По-видимому, угрюмые стражи получили соответствующий инструктаж, так как не сводили с Соломона Кейна глаз и не опускали копий. Ему жестом было предложено идти впереди, а сами охранники настороженно двинулись сзади. Кейн всей спиной ощущал глядящие ему прямо между лопаток стальные острия. Несмотря на то что воинов было двое, причем вооруженных, а единственный пленник был только что освобожден от цепей, рисковать они не желали.

Скорей всего, здоровяки принадлежали к личной гвардии Накари, так как в них чувствовалась железная дисциплина и смертоносная сила. И тем не менее в обращенных на белого человека взглядах можно было прочитать не только подозрительность и угрозу, но и благоговение.

Казалось, каменному темному лабиринту не будет конца, причем стражники, не утруждая себя разговорами, указывали ему нужное направление, легонько покалывая копьями. Но вот они достигли узкой винтовой лестницы и, поднявшись по стертым от старости ступеням, вновь оказались в каком-то коридоре, затем преодолели еще одну лестницу… и очутились в том самом заставленном колоссальными колоннами зале, в котором некогда оказался Кейн, едва выбравшись из потайного хода.

Его отконвоировали через зал, и их отряд двинулся вдоль стены. Напряженный и собранный, Соломон Кейн еще издали узрел странную фантастическую фреску, невольно привлекшую его внимание. И тут Кейн узнал ее — сердце чуть не выпрыгнуло у пуританина из груди. Та самая!

Кейн сразу понял, что это и был его шанс. До фрески еще было идти и идти, и англичанин дюйм за дюймом начал забирать в сторону, пока и он, и его стражи не оказались рядом со стеной. Поравнявшись с фреской, Кейн поискал глазами свою метку: ага, вот и его крестик!

Невозможно описать словами изумление стражей, когда их пленник вдруг ахнул, словно человек, получивший в грудь удар копьем, схватился за сердце и, пошатнувшись, привалился к стене в поисках опоры. На всякий случай чернокожие воины отпрыгнули в разные стороны, но их пленник вскрикнул, подобно умирающему, и сполз по стене. Белый человек скорчился на полу в нелепой позе, затем завалился набок, подтянув под себя ноги, рот его был безвольно открыт.

Воины угрожающе кричали, замахивались копьями, даже для верности потыкали в скрюченное тело остриями, но все было тщетно. Судя по всему, их подопечный был мертв, хотя на его теле не было ран. Они были в ужасе, догадываясь, что с ними сделает Накари, когда узнает, что чужеземец погиб из-за их невнимательности. Чернокожие воины огляделись по сторонам в поисках возможного убийцы, но вокруг никого не было. Наконец они опустили оружие, и один из негров в растерянности склонился над бездыханным телом.

Именно в этот миг все и случилось. Стоило воину нагнуться пониже, Кейн изо всех сил ударил его обеими ногами, и массивный негр отлетел на несколько ярдов. Пуританин оказался на ногах чуть ли не раньше, чем тело неосмотрительного стражника ударилось о камни. Словно подброшенный стальной пружиной, англичанин подскочил ко второму воину и, прежде чем тот опомнился, нанес ему ужасающей силы удар в челюсть.

Кулак Кейна, по всем правилам английского бокса, точно поршень, рванулся от бедра и, описав правильный полукруг, с громким треском соприкоснулся с подбородком мускулистого конвоира. Удар, в который были вложены немалое умение, вся сила мускулистого тела и испепеляющая ярость пуританина, оказался роковым. Раздался хруст кости, и огромный негр бесформенной кучей обрушился на пол, испустив дух или, в лучшем случае, потеряв сознание прежде, чем у него подогнулись колени.

Тем временем второй воин, оказавшийся настоящим бойцом — даже во время полета он не выпустил из рук копье, — с ревом бросился на англичанина, нацелив свое оружие прямо ему в живот. Но еще раньше, чем он преодолел разделявшее их расстояние, судорожно мечущаяся рука Кейна нащупала потайную защелку и надавила на пружину.

Дальнейшее произошло в доли секунды. Как ни быстр был дикарь, движения Кейна оказались еще стремительнее. Того мгновения, которое потребовалось негру, чтобы перепрыгнуть через бездыханное тело соплеменника, оказалось англичанину вполне достаточно. Едва дверная панель поддалась его усилиям, как он втиснул свое тело в открывающуюся щель. Боковым зрением Кейн успел еще заметить стальной отблеск, но когда стражник обрушил на него копье, англичанин, извернувшись ужом, проскочил в отверстие, и острое лезвие лишь вспороло кожу на его плече.

Потайная дверь автоматически встала на место, скрыв беглеца от выпучившего в изумлении глаза воина. Тот так и замер, с отведенным для повторного удара копьем.

Ему показалось, будто пленник попросту прошел сквозь толстую каменную стену. И если бы не алые капли на блестящем лезвии, можно было бы решить, что все произошедшее ему просто пригрезилось. Перед негарийцем не было ничего, кроме удивительного рисунка на камне. И сколько он ни наставлял себе шишек, пытаясь пройти сквозь стену, та так и не расступилась перед ним, как ранее перед Кейном.

5

Едва только панель встала на место, Кейн поспешно задвинул засов и, прижавшись спиной к двери, поплотнее уперся ногами в каменный пол, готовясь удерживать ее сколько надо, противостоя целой орде кровожадных дикарей. Хвала судьбе, его опасения оказались напрасны. Англичанин разве что не со смехом прислушивался к возне чернокожего воина, который, судя по всему, просто с разбегу налетал на стену. Потом и эти звуки стихли.

Это еще более укрепило уверенность Кейна, что нынешнее население города не имело ни малейшего отношения к неведомым древним строителям. Иначе как было бы возможно, что эти люди столько времени прожили в каменном городе и не имели никакого понятия о системе потайных ходов и расположении тайных дверей?

Убедившись, что в ближайшее время погоня ему не грозит и он может не волноваться за свои тылы, Кейн продолжил свой путь по коридору, возобновив таким образом свое знакомство с тысячелетним царством пыли и мутного сероватого света.

Кейн размышлял о том, чего он добился на настоящий момент. Первое — он не только убедился, что Мерилин жива, но и выяснил, где она содержится.

Второе — он благополучно избавился от кандалов, в которые его заковала Накари. Но тем не менее сердце его переполняли бессильная ярость и сознание неудачи.

Словно каленое железо, его жгла мысль, что Накари, может быть прямо сейчас, срывает злобу на беззащитной девушке. Ну и что с того, что в данный момент он свободен? У него нет никакого оружия, он не знает устройства дворца, и его гоняют, словно крысу, по этим Богом проклятым коридорам. Чем, спрашивается, он в таком состоянии способен помочь даже себе, не говоря уже о крошке Мерилин?

Он заскрипел зубами и выругался, ударив кулаком в каменную стену. Боль помогла ему прийти в чувство. Что проку в нытье и жалобах! Он стоял за правое дело. Следовательно, и уверенность пуританина в этом была абсолютно непоколебимой, Господь на его стороне. А уж он постарается изыскать возможность осуществить свои планы.

Сколько времени пробыл он во дворце? Ему казалось — века. Кейн потерял представление о ходе времени, но, судя по всему, во внешнем мире день был в самом разгаре. С тех пор как стражники оставили свои факелы у входа в мрачное подземелье, ему не попалось ни одного зажженного факела или светильника. И тем не менее снаружи залы были, определенно, освещены солнечным светом.

Англичанину на глаза попалась узкая лесенка, круто поднимающаяся вверх и в сторону от главной галереи, по которой он шел. Он начал карабкаться по крутым ступенькам, и, к его радости, свет стал усиливаться. Наконец он смог увидеть сверкающее во всю силу африканское солнце. Лестница закончилась в маленьком донжоне с забранным толстыми железными прутьями окошком. Сквозь решетку виднелась небесная лазурь, щедро позолоченная солнечным светом.

Лица Кейна коснулся свежий ветерок, несущий тропические ароматы. Пряный воздух и вид неба опьянили англичанина, словно молодое вино, ему показалось, что впервые с тех пор, как он попал в Город Мертвых, ему довелось вдохнуть полной грудью. Он жадно вбирал в себя свежий, ничем не оскверненный воздух, очищая легкие от вековой пыли и удушающего тлена древней роскоши, среди которой ему довелось побывать.

Взгляду Кейна открылась совершенно невероятная волшебная картина. Он был уверен, что такого еще не видел ни один белый человек. Насколько хватало глаз направо и налево, вздымаясь к небесам, уходили громадные горные хребты. А у подножия черных кряжей теснились дворцы и замки, поражавшие своей нечеловеческой архитектурой. Нет, не под силу рукам человеческим было изваять подобные циклопические строения. Впечатление было такое, словно бы некие гиганты, явившиеся на Землю с другой планеты, породили эти арки и минареты на хмельном и безумном пиру творения.

Кейн понял, что еще удивляло его в чуждом зодчестве, — все здания являлись продолжением гранитных скал, окружавших долину. Выяснив уже кое-что об устройстве дворца Накари, Кейн пришел к выводу, что невероятные замки служили лишь фасадами сооружений, уходивших глубоко внутрь скальных массивов. Он не исключал мысли, что подземный лабиринт, соединяющий их, образует единый город вырубленный неведомым гением в толще скал. Сам же он сейчас находился внутри каменного пика, высоко поднимавшегося над скалами. Увы, в одно-единственное небольшое оконце (которое, кстати, было невозможно заметить из долины) нельзя было рассмотреть всю панораму горной страны.

В самой же долине, далеко внизу, на узких и извилистых улицах странного города кишели толпы людей, занятых неведомой деятельностью. С такой высоты они казались Кейну черными муравьями. Наметанный глаз англичанина обратил внимание и на то, что почти со всех сторон — с восточной, северной и южной — нависающие над долиной скалы образовывали естественные непреодолимые бастионы; лишь на западе вход в долину перегораживала высоченная рукотворная стена.

День уже перевалил за середину, и пуританин с сожалением оторвался от окошка и устремился вниз по ступенькам.

И вновь шагал он по бескрайнему каменному лабиринту, покрытый пылью, в тусклом сером свете напоминая больше призрака, чем человека. Сколько он брел в никуда? Мили и мили остались за его спиной.

При этом англичанин спускался все ниже и ниже, как будто гранитные коридоры уходили в сердце Земли. Ему казалось, что он движется по гигантской спирали. Судя по всему, он действительно спустился очень глубоко, потому что свечение потолка заметно поблекло, на стенах появилась черная слизь, а воздух стал совсем затхлым. Внезапно Кейн остановился, привлеченный едва различимым звуком. Он прислушался повнимательнее. Да, за стенкой явно раздавалось слабое, далекое звяканье. Пуританин вздрогнул: его печальный опыт неопровержимо доказывал, что так лязгать могли только цепи.

Кейн внимательно обследовал подозрительную стену, и вскоре его рука нащупала подозрительный выступ. Небольшое усилие, и вот уже панель потайной двери отходит в сторону, увлекаемая древним механизмом. Кем бы ни являлся этот пленник, он его потенциальный союзник. Недолго думая, Кейн шагнул в открывшийся проход.

Предчувствия его не обманули, он действительно оказался в тюремной камере. В стенной нише у массивных бронзовых дверей чадил потрескивавший факел, и в его неверном мерцающем свете англичанин разглядел лежащего на каменном полу человека. Тяжелыми цепями, надетыми на руки и на ноги, узник был прикован к кольцам, надежно вделанным в гранит. Его незавидное положение точь-в-точь напоминало недавний плен самого Кейна.

Сперва Соломону показалось, что закованный в цепи человек — туземец, тем более что он был темнокожим. Но ошибочность его выводов доказывало точеное, с тонкими чертами, лицо незнакомца. Кроме того, человек этот обладал высоким, поистине сократовским лбом, который не могли скрыть давно не стриженные прямые темные волосы. Ни один негр не мог иметь подобной внешности. Замершего на пороге англичанина рассматривали непреклонные, полные жизни глаза.

Таинственный пленник, севший при появлении Кейна, заговорил первым, обратившись к англичанину на неведомом тому языке. Речь его была удивительно чиста и мелодична, особенно в сравнении с гортанным говором известных пуританину негритянских племен. Соломон Кейн сперва попытался ответить ему по-английски, затем попробовал немецкий и французские языки, но было ясно, что незнакомец его не понимает. Тогда, в отчаянии, пуританин перешел на язык речных племен. К изумлению Кейна, его наконец поняли.

— Ты, вошедший в древнюю дверь, — незнакомец перешел на то же наречие, — кто ты? Я вижу, что ты не дикарь, и если бы не твоя бледная кожа, я вполне мог бы счесть тебя за одного из Древних. Откуда ты родом?

— Меня зовут Соломон Кейн, — вежливо представился англичанин, — и я, увы, такой же, как ты, пленник этого сатанинского города. А родом я из очень далеких краев, которые лежат за великим соленым океаном.

При этих словах глаза прикованного к стенам человека лихорадочно заблестели.

— Океан! Великий соленый Океан! Я никогда не погружался в твои грозные воды, ласкавшие берега прародины моих предков! Скорее, скорее, незнакомец, поведай мне, пересек ли ты, подобно им, сверкающую гладь голубого чудовища, ласкали ли твой взор золотые шпили Атлантиды и багряные стены страны My?

— Сказать по совести, — неуверенно начал Кейн, — в какие только края не заносила меня судьба, доводилось мне бывать даже в Индостане и Китае, но о странах, которые ты мне назвал, я слышу впервые. — Он с сожалением развел руками.

— Все мечты! — В голосе собеседника послышалась мука. — Пустые мечты! Порой я начинаю сомневаться, существует ли этот мир на самом деле… Тень великой ночи уже падает и смущает мой разум. Знай, незнакомец, бывало, что одной только силой своего разума я превращал эти мрачные стены в зеленые колышущиеся пучины, и несмолкающий шепот таинственных океанических бездн наполнял мою душу, несмотря на то что я никогда не видел моря!

Кейн внутренне содрогнулся: похоже, длительное заключение не прошло для бедняги даром! Словно услышав мысли англичанина, тот поднял иссохшую руку, похожую на птичью лапу, и неожиданно крепко ухватил его за руку.

— О ты, чья кожа так странно бледна! Видел ли ты Накари, проклятую демоницу, правящую этим рассыпающимся городом?

— Видел, — мрачно отозвался Кейн. — И теперь, словно жалкая крыса, удираю от ее головорезов.

— Ага! Я слышу в твоем голосе ненависть, — удовлетворенно заметил узник. — Я знаю, знаю! Ты ведь пришел, чтобы освободить ту маленькую белокожую рабыню, Мару?

— Да, — согласился Кейн.

— Внемли же мне, — с непонятной торжественностью начал темнокожий узник. — Смерть уже в двух шагах от меня. Ужасные пытки, которым подвергала меня Накари — будь проклято ее имя, — сделали свое дело. Я умираю, но вместе со мной мир покинет тень славы, сопутствующая моему народу. Ибо я — последний. Внемли же последнему живому голосу древней расы, которой больше не будет…

И Соломон Кейн, замерший на коленях рядом с умирающим человеком в зловещем полумраке темницы, сокрытой среди корней гор, услышал самую невероятную повесть из всех, касавшихся когда-либо человеческого уха. Слова, срывавшиеся с уст удивительного рассказчика, несли весть о рассвете рода людского, затерявшегося в тумане времен. Несмотря на то что речь умирающего была ясной и четкой, порой пуританину казалось, что этот человек бредит. Англичанина бросало то в жар, то в холод при мысли о приоткрывшихся ему безднах времени и пространства.

* * *

— Много эонов тому назад — вряд ли кто может сосчитать минувшие с тех пор столетия, — начал свой рассказ узник, — мой народ безраздельно владычествовал над морем. Так давно это было, что сами воспоминания об этом стерлись из памяти рода людского. Далеко-далеко на Западе лежала наша родина — дивная страна, с множеством могучих городов, красотой бросавших вызов самому небу. Золотые шпили мерцали среди звезд пурпурные галеры бороздили волны морские по всему миру — от мест, где вода кипит под лучами полуденного солнца, до мест, где вода превращается в ледяную твердь. Несметные сокровища стекались в наши руки от закатного края до рассветного.

Цепь наших городов опоясала мир, наши колонии множились по всем странам и континентам. Поступь наших легионов заставляла содрогаться земли на Севере и на Юге, на Западе и на Востоке. Никто не мог устоять под их натиском. Мы усмиряли дикарей всех цветов кожи, обращая их в рабство. Дикари трудились на нас в рудных копях и на веслах галер, они рыли каналы и озеленяли пустыни. Наш достаток рос и приумножался, немыслимые произведения искусства выходили из-под рук наших скульпторов и зодчих.

Так владычествовал над миром народ блистающей Атлантиды. Мы были Морским Народом, и даже бездонные океанские пучины открывали нам свои тайны, покоряясь неведомой вам ныне магии. Нам были подвластны все таинства природы, все секреты моря и неба. Мы читали звездную книгу небес и постигали ее премудрость. И все же мы оставались детьми Океана, и он был первым среди богов, которым мы поклонялись.

Не забывали мы воздавать почести и Валке и Хотаху, Хонену и Голгору. Множество юных девственниц, множество крепких телом юношей были принесены в жертву на их алтарях. Говорят, бывало, что дым множества жертвенников затмевал само солнце…

Не знаю, чем мы прогневали Океан, но однажды он пробудился и в бешенстве встряхнул седой пенистой гривой. Содрогнулись его глубины, и разверзлась земля, и поглотили воды троны владык земных. Изрыгнули бездонные пучины новую сушу, а Атлантида и великий континент My канули в небытие. Безмолвные гады морские плещутся ныне в залах дворцов и храмов, навеки скрылись от взора смертных под водорослями и ракушками золотые купола топазовых башен. В одночасье исчезла прародина атлантов с лика Земли, а бесчисленные тысячелетия, прошедшие с тех пор, стерли их великие достижения из памяти человечества.

Не сразу мы отступили перед неумолимым натиском судьбы. Но постепенно вымирали колонии, утратившие свою столицу. Порабощенные варвары поднялись против своих владык, и полис за полисом обращался в руины под их напором. И вот уже в мире остался лишь единственный город, построенный атлантами, последний рубеж былого величия, не дающий забыть о былой славе и грандиозных свершениях. Это была столица колонии Негари, простиравшейся от одного берега этого континента до другого.

Здесь, в Негари, все еще владычествовали мои предки, а пращуры Накари — будь проклята вовеки эта похотливая кошка! — ползали в пыли у них под ногами. Годы сменяли друг друга, проносились века… И вот исподволь упадок коснулся и Негари. Племя за племенем отказывались повиноваться своим слабеющим хозяевам. Наши границы отодвигались все дальше и дальше от Океана. И в конце концов произошло так, что сынам Атлантиды больше некуда было отступать из сердца Черного континента. Мы затворились в самом городе, последнем прибежище своей расы, отгороженном непроходимыми горами от остального мира.

Мы, некогда завоевавшие весь мир, ныне превратились в осажденных и тем не менее целое тысячелетие сдерживали натиск свирепых племен, передававших ненависть к былым угнетателям от поколения к поколению. Можешь поверить, чужеземец, Негари действительно был неприступен, ибо крепки и нерушимы были его стены, а оружие его защитников невообразимо совершенным. Беда пришла оттуда, откуда ее никто не ждал.

Дело в том, что перед тем, как окончательно отгородиться стеной от дикарей, атланты впустили внутрь городских стен своих рабов. Городом правили воители, ученые, художники и жрецы; физическим трудом они себя не обременяли. И это было нашим слабым местом, потому что оказалось, что жизнь города зависит от невольничьего труда.

Оберегаемое нашими врачами от болезней, получая достаточно пищи, чернокожее племя процветало. Плодовитость этой породы оказалась совершенно невероятной, и через какое-то время поголовье рабов настолько выросло, что с ними трудно стало справляться. И в то время как росло их число, сынов Атлантиды становилось все меньше и меньше.

Но что было куда страшнее, кровь рабов и хозяев начала смешиваться, что неизбежно вело к вырождению расы атлантов. В конце концов чистоту крови сохранило лишь жречество, не осквернявшее себя соитием с дикарями, лишь немногим дальше ушедшими от животных. Увы, этой мудрой политики не придерживалась правящая династия, и вот уже на Черном Троне стали появляться властители, в жилах которых крови атлантов была лишь малая толика. Эти недальновидные временщики впускали внутрь городских стен все больше и больше воинственных дикарей, ловко скрывавших свою кровожадную сущность под личинами слуг, наемников и торговцев.

И вот пробил час, когда разразилось всеобщее восстание, к которому презренная чернь готовилась загодя, и невежественные варвары вырезали всех немногочисленных прямых потомков атлантов. Лишь для жрецов и членов жреческой касты было сделано исключение. Дикари называли их «людьми идолов» и предпочли пленение убийству, так как ведали их мудрость и могущество, которого немало опасались. И в последующую тысячу лет в Негари правили чернокожие вожди варварских племен, но жрецы-атланты направляли их и руководили ими, ибо даже в плену они оставались господами своих господ.

Соломон Кейн завороженно слушал его. Обладая живым воображением и будучи неисправимым романтиком, он почти наяву видел все то, о чем рассказывал ему последний атлант. Внутренний огонь видений, проносившихся перед его мысленным взором, увлекал его в иные пространство и время.

— После того как потомки атлантов, кроме жречества, были преданы лютой смерти, оскверненный трон древней Негари занял кровожадный монстр. По меркам дикарей, это действительно был великий владыка. Сильный и быстрый; как тигр, он вел себя подобно этому зверю, а его воины уподобляли себя леопардам. Они называли свое племя «негари», отняв таким образом у прежних своих хозяев самое их имя, и перед их воинственностью никто не мог устоять.

Огненным валом прокатились они от океана до океана, и дым пожарищ, устроенных ими, скрыл саму землю от лика неба. Великая африканская река разлилась кровавым потопом, запруженная изуродованными телами недругов племени. Новый владыка Негари основал великую империю, переименовав свой город в Город Мертвых.

Но короток век человеческий, и со смертью великого владыки новую империю постигла та же судьба, что и империю атлантов, — она рухнула под своей тяжестью. И тем не менее новые обитатели Города Мертвых были искусными воинами. Можно сказать, они были непобедимы. Атланты, их былые хозяева, канувшие в небытие вслед за своей прародиной Атлантидой, обучили своих рабов военному искусству и по силе им не было равных на всем Черном континенте.

Правда, кроме искусства нести смерть людям, язычники не переняли у своих хозяев никаких других.

Лишенное единой власти государство раздирали племенные войны. Интриги и убийства в кровавой чехарде носились и по дворцам, и по улицам, никто не мог чувствовать себя в безопасности даже в далеких пограничных селениях. И опять эти границы сжимались вокруг горной страны. На Черном Троне сплошной чередой сменяли друг дружку немощные правители, чей разум сжигало кровавое пламя безумия. И, незримые, но оттого вызывающие еще большее почтение и суеверный ужас, продолжали тайно править диким племенем жрецы Атлантиды. Только их мудрые действия удерживали нацию от окончательного вырождения, а страну — от распада.

Да, мы оставались пленниками этого города, но по всей земле больше не было места, куда мы могли бы пойти. Словно призраки, пробирались мы тайными коридорами внутри стен и под землей, будучи в курсе всех интриг и событий, творя подлинную магию. Самое лучшее, что мы могли делать, — это поддерживать во всех заговорах царственный род — потомков того самого вождя, придавшего Негари, пускай и ненадолго, блеск древнего величия. Сколько ужасающих и мрачных тайн могли бы поведать эти стены, умей они говорить!

Знай же, что негарийцы отличаются от окрестных племен дикарей. Не пошла варварам на пользу кровь атлантов — в каждом из них тлеет искра скрытого до поры до времени, разъедающего мозг безумия. Они так долго и так ненасытно упивались страданиями побежденных, что превратились в племя двуногих свирепых зверей, непрестанно взыскующих крови. Эти нелюди оказались куда более страшными деспотами, чем их прежние хозяева. Мириады несчастных рабов расстались с жизнью, выполняя все их немыслимые прихоти и сумасшедшие желания. Чернокожие наследники великой империи атлантов превзошли все пределы мерзости и разврата. Само существо подданных Накари непрестанно требует все новой остроты ощущений, они, подобно вампирам, питают свое безумие болью и страданиями, в причинении которых достигли совершенства.

Словно клубок ядовитых змей, они одним своим присутствием оскорбляли эти великие горы. Вот уже минула тысяча лет, как эти дикари совершают набеги на окружающие племена, истребляя и порабощая народы рек и джунглей. Язык не поворачивается описать все те гнусности, которые они вытворяют с побежденными. Политика завоеваний, без которых не мыслили существования государства древние вожди Негари, сейчас выродилась в обыкновенный разбой.

И хотя границы владений Накари сузились почти до самой черты древних стен, она уверена в своей безнаказанности и силе и совсем не опасается вторжения извне. Увы, в этом омерзительная демоница права — ни одно африканское племя не может бросить вызов ее проклятому народу.

Варвары постепенно вырождались, но вместе с ними угасали и их тайные властелины, наследники древних таинств и знаний жрецов Атлантиды. А сто лет назад жрецы тоже смешали свою древнюю кровь с кровью своих рабов-повелителей. Но и это не помогло нам. Численность нашей касты уменьшалась и уменьшалась, пока не остался лишь один-единственный наследник некогда славного рода. И я, — о горе! — последний потомок атлантов, несу в своих жилах примесь дикарской крови.

Но я не терял надежды продлить дни Негари, чтобы хотя бы какая-то память о нас осталась на земле. Я творил волшебство и направлял руку диких царей, я — последний жрец Негари. Но так было до тех пор, пока не появилась эта демоница в облике женщины — Накари…

Кейн с заново вспыхнувшим интересом наклонился к нему поближе. Наконец-то удивительные события, начало которым было положено бог знает сколько тысячелетий тому назад, добрались до современности, сразу же наполнившись дыханием жизни.

— Накари! — В голосе умирающего атланта была слышна смертельная ненависть. — Рабыня и дочь рабов! Жестоки подчас шутки богов, и одному Хотаху известно, с помощью каких безумных интриг эта ничтожная, похотливая кошка смогла взойти на Черный Трон, когда умер последний представитель правящей династии.

Она пленила меня, последнего из сынов Атлантиды, заковала в цепи и бросила умирать в этом каменном лабиринте. В ней не было ни страха, ни почтения перед могуществом жрецов-атлантов, ибо она сама была дочерью младшего служки-туземца. Без таких помощников, как это ни печально, мы не могли обойтись. Именно на них возлагалась вся рутинная работа и подготовка ритуалов. Им поручалось проводить незначительные жертвоприношения, гадать на потрохах гадов, птиц и животных (искусством чтения будущего по человеческим внутренностям, естественно, владели только истинные атланты), поддерживать негасимые огни в жертвенниках. Мы называли их — Стоящие Позади. Именно благодаря своему происхождению Накари многое знала о нас и о наших обычаях. И черная зависть выжигала ее изнутри.

Еще будучи ребенком, она исполняла ритуальные танцы во время Шествий Новой Луны. Повзрослев, вошла в число Звездных Дев. Много тайн, пускай и не самых важных, узнала она и постигала все больше, пробираясь украдкой на тайные церемонии, во время которых жрецы-атланты свершали обряды, считавшиеся старинными еще в дни молодости мира.

Уцелевшие наследники Атлантиды по-прежнему поддерживали невообразимо древние культы Валки и Хотаха, Хонена и Голгора. Культы, недоступные пониманию невежественных дикарей, чьи предки с воплями ужаса умирали на алтарях этих богов. Так вышло, что из всех здешних варваров одна Накари, обладавшая хитростью гиены и мудростью змеи, не испытывала ужаса перед нами.

Ей удалось не только погубить последнего правителя Негари из древнего рода и самой занять его трон, но и подчинить себе жречество. И не только чернокожих, Стоящих Позади, но и немногих оставшихся жрецов-атлантов. Впрочем, выведав у них все, что ей было нужно, Накари приказала их умертвить. И, можешь мне поверить, незнакомец, смерть их была ужасна. Она оставила в живых лишь меня, надеясь выведать всего лишь одну тайну, которую она не знала.

Мириады поколений дикарей выросли и умерли в этих стенах, но ни один из необразованных варваров так и не догадался о существовании системы тайных ходов и подземных галерей, секреты которых мы, жрецы, ревностно оберегали от черни на протяжении тысячелетий. Ни один — кроме Накари!

Недочеловеки! Глупое зверье! Безмозглые обезьяны! Эпохи минули с тех пор, как они поселились в городе, предназначенном для мудрых атлантов, но где им было постичь наши тайны! Даже младшие жрецы не догадывались о бесконечных серых коридорах с самосветящимися потолками, о нескончаемой череде ходов и туннелей, сквозь которые когда-то, в незапамятные времена, грациозно проносились нечеловеческие силуэты удивительных существ.

Знай же, что пращуры возвели Негари с недоступным пониманию бесхвостых обезьян размахом, присущим зодчим древнего народа атлантов. Постарайся достойно принять и тот факт, что не только для простых смертных предназначались возводимые нами чертоги. Великий город посещали не только волшебные существа других, неведомых тебе планов бытия, но даже сами боги, порой нисходившие к почитавшим их атлантам! Нет, незнакомец, твой человеческий разум просто не в состоянии осознать, насколько глубоки и необычны секреты, хранимые этими древними стенами.

Нерушимое заклятие лежало на нас, и никакие пытки кровожадных дикарей не могли заставить нас открыть эту тайну. Но увы! Сокрытые в глубинах скал коридоры оказались недоступны и для нас, прикованных к стенам тяжелыми цепями в мрачных подземельях Города Мертвых! Вот уже минуло столетие, как не тревожили пыль, покрывшую каменные полы, шаги человека. И все это время мы, а под конец один только я, томились в зловонном подземелье буквально на расстоянии дюжины шагов от спасения и свободы!

Что за пытка — сознавать, что под сводами величественных храмов бестолково копошатся Стоящие Позади, оскорбляя своим невежеством неисповедимые древние святыни! И этих ничтожеств Накари облекла славой, по праву принадлежащей нам… мне! Воистину, незнакомец, перед тобой, бессильно угасая в оковах, лежит последний верховный жрец исчезнувшей с лика Земли Атлантиды.

Близок мой час, и предрекаю я, что со смертью последнего атланта станет этого город действительно городом мертвых! О, я вижу, вижу! Страшен их рок, и кровавым будет конец! Валка и Хотах, Хонен и Голгор, древние позабытые боги, самая память о которых покинет этот мир вместе со мной, обрушат стены древнего города, отдавая дань памяти поклонявшемуся им народу. И тогда больше ни один смертный не сможет осквернить своим присутствием место, которое они некогда им почтили. Смешается с прахом бренная плоть населяющих Негари безумцев, и рассыплются в пыль алтари, на которых приносятся ныне жертвы бессильным языческим божкам. И верю я, что скоро омоют меня воды Великого Небесного Моря!..

Соломон Кейн решил, что это уже начался предсмертный бред. Разум атланта, некогда столь могучий и ясный, ныне окутывал мрак смерти.

— Скажи, — вмешался пуританин, пресекая поток грозных пророчеств, слетавших с уст ослабевшего рассудком жреца. — Ты упоминал о белокожей рабыне, которую дикари называют Марой. Что тебе известно о ней?

— Ее привезли в Негари несколько лет назад из очередного набега, — ответил атлант, — устроенного воинами Накари для пополнения числа рабов. Я ее достаточно хорошо запомнил, так как именно вскоре после ее появления в этом несчастном городе Накари обратилась против меня.

Последующие годы были горестны и темны. Каждый мой час был наполнен беспредельным страданием, а эта кровожадная хищница изобретала для меня все новые и новые пытки. Но самым страшным моим мучением было изо дня в день созерцать потайную дверь, которой ты и воспользовался, — находящуюся рядом со мной, но такую же недостижимую, как луна. Незнакомец, ты даже не в состоянии представить, какие мучения я претерпел в руках проклятой Накари, пытавшейся вызнать тайну этой двери! Самым незначительным, через что мне пришлось пройти, были дыба и огонь!

Кейн содрогнулся:

— Скажи мне, жрец, не проделывала ли она нечто подобное с бедной девочкой? Она показалась мне совсем измученной, а ее глаза были наполнены болью и ужасом.

— Накари хвасталась, что заставляла ее не только удовлетворять свою скотскую похоть, но и плясать со Звездными Девами и принуждала лицезреть неописуемые в своей гнусности кровавые обряды, свершавшееся в зловещем Храме Тьмы, которой они поклоняются.

Твоей Маре пришлось провести годы среди проклятого племени, лишь внешне напоминающего людей. Эти безумцы ценят кровь дешевле воды и услаждают свой взор созерцанием казней и бесчеловечных пыток. Она видела зрелища, которые бы заставили ослепнуть и поседеть самых крепких из мужчин твоего племени. Этой девушке пришлось часами стоять рядом с алтарем, на котором умирающие жертвы захолились в криках боли в умелых руках Накари, и это не могло не оставить след в ее мозгу навечно.

Дикари, слепо перенявшие некогда обряды атлантов, за прошедшие века извратили их и ныне творят непотребные жертвоприношения во славу своих примитивных божков. И хотя суть древних церемоний поглотило неумолимое время, ритуальная магия их осталась такова, что не подготовленный должным образом человек не может взирать на них, не испытывая жуткого потрясения…

«Какое же облегчение, наверное, испытал мир, когда эта их Атлантида отправилась прямиком в тартарары, — с отвращением подумал Кейн. — Что за странную и, похоже, совершенно лишенную всего человеческого расу существ она породила?»

Вслух же он произнес:

— Но что это за Повелитель, о котором упомянула Накари? И что она имела в виду, когда обмолвилась, что Мара — его невеста?

— Это Накура… Накура! Его череп — средоточие зла, символ Смерти и Тьмы, которым они поклоняются. Посуди сам, незнакомец, что могут знать ничтожные профаны о великих богах Атлантиды, некогда избравших Морской Народ? Что могут знать невежественные язычники о грозных смертоносных богах, которых восславляли торжественные и исполненные глубокого смысла обряды их прежних господ? Разве доступно их скудному разуму учение о незримой сути, о невидимом глазом Духе, что правит стихиями и небесами и направляет ход светил? Они даже до сих пор не поняли, что самих по себе крови и предсмертных мучений жертвы совершенно недостаточно, чтобы угодить божеству. Все дело в подобающем ритуале, где нет места импровизации и личным эмоциям! Тупоголовым подданным Накари для поклонения нужен некий материальный предмет, желательно изваянный по их образу и подобию.

Накура… Он родился еще в те времена, когда этой страной правили вожди-атланты. Это был последний из действительно великих магов Негари! Неведомо, какие амбиции сжигали ужасающим пламенем столь совершенный мозг, но этот изменник предал собственный народ, вступив в сговор с нашими рабами.

Без его помощи восстание варваров захлебнулось бы в собственной крови, но этот могучий маг не дал нашим жрецам не только воспользоваться древним оружием предков, но и обратиться за помощью к дружественным могучим существам из других планов бытия.

Ничего удивительного, что они бездумно следовали за ним, послушные его воли все те века, что он властвовал над ними. А когда он больше не смог сопротивляться смерти, они обожествили его. С самой вершины Башни Смерти взирает на мир его череп. И сама Тьма смотрит через его пустые глазницы. Именно череп стал символом и объектом той веры, на которой зиждется безумное миропонимание всего народа Негари.

О да, мы — атланты — воздавали должное Смерти. Но мы славили также и Жизнь! А эти люди поклоняются одной только Тьме, и все их поступки несут в мир только Тьму! Дети Смерти — вот как они себя называют. Череп же Накуры, от которого в мир до сих пор исходят эманации зла, служит им доказательством их избранности, вещественным свидетельством величия их народа…

— Ты к чему клонишь? — вновь прервал Кейн его бредовые излияния. — Что чертовы дикари собираются принести в жертву своему богомерзкому идолищу?

— Взойдет Луна Черепов, и Мара умрет на Черном Алтаре, чтобы напоить своей кровью проклятый череп.

— Во имя Господне! — вскричал пуританин вне себя от ярости. — Говори же скорее, что такое Луна Черепов?!

— Так они называют полную луну, пятна на которой делают ее похожей на скалящийся череп. Каждое ближайшее ко дню его смерти полнолуние, в момент, когда над парапетом Башни Смерти поднимается Луна Черепов, на Черном Алтаре умирает юная девственница. Там, где столетия назад молодые девушки приветствовали свою судьбу, вручая свои жизни Голгору! А теперь с высоты Башни, некогда олицетворявшей славу Голгора, покровителя атлантов, скалится череп бессовестного чародея, принесшего смерть собственному народу!

Непросвещенные дикари верят, что его разум витает поблизости, наслаждаясь успехами своего народа. И хотя с метафизической точки зрения некая магическая составляющая его личности действительно привязана к черепу, эти обезьяны считают, что дух Накуры снисходит до разговоров с ними. Впрочем, их наивная вера имеет под собой некоторую основу. Знай же, незнакомец, всякий раз, когда полная луна озаряет верхнюю площадку Башни и стихают песнопения жрецов, из пустого черепа Накуры исходит громоподобный нечеловеческий глас. На неведомом дикому племени языке исчезнувшего народа он поет древний, как само время, священный гимн сынов Атлантиды, и при звуке его дикари простираются ниц.

Разве может прийти в тупые дикарские головы, что в стене Башни существует тайный ход и по узким ступеням можно взойти в специальную нишу, расположенную как раз позади черепа. Именно в эту нишу тайно пробирается один из наследников Стоящих Позади, поющий гимн. В давно прошедшие времена этим жрецом был бы один из сынов Атлантиды, так что, по всем законам, небесным и человеческим, провозглашать святые слова сейчас надлежало бы мне.

Мой разум смущен, а сердце скорбит безмерно! Дикарям не было никакого дела до древних тайн истинной веры, и нам приходилось соблюдать их скрытно. Внешне, дабы поддержать недалеких властителей и свое влияние на ход событий, мы вынуждены же были демонстрировать поклонение их кумиру, которого обожествляли эти охваченные кровавым безумием существа. Лишь политическая дальновидность заставляла нас приносить жертвы тому, проклинать само имя которого нам приходилось шепотом.

Но горе нам! Мы были лишены и этого права. Неугомонная Накари смогла раскрыть секрет, известный прежде лишь жрецам-атлантам. Так что по тайной лестнице поднимается теперь один из ее выкормышей, Стоящих Позади, чтобы невнятно пробормотать в особую трубу Святую Песнь, перевранных слов которой он даже не понимает! Исполненные великого смысла слова стали лишь пустым звуком в ушах каких-то недочеловеков. Скоро я уйду, и тогда в этом мире не останется ни одного человека, который был бы в состоянии оценить ужас и величие этих могучих слов!

У Кейна голова пошла кругом от услышанного. Его разум лихорадочно пытался породить хоть сколько-нибудь приемлемый план действий, отбрасывая один безумный вариант за другим. В первый раз за все те годы, которые он посвятил поискам похищенной Мерилин, он чувствовал, что уперся в глухую стену. Дворец, вырубленный в скале, представлял собой невообразимо сложный лабиринт, разбираться в чудовищной путанице коридоров времени просто не осталось.

Тускло светящиеся коридоры — совершенно одинаковые на вид — уходили во все стороны. Но даже изучи он их все до последнего дюйма, как можно было вызволить Мерилин, несомненно надежно охраняемую в одной из каменных камер? А может, для нее уже наступил час испытаний на дьявольском алтаре? Или проклятая повелительница народа Черепа, снедаемая жаждой крови и мучений, дала-таки волю своей необузданной жестокости и замучила ее насмерть?

Кейн даже перестал вслушиваться в выспреннее бормотание безумного атланта. Между тем тот обратился к нему с каким-то вопросом, и Кейн вынужден был отвлечься от безрадостных размышлений.

— Незнакомец, — говорил его собеседник, — воистину ли ты — человек из плоти и крови? Быть может, ты всего лишь один из легиона призраков, что так часто посещают меня в последнее время, беззвучно возникая во мраке моей темницы? Нет, я вижу, что ты — человек. Но для меня ты все же варвар, не многим отличный от чернокожего народа Накари.

Десятки и десятки тысяч лет тому назад, когда твои укутанные в звериные шкуры предки отбивались каменными топорами от саблезубых тигров и с грубо заточенными кольями охотились на мамонтов, золотые купола храмов моего народа уже возносились к небесам!.. Минуло время, они разрушены и позабыты, и мир окончательно скатился к варварству. Ну что ж, пора уходить и мне, последнему просвещенному, оставляя вам — дикарям — осененную тайной веков легенду… Без жалости расстаюсь я с тем миром, каким он стал в ваших руках…

Кейн поднялся на ноги и заметался по камере из угла в угол, словно тигр в клетке. Пальцы его инстинктивно сжимались у бедра в поисках рукояти рапиры, которая сейчас находилась в руках дикарей. Багровая пелена ярости застила его глаза. «Господи, не оставляй меня своей милостью! Дай умереть в борьбе, стоя лицом к лицу с врагами, держа в руке добрый клинок, пускай и одному против всего дикого племени», — взмолился пуританин, стискивая в отчаянии голову руками.

— Когда я последний раз видел луну, — заговорил он сам с собой, — она была почти полна. Но сколько с тех пор минуло времени, мне неведомо. Также я понятия не имею, сколько уже скитаюсь по коридорам этого Богом проклятого дворца! А сколько времени я провел в цепях ненавистной Накари? Может ли быть так, что полнолуние уже миновало и, Боже милосердный, Мерилин уже мертва?!

— Луна Черепов взойдет нынче ночью, — неожиданно пробормотал узник. — Я слышал, как мои тюремщики обсуждали предстоящую церемонию сегодня утром…

Англичанин встряхнул умирающего за плечи, вряд ли отдавая себе отчет, что он делает.

— Во имя своей ненависти к Накари, во имя любви к людям, во имя Господне, наконец, заклинаю тебя помочь мне спасти невинное создание! — вскричал Соломон Кейн.

— Во имя чего?! Выдуманных людьми богов? Любви к людям?.. — рассмеялся безумным смехом умирающий жрец. — Незнакомец, какое отношение к любви могут иметь поступки жреца Голгора Вседержителя? Что есть смертные, как не пища для уст богов? А боги не различают правых и виноватых.

Под моими руками с душераздирающими криками умирали девушки куда нежней и прекрасней твоей белокожей дикарки, однако мое сердце оставалось глухо к их воплям. Но ненависть, ненависть! Это другое дело… — Странные глаза атланта буквально засветились ужасающим пламенем. — Во имя ненависти я готов рассказать тебе все, о чем ты захочешь узнать! Однако поторопись, человек, считанные минуты отделяют меня от путешествия к Хонену…

Вот мой совет: дождись восхода луны и отправляйся в Башню Смерти. Умертви шарлатана, укрывшегося у переговорной трубы в нише за черепом Накуры. Когда же полная луна поднимется точно над Черной Башней, дикари прервут свое песнопение, а жрец в маске в виде черепа занесет жертвенный нож над распятой на Черном Алтаре девушкой, громким голосом на языке, понятном народу, обратись к молящимся варварам. Отвергни жертву, приготовленную ими, и потребуй взамен крови самой Накари, Повелительницы Негари!

А далее, незнакомец, рассчитывай лишь на собственные силы да уповай на удачу. Кто знает, может быть, тебе и посчастливится остаться в живых… — Блеск жизни начал угасать в глазах атланта.

— Скорее! — снова встряхнул его пуританин. — Скажи, как мне добраться до Башни!

— За дверью, через которую ты вошел сюда, через двадцать шагов повернешь налево… — Голос узника становился все тише и тише, он уже еле слышно шептал, так что Кейну пришлось над ним склониться. — Еще через сотню шагов будет лестница… Дальше на самый верх… Окажешься в длинном коридоре… потом все время прямо еще полторы сотни шагов. Выйдешь к глухой стене… Это именно то, что тебе нужно. На расстоянии двух локтей от пола тайная пружина… Откроешь дверь… которая ведет из дворца…

Атлант на некоторое время замолк, собираясь с силами. Наконец, когда уже Кейн почти потерял надежду, он продолжил:

— Ты окажешься в крытой галерее, что идет по скалам. Лишь об этом ходе смогла выведать проклятая Накари… Повернешь направо и пойдешь, пока не отсчитаешь пять сотен шагов… Здесь увидишь ход, который выведет тебя в Башню Смерти, прямо в нишу за черепом… Он идет прямо из-под скалы, в которой она вырезана… Будут… две лестницы… лестницы… лест…

Голос его окончательно затих. Обливаясь холодным потом, Кейн нагнулся над жрецом, грудь которого едва вздымалась, и затряс его изо всех сил. Тот, сделав невероятное усилие, сел. Глаза атланта вспыхнули неземным светом, он вытянул вперед левую руку, словно на что-то указывая.

— Море! — воскликнул он неожиданно сильным и ясным голосом. — Море! Я вижу золотые шпили Атлантиды и солнце, встающее из лазурных глубин! Я иду к тебе, море!

И будь проклят Соломон Кейн, если в этот момент камеру не наполнил плеск волн.

Пуританин опустил на пол обмякшее тело…

6

Задыхаясь от нечеловеческого напряжения и утирая пот со лба, Соломон Кейн, вздымая клубы пыли, мчался полутемными душными коридорами. Судя по времени, минувшему с тех пор, как он оглядывал горы в зарешеченное окошко, снаружи должна была наступить ночь. Счет шел на минуты, так как кошмарная Луна Черепов уже начала свой роковой восход. Ага, вот наконец и нужная лестница.

Англичанин взлетел по ней, прыгая через ступеньки. Выбравшись в коридор, про который ему рассказал умирающий жрец, он отсчитал еще полторы сотни шагов и действительно оказался у глухой стены. Ему показалось бесконечно долгим время, в течение которого его пальцы ощупывали каменную поверхность, стараясь не пропустить ни одного квадратного дюйма. Наконец он нащупал едва выступающий из стены кусочек металла, по виду неотличимый от гранитных стен. Раздался скрежет камня о камень, потайная дверь отворилась, и Кейн высунул голову в коридор. Там было темно — похоже, потолок не был покрыт фосфоресцирующей краской древних мастеров Атлантиды.

Кейн решительно шагнул в коридор и, убедившись, что дверная панель прочно встала на место, двинулся на ощупь в кромешной темноте, стараясь не сбиться со счета. Через какое-то время света в коридоре прибавилось — он проникал откуда-то извне, — и Кейн смог разглядеть нужную ему лестницу. Он ступил на нее, поднялся на несколько ступенек… и в недоумении остановился. Он находился на небольшой площадке, откуда лестница расходилась направо и налево. Кейн выругался. Рок неумолимо отсчитывал мгновения, и он попросту не имел права на ошибку: времени исправить ее уже не будет. Как же выяснить, которая из лестниц приведет его к нише сообщника Накари?

К несчастью, легкие крылья Смерти унесли душу последнего из атлантов прежде, чем тот успел поведать Кейну об этой развилке. Ладно, сожалеть, что узник не протянул еще хотя бы несколько мгновений, было бесполезно.

Кейну не оставалось ничего другого, как положиться на удачу. Время раздумий миновало, он выбрал правую лестницу и ринулся вверх. Теперь ему было не до осторожности. Чутье подсказывало Кейну, что страшное жертвоприношение вот-вот должно начаться.

Когда перед ним открылся коридор, англичанин обратил внимание, что гранит стен сменился каменной кладкой. Наконец он покинул подземелье под Городом Мертвых и находился внутри какого-то рукотворного здания — хотел бы он верить, что это и была Башня Смерти. Пуританин с нетерпением ожидал появления следующей лестницы, и в самом деле она вскоре показалась. Но вместо того, чтобы вести вверх, ступени уходили вниз!

И в этот момент ушей Кейна коснулся неясный гул. Казалось, тяжелая вибрация исходила от толстых стен. Сперва он не понял, что это такое, но потом, к своему ужасу, опознал в звуке слитное скандирование тысяч голосов. У Черного Алтаря началась церемония встречи Луны Черепов.

Возвращаться назад было поздно, и Соломон Кейн помчался вперед во всю прыть. Повернув за угол, англичанин чуть не врезался в преграждавшую коридор каменную дверь. Как раз на уровне глаз в ней было проделано смотровое отверстие. Он приник к нему и… вздрогнул от ужаса. Он выбрал не ту лестницу! И она вывела его не в Башню Смерти, а в какое-то здание неподалеку.

Глазам его предстала потрясающая воображение безумная сцена. На широкой открытой площади — видимо, центральной площади Города Мертвых, — у подножия высоченной Черной Башни, вздымавшейся над окружающими город горными хребтами, обнаженные чернокожие девушки извивались и корчились в невообразимом танце. Выстроенные в два длинных ряда танцовщицы раскачивались и подпрыгивали, но тем не менее оставались точно на своих местах, в унисон выкрикивая странные, режущие слух бессмысленные фразы.

Натертые маслом тела выгибались и скручивались в буйном причудливом ритме, взлетали и кружились факелы, которые негритянки держали в обеих руках. Лунный свет и огненные блики бесстыдно ласкали обнаженные тела.

Всю остальную площадь заполняла толпа негарийцев обоих полов. Между пляшущими девушками и краем толпы оставалась узкая полоса шириной не более дюжины шагов, заполненная огромным количеством факелов. Мятущиеся языки огня озаряли целое море залитых потом оскаленных лиц, отражаясь во множестве блестящих экстатичных глаз, обращенных вверх в предвкушении долгожданного мига, когда острое лезвие вспорет нежную кожу и рука жреца вознесет над толпой сочащееся кровью сердце. Время от времени вся толпа хором подхватывала выкрикиваемые Звездными Девами фразы.

Гигантской тенью, глыбой овеществленного мрака возвышалась над головами подданных Накари зловещая Башня Смерти. Совершенно ровную поверхность гигантской колонны из черного камня не нарушало ни одно отверстие или выступ, лишь высоко-высоко, вделанный в варварски изукрашенную раму, злобно скалился извечный символ смерти и тлена. Это и был череп Накуры!

Кейн вздрогнул — от него исходило отчетливое жутковатое свечение, подобное свечению болотных гнилушек! Однако пуританин решил, что «божественное» свечение было организовано жрецами, таившимися внутри Башни. Соломон Кейн машинально подивился, с помощью каких дьявольских составов жрецы умудрялись в течение столетий сохранять человеческий череп в целости и сохранности.

Но и людское море, и Башню, и череп пуританин удостоил лишь мимолетного взгляда. Не они приковывали его внимание и наполняли сердце ужасом. Над плотно сдвинутыми рядами молящихся возвышался огромный Черный Алтарь. А на нем…

— Мерилин! — сорвался с губ Кейна полустон-полувсхлип.

Худенькое белокожее тело было грубо распростерто на черной полированной поверхности. На какой-то миг англичанин ослеп, оглох и потерял способность не только двигаться, но и соображать. Отвратительное чувство полной беспомощности впервые в жизни охватило его. Но вовремя поспеть в нишу, где прятался мошенник жрец, было уже невозможно.

Бледное сияние полной луны тронуло верх Башни, все четче обрисовывавшейся на фоне звездного неба. Луна неумолимо шествовала по небосводу. Луна Черепов.

Речитатив танцовщиц перешел в какой-то животный вой, подхваченный несметным количеством глоток. Ночь наполнилась зловещим рокотом тамтамов. Потрясенный Кейн спросил себя: уж не во внутренних ли кругах преисподней случилось ему оказаться?

Из каких невообразимых бездн времени дошел до наших дней этот жуткий, утративший истинный смысл обряд? Кейн понимал, что нынешние подданные Накари всего лишь по-обезьяньи копировали ритуалы, бывшие в ходу у их прежних господ. И даже несмотря на овладевшее им отчаяние, пуританин содрогнулся при мысли, каким же на самом деле был этот обряд во всей своей значимости и полноте!

У алтаря, на котором молча лежала несчастная Мерилин, появилась уродливая жуткая тень. Это был огромный негр, совершенно обнаженный, если не считать маски в виде черепа на лице и пышного султана белоснежных перьев на голове. Толпа на мгновение стихла, но лишь для того, чтобы через миг взорваться безумными экстатическими криками.

Кейн почувствовал, как завибрировал камень под ногами. Уж не слитная ли мощь голосов заставила содрогнуться в страхе вековечные камни?

Трясущимися руками он начал отодвигать засов. Ему оставалось лишь одно: безоружным выскочить на площадь и умереть подле Мерилин, коли уж ему не суждено избавить ее от смерти…

Тут поле зрения англичанина на мгновение перекрыл какой-то силуэт. Здоровенный чернокожий, судя по убранству и осанке — вождь, привалился к каменной стене прямо рядом с дверью, за которой скрывался пуританин. Буквально два-три фута отделяло Соломона Кейна от негра, лениво наблюдавшего за ликующей чернью, — несомненно, тот знал истинную цену происходящего.

Сердце Кейна бешено заколотилось. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой! Из-под широких кожаных лент, перекрещивающихся на груди вождя, выглядывала рукоятка его пистолета!

Понятное дело, что отнятое у пуританина снаряжение поделили между собой отнюдь не рядовые воины. Несомненно также, что негры понятия не имели, как пользоваться огнестрельным оружием. Должно быть, этот вождь просто прельстился необычной формой и грозным видом волшебного «громового жезла» белого воина и носил его при себе не как оружие, а как знак своего высокого положения. Задумывался ли этот суеверный дикарь о его истинном предназначении? Впрочем, практичного Кейна подобные вещи интересовали меньше всего. Главное, что его пистолет был рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Тем временем пол под ногами англичанина вновь содрогнулся, на этот раз еще сильнее.

Соломон Кейн осторожно потянул на себя ничем более не удерживаемую дверь и, точно гигантский тигр, не ведающий страха и пощады, замер за спиной ничего не подозревающего вождя.

Его мозг работал сейчас как никогда ясно. Пуританину был совершенно ясен ход дальнейших событий. У левого бедра чернокожего воина висел кинжал; спина его была обращена прямо к Кейну; бить придется сильно и точно в сердце, чтобы тот не успел поднять шума. Он изготовился, каждая мышца его сильного и ловкого тела напряглась.

Смерть оказалась милосердной к вождю. Негр даже не успел ничего почувствовать, когда Кейн, одновременно, правой рукой зажал ему рот, а левой единым точным движением выхватил длинный кинжал вождя.

Острое как бритва лезвие легко вошло между ребер негарийца и поразило его точно в сердце. Могучий воин обмяк, не успев проронить ни звука, а пистолет Кейна вновь обрел прежнего хозяина. Беглый осмотр удовлетворил пуританина — оружие было по-прежнему заряжено, а кремень находился в целости и порядке.

Все произошло настолько быстро и тихо, что смерти вождя не заметила ни одна живая душа, тем более негры стояли спиной к зданию, откуда вышел англичанин. Кейну подумалось, что негарийцы даже не обратили бы внимания, если бы вождь и вскрикнул. Они были полностью сосредоточены на жестоком действии, разворачивающемся у Черного Алтаря.

Как раз когда пуританин осторожно опустил на камни бездыханное тело, пение танцоров и вопли толпы разом стихли. На площадь перед Башней Смерти пала абсолютная тишина. Кровь бешено стучала у Соломона Кейна в висках, но он все-таки расслышал, как шуршит ночной ветер в мертвенно-белых перьях пышного плюмажа жреца в маске Смерти, замершего в ожидании ночного светила.

Над вершиной зловещей черной громадины засиял краешек лунного диска.

И тогда с высоты Башни Смерти послышался нечеловечески низкий рокочущий голос. Даже Кейн, прекрасно знавший, что это поет жрец, прильнувший ртом к специальной трубе за стеной, чуть было не поверил, что древний гимн неведомым богам исходит от оскаленного черепа Накуры. И пускай Стоящему Позади был неведом истинный смысл величественных слов, он умудрялся воспроизводить даже выговор давно истлевших Посвященных, хранителей традиций затонувшей Атлантиды. Голос жреца метался между гор, наполняясь то неведомым торжеством, то таинственной скорбью, и многочисленные эхо придавали ему гипнотическое сходство со звуками волн могучего океана, беспрестанно бьющего в песчаные берега.

Человек в маске выпрямился над алтарем во весь свой громадный рост и воздел над головой неестественно длинный ритуальный нож. Кейн, к своему непередаваемому ужасу, узнал в блестящем клинке… свою верную рапиру!

Не раздумывая ни секунды, Соломон Кейн поднял руку с длинным пистолетом, прицелился, затаил дыхание и нажал на курок.

Нет, не в голого палача. В череп, который издевательски улыбался ему сверху. В доли секунды он увязал все то, что ему уже было известно о негарийцах, с предсмертными словами последнего атланта, назвавшего череп Накуры «символом и объектом той веры, на которой зиждется безумное миропонимание всего народа Негари».

Словно божественный глас разорвал ночь звук выстрела, и, вторя ему, послышался сухой треск. Не иначе как руку пуританина направляло само Провидение, так как маленькая пуля вдребезги разнесла проклятый череп, который попросту исчез, взорвавшись мириадами мельчайших осколков. Кроме того, священная песнь сменилась предсмертным всхлипом и стихла — уничтожив череп, пуля покарала и того, кто за ним стоял.

Из ослабевших рук жреца в маске вывалилась рапира англичанина. Танцовщицы и добрая половина толпы в суеверном ужасе попадали наземь, остальные замерли, точно пораженные громом. Единственным, кто сохранил ледяное спокойствие, был Соломон Кейн. Воспользовавшись моментом всеобщего потрясения, он бросился к алтарю.

В следующее мгновение воцарился ад кромешный. От жуткого звериного рева, исторгнутого толпой, будто бы отшатнулась сама ночь. Столетия за столетиями лишь вера в покровительство Накуры, чья плоть, за исключением черепа, давно была пожрана могильными червями, удерживала погрязших в разврате и кровавом насилии негарийцев от всеобщего помешательства. И вот их поганое божество было повержено, и не просто повержено, а рассыпалось прахом непосредственно у них на глазах, испустив напоследок предсмертный вопль. А этот звук, которым столь часто услаждали слух подданные Накари, они бы не перепутали ни с каким другим!

Если бы небо раскололось у них над головами, луна свалилась им на голову или наступил конец света, это бы не смогло произвести на негарийцев большего впечатления, чем смерть их бессмертного бога. Ужасающие кровавые видения, скрывавшиеся у каждого в глубинах разума, вырвались на свободу и зажили самостоятельной жизнью. Наследственная склонность к помешательству, о чем упоминал жрец, дождалась своего часа.

На глазах Кейна, словно по мановению волшебной палочки, целый народ обратился в стадо завывающих от ненависти, ужаса, страха и им подобных эмоций психопатов.

В мгновение ока площадь взорвалась кровавым насилием. Негры, и мужчины и женщины, с животными визгом и воплями накинулись друг на друга. Копья и кинжалы разили направо и налево, ногти и зубы вцеплялись в кровоточащие тела, огонь факелов заставлял человеческую плоть вздувать пузырями. Двуногие звери уничтожали друг друга, и никому не было пощады в дьявольской бойне. Должно быть, то же самое творилось на охваченных небесным огнем улицах Содома и Гоморры.

Кейна спасало только то, что никто не желал конкретно его смерти. Все воевали против всех, так что пуританину, всегда сохранявшему ясность рассудка, сравнительно легко удавалось разделываться с отдельными врагами. Разряженный пистолет в его умелых руках обратился в дубинку — с этим единственным оружием он целенаправленно прокладывал себе путь сквозь безумный кровавый водоворот мятущихся тел. Удары сыпались на него со всех сторон, ногти полосовали его тело, перед глазами сверкали широкие лезвия, искры огня прожигали его камзол, но, несмотря ни на что, он пробивался к алтарю.

Англичанин был уже готов взойти по черным ступеням, когда ему наперерез, вырвавшись из общей свалки, метнулась гибкая фигура. Накари, владычица Негари, повредившаяся умом не менее своих подданных, устремилась на пуританина с окровавленным длинным кинжалом. В ее глазах, теперь действительно ставших глазами бешеной пантеры, металось жуткое пламя.

— Я узнала тебя, бледный демон Смерти! На сей раз тебе не скрыться! — завопила она.

Но добраться до Кейна Накари не успела. Путь ей преградил огромный воин, с ног до головы залитый своей и чужой кровью. Чернокожий гигант, вместо лица у которого зияла разверстая рана, слепо шаря вокруг руками, случайно наткнулся на свою повелительницу.

Накари разъяренно взревела и ужасающим ударом вспорола воина от паха до горла, но слепец уже сомкнул могучие руки в судорожной хватке. Неистовым предсмертным движением огромный негр взметнул женщину высоко над головой.

Крик агонии последней королевы Негари возвестил о конце ее правления и на мгновение перекрыл безумный шум побоища. Страшный удар о монолит Черного Алтаря превратил ее голову в кровавое месиво и отбросил мертвое изломанное тело прямо под ноги Кейну.

* * *

Пуританин вихрем взмыл по каменным ступеням, вытертым ногами тысяч жрецов, вершивших кровавые жертвоприношения. Едва он приблизился к алтарю, громадный негр в маске Смерти, до сих пор пребывающий без движения, пробудился к жизни. Нагнувшись, он изловчился подхватить рапиру и ткнул ею в приближавшегося Соломона Кейна.

Но, во-первых, это не было привычным орудием мясника, а во-вторых, быстротой движений немногие из людей могли бы потягаться с пуританином. Мгновенный нырок вниз, стремительный разворот гибкого тела, и клинок безобидно просвистел над плечом англичанина. Оказавшись лицом к лицу со жрецом, Кейн покрепче ухватил тяжелый пистолет за дуло и обрушил беспощадный удар прямо в массу колышущихся перьев, сокрушив и убор, и череп под ним. Теперь жреца по праву украшала маска Смерти.

Прежде чем броситься к девушке, которая без малейшего движения лежала на алтаре, Кейн отшвырнул изуродованный ударами пистолет и вынул свою рапиру из руки мертвого Стоящего Позади. Рукоять привычно легла в ладонь, и пуританин сразу почувствовал себя уверенней.

Бедная крошка Мерилин не подавала признаков жизни, обратив смертельно бледный лик к равнодушному небу. Полная луна заливала своим сиянием апокалипсическую сцену: на черном камне бессильно простерлось белое тело, а вокруг бесновались залитые алой кровью черные демоны. Кейн, грешным делом, решил было, что жизнь покинула девушку, но, к невообразимому облегчению пуританина, его рука нащупала биение пульса на тонкой шее. Хвала Создателю, бедняжка лишь потеряла сознание. Да оно и к лучшему: на долю Мерилин уже и так досталось слишком много крови и насилия.

Он разрезал удерживающие Мерилин путы и со всей мыслимой нежностью поднял ее на руки… чтобы тут же опустить вновь: двигаясь прямо к нему, по ступеням ковыляло, невнятно стеная и бормоча, нечто невообразимое. Лишь с большим трудом в окровавленном изуродованном куске мяса можно было признать человеческую фигуру. Кейн не смог даже определить, какого она была пола. Агонизирующее существо наткнулось на выставленный Кейном клинок и, раздирая руками смертельную рану, опрокинулось обратно в багровый водоворот, из которого вынырнуло.

Вдруг скальная поверхность под ногами пуританина задрожала, черная глыба алтаря треснула с пушечным громом, и ужасающий толчок сбросил Соломона Кейна с каменных ступеней. Однако он не только не выпустил из рук Мерилин, но и уберег ее от удара. На его глазах Башня Смерти накренилась, ее каменная поверхность пошла волнами.

Казалось, сам Гадес затеял жуткий и таинственный ритуал. Дуновение безымянного ужаса прошелестело над залитой кровью и заваленной человеческими внутренностями площадью. Этого дыхания Смерти не могли не почувствовать даже обезумевшие двуногие звери, рвавшие друг друга на части: вопли безумной ярости сменились такими же безумными воплями ужаса. И тут Башня Смерти снова покачнулась, еще сильнее, еще… Каменная колонна откололась от своего скального основания и, с величавой медлительностью, обрушилась на площадь с таким грохотом, как если бы и впрямь с небес грянула луна.

Каменной лавиной пронеслись по площади громадные глыбы, превращая хрупкую человеческую плоть в кровавую кашу. Воздух наполнили смертельные, как шрапнель, острые осколки. Кейну показалось, что он попал внутрь гигантской мясорубки. Здоровенный булыжник разлетелся на куски прямо над головой пуританина, обдав его каменной крошкой.

— Землетрясение! — Пуританин перекинул через плечо бесчувственную Мерилин и громадными прыжками понесся вниз по каменной лестнице, которая корчилась и раскалывалась прямо у него под ногами. Придерживая девушку одной рукой, другой Кейн раздавал беспощадные удары. Его рапира летала, точно разящая молния, прорубая им с Мерилин кровавую просеку в плотных рядах дикарей. К этому времени негарийцы уже совершенно потеряли человеческое обличье, даже судороги самой земли не смогли пробудить их разум. Единственное, на что их еще хватало, так это убраться с дороги пуританина, который походил на их ожившего бога Смерти, с развевающимися волосами и разящей молнией-рапирой в руках.

Кейн так никогда и не смог заставить себя вспомнить все кровавые подробности этой адской гонки. В его памяти лишь остались обрывочные видения залитых резким лунным светом каменных улиц-ущелий, меж узких стен которых кипело всеобщее побоище. А вокруг охваченного кровавым разгулом Города Мертвых рушились древние горы, мало-помалу возводя над проклятым городом курган. Рассыпались в прах удивительные творения зодчих Атлантиды, величавые башни и минареты обрушивались вниз, сметая людей и строения, а под ногами, не замирая ни на секунду, корчилась земля. В звуках разрушения и всеобщей гибели Кейну чудился холодный, безжалостный смех древних богов.

Странные двуногие существа, словно демоны преисподней, тянули к нему со всех сторон окровавленные когти и исчезали, отброшенные в небытие, из которого вышли, его стремительным клинком. Кейн, насколько было возможно, старался своим телом прикрыть девушку и от безумной стихии, и от еще более безумных двуногих…

И вот, когда даже его фантастическая выносливость уже была на исходе, перед Соломоном Кейном возникла западная стена Негари. Сейчас глянцевито-черную каменную кладку во всю высоту — насколько хватало глаз, — от подножия до парапета, рассекала зияющая трещина. Колоссальная стена содрогалась и потрескивала, вот-вот готовая рухнуть. Кейн, собрав последние силы, просто швырнул свое тело в темную расселину. Едва его ноги коснулись каменистой почвы, как каменная громада, словно черный вал прибоя, обрушилась вовнутрь. Стена, тысячелетиями спасавшая негарийцев от гнева людского, не смогла устоять перед гневом стихии.

* * *

Шатающийся от изнеможения мужчина с девушкой на руках брел по тропинке между холмами. Его одежда была порвана и заляпана кровью, все тело покрывали раны и кровоподтеки, но на лице его было выражение умиротворенности. Дрожь земли постепенно утихала, в лицо человеку дул свежий ветер, высушивая капли крови и пота. А за его спиной остался похороненный под толщей камней проклятый город…

7

Первые солнечные лучи ласково коснулись лица Соломона Кейна. Далеко внизу, у подножия горного кряжа, свежей листвой шелестели деревья, приветствуя наступающее утро. Насколько хватало глаз простиралось такое спокойное на вид зеленое море. Глядя на эту мирную сцену, пуританин чувствовал, как его оставляют воспоминания о ночном кошмаре.

Ветер дул со стороны джунглей, и англичанин полной грудью вдыхал пряные ароматы. Мускусный запах пропитанной влагой растительности сейчас был для Кейна все равно что целительный бальзам. По крайней мере, это был добрый запах увядающей зелени, которая, перепрев, станет тучной почвой для новых растений. В нем не было примеси древней мерзости и запустения, которые источали стены Города Мертвых, а главное, он не нес сладковато-терпкого аромата крови… При одном только воспоминании об этом к горлу Кейна подкатил комок.

Соломон склонился над спящей Мерилин. Бедняжка покоилась на скудном ложе из веток, которые ему удалось наломать, и была заботливо укрыта его камзолом, напоминавшим больше, к сожалению, коллекцию дырок и прорех. Именно в этот момент девушка открыла глаза. Сперва она в ужасе озиралась вокруг, но лишь до тех пор, пока ее мятущийся взгляд не наткнулся на озаренное скупой улыбкой лицо Соломона Кейна. Мерилин разрыдалась и крепко обняла его за шею.

— О, капитан Кейн!.. Неужто нам и впрямь удалось покинуть живыми этот ужасный город? Теперь мне кажется, что это был лишь кошмарный сон…

После того как вы провалились в люк-ловушку в моей комнате, Накари велела заковать вас в цепи в подземелье. — При одном воспоминании об этом ужасе девушка вздрогнула. — Потом она спускалась к вам в темницу… она сама мне рассказала об этом. Оттуда Накари вернулась донельзя раздраженная и твердила, что вы — жалкий глупец. Дескать, она, королева Негари, предложила вам власть над миром, а вы ответили оскорблениями.

Она бесновалась, точно разъяренная кошка, топала ногами и брызгала слюной, а потом поклялась, что и одна, своими руками, возродит империю Великой Негари. Потом она с бранью накинулась на меня, обвиняя, что вы, мол цените жалкую рабыню превыше властительницы великого народа. Я тщетно взывала о пощаде, но черная дьяволица сорвала с меня одежду и порола, пока я от боли и унижения не лишилась сознания.

Наверное, я чуть не умерла, потому что несколько дней пролежала без памяти… Смутно помню лишь обрывочные картины: вот пришли воины и сказали Накари, что вам удалось бежать. Они утверждали, что вы — могучий колдун, так как прямо на их глазах, словно бесплотный дух, просочились сквозь каменную стену, и что якобы копья вас не берут. Накари лично убила обоих стражников, которым было поручено доставить вас, капитан Кейн, из узилища. Она напоминала больше дикого зверя, чем человеческое существо. От жутких криков несчастных я вновь потеряла сознание.

Я приходила в себя и проваливалась в беспамятство много раз. Не знаю, сколько прошло времени, — поневоле теряешь счет дням и часам в этих комнатах и коридорах, куда никогда не проникает солнечный свет. Могу лишь сказать, что с того момента, как я вас увидела, до того момента, когда меня повели к алтарю, прошло уже нескольких дней. Весть о вашем побеге пришла лишь накануне… жертвоприношения. — Это слово ей далось с явным трудом. — Потом явилась Накари в сопровождении свиты Звездных Дев, чтобы рассказать во всех отвратительных подробностях, что меня ожидает… — Девушка снова всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. — Я пыталась сопротивляться, но меня заставили выпить зелье, в которое, наверное, был подмешан дурман… Дальше все как в тумане. Помню бесконечные коридоры, мрачные черные покои, заставленные омерзительными изваяниями… Там меня облачают в белые одежды жертвы…

Я впала в странное оцепенение и не могла пошевелить даже пальцем. Вокруг меня нагие женщины творили нечто омерзительное и непотребное… что предписывает им их кощунственная вера… Мой разум просто отказывался воспринимать происходящее, и я погрузилась в спасительное беспамятство. Когда я очнулась, то обнаружила себя привязанной к Черному Алтарю. Всюду горели факелы, истошно орали африканцы, постыдно извивались в ужасающем танце Звездные Девы. Но все это я припоминаю лишь смутно: должно быть, то были бредовые видения, вызванные наркотиком. То мне мерещился светящийся череп, взиравший на меня пустыми глазницами с черного неба, то обнаженный демон, с черепом вместо головы, сверкая багровыми угольями глаз, заносил надо мной серебряную молнию… Капитан Кейн, скажите, что было на самом деле и как вам удалось меня спасти?

— Увы, дитя мое, это был не бред, — нехотя признался Соломон. — Как раз в это время, изрядно проплутав по проклятым коридорам, я выбрался из одного здания по соседству, хотя и рассчитывал оказаться к тебе поближе. Метким выстрелом из пистолета я разнес на мельчайшие частицы их мерзостный фетиш. От зрелища осыпающегося кусками богомерзкого черепа весь этот нечестивый народ, за грехи отцов с рождения наказанный проклятием сумасшествия, обратился сам против себя.

Пока дикари самозабвенно убивали друг дружку, я смог к тебе пробиться. Но только мне удалось освободить тебя от пут, дитя мое, началось страшное землетрясение. Перекинув тебя, крошка Мери, через плечо, я побежал прочь от жуткого капища. Мне повезло выйти точно к огромной трещине во внешней стене, что прикрывает Негари с запада. В последний момент, перед тем как подземный шторм до основания разрушил погрязший во скверне город язычников, я с тобой на руках смог проскочить в зияющую расселину.

Благодарю Создателя за то, что ты не открывала глаз и не видела творящихся там ужасных событий, — закончил Кейн эту часть своего краткого повествования. — А потом я понес тебя прочь от Негари. Ты только раз открыла глаза, когда я пересекал Мост-через-небо — так называют эту природную арку над пропастью дикари. Можно сказать, он рассыпался у меня под ногами. Лишь мы оказались на другой стороне бездонного провала, последняя судорога земли обрушила его в бездну…

Больше нам ничего не мешало в целости и сохранности добраться до этих утесов, но я не рискнул спускаться в темноте, потому что луна уже садилась. Тут ты по-настоящему очнулась и с криком прижалась к моей груди. Я постарался успокоить тебя, и потихоньку ты затихла, уснув нормальным, крепким сном.

— Что же мы будем делать теперь? — спросила его Мерилин.

— Теперь, дитя мое, мы отправляемся прямиком в Англию! — При имени родины прозрачные глаза Кейна наполнились радостным светом. — Видишь ли, мне трудно усидеть в стране, где я родился, больше нескольких месяце кряду. А вот тебе, крошка Мери, там самое место. И то сказать, как ни сильна во мне тяга к путешествиям, стоит лишь произнести «Англия», и сердце наполняется теплом и радостью…

— О милосердный Господь! — вырвалось у нее, и девушка воздела к небу сжатые маленькие ручки. — Попасть домой!.. Что может быть лучше, капитан Кейн! Ни о чем в жизни я не мечтала сильнее, чем об этом… Но скажите, неужто вы и впрямь верите, что мы преодолеем бессчетные мили диких джунглей, отделяющие нас от побережья океана?

— Мерилин, крошка Мерилин, — с ласковой укоризной ответил пуританин, гладя мозолистой ладонью ее золотистую головку. — Следовало бы тебе покрепче верить в Провидение Господне… да и в меня тоже. Верно, в одиночку человек ничтожен и слаб. Но с помощью Божией он творит чудеса. Пока же Господь не оставлял меня своей милостью, пробуждая во мне гнев великий и осеняя мой клинок своей благодатью. И верую я, что пребудет Он со мною и впредь!

Подумай, дитя мое, всего лишь несколько часов тому назад нам с тобой довелось стать свидетелями изгнания из нашего мира недоброй, дьявольской расы, закосневшей во зле. На наших глазах Господь уничтожил целую империю Зла. Человеческие существа умирали тысячами, сама земная твердь ходила ходуном, ниспровергая башни, тысячелетиями оскорблявшие небеса. Кровавым дождем обрушился с неба гнев Господний, а мы вышли из этого ада целыми и невредимыми!

Только ли человеческой силе, ловкости и удаче обязаны мы нашим беспримерным спасением? О нет! Нас хранила и направляла могучая длань Высшей Силы — могущественнейшей из сил! Не она ли провела меня через полмира, выведя прямо к стенам этого сатанинского города, а оттуда аккурат в твое узилище?! Не она ли вызволила меня из мрака темницы и помогла отыскать единственное во всем Городе Мертвых существо, оказавшееся способным поведать мне обо всем, что я желал знать?! Не она ли заставила злого жреца, последнего сына вымершей расы атлантов, всю многовековую жизнь пособлявшему Врагу рода человеческого, послужить делу справедливости?! И не та ли самая Сила направила мой выстрел, а позже позволила невредимым пройти по улицам, охваченным хаосом разрушения, к городской стене?!

Подумай только, дитя мое, стоило бы мне выскочить к скалам, с трех сторон окружавшим бесовской город, уж верно, сейчас ни тебя, ни меня не было бы в живых! Грех роптать, Мерилин! Эта Сила помогла нам выбраться из обреченного города, а потом уберегла нас на мосту, который, стоило лишь мне с тобой на руках ступить на твердую землю, с грохотом отправился в бездонный провал! Неужто, маленькая, проведя нас невредимыми через подобные испытания и совершив ради нас столько чудес, Господь отведет от нас свою десницу? Да ни в коем случае!

Действительно, мир наш пока еще полон зла, пышным цветом распускающегося и в сердце человеческих поселений, и на пространствах дикой земли, но Господь наш снова и снова заносит меч своей справедливости, и повергает зло, и поддерживает правых, покуда мы верим в Него. И так будет впредь, пока наш мир воистину не станет лучшим из миров!

Говорю тебе, глупышка Мерилин, в добром здравии сойдем мы наземь с этих крутых утесов и пересечем кишащие диким зверьем и людоедами джунгли, а там и рукой подать до старого доброго Девоншира, где исстрадавшаяся родня будет счастлива принять тебя в лоно семьи…

Таковы были слова Соломона Кейна, и дышали они незыблемой верой. И вот уже изможденное личико Мерилин осветилось улыбкой — так может улыбаться ребенок, очнувшийся от страшного сна. У пуританина вырвался вздох облегчения. Перенесенные ужас и страдания понемногу гасли в глазах девушки, недалек был тот день (в чем Соломон был совершенно уверен), когда все пережитое в долгом плену и в самом деле будет восприниматься девушкой точно полузабытый кошмарный сон.

Англичанин лишь раз оглянулся туда, где за безучастными холмами под толщей скал навеки упокоился Негари. Тысячелетиями отравлявший смертью и ужасом эти благодатные края, Город Мертвых сгинул под собственными рухнувшими стенами и обвалившимися утесами. Не в этом ли заключался промысел Божий — долго горы обеспечивали неприступность сего змеиного гнезда, но они же и поставили точку в его судьбе, когда терпение небес истощилось.

И все же душа Кейна была не на месте, стоило только ему подумать о тех тысячах и тысячах человеческих существ, чьи перемолотые каменным штормом останки лежали среди руин. Но в памяти пуританина всплыли все чудовищные преступления негарийцев, веками взывавшие об отмщении, и его глаза наполнились ледяным огнем.

Не сводя глаз с восходящего солнца, он начал нараспев цитировать Библию:

— «Тогда побежавший от крика ужаса упадет в яму; и кто выйдет из ямы, попадет в петлю; ибо окна с небесной высоты растворятся, и основания Земли потрясутся.

Ты превратил город в груду камней, твердую крепость в развалины; чертогов иноплеменников уже не стало в городе; вовек не будет он восстановлен.

Да! Так говорит Господь: и плененные сильным будут отняты, и добыча тирана будет избавлена; потому что Я буду состязаться с противниками твоими, и сыновей твоих Я спасу.

И притеснителей твоих накормлю собственною их плотию. И они будут упоены кровию своею, как молодым вином…»

Мы ли не видели, каким напитком с жадностью упивались эти несчастные!.. Так все и было, как Он сказал, дитя мое, — заключил Кейн с тяжелым вздохом. — Но нет во мне радости, что довелось нам узреть своими глазами предсказанное пророком Исайей.

* * *

Соломон Кейн рука об руку с девушкой направился к краю утеса. Перед ним было то самое место, куда он взобрался посреди ночи несколько дней тому назад. Хотя пуританину казалось, что с тех пор минула целая вечность.

Одежда Кейна висела клочьями, он был весь изранен и покрыт синяками, но глаза этого невероятного человека сияли безмятежным спокойствием и уверенностью в завтрашнем дне. Это были глаза человека, уверенного в своем небесном Пастыре.

Восходящее солнце заливало золотистым теплым сиянием две маленькие человеческие фигурки, скалы и зеленые джунгли, даруя обещание счастья и покоя.

Клинки братства (Перевод с англ. И.Рошаля)

1

Клинки сшибались с оглушительным стальным лязгом, высекая друг из друга искры. Поверх несущего смерть остро отточенного металла так же сыпали искрами две пары глаз: нагло поблескивающие черные и яростно горящие синие. Дыхание дерущихся мужчин с хрипом вырывалось сквозь стиснутые зубы.

Каблуки черных сапог вырывали куски почвы с травой, впиваясь в землю: выпад, отскок, снова выпад атака, уход…

Черноглазый дуэлянт провел комбинацию «инкварте», завершив ее стремительным ударом. Так могла бы ужалить кобра, но синеглазый юноша, внешне не прикладывая особых усилий, изящно отвел рапиру мощным поворотом запястья. Его рука даже не дрогнула, можно было подумать, что она обладает крепостью стали. Юноша, небрежно сменив позицию, подобно удару молнии обрушил рапиру на противника.

— Довольно, джентльмены!..

Клинки замерли в воздухе, и, предостерегающе подняв руку в перчатке, между противниками встал дородный мужчина. На нем была надета видная шляпа с широкой тульей, а вторая рука (тоже облаченная в перчатку) лежала на эфесе разукрашенной самоцветами рапиры.

— Довольно! — повторил он. — Властью, предоставленной мне, объявляю поединок законченным. Ваше дело улажено, честь восстановлена! Примиритесь, господа, клинки в ножны! Сэр Джордж ранен!

Черноглазый — а это и был сэр Джордж — недовольным движением убрал левую руку, с пальцев которой капала кровь, за спину.

— Отойдите прочь! — рявкнул он властно. И, изрыгнув хулу небесам, добавил: — Тоже мне рана! Пустая царапина! Я отказываюсь считать, что наши разногласия улажены. Это бой насмерть!..

— Верно, сэр Руперт, нам лучше продолжить. — Тихий и спокойный голос победителя не смог бы обмануть внимательного наблюдателя — молодой человек кипел от ярости, его синие глаза блестели, как лед. — Примирить нас сможет лишь смерть!

— Вы, молодые петушки, извольте-ка вложить свои рапиры в ножны! — громогласно изрек сэр Руперт. — Я, по праву мирового судьи и в присутствии свидетелей, объявляю поединок законченным! Господин лекарь, сейчас же займитесь раной сэра Джорджа. Джек Холлинстер, не заставляй меня повторять дважды, убери оружие с глаз моих долой! Я — Руперт Д\'Арси, и не допущу смертоубийства в своем округе!

Молодой Холлинстер не стал препираться с темпераментным мировым судьей. Он ничего не ответил, но и клинок в ножны не убрал. Похлопывая лезвием по сапогам, юноша из-под насупленных бровей обвел всех присутствующих враждебным взглядом. Сэр Джордж тоже не торопился расставаться с рапирой до тех пор, пока к нему не подскочил один из его секундантов и не принялся что-то настойчиво шептать ему в ухо. Неприязненно поморщившись, сэр Джордж наконец покорился. Уступая секунданту, черноглазый мужчина нехотя передал ему рапиру и отдался заботам лекаря.

Дуэль происходила на самом краю унылой вересковой пустоши. Как раз в том месте, где гладкая, как стол, равнина переходила в песчаные дюны. За полоской берега, поросшего редкой чахлой травой и заваленного выбеленными обломками плавников, пенилось стылое море. Водная гладь была девственно пуста, за исключением одинокого белого паруса в паре кабельтовых от берега. По ту сторону пустоши виднелись неказистые грязноватые домики маленькой деревушки, какие в изобилии были разбросаны по всему побережью.

Вычурные камзолы собравшихся в этот неурочный час людей, а тем более накал обуревавших их страстей являли собой разительный контраст с навевавшим смертную тоску унылым пейзажем. Низкое осеннее солнце вспыхивало искрами на полированных клинках, наполняло жизнью самоцветы на рукоятях оружия, сверкало в серебряных пряжках камзолов и на золотом шитье залихватски заломленной шляпы сэра Руперта.

Секунданты сэра Джорджа помогали ему облачаться в камзол, в то время как секундант его противника, которого сэр Руперт называл Джеком Холлинстером, — молодой человек крепкого телосложения в домотканой одежде — напрасно убеждал юношу сделать то же самое. Джек, гнев которого не нашел выхода, отказывался внимать голосу разума. Наконец, грубо оттолкнув своего секунданта, он сделал несколько стремительных шагов вдогонку успевшему отойти сэру Джорджу и, потрясая клинком, крикнул:

— Поберегитесь же, сэр Джордж Бануэй! За нанесенное оскорбление, суть которого вам отлично известна, вы едва ли отделаетесь жалкой царапиной на руке! Мы еще встретимся, и тогда-то вам не спрятаться за спину мирового судьи. Попомните мои слова, тогда уж никто не спасет вашу подлую душу! — Порыв ветра разнес эти яростные слова по всему берегу.

Сэр Джордж развернулся на пятках с чернейшим проклятием на устах. Сэр Руперт, проявивший завидную сноровку, кинулся ему наперерез, взревев:

— Да как вы смеете!..

Холлинстер оскалил зубы, повернулся спиной и, с лязгом вогнав шпагу в ножны, широко зашагал прочь. Мрачная гримаса исказила лицо сэра Джорджа, он, казалось, был готов ринуться за дерзким мальчишкой и раз и навсегда покончить с ним. Но его удержал секундант, настойчиво что-то втолковывавший черноглазому мужчине, указывая рукой в сторону моря. Бануэй нашел глазами белый треугольник, словно зависший в воздухе между морем и небом, на мгновение задумался, а затем расслабился и угрюмо кивнул.

Холлинстер в бешенстве шагал по берегу. И шляпу, и камзол он нес в руке. Промозглый ветер холодил его мокрые от пота волосы, но не мог остудить распаленного и взбудораженного юношу.

Рэндэл, его секундант, едва поспевал за другом, но также хранил молчание. Чем дальше молодые люди удалялись от места поединка, тем более дикими и угрюмыми становились места. Низкие облака затянули солнце, и вот уже серое небо, подобно свинцовой плите, нависало над миром. Громадные угрюмые скалы, поросшие мхом, возносившиеся над побережьем словно крепостные укрепления, глубоко вдавались в море. У их подножия ревел прибой, раз за разом обрушивая вскипающие волны на каменную твердыню.

Наконец Джек Холлинстер остановился, повернулся лицом к морю и, грозя тучам кулаком, принялся ругаться — хрипло, затейливо и витиевато. Надо заметить, что подобная брань была бы более уместна на устах портового грузчика, а не благородного джентльмена. Однако потрясенному его красноречием слушателю не составило труда понять, в чем заключается обида, причиненная Холлинстеру миром. Молодой человек возносил хулу небесам за то, что они не позволили пронзить его клинку черное сердце сэра Бануэя, презренного негодяя, лживого охальника и отъявленного мерзавца!

— Поди теперь заставь этого подлеца из подлецов сойтись со мною в честном поединке, после того как он уже раз отведал моей стали, — закончил он, немного успокоившись. — Но, клянусь именем Господним…

— Ну, Джек, остыл бы ты… — Рэндэл переминался с ноги на ногу, чувствуя себя весьма неловко. Пускай он был ближайшим другом Холлинстера, но и ему становилось не по себе во время приступов черного бешенства, которым был порою подвержен молодой человек. — Сэру Джорджу и так хватит. Уж ты всыпал ему так всыпал, паршивец надолго запомнит. Да и вообще, стоит ли лишать жизни человека всего лишь за…

— Что?! — гневно вскричал Джек. — Стоит ли убивать за подобное деяние? Человека, может быть, и нет, а вот гнусную тварь — обязательно! Да я своими руками вырву черное сердце лжеца еще до того, как взойдет новая луна! Понимаешь ли ты, Рэндэл, что он прилюдно опорочил не кого-нибудь, а Мэри Гарвин? Титулованный негодяй посмел мусолить имя девушки, которую я люблю, над пивной кружкой в таверне!.. И ты полагаешь, я это должен ему спустить? Нет, смерть, и только смерть, может смыть нанесенное оскорбление!

— Да понимаю я, все понимаю, — вздохнул Рэндэл. — Еще бы мне не понимать, после того как я уже две дюжины раз кряду выслушал твою историю! Но знаю я и другое. Не ты ли выплеснул сэру Джорджу в физиономию кружку эля, влепил пощечину, опрокинул на него стол да еще и изловчился пнуть пару-тройку раз? Разве этого мало? Ты пойми, упрямая голова, что у сэра Джорджа большие связи. А кто ты такой? Знаю-знаю, сын отставного морского капитана… известный храбрец… воевал за границей! Мне вообще удивительно, как это сэр Джордж согласился драться с тобой. С его положением в обществе было бы вполне достаточно кликнуть слуг и велеть им надавать тебе тумаков!

— Если бы он посмел так поступить, — скрипнул зубами Холлинстер, и на его скулах заиграли желваки, — я бы достал пистолет и всадил добрую пулю прямо промеж этих маслянистых глазок. Тебя послушать, Дик, так это я еще должен перед ним извиниться. Вечно ты проповедуешь правильный путь, всякие там кротость, воздержание и смирение. Только в тех местах, где я привык жить, больше полагаются на шпагу. Острая сталь и крепкая рука — вот тебе и суд, и закон. Да и кровь у всех мужчин в нашем роду горячая. И сейчас она взывает к отмщению!

Этому так называемому джентльмену прекрасно известно, как я люблю Мэри, что вовсе не помешало ему произносить непристойности о юной леди в моем присутствии! Видел бы ты его блудливую усмешечку, когда он говорил всяческие гнусности прямо мне в лицо! А ты говоришь — простить…

А знаешь, почему он себе позволил подобную выходку? Потому что у него денег — как зерна в амбаре. Уж в чем ты прав, так это в том, что у сэра Джорджа всего полно. И земля, и титулы, и семейные связи, и благородное происхождение. А я — из бедного рода, и все мое достояние—вот тут, в ножнах на поясе. Принадлежи я или Мэри к такому же знатному роду, как Бануэи, он бы никогда не осмелился…

— Как бы не так! — перебил юношу Рэндэл. — Ты хоть раз слышал, чтобы сэр Джордж о ком-нибудь отзывался пристойно? Он вполне заслужил ту дурную славу, которая за ним повсюду тянется. Этот человек подчиняется только своим собственным прихотям, и ничему более!

— Я не допущу, чтобы Мэри стала его очередной прихотью, — снова взвился Джек. — Конечно, в его власти надругаться над ней, подобно тому как он надругался над многими здешними молодыми девицами. Только сперва ему придется прикончить Джека Холлинстера. Знаешь что, Дик… не держи на меня зла, только, пожалуйста, оставь меня пока одного. Я и так не мастер работать языком, а сейчас у меня внутри вообще все кипит… Я тут остыну на ветерке… Рэндэл помедлил.

— Только, ради всего святого, пообещай мне, что ты не бросишься искать сэра Джорджа…

Джек нетерпеливо отмахнулся:

— Клянусь тебе, что пойду совсем в другую сторону. Сэр Джордж направился домой нянчиться со своей царапиной и заливать горе.

— Джек, будь осторожен. Ты же знаешь, что у него в наших краях полно прихлебателей, а репутация у этих громил… Ты уверен, что хочешь остаться один?

Джек оскалился по-волчьи:

— Не переживай, дружище. Уж если он захочет расквитаться со мной подобным образом, то точно дождется темноты. Не такой он человек, чтобы нападать посреди белого дня!