Святослав Логинов



Сборник микро рассказов

Рассказы

Антиникотиновое

В квартире у Семенова была черная дыра. Она висела над письменным столом и чуть слышно гудела, словно лампочка, которая собирается перегореть. Хотя перегорать дыра не собиралась. Это была добротная черная дыра, в которой сколлапсировалась целая вселенная, такая же большая, как наша.

Черная дыра была совершенно не нужна Семенову, но раз она висела над столом, то Семенов использовал ее вместо пепельницы — совал в дыру окурки, стряхивал пепел, а иногда пускал толстую струю дыма и наблюдал, как дыра с легким шипением засасывает его.

Семенов не знал, что из-за этих его игр вселенная по ту сторону дыры забита изжеванными вонючими хабариками, а от дыма на планетах той вселенной стало невозможно дышать, и жизнь на ней скоро погибнет.

Но даже если бы Семенов знал это, курить бы он все равно не бросил.

Буква закона

Изобретатель Шумовкин в свободное от основной работы время построил вечный двигатель и явился с ним в патентное бюро.

— Андриан Егорович! — укоризненно сказали ему там, — вы наш лучший изобретатель — и вдруг такое несерьезное предложение. Известно ли вам, что даже Французская Академия и то уже не рассматривает проекты perpetuum mobile?

— А все-таки, она вертится, — ответил Шумовкин, смущенный, но не побежденный.

Возражение было неоригинальным, но на руководство подействовало. Была назначена компетентная комиссия, которая после тщательной проверки признала двигатель существующим, изменив только название «вечный» на более внушительное «долговечный двигатель».

Вегетативное богословие

Лимоны-грешники после того, как их сорвут с дерева, попадают в лимон-ад. А куда деваются лимоны-праведники?

Вот в чем соль

Старики помнят, как Ых-Хы пришел к Бу-Га за солью.

— Зачем тебе соль? — спросил Бу-Га.

— Я положу ее в еду. Еда без соли — невкусно. Даже сладкий батат нельзя есть без соли.

— А откуда я могу знать, что ты действительно ее ешь? Это надо проверить. Открой рот, я положу туда кусочек соли.

Ых-Хы послушно разинул рот, Бу-Га бросил ему на язык щепотку соли, а потом спросил:

— Ты живой?

— Живой.

— Значит, ты сказал правду. Я дам тебе соли, но сначала ответь: куда ее кладут?

— Соль кладут в еду.

— А я положил соль в тебя!… — засмеялся Бу-га. — Значит, ты и есть еда!

И Бу-Га съел Ых-Хы с солью. Говорят, что это было очень смешно. Так на свете появилось то, что теперь называют Черным Юмором.

Второе начало

Чайнику хотелось закипеть, но плита была слишком далеко.

— Может быть, все-таки закипеть? — думал он. — Это же просто, в воздухе сколько угодно горячих молекул. Нет-нет… Нельзя обижать людей, они так любят второе начало термодинамики, что я не в силах их огорчить… А как было бы хорошо! Я восхитительно горяч, а в комнате прохладно и приятно. Но нет, долой соблазн! Не нагреваться!…

— Господи, что это? — в ужасе прошептала хозяйка.

Перед ней на столе стоял замерзший, покрытый инеем чайник.

Денежная история

За шумом дождя Лао не расслышал стука в дверь и пошел открывать, только когда весь дом затрясся от сильных ударов.

У ворот, держа на поводу навьюченного мула, стоял странно одетый человек. Он заговорил, сначала невесть что, но потом, увидев непонимание, перешел на язык похожий на здешний.

— Я перешел через горы. Я устал и голоден. Можно ли у вас переночевать иностранцу?

— Мы рады тому, кто идет с миром. Заходи в дом, ты получишь еду и постель.

Сон был крепок, а наутро путник увидел голубое небо, солнце и вершины гор. Время собираться в дорогу.

— Прощай, хозяин. Благодарю за ночлег. Вот, держи.

— Что это?

— Это? Деньги.

— Прости, но в наших краях нет ничего подобного. Объясни, зачем даешь ты мне эти предметы?

— Ты пустил меня в дом, накормил, дал новую одежду и еду на дорогу. Я же даю тебе за это деньги. Тот, у кого много денег — самый уважаемый человек.

— Спасибо, я понял. У нас нет такого обычая, но я вижу, что он мудр.

— Прощай!

— Да помогут тебе боги!

Через час Лао был в доме у кузнеца.

— Сделай мне, мастер, сто дисков со знаком моей семьи. Мой сын поможет тебе. Дело в том, что вчера вечером пришел ко мне один чужестранец, и он рассказал…

А некоторое время спустя, по всей этой небольшой стране распространился обычай: если кто-то делал другому человеку приятное, тот давал ему серебряный диск со знаком своей семьи. Эти диски хранят дома или мастерят из них ожерелья.

И человек, у которого много денег — самый уважаемый человек.

День теней

Тишина ночи в старом замке навевала размышления печальные как лунные лучи, цвета старого потускневшего жемчуга, что бесплотным дождем падали на крыши. Покойный сэр Томас назвал бы такую ночь — днем теней. Точное название. Думается, не только мне не спится сейчас. Сэр Томас, когда был жив, лунными ночами всегда бродил по коридорам и лестницам. Но привидения из него все равно не получилось бы. Слишком уж непохож.

Я замечтался, вспоминая старого лорда, но все же что-то заставило меня насторожиться. Мне послышались шаги в галерее призраков. Я вскочил, бесшумно ступая, подошел к повороту и осторожно выглянул. Галерея была пуста. Мне опять не повезло.

Печально вздохнув, я вернулся к себе и сел на ржавые остатки цепи, которой когда-то был прикован к стене мой скелет.

Добрая Дуся

Мы садились пить чай, когда в открытую форточку впорхнуло летающее блюдце.

— Какая прелесть! — воскликнула Дуся, заметив его. — У нас как раз не хватает такого!

Теперь космический корабль стоит в серванте, а марсиане улетели в большой фаянсовой тарелке, которую подарила им добрая Дуся.

Кабак

Дорога на город.

— А, шинок! Кони — ша!

У, тута-т скаредам и мадера к статуту.

Возвращение в Зурбаган.

Уж я, лгун, ну, гляжу: Так, рядом Модя Р. — кат.

— На, кат, стакан!

I

Тот:

Он оставил автомобиль в переулке, довольно далеко от этого странного, хорошо знакомого, но так до конца никем и не изученного дома, бывшего в последние годы то ли студенческой общагой, то ли огромным, девятиэтажным притоном причудливой внутренней планировки с фантастическими двухэтажными квартирами, длиннейшими, запутанными переходами, постоянно неработающими лифтами и странными, чудными и загадочными подчас обитателями.

— Во кат, маслом ужа мажу, мол сам таков.

В городе до сих пор тихонечко, чуть ли не кухонным шепотком, рассказывали друг другу любители чужих страхов, что в годы диктатуры в этом доме была «шарашка», изучавшая то ли паранормальные явления, то ли пределы выносливости человеческого организма. И те странные тени, что часто появляются в окнах пустых квартир на верхних этажах обветшалого и, казалось, давно забытого коммунальщиками дома – это привидения, неуспокоенные души замученных в дьявольских по своей жестокости экспериментах, а может, и того хуже – пришельцы иных миров, не сумевшие до конца материализоваться в этом…

— О, ты палач! А лапы-то…

Разглядывая мрачноватое, но больше из-за своей неухоженности, облупившейся краски стен и диких, варварских полуразмытых граффити, чем от давно и тщательно подзабытой дурной славы здание, вышедший из автомобиля мужчина подумал, как давно он не появлялся здесь и, может быть, никогда бы и не появился вновь, если бы не особое, призывное, едва внятное, но, тем не менее, настойчивое и противоречивое желание заглянуть к давно знакомым и полузабытым за давностью знакомства людям.

Возле-с окна банк осел. Зов:

Он выглядел в этом запущенном, неухоженном квартале, на грязном затертом и покрытом застарелыми выбоинами асфальте, возле старого, судьбой забытого и заброшенного дома инородным, чужим, будто пришедшим из какой-то иной, потусторонней жизни. В отличном, дорогом костюме под распахнутым черным длинным плащом, в широкополой шляпе, затеняющей смуглое природной, цыганской смуглостью выразительное лицо, в блистающих чистотой изящных ботинках, с антикварной тростью в правой руке. Впрочем, трость была не столько деталью его респектабельного, солидного облика, сколько необходимостью: мужчина при ходьбе сильно хромал, подволакивая левую ногу, да и вообще, пешее передвижение давалось ему с определенным трудом, не то, что в юности, хотя взглянув на его чисто выбритое, ухоженное лицо вряд ли можно было усомниться, что человек этот едва-едва перешагнул порог сорокалетия. Разве что серебряные нити в густых, крупными кольцами ложащихся на его плечи иссиня-черных волосах говорили об истинном возрасте гостя.

— Тут бура. А руб тут?

Я игрок, а карту с утра — как оргия. С нови тако бил, тупаку капут, либо кати вон-с.

Спокойно поглядывая по сторонам и – непременно – под ноги, чтобы не ступить нечаянно в какие-нибудь тошнотворные отбросы, мужчина подошел к крайнему парадному, выглядевшему чуть более обитаемым, чем остальные, наверное, лишь благодаря не так давно вычищенной кем-то урне у входа. Чуть дальше, с трудом, но все-таки различимые в сумерках её собратья были переполнены, мало того, вокруг них громоздились, где побольше, где поменьше, кучки чуть ли не окаменевшего бытового мусора.

— О, то-то!

Бардак. Кадра — б… За руб ебу раз.

Лампочка под козырьком парадного не горела, из-под жестяного, с облупившейся краской щитка-абажура выглядывал сиротливо пустой патрон с остатками цоколя, но сквозь щели разболтанной, плохо прилегающей к притолоке двери пробивался слабый свет, позволяя разглядеть полуоторванную ручку, взявшись за которую, мужчина брезгливо поморщился, несмотря на то, что руки его были защищены отличными, тончайшей кожи, перчатками. И дверь ответила ему на такое отношение пронзительным, противным скрипом приржавевших петель, жалобным вздохом и стоном утомленного своей долгой и мучительной жизнью существа.

— Он дал и нам мани? Ладно.

Хап в лапу хуй — ух! — упал в пах и нет и тени.

Усмехнувшись собственным мыслям, в которых дверь и была сравнена с живым организмом, мужчина углубился в чрево небольшого вестибюля, неухоженного, замусоренного и освещенного слабенькой, едва ли не двадцатисвечевой лампочкой. Под ногами захрустели, зашуршали горелые спички, окурки всех мастей от дорогого дамского «бамбука» до антикварных, непонятно, как уцелевших за годы забвения, окаменелых папиросных мундштуков, какие-то обертки то ли от печения, то ли от презервативов, мелкие камешки, осколки кафельной плитки, которой был покрыт пол в вестибюле. К лифтам правее от входа, темнеющим покоробленными дверцами, исписанными похабными и не очень словами, мужчина не стал подходить, помня, что если и работают каким-то чудом эти престарелые механизмы, то в тесном пространстве любой из трех кабин легко можно задохнуться от вечных, никакими химическими и природными средствами не выводимых запахов человеческой мочи, засохшей до окаменелости блевоты и дешевого табачного перегара. Он свернул налево, к темному зеву поначалу широкой, но после первого же пролета резко сужающейся лестницы, как и пол вестибюля, покрытой мусором и пылью. Темнота лестничных пролетов его вовсе не смущала, а страха перед кажущейся неживой, потусторонней, гулкой тишиной мужчина не испытывал никогда, вот только необходимость пешего подъема на третий этаж немного портила настроение, но – не настолько, чтобы отказаться от него и вернуться обратно к автомобилю.

— Вали, лав!

Вот тов. поп:

Активно помогая себе тростью, мужчина довольно резво, на одном дыхании вскарабкался на нужный ему этаж, вышел в длинный, изломанный причудливыми углами коридор и уверенно добрался до чуть более свежей, в сравнении с остальными, двери, из-за которой пробивался довольно яркий свет и не только. За массивным, исчерканным то ли гвоздями, то ли когтями полотном с тщательно затертыми матерными словами ощущалось присутствие жизни. И обыкновенная, но тщательно прилаженная к двери, чистая ручка, и едва заметная в полумраке коридора кнопка звонка, расположившаяся на стене чуть поодаль – всё говорило о том, что в заброшенном, как казалось на первый взгляд, доме обосновались – и неплохо обосновались люди.

— Дай ад!

— Е, что тебе ебет, отче?

Гость неторопливо снял перчатки, потянул на себя ручку двери, неожиданно легко и почти бесшумно раскрывшейся, и прошел в комнату, заставленную разнокалиберной, показавшейся ему безобразной в таком наборе мебелью. Здесь новенький, роскошный кожаный диван соседствовал с древним, довоенным, наверное, еще сервантиком, просторный овальный стол под чистой пестрой скатертью – с полуразвалившейся этажеркой, покрытой безделушками и пожелтевшими от времени кружевными салфетками, громадный ящик старинного телевизора – с современным, плоским монитором, возле которого лежала грязная, будто заплеванная клавиатура.

— Вино лакал он и в агонии нога.

Ни радио, ни телевизор, ни прочая звуко- и видеопередающая аппаратура в комнате не работала, создавая эфемерную иллюзию лишь человеческого, такого редкого в наши дни среди современников присутствия.

— Кат! И руби попу у поп и бури! Так.

Модя рядом:

— На в лоб, болван!

Из дальнего угла, с потертого полукресла чуть ли не работы мастера Гамбса, отложив в сторону книжку в яркой обложке, навстречу гостю поднялся невысокий, да что там, совсем маленький мужчинка в привычном, потрепанном спортивном костюме, бледноватый, с черными солидными усами, с короткой стрижкой поредевших с возрастом волос и живым, непринужденным взглядом.

Ропот в лад: «Больно! Он лоб дал в топор! У, кару дураку!\"

Со сварой орав — сос.

– Привет, привет! – весело прокричал он, сближаясь с гостем и ловя своей ладонью его. – Сколько же мы не виделись? А ты, как обычно, раньше времени, но ничего, у нас всегда всё готово…

Шут лабал туш.

По-спортивному крепенький, даже и не подумавший расплыться после окончания карьеры в пятиборье, Олег все последующие годы занимался борьбой с собственной предприимчивостью, то и дело основывая новые предприятия, которые с завидной регулярностью прогорали, бегая от кредиторов, добывая деньги хотя бы на жизнь, потом, как-то выкрутившись и позанимав еще, вновь открывая очередное дело и опять прогорая на нем. При всем том ни жизнелюбия, ни жизнерадостности банкрот от бога не терял, стараясь всем, а прежде всего самому себе, внушить, что жизнь для того и предназначена, чтобы бороться с собственноручно воздвигаемыми на пути трудностями.

Тут кабак. Я пил. В кабак влип я бара раб.

И дал кагор — рога клади!

От легкого пинка ощутимо распахнулась соседняя дверь, ведущая куда-то в бескрайнюю анфиладу комнат, и с подносом наперевес вошла Маринка: такая же плотненькая, спортивно-подтянутая, с некрасивым лицом, но обаятельной улыбкой, маленькая, черноволосая, как и её муж.

Заказ:

– Мартин, мы заждались, – как-то несуразно сказала она, сближаясь с гостем и пытаясь поцеловать того в щеку через разделявший их поднос. – Ты столько времени к нам не заглядывал и даже не звонил…

— А море рома?

Ничего с поцелуями у нее не получилось, и Марина, чуть досадливо и размашисто, пристроила поднос на стол, жестом поручив Олегу расставлять принесенные бокалы, бутылки, тарелки, а сама, наконец-то, плотно обняла гостя за талию, чмокнула в щеку и даже слегка прижалась к его груди, демонстрируя радость встречи.

— Сей миг. Им — йес.

О, гони спирт в трипсин! Ого!… Уже лежу.

– Давай, снимай плащ, Маринка его куда-нибудь пристроит, – оживленно говорил Олег, хозяйничая над столом. – Сейчас присядем, немного выпьем за встречу… ты – как? Не против соточки коньяка?

Во — полк клопов! Дерби. Лежу. Ужели бред?

– А когда это я был против? – сочным баритоном отозвался гость, пристраивая в уголочке у дверей трость и шляпу, сбрасывая плащ на руки Марине, тут же умчавшейся с ним почему-то в соседнюю комнату и моментально вернувшейся.

Да, готов я, вот… О гад!

– А ты, как всегда, элегантен, – восхищенно сказала она, оглаживая маленькой ладонью лацканы чуть переливающегося при ярком свете пиджака Мартина. – Вот кто бы научил Олежку так одеваться, а то, кроме этого вот тренировочного, он ничего другого носить не хочет…

Как погибла Атлантида

– Люблю одеваться, как мне удобно, – возразил из-за стола Олег. – Подумаешь, что кто-то при галстуках, а мне так нравится, я и к президенту, если позовут, так пойду…

Никто не мог обвинить атлантов в жадности. За чужим они никогда не гнались, но вот свое обязательно должно быть самым лучшим.

— Слыхали, — говорили атланты друг другу, — какую в Египте пирамиду построили? Сделаем-ка мы себе в пять раз больше!

– Кто ж тебя позовет-то, – нарочито вздохнула Марина, прижимаясь к гостю тяжелой, упругой грудью совсем уж интимно.

И делали.

Впрочем, на мужа она не жаловалась никогда, разве что, в порядке шутки, и о визитах к сильным мира сего не мечтала, довольствуясь имеющимся, во всех начинаниях помогая Олегу и никогда не рассуждая при неудачах, мол, я же тебя предупреждала. А интимности её в отношении Мартина объяснялись просто: когда давно, так и казалось, что в некой иной, потусторонней жизни, супруги увлекались свингом, встречаясь с подобными же, жаждущими разнообразия в интимной жизни парочками, в те годы и оказался в одной постели с ними Мартин с какой-то подругой. Времени прошло предостаточно, супружеское увлечение слегка затихло, но, по старой памяти, Марина вовсе не стеснялась продемонстрировать свое расположение гостю, тем более что те, давние встречи она не забыла, да и были они вовсе даже не пресными и так легко из памяти не выветривались, подобно многим другим.

— А вот в Галлии, — рассказывал кто-то, — менгиры каменные поставили. Десять тысяч штук.

— Ничего! — кричали ему. — Мы сто тысяч поставим!

– Садитесь, садитесь, давайте, – позвал Олег, энергично потирая руки и уже заняв свое место за столом.

— Зачем нам менгиры, да еще сто тысяч? — спросил не такой как все, но на него не обратили внимания.

Хорошо жили атланты. Все у них было, и все самое лучшее. Но тут один путешественник привез удивительную новость: в Италии проснулся вулкан Везувий. Во всем мире только об этом и говорят.

В пузатые, розового стекла, бокалы он сноровисто разлил коньяк из бутылки с трудноразличимой этикеткой, которую постоянно старался отвернуть в сторону от Мартина, придвинул гостю маленькое блюдечко с тонко нарезанным лимоном и, быстренько проговорив: «За встречу!» опрокинул в себя жидкость цвета сочного, свежезаваренного, крепкого чая. Вслед за ним Марина сделала глоток, нарочито поморщилась, помахивая ладошкой около рта, моментально подхватила с блюдечка лимон и сморщилась еще сильнее, едва коснувшись его языком…

— Подумаешь, — ответили атланты, — мы у себя сто вулканов разбудим!

— Может, не надо вулканов? — спросил не такой как все, но его и на этот раз слушать не стали.

– Ну, нет, мужчины, как вы только такое пьете, – проговорила она, наблюдая, как медленно, небольшими глотками, совершенно при этом не меняясь в лице, выпивает свою порцию Мартин.

Вулканы разбудили. Атлантида потонула. А сами атланты выплыли, расселились по свету и живут среди людей, ничуть не изменяя прежним привычкам.

– По-прежнему любишь вино? – спросил гость, доставая из кармана пиджака пачку сигарет, привычные «Лаки страйк». – В плаще, во внутреннем кармане, посмотри…

Капкан на гения

С Безумным Профессором я познакомился случайно. Он схватил меня на улице и потащил в сарай, где была его лабораторию, показывать дикое изобретение, сделанное им.

– А я еще несла, почувствовала какую-то тяжесть, – обрадовано вспорхнула с места Марина, выскакивая из комнаты и через мгновение возвращаясь с небольшой бутылкой десертного муската, почти оранжевого по цвету, сладкого и терпкого, напитанного солнцем благословенного Кипра.

— Когда я включаю ток, — сурово вещал он, — я выключаю гравитацию в приборе и над ним. Прибор гениально прост, я даже удивлялся, почему никто не изобрел его раньше. Но теперь я знаю: дело в том, что я первый гений в этом глупом мире!…

– Мартин, я тебя обожаю, – почти вскрикнула Марина, протягивая гостю бутылку. – А мой даже и не стал думать про вино, вот такой он…

Профессор торжественно воткнул вилку в розетку, и в то же мгновение гравитатор и сам Безумный Профессор и весь сарай унеслись в вечернее небо. Один я остался внизу и отныне твердо знаю, куда девались гении минувших времен, предшественники Безумного Профессора.

Карьера

Она с нежностью, противоречащей только что высказанному, посмотрела на Олега, сосредоточенно пережевывающего что-то мясное и явно не слишком мягкое, оказавшееся у него на тарелке. Мартин ловко открыл бутылку, протолкнув пробку внутрь сильным движением большого пальца, даже не спрашивая хозяев о наличии штопора в доме, и налил в моментально подставленный Мариной чистый бокал такого же розового стекла до краев.

Пришла Увертка к Отвертке и говорит:

– Вкусненько, – прищуриваясь, заявила женщина, отхлебывая вино и делая губами причмокивающее движение. – Умеешь ты с женщинами, Мартин…

— Давай вместе работать!

— Я бы рада, — отвечает Отвертка, — но как?

– Ну, это он тебе сегодня еще покажет и докажет, – чуть пьяненько заявил Олег, он, вообще, быстро пьянел от самой незначительной дозы, хотя и вел себя при этом не буйно и не хамски, но было в его опьянении что-то не очень приятное для большинства окружающих.

— Очень просто. Ты станешь отмыкать, а я буду умыкать. Согласна?

Впрочем, Мартин на реплики хозяина дома не очень-то обращал внимание, как не стал прислушиваться к долгому и довольно унылому монологу Олега о текущих событиях его предпринимательства…

Ударили они по рукам, и Отвертка опомниться не успела, как из Рабочего Инструмента превратилась в самое настоящее Вещественное Доказательство.

Инструмента превратилась в самое настоящее Вещественное Доказательство.

– … вот, а потом этот генерал меня и подвел, как ни обещал, – жаловался бывший спортсмен, делая вид, что просто рассказывает о собственных мелких неприятностях. – Пришлось срочно всё оборудование для этого дела демонтировать, а девать куда? вот, сначала сняли тут пару комнат, дом же под снос когда-то определили, потом передумали, потом еще раз передумали, но теперь – уж точно, мне приятель один, ну, не совсем приятель, так – знакомец, в мэрии работает, говорил… Теперь я кое-что подзанял, считай, треть дома уже выкупил, там немного с бумагами осталось, но это ничего, почти треть моя, если тут подешевке комнаты сдавать, то за полгода еще на треть деньги будут, я считал, а с бухгалтерией, как всегда, Маринка поможет, она уже и на лицензию бухгалтерскую сдала почти, осталось пошлину заплатить… а потом – весь дом выкуплю…

Комплекс неполноценности

Мечтания и фантазии вновь выпившего коньячку Олега продолжались, запутываясь уже в совершеннейших дебрях планов перепродажи с огромной выгодой и дома, и участка земли, а может быть, и коммуникаций, к дому подведенных, как в этот момент в комнату вошла девушка…

Робота Степку не взяли в гарантийный ремонт. Степка вышел из мастерской и присел на скамейку.

«Вот, — подумал он. — Износился. Скоро на свалку отвезут. Плохо быть старым, весь скрипишь, инфракрасное зрение совсем отказало, да и ультрафиолетовое пошаливает. Память тоже прохудилась… и быстродействие…\"

На вид – совершеннейший, тощий и угловатый подросток лет четырнадцати, изможденно-худая, бледная, с синевой под глазами, одетая в непонятный балахон, больше похожий на ночную рубашку, завивающуюся вокруг худенького тельца. Ни Марина, ни Олег на появление девушки не отреагировали до того самого момента, пока она не подошла неслышно к столу и не издала жалобный звук, похожий на мяуканье…

– А… это Кошка, Мартин, – сказала Марина, приподнявшись и мягко погладив короткие, темно-русые волосы девушки, и разрешила: – Возьми…

Степка со скрежетом разогнулся и покатил к ангару. По дороге ему встретилась группа людей. Робот с завистью оглянулся.

Девушка, по прозвищу Кошка, мгновенно схватила с тарелки кусочек консервированной ветчины и неожиданно изящно откусила от него.

«Счастливые люди. Тело восстанавливается само, запчастей им не надо, и легкие они, не то что металл. А роботом быть плохо.\"

– Чудо-то какое… – покачал головой Мартин.

Однако, проходившие люди не считали, что им очень повезло. Ведь они возвращались с лекции, на которой им доказали, что в самом ближайшем будущем роботы повсюду заменят людей.

– Здесь оно жило, – пояснил Олег, слегка покачиваясь на стуле. – Прибилась как-то к нам, подкармливаем иногда, но она – сама по себе.

Лечебный эффект

– Ты знаешь, похоже, она из студенток, здесь же до сих пор кое-кто из студентов обитает, – пояснила Марина, заметив странный интерес гостя к девушке. – Ты не смотри, что она такая тощая и прозрачная, ей двадцать два весной будет, хоть и выглядит на пятнадцать, только – на игле она сидит, похоже, давно и плотно…

– И правда – чудеса, – вновь покачал головой Мартин, не собираясь, впрочем, задавать хозяевам наводящие вопросы.

В 17-30 доктор Айболаев изобрел панацею и в 17-40 принял ее. В 17-50 он излечился от легкого гриппа, который намеревался перенести на ногах. Еще через несколько минут доктора навеки покинули застарелый ревматизм и начинающаяся подагра. Без следа зарубцевалась язва желудка, исчезли плоскостопие и обширная лысина. Затем наступила очередь почек, печени и желез внутренней секреции.

– Не веришь? – почему-то слегка возмутился Олег. – Да у нее не то, что на руках, на ногах уже живого места нет от уколов, глянь-глянь…

Дольше всего сопротивлялся действию панацеи кариес зубов, но в конце-концов чудо-лекарство справилось и с ним.

В 18-30 доктора не стало. Когда последний недуг покинул его тело, от гениального ученого не осталось вообще ничего.

Он постучал вилкой по столу, а когда, привлеченная неожиданным звуком Кошка подняла желтоватые большие глаза, позвал:

– Кис-кис-кис… иди-ка ко мне…

Мамонт

Из крутого обрыва на берегу речки мы с Витькой выкопали мамонта. Мамонт был совсем целый, как он замерз сто тысяч лет назад, так и лежал во льду.

Девушка послушно, но не торопясь, подошла к Олегу и встала рядом с ним, а тот бесцеремонно, будто на манекене, задрал её балахон-ночнушку едва ли не до пояса и, поворачивая Кошку, будто плюшевую игрушку, легкими тычками пальцев, правда, не касаясь тела, показал Мартину синюшные следы многочисленных уколов на бедрах, под коленями, на щиколотках.

Витька решил мамонта оттаять, а я возражать не стал, хотя у меня был вопрос. Витька начал рубить дрова, стаскивать их к обрыву, я подкладывал дрова в костер, грел в котелке воду и этой водой оттаивал мамонта. Прямо на костре мамонтов оттаивать нельзя — шерсть подпалится, к тому же, если перестараешься, мамонт получится жареный, а нам нужен живой.

«Странная девушка, – подумал Мартин, зачем-то ощупывая едва заметные грудки, обтянутые кожей ребра и «рыбий» хребетик Кошки. – Ведет себя, как домашнее животное, но – сама по себе при этом…»

Оттаивать мамонтов занятие хлопотное, поэтому я не мог найти времени, чтобы задать вопрос, который не давал мне покоя. Но вот мамонт открыл глаза, отлепился от обрыва, придвинулся к костру, чтобы погреть бок, который еще не совсем отошел. Тогда я увидел, что можно отдохнуть, и спросил у Витьки:

Впрочем, долго размышлять над замысловатым поведением незваной гостьи не удалось, Олег жестом отогнал Кошку от стола, приказав:

— Зачем нам его оттаивать? Климат теперь для мамонтов неподходящий, недаром же они вымерли.

– Сядь в уголок и не мешайся, ладно?

— А ты поднимись наверх, — сказал Витька.

Та послушно кивнула и забралась с ногами на стоящий поодаль роскошный кожаный диван, трофей, уцелевший после одного из рискованных и с треском провалившихся предприятий хозяина.

А Олег уже продолжал разливаться соловьем, расписывая собственные перспективы от овладения им старым домом, Марина в нужных местах сосредоточенно поддакивала и восхищалась деловой хваткой мужа, временами бросая на Мартина вполне однозначные, вожделенные взгляды.

Я забрался на обрыв. Вокруг расстилалась заснеженная тундра.

Потерпев еще с полчаса искренних, но довольно бестолковых разглагольствований хозяина и приметив, что коньяк в бутылке стремительно исчезает, да и Маринка отдает должное принесенному с собой гостем вину, Мартин покашливанием перебил Олега и поднялся из-за стола.

— Неужели зима наступила? — удивился я.

– Спасибо, ребята, давно так не отдыхал, – сказал он, возвращая в карман пиджака сигареты и тяжелую, белого, жирного металла зажигалку. – Но! мне пора…

– Да ты что? не, ну, задержись еще чуток? – искренне расстроилась Марина. – Мы думали, покувыркаемся вместе, как в старые времена… давно уже этим не баловались… можно и Кошку взять, если так, для компании. Она, конечно, в постели-то ноль полный, неинтересно тебе с ней будет, даже когда она под кайфом, но для массовости сойдет, Мартин…

— Нет, — ответил Витька. — Это, пока мы возились, новый ледниковый период наступил. Теперь для нас климат неподходящий, а для него — в самый раз.

– Нет-нет, Мариночка, – помотал головой гость, категорически отказываясь от соблазнов. – Времени нет, к сожалению, лимитирован я сегодня, но ведь – не последний же раз в этой жизни встречаемся… Так что, принеси-ка мне плащ, пожалуйста. А вот Кошку я у вас, наверное, заберу, вы – как? не возражаете?

– Да она и не наша совсем… так, сама по себе, – ответил Олег, пока жена выходила в соседнюю комнату за плащом гостя, и обратился к замершей на диване девушке: – Поедешь с Мартином, Кошка?

— Все равно, — не согласился я. — Кому нужен один мамонт?

Та медленно кивнула и уставилась на гостя немигающим взглядом, от которого многим становилось не по себе, очень уж нечеловеческим, животным он казался.

Мы вернулись к обрыву, посмотрели вниз.

– У нее что-нибудь одеться есть? – деловито спросил Мартин, не обратив никакого внимания на взгляд девушки. – Или так её вести? На улице-то не май месяц…

– А кто знает? – задумчиво почесал в затылке Олег.

Мамонт рыл землю: растаскивал камни, отгребал бивнями песок. Работал он как хороший экскаватор и уже вырыл здоровую яму. В глубине ее виднелся поросший бурой шерстью бок.

Его, однако, не поддержала вернувшаяся Марина:

— Ладно, — сказал я Витьке. — Поболтали, и хватит. Иди за дровами, будем мамонтиху оттаивать.

– Есть-есть… она где-то вещи свои держит, только – не знаю где… спроси, может, сходит, переоденется… только, если пропадет – на нас не обижайся.

Непоследовательность

– Так возьму, – махнул рукой Мартин. – Зачем мне эти трудности… Иди сюда…

Девушка легко и пластично поднялась с дивана и послушно подошла к Мартину, двигалась она непринужденно, изящно, с природной, врожденной грациозностью, никак не вязавшейся с привычной, не раз виденной гостем заторможенностью, резкостью и угловатостью движений заядлых наркоманов. Мартин, взяв из рук Марины плащ, накинул его на плечи Кошки, скептически посмотрел на её ноги, обутые в некое подобие домашних тапочек, старых, потертых и едва ли не разваливающихся от ветхости. Потом вздохнул и вновь махнул рукой, до машины вполне можно добраться и в такой обувке.

Сначала кораллы строят чудесный остров с удобной гаванью, а потом окружают его непроходимыми рифами.

– Ну, ладно, еще вам разок всего доброго! – вторично попрощался он с хозяевами, взял в руки трость и шляпу и, слегка подтолкнув вперед, перед собой, Кошку, вышел в темный коридор, тщательно притворив за собой дверь.

О вечности

– Ну, вот, чего только приходил… раздразнил, раззадорил, а сам… – огорченно сказала Марина, глядя на закрывшуюся дверь.

А правил в Тридевятом царстве Кащей Второй. Тоже бессмертный.

– Я тоже думал, что останется, – покивал в такт супруге Олег. – Помнишь, как было с ним, когда втроем… эх… слушай, а, может, я сейчас на шестой этаж сбегаю, к Ваське? Он точно дома, да и трепаться не будет, ведь уже проверено, а то – может, у него какая подружка сейчас гостит…

– Да ну его, – надула губки Марина. – Он грубый, да и поласкать внизу не любит… а мне всегда это в кайф, а уж сейчас-то как хочется…

Опрос населения

– Он сидевший, а там это западло считается, – заступился за Ваську из чистой мужской солидарности Олег. – Но если не хочешь, то как…

Раздался звонок. Я поднялся с дивана и открыл дверь. На лестничной площадке стоял марсианин. Я сразу понял, что он с Марса, потому что они там все синие.

– Ладно, давай, зови его, – обреченно махнула рукой Марина, понимая, что других вариантов сегодня просто быть не может. – Не пропадать же такому вечеру, душевно как посидели, продолжить тоже для души надо…

— Извините, — сказал марсианин, — мы проводим опрос общественного мнения, и я хотел бы задать вам один вопросик.

– … и для тела, – коротко хихикнул Олег, направляясь на выход из комнаты…

— Заходите, — пригласил я.

Путь от дверей дома гостеприимной семейной пары до автомобиля они преодолели быстро и непринужденно: Кошка чуть впереди, послушная и тихая, Мартин – следом, лишь пару раз подсказав девушке нужное направление. Возле машины, распахнув заднюю дверцу, он без нажима то ли скомандовал, то ли попросил:

В комнате марсианин сел на диван, я, из осторожности примостился на стуле у двери.

– Лезь туда и сиди смирно…

— Нашими учеными, — начал марсианин, — разработан способ превращения расширяющейся вселенной в сжимающуюся. И мы опрашиваем жителей вселенной, согласны ли они на такой опыт. Все-таки, это касается всех.

Кошка, подхватив полы плаща, моментально забралась с ногами на заднее сиденье, привычно обняв собственные колени и почти прижав их к подбородку, а Мартин, забросив сперва в машину трость и шляпу, осторожно уселся на водительское место, захлопнул дверцу и, натянув на руки уже другие перчатки, повернул ключ в замке зажигания…

— А зачем он вообще нужен?

«…с вами радио «Феерия», – донеслось из включившегося одновременно с двигателем приемника. – Двадцать два часа и восемнадцать минут – местное время. Сегодняшний день в Зурбагане прошел без особых происшествий под знаком подготовки к осеннему ежегодному карнавалу…»

— О!… Масса удобств! Во-первых, вместо красного смещение будет фиолетовое. Это очень красиво, — марсианин погладил себя по бирюзовым хелицерам. — Во-вторых, тепловая смерть наступит не от холода, а от жары, что гораздо приятнее.

II

— Ладно, — сказал я. — Согласен. Только не из-за смещения. Просто я подумал, что пока вселенная будет сжиматься, вы передумаете и снова начнете ее расширять. Так, глядишь, конец света никогда и не наступит.

— Это вы хорошо сказали, — обрадовался марсианин. — Ваши слова окажутся прекрасным аргументом для многих отсталых народов. Я выполнил свою миссию лучше, чем ожидал. Спасибо…

Когда-то это была вилла… самая настоящая, окруженная хоть и маленьким, но картинным, английским парком с изящным фонтаном у центрального входа в двухэтажный, приземистый, но широкий, будто раскинувший крылья, дом с белыми колоннами, декоративно подпирающими навес над входом-крыльцом… потом хозяева, обитавшие здесь пару поколений, то ли обедняли, то ли разбогатели, но свое почти родовое гнездо покинули, продав за бесценок. В доме пытались было организовать что-то вроде элитного казино пополам с борделем, но проект сорвался еще в самом начале реализации: может быть, не тому чиновнику дали на лапу, может быть, не тех высоких лиц из городского начальства пригласили в компаньоны…

Он вышел. Хлопнула дверь. Я вскочил и на цыпочках подбежал к ней. Сначала на лестнице было тихо, потом скрипнула дверь у соседей, кто-то вскрикнул, и голос инопланетянина вежливо произнес:

Вилла и окружающий её парк потихоньку ветшали, когда-то роскошный, а ныне неухоженный дом становился все больше и больше похожим на большую лачугу, парк зарастал жимолостью и лещиной, когда-то звонкие и чистые ручейки пересыхали и зарастали сорной травой, а белые колонны при входе становились год от года всё серее и серее…

— Извините. Мы проводим опрос общественного мнения, и я хотел бы задать вам один вопросик…

В центральном, большом и гулком, зале виллы, заставленным старинной мебелью, припорошенной многолетней пылью, царил полумрак, разгоняемый лишь ярким пламенем недавно растопленного, но уже источающего приятное тепло обветшалого камина. В этом полумраке терялись далекие, прикрытые вековой паутиной углы, высокий, потемневший от времени и постоянной сырости потолок, покрытые толстым слоем уличных дождевых брызг широкие окна в изящных, когда-то великолепных рамах. Рядом с камином, чуть нахохлившись, согнувшись над лежащей у него на коленях книгой и вытянув уставшие ноги, сидел в старом, потертом кресле Мартин и старательно изображал, будто что-то видит в неверных отблесках живого огня на страницах тяжелого фолианта. А совсем рядом с теплой каминной стеной, постелив прямо на грязный от времени пол плащ Мартина, лежала, свернувшись калачиком, подтянув к груди ноги, Кошка. Лежала и просто грелась после долгого перехода от машины, так и оставленной в укромном уголке неподалеку от шоссе, по холодному запущенному парку. Девушке, одетой всего лишь в некое подобие пеньюара и накинутый на плечи плащ Мартина, осенняя прохлада, пожалуй, могла бы показаться и лютым морозом, если бы не порядочная доза неизвестной дури, принятая несколько часов назад. Но к теплому бочку камина, уже растопленному неизвестно кем, к моменту появления на вилле странной парочки, худенькая, почти изможденная девчушка устремилась интуитивно.

Осенний детектив

Мартин поднял глаза от едва видимых строк, болезненно выдохнул, откидываясь на спинку кресла, и пошарил по карманам своего шикарного пиджака. Вслед за пачкой сигарет и тяжелой, белого металла, зажигалкой на черной книжной обложке появилась серебристая коробочка размером чуть больше спичечной.

Сквозь двойные стекла смутно донеслось ворчание подъехавшей автомашины, приглушенно хлопнула дверца. Женщина, ожидавшая в комнате, вздрогнула, бросилась сначала к окну, потом к дверям. Дверь распахнулась, небритый мужчина, не обращая внимания на вопрошающий взгляд хозяйки, вошел, сел к столу, налил из литровой банки в стакан мутной жидкости, выпил, с отвращением отер губы тыльной стороной руки.

– Кошка, иди сюда, – позвал Мартин, прикуривая и аккуратно, точными движениями рассыпая из коробочки по книге «дорожку».

— Котик, ну что у тебя? — не выдержала женщина.

Не видя движений мужчины, девушка интуитивно поняла, зачем её позвали, встрепенулась, не теряя времени на подъем, быстро-быстро, на четвереньках подползла к креслу и вытянула худенькую шейку, стараясь разглядеть такую заманчивую полоску белоснежного кокаина.

– Нюхни, – кивнул одобрительно Мартин. – Пока такой дозы хватит, мне совсем не надо, чтобы ты вообще ничего не соображала…

Котик усмехнулся, плеснул в стакан еще на два пальца, но пить не стал, повернулся и переспросил:

Девушка по прозвищу Кошка, встав на колени, едва ли не всем лицом прижалась к «дорожке», привычным движением указательного пальца зажимая одну ноздрю, и пока она тянула, тянула, тянула в себя белый порошок, Мартин небрежно и ласково, как самое настоящее домашнее животное, поглаживал её по густым, беспорядочно встрепанным коротким волосам… и задумчиво улыбался, о чем-то размышляя.

— Что, что? Все в ажуре. Я же говорил — найду, из-под земли достану. Со мной разговор короткий — в мешок и ваших нет. В машине они, голубчики.

Приняв дозу, девушка, все так же не поднимаясь на ноги, отползла обратно к камину и замерла там, свернувшись кошачьим клубком. Издали могло показаться, что сполохи каминного огня перебегают по простой белесой груде тряпья.

Мартин чуть брезгливо смел рукавом остатки порошка с книжной обложки, докурил сигарету, притушив её прямо о подлокотник кресла, и слегка насторожился, прислушиваясь. Совсем рядом с виллой зазвучал приглушенный расстоянием и толстыми стенами здания звук автомобильного мотора. А еще через несколько минут, что-то ворча себе под нос недовольным, неприятным голосом, в зал вошел невысокий, полный мужчина в черном длинном пальто, с «докторским» саквояжем в руках, сопровождаемый явно бывшим военным с вбитой годами службы выправкой, четким шагом и прямой спиной.

— В мешках?! — женщина прижала ладони к щекам. — Они же задохнутся…

Мартин легонько подтолкнул со своих колен ближе к подлокотнику кресла книгу, но подыматься навстречу вошедшим не стал, лишь поприветствовал идущего первым недовольного толстячка, одновременно привлекая к себе его внимание:

— Брось, Сонька, ничего с ними не будет. А и задохнутся — плевать, все равно я их замочу.

– Добрый вечер, доктор! Надеюсь, что вы добрались сюда без приключений?

— Как замочу? — воскликнула Сонька. — Мы так не договаривались, я не согласна!

Вопрос был данью вежливости, не более, но углядевший, наконец-то, в темном кресле хоть кого-то, толстячок ответил:

— Жалко стало? — процедил Котик, наклонившись вперед. — А меня тебе не жалко?

– Какой уж вечер? ночь давно на дворе, а такая вот поездка – для меня уже сама по себе приключение… Кстати, где это мы сейчас? какое-то странное помещение, будто заброшенное… и кто вы?

— Может, все-таки, как раньше?… — лепетала Сонька.

– А вот этого, доктор, вам пока знать не следует, – мягко, но уверенно и очень убедительно сказал Мартин. – Все моральные неудобства, связанные с выездом, вам возместят материально, поэтому сейчас для вас главными вопросами будут связанные непосредственно с вашей работой.

— Раньше было, да прошло, а теперь на сахар денег не наберешься! — Котик встал, оттолкнул банку с соком и добавил, смягчаясь: — Ладно, один мешок тебе на компоты, остальные яблоки — мне. Мочить буду!

– Ну, да, ну, да, – по-прежнему ворчливо отозвался доктор. – Ваш шофер мне так и сказал, что будет работа… но, может быть, вы не знаете мою основную специализацию? Я, знаете ли, не готов нелегально извлекать пули, делать подпольные аборты или менять внешность разыскиваемым преступникам…

Помощь

– А вы – смелый человек, – с усмешкой похвалил толстячка Мартин. – Впрочем, ничего из перечисленного вам делать не придется. А надо мне следующее…

Клапан был уверен, что пар не должен выходить из котла.

– Вам?.. – успел было удивиться доктор, но Мартин резким, не допускающим возражений жестом попросил его замолчать и позвал:

– Кошка, подойти…

— На то я здесь и поставлен, — пыхтел он, чтобы беречь пар. Ни одного грамма потерь!

– О, боги!.. – вздохнул толстячок от неожиданности, когда белесая куча тряпья у камина зашевелилась и через мгновение обратилась невысокой худой девушкой в полупрозрачном пеньюаре.

Пар нажимал все сильнее и наконец Клапан не выдерживал. «Пш-ш!…» — пар уходил свистящей белой струей.

Кошка, легко и грациозно передвигаясь, подошла к креслу и остановилась рядом с ним, не обращая никакого внимания ни на толстячка, ни на его спутника.

– Сними-ка свой балахон, – попросил Мартин и тут же обратился к шоферу: – А ты посвети, чтоб доктор лучше видел…

— Сорвалось! — досадовал Клапан. — Не справился. К следующему разу надо будет лучше подготовиться.

Яркий луч мощного фонаря выхватил из полумрака уже обнаженную фигурку – девушка и в мыслях не держала, что можно не послушаться Мартина.