Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Выяснилось, почему Турщ был так взвинчен и куда торопился. Неохотно, кромсая слова, он объяснил, что вчера, уже поздним вечером, напали на партию краеведов. Те перевозили находки из полевого лагеря в Ряженое. Здесь у них была комната-склад при клубе, нечто вроде основной базы. Нападавшие избили сотрудников партии. А уже знакомому мне молоденькому милиционеру, который их сопровождал, выстрелом задело челюсть.

Поиск в диапазоне FM дошел до станции с рекламой про дельфинов. Серж пел вместе с Эдди Мани, поглаживая приклад помпового ружья и кивая в такт головой.

— Вы на раскоп? Я с вами.

Турщ скривился.

— «Дайте, дайте воды! Я грохнул парня на мексиканской границе, мне не уйти от беды!»

— Это к смерти Рудиной не имеет отношения! Мы прояснили все. Вашего дела тут нет, — процедил он.

Полевой офис ЦРУ, Майами

Его тон и замашки начали всерьез раздражать меня. Спор вышел на повышенных тонах. Наконец, сдерживаясь, чтобы не нахамить всерьез, я напомнил ему, что я врач, а в партии есть пострадавшие, так что говорить тут не о чем. Турщ поморщился, но согласился. Однако когда я пришел к пристани, там никого не было. Из почтового окна, куда я постучался, выглянул меланхоличный Астраданцев и передал, что «комиссар» ждал меня, но решил ехать, мол, времени нет. Сочувственно косясь, добавил, что на почту должен зайти руководитель партии Гросс, вот он, может, и проводит. Этот самый Гросс сейчас берет у фельдшера кое-что из лекарств. И захватит свежие газеты, почту, раз уж случай. Дождавшись Гросса, я кое-как убедил его взять меня с собой. Он предупредил, что часть пути мы пройдем на лодке, а дальше придется добираться пешком, по краю берега…

По воде шли недолго, вскоре Гросс привычно направил лодку в протоку. Разыскал «мертвяка», зацепил веревку и завел лодку в рогоз, так, чтобы не бросалась в глаза.

Агент Шеффер влетел в офис шефа отделения Чика Ренфро.

— Это Нижние Раздоры.

— Раздоры в смысле — споры?

— Сэр, хорошие новости! Нашли Сержа. Мы прижали его в северной части Майами-Бич. Похоже, он не собирается сдаваться живым.

— Здесь так называют место слияния двух рек и землю между ними. Когда реки разливаются, тут образуются острова. Вы это и сами видели, ведь вас привезли на лодке?

— Да, дорога непроезжая.

— Слишком поздно.

— Кое-где по берегу можно пройти, хотя нужна ловкость и, безусловно, удобная обувь.

— Почему?

Бросив лодку, мы пробирались по тонкой полоске земли между морем и обрывом, обходя часть вытянутого языком мыса. Кое-где торчали лодочные сараи, берег был неширок, а за мысом еще сильнее сужался — только-только поставить ногу. Мелкие волны, лента белого ракушечника. На узкий каменистый берег лезет рогоз, его лохматые метелки выше нашего роста.

— Тут везде тропы, можно и через ерики напрямую, но нужно знать дорогу. Местные знают, — подметил Гросс.

Мрачный Ренфро показал на телевизор на столе.

Он еще говорил о том, что даже хорошо, что разлив отрежет, — меньше будут соваться, несмотря на то что с раскопками приходится торопиться. Я рассматривал его, цепляя взглядом детали фигуры и одежды. Высокий, худой, слегка сутулый, из-под шляпы-«ковбойки» видны темные, с явной сединой волосы. Шея и лицо Гросса загорелы дочерна, хоть и ранняя весна. Его хлопковая рубашка застегнута на все пуговицы, рукава натянуты на запястья. Глаз не рассмотреть за очками в стальной оправе. Шагая и ловко придерживая ружье, он пояснил, что краеведы охотятся сами, в лавке берут только сахар и чай, изредка консервы, но заполучить их — везение. И зашагал дальше, поправив закинутый за спину, туго набитый холщовый вещмешок, наподобие солдатского.

— Расскажите о нападении на партию. Лучше — как можно подробнее, — мне приходилось перекрикивать шум волн, птичьи крики.

— Вторжение. Новости на пятом канале уже знают всю историю. Дерьмо!

— Подробностей я не знаю. Меня там не было, — ответил, чуть обернувшись, Гросс. — Пострадали милиционер и двое из наших. Один довольно сильно получил по затылку. А второму повезло. Синяков наставили, ребра помяли, сломали палец, надели на голову мешок и скинули с телеги. Но ничего серьезного. Так в канаве и провалялся.

Над тропинкой вырос рыжий бок берега. Он поднимался над нами, весь в оспинах черных нор.

— Но как?.. Я не понимаю…

— Гнезда щурок, — объяснил Гросс, отмахиваясь от пестрой, желтой с зеленым птицы, промелькнувшей перед самым его лицом, — все тут не как у людей.

Прибрежная полоса сужалась, уходя за выступ обрыва.

— А я, черт возьми, откуда могу знать? Они закинули анонс как раз перед рекламной паузой. Вечерний выпуск «Репортажа очевидца». Это катастрофа. Нам нужно провести экстренную встречу и вместе решить, как будем прикрываться.

— Берегите голову, — буднично предупредил меня Гросс и показал наверх.

Я поднял глаза и от неожиданности споткнулся, кое-как устояв на ногах. Надо мной, как стропила крыши, нависал источенный ветром позвонок с широкой реберной костью. Кость косо вонзалась в обрыв, где из нее лез жизнелюбивый, бесстрашный росток ивы. Я сообразил, что это тот самый «хребет», который я видел, когда мы шли на лодке к Ряженому.

— Смотрите, начинается.

— Допотопный кит, — объяснял Гросс, пока мы пересекали широкую тень от кости кита. — Эоцен. Называют его так по времени существования, а именно эпохи эоцена. Животное, вероятно, погибло во время Grande Coupure[64]… Смотрите под ноги!

Поздно. Неаккуратно ступив, я по щиколотку увяз левым ботинком в черном жирном иле. Гросс же уверенно шагал вперед.

Они замолчали. Появилась торговая марка пятого канала над силуэтом Майами. Резкая, тревожная музыка.

— Чувствую себя Ионой, который вышел из чрева кита и оказался в новом мире, — сказал я.

Гросс не поддержал мои библейские настроения, прихлопывая жужжащих тучей мошек:

— …А теперь — Натали и Блейн!

— Скелет представлен частью позвоночного столба с ребрами. Ископаемые останки были обнаружены местным жителем Холуповым. — Реплики Гросса относил ветер. — Здешние рыбаки ошибочно считают останки громадным червем или, если угодно, змеем — из-за вытянутого позвоночника.

— Добрый вечер! — произнесла женщина в ярко-голубом костюме. — Наша главная тема сегодня: история повторяется. Вторжение эмигрантских сил разгромлено на северном побережье Кубы специальными войсками Кастро…

Так вот о каком змее, к которому полезли археологи, упоминал товарищ Турщ!

Ренфро закрыл лицо ладонями.

— Почему же не освободят от песка? Ведь это удивительная находка!

— Не могу смотреть.

Я оглянулся на ископаемого гиганта, над которым сновали птицы.

— Извольте видеть, дома́! — Гросс махнул вверх, где по самому краю обрыва лепились несколько хат. — Местных возмущает идея раскопок. Из суеверий. Ну и опасаются, что склон, лишившись опоры в виде древнего скелета, съедет вниз, а с ним их избы и курятники. Опасения не без оснований. Берег осыпается, того гляди дома уйдут в море.

— …Предлагаем вашему вниманию эксклюзивные кадры обреченной флотилии, пересекающей Флоридский пролив, снятые нашим спутником сегодня утром. Уже первые сообщения указывают на то, что у операции изначально не было шансов на успех. Повстанцы, едва достигнув берега, попали в засаду крупных превосходящих сил элитных кубинских коммандос, которым явно были известны мельчайшие детали плана. По сообщениям, захвачены сотни…

Гросс раздраженно добавил, что местные срывают работы, ходят к Турщу жаловаться, и что он не понимает, откуда взялся нелепый слух о намерении выкопать эоцена, тогда как его партия занята только раскопками курганов.

— О-о-о! — застонал Ренфро. — Какая боль! Пристрели меня, Шеффер! Прямо в затылок!

— Пригнитесь, ветка! Фрагменты костей здесь не редкость. Рыбаки находят регулярно, — продолжал он. — Циркуляр атамана, любопытный документ семнадцатого века, указывает, что в землях войска Донского «открываются случаями не только кости, но и окаменелые деревья».

— …Но в отличие от Залива Свиней все обернулось хитрым трюком. Непредсказуемый поворот шпионского искусства, которому позавидовал бы сам Джеймс Бонд, и вторжение превращается в блестящую секретную операцию ЦРУ, великолепно запланированную и выполненную…

— Неужели, — поддакнул я, стряхивая шелуху рогоза. — Я профан в этой области. В какой же форме деревья в целом виде?

Гросс остановился, обтер лицо платком.

Онемевшие Ренфро и Шеффер посмотрели друг на друга; потом придвинулись ближе к телевизору и сделали звук погромче.

— Вот. — Он достал из кармана и протянул мне нечто, похожее на темный камень. — Поверхность древней коры. Местные, конечно, уверены, что это чешуя их змея, — он кивнул на позвонки.

— Потрясающе интересно. — Я вытащил ботинок из особенно глубокой, приемистой лужи ила, осторожно передал находку обратно.

— К тому же на раскопки ископаемых гигантов нужны значительные средства, — продолжил ученый, — а понятных барышей они не обещают. В Америке Великий американский инкогнитум[65] наделал шума. Но то в Америке, а здесь… Здесь все озабочены поиском кладов. Слышали уже, наверное, про клад атамана Ефремова? Многие им грезят. А если не им, так сокровищами Разина.

— …Налицо замешательство Кастро и успех, который разведсообщество США должно бы отметить сегодня шампанским. Жалкая попытка военного вторжения оказалась отвлекающим тактическим маневром, грандиозной схемой расплаты. Сегодня вечером сотни нежелательных Кастро элементов, которых он выслал в Америку из бухты Мариэль, снова оказались на его берегах. Их сопровождал весь контингент кубинских шпионов, действовавших в районе Майами. В качестве заключительного оскорбления: несколько десятков самых отъявленных гангстеров Южной Флориды также оказались в их числе. Иммиграционные власти не дали никаких комментариев, однако очевидно, что шансов вернуться в страну у них практически нет…

— И что, в самом деле был клад?

— Как вам сказать. В «расспросных речах» брата Разина есть подробность об острове с приметной вербой — «кривой посередке», где закопаны ценности. Но твердых доказательств нет.

Блейн Криз переложил бумаги у себя на столе.

— А упомянутый остров что же? Получается, этот? — Я осмотрелся.

Гросс обернулся.

— Похоже, у Кастро в бороде застряла яичница.

— Доподлинно неизвестно. Истории эти особенно пагубно влияют на некрепкие умы. Заманчивостью идеи простого обогащения. Вот вам пример. В трудах местного краеведа описан казачий есаул, увидевший во сне клад. Одержимый этим «откровением», он двадцать лет вел раскопки, отыскивая место, которое ему приснилось.

— И нашел?

— О’кей, вот теперь мы и воспользуемся ситуацией, — сказал Ренфро. — Мы ничего не подтверждаем и ничего не отрицаем. Этого от нас и должны ожидать. Все просто сочтут, что… черт, а наш Серж совсем неплох!

— Нашел. Горшок монет, ценных больше в научном отношении. — Гросс сдвинул в сторону метелку рогоза. — Если в этих местах усердно копать, то обязательно что-то отыщется. В округе бугровщики, здешние кладоискатели, копают постоянно — щупы в сажень.

— К слову, о находках. — Я порылся в кармане и протянул ему медальон, найденный на теле Любы Рудиной.

Гросс покрутил его в пальцах.

Вдруг они резко повернулись друг к другу.

— Это змеевая луна, змеевик[66], — пояснил он. — Местные считают, что их разбрасывает змей, прельщает.

Солнце, слепящий блеск мелкого моря, крики птиц, однообразная дорога… Шуршат и осыпаются метелки рогоза, чешется шея. Между песком и морем ныряет монотонный голос Гросса:

— Серж!

— Местное суеверие связывает останки кита, по-здешнему мифического «змея», с сокровищами. — Голос его тонет в плеске волн. И снова выныривает: — Курганы поблизости от хребта слывут завороженными. Бугровщики их не трогают. К слову, поразительно, но суеверия не мешают вере! Вполне мирно уживаются жития, службы, обряды и — вот это! — Гросс приостановился, махнул рукой нам за спины.

— О боже, если Сержа обнаружат, живого или мертвого, все рухнет, — произнес Ренфро. — Нам не только не видать поощрения, мы будем выглядеть дураками.

Мы зашагали дальше. Погода портилась. Поднялся ветер, волны стали настойчивее. Зарядил дождь, мелкий, противный, как комариные укусы. Расспрашивать стало некогда, я больше следил за тем, куда поставить ногу, чтобы не съехать по скользкой гальке узкой прибрежной полосы. Гросс шагал далеко впереди.

— Некто Барбаро, путешественник-венецианец, напрасно потратил несколько лет, разыскивая в этих местах мифический курган с сокровищами, — громко говорил он.

— Они уже могли начать стрельбу!

Земля размокла, из-под ног ползла глина с песком. Подробности о поисках клада ветер растаскивал над морем. Я невольно сочувствовал неведомому венецианцу, которому наверняка приходилось месить глину при всякой погоде.

— Может, на лодке было бы быстрее? — Я уже не обращал внимания на ил, чавкающий внутри ботинок.

Серж в лимузине выключил радио. По приборной доске шел муравей. Сержу были слышны его шаги. Он нажал на ручку водительской двери и локтем приоткрыл ее на дюйм. Схватив в правую руку кольт, а в левую — «беретту», поднял их на уровень глаз.

— Не переношу качку, а сегодня вон как разгулялось. К тому же вы человек молодой, наверняка предпочтете прогулку, — усиливая голос, Гросс рассказывал что-то о раскопе. — Нам удалось найти интереснейшие погребения, бронзовый век! Может, и старше…

Я удержался от искушения сказать, что вполне ощущаю себя постояльцем этих погребений. Судя по солнцу, разрезавшему черноту облаков, прогулка в обход заняла пару часов, не меньше.

— Ну, поехали… Спасибо вам… за то, что дали шанс… мне снова стать собой!

— Далеко еще?

— Уже пришли. — Гросс ловко полез по тропинке наверх.

* * *

Не знаю, что я ожидал увидеть, может, какие-то развалины, стены, но вместо этого передо мной оказался расчищенный от травы, довольно большой участок со множеством ям разных форм и размеров. Берег здесь сильно выступал вперед, отвоевав у моря значительную часть суши. Основная работа шла на окраине мыса, вдоль глубокой балки. Позади лежала полосатая степь, желтая и лиловая.

Серж выскочил из машины, перекатился по земле, вскочил и укрылся в нише входа в магазин. Выглянул из-за угла и приготовился открыть огонь.

Солнце слепило, и от контраста с черными тучами глазам было неуютно. Повсюду громоздились горы песка и глины. Левее стояли шалаш с навесом из парусины и несколько палаток. Удобно и умно устроенный лагерь. На фоне хмурого моря копошились черные фигуры с платками на головах, носили, перекладывали, копали. Двое рабочих проволокли мимо брезент с веревочными ручками. Усадив меня у одной из палаток, Гросс отошел, сказав, что разыщет участников партии, на которых напали. Мне принесли чай, пахнущий травой, горький.

— Что за черт?

Из объяснений Гросса я хорошо представил общую картину раскопок. Степь в этих местах усеяна курганами кочевых племен. Самые старые почти сровнялись с землей от времени, выступали над залитыми полями невысокими холмиками. Курганные могильники со временем образовывали целые некрополи, города мертвых. Бывало и так, что на высоких курганах, которые не подтопляются, люди позже устраивали местные кладбища. Другие обходили их стороной, считая нехорошим, нечистым местом. Рельеф берега постоянно менялся, то уходя в море и осыпаясь, то обнажаясь, отдаваясь людям. Часть захоронений тем самым оказывалась в вымытых водой пещерах в склоне холма.

«Степные пирамиды», которые раскапывала партия Гросса, стояли особняком. Основной курган краеведы уже срыли, открыв крупное захоронение, нечто вроде общей могилы. Устроена она была просто — глубокая входная яма и сбоку погребальная камера. Вход в нее запирали, приваливая камни. Несколько таких камней одного размера торчали в стороне, выстроенные по кругу глубокой ямы. Я подошел. На первый взгляд ничего интересного — земля, бутылки, перевернутое ведро. Стенки коридора, спуска в погребение, укрепили бревнами. Грубые ступени уходили вниз, где, присев на корточки, возился человек.

Стоявшие нос к носу седаны разъезжались, освобождая улицу. Он посмотрел в другую сторону. «Форды» на южной стороне улицы также отступали. На пустыре люди в накрахмаленных рубашках открыли задние двери своих автомобилей, выпуская всех оттуда. Дуга пришлось вытаскивать из машины за ноги.

— Полагаю, это вы из полиции? — Он поднял голову, приветственно взмахнул рукой.

— Из милиции, да.

— Нет! Нет! Я не хочу туда!

— Сейчас поднимусь, подождите. — Выбрался из ямы и представился: — Мирон Сушкин.

Рубашка линялая, закатанные рукава, обгоревший на солнце длинный нос, донкихотская бородка с рыжиной. Пестрая шапочка, наподобие тюбетейки. Из-под нее торчат края не слишком чистой повязки. Я назвал свое имя.

Три седана быстро развернулись и помчались прочь.

— Я сразу понял, кто вы. Чужие здесь бывают нечасто, а местные в целом недоверчиво относятся к курганам. А этот овраг, — он показал рукой, — и вовсе пользуется дурной славой.

— Это из-за змея? Протесты против раскопок?

Компания осталась стоять на краю пустыря. Потом все медленно пошли в сторону лимузина.

— В сущности, ерунда, — он улыбнулся. — Ругались, конечно, не раз. Даже ссора большая вышла с Гроссом.

Несколько человек прислушивались к нашему разговору. Среди них один выделялся ростом, курил — обвислые усы, широкоплечий. В стороне слышался голос Гросса, раздающего какие-то указания.

Ленни забрался на пассажирское кресло и открыл банку пива.

— Исторической ценности нашей работы не понимает никто. Ни местные, ни новые власти, — продолжал Сушкин. — Интересуются только, много ли золотых предметов и украшений мы нашли.

– А много?

— На чем мы остановились?

— Да не в золоте дело! — К нам подошел Гросс. — Предметы быта бронзового века намного любопытнее! Смотрю, вы уже познакомились? Сушкин — один из немногих действительно грамотных участников партии. И один из тех, с кем вы хотели поговорить.

— Так вот, дело не в золоте! — Гросс отвлекся на находки из раскопа. — Керамическая и стеклянная посуда гораздо… вот! — он поднял с расстеленной простыни глазурованную чашку, — гораздо более ценны с точки зрения науки! А рыболовные грузила, зернотерки? Удивительный источник информации!

Серж разгладил на рулевом колесе клочок бумаги.

По Гроссу выходило, что только жалкие неудачники, которым не досталось зернотерок, вынуждены удовлетвориться находками золота. Его снова кто-то отвлек. Я повернулся к Сушкину.

— Не отрицаю важность находок, керамики и остального, но выходит, что и нападать на партию было ни к чему? Ведь ценностей не везли?

— Едем по этому адресу.

— Как вам сказать… Везли ящики с хрупкими предметами, укутанными в солому. — Мирон присел на краю ямы. — Это могло навести на мысль, что внутри нечто ценное. Впрочем, кое-что из серебра было. Наборный браслет, серьги, застежка плаща. Потом еще бусины из сердолика и бирюзы. Бронзовые наконечники стрел.

— Расскажите, как вы работаете, я ведь профан.

Лимузин продолжил свой путь на юг. «Краун-виктори» с затемненными стеклами выехал из аллеи и пристроился за ним в двух кварталах позади. В машине был всего один человек.

— Все находки вносим в опись. Это вроде журнала с описанием находки и указанием места ее нахождения. Если вещь тонкой работы, делаем слепок. После упаковываем и отправляем в Ряженое. А потом в город.

— Все вместе или, может быть, особенно ценное отдельно?

— Разом! Из Ряженого приходит подвода. Если дорога непроезжая, тогда лодка. В тот день мы задержались, поехали уже в сумерки.

Серж сбросил газ, когда номера на зданиях стали приближаться к цифре адреса на клочке бумаги. На улице вновь стали попадаться люди, появились редкие машины. Промежуточная зона. Заправочная станция без названия, пустой тайский ресторан, владелец выглядывает в окно. Лимузин остановился у многоквартирного дома с кривыми стенами, кое-как вымазанными зеленоватой краской. Серж сверил адрес с бумажкой, объехал здание и остановился.

— Почему вышла задержка?

— Гросс что-то дописывал, просил подождать. Но ведь нас всегда сопровождают. На всякий случай. Недалеко отъехали, тут и выскочили на нас. У нас ружья есть, охотимся, но палить в сумерках не с руки, да и растерялся я, кабинетный работник, стреляю весьма средне. — Он смутился, потер ладони. — Федор, может, больше вспомнит. — Сушкин окликнул, и один из тех, что прислушивались к разговору, поправил вислые усы, подошел, протянул руку:

— Смотри, то же самое место, где мы скинули тело Тони, — воскликнул Ленни. — Вон и контейнер.

— Сведыня Федор.

— Нападавших вы разглядели? Может, узнали кого-то?

— Точно! — Серж опустил солнцезащитный козырек и вынул оттуда маленькое круглое стоматологическое зеркальце. — Ленни, ты готов?

— Да как их узнать? Лиц не рассмотреть. Они же ряженые, в мешках, кудлатые, как черти.

Мирон, подтверждая эти слова, кивнул, пробормотал, что было темно, как в преисподней, и снова полез в свою яму.

Серж осмотрелся по сторонам.

Федор Сведыня оказался толковым рассказчиком. В целом картина получалась такая. Поехали поздно, но такое бывало и раньше. Той же дорогой, что и всегда. Сейчас она все равно одна, проезжая. Сколько человек на них напали — не ясно. Вытащили из телеги и расколотили ящики. Взяли мелкие серебряные и бронзовые предметы. Прихватили несколько глиняных сосудов с росписью. Мирон Сушкин, выставив из ямы голову, как петрушечник, задумался, но сказал, что прибавить к словам Сведыни ему нечего. Накануне никто подозрительный на раскопе не крутился или не заметили.

Последнее я вполне допускал: увлеченные работой энтузиасты на сиюминутные события внимание обращали не слишком. Я сказал, что хотел бы позже посмотреть описи находок.

— Они в палатке Гросса, я провожу вас. — Сведыня показал на палатку в стороне. Из ямы наконец вылез и весь Сушкин, принялся очищать инструменты.

— Кто не сдрейфит пойти со мной? — Мик и Чи-Чи заигрывали с Сити и Кантри. — Похоже, остается только Дуг.

Вытаскивать его снова пришлось за ноги.

— Я врач, позвольте осмотрю вашу травму. — Я указал на его повязку, попросив Сведыню чуть подождать.

— Ну, если хотите. — Он снял шапочку, сунул в карман.

Замок черного хода дома был взломан. Затхлый вестибюль, заплесневелый ковер, протертый посередине, смятые почтовые ящики без фамилий. Они тихо поднялись вверх по лестнице, пока не дошли до нужной квартиры. Серж приложил к двери ухо. Ни звука. Вынул стоматологическое зеркальце. Это было старое здание с деревянными полами. Между дверьми и косяками — щели в полдюйма. Серж вставил зеркальце в подходящую трещину и получил крошечное изображение комнаты. Никого в поле зрения. Древний замок оказался для Сержа просто детской игрушкой. Они проскользнули внутрь.

Удар был приличный, отек и ссадины серьезные. Нанесли, очевидно, тяжелым предметом неправильной формы. Вокруг гематомы (ушиба) остались царапины от зазубренного края.

— Чем это они вас? На приклад не похоже.

В помещении оказалось совсем не то, что они ожидали увидеть. Пораженный Серж бродил по гостиной — ухоженному музею в стиле арт нуво. Шикарные плетеные кресла, кофейный столик в форме бумеранга, напольные часы с бегающими глазками Бетти Буп[61], бирюзовые щетка с расческой на туалетном столике. Серж начал открывать ящички, выбрасывая оттуда всевозможные туалетные принадлежности. Наконец он открыл нижний ящик и застыл.

— Да кто его знает… Как там этот бедняга, молодой милиционер, который был с нами?

— Лежит в хате, фельдшер за ним присматривает.

— Что там? — спросил Ленни.

Описи, похожие на амбарные книги, были заполнены плотно мелким почерком, кое-где попадались и рисунки. Один из них привлек мое внимание, я поднес лист повыше к свету — навершие топорика. Начинало темнеть, и я решил, что пора найти Гросса — узнать о лодке, чтобы вернуться в Ряженое. Подойдя к знакомой яме, заглянул внутрь. Фонарь «летучая мышь» на полу давал прилично света. Голос Гросса рассеянно прокомментировал:

Серж не ответил. По спине бежали мурашки. Он потянулся к ящику и достал оттуда старую деревянную шкатулку с выгравированной буквой «С» на позеленевшей медной табличке. Сердце молотом отдавалось в ушах. Серж медленно открыл крышку и начал доставать оттуда предметы, аккуратно укладывая их ровными рядами на полу. Белый пластиковый дельфин, пепельница из гостиницы «Наутилус», цитрусовая палочка, спичечные коробки, билеты с оторванным контролем. Дошел до пачки черно-белых фотографий, все — подписанные. «Моему приятелю Серджо». «Дорогому другу Серджо». Джон Леннон, Мохаммед Али, Джеки Глисон… Он перебирал снимки все быстрее и быстрее. Под фотографиями была маленькая черная записная книжка. Серж открыл последнюю страницу.

— Не свалитесь, повредите кости. — Я отступил немного, но, очевидно, волновал его вовсе не я, а ископаемые останки.

«Малыш Серж, если ты это читаешь, значит, ты на верном пути».

— В этом кургане настоящий слоеный пирог! — продолжал он. — Сложно сказать, кто изначально воздвиг насыпи, но известно, что курганы использовались по прямому назначению сотни лет. Своих мертвых в нем хоронили сначала «ямники» — это культура бронзового века. Видите положение костяка? На спине, руки вытянуты вдоль тела. Покойника посыпали ритуальной охрой. Следы сохранились на костях. Характерно для этой культуры. Позже сарматы и скифы переняли у них погребальные обычаи. Но они уже бальзамировали тела, покрывая их воском. Внутренности наполняли травами.

— О Боже…

Гросс выбрался наружу, прихватив фонарь.

— Только вот голову из погребения мы не нашли. Может, лисицы утащили. Но в целом нам повезло, грабители могил сюда не добрались. Нам здесь достались почти целые сосуды, ритуальные топоры!

Серж зарылся в остатки содержимого, раскладывая предметы на полу, пока шкатулка не опустела. Он нажал ладонями на дно шкатулки. Достал перочинный нож и поддел край, снимая деревянную пластинку, разделявшую когда-то ряды дорогих сигар.

Неподалеку от ямы Мирон Сушкин и Федор Сведыня, присев на корточки, разбирали кучку костей, разложенных на брезенте.

— Здесь был жертвенный костер, или, если хотите, алтарь. Кумирня «на собачьих пятках», — пояснил Сведыня. — Часть обряда жертвоприношения.

Вот оно. Бархатный мешочек, затянутый тесьмой. Серж высыпал бриллианты на пол. Засверкали двенадцать камней.

Он поднялся и с усилием перевернул один из обтесанных камней возле ямы. На меня глянуло плоское лицо идола, «родственника» того, что стоял во дворе моего лодочника.

Отворилась дверь. Серж вскинул пистолет.

— Памятник погребального культа. Стерег душу усопшего.

— Не стреляйте! Берите, что вам нужно!

— Я видел такого истукана, «каменную бабу» в селе.

У входа стояла пожилая женщина с бумажным мешком продуктов в одной руке и галлоном двухпроцентного молока в другой. Дрожащие серьги цвета авокадо. Серж неуверенно замигал.

— Бывает, их находят во время пахоты. Строго говоря это не «бабы». То, что местные ошибочно принимают за часть женской фигуры, — воинский нагрудник. Раньше в его честь жгли костры. А теперь выставят в музее, в городе, — он положил руку на макушку божества.

— Что же, этим идолам приносили и человеческие жертвы?

— Луизиана?

— Бывало. Но чаще мелких животных. Или вот, — Сушкин вытащил из кучи серый лошадиный череп с обломанной челюстью, вытряхнул из него гнездо мышей, протянул мне. Кость проломлена сильным ударом.

— Темнеет, да и ветер поднялся. Оставайтесь, — предложил мне Гросс.

— Да, — ответила женщина, опуская на пол покупки. — А вы кто?

— Была удачная рыбалка, обещаю уху. — Сведыня по знаку Гросса накинул на кучу костей край брезента.

* * *

— Лу, это я! Серж! Она насторожилась.

У раскопа уже был готов костер под уху. Я помог притащить ведра, передвинуть бревна — они были вместо лавок. Сидя на бревне, Сведыня деловито снимал шелуху с луковиц кривым ножом. К нам подсели рабочие, подошел и Мирон Сушкин. Сведыня сунул ему пару луковиц и нож. Закатанный рукав рубахи открыл приметную татуировку на французский манер «Tout me fait rire[67]», в каталоге полиции такие надписи относились к флотским. Сведыня, заметив мой взгляд, повел подбородком, — «ошибка молодости».

— Малыш Серж?

— Федор у нас путешественник. У него, пожалуй, самый большой опыт раскопок. Ну, кроме Гросса. — Сушкин кинул очищенную луковицу в ведро. — Кроме скифских городищ в гирлах Дона копал в Средней Азии. Бывал в экзотических местах, Каире и Александрии.

Про вскрытие гробницы фараона в Египте писали в газетах, молодая советская республика налаживала связи, обменивая египетский хлопок на советские товары — керосин и муку.

Серж быстро закивал, широко улыбнулся, и они бросились друг к другу в объятия. Потом обменялись пристальными взглядами.

Сведыня достал окуней, завернутых в траву, взялся потрошить рыбу. Неохотно заметил, что Александрия грязный город, плохая копия Одессы. Арабы торгуют мумиями как товаром. Но много свободных женщин — это поинтереснее. Сушкин, негромко присвистнув, сказал с завистью, что «не всем так везет», прибавив, что сам мечтал бы посмотреть на крупные раскопки. Его поддержали несколько голосов у костра. Сведыня, ловко работая пальцами, измазанными в потрохах, приподнял окуня за хвост:

— Чикамас — блеск, утром брал!

— Прекрасно выглядишь!

Попросил меня приглядеть за огнем. Завел разговор о том, что говорят в Ряженом о раскопе и нападении. И зачем я сам приехал сюда, неужели только по этому делу?

— Ты тоже!

— Приехал я из-за гибели девушки. Слышали, верно?

— Но что ты делаешь в моей квартире? — спросила Лу.

Я пошевелил дрова, подняв снопик искр.

— Понимаешь, мы нашли твой адрес в бумажнике одного парня. Он стрелял в нас, что само по себе не так уж непривычно…

— Я ее видел пару раз. Довольно милая, — сказал Сушкин. — Товарищ Турщ хочет привлечь членов партии к лекциям в клубе. Затевают месячник против религии. Гросс сговорился с ним насчет выступлений.

Лу отступила на шаг и схватилась за сердце.

— Гросс умеет найти подход к чинушам и бюрократам. Добыл бумагу о том, что наша работа поддержана. Каким-то чудом убедил этого самого Турща не слишком мешать, даже наоборот, — вставил Сведыня.

— О Господи! Так это был ты!

— А с чего бы Турщу быть против раскопок?

— Конечно, я!

— Такой уж человек! Поначалу заявился, чтобы дать понять, кто тут первый номер. Ощущает себя не иначе царьком. К тому же ожидал, как и все, от раскопок золота. — Тут Мирон снова сбился на древнюю бронзу и миски. Покивав ради приличия, я сумел снова вернуться к смерти Рудиной.

— Я все думаю о девушке. В общем, случайная смерть. Но вот место и обстановка… Может, это несерьезно, но нет ли совпадений с местными обрядами, ритуалами? Например, погребальными?

— Пошли какие-то разговоры. Появлялись незнакомые люди, спрашивали о твоем деде. Все началось после похорон Рико Спальози. Я боялась подручных Кармина Палермо, поэтому и наняла пару парней.

— Выходка эта — форменное свинство! — Мирон задумался. — Что вам сказать? Обряды, да и вообще погребальная культура, те же жертвенники, конечно, будоражат воображение. Ряженое и вообще эти места… непростые. Может, мысль ваша вовсе не глупа. Знаете, эта местная легенда, нечто вроде подношения змею.

Я упомянул свою находку, змеевую луну, признался, что нашел амулет на теле девушки.

— Но для чего? Раздался незнакомый голос:

— Любопытно. В захоронениях они, бывает, попадаются. А то и ерик принесет.

— Мелкие находки, монеты или, к примеру, бусины — коленца этого самого «змея». Вроде как он их с умыслом разбрасывает. Поднять-то такую штуку можно, но — перекрестясь! — ввернул Сведыня.

— Я заберу бриллианты.

Мирон поднялся, ушел и вернулся, держа в руках широкий черепок. Повернул боком, подсветил от костра — по черепку шел рисунок, изогнутые линии, кольца волной.

— Змей в этих местах изображали часто. У ямников, очевидно, было что-то вроде змеиного культа. Скифы, как известно из рассказа Геродота, и вовсе считали змею своей прародительницей. Очевидно, и «змеевик» — часть давних верований. Тех, откуда пошло нынешнее суеверие.

Все обернулись. В дверях стоял агент Миллер с пистолетом в руке.

Я попросил рассказать легенду.

— Положи камни в мешок и брось сюда, — скомандовал он и достал наручники.

— Если коротко, то красный, или багровый, Змей стережет курганы. В одном из них скрыто несметное богатство. Но в каком именно зарыт клад, не знает никто. Только сам Змей. Тревожить его категорически нельзя.

Он осторожно отложил черепок и продолжил, посматривая на закипающую в ведре воду.

Серж опустился на колени и начал собирать камни. Он бросил мешочек по полу к ногам Миллера.

— Где, вы говорите, ее нашли? Гадючий кут? Тоже любопытно. Если верить легенде, то хребет и голова «змея» здесь, — Мирон притопнул ногой. — А вот хвост как раз там. Уж и не спрашивайте, как это возможно с точки зрения животной анатомии, — он хмыкнул. — Многие здесь убеждены, что гибель девушки и другие вещи, — он показал на воду, где в темноте колыхались пятна водорослей, — связаны с суеверием.

— Давайте договоримся… Еще один голос:

Слова Сушкина наводили на размышления. Положим, «змей» — местная сказка. Но ткань-то вполне реальна. Что значит этот компот, нагромождение символов? Что шутник или преступник, устроивший представление с телом, все же не совсем нормален? Или, наоборот, расчетлив?

— Брось пистолет!

Сведыня окликнул тех, кто стоял в отдалении, позвал к костру. Вынул полено из костра и сунул в ведро:

— Для аромата! Чтоб с дымком ушица. Эх, тут не справить, как казаки с тузлуком, с чеснока и перца заправка — это б было дело!

У дверей стоял Дуг и целился из револьвера в агента. Миллер медленно согнулся и положил оружие на пол.

Но и без тузлука горячая уха с разварной картошкой пахла великолепно.

— Где одна бутылочка, там и вторая милочка, — Сведыня с присказкой развернул мокрую ткань, вынул холодные бутылки. Местное вино — красное, крепкое и исключительно сладкое.

— Дуг, ты что, растерял все свои мозги? — воскликнул Серж. — Где ты взял пушку?

Разложили маринованный сочный чеснок, круглый серый хлеб.

— Передай мне мешок, — сказал Дуг.

— Шумеры считали, что боги создали людей, чтобы самим не работать. Но и человек не дурак, раз умеет работу сочетать вот с таким удовольствием, — Мирон разыскал для меня ложку, — давайте, пока не остыла.

Миллер поднял его с пола и бросил Дугу. Тот перехватил мешочек в воздухе и сунул в карман. Потом подошел к старому черному дисковому телефону, висящему на стене, и набрал номер.

Гросс ужинал в своей палатке. Остальные у костра обменивались репликами, распаляя аппетит.

— Ох, тут хозяйки рыбу готовят, ум отъешь!

— Дорогая, это я. Да, камни у меня… лучше пришли парней. На нашу вечеринку вломился какой-то агент ФБР.

— Начиняют ее со спины капустой.

— А как же чешуя, внутренности?

— Тише! — произнес Серж. — Теперь я совсем запутался… Твоя жена?..

— А, от все вынимаешь…

Дуг повесил трубку.

* * *

— Не совсем так. Эта женщина — мой контакт с семьей Палермо. Или с тем, что от нее осталось благодаря тебе. С ней я должен был поддерживать связь по поводу заказа на Тони.

Со Сведыней мы спустились к реке вычистить песком ведро и ложки. Вокруг костра остались несколько рабочих. Солнце свалилось в сумеречную степь, широкую и светлую от ковыля. Разговор то гас, то разгорался. Я расспрашивал о Ряженом, о местных, о раскопе. Хотел проверить свою догадку, раздумывая о возможной связи нападений на артель и партию. Сведыня, облокотившись на бревно, сидел, вытянув ноги к огню. Подкидывал в общий разговор замечания:

— Ты хочешь сказать, что застрелил его в аэропорту не случайно?

— В усадьбе хозяина рыбзавода хранилось кое-что из местных находок. Пропало, конечно, когда хозяин бежал.

— Далеко не случайно. Операцию готовили давно, только не думали, что все случится так скоро. Люди Палермо увидели тебя в газетах, заподозрили, что вы с Тони связаны. Если бы Тони не привел нас к бриллиантам, это сделал бы ты. — Он похлопал по карману с мешочком. — И они оказались правы.

— От большевиков? — кто-то из рабочих из темноты.

Серж хлопнул себя по лбу.

— Хуже! К нему собирались приехать жена и теща, которых он отправил в Харьков, — подмигнув мне, отозвался Сведыня.

— Просто хоть вешай на спину табличку «Вмажь мне!». Неудивительно, что я так медленно продвигался. Единственная слабость генерального плана — это то, что появился еще один генеральный план… Теперь я вижу все в новом свете. Ведь тогда в ангаре Палермо не собирался тебя убивать. Вы назначили встречу. Дуг кивнул.

В ответ раздался хохот, выкрики «брешешь».

— Теперь из старых служащих никого и не осталось, — продолжал Сведыня, прищурясь. — Один, может, этот мордатый — управляющий. На деле он-то всем и заправлял. Во всякую мелочь вникал!

— Они заплатили копам. Когда ты сказал, что собираешься убить мистера Палермо, мне необходимо было выбраться из лимузина и предупредить семью. Ты ведь грохнул мой сотовый телефон…

— Псеков?

— Он.

— Вы, парни, просто великие артисты. Тебе бы надо получить карточку гильдии киноактеров.

— А вы и раньше бывали здесь?

— Бывал. С первой партией, но совсем недолго. Я мальчишкой был. Тогда местные тоже бузили. Против раскопок. Неймется им. Притом что сами роют повсюду. Пройтись по оврагам, вон сколько ям накопано.

Дуг достал бумажник и раскрыл его.

— Не все ведь так настроены, — вмешался Мирон, — Рогинский, местный фельдшер, интересуется историей и раскопом вполне искренне. Хоть и порядочный растяпа, бродил всюду, едва не сверзился в яму!

— Неужели помогал с раскопками?

— Уже есть! Обычно мы работаем по контракту на семьи по всей стране, когда им нужны первоклассные таланты для деликатных тайных операций. Я занимаюсь этим, чтобы заработать на спокойную старость. Надеюсь, меня воспринимают всерьез.

— Да нет. У нас тут были случаи дизентерии, условия полевые. Забавный типус. Такой человек «в недоумении», — весело продекламировал Сушкин. — Человек с лицом «Пожалуйста, извините и помилуйте».

— Вы его точно описали. — Я рассмеялся. — А я думал, что все местное население держится подальше.

— Я мог тебя видеть на экране?

— В основном да. Бывает, нанимаются пропойцы. На простые работы — копать, таскать. Но неохотно. Курганов сторонятся.

— Пару раз тут пропадала скотина. Объяснение простое: свалилась с обрыва, а может, и заблудилась. Или вот — перевернулся баркас. Ясное дело, рыбаки эти утонули с пьяных глаз, — вставил Сведыня.

— Вряд ли ты что-нибудь вспомнишь, всего несколько рекламных роликов. Я играл улыбающегося парня, который ехал на велосипеде мимо поля с ромашками в рекламе антидепрессантов. Вот у Расти была небольшая роль в сериале «Дни нашей жизни». Думаю, его персонаж придется вывести из сценария… А сейчас всем повернуться к стене!

— Да уж. Слухам здесь, как и всюду, не нужно много…

— Пацанята, конечно, ничего не боятся, — продолжал Сушкин. — Еще священник появлялся — пробовал унять народ. В самом начале работ была чехарда, кто тут побывал, и не вспомнить. Да и я, знаете, погружен в раскоп в буквальном смысле.

— Ты намерен застрелить нас? — спросил Серж. — В конце концов, мы вместе неплохо провели время.

Рабочие разошлись. Я решил искупаться. Весенняя ледяная вода отлично бодрила. Доплыл до островка в камышах. Сидя на отмели, до боли растирал мышцы. Впереди на воде колыхались багровые пятна. Ветер шевелил серый песок, приносил кислый металлический запах водорослей вперемешку с терпким ароматом степной травы. Запахи вернее всего оживляют воспоминания. И такого грубого и резкого, каким обладает ковыльная степь, я не встречал никогда. Вернувшись, устроился один у почти догоревшего костра. Но даже усталость и ледяная вода не помогли отключить поршень мыслей в голове. Повернув голову на шорох шагов, успел заметить неестественно вытянутую тень.

— Вы ничего не почувствуете, — ответил Дуг. Еще один голос.

Та сместилась и стала Гроссом. Он держал длинную, шириной чуть не в мою руку змею.

— Полоз. Он неядовит. Сдох совсем недавно. Правда, я таких размеров давно не видел, отнесу подальше от лагеря — привлекает животных.

— Что за хрень здесь происходит?

Под его ногами захрустел ракушечник. Гросс вернулся и сел, отряхивая руки.