресить какой-нибудь из трупов, лежащих там?

— И можетъ быть, еслибъ джентльмены, которые завлечены для того только, чтобы обращать вниманіе на дочерей нѣкоторыхъ особъ, не имѣли достаточной разборчивости въ томъ, чтобы обращать вниманіе на дочерей другихъ особъ, возразила мистриссъ Бриггсъ: — то, вѣроятно, нѣкоторыя особы не такъ бы охотно обнаружила тотъ дурной нравъ, который, благодаря Бога, отличаетъ ихъ ихъ другихъ особь.

— Особъ! воскликнула мистриссъ Тонтонъ.

— Да-съ, сударыня-съ, особъ-съ, отвѣчала мистриссъ Бриггсъ.

— Уродъ!

Глава 1

— Тварь!

Наши дни

— Тс! тс! прервалъ мистеръ Перси Ноаксъ, принадлежавшій къ числу нѣсколькихъ мужчинъ, до которыхъ долеталъ этотъ разговоръ. — Тише, ради Бога: сейчасъ дуэтъ начнется.

Словно толстая пленка мазута, разлитая по поверхности озера Мичиган, удушливая волна жары, царящей с ранней весны, накрыла Чикаго.

Послѣ продолжительныхъ предварительныхъ кашляній и напѣваній капитанъ началъ слѣдующій дуэтъ изъ оперы «Поль и Виргинія», тѣмъ вопіющимъ тономъ, въ которомъ человѣкъ спускается ниже и ниже, Богъ знаетъ куда именно, безъ всякой въ виду возможности когда нибудь снова подняться. Въ кругу короткихъ знакомыхъ этотъ голосъ часто слыветъ подъ названіемъ «баса».

«Смо — отри (пѣлъ капитанъ), какъ изъ свѣтла — го мо — ря

Летом началась засуха, а в конце июля к «радостям жизни» добавилась забастовка мусорщиков; долгие ночи и еще более долгие дни город «благоухал», действуя на нервы своим обитателям. За последние семь недель груды мусора превратились в гигантские, кишащие заразой компостные кучи. Репортеры частных газет называли город «Чикаго-на-Навозе» и «Городом Большой Вони», но ни одна из сторон, повинных в забастовке, и ухом не вела, и Мать-Природа, похоже, решила избавиться от проблем, хорошенько прокипятив Чикаго.

Вы — плываетъ дне — вно — е свѣти — ло.

В этом городе, где улыбки стали редкостью, специальный агент Силли Бусс, сидящий в приемной Федерального здания имени Эверетта Дирксена, по части улыбок мог бы сейчас дать фору Чеширскому коту.

По рощи раз — лили — ся зву — ки пер — на — тыхъ пѣв — цовъ…

Больше шести месяцев он вел дело против боссов чикагской мафии, Раймонда и Винсента Гианелли, и теперь, – благодаря дружку Гианелли, ставшему информатором, – Бусс держал отца и сына под колпаком.

Пѣвецъ на этомъ мѣстѣ былъ прерванъ самыми ужасными криками, происходившими въ рощицѣ, слѣва.

Сидя за столом со стороны обвинения, Бусс лучился тихой самоуверенностью. В конце концов, самоуверенность всегда была неотъемлемой чертой агента ФБР, но в сочетании с квадратной челюстью, стрижеными под машинку каштановыми волосами и голубыми, со стальным отливом, глазами, его самоуверенность сегодня отдавала чванливым нахальством.

— Мое дитя! вскрикнула мистриссъ Флитвудъ. — Дитя мое! Это его голосъ, — я знаю, что это его голосъ!

Суд не был назначен на сегодня, но Бусс нарядился в «судебный» костюм. У каждого уважающего себя профессионала, работающего в правоохранительной системе, наверняка в шкафу висит такой же костюм, предназначенный исключительно для особых дней в суде.

Мистеръ Флитвудъ, въ сопровожденія нѣсколькихъ джентльменовъ, въ одну секунду бросился въ ту сторону, откуда происходилъ вопль, и восклицаніе ужаса разнеслось во всему обществу; общее впечатлѣніе было таково, что или голова невиннаго малютки попала въ воду, или его ноги завязли гдѣ нибудь въ машинѣ.

Костюм Бусса был темно-серым в мелкую, чуть более светлую полоску, и стоил немного меньше, чем его первая машина, но сегодня агент хотел выглядеть соответственно своему великолепному настроению.

Рядом с Буссом сидел федеральный прокурор Даниэль МакМайкл, что-то царапая в желтом казенном блокноте, лежащем между кипами бумаг. Черные волосы МакМайкла уже начинали редеть, и он зачесывал их на косой пробор. Серый костюм прокурора был, по меньшей мере, вдвое дороже костюма Бусса.

— Что съ тобой, душа моя? скажи, что съ тобой? кричалъ встревоженный и мучимый сильными опасеніями отецъ, возвращаясь съ ребенкомъ на рукахъ.

У МакМайкла были темные глаза, которые могли излучать дружелюбную теплоту, если дело касалось его сторонников, и холодную, как лед, надменность, если речь шла о врагах. Похожий на луковицу нос словно проводил границу между цветущими полными щеками и тонким ртом. Когда уголки рта приподнимались на несколько градусов, как сейчас, считалось, что прокурор улыбается.

— Ой! ой! ой! снова заревѣлъ маленькій страдалецъ.

У Дэна МакМайкла были широкие плечи и сильные руки атлета, но впечатление портил неожиданно мягкий взгляд человека, лучшие дни которого остались далеко позади. Если бы МакМайкл делал карьеру в бейсболе, а не в прокуратуре, он вряд ли стал бы выдающимся игроком, но тренер, дающий ценные советы молодым игрокам, из него вышел бы великолепный.

Бусс работал с МакМайклом над несколькими делами и уважал его за юридически выверенный подход. Они выигрывали дела и добивались обвинения, а преступники получали достаточно долгий срок заключения в федеральной тюрьме.

— Душечка, скажи мнѣ, что съ тобой? еще разъ повторилъ отецъ, торопливо разстегивая рубашечку, съ тѣмъ, чтобы узнать, ужь не переломано ли въ дребезги ребро малютки»

В углу, слева от них, стараясь не привлекать к себе внимания, сидела Анна Джонс, миниатюрная кареглазая блондинка, работавшая судебным протоколистом, и слегка улыбалась, чуть приоткрыв рот. По мнению Бусса, улыбка предназначалась ему.

— Ой! ой! я такъ испугался!

— Чего, другъ мои? скажи, чего ты испугался? спрашивала мать, утѣшая нѣжнаго ребенка.

Хотя, возможно, тут его самоуверенность была ничем не оправдана…

— Онъ дѣлалъ такія страшныя гримасы мнѣ! кричалъ ребенокъ, впадая въ конвульсіи отъ одного воспоминанія.

Посмотрев на часы, агент ФБР отметил, что, хотя он и ожидал, что Гианелли уже должны будут быть здесь, официально они еще не опоздали, Встреча была назначена ровно на одиннадцать, и у предполагаемых подсудимых осталось несколько минут, чтобы прибыть вовремя.

— Кто же это онъ? въ одинъ голосъ спросили всѣ столпившіеся вокругъ его.

Что они и сделали – в 10:59 и тридцать секунд дверь распахнулась, и друг за другом вошли трое мужчин.

— Вотъ онъ, отвѣчалъ мальчикъ, указывая на Гарди, который болѣе другихъ изъ цѣлой группы принималъ участія въ малюткѣ.

Первым шел Раймонд Гианелли, крепко сбитый, но очень элегантный в коричневом костюме, рубашке шоколадного цвета и коричневом галстуке в желтую полоску. Выбранная им цветовая гамма гармонировала с его светло-карими глазами, но волосы вошедшего были черными, с легкой сединой на висках, а кожа была настолько смуглой от загара, что казалась продубленной; Бусс отметил про себя, что так загореть можно только в солярии, но никак не на пляже.

Дѣйствительное положеніе дѣла какъ молнія мелькнуло въ умѣ всѣхъ присутствующихъ, за исключеніемъ только Флитвудовъ и Векфильдовъ. Вѣрный своему обѣщанію и преданный шуткамъ, Гарди завелъ ребенка въ самую отдаленную часть парохода, и вдругъ, явившись передъ нимъ съ самымъ страшнымъ искривленнымъ лицомъ, произвелъ въ немъ пароксизмъ ужаса. Безъ всякаго сомнѣнія, онъ увидѣлъ теперь, что ему вовсе не было необходимости отвергать обвиненіе, и несчастная маленькая жертва, вслѣдствіе этого, отведена была внизъ, получивъ предварительно нѣсколько подзатыльниковъ отъ своихъ родителей, за то, что осмѣлился выдумать такую страшную ложь.

За Раймондом следовал его сын, Винсент.

Когда миновалась суматоха, капитанъ снова запѣлъ, а миссъ Эмли пристала къ нему должнымъ порядкомъ. Дуэтъ былъ осыпанъ рукоплесканіями, и, конечно, онъ заслуживалъ еще большей похвалы, если взять въ соображеніе совершенную самостоятельность пѣвцовъ. Миссъ Эмли пѣла свою часть нисколько ни обращаясь въ капитану, а капитанъ пѣлъ такъ громко, что не имѣлъ ни малѣйшей идеи о томъ, что совершалось другимъ голосомъ. Окончивъ послѣдніе осьмнадцать тактъ одинъ-одинешенекъ, онъ изъявилъ свою признательность за рукоплесканія общества съ тѣмъ видомъ самоотверженія, который всегда принимаютъ на себя мужчины, когда воображаютъ, что они сдѣлали что-то для общества, хотя вовсе не понимаютъ, въ чѣмъ состоитъ настоящее дѣло.

Он был выше и тоньше своего мускулистого отца, ухоженный и чисто выбритый, с улыбкой, скорее напоминавшей ухмылку. Его каштановые волосы были очень коротко подстрижены, а глаза гораздо темнее отцовских. Винсент надел коричневый костюм из ткани с мелким узором, на тон светлее, чем у отца, светло-зеленую рубашку и подобранный в тон галстук. Его коричневые итальянские туфли наверняка стоили больше, чем лучший костюм Бусса, а то и МакМайкла.

— Теперь, сказалъ мистеръ Перси Ноаксъ, который только что вышелъ изъ носовой каюты, гдѣ дѣятельно занимался разливкой вина: — если только миссъ Бриггсы обяжутъ насъ чѣмъ нибудь до обѣда, то, я увѣренъ, мы буденъ находиться въ полномъ восторгѣ.

По мнению Бусса, Винсент Гианелли походил на классического психопата, кем и являлся. Парню не было дела ни до кого, кроме себя, любимого, за исключением, может быть, отца, но это основывалось скорее на бизнесе, чем на родственных чувствах, и отношения между ними строились скорее на принципах Макиавелли [1], чем на эмоциях.