Все покинули кабинет и начался парад: отряд телохранителей, дородные мужчины, секретарши, клерк, кислолицый Фишер и великолепное подставное лицо. Они промаршировали всюду. Они осмотрели все.

Горничная, как я узнала, внезапно оставила свой пост, как и сказала леди Кларенс, но, видимо, сложила два и два по поводу внезапной смерти лорда Кларенса, потому что пошла в полицию с восковым оттиском гравировки на банке моей матери. Выяснив это, я едва не закричала в голос: то, что банка надежно была заперта у меня в лавке, теперь не имело никакого значения, потому что горничная, черт бы ее побрал, сделала оттиск! Наверное, успела, прежде чем леди Кларенс забрала банку из подвала. Возможно, горничная побоялась сама взять банку, чтобы ее не уличили и не обвинили в воровстве.

«Клерк» выполнял большую часть работы за «Страппа». Он разговаривал с рабочими, мастерами, техниками, высшими, низшими и средними служащими. Он спрашивал имена, болтал, представлял их великому человеку, беседовал об их семьях, условиях работы, стремлениях. Он изучил, вынюхал и прочувствовал все. Через четыре утомительных часа они вернулись в кабинет Бракстона. Клерк закрыл дверь. Подставное лицо отошло в сторону.

Согласно статье, на восковом оттиске частично читались буквы – М лок – и одно изображение размером с ноготь, которое в полиции сочли медведем на четырех лапах. Горничная сообщила полиции, что ее хозяйка, леди Кларенс, велела ей высыпать содержимое банки в десертный ликер, который в итоге выпил лорд Кларенс. Горничная сочла, что это подсластитель, и лишь позже поняла, что это был яд.

Я стала читать дальше и схватилась рукой за горло. Полиция явилась в дом леди Кларенс вчера поздно вечером – наверное, вскоре после того, как она вернула банку, что объяснило бы свежую краску на поспешно напечатанной вкладке в газету, – но леди Кларенс яростно отрицала слова горничной, настаивая, что понятия не имеет ни о какой банке с ядом.

— Ну? — спросил Бракстон. — Да или нет?

Перевернув страницу, я узнала, что делом первостепенной важности было сейчас установить «происхождение» яда, поскольку «продавец» (тут я тихонько вскрикнула) может разрешить противоречие между рассказами леди Кларенс и ее горничной. Констебль выражал надежду, что в обмен на разумное снисхождение продавец укажет на того, кто на самом деле купил яд, убивший лорда Кларенса.

— Подождите, — сказал Страпп.

Он просмотрел заметки своих секретарш, впитал их, закрыл глаза, постоял молча и неподвижно посреди кабинета, как человек, пытающийся услышать отдаленный шепот.

Но насколько же все причудливо сложилось! Лорда Кларенса вовсе не должна была постичь внезапная неизбежная смерть. Мисс Беркуэлл должна была выпить шпанскую мушку и избежала этой участи, не пострадав, – ее и не подозревали в убийстве любовника, ее имя даже не упоминалось в статье. Я все это время переживала из-за того, что она может умереть, но бог свидетель, как все обернулось в ее пользу!

— Да, — РЕШИЛ он и заработал 100.000 кредитов и один процент от дохода «Бракстон Биотикс». В свою очередь, «Бракстон» получил 87 % гарантии, что Решение было правильным. Страпп открыл дверь, снова выстроился парад и замаршировал с завода. Заводской персонал ухватился за последний шанс сфотографировать и прикоснуться к великому человеку. «Клерк» содействовал его публичным отношениям с нетерпеливой приветливостью. Он спрашивал их имена, знакомил и развлекался. Гул смеха и голосов усилился, когда она добрались до корабля. Затем произошло нечто невероятное.

В конце статьи была грубая картинка: перерисованный от руки восковой оттиск, предоставленный горничной. Гравировка была едва видна и на самой банке, а этот рисунок, сделанный с рисунка, читался еще хуже. По крайней мере, на мгновение это меня успокоило.

— Ты! — внезапно крикнул клерк. Голос его ужасающе взвизгнул. — Ты сукин сын! Ты проклятый, вшивый, недоношенный ублюдок! Я ждал этой встречи. Ждал десять лет! — Он выхватил из внутреннего кармана плоский пистолет и выстрелил какому-то человеку прямо в лоб.

Я отвела взгляд от страницы. Мои влажные горячие пальцы в нескольких местах смазали краску, подмышки и пах были мокры от пота. Я стояла в узком проулке между двумя мусорными ведрами, глубоко дыша, втягивая запах разложения.

Время остановилось. Прошли, казалось, часы, прежде чем мозги и кровь вылетели из затылка у жертвы и тело осело на землю. Тогда персонал Страппа бросился действовать. Они зашвырнули клерка в корабль, за ним последовали секретарши, потом лже-Страпп. Двое дородных мужчин запрыгнули следом за ними и захлопнули люк. Корабль взмыл в небо и со слабеющим визгом исчез. Десять человек в штатском спокойно отошли к своему кораблю и тоже исчезли. Только Фишер, агент Страппа, остался возле трупа в центре пораженной ужасом толпы.

На мой взгляд, вариантов было два: вернуться в лавку и задуть все свечи, чтобы, если полиция отыщет номер третий по Малому переулку, можно было положиться на последнее укрытие – ложную стену, – которое защитит меня и тайны, хранящиеся внутри. Но даже если она меня защитит, сколько я продержусь в неустанной хватке своей болезни. Я боялась, что всего несколько дней. И как же мне не хотелось умирать, заточенной в материнской лавке! Я уже довольно осквернила ее убийствами; неужели нужно было совсем погубить ее своим разлагающимся телом?

С другой стороны, шкаф, служивший стеной, меня, конечно же, мог и не защитить. Как бы безопасно я ни чувствовала себя за ним все эти годы, адрес моей лавки ни разу так явно не разглашали. Маскировка была небезупречной; полиция могла привести ищеек, и они-то точно учуют мой страх сквозь стену. Если полицейские сломают ее и арестуют меня, какое наследие мне останется защищать от тюрьмы? Следы присутствия моей матери и так были едва заметны; воспоминания о ней приходили легко, когда я хлопотала в лавке, но эта бесценная память не последует за мной в Ньюгейт.

— Проверьте его личную карточку, — прорычал Фишер.

Все это не означало, что я останусь одна; я полагала, что вскоре констебли приведут бесчисленное множество женщин, чьи имена упоминались в моем журнале. Женщины, которым я хотела помочь, которых стремилась утешить, окажутся рядом со мной за железной решеткой, в обществе распускающих руки тюремщиков.

Кто-то вытащил у мертвеца бумажник и раскрыл его.

Нет, это я принять не могла. Я отмахнулась от обеих возможностей, потому что была еще одна.

— Уильям Ф. Крюгер, биомеханик.

— Проклятый дурак! — дико взревел Фишер. — Мы ведь предупредили его. Мы предупредили всех Крюгеров. Ладно, вызовите полицию.

Третьим и последним выбором было закрыть лавку, оставив журнал за надежной поддельной стеной, и поспешить смерти навстречу: нырнуть в ледяные глубины Темзы, превратившись в одну из теней Блэкфрайерского моста. Я думала об этом много раз, последний – когда переправлялась через реку с малышкой Беатрис на руках, когда смотрела, как волны бьются о кремово-белые опоры, и чувствовала туман, оседающий на носу.

Это было шестое убийство на счету Джона Страппа. Оно обошлось ему ровно в 500.000 кредитов. Остальные пять стоили столько же, и половина этой суммы обычно переходила к человеку, достаточно отчаянному, чтобы подменить убийцу и сослаться на временное помешательство. Другая половина причиталась наследникам скончавшегося. Шесть таких подменщиков томились в различных исправительных домах, осужденные на срок от двадцати до пятидесяти лет, а их семьи обогатились на 250.000 кредитов.

В своих апартаментах в «Алькоре великолепном» мрачно совещался персонал Страппа.

Неужели вся моя жизнь вела меня к такой судьбе, к роковому мгновению, когда надо мной сомкнется холодная вода и потащит на дно?

— Шестеро за шесть лет, — с горечью сказал Элдос Фишер. — Мы не можем спокойно продолжать в том же духе. Рано или поздно кто-нибудь начнет задавать вопросы, зачем Джон Страпп возит с собой сумасшедших клерков.

Но дитя. Элайза была в лавке, где я ее и оставила, и как я могла покинуть ее, чтобы она в одиночестве подверглась допросу констебля, который мог найти дорогу к номеру третьему по Малому переулку. Что, если Элайза услышит шум, выглянет за дверь и по неразумию откроет, что таится за поддельной стеной? Она уже совершила одну страшную ошибку; если совершит вторую, окажется лицом к лицу с разъяренным констеблем, а я не могла просить бедную девочку в одиночку отвечать за то, что я натворила.

— Тогда мы заплатим и ему, — сказала рыжеволосая секретарша. — Страпп выдержит это.

— Он способен убивать каждый месяц, — пробормотал красавец.

С тех пор как я ушла, прошло едва ли больше четверти часа. Я сунула газету обратно в сумку и вышла из проулка, чтобы вернуться в свою лавку с ядами. Я не могла выбрать верную смерть. Во всяком случае, пока.

— Нет, — резко помотал головой Фишер, — мы не можем замалчивать это все время. Когда-нибудь мы должны достигнуть предела и, пожалуй, уже достигли. Что будем делать?

Я должна была вернуться ради нее. Вернуться ради малышки Элайзы.

— Что за чертовщина со Страппом? — спросил один из дородных мужчин.



— Кто бы знал! — сердито воскликнул Фишер. — Крюгер — его идея-фикс. Встретив человека по фамилии Крюгер — любого человека по фамилии Крюгер, — он кричит, сыплет проклятиями и убивает. Не спрашивайте меня, почему. Что-то кроется в его прошлом.

Я услышала ее прежде, чем увидела, и во мне взметнулась ярость. Ее беспечный шум мог нас погубить, если прежде не погубит рисунок в газете.

— А вы не спрашивали его об этом?

– Элайза, – прошипела я, закрывая за собой дверь шкафа. – Я слышу, как ты тут грохочешь, через полгорода. Ты совсем не…

— Каким образом? Это словно эпилептический припадок. Он потом не помнит, что было.

Но тут у меня перехватило дыхание от открывшейся мне картины: Элайза сидела за столом в центре комнаты перед бесчисленными банками, бутылочками и измельченными листьями всех цветов, рассыпанными по отдельным мискам. Всего сосудов было десятка два.

— Так покажите его психоаналитику, — пожал плечами красавец.

— Это вне обсуждения.

Она взглянула на меня; в руке у нее был пестик, на лице застыло сосредоточенное выражение. Щека была испачкана чем-то красным – пусть это будет просто порошок из свеклы, взмолилась я, – а вокруг лба во все стороны торчали волосы, словно она кипятила воду над огнем. На мгновение я словно вернулась на тридцать лет назад, только у стола тогда сидела я, а мать стояла надо мной, глядя на меня терпеливо, хотя и несколько раздосадованно.

— Почему?

Воспоминание задержалось всего на секунду.

— Вы у нас новичок, — сказал Фишер. — Вы не понимаете.

— Так объясните мне.

– Что это такое? – спросила я, страшась, что измельченные листья, усыпавшие мой стол, пол и инструменты, могут оказаться смертельными. Если так, то убирать этот ядовитый беспорядок будет нелегко.

— Я приведу аналогию. В девятнадцатом веке люди играли в карточные игры сорока двумя картами на столе. Это были простые времена. Сейчас все усложнилось. Нам приходится играть сорока двумя сотнями карт. Понимаете?

– Я… Я работаю над кое-какими отварами, – пробормотала Элайза. – Помните, когда я пришла в первый раз? Вы мне дали – по-моему, это называлось валерьяна. Вот, я немного нашла.

— Я слежу за вашими рассуждениями.

Она потянула к себе темную красноватую банку. Я невольно взглянула на третью полку снизу у задней стены; место, где должна была стоять валерьяна, и в самом деле пустовало.

— Мозг может справиться с сорока двумя картами. С таким количеством он может принимать решения. Это легко делали в девятнадцатом веке. Но нет такого мощного мозга, чтобы справиться с сорока двумя сотнями — такого мозга нет, за исключением Джона Страппа.

— У нас есть компьютеры.

– А вот еще – розовая вода и мята. – Она выдвинула вперед флаконы.

Что сказать этой невежественной девчонке? Она совсем ничего не соображает?

— Они совершенны, когда речь идет только о картах. Но когда вы имеете дело также и с сорока двумя сотнями картежников, с их симпатиями и антипатиями, мотивами, склонностями, кругозором, тенденциями и так далее — тогда Страпп может сделать то, чего не может никакая машина. Он уникален, а мы можем уничтожить этот уникальный аппарат.

– Элайза, ничего больше не трогай. Откуда ты вообще знаешь, что ничто из этого тебя не убьет? – Я бросилась к столу осматривать все банки. – Ты хочешь сказать, что принялась таскать всякое у меня с полок, не зная, что это может с тобой сотворить? О небо, что ты успела попробовать?

— Почему?

Меня охватила паника, пока я думала о противоядиях от самых опасных веществ, о лекарствах, которые можно быстро смешать и тут же дать.

— Потому что у Страппа это подсознательный процесс, — раздраженно объяснил Фишер. — Он не знает, как это делает. Если бы он знал, то был бы прав на сто процентов вместо восьмидесяти семи. Это подсознательный процесс, и только мы знаем, что он может быть связан с тем самым дефектом, который делает его убийцей Крюгеров. Если мы избавимся от одного, то можем уничтожить другое. А такую возможность допустить никак нельзя.

– Я очень внимательно слушала в последние дни, – сказала она.

— Что же тогда нам делать?

Я нахмурилась, не помня, чтобы мне в последнее время были нужны вещи вроде розовой воды, змеиного яда или корня папоротника, который точно был обозначен на деревянной шкатулке, опасно нависавшей над краем стола.

— Защищать свою собственность, — сказал Фишер, зловеще глядя вокруг.

— Не забывайте этого ни на минуту. Мы потратили на Страппа слишком много сил, чтобы позволить все это уничтожить. Мы защищаем свою собственность!

– А еще я посмотрела в ваших книгах, вон там. – Она указала на книги, но они на вид были нетронуты, то есть она или лгала, или была ловка, как опытный вор. – Я приготовила несколько чаев для нас.

— Мне кажется, ему нужен друг, — сказала брюнетка.

— Зачем?

Она отважно поставила передо мной две чашки; первая была до краев полна темно-синей жидкости, а вторая – бледно-бурой, напоминавшей содержимое ночного горшка.

— Так мы сумеем узнать, что беспокоит его, ничего не уничтожая. Люди часто доверяются своим друзьям. Страпп может сам раскрыть свою тайну.

– Прежде чем я насовсем уйду, – добавила она дрожащим голосом.

— Мы все его друзья.

— Нет, мы только союзники.

Ее отвары меня не интересовали, о чем я и собиралась ей сказать, но напомнила себе, что Элайза не читала статью в газете, которая так подействовала мне на нервы. Сейчас более, чем когда-либо, мне нужно было сохранять усердие и осторожность – и разумнее всего будет продолжить уборку в лавке, последнюю перед уходом. Я не собиралась возвращаться, но не могла оставить ее в беспорядке.

— Он не разговаривает с вами?

– Слушай очень внимательно, девочка. – Я поставила сумку, в которой не было ничего, кроме газеты. – Ты должна уйти. Прямо сейчас, не теряя ни минуты.

— Нет.

— А с вами? — бросил Фишер рыженькой.

Она опустила руку в горку измельченных листьев на столе. Раздавленная, с разбитым сердцем, в это мгновение она больше походила на ребенка, чем за все время, что мы были знакомы. Она взглянула на шкаф, где стояла банка, та, которую вернула нам леди Кларенс. Как растеряна, должно быть, была Элайза от моего напора и внезапной необходимости поторопиться.

Она покачала головой.

И все же я не хотела открывать ей причины, побудившие меня так поступить, – я не хотела говорить ей, что знаю. Даже сейчас я хотела ее защитить.

— Он что-то ищет, чего не может найти.

— Что?

Я склонила голову, жалея нас обеих. Хотелось бы мне отправить Элайзу к леди Кларенс, но, учитывая, что там была полиция, задававшая всем вопросы, это было бы слишком рискованно, чтобы я чувствовала себя спокойно.

— Мне кажется, женщину. Определенную женщину.

– Прошу, дитя, вернись в дом Эмвеллов. Я знаю, как ты его боишься, но тебе нужно идти. Все будет хорошо, обещаю.

— Женщину по фамилии Крюгер?

— Не знаю.

Элайза, стоявшая среди измельченных листьев и цветных потеков, смотрела на банки и бутылки, возвышавшиеся перед ней, и обдумывала мою просьбу. В конце концов она кивнула и сказала:

— Черт побери, в этом нет никакого смысла! — Фишер на секунду задумался. — Ладно, мы найдем ему друга и облегчим расписание, чтобы дать этому другу возможность общаться со Страппом. Мы сейчас же урежем программу до одного Решения в неделю.

— Боже мой! — воскликнула брюнетка. — Это же уменьшит доходы на пять миллионов в год.

– Я пойду.

— Это необходимо сделать, — сказал Фишер. — Уменьшить доходы сейчас или позже потерять все. Мы достаточно богаты, чтобы позволить себе это.

Потом обхватила пальцами нечто, я не разглядела, что, и сунула это под платье. Мне было все равно, я не стала ее расспрашивать; пусть девочка берет, что хочет. Меня ждали заботы посерьезнее.

— Как вы собираетесь искать друга? — спросил красавец.

— Я уже сказал, мы кого-нибудь найдем. Мы найдем самого лучшего. Мы свяжемся с Землей по ТТ, поручим им найти там, скажем, Фрэнка Алкиста и срочно связать его с нами.

В конце концов, на карту были поставлены наши жизни.

— Фрэнки! — воскликнула рыженькая. — Я падаю в обморок!

— О-ох, Фрэнки! — Брюнетка принялась обмахиваться ладонями.

24. Кэролайн. Наши дни, среда

— Вы имеете в виду Рокового Фрэнка Алкиста, чемпиона тяжеловесов? — с благоговением спросил дородный мужчина. — Я видел его бой с Лойзо Джорданом. О, это человек!

— Теперь он актер, — объяснил красавец. — Я однажды работал с ним. Он поет. Он танцует. Он…

Сидя рядом в глубине кофейни, мы с Гейнор рассматривали две статьи об аптекаре, лежавшие перед нами на столе. Они были напечатаны в газете, называвшейся «Бюллетень по четвергам», которая, как объяснила Гейнор, распространялась не очень активно и выходила только с 1778 по 1792 год. Согласно краткому исследованию, проведенному Гейнор сегодня утром, газета в итоге закрылась из-за нехватки средств, и в архиве библиотеки хранилась лишь часть выпусков, ни один из которых не был оцифрован.

— И он вдвойне роковой, — прервал их Фишер. — Мы наймем его. Составьте контракт. Он станет другом Страппа, как только Страпп встретится с ним. Он…

– Тогда как вы ее нашли? – спросила я, отпивая кофе.

— С кем я там встречусь? — В дверях спальни появился Страпп, зевая и морщась от яркого света. После убийств он всегда спал, как убитый. — С кем я должен встретиться? — Он оглядел присутствующих, стройный, грациозный, но беспокойный и, несомненно, одержимый.

Гейнор улыбнулась:

— С человеком по имени Фрэнк Алкист, — сказал Фишер. — Он надоел нам просьбой познакомить его с вами, и мы больше не можем откладывать.

– Мы ошиблись с датами. Если записка из больницы и в самом деле была признанием на смертном одре, автор, скорее всего, говорил о чем-то, случившемся раньше. Так что я провела поиск по базе рукописей, расширив даты до конца XVIII века. Еще я добавила в ключевые слова «яд», это казалось логичным, если речь идет об аптекаре, которая помогала убивать людей. Поиск выдал эту статью, и я, конечно, сразу увидела изображение медведя.

— Фрэнк Алкист? — пробормотал Страпп. — Никогда не слыхал о таком.

Гейнор подняла первый бюллетень, от 10 февраля 1791 года. Заголовок гласил: «Констебль разыскивает убийцу лорда Кларенса».

Страпп мог принимать Решения. Алкист мог стать его другом. Это был могучий человек лет тридцати пяти с волосами песочного цвета, веснушчатым лицом, перебитым носом и глубоко посаженными серыми глазами. У него был высокий и тихий голос. Он двигался с ленивой плавностью атлета, что выглядело почти по-женски. Он очаровывал неизвестно чем, даже если ожидать этого. Он очаровал Страппа, но и Страпп очаровал его. Они стали друзьями.

— Нет, это настоящая дружба, — сказал Алкист Фишеру, когда возвращал чек, которым ему заплатили. — Мне не нужны деньги, мне нужен старина Джонни. Порвите контракт. Я постараюсь сделать Джонни счастливым.

Гейнор уже читала статью, поэтому пошла к прилавку заказать латте, а я схватила газету и быстро пробежала глазами заметку. Когда Гейнор вернулась, я сидела на краю стула, пораженно открыв рот.

– Это же скандальная история! – сказала я. – Лорд Кларенс, леди Кларенс, горничная, подающая десертный ликер на званом обеде… Вы уверены, что она настоящая?

Алкист повернулся, чтобы покинуть апартаменты «Ригеля великолепного», и увидел большеглазых секретарш.

– Более чем уверена, – ответила Гейнор. – Я проверила записи прихода о лорде Кларенсе. И точно, датой его смерти значится 9 февраля 1791 года.

— Если бы я не был так занят, леди, — пробормотал он, — мне бы захотелось поухаживать за вами.

Я снова указала на картинку к статье.

— Поухаживай за мной, Фрэнки, — сболтнула брюнетка.

Рыженькая томно смотрела на него.

– Так горничная сделала восковой оттиск изображения медведя на банке, и… – Я провела пальцами по картинке. – И это тот же медведь, что на моем флаконе.

Пока единомышленники Страппа таскались из города в город и с планеты на планету, Алкист и Страпп наслаждались обществом друг друга, в то время как роскошный красавец давал интервью и позировал для картин. Были и перерывы, когда Фрэнки летал на Землю сниматься в фильме, но в промежутках они играли в гольф, теннис, заключали пари на лошадей, собак и доулинов, ходили на бокс и рауты. Они также посетили ночные заведения, и Алкист вернулся с любопытным докладом.

— Не знаю, насколько хорошо ваши люди присматривают за Джонни, — сказал он Фишеру, — но если вы думаете, что каждую ночь он спит в своей постели, то лучше вам перейти в галантерею.

— Как это? — в удивлении спросил Фишер.

– Тот же самый, – подтвердила Гейнор. – Все сходится, чем больше я об этом думаю, тем сильнее мне кажется, что если аптекарь правда продавала яды многим женщинам, то, возможно, медведь был ее эмблемой, значком, которым она помечала свои сосуды. В этом случае ваша находка на берегу, хоть и невероятна, не такое уж совпадение, как мы изначально думали.

— Старина Джонни где только не шляется по ночам, когда ваши люди думают, что он дает своему мозгу отдых.

Гейнор взяла статью и перечитала фрагмент.

— Как вы это узнали?

– А вот тут все начинает складываться для нашего аптекаря не очень удачно. На восковом оттиске было не только изображение медведя. Там были еще и буквы.

— По его репутации, — печально сказал ему Алкист. — Его знают везде. Старину Джонни знают в каждом бистро отсюда до Ориона. И знают с худшей стороны.

— По имени?

Она указала на абзац, в котором говорилось, что полиция пытается выяснить, что означают буквы «М лок».

— По кличке. Кутила, так его зовут.

– Полиция предположила, что это часть адреса. Мы знаем из больничной записки, что это означает Медвежий переулок. Но когда газета вышла в печать, полиция этого не знала.

— Кутила?!

Гейнор сняла с латте крышку, чтобы остыл, а я затаила дыхание, представив себе дверь, в которую заходила сегодня ночью. Я подозревала, что «М лок» означало вовсе не Медвежий переулок. Скорее всего, это значило «Малый переулок», проход, ведший к тайной комнате аптекаря.

— Угу. А также мистер Бабник. Он бегает за женщинами, как огонь по прерии. Вы это не знали?

Фишер покачал головой.

– Как-то дико, что она написала свой адрес на сосуде из лавки, правда? – пожала плечами Гейнор. – Кто знает, о чем она думала. Может, просто сглупила. – Она потянулась за второй статьей. – Как бы то ни было, я принесла второй бюллетень, в нем-то и говорится, что аптекарь – женщина. И более того, что она аптекарь-убийца. Подозреваю, что вскоре после того, как статья вышла… – Гейнор умолкла. – Скажем так, это стало для нее началом конца.

— Должно быть, он расплачивается из своего кармана, — задумчиво сказал Алкист и ушел.

Я нахмурилась.

Было очень странное в том, как именно Страпп бегал за женщинами. Он входил в клуб с Алкистом, занимал столик, садился и пил. Затем вставал и холодно осматривал помещение, столик за столиком, женщину за женщиной. По этому поводу мужчины начинали беситься и лезть в драку. Страпп отделывался от них спокойно и жестоко, такими приемами, что возбуждал профессиональное восхищение Алкиста. Фрэнки никогда не дрался сам. Ни один профессионал не тронет любителя. Но он пытался сохранить мир и, когда терпел в этом неудачу, по крайней мере, держал ринг.

– Началом конца?

После осмотра женщин Страпп садился и ждал шоу, расслабленный, болтающий, смеющийся. Когда появлялись девушки, он снова мрачнел и, внимательно и бесстрастно, изучал их шеренгу. Очень редко он находил девушку, которая интересовала его, всегда одного и того же типа — с агатовыми глазами, черными волосами и чистой, шелковистой кожей. Затем начиналось сплошное несчастье.

Гейнор положила передо мной вторую статью, от 12 февраля 1791 года. Но прочесть ее я не успела, потому что зазвонил телефон, который я положила на стол на случай, если позвонит Джеймс. Я посмотрела на экран, и у меня упало сердце, когда я увидела, что это он и есть.

Когда наступал перерыв, Страпп уходил вместе с участницами шоу за кулисы. Там он давал взятки, дрался, бушевал и силой врывался в ее туалет. Он стоял перед изумленной девушкой, молча осматривал, затем просил ее заговорить. Он слушал ее голос, затем приближался, как тигр, и вдруг стремительно проводил по ней руками. Иногда это вызывало вскрик неожиданности, иногда бурную оборону, иногда согласие. Но Страпп ни разу не был удовлетворен. Он резко оставлял девушку, оплатив, как джентльмен, все убытки и недовольства, и представление повторялось в клубе за клубом до глубокой ночи.

– Привет, у тебя все в порядке?

Если это была одна из посетительниц, Страпп немедленно вмешивался, отделял ее от сопровождающих, а если это было невозможно, следовал за ней до дому и там повторял атаку на туалетную. И снова он покидал девушку, заплатив, как джентльмен, и продолжал свои таинственные поиски.

Сперва я услышала его хриплое дыхание, то, как он медленно втягивает воздух, а потом неровно, одышливо выдыхает.

— Ну, я был поблизости, но меня пугает все это, — сказал Алкист Фишеру. — Я никогда не видел такого вспыльчивого человека. Он мог бы склонить к согласию большинство женщин, если бы был чуть-чуть помедлительнее. Но он не был таким. Его подгоняло…

– Кэролайн, – произнес он так тихо, что я едва его расслышала. – Мне нужно в больницу.

— Что?

Я прижала руку ко рту, мне казалось, у меня остановилось сердце.

— Не знаю. Он словно работал наперегонки со временем.

– Я попытался набрать 911, но звонок не проходит.

После того, как Страпп и Алкист стали близкими друзьями, Страпп разрешил ему сопровождать себя днем, что было так же странно. Пока единомышленники Страппа мотались по планетам и заводам, Страпп в каждом городе посещал Бюро Статистики Населения. Там он давал главному клерку взятку и вручал длинную, узкую полоску бумаги. На ней было написано:

Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить листовку на стойке администратора в гостинице, где значился номер экстренной службы Соединенного Королевства. Но, растерявшись от ужаса, не смогла его вспомнить.


Рост 5 ф. 6 д.
Вес 110
Волосы Черные
Глаза Черные
Бюст 34
Талия 26
Бедра 36
Размер 12


От охватившей меня паники закружилась голова; кофейня, вместе с гулом голосов и шипением эспрессо-машины, будто накренилась.

– Сейчас буду, – сдавленно ответила я, соскальзывая со стула и собирая вещи.

— Мне нужно имя и адрес любой девушки старше двадцати одного года, подходящей под это описание, — говорил Страпп. — Я заплачу по десять кредитов за имя.

– Мне нужно идти, – сказала я Гейнор; руки у меня неукротимо тряслись. – Простите, это мой муж, он болен…

Через двадцать четыре часа приходил список, и Страпп пускался в обход, изучал, разговаривал, слушал, иногда ощупывал и всегда платил, как джентльмен. Процессия высоких, черноволосых, черноглазых, грудастых девиц вызывала у Алкиста головокружение.

Глаза мои в мгновение наполнились слезами. Какие бы чувства ни вызывал у меня Джеймс в последние дни, я была в таком ужасе, что у меня пересохло во рту; я даже не могла сглотнуть. По телефону казалось, что Джеймс задыхается.

Гейнор посмотрела на меня с растерянностью и тревогой.

– Ваш муж? О боже, да, конечно, идите. Но… – Она подняла два листка со статьями и протянула их мне. – Возьмите их с собой. Я делала копии для вас.

— У него навязчивая идея, — сказал Алкист Фишеру в «Сайджнусе великолепном», — и я понял, в чем дело. Он ищет какую-то определенную девушку, но до сих пор не нашел.

Я поблагодарила ее, сложила страницы пополам и сунула их в сумку. Потом, еще раз извинившись, выбежала за дверь и помчалась в гостиницу; у меня, наконец, потекли по щекам горячие слезы, впервые с тех пор, как я приехала в Лондон.

— Девушку по фамилии Крюгер?



— Я не знаю, замешан ли в этом Крюгер.

— Может, ему просто трудно угодить?

Когда я вошла в номер, меня в первую очередь оглушил запах: сладковатая, кислая вонь, которую я учуяла от Джеймса раньше. Рвота.

— Ну, знаете! Некоторые из этих девушек… Я бы назвал их сногсшибательными. Но он не оказывал им никакого внимания. Только осматривал и шел дальше. Другие — настоящие сучки, а он скакал перед ними, как старый Бабник.

Я бросила сумку на пол, не обращая внимания на вывалившуюся из нее бутылку воды и блокнот, и ринулась в ванную. Джеймс лежал на боку в позе эмбриона, подтянув колени к груди, белый как мел, и страшно трясся. Наверное, в какой-то момент он снял футболку, потому что она валялась комком возле двери, насквозь мокрая от пота. Утром я не могла видеть его с голым торсом, но сейчас упала рядом с ним на колени и положила руку на его голый живот.

Он взглянул на меня ввалившимися глазами, и я чуть не закричала. У него на губах была кровь.

— Ну, и что все это значит?

– Джеймс, – вскрикнула я. – Господи!

Тут-то я и заглянула в унитаз. Там была не просто рвота, казалось, кто-то пролил на нее алую акварель. На подгибающихся ногах я бросилась к гостиничному телефону и попросила администратора прислать «Скорую». Это, ясное дело, было не отравление итальянской едой. Но я ничего не понимала в медицине; как так вышло, что утром Джеймс просто немножко кашлял, а сейчас его рвало кровью и он был на волосок от смерти? Я ничего не понимала.

— Я еще не знаю, — сказал Алкист, — но собираюсь выяснить. Я придумал маленькую хитрость. Конечно, рискованно, но Джонни заслуживает этого.

– Ты что-нибудь ел утром, когда выходил? – спросила я.

Это случилось в цирке, куда Страпп и Алкист пришли посмотреть, как две гориллы в стеклянной клетке рвут друг друга на клочки. Это было кровавое зрелище, и оба согласились, что бой горилл не более цивилизован, чем петушиные бои, и почувствовали отвращение. Снаружи, в пустом бетонированном коридоре, слонялся морщинистый человек. Когда Алкист подал ему знак, он подбежал к ним, словно собиратель автографов.

Он слабо покачал головой, лежа на полу.

– Ничего. Я ничего не ел.

— Фрэнки! — закричал морщинистый человек. — Добрый старый Фрэнки! Ты помнишь меня?

– Ни воды не пил, ничего? – Может быть, он выпил что-то не то, или…

– Только масло, которое ты мне дала, но, уверен, оно давно вышло.

Алкист пристально поглядел на него.

Я нахмурилась.

– Чему там выходить? Его просто втирают в горло, ты и раньше это делал.

— Я Блунер Дэвис. Мы же вместе росли. Ты не помнишь Блунера Дэвиса?

Джеймс снова покачал головой.

– Я спросил, нет ли у тебя чего-нибудь от простуды, и ты сказала, что у тебя есть масло юкки, или что-то такое.

— Блунер! — Лицо Алкиста осветилось. — Конечно. Но ты же тогда был Блумером Дэвидом.

Я позеленела.

— Ага, — рассмеялся морщинистый человек. — А ты был тогда Фрэнки Крюгером.

– Эвкалипта?

– Да, оно. – Он застонал, вытер рот рукой. – Я его принял как лекарство.

— Крюгер! — тонким, пронзительным голосом вскричал Страпп.

Флакон стоял на раковине, на этикетке ясно было написано: токсично, предназначено только для наружного применения. Не глотать. И, будто опасность была недостаточно очевидна, далее говорилось, что проглатывание может привести к судорогам или смерти у детей.

– Ты его выпил? – не веря себе, спросила я, и Джеймс кивнул. – Сколько?

— Верно, — сказал Алкист, — Крюгер. Я сменил фамилию, когда занялся боксом. — Он махнул морщинистому человеку, который прижался к стене коридора и ускользнул прочь.

Но прежде, чем он ответил, я подняла флакон и посмотрела на свет. Слава богу, он не был пуст – даже половины не выпил. Но все-таки он сделал полный глоток?

— Ты сукин сын! — закричал Страпп с побелевшим и отвратительно исказившимся лицом. — Ты проклятый, вшивый ублюдок! Убийца! Я ждал этого. Я ждал десять лет.

– Джеймс, оно же токсичное, твою мать!

В ответ он подтянул колени еще ближе к груди.

Он выхватил из внутреннего кармана плоский пистолет и выстрелил. Алкист едва успел шагнуть в сторону и пуля с визгом отрикошетила по коридору. Страпп выстрелил еще раз, пламя обожгло Алкисту щеку. Он ринулся вперед, схватил руку Страппа и парализовал ее в своем мощном захвате. Он отбросил пистолет в сторону и обхватил Страппа. Дыхание Страппа стало шипящим, глаза бегали. Сверху доносился рев толпы.

– Я не знал, – пробормотал он. Это было так жалко, мне хотелось ползать по полу рядом с ним и извиняться, хотя я ничего плохого не сделала.

Внезапно раздался стук в дверь.

— Все верно, я Крюгер, — проворчал Алкист. — Моя фамилия Крюгер, мистер Страпп. И что из этого? Что ты хочешь сделать?

– «Скорая», – произнес низкий мужской голос.

— Сукин сын! — завопил Страпп, отбиваясь, точно одна из горилл. — Бандит! Убийца! Я выпущу тебе кишки!

Следующие несколько минут прошли как в тумане, мне велели постоять в сторонке, пока парамедики оценивали состояние Джеймса. Вместе с парой только что явившихся гостиничных служащих в номере было, наверное, человек десять, сплошная карусель встревоженных лиц.

Со мной рядом остановилась женщина в темно-синей опрятной униформе – на блузке у нее было вышито La Grande, – предложила чаю, печенья, даже поднос с сэндвичами. Я от всего отказалась, пытаясь вместо этого вслушаться в сильный британский акцент, перелетавший по комнате, пока все старались что-то сделать для моего мужа. Ему задавали вопрос за вопросом, но разобрать я смогла только некоторые.

— Почему мне? Почему Крюгеру? — Напрягая все силы, Алкист потащил Страппа к стенной нише и втолкнул в нее. Там он припер его своей огромной фигурой. — Что я сделал тебе десять лет назад?

Медики вынули из большого холщового мешка оборудование: кислородную маску, тонометр и стетоскоп. Гостиничная ванная вскоре стала походить на травмпункт, и при виде оборудования мне будто пощечину дали: я впервые задумалась о том, не идет ли речь о жизни и смерти Джеймса. Нет, покачала я головой, даже не начинай. Этого не будет. Они не допустят.

Улетая в Лондон без Джеймса на нашу «годовщину», я предполагала, что переживу какое-то эмоциональное потрясение, но не такое. Теперь, когда мои собственные раны были еще совсем свежими, мне внезапно пришлось отчаянно надеяться, что Джеймс не умрет на полу ванной у меня на глазах, пусть у меня и было мимолетное, темное желание кого-нибудь убить после того, как я узнала о его романе.

И прежде чем Страпп потерял сознание, Алкист услышал вперемешку с животными взрывами истерии всю историю.

Джеймс сказал медикам про эвкалиптовое масло, и один из них поднял флакон, посмотреть, сколько осталось, так же, как я раньше.

Уложив Страппа в кровать, Алкист отправился в роскошный номер его свиты и все им рассказал.

– Флакон на сорок миллилитров, – сказал он авторитетным тоном. – Сколько вы приняли?

– Всего глоток, – пробормотал Джеймс, пока кто-то светил ему фонариком в глаза.

— Старина Джонни любил девушку по имени Сима Морган, — начал он. — Она тоже любила его. Это очень романтическая история. Они собирались пожениться. Затем Сима Морган была убита парнем по фамилии Крюгер.

Один из парамедиков повторил его слова в сотовый, который держал возле уха.

— Крюгер! Так вот где связь! Как?

– Гипотензия, да. Обильная рвота. Кровь, да. Ни алкоголя, ни других лекарств.

Все на мгновение замолчали, и я предположила, что кто-то на другом конце вводит данные в базу, чтобы, возможно, определить неотложные меры лечения.

— Этот Крюгер был нестоящим пьянчужкой. После многочисленных дорожных происшествий у него отобрали права, но семья Крюгера, невзирая на это, требовала денег. Он подцепил одного торговца и возил товары без прав. В один прекрасный день он врезался на своем грузовике в школу. Рухнула крыша, погибло тринадцать детей и учительница… Это было на Земле в Берлине. Крюгера не поймали. Он покинул планету и до сих пор находится в бегах. Семья высылает ему деньги. Полиция не может его разыскать. Страпп ищет его потому, что школьной учительницей была его девушка, Сима Морган.

– Как давно вы его приняли? – спросил Джеймса парамедик, удерживавший возле его лица кислородную маску. Он пожал плечами, но по его глазам я видела, что он в ужасе, растерян и даже сейчас задыхается.

– Два с половиной – три часа назад, – произнесла я.

Наступило молчание, затем Фишер спросил:

Все повернулись ко мне, как будто впервые заметили мое присутствие.

– Вы были с ним, когда он его выпил?

— Когда это случилось?

Я кивнула.

— Насколько я мог высчитать, десять лет и восемь месяцев назад.

– Масло принадлежит вам?

Я снова кивнула.

Фишер тщательно произвел подсчеты.

– Так, ладно, – парамедик повернулся к Джеймсу. – Поедете с нами.

— А десять лет и три месяца назад Страпп впервые обнаружил способность принимать Решения. Большие Решения. До этого он был никем. Затем произошла трагедия, а с нею истерия и способность. Не говорите мне, что одно не породило другого.

— Я ничего и не говорю вам.

– В больницу? – пробормотал Джеймс, чуть отрывая голову от пола.

— Значит, он убивает Крюгера снова и снова, — спокойно сказал Фишер.

Зная Джеймса, я понимала, что он хочет это одолеть, волшебным образом выздороветь, убедить всех, что с ним все будет в порядке, если ему просто дадут пару минут.

— Правильно. Мания мести. Но при чем тут девушки и все его похождения?

Алкист печально улыбнулся.

– Да, в больницу, – подтвердил парамедик. – Риск судорог в настоящее время уже, скорее всего, позади, но через несколько часов после употребления может наступить угнетение центральной нервной системы и, вероятно, отсроченное появление более серьезных симптомов. – Медик повернулся ко мне. – Очень опасная штука, – сказал он, поднимая флакон. – Если у вас есть дети, советую его вообще выбросить. Я не впервые имею дело со случайным проглатыванием этой дряни.

— Вы когда-нибудь слышали выражение: «Одна девушка на миллион»?

Как будто я и без того не чувствовала себя достаточно виноватой и бездетной.

— Кто не слышал?

— Если девушка одна на миллион, то значит, в городе с десятимиллионным населением должно быть еще девять таких, как она, да?

Персонал Страппа удивленно закивал.

— Старина Джонни исходит из этой идеи. Он думает, что сможет найти двойника Симы Морган.

— Как?

— Он исходит из простой арифметики. Он рассуждает примерно так: тогда была одна на шестьдесят четыре миллиарда. Но с тех пор население возросло до семнадцати сотен миллиардов человек. Значит, могут быть двадцать шесть таких, как она, а может, и еще больше.

— Не обязательно.

— Конечно, не обязательно, но это все, что нужно старине Джонни. Он подсчитал, что раз есть возможность существования двадцати шести двойников Симы Морган, то он может найти хоть одну, если будет достаточно старательно искать.

— Это странно.

— Я и не говорю, что нет, но это единственное, что поддерживает его. Что-то вроде самосохранения. Это поддерживает его голову над водой… Безумная мысль, что рано или поздно он может воскреснуть там, где десять лет назад его настигла смерть.

— Нелепо! — отрезал Фишер.

— Только не для Джонни. Он все еще любит.