32

– Я умираю, – простонал Молоха. Весь пол вокруг был залит свежей кровью.

– А я уже умер, – сказал ему Твиг. – Я зомби. Я хочу съесть твой МОЗГ… – Он бросился на Молоху и схватил его за волосы зубами. Молоха закашлялся. Его снова стошнило кровью, часть которой пролилась Твигу на куртку. Они оба упали на пол.

– Только не начинай по новой…

– Я же не специально…

– ЗАТКНИТЕСЬ! – рявкнул Зиллах. В комнате стало тихо, если не считать сдавленных звуков, которые издавали Молоха с Твигом. Их обоих тошнило. При первом же приступе слабости Зиллах забился в угол. Его трясло. Он не хотел, чтобы его кто-то трогал. Впрочем, всем было не до того.

Никто лежал на кровати, обливаясь холодным потом. Его тоже стошнило кровью – прямо на постель.

Кристиан стоял у окна. Спина очень прямая, лицо кривится то ли от досады, то ли от отвращения. Шторы плотно задернуты. Когда он попробовал их раздвинуть, все остальные протестующе завопили, потому что даже блеклый свет уличных фонарей резал им глаза. Наконец, когда все прекратили блевать и более-менее успокоились, он спросил:

– У вас что, у всех обоняние отсутствует? Вы запахов не различаете?

Ответом было угрюмое молчание.

– И вкуса тоже не различаете?

Снова молчание.

– Потому что, если его рак был уже в такой стадии, что вы все отравились, от него должно было нести, как от свежеразрытой могилы. Или вам всем так уж хотелось пить, что вы набросились на человека на нашей улице, под нашим окном… и не обратили внимания на те вещи, в которых, собственно, и заключается ваша сила? ИЛИ ВЫ ВСЕ ПОЛОУМНЫЕ?! – Кристиан обвел комнату бешеным взглядом. А потом вновь повернулся к окну, словно и так знал ответ на последний вопрос.

Слабый голос Никто донесся из темноты:

– Теперь мы умрем?

Кристиан фыркнул:

– Нет, не умрете. Но проблюетесь изрядно. Как там у вас говорится? Вас всех вывернет наизнанку. Примерно сутки у вас будет рвота. Потом еще сутки – слабость. Как при сильном пищевом отравлении. В сущности, это и есть пищевое отравление. Замечательный способ провести первую ночь во Французском квартале.

– Он еще и издевается, – прошипел Зиллах из своего угла. – А что будет, если ты выпьешь нашу отраву? Двойная порция шартреза, и ты тоже будешь валяться-блевать, как мы.

– Да. – Кристиан холодно улыбнулся. – Но мне бы хватило ума не пить двойную порцию шартреза. – Он вспомнил тот раз, когда ему не хватило ума, и воспоминание о боли пронзило живот. Если им так же больно, они заслуживают сочувствия. В конце концов, когда они убивали Уолласа, они делали это для Кристиана.

Но Зиллаху было не нужно ничье сочувствие. Он приподнялся на локтях и злобно уставился на Кристиана. Его глаза горели зеленым огнем, который был виден даже в темноте.

– Да? – прошептал он. – Да? Знаешь, что я тут подумал? Если нам всем так плохо, то и тебе тоже должно быть плохо.

– То есть? – подозрительно переспросил Кристиан.

– То есть… может, тебе стоит выпить, Крисси?

Молоха хихикнул:

– Действительно, где? – согласился Оливер, улыбнулся, представив себе меховую обивку «Ровера».

– Ага, Крисси. Выпей.

– Я хочу сказать, для тебя это было ужасно, не так ли? Узнать, что твой отец – преступник и все такое. А ведь ты только что закончил юридическую школу, верил, что закон защищает людей и не позволяет обществу свернуть с пути истинного. Я хочу спросить, как следует поступить в такой ситуации, Оливер? А ведь ты говоришь с человеком, который за свои грехи изучал философию. – Оливер в этот момент ни с кем не хотел говорить, какие бы науки ни изучали его собеседники, поэтому Агги продолжила: – Я хочу сказать, мог ли ты разобраться, понять для себя, ненавидишь ли ты этого негодяя или любишь справедливость? Каково спрашивать себя день и ночь: «Уж не лицемер ли я, все время притворяясь, будто я – сама добродетель, едущая на белом коне, когда на самом деле я предаю отца?» Так у тебя было или все это мои фантазии?

– Выпей, Крисси. Выпей, Крисси… – подхватил Твиг. Их голоса как будто гонялись друг за другом в тесном пространстве комнаты. И только Никто молчал. Он лежал неподвижно на залитой кровью постели. Его ребра явственно выпирали из-под кожи.

– Да. Так.

– Вы меня не заставите, – сказал Кристиан, но по спине пробежал холодок страха.

– Почти сутки блевать, – задумчиво проговорил Зиллах. – И потом еще столько же отходить. А потом мы, наверное, уедем. Уже завтра ночью. Фургончик заправлен. Ключи у Твига.

– Я хочу сказать, ты у нас настоящая знаменитость, ты это знаешь? Некоторым парням просто не терпится получить твой автограф. – Долгая пауза, по ходу которой даже у сердобольной Агги не нашлось слов.

– Все равно у нас нет шартреза, – сказал Кристиан.

– Только не было белого коня, – пробормотал Оливер. – Скорее некое подобие карусели.

Зиллах слабо взмахнул рукой.

– У тебя в сумке. На верхней полке, в шкафу. Три бутылки.

Идущий впереди пикап включил левый поворотник. Следом за ним они свернули на узкую дорогу, обсаженную деревьями. Тот же маневр проделали и мотоциклисты. Ветви деревьев, опушившиеся молодой листвой, смыкались над ними, отсекая небо. Солнечные лучи танцевали между стволами, радиоприемник потрескивал статическими помехами. Пикап съехал на придорожную площадку, мотоциклы затормозили. Они спустились с крутого холма, пересекли по мосту узкую речку, взобрались на следующий холм. Желтый аэростат с надписью «Харрис» висел над бензозаправочной станцией. «Она уже бывала здесь, – подумал Оливер, наблюдая за Агги краем глаза. – Они все бывали». Она повернула налево, они обогнули деревню, увидели впереди церковь, рядом с ней амбар для хранения десятины, крытые черепицей бунгало, строительство которых Тайгер изо всех сил пытался предотвратить. Въехали на Осеннюю аллею, на которой круглый год лежали опавшие листья. Миновали тупик, называемый Соловьиным уголком, и увидели припаркованный минивэн электриков с лестницей, приставленной к столбу. Стоящий на ней мужчина возился с проводами. Женщина в кабине разговаривала по телефону. Агги проехала еще сотню ярдов и свернула на обочину рядом с автобусной остановкой.

Потом он согнулся пополам, закашлялся, и его вырвало густой кровью. Она потекла у него по подбородку и пролилась на пол. Когда он выпрямился, его лицо было таким же спокойным и безмятежным, как всегда.

– Тебя подвезли, – объявила она.

– Выпей, Крисси. – Его голос звучал почти беззаботно.

Сможет ли он и дальше жить так, когда Зиллах постоянно ему угрожает – когда впереди постоянно маячит призрак одиночества? Кристиан обдумал возможные альтернативы. Если они бросят его и уедут, то с ними уедет и Никто. У него защемило сердце при одной только мысли о том, что он больше уже никогда не увидит этого хрупкого мальчика. И у него не останется ничего, кроме быстротечной любви с детьми, кровь которых он будет пить.

Он вылез из кабины. Небо за деревьями оставалось таким же ярким, как днем, но в тени уже собирались сумерки. На травяном островке высился кирпичный военный мемориал с перечислением фамилий героически павших. «Четверо Гарви, – помнил он. – Все из одной семьи, все умерли, едва достигнув двадцати, а их мать дожила до девяноста». Он зашагал вдоль дороги, услышал, как отъехала Агги. Его встречали огромные столбы ворот. У их основания каменные тигры держали в передних лапах щиты с гербом рода Сингл. Тигры прибыли из скульптурного парка в Патни и стоили целое состояние. Гербы придумал педантичный специалист по геральдике по фамилии Поттс, который провел уик-энд, с пристрастием допрашивая Тайгера о его предках, не подозревая, что они менялись в зависимости от обстоятельств. Результатом стали ганзейский корабль, символизирующий давние торговые связи с Любеком, ранее неизвестные Оливеру, вздыбленный тигр и два диких голубя, символизирующих принадлежность к саксонским родам. Что связывало диких голубей и саксонцев, знал только мистер Поттс.

Кристиан не знал, сможет ли он выдерживать постоянные угрозы Зиллаха. Но он знал, что он больше не сможет оставаться один. Медленно – словно во сне, когда ты отчаянно хочешь проснуться, – он повернулся к шкафу.

Дорога черной рекой текла по темнеющим лугам. «Вот могила, в которой я родился, – думал он. – Здесь я жил до того, как стал ребенком». Он миновал аккуратный домик, в котором ночевал Гассон, шофер, если Тайгер оставался в поместье до утра. На этот раз свет в окнах не горел. Денник стоял во дворе, сцепка для его транспортировки лежала на кирпичах. Оливеру семь лет. Он пришел на первый урок конной езды. Его ждет пони. На Оливере жесткий котелок и твидовая куртка, как повелел пребывающий на далекой вершине власти Тайгер. Ни у кого из учеников нет котелка, поэтому Оливер пытается спрятать его так же, как хлыст с серебряной рукояткой, который Тайгер прислал ко дню рождения Оливера с курьером, ибо появления Тайгера в поместье – редкие события государственной важности.

– Не заставляй меня это делать, – сказал он, сжимая в руке бутылку. Он говорил очень спокойно, но все равно это была мольба, рожденная отчаянием.

Зиллах только смотрел на него, его глаза по-прежнему горели зеленым огнем. Его дыхание вырывалось со свистом сквозь сжатые зубы – натужное, болезненное.

«Расправь грудь, Оливер! Не сутулься! Ты так и заваливаешься вперед, Оливер! Пытайся больше походить на Джеффри! Он не заваливался вперед, не так ли? Сидел в седле с прямой спиной, как солдат!»

– Пей, Крисси, – сказал он.

«Джеффри, родившийся пятью годами раньше. Джеффри, который все делал правильно, тогда как я – нет. Джеффри, идеал во всем, умерший от лейкемии, не успев победным шагом войти во взрослый мир». Оливер миновал ледник, сложенный из песчаника. Его привезли в трех зеленых фургонах, построили за неделю, и с той поры он стал для Оливера сущим наказанием. За каждый невыученный неправильный латинский глагол – пробежка до ледника, сто семьдесят шагов с касанием стенки и обратно. Новые пробежки за то, что не мог сравняться с Джеффри как в латинском, так и в беге. Мистер Ревильос, учитель Оливера, нумеролог, большой знаток науки о магических числах. Как и Тайгер. В долгих междугородных телефонных разговорах они обсуждают очки, отметки, расстояния, часы, потраченные на учебу, и положенные наказания, их соотношение, которое позволит Оливеру поступить в Драконовскую школу, в которой Джеффри стал чемпионом по крикету и получил право учиться дальше в еще более ужасном месте, зовущемся Итон. Оливер ненавидит драконов, но восхищается мистером Реви-льосом за его бархатные пиджаки и черные сигареты. Когда мистер Ревильос убегает с испанской служанкой, Оливер ему аплодирует среди всеобщего осуждения.

Первый глоток был обжигающей зеленью боли.

А потом Зиллах заставил его выпить еще.

Отдав предпочтение длинному маршруту вокруг огороженного стеной сада, он обогнул холм со срытой вершиной, не кладбище и не метка, но вертолетная площадка для тех гостей Тайгера, которые выше поездок по земле. Таких гостей, как Евгений и Михаил Орловы, с пластиковыми пакетами, набитыми лакированными шкатулками, бутылками лимонной водки и копченой мингрельской колбасой, завернутой в вощеную бумагу. Гостей с телохранителями. Гостей со складными бильярдными киями, уложенными в черные кейсы, потому что кии Тайгера не вызывают у них доверия. Но только Оливер знает, что вертолетная площадка – секретный алтарь. Вдохновленный историей об индонезийском племени, которое ставило на заброшенном военном аэродроме деревянные макеты самолетов, чтобы привлекать богатых туристов, пролетавших над ними, он приносил на площадку любимые блюда Джеффри в надежде выманить его с Небес. Но на Небесах, похоже, кормили лучше, потому что Джеффри так и не вернулся. И Джеффри – не единственный, кого нет. В сгущающихся сумерках ярко белеют перекладины препятствий для прыжков на лошадях, поле для игры в поло размечается и выкашивается круглый год, в конюшне каждое седло, уздечка, стремя содержатся в идеальном порядке, на случай, который никак не представится, что Тайгер вернется из двадцатилетней деловой поездки и возобновит заработанную тяжелым трудом жизнь английского феодала.

И еще.

Дорога вывела Оливера к букам, которые, как часовые, стояли по обе ее стороны. За ними виднелись два кирпичных коттеджа для слуг. Проходя мимо них, Оливер сбавил шаг в надежде увидеть Крафта, дворецкого, и его жену, сидящих за чашечкой чая. Крафтов он любил и использовал их как окно в мир, лежащий за стенами «Соловьев». Но миссис Крафт умерла пятнадцать лет тому назад, а мистер Крафт вернулся домой, в Халл, где были его корни, прихватив с собой шкатулку Фаберже и комплект миниатюр восемнадцатого века с изображением вечно меняющихся предков Тайгера, на этот раз голландцев из Филадельфии. Оливер спустился с холма, и перед ним возник особняк, сначала трубы, потом серые каменные стены. Дорожка, усыпанная гравием, который хрустел под ногами, словно тонкий лед, привела его к парадному крыльцу. Он увидел перед собой рукоятку звонка – бронзовую руку со сведенными вместе кончиками всех пяти пальцев. Схватившись за нее, с гулко бьющимся сердцем потянул вниз. Уже хотел дернуть второй раз, когда услышал шаркающие шаги по другую сторону двери, запаниковал, не зная, как ее называть, потому что слово «мама» она ненавидела, а «мамик» терпеть не могла. Тут до него дошло, что он забыл ее имя. И свое тоже. Ему было семь лет, он сидел в полицейском участке в шести милях от дома и даже не мог вспомнить название поместья, из которого убежал. Дверь открылась, и на него надвинулась темнота. Он улыбался и бормотал что-то несвязное. Уши у него заложило. Он почувствовал, как мохеровый кардиган обнял его лицо, а ее руки – шею. Он прижал ее к себе, чтобы защитить. Закрыл глаза и попытался остаться ребенком, но не вышло. Она поцеловала Оливера в левую щеку, и ее дыхание донесло до его ноздрей запахи мяты и гнили. Она поцеловала его в другую щеку, и он вспомнил, какая она высокая, выше любой женщины, которую ему доводилось целовать. Он вспомнил, как ее била дрожь и как от нее пахло лавандовым мылом. Задался вопросом, всегда ли ее била дрожь или лишь в тот момент. Она отстранилась. Ее глаза, как и его, наполняли слезы.

33

– Олли, дорогой. – «На этот раз ты ничего не перепутала», – подумал он, потому что иногда она называла его Джерри. – Почему ты меня не предупредил? Мое бедное сердце. Что ты натворил теперь?

На подходе к магазину Аркадия Стив уже несся на всех парах. Дух едва за ним поспевал. Они оба взмокли, и капельки пота у них на лицах холодно поблескивали в свете уличных фонарей. На бегу Дух слизывал соль с мокрых губ. Пот в волосах у Стива сверкал словно россыпь крошечных бриллиантов.

– Быстрее, – выдохнул Стив, когда они свернули в переулок, где был магазин. – Ключи у тебя.

Надя, вспомнил он. «Не зови меня мама, Олли, дорогой. Зови меня Надя, а не то я чувствую себя такой старой».

* * *

Дух не сразу попал ключом в замок. Он чувствовал, что Стив готов вырвать у него ключи. Наконец дверь открылась. Внутри было холодно. И кроме запаха трав, свечей и ароматических курений, чувствовался новый запах – чего-то сухого, готового рассыпаться в пыль. Запах мумий, – подумал Дух. – Именно так они и должны пахнуть. Дух в жизни не видел мумий, но его бабушка как-то была в музее и видела. Они лежат под стеклом, – рассказывала она, – в таких герметичных стеклянных ящиках. Так что их запаха было не слышно, но я знала, как они пахнут. Как специи, которые слишком долго лежали в банке. Как тряпки, которые сохли на солнце тысячу лет.

Кухня просторная, с низким потолком. Медные сковороды, купленные на аукционе дизайнером по интерьерам, свисали с древних балок, появившихся во время одной из бесчисленных перестроек. За столом хватало места для двадцати слуг. У дальней стены – голландская печь, так и не подсоединенная к дымоходу.

Черный и розовый воск догоревших свечей разлился и застыл на бархатном покрывале на алтаре. Стив поднялся по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. На верхней площадке валялась груда каких-то тряпок, и он оттолкнул их ногой. Дух поднялся следом за ним. И там, наверху, его охватило нехорошее чувство – ощущение неподвижности и тишины, как будто там не осталось ничего живого. Ему не хотелось идти наверх, но он знал, что так нужно.

– Ты, должно быть, ужасно голоден, – заметила она.

На верхней площадке он слегка подтолкнул ногой странную кучу тряпок. Тряпки перевернулись и… мертвый остановившийся взгляд, сухие губы растянуты над зубами, похожими на обломки слоновой кости. Тонкая струйка полузасохшей крови сочилась из развороченной правой глазницы. Должно быть, Аркадий, собрав последние силы, достал из кармана нож и воткнул его себе в глаз. Дух видел этот нож в комнате у Аркадия – длинный и тонкий кинжал с десятидюймовым клиновидным лезвием и рукоятью, украшенной камнями. Аркадий по-прежнему сжимал в руках рукоять ножа. Драгоценные камни поблескивали между пальцами, похожими на сухие лучинки.

– Честно говоря, нет.

В грудной клетке Аркадия зияла дыра – в том самом месте, где Стив пнул его носком ботинка. Сухие внутренности были похожи на пустые винные мехи, уже припорошенные тонким слоем пыли. Как же близнецы должны были любить Аркадия, – подумал Дух, – сколько диких безумных ночей провели они вместе, чтобы сегодня они смогли выпить его до последней капли. И как это иссохшее тело нашло в себе силы воткнуть нож себе в глаз, чтобы разом покончить с мучениями?

Они заглянули в холодильник, чтобы найти что-нибудь из съестного. Бутылку молока? Ржаной хлеб? Банку анчоусов? Ее трясущаяся рука лежала на его плече. «Через минуту я тоже начну трястись», – подумал он.

Это было невозможно, и тем не менее – вот он, кинжал. Дух осторожно разогнул сухие ломкие пальцы на рукояти, вытащил лезвие из глазницы Аркадия и попытался прикрыть ссохшееся крошечное тельце белым плащом, так чтобы смотрелось более или менее прилично. Потом – очень бережно и осторожно – он попробовал закрыть ему глаза, но сухие веки отслоились у него под пальцами.

– О, дорогой, у миссис Хендерсон сегодня выходной, я пощусь по уик-эндам. Всегда постилась. Ты забыл. – Их взгляды встретились в полумраке кухни, и он понял, что она его боится. Задумался, пьяна ли она или только на подходе к этому состоянию. Иногда язык начинал у нее заплетаться чуть ли не после первого стакана. А бывало, она держалась уверенно и после двух бутылок. – Ты не очень хорошо выглядишь, Олли, дорогой. Перерабатываешь? Если ты что-то делаешь, то всегда с полной отдачей.

Потом Дух пошел в комнату.

Вернее, заставил себя пойти.

– У меня все нормально. И ты прекрасно выглядишь. Просто невероятно.

Свет был тусклым и мертвым, как свет неоновых вывесок, хотя это был свет луны, что сияла в окне. Стив сидел на краю кровати. Рядом лежала какая-то бесформенная груда окровавленных простыней. Лицо у Стива было абсолютно белым. Все руки в крови. Он провел ладонью по волосам, упавшим на лицо, и на лице осталась алая полоса.

Конечно, невероятным тут и не пахло. Каждый год перед Рождеством она уезжала, по ее словам, в короткий отпуск и возвращалась без единой морщинки.

– Она мертва, – сказал он.

– Ты шел пешком от станции, дорогой? Я не слышала шума автомобиля, да и Джако тоже. – Так звали ее сиамского кота. – Если бы ты позвонил, я бы за тобой приехала.

– Ты уверен?

«Ты ведь уже многие годы не садишься за руль, – подумал он. – С тех пор, как врезалась на „Лендровере“ в сарай и Тайгер сжег твое водительское удостоверение».

Стив рассмеялся – глухо, безнадежно. Дух в жизни не слышал такого страшного смеха.

– Мне нравится ходить пешком, честное слово. Ты знаешь, что нравится. Даже под дождем.

– Да. Я уверен. Иди сам посмотри.

«Через минуту нам обоим будет не о чем говорить».

Дух шагнул ближе к кровати, и Стив откинул верхнюю простыню.

– Поезда обычно по воскресеньям не ходят. Миссис Хендерсон вынуждена делать пересадку в Суиндоне, если она хочет повидаться с братом.

Энн лежала на боку, в такой болезненно скособоченной позе, что на это действительно было больно смотреть. Шея вывернута назад. Лицо – сплошная гримаса боли. В уголках рта коричневой коркой запеклась кровь. Обе руки засунуты между ног, как будто она рвала себя там ногтями. Кровь покрывала ее руки до самых локтей, словно длинные перчатки. Бинты размотались, или Энн сама сорвала их с себя. Они валялись на полу окровавленной мокрой кучей. Простыня под бедрами у Энн почернела от крови. Из нее вылилось столько крови, что простыни и матрас не смогли впитать ее всю; излишки крови подсыхали в складках белья – густые и темные, как желе.

– Мой пришел вовремя.

В руках у Энн – в пузыре из свернувшейся крови, похожем на разбухший желатин, – Дух разглядел бледное тельце размером с фасолину: точечка глаза, пузырек черепа в переплетении вен, крошечные пальчики, как щюпальца актинии. Он отвернулся.

Оливер сел за стол на свое привычное место. Она осталась на ногах, глядя на него, дрожа и волнуясь, шевеля губами, словно младенец перед кормлением.

Ночь – это время, когда умирают мечты, – однажды сказала ему Энн. И теперь для нее навсегда будет ночь; и никто не поможет ей пережить эту последнюю, самую долгую ночь.

– Есть кто-нибудь в доме?

– Знаешь что? – Стив опять рассмеялся и убрал с лица волосы, перепачканные кровью. – У нее даже в глазах кровь. Как кровь могла оказаться в глазах?! Что он ей дал?! Что мы ей дали?! – Он обвел комнату бешеным взглядом. Пыльные стены, потолок, затянутый по углам паутиной. Он встретился взглядом с Духом, но в пустых глазах не было узнавания. Он вздрогнул всем телом и весь как-то обмяк.

Но потом вроде бы взял себя в руки. Взгляд опять стал осмысленным и живым; в глазах появился блеск, порожденный всем выпитым за сегодняшний вечер пивом и нездоровой решимостью.

– Только я и кошки. А кто должен быть?

– Я убью их, – сказал он. – Ты нашел Энн. Ты сумеешь найти и их тоже. Ты отведешь меня к ним и поможешь мне их убить.

– Спросил из любопытства.

Духу пришлось облизать губы, прежде чем заговорить:

– Собаку я больше не держу. После смерти Саманты.

– Я не хочу никого убивать.

– Я знаю.

– Правда? – Стив невесело усмехнулся. – Тогда зачем тебе эта штука?

– Перед смертью она просто лежала в холле, в ожидании «Роллса». Не шевелилась, не ела, не слышала меня.

Дух опустил глаза и увидел, что держит в руке нож Аркадия. Тонкое лезвие ослепительно сверкало в холодном неоновом свете.

– Ты мне рассказывала.

Он посмотрел Стиву в глаза и медленно покачал головой.

– Тогда пошел на хер! – Стив сорвался с кровати, выбежал в коридор и бросился к лестнице. Дух пошел следом.

– Она решила, что у нее может быть только один хозяин. Тайгер велел похоронить ее рядом с вольером для фазанов, что мы и сделали. Я и миссис Хендерсон.

Но на полпути к двери он остановился и достал из кармана платок. Вернулся к кровати и осторожно – двумя пальцами – вытащил плод за головку из пузыря запекшейся крови. Тыльной стороной ладони он случайно задел бедро Энн. Оно было шершавым от высохшей крови.

– И Гассон, – напомнил Оливер.

Крошечная головка была еще теплой, и на мгновение Духу показалось, что липкая кожа дышит у него в пальцах. Но это всего лишь дрожала его рука. Он завернул плод в носовой платок и убрал его в карман.

– Гассон вырыл могилу, миссис Хендерсон сказала, что положено. Грустная история.

На площадке бушевал Стив. Он схватил иссушенный труп Аркадия за полы плаща, поднял его и со всей силы ударил головой о стену. Хрупкий череп раскололся. Сухая пыль полетела во все стороны и присыпала руки Стива, испачканные в крови Энн.

– Где он, мама?

– Что ты с ней сделал?! – прокричал Стив в расколотое лицо. – Что ты такое ей дал, урод?! Ты ее отравил?! И почему мы тебе поверили, почему?!

– Гассон, дорогой?

Он швырнул тело на пол и пинком спустил его с лестницы. Оно грохнулось на площадку пролетом ниже; белый плащ накрыл кучку пыли и раскрошенных костей. Стив пошел вниз.

– Тайгер.

Дух догнал его и попытался взять за руку, но Стив вырвал руку и принялся носиться по магазину, круша все на своем пути. Он пнул накрытый бархатом алтарь, и тот опрокинулся набок; но черепа Эшли под ним не было. Он сорвал занавеску из бусин – яркие пластмассовые шарики рассыпались по полу. Он смел с полок бутылочки и коробки. Воздух наполнился странными едкими запахами.

«Она забыла слова, – подумал он, глядя, как наполняются слезами ее глаза. – Она пытается вспомнить, что должна сказать».

– Мудак, – беспомощно проговорил Стив. – Проклятый засранный мудак. – Дух так и не понял, кого он имеет в виду: Господа Бога, Аркадия или себя самого.

– Олли, дорогой.

– Что, мама?

Он стоял, широко расставив ноги и бешено шаря глазами по комнате в поисках, чего бы еще поломать на кусочки, которые потом – по какому-то непонятному, но обязательно доброму волшебству – сложатся в целую и живую Энн. Он вырвал у Духа нож и занес его над головой.

– Я думала, ты приехал, чтобы повидаться со мной.

Дух сразу понял, что Стив собирается сделать: он собирался разбить рукояткой стеклянный прилавок. Звон разбитого стекла весом в несколько сотен фунтов – даже в глухом переулке во Французском квартале посреди ночи – мог бы привлечь чье-то внимание. А им это было совсем ни к чему. Если учесть, что наверху лежит Энн вся в крови, а хозяин магазина и вовсе рассыпался в прах.

– Так и есть. Просто мне интересно, где Тайгер. Он был здесь. Мне сказал Гупта.

– Не надо. – Дух схватил Стива за руку.

«Это несправедливо. Ужасно несправедливо. Она поднимает волну жалости к себе, чтобы укрыться от вопросов».

Стив повернулся к нему, и на мгновение Дух испугался, что Стив ударит его ножом. Прямо в лицо. Но Стив просто стоял, держа кинжал над головой, и его рука дрожала от напряжения.

– Все меня спрашивают, – заголосила она. – Массингхэм. Мирски. Гупта. Этот Хобэн из Вены, от которого мурашки бегут по коже. Теперь ты. Я говорю им всем: «Не знаю». Казалось бы, с этими факсами, сотовыми телефонами и еще бог знает с чем они должны знать, где находится человек в любой момент. ан нет. Информация – это не знание, постоянно говорит твой отец. Он прав.

– Послушай. – Дух очень старался, чтобы его голос звучал спокойно. – Ты ни в чем не виноват. И даже Аркадий ни в чем не виноват. Энн сама сделала выбор. – Она была околдована, – подумал он, но вслух этого говорить не стал.

– Кто такой Бернард?

Стиву бы это не помогло.

– Бернард, дорогой. Ты знаешь Бернарда. Большой лысый полицейский из Ливерпуля, которому помогал Тайгер. Бернард Порлок. Ты однажды назвал его Кудрявым, так он едва не убил тебя.

Стив беззвучно пошевелил губами. В его красных глазах было только отчаяние. Но он все-таки опустил нож. В это мгновение – несмотря на потеки крови на лбу и морщины усталости вокруг рта – он выглядел очень юным и очень ранимым. Сейчас он выглядел как тот одиннадцатилетний мальчик, которого Дух знал когда-то, которому так хотелось поверить в то, что говорил ему Дух, которому так хотелось доверять Духу, но все-таки не получалось – чтобы до конца.

Наконец Стив спросил:

– Я думаю, это был Джеффри, – поправил ее Оливер. – И Мирски, он адвокат?

– Ты правда считаешь, что я не виноват?

– Разумеется, дорогой, – кивнула она. – Очень близкий друг Аликса, поляк из Стамбула. Тайгеру нужно совсем ничего: немножко побыть одному, – защищала она мужа. – Это логично для того, кто все время на виду. Иной раз возникает желание затеряться в толпе. Это свойственно нам всем. И тебе тоже. Ты вот ради этого даже поменял фамилию, дорогой, не так ли?

– Да, блин. Я, правда, считаю.

– И что даже Аркадий не виноват? Ты считаешь, она умерла не из-за яда, который он приготовил?

– И ты, я понимаю, слышала новости. Да, конечно же, слышала.

– Она бы в любом случае умерла, Стив. Аркадий же предупреждал, что ей нельзя делать аборт. И что ребенок ее убьет. Мы ни в чем не виноваты. Ей уже ничто не могло бы помочь.

– Какие новости? – резко. – Я не говорила с газетчиками, Олли. И ты не говори. Если они звонят, я сразу бросаю трубку.

– Это все из-за них, из-за вампиров. – Голос Стива звучал очень тихо, но был исполнен ярости и боли. – Да. Из-за вампиров. Ну и что, что они существуют? Это еще не дает им права приехать в мой город, оттрахать в задницу всю мою жизнь и спокойно уехать на поиски развлечений в каком-нибудь другом месте. Я с успехом проебывал свою жизнь и без посторонней помощи. Я и без них бы прекрасно справился. И Энн прекрасно бы прожила без них. Я по-прежнему ее любил… и я бы для нее… я бы для нее…

– Новости об Альфреде Уинзере. Нашем главном юристе.

– Я знаю.

– Этот ужасный маленький человечек? Что он сделал?

– Но теперь я уже ничего не смогу. – Стив беспомощно развел руками. – И тут уже ничего не поделаешь. Все, что я хотел… все, что хотела она… ничего этого уже не будет. И почему? Потому что какому-то там вампиру захотелось развлечься с девушкой?! – Он взял нож поудобнее. – Нет. Так не должно быть, и так не будет. Ты сумеешь найти их, Дух. Ты приведешь меня к ним. И я им такое устрою…

– Боюсь, он умер, мама. Его застрелили. В Турции.



Один человек или несколько. Кто именно, неизвестно. Он поехал в Турцию по делам «Сингла», и его застрелили.

Кристиан вывалился из ванной и буквально на ощупь прошел через лестничную площадку к своей двери. Он хорошо видел в темноте, но сейчас ему это не помогало – он не мог даже открыть глаза из-за жуткой боли. Она плескалась внутри, зеленая обжигающая тошнота, которая выворачивала его наизнанку, которая затянула его всего кровавой паутиной и давила, давила.

– Как это ужасно, дорогой. Как отвратительно. Мне очень, очень жаль. Эта бедная женщина. Ей придется искать работу. Это жестоко. О дорогой.

Он уже дважды бегал в ванную. Он был слишком брезглив и разборчив, чтобы блевать прямо в комнате, как остальные, хотя теперь ему было значительно хуже, чем всем остальным, разве что за исключением Никто.

«Ты знала, – подумал Оливер. – Слова были у тебя наготове еще до того, как я закончил говорить». Они стояли бок о бок в центре ее, как говорила она обычно, утренней комнаты. Самой маленькой гостиной из тех, что занимали южную часть дома. Джако, сиамский кот, лежал в обшитой пледом корзине под телевизором.

Он проклинал себя. Идиот, придурок… поддался на фокусы Зиллаха, пытаясь завоевать их любовь. Все равно ты не станешь таким, как они, – никогда. Они молодые, и сильные, и совершенно безбашенные. Для них кровь – это просто еще один способ получить свою пьяную радость. А ты старый, для тебя кровь – это сама жизнь.

– Скажи мне, дорогой, что изменилось с тех пор, как ты побывал здесь в последний раз? – спросила она его. – Давай сыграем в игру «Ким», давай!

Но когда он пил шартрез, у него было странное чувство, что он пьет глаза – зеленые глаза Зиллаха. Зиллах заставил его выпить половину бутылки. Молоха с Твигом подстрекали его в перерывах между приступами тошноты. Никто лежал на кровати, обливаясь холодным потом.

Кристиан закрыл за собой дверь, прошел через комнату и упал на кровать рядом с Никто. Он не слышал ни хрипов, ни стонов; похоже, что все заснули. Зеленое пламя боли как будто слегка поутихло. Кристиан открыл глаза и уставился на влажные подтеки на потолке, которые были похожи на карту неведомых стран, где вряд ли кто-нибудь побывал. Или, может быть, это была карта дорог, которые привели и его, и Никто, и Зиллаха, и всех остальных сюда, в этот город, в эту комнату.

Он закрыл глаза и погрузился в тяжелый и темный сон без сновидений.

Он сыграл, оглядываясь в поисках перемен. Хрустальный гравированный стакан для виски Тайгера, отпечаток его спины на любимом кресле, розовая газета, коробка сделанных вручную шоколадных конфет из магазина «Ришу» с Саут-Одли-стрит, без них он в «Соловьи» не приезжал.



– У тебя новая акварель.

Всю ночь они носились по городу. Ноги болели. Сердце разрывалось от боли за Стива и за себя. Дух вывел Стива на Шартрез-стрит. Стив засунул кинжал Аркадия за пояс. Рукоять, изукрашенная драгоценными камнями, торчала почти непристойно.

– Оливер, дорогой, какой ты наблюдательный! – она беззвучно захлопала в ладоши. – Ей почти сто лет, но здесь она новая. Тетя Би оставила ее мне. Произведение дамы, которая рисовала птиц для королевы Виктории. Когда люди умирают, я от них ничего не жду.

Дух был уверен, что знает, где остановились Никто и все остальные. Не надо обладать какими-то сверхъестественными способностями, чтобы заглянуть в телефонную книгу. Бар «У Кристиана» все еще значился в списке. Но откуда ты знаешь про бар, который пустует уже давно? Откуда ты знаешь про комнату наверху, где одна девочка родила ребенка, а сама умерла? Такие вопросы лучше всего задавать во сне. Дух старался не думать вообще ни о чем. Он решил так: пусть ноги ведут его сами.

– Когда ты видела его в последний раз, мама?

Ему не стоило вовлекать Стива в это дурацкое предприятие, из-за которого им обоим грозила опасность. Надо было его привести в какой-нибудь тупик, в какую-нибудь пустую комнату. Или в какой-нибудь бар. Но за сегодняшний вечер Стив пережил столько всего… и Дух просто не смог бы ему солгать. Тем более что он был уверен, что вампиров не будет дома. Наверняка они где-то гуляют и пьют. Стив поднимется наверх и будет биться в закрытую дверь, пока до него не дойдет, что никого внутри нет. А потом они просто уедут домой.

Стив увидел заколоченное досками окно, ободранную дверь, над которой еще сохранилась вывеска: У КРИСТИАНА. Рядом со входом в бар была еще одна дверь. Приоткрытая. Длинная лестница вела куда-то в темноту.

Вместо того чтобы ответить ему, она начала рассказывать об операции на бедре миссис Хендерсон, о том, какие хорошие врачи в местной больнице, которую вдруг решили закрыть, обычное дело для нашего государства.

– Это здесь? – Стив не стал дожидаться ответа.

– А наш дорогой доктор Билл, который лечил нас бог знает сколько лет, он… э… да… – она потеряла нить.

Он все понял по глазам Духа. Держа руку на рукояти кинжала, он пошел вверх по лестнице.

Они перешли в комнату для детских игр, посмотрели на деревянные игрушки, он не помнил, как играл с ними, на лошадку-качалку, он не помнил, как качался на ней, хотя она клялась, что он чуть с нее не упал, но, подумал Оливер, она могла спутать его с Джеффри.

Где-то на середине пролета темнота сделалась вязкой и чуть ли не осязаемой, как черный бархат. Духу казалось, что ее действительно можно потрогать. Стив поднимался на ощупь, держась за перила. Один раз он задел головой о стену, потом пропустил ступеньку и едва не упал, когда наконец выбрался на площадку. Здесь был хотя бы какой-то свет – тусклый и водянистый, как будто луна светила сквозь невидимую дыру в крыше.

– У вас все в порядке, не так ли, дорогой? У всех троих? Я знаю, мне не следует об этом спрашивать, но я все-таки мать, не камень какой-то. Вы здоровы, счастливы и свободны, как ты того и хотел, дорогой? Ничего плохого не случилось?

– Эта дверь? – спросил Стив. Всего на площадку их выходило три.

Она продолжала улыбаться ему, ее выщипанные брови изогнулись, когда он протянул ей фотографию Кармен и наблюдал, как мать всматривается в нее через очки, которые носила на цепочке на шее, держа фотографию на расстоянии вытянутой руки. Руку водило из стороны в сторону, голова смещалась следом.

– Да, но… – Дух сомнением посмотрел на дверь.

Он думал, что в комнате никого не будет, но – по его ощущениям – там кто-то был.

– Она еще больше выросла, и мы ее подстригли, – пояснил Оливер. – Каждый день она говорит новые слова.

Стив повернул ручку и со всей силы пнул дверь ногой. Дверь распахнулась, и, прежде чем Дух успел опомниться, Стив уже был внутри.

– Очаровательный ребенок, дорогой. Прелесть… – Она вернула фотографию. – Вы хорошо потрудились, вы оба. Такая счастливая маленькая девчушка. И Хэлен в порядке, не так ли? Счастлива и все такое? – У Хитер все хорошо.



– Я рада.

В комнате было еще темнее, чем на лестнице. Стив не увидел кровати, на которой лежали двое, пока не наткнулся на нее коленями. Он едва не упал на постель, но все-таки удержался; вернее, его удержала мысль, как это будет «приятно» – плюхнуться на кровать с двумя вампирами.

– Мне надо знать, мама. Мне надо знать, когда ты в последний раз видела Тайгера и что произошло потом. Все его ищут. Очень важно, чтобы я нашел его первым.

В комнате воняло несвежей кровью и блевотиной. Стива самого чуть не стошнило от этого запаха. Все пиво, выпитое за вечер, вполне недвусмысленно грозило опять показаться ему на глаза. Но его все-таки не стошнило. В комнате был и другой запах – чего-то травяного и алкогольного. Этот второй запах исходил от одной из фигур на кровати. Так пахло его дыхание.

«Лучше нам не смотреть друг на друга», – вспомнил он, не отрывая взгляд от лошадки-качалки.

Стив вытащил нож. Рукоять хорошо легла в руку, тяжело и надежно. Лезвие уверенно войдет в сердце этого мудака – его кровь за кровь Энн. А потом он убьет остальных. Скольких успеет.

– Не дави на меня, Олли, дорогой. Ты же знаешь, что с датами у меня плохо. Я ненавижу часы, ненавижу ночь, ненавижу, когда на меня давят. Я люблю все мягкое, пушистое и солнечное, остальное – ненавижу.

Нож тянул руку Стива, как будто острое лезвие само хотело напиться крови. Он на секунду засомневался. Кровь за кровь. Это правильно. Справедливо. Но почему-то он был уверен, что это – не тот вампир, кто убил Энн. Это не Зиллах. Неужели они все должны умереть за грехи Зиллаха?

– Но ты любишь Тайгера. Ты не желаешь ему зла. И ты любишь меня.

Стив пошатнулся и едва не выронил нож. А потом у него в голове снова раздался бесовский шепот. Только теперь это был не тот старый знакомый, который являлся раньше. Это был другой демон – злее и извращеннее, – с темным бесформенным ртом и глазами, сочащимися алой кровью. Энн умерла, как какой-нибудь зверь под колесами автомобиля, – нашептывал он. – И ты знаешь: она умерла по твоей вине. Не важно, что говорит Дух, ты-то знаешь, что ты виноват. И если ты сейчас оступишься и не сделаешь что задумал, тогда можешь спокойно взвалить ее окровавленный труп на плечо и нести его всю дорогу до Потерянной Мили.

Она заговорила голосом маленькой девочки:

Рука Стива сама сжалась на рукояти ножа. Острые грани драгоценных камней больно врезались в ладонь. Зиллах где-то здесь, в этой комнате. Стив это знал. И Зиллах будет следующим.

– Ты знаешь своего отца, дорогой. Он появляется, он исчезает, у тебя голова идет кругом, и после его ухода ты спрашиваешь себя, а приходил ли он? Если ты – бедная Надя, то спрашиваешь.

А потом демон резко опустил его руку вниз, и Стив издал торжествующий вопль ярости, когда лезвие пробило грудину вампира и вошло в его темное сердце.

Она его утомляла, его от нее тошнило, поэтому в семь лет он и попытался убежать. Он хотел, чтобы она умерла, как Джеффри.



– Он приезжал сюда и сказал тебе, что Уинзера застрелили.

Никто попытался проснуться. Что-то было не так. Его тело было покрыто коркой засохшего пота, а глаза почему-то не открывались.

Ее рука прошлась по телу, схватилась за предплечье. Она была в блузе с длинными рукавами, манжеты с оборочками скрывали набухшие вены и морщинистую кожу.

Он отравился кровью Уолласа. Ему было плохо. Им всем было плохо. Запах блевотины до сих пор висел в комнате. Запах блевотины, и шартреза, и пива…

– От твоего отца мы видели только добро, Оливер. Прекрати. Ты меня слышишь?

Но сегодня никто из них не пил пива. В этом Никто был уверен. Он все же сумел разлепить глаза.

– Где он, мама?

И еще успел увидеть, как Стив стоит над кроватью. На его лице – страх, но и бешеное торжество. Руки подняты над головой… а потом Никто увидел, как нож с длинным лезвием входит в тело Кристиана, распростертое рядом с ним. Из груди Кристиана брызнула черная кровь. Кровь забрызгала лунный свет и пролилась на ковер, чтобы смешаться с давно поблекшей кровью Джесси.



– Ты должен его уважать. Уважением к родителям мы и отличаемся от животных. Он не сравнивал тебя с Джеффри. Он не поворачивался к тебе спиной, когда ты заваливал экзамены и тебе приходилось уходить из школ. Другие отцы поступили бы именно так. Он не возражал против того, что ты сочинял стихи, или чем ты там занимался, хотя это не приносило денег. Он нанимал тебе учителей и оставил за тобой место Джеффри в своем бизнесе. Это не так-то легко для человека, который считает, что каждый должен получать по заслугам, и сам буквально продрался на вершину. В отличие от меня ты Ливерпуля не видел. Если бы узнал, что такое Ливерпуль, у тебя бы была душа Джеффри. Нет двух похожих семейных пар, просто не может быть. Он всегда любил «Соловьи». Он всегда давал мне то, что я хотела иметь. Ты поступил нехорошо, Оливер. Не знаю, что ты ему сделал, но он этого не заслуживал. Теперь у тебя своя семья. Иди и заботься о ней. И перестань притворяться, что ты прибыл из Сингапура, если я точно знаю, что ты жил в Девоне!

От удара Кристиан проснулся.

Он похолодел, ее палач.

В первый миг была только боль, глубокая и холодная. Но по сравнению с тем, как ему было плохо с шартреза, боль казалась вполне терпимой. Это было похоже на то, как если бы ты плыл по реке – по реке, которая пахнет костями и илом, как, например, Миссисипи, – только эта река была ярко-зеленой. Мягкая искрящаяся вода омывала его и просачивалась насквозь. Наконец он был пьян. По-настоящему пьян. Это река опьянила его, и его сознание поблекло и погрузилось в покой.

– Ты сказала ему, не так ли? – ровным голосом спросил он. – Тайгер из тебя все выудил. Он приехал, рассказал тебе об Уинзере, а ты ему – обо мне. Где я. Какая у меня фамилия. Как ты писала мне через Тугуда из банка. Должно быть, он долго тебя благодарил. – Ему приходилось держать ее, потому что у нее подгибались колени, она кусала указательный палец и жалобно стонала из-под стрижки а-ля принцесса Диана. – Мне очень нужно знать, пожалуйста, Надя, что тебе сказал Тайгер? – напористо продолжил он. – Потому что, если сейчас ты промолчишь, его скорее всего ждет такой же конец, как и Альфи Уинзера.

Рот переполнился кровью, и он слизал ее с губ. Густой, темный, знакомый вкус… теперь он останется с ним навсегда. Это – его существо. Сквозь яркую пленку, что плескалась перед глазами, Кристиан разглядел лицо, склонившееся над ним: прозрачные длинные волосы – как водопад, в широко распахнутых бледных глазах – потрясение.

Ей требовалось сменить обстановку, и коридором он повел ее в столовую, с резным камином белого мрамора из Мале, по обе стороны которого в нишах с колоннами стояли скульптуры обнаженных женщин, возможно, работы Кановы. В период полового созревания именно они являлись любимыми сиренами его фантазий. Одного взгляда, брошенного через полуоткрытую дверь на их блаженные улыбки и безупречные бедра, хватало, чтобы возбудить его. Над камином висел семейный портрет кисти уже забытого художника с золотыми облаками, плывущими над поместьем, Тайгером, садящимся на пони, чтобы выехать на поле для поло, Оливером в итонском пиджаке, тянущимся к уздечке, прекрасной молодой женой Надей, с осиной талией, в изящном платье, останавливающей руку мальчика. А за Тайгером, напоминая белокурого итальянского принца, витал дух Джеффри, нарисованный с фотографии, с развевающимися золотыми волосами, ослепительной улыбкой, берущий препятствие на Кардинале, его сером пони, под аплодисменты и радостные крики слуг.

Погружаясь в зеленые воды смерти, Кристиан думал: Триста восемьдесят три года. И он был красивым… таким, каким и должен был быть. Очень красивым.

– Я такая плохая, – жаловалась Надя, словно воспринимала картину, как немой укор. – Не следовало Тайгеру жениться на мне. Я вас не заслужила.



– Не волнуйся, мама! – с напускной веселостью воскликнул Оливер. – Мы бы все равно кому-нибудь достались.

У Духа было столько слов, уже готовых пролиться в тишину. Убийца, – хотелось ему сказать. – Мой лучший друг, мой единственный брат. Самый близкий мне человек. Однажды я видел, как ты свернул с дороги в кювет, чтобы не сбить бродячего пса. И как же так получилось, что ты хладнокровно вонзаешь нож с сердце спящего человека… ну, ладно, пусть не человека… Но все равно, как же ты можешь его убивать, глядя ему в глаза?!

Он не раз задавался вопросом, родила ли она Джеффри от Тайгера. Как-то раз, в сильном подпитии, она упомянула о ливерпульском барристере, коллеге Тайгера, красавце с пшеничными волосами. Даты совпадали.

Но он ничего не сказал. Ни единого слова. Потому что вокруг изверглась тишина.

Дух подошел к кровати и встал за спиной у Стива. Он не видел, как к ним приблизился Зиллах. А вот Стив, наверное, видел, потому что он отступил на шаг.

Они находились в бильярдной. Он все нажимал на нее: «Я должен знать, мама. Я должен услышать о том, что произошло между вами». Он икала и трясла головой, отрицала все, одновременно признаваясь, но слезы прекратились.

А потом был только стремительный промельк движения из темноты. Блестнула бритва, и весь свет, который был в комнате, казалось, собрался на ее смертоносном лезвии. Духу в лицо брызнуло что-то мокрое – едкое и горячее. Вкус во рту, в горле. Кровь. Кровь Стива.

– Я слишком молода, слишком слаба, слишком чувствительна, дорогой. Тайгер вытаскивал из меня все, что хотел, а теперь ты делаешь то же самое. А все потому, что я не училась в университете, мой отец полагал, что не женское это дело, слава богу, что у меня нет дочери. – Она перепутала местоимения и уже говорила о себе в третьем лице: – Она только сказала Тайгеру самую малость, дорогой. Не все, далеко не все, этого быть не могло. Если бы Олли сам не признался бедной Наде, она бы ничего не смогла сказать Тайгеру, не так ли?

Зиллах полоснул Стива бритвой по груди, и Стив упал. Он успел схватить Зиллаха за руку, но не за ту руку, в которой была бритва. И бритва уже опускалась к горлу Стива.

«Ты чертовски права, – подумал он. – Мне не следовало ничего тебе говорить. Надо было просто оставить наедине с бутылкой, чтобы ты спокойно упивалась до смерти».

Нож Аркадия по-прежнему торчал из груди Кристиана, драгоценные камни на рукояти тускло поблескивали в бледном свете. Дух протянул руку и вырвал нож. Сердце Кристиана едва слышно хлюпнуло. Кровь тонкой струйкой потекла из раны.

– Он был такой печальный, – продолжала она сквозь рыдания. – Печалился об Уинзере. Более всего печалился о тебе. И эта Кэт, думаю, чем-то огорчила его. Я предпочитаю общаться с Джако. Мне лишь хотелось, чтобы он посмотрел на меня, назвал дорогой, обнял, сказал, что я по-прежнему хорошенькая.

У Духа было такое чувство, как будто все происходит в замедленной съемке. Бритва все еще опускалась. Он сделал два шага вперед. На удивление легко он обхватил Зиллаха за шею левой рукой и запрокинул ему голову.

– Где он, мама? Какая у него сейчас фамилия? – Он схватил ее, и она повисла у него на руках. – Он же сказал тебе, куда поехал. Он все тебе говорит. Он бы не оставил Надю в неведении.

А потом он воткнул нож Аркадия прямо Зиллаху в висок, и это было самое трудное из того, что он делал в жизни.



– Я тебе не доверяю. Никому из вас. Ни Мирски, ни Хобэну, ни Массингхэму, никому. И Оливер положил начало всему этому. Отпусти меня.

Никто все это видел. Он по-прежнему лежал на кровати, приподнявшись на локтях. Под испачканной блевотиной простыней он был совершенно голый. Он видел, как Стив вонзил нож Кристиану в грудь, и все это случилось так быстро, что он не успел даже никак среагировать, а потом Зиллах вылетел из своего угла, подобно взбесившейся летучей мыши, и полоснул бритвой по поднятым рукам Стива.

Кожаные кресла, книги о лошадях, директорский стол. Они добрались до его кабинета. Породистый жеребец над камином, возможно, кисти Стаббса. Оливер широким шагом подошел к окну, провел рукой по верху ламбрекена, нащупал пыльный бронзовый ключ. Снял с крюка сомнительного Стаббса, поставил на пол. За картиной, на высоте роста Тайгера, – стенной сейф. Оливер открыл его, заглянул, совсем как в детстве, когда думал, что сейф – это волшебная шкатулка, в которой хранятся удивительные секреты.

А потом случилось самое невероятное: Дух вырвал нож из груди Кристиана, шагнул вперед и приподнял Зиллаха над полом, обхватив его шею одной рукой. На самом деле. Никто видел, что ноги Зиллаха приподнялись над полом на целый дюйм. Дух развернул Зиллаха лицом к кровати.

– Там ничего нет, Олли, дорогой, и никогда не было. Только старые бумаги да иностранные деньги из его карманов.

И Зиллах встретился взглядом с Никто, когда нож Духа вонзился ему в висок.

Ничего тогда, ничего теперь. Он закрыл сейф, вернул ключ на место, занялся ящиками стола. Перчатка для игры в поло. Коробка с двенадцатью ружейными патронами. Счета из магазинов. Пустые бланки с шапкой «Хауз оф Сингл». Черная записная книжка, на обложке ни единого слова. «Мне нужны записные книжки, – инструктировал его Брок. – Мне нужны записки, блокноты для заметок, дневники, адреса на листочках, фамилии на спичечных коробках, смятые бумажки, все, что он собирался выбросить, но не выбросил». Оливер раскрыл записную книжку. «Послеобеденная беседа. Шутки, афоризмы, мудрые изречения, цитаты». Бросил обратно в ящик.

В глазах Зиллаха не было ни любви, ни печали. Только боль, и упрек, и слепая ярость. Зиллах даже не думал, что так может быть. Он часто рисковал и часто – по-глупому, но ему ни разу не приходило в голову, что он может умереть. Это ты виноват, – говорил взгляд Зиллаха Никто. – Это все из-за тебя. И это должно было случиться с тобой. Не со мной.

Глаза Зиллаха блеснули зеленым огнем и погасли. Теперь они были мертвы, как перегоревшие лампочки. Но последний взгляд этих глаз отпечатался в сознании Никто, буквально вплавился ему в мозг и закалил его так, как его не закаляло ничто другое – мгновенно и верно.

– Ему ничего не присылали, мама? Бандероли, большие конверты, заказную корреспонденцию с курьером? Ты ничего не хранила для него? Ничего не поступало после его отъезда? – «Залог тому будет доставлен Вам отдельно почтовым отправлением на адрес Вашей личной резиденции». Подписано: Е.И.Орлов.

Ноги Зиллаха дернулись в дюйме от пола. Сначала кровь потекла по рукояти ножа, потом – из ноздрей и из уголков глаз Зиллаха. Его рот непроизвольно открылся, и кровь хлынула на подбородок, стекая на руку Духа. Дух вздрогнул, словно очнувшись от наваждения. Он отпустил Зиллаха, и тот упал на пол. Дух уставился на свои руки, как будто не веря, что это его руки.

– Разумеется, нет, дорогой. Сюда ему больше никто не пишет. Разве что присылают счета.

– Стив? – Его голос дрожал и срывался. – Что…

Он вновь отвел мать на кухню. Под ее взглядом заварил чай.

Стив сидел на полу, привалившись спиной к кровати. Он снял рубашку и сжимал ее между располосованными запястьями, стараясь остановить кровь. Он поднял голову и устало взглянул на Духа.

– По крайней мере, про тебя уже не скажешь, что ты некрасивый, – это она говорила в утешение. – Он плакал. Со смерти Джеффри я ни разу не видела его плачущим. Он взял мой «Полароид». Ты не знал, что я увлекалась фотографией, дорогой?

– Теперь я дважды твой должник.

– Зачем ему понадобился «Полароид? – Он думал о паспортах, заявлениях о выдаче виз.



– Он хотел запечатлеть все, что любил. Меня. Картину, где мы все. Сад. То, что радовало его, пока ты все не погубил.

Никто оглядел комнату. Где Молоха с Твигом? Они скорчились на полу у дальней стены. Он слышал, что их обоих рвет; причем еще сильнее, чем раньше. Он не знал, видели ли они – поняли ли они, – что Зиллаха убили. Судя по звукам, доносившимся с их стороны, их сейчас вообще ничего не волновало.

Ей хотелось, чтобы ее вновь приголубили, и он нежно обнял ее.

Он посмотрел на Духа. Дух тоже смотрел на него. Его глаза были ясными и очень бледными.

– Евгений приезжал сюда в последнее время?

– Прошлой зимой, дорогой. Пострелять фазанов.

– Знаешь, я мог бы тебя убить. – Никто услышал свой собственный голос как будто со стороны. – Или заставить их встать и убить тебя.

– Но Тайгер еще не убил медведя? – Шутка.

Дух даже не шелохнулся.

– Нет, дорогой. Я не думаю, что медведи по его части. Они слишком похожи на людей.

– Я знаю.

– Кто еще приезжал?

– Я мог бы заставить их убить вас обоих.

– Этот бедный Михаил. Он стреляет по всему. Подстрелил бы Джако, будь у него такая возможность. А вот Евгений не считал Джако за дичь. И Мирски, конечно.

– Но я был бы первым, – сказал Дух.