– Скажи, – Олеся жевала хрусткие, свежие листики салата, – если бы она развелась с тобой, ты бы огорчился?
– Это слишком сильно изменило бы мою жизнь, – признался он. – Это трудно. Но иногда я задумываюсь об этом.
– А твоя дочь? Ведь ты не хотел бы ее потерять? – Олеся расспрашивала его с каким-то садистским удовольствием – По-моему, ты никогда не порвешь с семьей по своему желанию.
– Я не так воспитан. Моя мать… Она обожала своего мужа, всегда говорила, что это был лучший человек на свете. Она до сих пор плачет, когда вспоминает его. Не знаю. По-моему, папа тоже изменял ей, но она как-то забыла об этом. С возрастом все забываешь. Мне он никогда не казался лучшим в мире человеком. Это был самый обычный человек, со всеми слабостями, пороками. Иногда я думаю, что стал похож на него. И мне неловко, что я не могу быть идеальным отцом для своих детей. А хотелось бы!
– У тебя красивая дочь… – машинально сказала Олеся. – Но совсем на тебя не похожа.
– Она напоминает мою мать в молодости, если верить фотографиям, – ответил Борис и вдруг надул щеки, шумно выпустил воздух:
– Олеся! А откуда ты знаешь мою дочь? Я никогда не показывал тебе фотографий!
– Я… – Она мучительно соображала, что ответить, и вдруг решила, что отвечать можно что угодно. Борис никогда уже не расскажет о том, что видел и слышал этим вечером. – Я как-то видела тебя с дочерью на улице.
– Где?
– На бульваре Распай.
– А, так это мы ходили к матери… – вздохнул он. – Боже мой, как тесно все переплетается. Еще минута, и ты могла бы поздороваться со мной. А Мадлен всегда все рассказывает Ирен… Боже мой!
– Зря ты испугался, я никогда бы не заговорила с тобой, если ты не один, – усмехнулась Олеся. – А твоя дочь очень мила. Только вот выглядит ребенком.
– Да, это даже странно… Впрочем, она и есть ребенок, хотя ей уже девятнадцать лет. Но она совсем не интересуется мальчиками и прочим. Я даже не знаю, что ее занимает. Наверное, ничего. Совершенно равнодушна ко всему, совершенно не приспособлена к жизни. Сущее дитя!
– А вот я не ребенок. Ведь мне тоже девятнадцать лет! – напомнила ему Олеся. – Тебе это не кажется странным?
– Ну нет, ты продукт иной системы.
– Чего продукт? – возмутилась она. – Ты говоришь обо мне как о предмете! Ненавижу такие выражения!
– Прости, я просто задумался. Я сам поеду в Россию, тогда, быть может, лучше пойму тебя.
– А зачем тебе меня понимать? – Она дернула плечом. – Достаточно спать со мной.
– Олеся, я тебя прошу! – Он умоляюще скривил губы. – Мне сегодня и так плохо, не устраивай сцен .
Чего же ты хочешь?! Кажется, что ты такая разумная, все понимаешь, а теперь такие слова…. Неужели ты хочешь, чтобы моя жизнь была разбита? А если я разведусь, так и будет. Кроме того, половина состояния принадлежит жене, если она заберет свои деньги из дела, моя фирма погибнет. А я как раз собирался немного расширяться.
– Меня это не волнует! – отрезала Олеся. – Можешь расширяться, сколько тебе угодно! И твой развод, и твоя разбитая жизнь – все это мимо!
– Что? – Он не понял ее выражения. – Что ты сказала?
– Я сказала, что можешь жить спокойно. Мне вообще от тебя ничего не надо. Зачем ты оправдывался?
Ненавижу оправдания!
– Сегодня вечером ты слишком многое ненавидишь, – пробормотал он. – Может быть, ты и меня ненавидишь?
– Нем-нож-ко! – по слогам отчеканила она.
Он затих, смотрел на нее с настоящей болью во взгляде, молча перебирал в руках салфетку. Потом отвернулся, шумно вздохнул и виновато произнес:
– Кажется, наш вечер не слишком удался. Ты не в настроении.
– Я в прекрасном настроении.
– Тогда я, наверное, что-то не так сказал.
– Нет, все в порядке.
– Тогда в чем дело?
– Не знаю… – Она снова закурила, посмотрела на свои руки. Они слегка дрожали. – Просто мне не нравится, когда ты изображаешь вечную любовь, понимание и всякое такое. Ведь хорошо знаешь, что в конце концов мы расстанемся, зачем же придумывать?
– Ты не романтична…
– Нет! – отрезала она. – И никогда не была романтична! И никогда не буду!
– Я тебя прошу, не надо портить вечер… Я с таким трудом солгал Ирен.
– Кстати, что ты ей сказал?
– Соврал, что у меня деловая встреча вечером.
– Она еще верит таким выдумкам? – сощурилась Олеся. – Золотая у тебя жена!
– Какая? Ах нет… Наверное, она и не верит, но поймать меня на лжи не может. Да и зачем это делать? Если бы она хотела развестись, наняла бы частного детектива, он бы проследил за мной… Но ведь Ирен никогда не согласится на развод.
Шампанское было выпито, устрицы уничтожены, от салата осталось несколько маленьких листиков. Олеся вздохнула, решительно встала, сбросила на пол полотенце. Борис следил за ней собачьими грустными глазами.
– Ты прав, не будем портить вечер, – сказала она. – Пока не поздно, помиримся?
– Никогда не поздно… – Он встал, подошел, нерешительно обнял ее за талию. Руки у него были холодные, безжизненные.
– Олеся… Если бы я мог что-то для тебя сделать…
– Ничего не нужно… – прошептала она в ответ. – Пойдем в спальню.
Она легла рядом с ним, прикрыла глаза, чуть-чуть пошевелила рукой. Он на карачках подполз к ее распластанному телу, прижался, прошептал:
– Будь ласковой, прошу тебя… Мне это так нужно…
– Да, – ответила она. – Буду такой, как ты хочешь. Давай быстрей.
Но быстрей не получалось, его посеревшее лицо выдавало болезненное состояние, руки по-прежнему были ледяными, сердце билось неровно, трудно. Олеся едва не выла от нетерпения, Борис казался ей противным, как никогда раньше. Он целовал ее, а она думала о другом. Покорно повернулась, как он просил, покорно обмякла под его тяжестью… Сжала зубы.
Вдруг он застонал, резко откинулся назад, упал на бок, поджал под себя ноги. Олеся злобно приподнялась на локте:
– Ну, в чем дело?
– Подожди… – Он ерзал по простыням, сбивая их в кучу. – Мне что-то нехорошо… Пройдет…
Она села, пристально посмотрела на него. Он лежал на спине, закрыв глаза, тяжело дышал, его поросшая черным волосом грудь колыхалась в такт дыханию…
Она взяла в руки подушку, помяла ее, прижала к своей груди, задумчиво глядя на это ненавистное лицо.
Торопиться не следовало, да она и не торопилась. Он сейчас боролся с другой болью, менее опасной, и скоро ему предстояло побороться еще с одной…
– Прости меня… – зашептал он, приоткрыв глаза. –Не ожидал… Знаешь… Надо бы вызвать врача.
– А я куда денусь? – спросила она. – Скажут потом, что тебя прихватило в постели со шлюхой.
– Нет, ты уйдешь… Вызови врача…
«Будь ты проклят! – выругалась она про себя. – Вот выбрал момент!» Все шло совсем не так, как она рассчитывала. Она уже выбрала способ убийства – пробьет ему голову прекрасно подходящей для этого штучкой – мраморной статуэткой, которая стояла рядом с кроватью, на столике, с левой стороны… Статуэтка была уродливая и дорогая и приходилась Олесе как раз по руке – она уже успела ее опробовать. Пробьет ему голову, когда он будет валяться, подыхая от блаженства, сопеть в подушку, в тот момент, когда не будет ждать от жизни ничего дурного… «В конце концов, это будет не такая уж плохая смерть! – говорила себе Олеся. – Умрет счастливым». А теперь он лежал с беспомощно раскрытыми глазами, и если подыхал, то от боли. И все просил:
– Позвони Годэну… Позвони, пожалуйста!
– Кто такой Годэн? – яростно спросила она.
– Мой врач… Он свой человек, он не скажет Ирен…
Позвони ему и уходи…
Он в этот миг начисто забыл, что Олеся совсем не говорит по-французски, а значит, не сможет объясниться с врачом. Борис продиктовал ей телефон два раза, а потом упорно повторил:
– Позвони! Скорее!
Она вышла из спальни, постояла в коридоре, потом прошла в столовую, подняла трубку… И положила ее.
В голову ей \"пришла странная мысль. Олеся еще раз обдумала рождающийся тут же план, посидела на диване, допила шампанское из своего бокала и вернулась в спальню. Борис выглядел совсем худо – под глазами набрякли черные мешки, дыхание стало слабым и сиплым.
– Все в порядке, – сказала она, забираясь к нему в постель. – Я вызвала врача.
– Спасибо… – просвистел он. – И… Уходи…
– Нет, я подожду врача, – ответила она. – Мне страшно оставлять тебя одного.
– Мне тоже страшно… Но тебе надо уходить. Годэн, он славный человек, но… Мне не хочется, чтобы он знал про тебя.
– Ничего, будет хуже, если ты останешься в одиночестве, – пожала она плечами. – Меня не интересует моя репутация. А твоя… Он ведь не скажет твоей жене, верно? Значит, все в порядке. Я остаюсь.
– Спасибо… – Он сморгнул, его глаза наполнились слезами. – Как больно… Мне никогда так плохо не было. Мне даже кажется…
– Ничего, ничего… – ворковала она, поднимая подушку и придвигаясь к нему поближе. – Это все пройдет, сейчас приедет врач…
– Ты… Святая…
Больше он ничего не успел сказать: Олеся набросилась на него, накрыла его лицо подушкой, прижала ее, потом поняла, что не удержит – он внезапно стал отбиваться, сильно, резко, совсем не как больной, быстро перевернулась, села на подушку. Ей было до тошноты противно ощущать его лицо под собой, но надо было вытерпеть это. Его ноги конвульсивно сгибались, руки хватали пустоту, скрюченные толстые пальцы походили на когти старой птицы… «Еще немного, – уговаривала себя и его Олеся, ерзая по подушке задом, прижимая ее плотнее. – Еще совсем немного! Еще чуть-чуть!»
Теперь он только дрожал, ноги еле дергались, одна рука разжалась, другая шарила по простыне. Все медленней, медленней… Как будто искала потерянную вещь, зажигалку, например, пуговицу, девушку… Наконец он затих.
Олеся посидела еще немного, боясь даже приподняться. Вдруг он притворился? Но Борис был неподвижен, совершенно неподвижен, и вдруг показался ей огромным… Она сползла с подушки, осторожно отняла ее от лица… Страшное синюшное лицо, искаженное гримасой удушья. Подушка была прокушена, на наволочке остались следы его зубов. Олеся быстро сняла наволочку, затолкала ее под кровать, нашла в бельевом шкафу другую, поменяла… Старую, прокушенную, извлекла – нельзя было оставлять ее так, но мысли путались, руки тряслись, в глазах было темно.
Соображала она плохо.
Однако через минуту, в столовой, ей стало легче.
Раз дело обернулось по-другому, надо было уничтожить все свои следы. Нет ничего проще. В этой квартире она была всего несколько раз и всегда посещала только столовую, спальню, ванные комнаты… Она вооружилась наволочкой – все не могла с ней расстаться, прошлась ею по всем плоскостям, которых касалась, сполоснула ванную, где мылась сегодня, сняла с полотенца свой длинный русый волос. Спустила его в унитаз. Сбегала на кухоньку, перемыла посуду от сегодняшнего ужина, выбросила бутылку из-под шампанского и корзиночку из-под устриц. Еще раз проверила, не забыла ли чего. Обтерла напоследок мраморную статуэтку, хотя в этот раз ее не касалась. Потом вытерла телефон. Быстро оделась, запихала сложенную в несколько раз наволочку в сумку, привела в порядок свою минимальную косметику. Открыла дверь, прихватив ручку полой плаща, и бросилась бегом вниз по лестнице, захлопнув дверь за собой.
Через пару минут она уже сидела в такси, называла адрес – бульвар Распай, напротив «Танго». Шофер ее понял, и они поехали.
По дороге она быстро обдумывала положение. Все оказалось еще проще, чем она думала. Никакой крови, никаких криков, ничего, кроме подушки, которая противно колыхалась под ней… Борис умер тихо и быстро. А определит ли врач, отчего он умер? Остановка сердца? У него было больное сердце? В офисе подтвердят, что он неважно себя чувствовал. Может быть, повезет, и все решат, что он умер естественным путем. Надо было хорошенько просмотреть квартиру, может быть, она хваталась еще за что-нибудь. Но оставаться там еще на несколько минут? Олесе было страшно, поэтому она и сбежала. И сделала по дороге глупость – взяла такси неподалеку от дома Бориса, хотя заранее запретила себе делать такие вещи.
«Надо было мне пройти подальше, поймать такси на другой улице! – укоряла она себя. – Впрочем, сейчас такая запарка, столько народу, шофер меня не запомнит…» Она специально отворачивалась, чтобы он не разглядел ее лицо в зеркальце заднего обзора. И шофер, слава Богу, попался как раз такой, как надо – хмурый, неразговорчивый, пожилой… Крутил свою баранку и совсем не обращал внимания на Олесю. И она была от души ему благодарна.
«Только бы все обошлось, только бы все обошлось… – твердила она про себя. – Со старухой все будет еще легче, она слабая…» Вдруг ей стало нехорошо от мысли, что придется убивать старую женщину. Она как-то совсем не думала о ней, когда строила свои планы, куда больше ее волновал Борис. Но теперь, когда с ним все было покончено… \"Смогу ли я… – спрашивала она себя. – И надо ли это делать?
Может, оставить ее в покое? Она и так вряд ли переживет смерть сына… Бедная, выжившая из ума бабка… Очень ли нужно ее убивать?\"
Но такси уже остановилось, и Олеся выходила на бульвар Распай. Такой знакомый бульвар, уже почти родной и симпатичный… Она огляделась по сторонам.
Поймала себя на мысли, что ищет в толпе лицо Катрин или ее друга. Никого она не увидела, двинулась во двор. Сумерки были синие, мягкие, сердце сжималось от страха и нерешительности. У железной двери она замерла. Всего на миг. Потом набрала на кодовом замке шифры, которые красовались рядом на стене. Щелчок.
Дверь открылась, «Идиотизм, – смутно подумала она и вошла. – Во всем этом нет ни капли смысла. Кому нужна дверь, которая ничего не запирает?»
Стеклянный загончик консьержки был пуст, и Олеся не стала вызывать лифт, чтобы не было шума. Лестница была очень крутая и узкая, но зато чистая, прекрасно освещенная. На площадке второго этажа под ноги Олесе бросилась серая кошка. Олеся наклонилась, погладила ее, кошка стала урчать. Наверняка она ждала, что Олеся еще поиграет с нею, но та пошла наверх.
На площадку четвертого этажа выходили две двери.
И ни на одной не было таблички с фамилией владельца квартиры. Надежды Олеси рухнули. Приходилось полагаться только на интуицию. Она вспомнила, где зажглось окно в тот вечер, когда она следила за домом, вычислила эту квартиру, тяжело вздохнула и позвонила.
Позвонила еще раз и еще… Никакого ответа. Олеся выругалась про себя. С одной стороны, это было даже неплохо, что никто ей не отвечал, это гарантировало, что Жермен не вернулась. С другой, она могла ошибиться квартирой и звонить совсем к другим людям. В таком случае их не было дома. Олеся нажала кнопку звонка еще раз и наконец различила слабое шарканье туфель, а затем дрожащий старческий голос, который спрашивал по-французски, наверное, «кто там?». Олеся решительно и вежливо ответила:
– Мадам Бодо?
– Уи, – раздалось за дверью. И снова фраза по-французски. Олеся ответила ей на чистом русском языке:
– Простите, что я вас беспокою… Я из России, журналистка, мне нужно с вами поговорить…
Этот финт с русской журналисткой она придумала давно. Олеся не сомневалась, что старая дама будет счастлива поговорить с кем-то из России, и не ошиблась – старуха заволновалась, снова послышался ее слабый голос. Теперь она говорила по-русски, немного нерешительно, как будто сомневаясь в своих словах:
– Ох, милочка… Вы так неожиданно.
– Простите, что не предупредила, но я только что прилетела из Москвы, – вдохновенно врала Олеся. – И сразу к вам. Это мое задание.
– Вы из Москвы… – На этих словах дверь распахнулась, и перед Олесей оказалась сморщенная маленькая старушка в бархатном халате с кистями у пояса, очень похожая на гнома…
Старушка смотрела на Олесю со жгучим детским любопытством, и у нее вдруг перехватило горло. Ей подумалось, что будет очень трудно сделать это. Очень.
– Проходите, – взволнованно говорила старушка, запирая за нею дверь. – Ах, ма шер, я так рада вас видеть… Ко мне никогда-никогда не приезжали из Москвы… Я так страдала…
Она медленно пошаркала в комнату, Олеся прошла за нею. Увидела почтенную старую мебель, разобранную постель, лекарства на столике с гнутыми ножками, спущенные малиновые шторы… Старушка хлопотала, не зная, куда посадить гостью, чего ей предложить… :
– Ах, милая, я совсем не знаю, где у меня что… – простонала она в конце концов. – Жермен, ма фам де шамбр, моя горничная… Она ушла, у нее свободный день. Я хотела предложить вам чего-нибудь… Ах, ма шер! Как трудно быть старой… Я так рада, что могу говорить по-русски…
– Мадам Бодо, – начала Олеся, чувствуя, как бешено колотится у нее сердце. Старушка нравилась ей все больше и больше, надо было уходить, но зачем она в таком случае сидела здесь? Ведь старушка потом опишет ее… Надо или уходить, или действовать быстро. – Мадам Бодо, я хотела бы задать вам несколько вопросов.
– Ах, конечно, конечно… Только вот я ничего не могу найти… – плачущим голосом отвечала старушка, которая в этот миг рылась в секретере. Ее смешной маленький затылочек, обмотанный цветастым платком, был такой удобной мишенью… Но Олеся сидела неподвижно, сложив руки на голых коленях, не могла заставить себя сдвинуться с места.
– Мадам Бодо…
– Ах, нашла! – как маленькая девочка, вскрикнула старушка, выпрямилась и с торжеством показала Олесе что-то крохотное и блестящее. – Нашла! Ах, ма шер, я дала себе слово, что если кто-то приедет ко мне в гости из России, то я подарю ему вот это! Это образ Казанской Божьей Матери, я его всегда носила на груди, когда била маленькая… Мама вывезла его из России на мне, и с тех пор он меня хранил. Мама всегда говорила, что мы выбрались оттуда чудом…
Старушка просеменила к Олесе, знаком попросила ее пригнуться и повесила ей на шею образок. Отошла немного, полюбовалась.
– Ах, милая, как хорошо, что это вы ко мне приехали! Вам так идет образок!
Олеся склонила голову, потрогала пальцем маленький золотой овал, в котором на эмали был изображен образ, потом потерянным взглядом посмотрела на мадам Бодо. Так ничего и не решив, сказала:
– Спасибо… Это очень дорого, может быть…
– Ах нет! – Старушка опустилась на постель, стала потирать свои сухонькие ручки. – Я давно так решила, ма шер, уж вы меня не обижайте… Я так рада!
– Но это ваша семейная реликвия…
– Я уже старая… – прошептала старушка. – А моему сыну этот образок не нужен. И моим внукам тоже.
Ах, вы меня должны понять… Мне так трудно с ними…
Они такие жестокие! Думаете, они меня любят? Они считают, что я выжила из ума. А он, мой сын, даже хочет отправить меня подальше, в пригород. Конечно, тут очень шумно. Но я люблю этот бульвар. С него для меня начинался Париж… Я была совсем маленькая, мне было пять лет, когда я впервые увидела Распай. А вот Москву я совсем не помню! Я была младенцем. Меня унесли оттуда на руках. Вы не поверите, моя дорогая, как можно тосковать по городу, которого даже не помнишь? А я тоскую… Мне уже никогда не увидеть его, ко мне никто не приезжает…
– Мадам Бодо… – решилась Олеся. – Я хотела бы спросить вас вот о чем. Пошли слухи, что в Москве, на углу Покровского бульвара, в том доме, где вы раньше жили…
– Вы, милая, наверное, про драгоценности говорите? – радостно подхватила старушка. – Их нашли?
– Пока нет, – растерялась Олеся. – Но… Скажите, это правда?
– Конечно, милая! – улыбнулась старушка. – Это чистая правда, хотя мой сын не очень-то мне верит…
Эти слова подбодрили Олесю. «Хотя бы не зря я это сделала! – подумала она, вспомнив про Бориса. – Но как быть с нею? Рука не поднимется…» И она сказала:
– Мадам Бодо, вы многим рассказывали про этот тайник?
– Нет, – вздохнула старушка – Не так уж много у меня знакомых… И потом, мама и папа, они велели мне молчать. Я молчала всю жизнь. И вот только недавно рассказала сыну. А он мне не поверил.
– Значит, только он знает про тайник?
– Да, только он… Но теперь, значит, в Москве ходят про него слухи? Может быть, это к лучшему…
Мне уже ничего не надо, только бы умереть спокойно…
А сыну… Сыну эти драгоценности не нужны. Они слишком хороши для него. И для его жены. – Старушка говорила обиженно и суховато. – Никогда мне не нравилась его жена, ма шер, никогда эта надутая лавочница…
У ее отца самая обыкновенная лавка одежды.
– Видите ли, мадам, – заторопилась Олеся. – Пока о тайнике знают в узких кругах… – Она пользовалась теми выражениями, которые, по ее мнению, могла бы использовать журналистка. – Но раз вы подтверждаете, что тайник есть, им займутся. Это надо будет делать втайне. Нельзя допустить, чтобы начался ажиотаж и квартиру ограбили.
– Понимаю, понимаю… – закивала старушка. – Я удивляюсь, как его до сих пор не нашли… А куда вы денете наши драгоценности?
– Если вы не возражаете, мадам, то мы передадим их в музей.
– В музей! – обрадовалась та. – Как это хорошо!
Только не отдавайте их моей снохе! Ирен не заслужила их носить!
– Не беспокойтесь, – уверила ее Олеся. – И вот еще что… Это тайна, и пока их не достали, вы должны молчать. Понимаете? Никому не говорите, что я к вам приходила.
В этот миг она уже приняла решение. Мадам Бодо останется жива – Я никому не скажу, деточка, – радостно согласилась та. – Можете на меня положиться. Но как жаль, как жаль, что я ничем не могу вас угостить..
– Прошу вас, не беспокойтесь. Ну, мне, наверное, пора. – Олеся попыталась подняться с места, но старушка умоляюще сложила руки:
– Как же так?! Вы уже уходите? Я вас прошу, останьтесь! Расскажите мне что-нибудь о Москве!
– О Москве? – Олеся сидела как на иголках – Москва сейчас очень изменилась.. – А Покровский бульвар?
– Бульвар? Бульвар все такой же, наверное… Только там сейчас такое движение…
– В Париже тоже такое движение, – вздохнула старушка. – Я совсем не узнаю Париж. Впрочем, я и Москвы совсем не знаю… Только смутно помню бульвар. Моя мама гуляла там со мной. Помню деревья, и все. Вы на самом деле очень спешите?
– Да, знаете… Работа…
– Вы совсем молоденькая… – сказала старуха, внимательно разглядывая ее. – Я когда-то тоже была такой худенькой, это было модно… А сейчас?
– Сейчас тоже… – тепло улыбнулась Олеся. – Как жаль, что мне надо уходить… Вы бы мне рассказали про Париж, правда?
– Конечно, милая… Но может быть, вы еще зайдете? Вы надолго приехали?
– Я завтра уезжаю.
– Ах, как жаль, как жаль… – Старушка поднялась и направилась к двери. – Я вас провожу немножко. До лифта. Сейчас стало так опасно… И знаете, ма шер, эти крысы… В Москве тоже крысы?
– Но не такие огромные…
Старушка провела ее по длинному коридору, мимо закрытых дверей. Когда-то, видимо, она занимала все комнаты, сейчас ей было достаточно одной. Она отперла дверь парадного, выглянула наружу, показала Олесе двери лифта:
– Сюда. И будьте осторожны.
Когда Олеся уже вошла в лифт и двери стали закрываться, старушка крикнула ей вслед:
– Ах, ма шер! А как же ваше имя?! Я совсем забыла…
Но Олеся уже ехала вниз. Консьержка одарила ее цепким изумленным взглядом и снова уткнулась в свой журнал. На задней странице Олеся увидела свое лицо – лицо нового шампуня… Ей стало дурно, она бросилась вон.
Саше она позвонила не из своей квартирки, а с почты. Он поднял трубку сам, она радостно закричала:
– Это я! Саша! Милый! Говори скорей, ты что-нибудь предпринял?!
– Ты очень некстати, – хмуро ответил он. – Я тебе перезвоню.
– Нет-нет, мне нужно знать! Саша! Я сегодня сделала такое… Он никому ничего не расскажет! Слышишь?! Я сделала так… Я боюсь говорить по телефону… Теперь можно действовать! Я к тебе скоро приеду! Саша!
Он помолчал, потом что-то сказал в сторону, видимо, жене, и снова обратился к Олесе:
– Не понимаю. О чем ты говоришь?
– Я его прикончила! – вырвалось у нее в порыве злобы и ревности. – Слышишь, ты?! Если ты мужик, если ты хоть на что-то способен, сделай что-нибудь!
Ты должен пойти в эту квартиру, должен все забрать!
Это теперь наше! Ты сможешь развестись!
– Ты с ума сошла… – тихо ответил он после паузы. – Ты… О ком говоришь?
– – О нем! Этот эмигрант! Тьфу, это мать его эмигрантка! Какая разница! Мы теперь одни знаем об этом!
Одни мы!
Он издал какой-то странный звук, помолчал, слушая ее настойчивое «алло!», и наконец ответил:
– Я отказываюсь об этом говорить. Ты сумасшедшая. Там ничего нет.
Глава 16
Лиза встретилась с подругой поздно вечером в центре, на станции метро «Тверская». Она стояла, прислонившись спиной к стене, засунув руки в карманы зеленого пиджака, заложив ногу за ногу, не глядя на людей, идущих мимо. Голова у нее сильно болела, в ушах стучали молоточки. Феликс сидел дома, страшно напуганный, совершенно убитый тем, что его ищут. Ею же овладело полное равнодушие. Теперь она не удивилась бы ничему, не испугалась бы ничего.
До тех пор, пока Наташа не описала парня, который вышел из Любкиной квартиры, Лиза не совсем верила рассказу Феликса об убийстве. Ей казалось, что он не мог это сделать, что он придумал Бог знает что…. Но теперь все было слишком ясно, сомневаться не приходилось – он убил. В кармане она тискала две стодолларовые бумажки.
Наташа появилась из-под земли неожиданно и сразу засияла на фоне усталого вечернего народа. На ней были ярко-синий плащ, воздушный шарфик металлического цвета, такие же «алюминиевые» туфли, крохотная сумочка, которой она весело помахивала. Она даже как будто похорошела, лицо стало более свежим, глаза искрились под густо накрашенными, синими ресницами. Она подскочила к Лизе и потянулась с поцелуем, но та отстранила ее:
– Куда пойдем?
Наташа растерянно заморгала, шепотом ответила:
– А деньги ты принесла?
– Конечно. Лучше не будем тут стоять, мы слишком на виду. Пошли наверх!
Наташа пожала плечами и поднялась вслед за Лизой на эскалатор.
– Подумаешь, какая конспирация… – бормотала она в спину Лизе. – Ты что, испугалась? За мной не следят.
– Все равно опасно.
– А куда пойдем? – Наташа со вздохом посмотрела на часы. Со вздохом – потому что часы были простые, недорогие, явно купленные Агнессой Михайловной для непутевой дочери. Раньше Наташа носила «Лонжин».
– Куда хочешь. Можно в «Макдональдс».
– Забегаловка! – возмущенно вскрикнула Наташа. – Я там никогда не была!
– Вот и хорошо, побываешь.
– Не пойду… Слушай, тут неподалеку есть шикарное место, совсем недорого… – начала Наташа. – Ты не пожалеешь.
– У меня нет денег водить тебя по шикарным местам, – отрезала Лиза, – не путай меня с твоими кавалерами. И времени тоже нет.
– Тогда давай деньги и катись домой! – разозлилась Наташа. – Можно подумать, ты мне ничем не обязана! Кто тебя выгораживал?!
– Помолчи!
Она уже вышли на Тверскую, стояли у длинного стеклянного павильона рядом со зданием «Известий» и ругались. Было уже почти десять часов вечера, совсем стемнело, по улице прохаживался милицейский патруль, мальчишки курили и смеялись, присев на парапет метро, внизу, в переходе, бабки торговали всякой мелочью, а Наташа тем временем уже была готова выцарапать Лизе глаза.
– Ты гляди, какая королева! – взвизгивала она, впрочем, приглушенным голосом. – Ты думаешь, все должны тебе служить?! И я тоже?! Задаром?! Ты всегда была такая, дура дурой, ничем не лучше меня, но строила из себя что-то… Ты думаешь, я должна за тебя страдать?!
– Только не ори! – просила испуганная Лиза, хватая подругу за тонкие худые руки и пытаясь успокоить ее. – Нас же сейчас в милицию загребут! Ты же под следствием…
Наташа опомнилась, повернулась, подхватила ее под локоть, и они вместе пошли по Тверской, в сторону метро «Маяковская». По дороге Наташа говорила – тихо, но все еще злобно:
– Если бы у меня было нормально с деньгами, никогда бы я не стала тебя спасать. А ты, стерва такая, даже «спасибо» не скажешь…
– А тебе так нужно мое «спасибо»? – шептала в ответ Лиза.
– Подавись ты им! – фыркнула та. – Теперь я без Любки пропаду! Откуда я деньги возьму?!
– Займешься старыми делами. Ты вроде посвежела. Найдутся охотники.
– Да? – Наташа моментально подобрела, заулыбалась, поправила челку, даже походка у нее изменилась – теперь ее маленький круглый задок вращался вокруг своей оси, привлекая внимание прохожих. – Вот и я считаю, что пошла на поправку… А то совсем надежду потеряла… И ты, Лизка, не расстраивайся, все обойдется!
– Иди нормально! – умоляла ее Лиза. – Сейчас нас начнут снимать!
Наташа искренне попыталась привести свой зад в нормальное положение, но ничего не вышло – он вращался сам собой. Лизу разобрал нервный смех – она давилась, прыскала, закрывала глаза. Наташа обиделась.
– Каждый ходит, как может! – важно сказала она. – Давай деньги!
Лиза сунула ей две бумажки, Наташа, не глядя, застегнула сумочку и теперь пошла ровнее.
– Не понимаю только, почему Любка вписала меня, а не тебя.
– Я тоже не понимаю… – прошептала Лиза. – Может быть, не хотела вспоминать прошлое.
– Хрен ее знает! Бедняжка, ей все лицо разворотили из пистолета…
Лиза остановилась, сглотнула комок в горле, прерывистым голосом ответила:
– Не могу о ней говорить… Ты ее видела?
– Нет, конечно.
– А кто ее нашел?
– Любовник.
– У нее был любовник?!
– Да нет, я не так сказала, ее бывший парень, который у нее был раньше, до катастрофы… Оказался не такой уж свиньей, не бросил девку совсем, дал ей заработать. Вообще-то это он промышлял перекупкой, она была только прикрытием. Ну и он не загремел. Все упало на Любку, а Любка мертва. Квартира принадлежала ей. Клиенты знали только ее.
– Ясно. А тот парень бывал у Олега?
– Тогда еще? Не знаю, должен был… Но в машине его не было, в той машине, где они из-за тебя…
– Ой, перестань! – Лиза снова остановилась, ее трясло с ног до головы. – Мне нехорошо. Подожди, сейчас пройдет.
– А ты не беременна? – проницательно спросила подруга. – Что-то симптомчики у тебя… Да и вид не того… Что, твой друг запиндюрил?
– Кто?
– Твой друг, который тебе часы подарил, – издевательски напомнила Наташа. – Или ты мне соврала?
Никто тебе их не дарил?
– Хватит болтать. Подарил, говорю, – ответила Лиза, с трудом продолжая путь. В голове у нее сильно шумело, она едва могла идти ровно, приходилось опираться на руку Наташи, из-за ее маленького роста это было трудно.
– Подарил, значит… – хмыкнула Наташа. – Странно. Странно, что он подарил тебе часики этой дамочки…
– Какой дамочки? – Лиза моментально пришла в себя. – О ком ты говоришь?
– О жене Олега, – холодно ответила та. – Ну как?
Нравится такой расклад?
Лиза смотрела на нее расширенными от ужаса глазами, на миг ей показалось, что Наташа знает про нее вообще все, слишком жутким было это заявление. А та насмешливо продолжала:
– Знаешь, подруга, мне на самом деле эта баба несимпатична, мне на нее наплевать. Просто любопытно стало. Как это Олег снова с тобой сошелся?
– Он со мной…
– Ну да. Брось ты дурочку корчить! – Наташа весело рассмеялась, потрепала Лизу по руке. – Тебе лучше? Давай зайдем в кабак, там поговорим.
Лиза больше не сопротивлялась, шла за подругой покорно, как оглушенная. Кабак оказался вполне приличным заведением, слава Богу, не ночным рестораном, он работал до одиннадцати вечера. Цены, правда, тоже были вечерние, но на цены Лиза не посмотрела.
Наташа оживленно заказала коктейли с джином, салаты, крабовый крем и напоследок – кофе с круассанами. Лиза молча сидела, опершись на столик рукой, закрыв глаза, и надеялась только, что сейчас к ним не начнут приставать. Но Наташа вела себя вполне прилично, не стреляла глазами по сторонам, оглядывая немногочисленных клиентов, она целиком была поглощена коктейлем и Лизой.
– Видишь, как тут хорошо, – удовлетворенно сказала она. – Тут можно действительно спокойно посидеть. Проститутки сюда не заходят – для них дешево, а всякий сброд тоже – для них дорого.
– Самое место для нас с тобой… – Лиза тоже приложилась к бокалу. – Мы с тобой занимаем среднее место между сбродом и проститутками.
– Скажешь тоже…
– Почему это я, как ни встречусь с тобой, обязательно попадаю в историю? – вслух спросила себя Лиза. – И уж конечно, в какой-нибудь кабак.
– В историю ты попала без меня. Так ты мне ответишь?
– На что?
– Часы тебе Олег подарил?
– А твое какое дело? – Лиза решила молчать до последнего, в надежде, что Наташа сама что-то выболтает. Так оно и случилось. Та с удовольствием отхлебнула еще коктейля и заговорила:
– Можешь ничего от меня не скрывать. Я на твоей стороне…
«Как же, на моей! – издевалась про себя Лиза. – Ты на моей стороне только до тех пор, пока с меня можно что-то взять!»
– Эти часы его новая жена как-то раз надела на работу. Моя мамаша их заметила, спросила, Олег их подарил или нет. Та как-то растерялась… Сказала, что не он.
– Не он?
– Нет! – хихикнула Наташа. – Эти часы ей подарил первый муж!
– Как это может быть?! Они же давно развелись!
А часы совсем новые!
– Новые… Она их не носила! Муж подарил ей их перед самым разводом, когда еще ничего не знал… Она его шарахнула по голове, что уходит от него, ну а про часы все забыли. Она их забрала. Хотела ему вернуть, но он не взял. Нормальный оказался мужик!
– Но почему же…
– Да постой! Она их не носила, ясное дело, а тут как-то решила надеть… Олег увидел, устроил сцену, что она будто решила снова вернуться к мужу, и она их сняла, положила в упаковку и отдала ему. Олегу. Ну а он… – Наташка подмигнула. – Поняла? Наверное, решил не тратиться на подарок тебе, вот и отдал ее часы. Они все такие! Жлобы вонючие!
– Господи… – прошептала Лиза. – Так это ее часы?
– А ты и не знала? Конечно ее. Не думала только, что Олег способен на такое… Вообще, он щедрый парень. Но раз уж с деньгами было туго, он и решил тебе подарить чужие часы, чтобы не тратиться. А что? Часы шикарные, совсем новые…
– Да нет! Не дарил он их мне! – выкрикнула Лиза, – Брось ты!.. – снисходительно ответила та. – Я понимаю, тебе сейчас обидно. Но что поделаешь?
– А почему ты так уверена, что это те самые часы?
Мало, что ли, таких часов?
– Немного. И потом, проследи сама: эти часы крутятся среди людей, которые связаны друг с другом. Она, Олег, ты… Она надела часы в первых числах сентября, потом сняла. Ну, где-то первого сентября надела, а второго и третьего их уже не было. А был вместо часов скандал. А у тебя тогда же часы появились. От хахаля. Знаю я тебя, дурочка, никакого хахаля ты не завела! Ты не такая! Любишь Олега, верно?
– Нет, я его теперь ненавижу.
– Врешь! Такой мужик…
– Да какой он мужик, он дрянь! – решительно сказала Лиза.
– Это ты так говоришь, потому что он тебя бросил, – усмехнулась Наташа, – для меня тоже все дрянь, кто меня бросает.
– Эти часы совсем не те, которые были у Анны, – возразила Лиза. – Я их получила не от Олега. И закончим на этом.
– Да ладно тебе… Закончим! Моя мать так точно их описала, что я сразу все поняла! И знаешь, меня как по башке шарахнуло – это Олег тебе их дал! Я уже думала, что ты уехала с ним… Жалко, мать только вчера про часы сказала, иначе я уже давно бы поняла…
– Постой, постой… – забеспокоилась Лиза. – Почему ты думала, что я уехала с ним?
– Потому что он уехал. А его жена больна. Из дому не выходит.
– Уехал? Куда?!
– В командировку. Но, может быть, она врет, потому что ей стыдно. Вдруг он ее совсем бросил?
– Откуда ты все это знаешь?!
– Откуда? Нет, ты на самом деле больная… – вздохнула Наташа. – А мать моя на что?! Она позвонила этой бабе, чтобы спросить ее, почему она не выходит на работу. А та сказала, что больна, что сердце не в порядке, что муж уехал, что даже на улицу не может выйти. Попросила знаешь чего?
– Ну?!
– Продуктов!
– Не понимаю… Такая цветущая женщина…
– Вот именно! Мать удивилась, но купила ей продукты, привезла. А какой-то парень в подъезде сказал, что он сосед, что она как раз просила его зайти, и забрал у матери пакет. Мать его даже испугалась – такой уголовный вид, сказала…. Отдала ему пакет, он с ней расплатился, и мать ушла. А когда она мне все это рассказала, я подумала, что эту бабу прихватило, потому что Олег ее бросил, уехал с тобой, и теперь тебя не найти… А я, значит, остаюсь в пролете, потому что на меня вешают твои часы. Кстати, их не нашли.
– Что? – откликнулась Лиза. Она совсем растерялась, все мысли перемешались, она не знала, что и подумать. Олег уехал! Значит, прихватил с собой драгоценности. Можно с ними попрощаться. Феликса ищут.
Как все ужасно! Как глупо!
– Ты уснула, что ли? – рассердилась Наташа. – Часы не нашли! Они записаны у Любки, но их там не было! И вообще, такой бардак у нее в квартире! Но ничего не украли, только часы твои. Вот и подумай, в каком я положении! Могут ведь всерьез подумать, что я того парня наняла, чтобы он мои часы вернул!