Деорнот проснулся в поту, в холодной темноте. Снаружи шипел и завывал ветер, когтил разбитые окна, точно одинокий летающий мертвец. Сердце Деорнота замерло, когда он увидел склонившийся над ним темный силуэт на фоне тлевших в очаге углей.

– Капитан! – Это был один из его людей, и в тихом шепоте Деорнот услышал панику. – К воротам приближается вооруженный отряд!

– Дерево Бога! – выругался Деорнот, поспешно натягивая сапоги, затем он надел кольчугу, схватил меч в ножнах и поспешил за солдатом.

Еще четверо солдат собрались на платформе над воротами, расположенными за бастионом. Ветер валил с ног, и Деорнот быстро присел на корточки.

– Вон там, капитан! – сказал солдат, который его разбудил. – Они приближаются по дороге, что ведет из города. – Он наклонился вперед рядом с Деорнотом и показал рукой.

Лунный свет, пробивавшийся сквозь облака, серебрил соломенные крыши домов Наглимунда. На дороге действительно было заметно движение, небольшой отряд всадников, около дюжины.

Солдаты над воротами наблюдали за их медленным приближением. Один из них тихо застонал. Деорнот также испытывал нетерпение. Куда лучше, когда звучат пронзительные звуки горна и над полем сражения носятся крики.

«Именно такое ожидание и вызывает страх, – подумал Деорнот. – Когда снова прольется кровь, жители Наглимунда испытают гордость».

– Должно быть, есть и другие, но они прячутся! – выдохнул другой солдат. – Что нам делать? – Несмотря на вой ветра, его голос казался слишком громким.

Как приближавшиеся всадники могли его не услышать?

– Пока никого нет, – твердо ответил Деорнот. – Подождем.

Им казалось, что ожидание продолжалось несколько дней. Когда отряд приблизился, луна высветила блестящие наконечники копий и шлемы. Безмолвные всадники остановились возле ворот, будто к чему-то прислушивались.

Один из солдат встал, взял лук и прицелился в грудь командира всадников. Деорнот метнулся к нему, увидев на лице напряжение и отчаяние в глазах, и тут снизу раздался громкий стук в ворота. Деорнот успел схватить лук и рвануть его вверх; стрела улетела в темное небо над городом.

– Именем доброго Бога, откройте ворота! – крикнул всадник, и древко копья вновь ударило в дерево. «Это голос риммера, в котором слышится безумие», – подумал Деорнот.

– Вы что, все спите?! Позвольте нам войти! Я Изорн, сын Изгримнура, мне удалось вырваться из рук наших врагов.

♕

– Смотрите! Вы видите просвет в тучах? Вам не кажется, что это хороший знак, Веллигис? – Герцог Леобардис широко махнул рукой в кольчуге в сторону отрытого окна каюты, едва не задев голову своего вспотевшего оруженосца.

Тот уклонился, проглотил готовое сорваться с губ проклятие и отвел в сторону поножи герцога, а потом повернулся и хлопнул по голове пажа, который не успел вовремя отскочить в сторону. Паж, изо всех сил пытавшийся стать незаметным в тесной каюте, возобновил безнадежные попытки спрятаться.

– Может быть, в некотором смысле, мы тонкий конец клина, который положит конец безумию.

Леобардис под звяканье кольчуги подошел к окну, оруженосец бросился за ним, пытаясь удержать на месте наполовину надетые поножи. На беременном грозой небе действительно появились длинные пульсировавшие полосы синего, словно темные массивные утесы Краннира, нависавшие над заливом, где флагманский корабль Леобардиса «Самоцвет Эметтина» раскачивался на якоре, разорвали низкие тучи.

Веллигис, крупный пухлый мужчина в золотых одеяниях эскритора, тяжело шагнул к окну и остановился рядом с герцогом.

– Разве можно остановить пожар, поливая огонь маслом, милорд? Но именно так, уж простите мою прямоту, вы намерены поступить, – заявил Веллигис.

Удары главного барабана эхом пронеслись над водой, и Леобардис отбросил с лица прядь влажных седых волос.

– Я знаю, каково отношение Ликтора к происходящему, – сказал он, – и мне известно, что он отправил вас, возлюбленный эскритор, отговорить меня от этого. Любовь его святейшества к миру… вызывает восхищение, но его не достигнуть только разговорами.

Веллигис открыл маленькую бронзовую шкатулку и вытряхнул из нее сахарный леденец, который аккуратно положил на язык.

– Вы находитесь в опасной близости к святотатству, герцог Леобардис. Разве молитва это просто «разговоры»? Разве заступничество его святейшества Ликтора Ранессина менее действенно, чем сила армии? Если так, то ваша вера в слово Усириса и его первого помощника Сутрина просто насмешка. – Эскритор тяжело вздохнул и принялся сосать леденец.

Щеки герцога покраснели, он отодвинул оруженосца в сторону, с трудом наклонился и застегнул последнюю пряжку сам, потом жестом показал, что пришел черед роскошной синей накидки с золотым символом Зимородка Бенидривинов на груди.

– Да благословит меня Господь, Веллигис, – резко сказал Леобардис, – у меня нет никакого желания спорить с вами сегодня. Верховный король Элиас зашел слишком далеко, и я должен сделать то, что необходимо.

– Но вы не можете отправиться в сражение, – возразил эскритор, и впервые в его голосе прозвучало искреннее чувство. – За вами стоят сотни, нет, тысячи людей – или душ, – и вы отвечаете за их благополучие. Семена катастрофы уже подхватил ветер, и Мать Церковь должна позаботиться о том, чтобы они не упали на плодородную почву.

Леобардис печально покачал головой, когда маленький паж смущенно поднял золотой шлем с конским хвостом, выкрашенным в синий цвет.

– В наши дни кругом сплошная плодородная почва, Веллигис, а катастрофа ширится – если вы простите мне кражу ваших поэтических слов. Нам необходимо попытаться срезать почку, пока она не расцвела. Пойдемте. – Он похлопал по пухлой руке эскритора. – Пришло время спуститься в шлюпку. Идите за мной.

– Конечно, мой добрый герцог. – Веллигис слегка повернулся боком, чтобы пройти сквозь узкий дверной проем. – Надеюсь, вы меня простите, если я не буду сейчас сопровождать вас на берег. Последнее время я плохо держусь на ногах. Боюсь, я старею.

– Может быть, но ваша риторика не потеряла задора, – ответил Леобардис, когда они медленно шли по палубе.

С ними поравнялась маленькая женщина в черном – остановилась и коротко кивнула, сложив руки на груди. Эскритор нахмурился, но герцог Леобардис с улыбкой кивнул в ответ.

– Нин-Рейсу много времени провела на борту «Самоцвета Эметтина», – сказал герцог, – она замечательная смотрящая за морем. – Я разрешаю ей не выполнять формальности – ниски странный народ, Веллигис, о чем вы бы знали, если бы много плавали по морям. Идемте, моя лодка вон там.

Порыв ветра со стороны гавани превратил плащ Леобардиса в парус, и синяя ткань затрепетала на фоне изменчивого неба.

Леобардис увидел у причала младшего сына Вареллана, слишком маленького для своих сияющих доспехов. Его тонкое лицо с тревогой выглядывало из пустоты шлема, когда он осматривал собравшуюся на берегу армию Наббана, словно отец мог посчитать его виновным в любых нарушениях порядка в рядах метавшихся и ругавшихся солдат. Несколько человек пробежали мимо него, словно он был обычным барабанщиком, весело ругая пару лошадей, которых напугала суматоха, и они спрыгнули с причала на мелководье, утащив за собой отвечавшего за них конюха. Вареллан отскочил от брызг и воцарившегося хаоса и наморщил лоб, и его морщины не разгладились даже после того, как мальчик увидел, что герцог спрыгнул на берег с лодки и прошел по воде к каменистому берегу южного Эрнистира.

– Милорд, – сказал он и смолк, его переполняли сомнения; Леобардис понял, что мальчик не знает, как поступить, оставаться в седле или спешиться и преклонить колено.

Герцог заставил себя не хмуриться. Он винил Нессаланту за застенчивость их младшего сына, потому что она не могла оторваться от него, как пьяница от кувшина, мать так и не смирилась с тем, что ее младший ребенок вырос. Конечно, тут была и его вина. Ему не следовало насмехаться над желанием мальчика стать священником. Тем не менее это произошло несколько лет назад, и теперь уже ничего не изменить; его сын будет солдатом, даже если это его убьет.

– Ну что ж, Вареллан, – сказал он и огляделся по сторонам. – Все в порядке, сын.

Хотя хаос на берегу однозначно говорил о том, что его отец либо безумен, либо слишком добр, юноша благодарно улыбнулся.

– Мы сможем закончить разгрузку в течение двух часов, я полагаю, – сказал Вареллан. – Мы выступим сегодня?

– После недели в море? Люди убьют нас обоих и найдут себе другую герцогскую семью. Впрочем, полагаю, сначала им придется предать казни Бенигариса, если они захотят покончить с нашей линией. Кстати, почему твоего брата здесь нет?

Леобардис говорил небрежно, но понял, что его раздражает отсутствие старшего сына. После недель горьких споров, когда они обсуждали, следует ли Наббану сохранять нейтралитет, и возмущенную реакцию на решение герцога поддержать Джошуа, Бенигарис изменил позицию и заявил, что хочет присоединиться к отцу и его армии. Герцог не сомневался, что Бенигарис не мог отказаться от шанса повести легионы Зимородка в сражение, даже если для этого ему пришлось бы отказаться от возможности некоторое время посидеть на троне Санцеллан Маистревис.

Леобардис понял, что витает в облаках.

– Нет, нет, Вареллан, мы должны позволить людям провести ночь в Краннире, впрочем, у нас не будет возможности веселиться, ведь война Ллута на севере складывается неудачно. Так где, ты сказал, сейчас Бенигарис?

Вареллан покраснел.

– Я ничего не сказал, милорд, сожалею. Он уехал в город вместе со своим другом графом Аспитисом Превесом.

Леобардис не стал обращать внимания на смущение сына.

– Клянусь Деревом, мне казалось, я могу рассчитывать, что мой сын и наследник будет меня встречать. Ну, ладно, посмотрим, как обстоят дела с другими командующими. – Леобардис щелкнул пальцами, и оруженосец подвел его лошадь под веселое позвякивание колокольчиков упряжи.



Они нашли Майлин-са-Ингадариса под знаменем бело-красного Альбатроса, символа его дома. Старик, бывший сильным, но вежливым врагом в течение многих лет, приветствовал герцога. Леобардис и Вареллан наблюдали за тем, как Майлин следит за разгрузкой двух своих галеонов, а потом присоединились к старому графу в его полосатом шатре, чтобы выпить кубок сладкого ингадаринского вина.

Когда они закончили обсуждать порядок движения и оружие, не обращая внимания на не слишком удачные попытки Вареллана к ним присоединиться, Леобардис поблагодарил графа Майлина за гостеприимство и вышел из шатра, его младший сын последовал за ним. Взяв поводья лошадей из рук оруженосцев, они продолжали идти через лагерь, совершая короткие визиты в шатры других дворян.

Они уже собрались сесть на лошадей и отправиться обратно, когда герцог заметил знакомого всадника на мощном чалом жеребце, неспешно ехавшего с кем-то по дороге из города.

Серебристые доспехи Бенигариса, которые он ценил больше всего остального, украшали бесчисленные гравировки и дорогие инкрустации из иленита, не отражавшего свет, так что они казались почти серыми. Нагрудник компенсировал крупные размеры Бенигариса, и он выглядел, как отважный и доблестный рыцарь. Молодой Аспитис был также в доспехах великолепной работы: перламутровый Орлик, инкрустированный в нагрудник, говорил о его семейной принадлежности. Он был без плаща и, как Бенигарис, в своих доспехах походил на блестящего краба.

Бенигарис что-то сказал своему спутнику, Аспитис Превес рассмеялся и ускакал, а Бенигарис направился по дороге к отцу и младшему брату.

– Это ведь граф Аспитис, не так ли? – спросил Леобардис, стараясь скрыть горечь. – Неужели дом Преван стал нашим врагом и не может даже приветствовать своего герцога?

Бенигарис наклонился в седле и похлопал своего жеребца по шее. Его темные брови не позволяли Леобардису увидеть, поднял ли он взгляд.

– Я сказал Аспитису, что нам нужно поговорить наедине, отец. Он бы с вами поздоровался, но я его отослал. Он уехал из уважения к вам. – Бенигарис посмотрел на Вареллана, который заметно вспотел в доспехах, и коротко кивнул мальчику.

Ответ сына сбил герцога с толку, и он решил сменить тему.

– Что заставило тебя поехать в город, сын?

– Новости, сир. Я решил, что Аспитис, который уже там бывал, поможет мне узнать последние новости.

– Ты отсутствовал довольно долго. – Леобардис не нашел в себе сил продолжать сердиться. – И что тебе удалось узнать, Бенигарис?

– Ничего нового по сравнению с тем, что рассказывают люди с кораблей, приплывших из Эбенгеата. Ллут ранен и отступил в горы. Скали контролирует Эрнисдарк, но ему не хватает сил, чтобы двигаться дальше, пока сопротивление эрнистирийцев в Грианспоге не будет подавлено. Так что побережье еще не освобождено, и все территории, находящиеся по эту сторону Ак-Самрата, – Над-Муллах, Куимне и все речные земли до Иннискрича.

Леобардис почесал голову и прищурившись посмотрел на луч солнца, отражавшийся в океане.

– Может быть, мы гораздо больше поможем принцу Джошуа, помешав Скали здесь. Если мы направим две тысячи солдат против Скали Острого Носа, армия Ллута будет освобождена – ну, то, что от нее осталось, – а тыл Элиаса окажется без защиты, если он попытается осадить Наглимунд.

Леобардис взвесил свой план, и он ему понравился. Герцогу показалось, что нечто похожее мог сделать его брат Камарис: быстрый и сильный удар, подобный щелканью бича. Камарис всегда так вел военные действия – его атаки были открытыми, он шел в бой без колебаний, обрушиваясь на врага, точно сверкающий молот.

Бенигарис покачал головой, и на его лице появилась искренняя тревога.

– О нет, сир! Нет! Ведь, если мы так сделаем, Скали отступит в Сиркойл или уйдет в горы Грианспог. И тогда мы будем связаны, как растянутая на просушку шкура, дожидаясь, когда риммеры появятся снова. Между тем Элиас ослабит Наглимунд и получит возможность выступить против нас. Войско Верховного короля и Вороны раздавят нашу армию, как орех. – И Бенигарис выразительно покачал головой, словно эта идея его пугала.

Леобардис отвернулся от слепящего солнца.

– Пожалуй, в твоих словах есть смысл, Бенигарис… однако я не забыл, что еще совсем недавно ты отстаивал другую точку зрения, – напомнил герцог.

– До того как вы посчитали необходимым вывести армию в поле, милорд. – Бенигарис снял шлем, немного подержал его в руках и повесил на луку седла. – Теперь, когда решение принято, я стал львом Наскаду.

Леобардис тяжело вздохнул. Острый привкус войны пронизывал воздух, наполняя его беспокойством и сожалением. И все же разделение Светлого Арда после стольких лет мира при короле Джоне – под эгидой Верховного короля, – казалось, вернуло ему упрямого сына. И за это Леобардис испытывал благодарность, каким бы незначительным данное событие ни выглядело на фоне более серьезных новостей. Герцог Наббана вознес безмолвную молитву своему сбивавшему с толку, но неизменно благотворному Богу.



– Слава Усирису Эйдону за то, что он вернул тебя к нам! – вскричал Изгримнур, который почувствовал, что слезы вновь наворачиваются ему на глаза.

Он наклонился над кроватью и сильно потрепал Изорна по плечу, за что удостоился сердитого взгляда Гутрун, не отходившей от своего взрослого сына с того самого момента, как он накануне вернулся.

Изорн, хорошо знакомый с суровым нравом матери, слабо улыбнулся Изгримнуру. У него были голубые глаза и резкие черты лица герцога, но с тех пор, как отец видел сына в последний раз, сияние молодости его покинуло: он выглядел усталым и мрачным. Казалось, Изорн что-то утратил, хотя и остался таким же широкоплечим и сильным.

«Просто ему пришлось пережить трудное время, – решил герцог. – Он сильный парень. Достаточно взглянуть, как он справляется с материнской суетой. Из него получится настоящий мужчина… Нет, он уже достойный мужчина. Когда он станет герцогом после меня… после того, как мы отправим верещащего Скали в преисподнюю…»

– Изорн! – Новый голос прогнал посторонние мысли. – Это настоящее чудо, что ты снова с нами. – Принц Джошуа наклонился вперед и сжал ладонь Изорна левой рукой.

Гутрун одобрительно кивнула. Она не стала вставать, чтобы сделать реверанс, в данном случае материнские обязанности были важнее. Джошуа, казалось, не обратил на это никакого внимания.

– Дьявол, это настоящее чудо, – хрипло сказал Изгримнур и нахмурился, чтобы не ставить себя в глупое положение. – Он вырвался благодаря уму и мужеству, и Господь тому свидетель.

– Изгримнур… – предупреждающе сказала Гутрун, а Джошуа рассмеялся.

– Конечно. Позволь мне сказать, Изорн, твое мужество и ум вызывают восхищение, – проговорил Джошуа.

Отдыхавший в постели Изорн постарался расправить плечи и поудобнее передвинул забинтованную ногу, лежавшую поверх покрывала, точно святая реликвия.

– Вы слишком добры, ваше высочество, – ответил Изорн. – Если бы некоторые люди Скали Кальдскрика не выказали слабости, все мы превратились бы в замершие во льду трупы.

– Изорн! – недовольно сказала его мать. – Не говори таких вещей. Твои слова могут обидеть нашего милосердного Господа.

– Но это правда, мама. Вороны Скали дали нам ножи и помогли сбежать. – Он повернулся к Джошуа. – Темные времена наступили в Элвритсхолле, принц Джошуа! Вы должны мне поверить! Скали не одинок. Город полон черных риммеров из земель, расположенных вокруг Стормспейка. Именно их Острый Нос поставил нас охранять. Проклятые богом чудовища мучили наших людей – просто, без причины! Нам было нечего от них скрывать! Они делали это для развлечения и удовольствия, если такое вообще можно представить. Ночью мы ложились спать под крики наших товарищей, думая о том, кто будет следующим.

Он тихо застонал и высвободил руку из ладони Гутрун, чтобы потереть виски, словно рассчитывал избавиться от воспоминаний.

– Даже люди Скали сочли их поведение отвратительным, – продолжал Изорн. – Мне кажется, они начали задумываться над тем, во что их вовлек Скали.

– Мы тебе верим, – мягко сказал Джошуа и посмотрел на Изгримнура взглядом, полным тревоги.

– Но были и другие – они появлялись по ночам, одетые во все черное, – уже не мог остановиться Изорн. – Даже наши охранники не видели их лиц! – И, хотя голос Изорна оставался тихим, глаза широко раскрылись – он вспоминал. – Они даже двигались не как люди, и пусть Эйдон будет мне свидетелем! Они пришли из ледяных Пустошей, мы чувствовали от них холод, который их окутывал, когда они проходили мимо нашей темницы! Находиться рядом с ними было намного страшнее раскаленного железа черных риммеров. – Изорн покачал головой и снова опустился на подушки. – Извините, отец… принц Джошуа. Я очень устал.



– Он сильный мужчина, Изгримнур, – сказал принц, когда они шли по коридору с лужами.

Крыша протекала, как это часто бывало в Наглимунде после тяжелой зимы, а также весны и осени.

– Как я жалею, что оставил его одного с этим сыном шлюхи Скали! Будь я проклят! – Поскользнувшись на мокром камне, Изгримнур выругал свою старость и неловкость.

– Он сделал все, что было в человеческих силах, дядя, – ответил Джошуа. – Ты должен им гордиться.

– Я и горжусь.

Они молча шли еще некоторое время.

– Должен признаться, что теперь, когда Изорн вернулся, мне будет легче задать тебе вопрос… – наконец, заговорил принц.

Изгримнур дернул себя за бороду.

– И в чем проблема? – спросил Изгримнур.

– Одолжение. И я бы не стал просить, если бы… – Джошуа колебался. – Нет. Давай зайдем в мои покои. Такие вещи нужно обсуждать без свидетелей. – Он продел правую руку с культей под локоть герцога – молчаливый упрек за возможный будущий отказ.

Изгримнур снова дернул себя за бороду – на этот раз так сильно, что почувствовал боль. У него появилось чувство, что ему совсем не понравится то, что он сейчас услышит.

– Клянусь Деревом, возьмем с собой кувшин вина, Джошуа, – проворчал герцог. – Мне оно необходимо.



– Ради любви Усириса! Клянусь кровавым молотом Дрора! Костями Святого Эльстана и Святого Скенди! Ты сошел с ума?! Зачем мне покидать Наглимунд? – Изгримнур дрожал от удивления и гнева.

– Я не стал бы тебя просить, если бы существовали другие варианты, – терпеливо ответил принц, но даже ярость не помешала Изгримнуру почувствовать страдание, которые испытывал Джошуа. – Я две ночи лежал без сна, пытаясь найти иной путь. И не смог. Кто-то должен отыскать принцессу Мириамель.

Изгримнур сделал большой глоток вина, почувствовал, что какая-то часть потекла по бороде, но ему было все равно.

– Почему? – наконец спросил он и со стуком поставил на стол кубок. – И почему я? Проклятье, почему я?

Вся поза принца выражала напряженное терпение.

– Ее необходимо найти, потому что она имеет огромное значение… не говоря уже о том, что Мириамель моя единственная племянница. Что будет, если я умру, Изгримнур? Что, если мы выдержим осаду Элиаса, прорвем блокаду города, но я поймаю стрелу или упаду со стены замка? Кто сплотит людей – не просто баронов и полководцев, но простых людей, которые пришли сюда в поисках защиты? С Элиасом будет трудно сражаться, даже когда я встану во главе армии Наглимунда, хотя меня считают странным и не слишком надежным; но что произойдет, если я умру?

Изгримнур посмотрел в пол.

– Ну, есть Ллут. И Леобардис.

Джошуа решительно тряхнул головой.

– Король Ллут ранен, может быть, умирает. Леобардис – герцог Наббана, еще недавно воевавшего с Эркинландом. Санцеллан уже сам по себе напоминание о тех временах, когда Наббан правил всеми. Даже ты, дядя, достойный и уважаемый человек, не сможешь возглавить силы, которые выступают против Элиаса. Он сын Престера Джона! Сам Джон готовил его для трона из костей дракона. Несмотря на все порочные деяния, заменить его сможет лишь член семьи… и ты это прекрасно понимаешь!

Долгое молчание Изгримнура было ему ответом.

– Но почему именно я? – наконец повторил герцог.

– Потому что только с тобой Мириамель вернется. Кого еще я могу послать? Деорнота? Он отважный и верный, как охотничий ястреб, но ему пришлось бы привезти принцессу в Наглимунд в мешке. Если не считать меня, ты единственный, с кем она может пойти добровольно, но, если тебя разоблачат и твоя миссия станет известна, это будет катастрофой. Очень скоро Элиас узнает, что она сбежала, и тогда он сожжет весь юг, чтобы ее найти.

Джошуа подошел к письменному столу и порылся в стопке пергаментов.

– Подумай хорошенько, Изгримнур, – попросил принц. – Забудь на некоторое время, что речь идет о тебе. Кто еще совершал такие далекие путешествия, у кого столько друзей в самых странных местах? Кто, ты уж меня прости, кроме тебя, знает все злачные места в Ансис Пелиппе и Наглимунде?

Изгримнур, вопреки собственному желанию, горько усмехнулся.

– Но это все равно не имеет смысла, Джошуа. Как я смогу оставить своих людей, когда против нас выступил Элиас? И как сохраню твое поручение в тайне, если меня все настолько хорошо знают?

– Ну, относительно первого, возвращение Изорна стало для меня знаком Божьим. Эйнскалдир, тут ты со мной согласишься, не способен командовать людьми. В отличие от Изорна. В любом случае, дядя, он заслужил право делать добрые дела. Падение Элвритсхолла задело его гордость.

– Именно сильно задетая гордость превращает мальчика в мужчину, – прорычал герцог. – Продолжай.

– Относительно твоего второго довода, ты действительно хорошо известен, но в последние двадцать лет редко бывал к югу от Эркинланда. Однако мы постараемся изменить твою внешность.

– Изменить внешность? – Изгримнур рассеянно перебирал косички своей бороды, когда Джошуа подошел к двери, распахнул ее и кого-то позвал.

Герцог вдруг ощутил тяжесть на сердце. Он опасался сражений, не столько из-за себя, сколько из-за своего народа, жены… а теперь и сын здесь, еще одно бремя, которое легло ему на плечи. Но уйти, отправиться пусть и в такое же опасное путешествие, как те испытания, которые предстоят его близким… нет, это попахивало неоправданной трусостью, даже предательством.

«Но я дал клятву отцу Джошуа, моему дорогому старому Джону, разве я могу не исполнить желание его сына? – подумал Изгримнур. – К тому же его доводы выглядят исключительно убедительными».

– Заходите, – сказал принц, отступая в сторону, чтобы пропустить кого-то внутрь.

Это был отец Стрэнгъярд, с повязкой, закрывавшей глаз, и смущенной улыбкой. В руках он держал большой сверток с темной одеждой.

– Надеюсь, вам подойдет, – сказал он. – К сожалению, такое случается редко; уж не знаю почему, просто намек, еще одно бремя нашего владыки. – Он смолк, но тут же заговорил снова: – Эглаф поступил очень благородно, когда согласился ее вам одолжить. Он примерно ваших размеров, только не такой высокий.

– Эглаф? – удивленно спросил Изгримнур. – Кто такой Эглаф? Джошуа, что за чушь?

– Брат Эглаф, конечно, – пояснил Стрэнгъярд.

– Твоя маскировка, Изгримнур, – уточнил Джошуа. Архивариус замка тряхнул свертком, и стало понятно, что это шерстяное одеяние священника. – Ты благочестивый человек, дядя, – продолжал принц. – И я уверен, что сможешь достойно носить сутану. – Герцог мог бы поклясться, что Джошуа с трудом сдерживает улыбку.

– Что? Одежды священника? – Изгримнур начал понимать замысел принца, и он ему совсем не понравился.

– Лучшего способа не придумать: в Наббане так сильны позиции Матери Церкви, что священников едва ли не больше, чем обычных жителей, – с улыбкой сказал Джошуа.

Изгримнур пришел в ярость.

– Джошуа, я и раньше опасался за твой разум, но теперь вижу, что ты окончательно спятил! Это самый безумный план из всех, что мне доводилось слышать! К тому же эйдонитские священники не носят бороды! – презрительно фыркнул он.

Принц бросил предупреждающий взгляд на отца Стрэнгъярда – тот, положив одежду на стул, быстро попятился к двери, подошел к столу и поднял покрывало, открыв… таз с горячей водой и блестящую, недавно наточенную бритву.

От рева Изгримнура задрожала посуда на кухне замка.

♕

– Говори, смертный. Вы пришли в наши горы как шпионы? – После слов принца Джирики наступило холодное молчание.

Краем глаза Саймон увидел, как Эйстан принялся шарить у себя за спиной, пытаясь найти хотя бы какое-то оружие; Слудиг и Гриммрик бросали свирепые взгляды на окружавших их ситхи, уверенные, что они могут напасть в любой момент.

– Нет, принц Джирики, – поспешно ответил Бинабик. – Вы и сами должны понимать, что мы не рассчитывали встретить здесь ваших людей. Мы из Наглимунда, нас послал принц Джошуа с важнейшим поручением. Мы ищем… – тут тролль заколебался, словно боялся сказать слишком много. Затем пожал печами и продолжал: – Мы направляемся в Драконовы горы на поиски меча Камариса-са-Винитта по имени Шип. – Джирики прищурился, а стоявший у него за спиной ситхи по имени Кендрайа’аро, которого принц назвал дядей, резко выдохнул.

– И что вы намерены с ним делать? – резко спросил принц.

Бинабик не стал отвечать, он с несчастным видом смотрел в пол. Время шло, воздух в пещере стал густым от напряжения.

– Он нам необходим, чтобы защититься от Инелуки Короля Бурь! – выпалил Саймон.

Ни один мускул не дрогнул на лицах ситхи. Все молчали.

– Говорите больше, – наконец потребовал Джирики.

– У нас нет выбора, – ответил Бинабик. – Это часть истории, столь же длинной, как ваша Уа’киза Туметай ней-Р’и’анис – Песнь о падении Тумет’айя. Мы попытаемся рассказать вам, что сможем.

Тролль поспешно сообщил ситхи главные факты. Как показалось Саймону, он сознательно упустил многие вещи; один или два раза Бинабик перехватил его взгляд и, казалось, просил юношу молчать.

Бинабик рассказал ситхи о приготовлениях Наглимунда и преступлениях Верховного короля, повторил слова Ярнауги, а еще про книгу Ниссеса, прочитал стихотворение, которое привело их к Урмшейму.

Когда тролль закончил рассказ, взгляд Джирики стал мягче, но с лица его дяди не сходило скептическое выражение, а тишина стала такой полной, что звенящее эхо водопада начало набирать силу, постепенно наполняя пещеру шумом. Какое странное место безумия и сновидений, в какой дикой истории они все оказались! Саймон почувствовал, как отчаянно бьется его сердце – и не только от страха.

– В это трудно поверить, сын моей сестры, – наконец прервал молчание Кендрайа’аро и развел в странном жесте руки.

– Так и есть, дядя. Но я думаю, сейчас не время об этом говорить, – ответил Джирики.

– Но другой, которого упомянул юноша… – начал Кендрайа’аро, и в его желтых глазах появилась тревога, а в голосе послышался нарастающий гнев. – Черный, что находится под Наккигой…

– Не сейчас. – В голосе принца ситхи появилось напряжение, и он повернулся к пяти людям. – Я должен принести вам извинения. Не следует обсуждать подобные вещи, пока все не поели. Вы наши гости. – Саймон почувствовал волну облегчения, колени у него слегка подогнулись, и он пошатнулся.

Джирики это заметил и махнул рукой в сторону камина.

– Садитесь. Вы должны нас извинить за подозрения. Поймите, хотя у меня перед тобой долг крови, Сеоман – ты мой хикка ста’йа, – ваш народ редко делал добро нам.

– Здесь я должен возразить вам, принц Джирики, – ответил Бинабик, усаживаясь на плоский камень рядом с огнем. – Из всех ситхи ваша семья знает, что мы, кануки, никогда не причиняли вам вреда.

Джирики посмотрел сверху вниз на маленького мужчину, и черты его напряженного лица заметно расслабились.

– Ты поймал меня на неучтивости, Бинбиникгабеник, – признал Джирики. – После людей Запада, которых мы знали лучше всего, когда-то мы любили кануков.

Бинабик поднял голову, и на его круглом лице появилось удивление.

– Откуда вам известно мое полное имя? Я его не упоминал, и его не знают мои спутники, – сказал тролль.

Джирики рассмеялся, звук был шипучим, но, странным образом, веселым, без малейшей фальши. И в этот момент Саймон почувствовал к ситхи внезапную симпатию.

– О, тролли, – сказал принц, – тому, кто путешествует так много, не следовало удивляться, что его имя нам известно. Как ты думаешь, кто из кануков, кроме тебя и твоего наставника, когда-либо видел южные горы?

– Вы знали моего наставника? Теперь он мертв. – Бинабик снял перчатки и принялся разминать пальцы.

Саймон и остальные принялись искать места у огня.

– Он знал нас, – сказал Джирики. – Разве не он научил тебя нашему языку? Ты ведь упоминал, Ан’наи, что тролль говорил с тобой на нашем языке?

– Да, мой принц, – подтвердил Ан’наи. – И почти всегда правильно.

Бинабик покраснел, довольный и смущенный одновременно.

– Укекук немного меня учил, но он никогда не рассказывал, где сам овладел вашим языком. И я решил, что Укекука обучал его наставник, – признался Бинабик.

– Ну, рассаживайтесь поудобнее, – сказал Джирики, жестом предлагая Эйстану, Слудигу и Гриммрику присесть у огня, последовав примеру Саймона и Бинабика.

Они осторожно подошли, точно собаки, опасающиеся наказания, и сели поближе к огню. Несколько ситхи принесли подносы из полированного дерева с изящной резьбой, на которых стояло самое разное угощение: масло и темно-коричневый хлеб, круг резкого соленого сыра, маленькие красные и желтые фрукты, Саймон таких не видел прежде. Кроме того, они добавили несколько чаш вполне узнаваемых ягод и даже груду медовых сот. Когда Саймон потянулся и взял сразу два куска сотов, Джирики мелодично рассмеялся, напомнив ему тихий щебет сойки с далекого дерева.

– Повсюду зима, – сказал Джирики, – но пчелы не знают об этом в защищенном постоянстве Джао э-тинукай’и. Бери, сколько захочешь.

Тюремщики превратились в хозяев, они потчевали гостей незнакомым, но крепким вином, наполняя деревянные кубки из каменных кувшинов. «Возможно, перед едой следовало вознести какую-то молитву», – подумал Саймон, но ситхи уже начали трапезу. Эйстан, Слудиг и Гриммрик с тоской озирались по сторонам, им очень хотелось начать есть, но их переполняли страх и недоверие. Они внимательно наблюдали за Бинабиком, который откусил кусок хлеба, намазанный маслом. Еще через несколько мгновений, убедившись, что он не только жив, но и продолжает энергично жевать, решили, что могут атаковать угощение, что и сделали с энтузиазмом освобожденных пленников.

Вытирая с подбородка мед, Саймон замер, наблюдая за ситхи. Они ели медленно, иногда несколько долгих мгновений смотрели на зажатую в пальцах ягоду и лишь потом отправляли ее в рот. Разговоров практически не было, но, когда кто-то из них что-то произносил на своем текучем языке или пропевал несколько фраз, остальные слушали. Чаще всего никто не отвечал, но если у кого-то находился ответ, его также слушали все. Они часто тихо смеялись, но никто не кричал и не спорил, и Саймон ни разу не видел, чтобы кого-то перебили.

Ан’наи сел так, чтобы оказаться рядом с Саймоном и Бинабиком. Один из ситхи с серьезным видом сделал заявление, которое вызвало смех у остальных. Саймон попросил Ан’наи, чтобы тот объяснил смысл шутки.

Ситхи в белой куртке выглядел слегка смущенным.

– Кендрайа’аро сказал, ваши друзья едят так, словно опасаются, что еда может от них сбежать. – Он указал в сторону Эйстана, который двумя руками запихивал еду в рот.

Саймон не совсем понял, что имел в виду Ан’наи – они же наверняка встречали голодных людей? – однако улыбнулся.

Когда трапеза подошла к концу, а неистощимая винная река раз за разом наполняла деревянные кубки, риммер и два эркинландера начали получать удовольствие от происходящего. В какой-то момент Слудиг встал с плескавшимся в кубке вином и произнес искренний тост за новых друзей. Джирики улыбнулся и кивнул, Кендрайа’аро напрягся, а когда Слудиг запел старинную застольную песню Севера, дядя принца незаметно отошел в угол просторной пещеры и начал смотреть в пульсировавшую воду ярко освещенного пруда.

Остальные ситхи смеялись, когда Слудиг пел припев своим пронзительным голосом и раскачивался в пьяном ритме, изредка принимаясь перешептываться. Слудиг, Эйстан и Гриммрик казались счастливыми, и даже Бинабик улыбался, доедая грушу, но Саймон слышал завораживающую музыку ситхи и испытал стыд за своего спутника, словно Слудиг был ярмарочным медведем, танцующим за объедки на Главной улице города.

Понаблюдав за происходящим, Саймон встал и вытер руки о рубашку. Бинабик последовал за ним и попросил разрешения спуститься вниз, чтобы навестить Кантаку. Трое их спутников уже оглушительно хохотали, обмениваясь – тут Саймон не сомневался – пьяными солдатскими шутками. Он подошел к стене, чтобы взглянуть на диковинные светильники. Неожиданно они напомнили ему сияющий кристалл, который дал ему Моргенес – возможно, его тоже сделали ситхи? – и почувствовал холод и боль в сердце. Взяв в руки один из светильников, Саймон увидел слабую тень костей руки, словно его плоть была лишь мутной водой. Но сколько Саймон ни смотрел, он не мог понять, каким образом пламя оказалось в прозрачном кристалле.

Он почувствовал чей-то взгляд и оглянулся. Джирики смотрел на него, и огонь отражался в его кошачьих глазах. Удивленный Саймон вздрогнул; принц кивнул.

Эйстану вино настолько ударило в его лохматую голову, что он вызвал одного из ситхи – того, что Ан’наи назвал Ки’ушапо, – помериться силой рук. Ки’ушапо с желтой косой, одетому в черное и серое, пришлось выслушать пьяные советы Гриммрика. Худощавый эркинландер считал, что его помощь необходима: ситхи был на голову ниже Эйстана и весил чуть ли не в два раза меньше. Когда ситхи со смущенным лицом наклонился над гладким камнем, чтобы сжать широкую ладонь Эйстана, Джирики встал и изящной походкой направился мимо них, к Саймону.

«Как же трудно, – подумал Саймон, – привыкнуть к мысли, что это уверенное, умное существо попалось в ловушку лесника». Тем не менее, когда Джирики наклонял голову определенным образом или сгибал длинные пальцы, Саймон видел силу дикого зверя, что пугало его и завораживало. И всякий раз, когда пламя отражалось в янтарных глазах с золотыми блестками, они сияли, точно древние самоцветы на темной земле леса.

– Пойдем, Сеоман, – сказал ситхи, – я кое-что тебе покажу.

Он взял юношу под руку и повел к пруду, где, опустив пальцы в воду, сидел Кендрайа’аро. Когда они проходили мимо огня, Саймон обратил внимание на то, что состязание в силе рук в самом разгаре. Противники отчаянно боролись, никто пока не получил преимущества, но на лице Эйстана застыла гримаса напряжения. Стройный ситхи, наоборот, сохранял полную невозмутимость, хотя его рука слегка подрагивала. Саймон решил, что у Эйстана совсем немного шансов на победу. Слудиг, разинув рот, смотрел, как маленький ставит в трудное положение большого.

Джирики произнес несколько слов на мелодичном языке, обращаясь к дяде, но Кендрайа’аро не ответил: его лишенное возраста лицо застыло, точно запертая дверь. Саймон последовал за принцем вдоль стены пещеры, а через мгновение на глазах у пораженного Саймона Джирики исчез.

Однако он всего лишь перешел в другой туннель, который сворачивал за водоводом маленького водопада. Саймон пошел за ним, туннель начал уходить вверх, появились грубые каменные ступени, освещенные рядом светильников.

– Пожалуйста, следуй за мной, – сказал Джирики, который начал подниматься.

Саймону показалось, что они забрались довольно высоко, спиральная лестница была длинной. Наконец они миновали последний светильник, некоторое время продолжали осторожное движение вперед в полумраке, и Саймон увидел, что над ними сияют звезды. А еще через несколько мгновений коридор стал шире, и они оказались в небольшой пещере, один из концов которой открывался в ночное небо.

Саймон последовал за Джирики к краю пещеры – каменной стене, доходившей ему до пояса. Скала здесь круто уходила вниз: десять локтей до вершин вечнозеленых деревьев и еще пятьдесят до покрытой снегом земли. Ночь выдалась ясной, звезды ярко сияли на темном небе, их окружал лес, полный невероятных тайн.

Они немного постояли молча, глядя в небо.

– Я обязан тебе жизнью, мальчик, – наконец, заговорил Джирики. – Не беспокойся, я не забуду.

Саймон ничего не ответил, опасаясь разрушить магию момента, позволившего ему в лесной ночи быть шпионом в темном саду Бога. Послышался крик совы.

Они еще некоторое время помолчали, потом ситхи легко коснулся руки Саймона и кивнул в сторону безмолвного океана деревьев.

– Там, к северу, под Посохом Лу’йаса… – Он указал на линию, которую образовали три звезды в нижней части бархатного неба. – Ты видишь очертания гор?

Саймон посмотрел в указанном направлении и подумал, что видит слабое сияние над тусклой линией горизонта, едва заметный намек на огромные белые очертания, так же далеко, как лунный свет, что озарял деревья и заснеженную землю под ними.

– Думаю, да, – тихо ответил он.

– Вот куда вам следует идти, – продолжал Джирики. – Пик, который люди называют Урмшейм, находится в той стороне, хотя потребуется более ясная ночь, чтобы как следует его разглядеть. – Он вздохнул. – Твой друг Бинабик говорил сегодня о потерянном Тумет’айе. Когда-то его можно было увидеть отсюда, вон там, на востоке, – Джирики указал в темноту, – прямо отсюда, но лишь во времена моего прадедушки. При дневном свете СениАнзи’ин… Башня блуждающего рассвета… лучи восходящего солнца отражались от крыши из хрусталя и золота. Говорят, это было подобно прекрасному факелу, горящему над утренним горизонтом…

Он смолк и только теперь посмотрел на Саймона, но лицо ситхи оставалось в тени.

– Тумет’ай давно похоронен, – сказал Джирики и пожал плечами. – Ничто не длится вечно, даже ситхи… и само время.

– Сколько… сколько вам лет? – спросил Саймон.

Джирики улыбнулся, и его зубы блеснули в лунном свете.

– Я старше, чем ты, Сеоман. А теперь спустимся вниз. Ты сегодня много увидел и пережил, несомненно, тебе необходим сон.

Когда они вернулись в освещенную огнем пещеру, оказалось, что трое солдат завернулись в плащи и сладострастно храпят. Бинабик сидел и слушал нескольких ситхи, которые пели медленную скорбную песню, что гудела, точно улей, и лилась, как река, – казалось, она наполняла пещеру густым запахом редкого умирающего цветка.

Саймон завернулся в свой плащ, посмотрел в мерцающее пламя и заснул под диковинную музыку народа Джирики.

Глава 39

Рука Верховного короля

♕

Саймон проснулся и обнаружил, что освещение в пещере изменилось. Огонь продолжал гореть, узкое желтое пламя мерцало над белым пеплом, но светильники погасили. Дневной свет просачивался сквозь щели в потолке, невидимые прошлой ночью, превращая каменную пещеру в зал с колоннами, наполненный светом и тенями.

Трое солдат дружно храпели, завернувшись в свои плащи и распростершись на полу, точно жертвы сражения. Больше в пещере никого не было – если не считать Бинабика, который сидел, скрестив ноги, перед огнем, рассеянно наигрывая на своей флейте, части посоха.

Саймон с трудом сел.

– А где ситхи? – спросил он.

Бинабик не повернулся, но сыграл еще несколько нот.

– Приветствую тебя, мой добрый друг, – наконец ответил он. – Ты хорошо спал?

– Да, наверное, – проворчал Саймон, поворачиваясь, чтобы посмотреть на пылинки, мерцавшие под куполом пещеры. – Куда ушли ситхи?

– На охоту, если угодно, – ответил тролль. – Давай, пора вставать. Мне нужна твоя помощь.

Саймон застонал, но все же заставил себя сесть.

– Охотиться на гигантов? – спросил он после небольшой паузы, набив рот фруктами.

Храп Эйстана стал таким громким, что Бинабик с отвращением отложил в сторону флейту.

– Охотиться на все, что может угрожать их границам, я полагаю. – Тролль уставился на что-то на каменном полу пещеры. – Киккасут! Это просто не имеет смысла. И совсем мне не нравится.

– Что не имеет смысла? – Саймон лениво оглядел каменную пещеру. – Это ведь дом ситхи?

Бинабик нахмурился и поднял взгляд.

– Пожалуй, хорошо, что к тебе вернулась способность задавать сразу несколько вопросов. Нет, не дом ситхи, как таковой. Как сказал Джирики, это охотничий домик, место, где они могут отдохнуть, когда отправляются на длительную охоту. А что до второго твоего вопроса, кости не имеют смысла – точнее, они имеют слишком много смыслов.

Перед коленями Бинабик лежала горка гадальных костей, и Саймон на них посмотрел.

– И что это значит? – спросил он.

– Я тебе расскажу. Но, полагаю, сейчас самый подходящий момент, чтобы ты смыл грязь, кровь и ягодный сок с лица. – Тролль сверкнул желтыми зубами в грустной усмешке и указал на пруд в углу. – Он вполне подходит для умывания.

Он подождал, когда Саймон опустит голову в обжигающе холодную воду.

– Ой! – с дрожью в голосе вскричал юноша. – Холодно!

– Как видишь, – продолжал Бинабик, не обращая внимания на жалобы Саймона, – сегодня утром я бросал кости. И вот что они говорят: Тенистый путь, Развернутый дротик и Черная расщелина. И результат у меня вызывает сильное смущение и тревогу.

– Почему? – Саймон еще раз плеснул водой в лицо, а потом растер его рукавом куртки, которая была не слишком чистой.

– Потому что я бросал кости перед тем, как покинуть Наглимунд, – сердито ответил Бинабик. – И получил такое же сочетание. В точности!

– И почему это обязательно плохо? – Тут внимание Саймона привлек необычный предмет, лежавший на берегу пруда.

Он осторожно его взял и обнаружил, что держит в руке круглое увеличительное стекло в роскошной деревянной оправе. Вдоль его края шли незнакомые символы.

– Все плохо, когда вещи совсем не меняются, – ответил Бинабик, – но с костями это нечто большее. Кости для меня есть проводники к мудрости, понимаешь?

– Ммм, – пробормотал Саймон, глядя в зеркало и протирая его краем рубашки.

– Что будет, если ты откроешь свою Книгу Эйдона и обнаружишь на всех страницах одно стихотворение, которое повторяется по всей книге, снова и снова?

– Ты имеешь в виду Книгу, которую я уже видел? – спросил Саймон. – Ведь раньше так не было? Ну, значит, это какая-то магия.

– В таком случае, – смягчился Бинабик, – ты должен понимать мою проблему. Кости могут показать сотни вариантов. И если они выпадают одинаково шесть раз подряд, в голову мне приходит лишь одно: все плохо. А чем больше я изучал слово «магия», тем меньше оно мне нравилось, но какая-то сила захватывает кости – так сильный ветер направляет флаги в одну сторону… Саймон? Ты меня слушаешь?

Неотрывно глядя в зеркало, Саймон с удивлением обнаружил, что оттуда на него кто-то смотрит. У незнакомца было удлиненное, худое лицо, синева под глазами, подбородок, щеки и верхнюю губу украшал рыже-золотой пушок. Саймон с удивлением сообразил, что это – конечно же! – он сам, заметно похудевший после путешествий и с первой взрослой щетиной.

И что это за лицо? – вдруг заинтересовало Саймона. Все еще не мужчины, усталого и сурового, но он надеялся, что избавился хотя бы от части Олуха, которого все в нем видели. Тем не менее он почувствовал некоторое разочарование, глядя на юношу с торчавшими во все стороны волосами и узким подбородком, смотревшего на него из зеркала.

«Интересно, таким ли видит меня Мириамель? – подумал он. – Кем-то вроде сына фермера, крестьянина, идущего за плугом?»

И как только он подумал о принцессе, ему показалось, что он увидел в зеркале ее черты, заменившие его лицо. На головокружительный миг в зеркале все смешалось, словно две туманных души в одном теле; а еще через мгновение он смотрел на Мириамель – точнее, на Малахию, потому что ее волосы снова стали короткими и черными и она была одета, как мальчик. За плечами у нее повисло бесцветное небо с грозовыми тучами. И еще он разглядел за ней другую фигуру – круглолицего мужчину в сером капюшоне. Саймон не сомневался, что встречал его прежде, – вот только не мог вспомнить, где и когда.

– Саймон! – голос Бинабика обрушился на него, точно холодная колодезная вода, и неуловимое имя окончательно ускользнуло.

Удивленный Саймон некоторые время поворачивал зеркало в разные стороны, – а когда снова заглянул в него, там было лишь его лицо.

– Ты не заболел? – с тревогой спросил тролль, которого удивило странное выражение лица повернувшегося к нему Саймона.

– Нет… я так не думаю…

– Тогда, если ты уже умылся, подойди и помоги мне, – попросил Бинабик. – К предсказаниям мы обратимся позднее, когда твое внимание не будет таким рассеянным. – Бинабик встал и бросил кости в кожаный мешочек.



Бинабик спускался первым по ледяному желобу, предупредив Саймона, чтобы двигался, расставив носки ног в стороны и подняв руки к голове. Секунды стремительного скольжения по туннелю были подобны сну про падение с большой высоты, и, когда Саймон ступил на мягкий снег перед входом в туннель, его ослепил яркий холодный свет дня, и ему захотелось немного посидеть и насладиться быстрыми биениями своего сердца.

А через мгновение его опрокинул удар в бок и на него навалилась гора меха и мышц.

– Кантака! – услышал он крик рассмеявшегося Бинабика. – Если ты так обращаешься с друзьями, то я рад, что не являюсь твоим врагом!

Саймон, задыхаясь, отпихнул волчицу, но атаки шершавого языка на его лицо тут же возобновились. Наконец с помощью Бинабика он освободился. Кантака вскочила и, возбужденно повизгивая, стала кружить возле юноши и тролля, а потом умчалась в заснеженный лес.

– А теперь, – сказал Бинабик, стряхивая снег с черных волос, – нам нужно отыскать место, где ситхи оставили наших лошадей.

– Недалеко, человек-канук.

Саймон подскочил на месте, повернулся и увидел строй ситхи, безмолвно выходивших из-за деревьев во главе с одетым в зеленое дядей Джирики.

– А зачем вы их ищете? – спросил Кендрайа’аро.

Бинабик улыбнулся.

– Только не для того, чтобы сбежать, добрый Кендрайа’аро. Ваше гостеприимство таково, что нам не хочется столь быстро от него отказываться. Нет, я лишь хотел убедиться, что у нас остались некоторые вещи, которые я с трудом сумел заполучить в Наглимунде, – они нам потребуются в предстоящем путешествии.

Кендрайа’аро бесстрастно посмотрел на тролля и молча подал сигнал двум другим ситхи.

– Сиянди и Ки’ушапо, покажите им.

Золотоволосая пара прошла несколько шагов вдоль склона, в сторону от входа в туннель, и остановилась, дожидаясь Саймона и тролля. Саймон оглянулся и увидел, что Кендрайа’аро продолжает за ними наблюдать и в его блестящих прищуренных глазах застыло непонятное выражение.

Они нашли лошадей на расстоянии в несколько фурлонгов, в маленькой пещере, скрытой за парой упавших и засыпанных снегом сосен. В пещере было уютно и сухо, все шесть лошадей с удовольствием жевали сладко пахнувшее сено.

– Откуда все это взялось? – удивленно спросил Саймон.

– Мы часто берем с собой лошадей, – тщательно подбирая слова, ответил на вестерлинге Ки’ушапо. – Почему вас удивляет, что у нас есть для них конюшня?

Пока Бинабик рылся в седельных сумках, Саймон принялся осматривать пещеру, отметил, что свет проникает внутрь через расщелину высоко в стене, а также обратил внимание на каменный желоб, наполненный чистой водой. У дальней стены была сложена груда шлемов, топоров и мечей, и Саймон узнал свой, который получил в оружейной Наглимунда.

– Здесь наше оружие, Бинабик! – сказал Саймон. – Как оно сюда попало?