Девочки садятся в сани.

Соня (извозчику, решительно). На Воздвиженку…

Извозчик. Больно близко, барышня. Без резону лошадку гонять.

Соня (важно). Добавим на овес.

92. (Натурная съемка.) ВОЗДВИЖЕНКА. ГОСТИНИЦА «АМЕРИКА». ДЕНЬ.

Невзрачное здание с проржавевшей вывеской «Америка», перед которой останавливается извозчик. Девушки выходят.

93. (Съемка в помещении.) ПРИХОЖАЯ ГОСТИНИЦЫ «АМЕРИКА». ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Софья и Наталья входят. Вид у них испуганный, хотя они стараются не показывать этого. Мимо пробегает коридорный.

Наталья. Послушайте, любезный, в каком номере остановился господин Рахманинов?

Коридорный (нагло). У нас много хороших господ останавливается.

Наталья. Музыкант.

Коридорный. Не велено беспокоить.

Соня. Мы его сестры! (Сует коридорному полтинник.)

Коридорный (машет в глубину коридора). В шестом нумере.

94. (Съемка в помещении.) КОРИДОР ГОСТИНИЦЫ «АМЕРИКА». ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Наталья и Соня идут по длинному сумрачному коридору. Навстречу им, пошатываясь, идет в расстегнутом мундире офицерик.

Офицерик (напевает).



Он был всего лишь гвардии поручик,
Но дамских ручек был он генерал…



Стараясь не качаться, офицерик, галантно расшаркиваясь, уступает дорогу сестрам. Сестры проходят дальше по коридору, заворачивают за угол и останавливаются перед дверью, из-за которой раздается удалая цыганская песня. Тускло горит газовый рожок. В этом полумраке Соня еле видит лицо сестры, ее блестящие глаза.

Соня (шепчет). Хочешь, я буду говорить?

Наталья. Иди домой.

Соня (решительно). Нет, мы будем вместе спасать нашего Сережу.

Наталья. Он мой!

Соня. Как твой? Он и мой брат тоже! Он мне тоже дорог.

Наталья (повторяет). Он — мой.

Соня (со страхом вглядывается в лицо Наташи). Так ты… Ты его любишь?.. Он же твой брат…

Неожиданно дверь шестого номера распахивается. На пороге Рахманинов — в домашней куртке, взъерошенный, с завязанным горлом.

Рахманинов. Половой!..

Девушки отшатнулись, и Рахманинов ошарашенно смотрит на своих кузин.

Рахманинов. Сестрички! Какими судьбами? Да заходите же!

95. (Съемка в помещении.) НОМЕР ГОСТИНИЦЫ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Сквозь плотный табачный дым проступает скудная обстановка тесного номера со столом посередине, на котором стоят пустые бутылки и блюда с виноградом. У окна — женщина в яркой шали с гитарой в руках. На продавленном диване устроился господин актерской внешности с острой бородкой и усами.

Рахманинов (возбужденно). Друзья! Это мои куропатки! То есть мои кузины! Наташа и Соня! А это — Надежда Александровна — царица таборной песни. Не спорьте. Наденька, вы лучше всех! Это Слонов Михаил Акимович — певец, режиссер, педагог, филантроп…

Слонов. Сережа, ты в своем уме? Мы ж давно знакомы!

Рахманинов (хлопает себя по лбу). Совсем зарапортовался, наверное от радости, что вижу своих куропаточек!

В дверь без стука входит половой.

Половой (мрачно). Чего изволите?

Рахманинов. Принеси-ка, брат, еще бутылку, нет, две, цимлянского!..

Наталья (сумрачно). Мы думали, что ты болен…

Рахманинов. Я болен, вот я и лечусь! Уже третий день. (Он делает широкий жест на пустые бутылки.)

Соня (решительно). Сережа, мы пришли тебя забрать домой.

Рахманинов. Мое дитя! Какой может быть дом у бродяги?

Соня. Мы думали, что наш дом — твой дом.

Певица. А ведь и правда, Сереженька. Тебе же уход нужен. Ехал бы ты…

Рахманинов. Сколько же можно злоупотреблять добротой близких людей? Эх, Надежда Александровна…

Рахманинов бросается перед певицей на колени.

Рахманинов. Наденька, умоляю, «Эх, ромалы».

Певица треплет рукой коротко стриженные волосы Рахманинова, берет аккорд и низким грудным голосом запевает.

Певица (поет).



Табор цыганский уж не кочует,
Купец московский дочек торгует.
Эх, ромалы, эх…



Рахманинов сидит на полу, обхватив свою голову руками, боясь пропустить слово, с восторгом глядит на певицу. Наталья и Соня переглядываются. Слонов затягивается папиросой и с любопытством смотрит на сестер. Голос певицы вскипает вдруг с какой-то дикой энергией.

Певица (поет).



Я не хочу тебя, уйди, ты старый,
И жить с тобой я не могу.
Свою свободу я отдам не даром —
Как полюблю, так убегу!.. Эх, ромалы, эх!..



В глазах Рахманинова слезы. Он упоен музыкой.

Рахманинов (шепчет). Вот как надо!..

В двери показывается половой с подносом, ставит бутылки на стол. Слонов ловко открывает бутылку, разливает красное игристое вино.

Половой. Рубль восемьдесят, извольте!..

Рахманинов. Запиши там…

Половой (решительно). Никак не могу-с, велено деньгами.

Рахманинов. Да я отдам! Я завтра отдам.

Половой. Велено, если не заплатите, бутылки унести.

Рахманинов вскакивает, растерянно шарит по карманам.

Рахманинов (Слонову). Миша, у тебя есть чего-нибудь?..

Слонов. Вот, четырнадцать копеек…

Половой равнодушно тянется за бутылками.

Рахманинов (в отчаянии). Что за жизнь!

Соня (решительно). У меня есть рубль.

Наталья. У меня — два.

Девочки вытаскивают деньги из муфт.

Рахманинов. Спасительницы!

Половой, рассчитавшись, уходит. Рахманинов разливает шампанское. Все берут бокалы.

Рахманинов. Я вам непременно отдам! Соня, тебе рано!.. Господа, вы видите перед собой человека, забитого обстоятельствами, собственной музыкой и алкоголем. К тому же обладающего паскудным характером. Но благодаря этой женщине (он оборачивается к певице) я забываю обо всем, что меня в жизни волнует, беспокоит! Она мне дает эти моменты — истинного блаженства! Надежда, она моя надежда! За Надежду!

Соня исподтишка глядит на Наташу, у которой бокал дрожит в руке, но бледное лицо выражает решительную твердость. Рахманинов, Слонов и Надежда выпивают до дна. Соня, посмотрев на Наташу, которая лишь пригубила бокал, храбро допивает вино.

Рахманинов (Соне). Ну, не дай Бог, тетя Вава узнает! Девочки, я деньги отдам завтра. Сегодня мне за уроки аванс выдается, я вам непременно завтра… Господи, я свой урок пропустил! (Он смотрит на часы.) Пропала жизнь!..

Рахманинов вскакивает, начинает лихорадочно одеваться.

Рахманинов (Слонову). Что ж ты мне не напомнил! Мне же сорок минут ехать!

Слонов (невозмутимо улыбаясь сквозь папиросный дым). Возьми лихача!

Рахманинов, накидывая свою шинельку и обматывая шею длинным замызганным шарфом, говорит сестрам.

Рахманинов. Девочки, шесть копеек на конку!

Наталья. Сережа, ты не можешь ехать, ты болен!

Слонов протягивает Рахманинову шесть копеек. Рахманинов берет деньги и выскакивает в коридор. Сестры опрометью кидаются за ним.

96. (Натурная съемка.) УЛИЦА ПЕРЕД «АМЕРИКОЙ». ВЕЧЕР.

Сестры выбегают на улицу и сквозь густой снег видят долговязую фигуру Рахманинова, ловящего извозчика. Но сани с ездоками проносятся мимо. Сестры подбегают к нему.

Наталья. Сережа, поехали домой!..

Рахманинов (озираясь по сторонам). Если я пропущу мой урок у купчихи, то прощай мои деньги!..

Наташа. Мама нашла тебе хорошего врача. Долги ты можешь отдать потом.

Рахманинов. Мне не нужны подачки, Наташенька. Я очень люблю вашу семью, тетю Ваву, но я не могу всю жизнь жить приживалом.

Рахманинов, лавируя между санями и экипажем, бежит вслед конке, прыгает в нее. Девочки устремляются за ним, бегут, скользя на колдобинах, чуть не падая. Садятся на конку.

97. (Съемка в помещении.) КОНКА. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Пассажиров немного. Гувернантка с тремя малолетними гимназистами. Несколько студентов, слепой с собакой. Наташа видит Рахманинова на передней скамейке, дыханием протаивающего дырочку в заиндевевшем стекле. Наташа подходит, садится рядом. Рахманинов оборачивается и видит Наташу. Его лицо бледнеет и губы начинают дрожать от гнева.

Рахманинов. Ради Бога, что вы ко мне привязались?

Наташа. Ты никогда не был таким грубым.

Рахманинов. Простите. Я не могу себя сдерживать, у меня на душе большое горе.

Наташа. Тебя всего трясет. У тебя жар!.. Ты губишь свой талант, Сережа.

Рахманинов (уже не сдерживает себя). Как вы все мне надоели, кликуши! Втемяшили себе, что я музыкант с будущим… Какое будущее? Какой музыкант? С этим покончено!

Наташа (стараясь быть спокойной). Мы нашли тебе хорошего врача, он лечит гипнозом.

Рахманинов (взрывается). Может быть, вы меня в сумасшедший дом хотите посадить? Прошу больше не шпионить за мной. Прошу меня оставить в покое раз и навсегда.

Рахманинов кидается к выходу и выскакивает из конки. Соня хотела было следовать за ним, но посмотрела на старшую сестру. Та сидит неподвижно, расширенными глазами смотрит в пустоту.

Наташа. Он погибает.

98. (Съемка в помещении.) ИВАНОВКА. КАБИНЕТ РАХМАНИНОВА. УТРО.

Рахманинов за роялем играет куски из «Литургии святого Иоанна Златоуста» и напевает. Его слушает местный священник — средних лет, с реденькой бороденкой. Перед ним графинчик с водкой, соленые огурчики, какая-то рыба. Время от времени он промокает лицо пестреньким платочком.

Рахманинов. Это еще лишь наброски. Я давно задумал эту литургию, да все не решался. (Смотрит на священника.) Что же вы, батюшка, опохмелиться попросили, а не пьете?

Священник (смущенно). Вчера тяжелый день выдался. Два отпевания, крестины и у мельника Гладышева новый дом освящали.

Рахманинов. Тяжело. (Берет молитвенник.) Вот тут псалом, сто второй, удивительные слова: «Дни человека как трава, как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его». Уж очень длинный псалом. Чайковский так вообще не писал его. А как вы считаете?

Священник. Это уж как вам будет угодно.

Рахманинов. А вот в слове «придите» — где ударение ставить? Во втором или первом слоге?

Священник. Вам виднее.

Рахманинов. И что это за «прокимен» такой?

Священник (наливает себе рюмку). Сергей Васильевич, милостивый государь, откуда мне, на медные гроши обученному, всю эту премудрость знать? (Опрокидывает рюмку.) У меня семейство — восемь душ. Как прокормить — вот забота. А вам бы преосвященного спросить.

Рахманинов (задумчиво качает головой). Прокимен, прокимен… из псалма Давида.

Священник опрокидывает еще рюмку и, подперевши подбородок рукой, смотрит на Рахманинова.

Священник. Сергей Васильевич, а вы в Бога-то веруете?

Рахманинов не отвечает, он пристально смотрит на священника, опускает глаза и, повернувшись к роялю, начинает играть. Это дивная музыка литургии. Священник смотрит на стриженый затылок музыканта, переводит взгляд на его красивые руки, на фотографию Чайковского, стоящую на рояле, на окно, за которым бьется в паутине попавшая мушка и к своей жертве торопится паучок. Музыка смолкает, Рахманинов поворачивается к священнику.

Рахманинов. Ну как, нравится?..

Священник. Красиво! Слишком красиво… При такой музыке и молиться трудно будет…

Рахманинов рассеянно кивает, потом подходит к дверям кабинета, зовет.

Рахманинов. Наташа!..

Из спальни выходит Наталья.

Наталья. Да, Сереженька…

Рахманинов (жалобно). Я ж тебе говорил — эта музыка никуда не годится! Литургия. Вот и отец Николай того же мнения!

Наталья смотрит сквозь проем двери на смутившегося батюшку.

Священник (испуганно). Да не слушайте вы меня, Сергей Васильевич! Наталья Александровна… Я, пожалуй, пойду…

Священник встает, выходит с Рахманиновым.

Священник Не обессудьте, что так мало могу быть полезен.

Рахманинов. Наоборот, батюшка, благодарен вам.

99. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. ДВОР. ТО ЖЕ ВРЕМЯ.

Рахманинов со священником выходят во двор. Низкорослый мужичонка с бравой солдатской выправкой делает шаг к Рахманинову и лихо козыряет. Это Василий Белов.

Белов. Здравия желаю!

Рахманинов. Здравствуйте, Белов. Ты чего тут?

Белов. Вас, барин, дожидаюсь. Уже второй час.

Рахманинов. Что за нужда такая?

Белов. Шехерезада разродиться не может. Как есть помирает.

Рахманинов. Что же ты сразу не шел?..

Белов. Софья Лексанна не допустили. Жди, говорят.

Рахманинов. Сказал бы толком… Ах, Белов, Белов!.. (Священнику.) Шехерезада — наша лучшая кобыла. Чистейших кровей. Ах, беда!..

Священник. Бог милостив.

Рахманинов кивает священнику и быстрым шагом устремляется к конюшне. Белов семенит за ним.

100. (Съемка в помещении.) КОНЮШНЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

В просторном деннике для жеребых кобыл лежит на подстилке вороная Шехерезада. Узкая, благородная голова откинулась, как у мертвой. Но черный, полный страдания глаз еще жив, из него бежит долгая слеза. Над кобылой трудится ветеринарный врач, рослый старик с баками и генеральской осанкой. Ему помогает главный конюх — степенный Герасим. Когда Рахманинов входит, ветеринар поворачивает к Герасиму натужное лицо.

Ветеринар. Не ухвачу. Может, ты попробуешь?

Герасим занимает его место и погружает руку в мучающееся лоно кобылы. Он напрягается изо всех сил, до посинения и вздутия жил, но без успеха.

Герасим. Вот горе-то! Трогаю его, а сдвинуть не могу. Руки не хватает.

Подходит Рахманинов.

Ветеринар. Решайте, Сергей Васильевич, кого спасать: Шехерезаду или конька.

Рахманинов. Неужели ничего нельзя сделать?

Ветеринар (разводит руками). Схватки начались с утра. Он неправильно пошел. Чудо, что кобыла еще жива. Надо резать.

Рахманинов. Вот беда! (Хватает себя за виски — его характерный жест и в радости, и в горе.) Спасайте мать.

Ветеринар как-то странно смотрит на него, берет его правую руку и отводит от виска.

Ветеринар. А ну-ка, распрямите пальцы!

Удивленный Рахманинов повинуется.

Ветеринар. Вот что нам надо! Рука аристократа и музыканта. Узкая и мощная. Великолепный инструмент. За дело, Сергей Васильевич!

Рахманинов понимает врача. Он сбрасывает куртку, закатывает рукав сатиновой рубашки. Присутствующие переглядываются с надеждой: и впрямь, удивительная рука — совершенное создание природы — мускулистая, крепкая в запястье, с длинными сильными пальцами. Рахманинов погружает руку в естество кобылы. Та дергается в ответ на новое мучительство, а затем издает тихое нутряное ржание, будто понимает, что наконец-то пришла помощь. Медленно, осторожно, ведомый могучим инстинктом, проникает Рахманинов в горячую плоть к едва теплящемуся огоньку новой жизни. Звучит слышимая, быть может, не одному ему музыка литургии. Люди оцепенели, будто присутствуют при таинстве. Неуместно, даже кощунственно звучит в этой молитвенной тишине свежий женский голос. Марина появляется в проеме двери.

Марина. Сергей Васильевич! Вас обедать ждут.

Герасим. Цыть!..

Белов. Вертихвостка!..

101. (Съемка в помещении.) ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ В КОНЮШНЕ.

Марина зажимает себе рот, становится на цыпочки и через головы и плечи впереди стоящих видит… вздутый живот и узкую морду лошади… Рахманинова, колдующего над ней. Марина переходит на другое место и видит… его залитое потом лицо с прикушенными губами, его мучающиеся глаза. Спазмы кобылы выталкивают руку Рахманинова.

Рахманинов (сквозь зубы). Я упущу его.

Ветеринар приваливается плечом к его плечу. Герасим подпирает ветеринара. Рука снова уходит глубже, а затем понемногу выпрастывается. Ветеринар отталкивает Герасима и убирает свое плечо. Рука Рахманинова совсем выходит из тела животного, а за ней возникают деликатные копытца, шелковая мордочка, плечи и все странно длинное тельце жеребенка.

Ветеринар (ликующе). Живой!.. Ну Сергей Васильевич!.. Ну кудесник!..

Герасим (истово). Спасибо тебе, Господи, что не оставил нас!..

Шехерезада издает тихое, нежное ржание. Марина всхлипывает.

Белов. Ты чего, девка? (И всхлипывает сам.)

102. (Съемка в помещении.) ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ В КОНЮШНЕ.

Марина подходит к Рахманинову. Он стоит понурый, опустошенный, на лице заблудилась странная улыбка. С руки его стекает кровь и слизь. Марина берет его измаранную руку, подносит к губам и целует.

Рахманинов (растерянно). Что вы?.. Зачем?..

Марина. Добрая ваша рука… Простите, Сергей Васильевич…

Рядом стоит кадка с водой. Марина обмывает руку Рахманинова, словно новорожденного. Обтирает подолом и выходит из конюшни.

103. (Съемка в помещении.) ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ В КОНЮШНЕ.

Ветеринар, конюхи и мешающий им Белов подкладывают жеребенка к матери. Рахманинов подходит и садится на корточки перед мордой Шехерезады, гладит ее глаза. Музыка литургии по-прежнему звучит в его душе.

104. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. УСАДЕБНЫЙ ДВОР. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Марина идет от конюшни. Из плотницкого сарая слышны зудящие, острые звуки точильной машины. Заходит в сарай.

105. (Съемка в помещении.) ПЛОТНИЦКАЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Иван точит кухонные ножи. В зубах цигарка. Что-то мурлычет про себя. Марина неслышно подходит сзади и закрывает ему глаза ладонями.

Иван. Порежешься, скаженная!

Он легко вырывается, останавливает машину и с размаху всаживает длинный кухонный нож в стенку сарая.

Марина. Чего не приходишь? Больно гордый стал?

Иван. Нам гордиться нечем. Мы по заграницам не мотаемся и с барями шуры-муры не разводим.

Марина. Сдурел? Или какую лохмушку завел?

Иван (молодцевато). Может, и завел.

Марина (сердечно). Брось, Ваня. Никого ты не завел, а ждал меня. Нас с тобой связало — не растащишь.

Иван. (в ярости). Так чего же ты строишь из себя? Приехала — как чужая!

Марина. Да дел-то не переделаешь! С утра до ночи, как белка в колесе.

Иван… А ты чо позволяешь на себе ездить? Сплуатировать?

Марина. Ученый ты стал, Иван.

Иван глядит оторопело. И вдруг со счастливым смехом накидывается на Марину и валит на пол. В жарком поцелуе смыкаются их губы. Жадными, ненасытными руками он ласкает тело Марины, задирает подол сарафана, обнажая золотистое полное бедро. Непогашенный окурок падает в стружку, которая начинает тлеть. Но любовники не замечают этого.

Марина (задыхаясь). Пусти, Ваня, нельзя сейчас…

Она пытается сопротивляться, упирается обеими руками ему в грудь, но воспаленного Ивана не остановить. Он смеется счастливо, вполголоса и закрывает ей рот своими губами. Марина сдается и теперь прижимает его к своей горячей груди. Стружки потихоньку занимаются пламенем.

Марина. Ох, Иван, да мы никак горим!..

Иван. Да черт с ним, тут давно все сжечь пора.

Сквозь разрастающееся пламя мы видим два тела в конвульсивном объятии…

106. (Натурная съемка.) СТАНЦИЯ РЖАКСА. ДЕНЬ.

Небольшая железнодорожная станция подстепной российской стороны. Перед ней немощеная пыльная площадь, посреди которой пасется теленок, привязанный к колу. На площадь смотрят пожарная часть с каланчой, почта, булочная, скобяная лавка и трактир. Подъезжает, вспугнув теленка, темно-зеленый открытый запылившийся автомобиль. За рулем — Рахманинов. Останавливает машину в тени тополей. Мгновенно ее окружают откуда-то вынырнувшие мальчишки. Разглядывают потрясенно.

Мальчонка. Небось тысяч шесть стоит!

Рахманинов. Вот и не угадал — тысячу триста!

Рахманинов выходит из машины, идет на станцию.

107. (Съемка в помещении.) СТАНЦИЯ РЖАКСА. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Рахманинов и железнодорожный служащий в фуражке.

Рахманинов. Московский не приходил?

Железнодорожный служащий. Десять минут как отправили. Вас какой-то господин искал. Очень на Шаляпина смахивает.

Рахманинов возвращается на площадь.

108. (Натурная съемка.) СТАНЦИЯ РЖАКСА. ПЛОЩАДЬ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Из трактира, но не из дверей, а откуда-то сзади, из палисадника, появляется Шаляпин с портпледом в одной руке и связками баранок в другой. Воровато оглядывается, замечает Рахманинова и бежит к нему, продираясь сквозь заросли крапивы.

Шаляпин. Ты чего опоздал? Скорей в машину!

Рахманинов. Плотину размыло, пришлось в объезд. Что случилось?

Разговор продолжается на ходу.

Шаляпин. Ты счастливый человек.

Рахманинов. Почему?

Шаляпин. Тебя никто не знает.

Они подошли к машине. Шаляпин прыгает на сиденье. Рахманинов садится за руль, включает зажигание. Машина не заводится.

Шаляпин. Скорее, тебе говорят!..

Машина дергается и ни с места. Глохнет мотор.

Шаляпин. Да ты управлять не умеешь!..

109. СТАНЦИЯ РЖАКСА. ПЛОЩАДЬ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Из трактира появляются три девицы, неизбежный в провинции телеграфист с «капулем», молоденький прапор, студент. Обнаруживают Шаляпина и бегут к машине.

Телеграфист. Великому певцу слава!

Студент. Брависсимо, Шаляпин!

Прапорщик. Ура!

Поклонники окружают автомобиль, упорно не желающий заводиться. Девицы суют Шаляпину букеты уже завядших цветов.

Девицы (наперебой). Спойте, Шаляпин!.. Вы душка!.. Ну хоть нотку возьмите!..

110. (Натурная съемка.) ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ.

Из трактира выбегает распаренный, сильно подвыпивший господин Мелкаш в чесучовом пиджаке, брюки заправлены в высокие охотничьи сапоги. За ним, балансируя подносом с полными бокалами, спешит половой.

Мелкаш (на бегу). Стой!.. Федя, на брудершафт!.. Одну безешку!..

111. (Натурная съемка.) ВРЕМЯ И МЕСТО ДЕЙСТВИЯ ТЕ ЖЕ.

Шаляпин в окружении поклонников.

Шаляпин. Господа! Вы ошибаетесь — я не Шаляпин! Я по пеньке да по лесу!

Подбегает Мелкаш, на ходу распахивая объятия.

Мелкаш. Федя, друг!

Машина наконец заводится и резко трогает с места. Мелкаш бежит за машиной.

Мелкаш. Куда?.. Стой! Держи его!.. Загордился, хам! Плебей!..

112. (Съемка в помещении.) АВТОМОБИЛЬ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Шаляпин в изнеможении откидывается на сиденье. Вдали затихают вопли отставшего Мелкаша.

Шаляпин. Нельзя мне нигде бывать! Одолевают. Как хочется иногда дать в морду. И ведь он не то что любит меня, он себя показывает.

Рахманинов. Ничего не поделаешь, Федя, это — слава.

Шаляпин. Отчего я никогда не встречал этого за границей? Нет, в этой стране жить нельзя!

113. (Съемка в помещении.) НА ВЫЕЗДЕ ИЗ РЖАКСЫ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Автомобиль выезжает за пределы Ржаксы, идет тополевой аллеей.

Шаляпин. Я потребую у дирекции театров, чтобы меня охраняли два солдата с саблями наголо. Пусть дежурят у моей уборной.

Рахманинов (сдерживая смех). Могут не согласиться.

Шаляпин. Тогда порву контракт.

114. (Натурная съемка.) ПОЛЕ В ОКРЕСТНОСТЯХ ИВАНОВКИ. ДЕНЬ.

Автомобиль идет ивановским большаком. За ним завивается шлейф пыли. Вокруг подстепная ширь: колосящаяся спелая рожь и уже убранные поля со снопами и копнами.

115. (Съемка в помещении.) АВТОМОБИЛЬ. ДЕНЬ.

Шаляпин, развалившись на сиденье, грызет баранки из сильно уменьшившейся связки.

Рахманинов. Баранки из Москвы привез?

Шаляпин. В трактире купил, будь он неладен. Люблю простое тесто. Крестьянская закваска сказывается… Стой!.. Что такое?

116. (Натурная съемка.) ПОЛЕ. ТОК. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Пыхтит локомобиль, приводя в действие молотилку. В серой туче половы проступают темные лица работающих крестьян. Мужчины в защитных очках, у баб головы обвязаны платками, оставляющими лишь узкие щели для глаз.

117. (Съемка в помещении.) АВТОМОБИЛЬ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Рахманинов. Хорош крестьянин — молотилки не видал.

Шаляпин. Это что за паровоз?

Рахманинов. Локомобиль. От него молотилка работает.

Автомобиль сильно подбрасывает.

Шаляпин. Следи за дорогой, татарская морда. Править не умеешь.

118. (Натурная съемка.) ПОЛЕ. ВРЕМЯ — ЗА ПОЛДЕНЬ.

Бескрайние пространства земли под голубым, в редких барашках облаков небом.

119. (Съемка в помещении.) АВТОМОБИЛЬ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Шаляпин оглядывает простор, в лице — умиротворение.

Шаляпин. А хорошо!..

Рахманинов. Все, что по правую руку, чуть не до горизонта — мое. А по левую…

Шаляпин (с хохотом). Тоже твое. Ты прямо Ноздрев. Я тебя не узнаю! Что такое? Помещиком заделался? Ты это серьезно?