— В будущем это личное станет и моим тоже,— намекнул он.
— Я тебе запрещаю им говорить обо мне. Я не боюсь сдохнуть, но я уверена, что нацисты проиграют войну, а я хочу это видеть.
— Вот с будущей Скалли и разбирайся,— ответила она, взяв другой мешочек у Дина.
— Но как вы…
— Эй, а кто такой Минтон?— на этот раз спросил Дин, так же рассыпая соль рядом с ними.
— Моя дочь — секретарша в штабе, в «Оленьей гостинице». Она зажгла сигарету.
— Неважно,— бросила Скалли.
— И она любовница полковника Штеккера. Она усмехнулась и погладила Чонга.
В это время к ним подбежали Кастиэль и Сэм.
— «Оленья гостиница». У всех оленей есть рога. Скажешь твоим, что нашёл эти сведения в конверте на своём столе. Ты не знаешь, откуда они. Скажи им, если хотят по-прежнему получать информацию, то не должны задавать тебе вопросов.
— Как вы тут? Все готово?— спросил Сэм.
В первый раз я увидел на её лице тень беспокойства, когда она смотрела на меня.
— Да, только сейчас выясним, кто такой Минтон,— усмехнулся Дин.
— Вы что издеваетесь!— не выдержала Скалли.
— Я тебе доверилась, Людо. Это всегда большая глупость, но я пошла на риск. Я всегда стояла обеими ногами на земле, но на этот раз… — Она улыбнулась, — Я недавно ходила смотреть на воздушных змеев твоего дяди. Там был один очень красивый, он вырвался у него из рук и улетел. Твой дядя мне сказал, что он уже не вернётся или его подберут всего поломанного и разорванного.
— А кто этот Минтон? И при чем он сейчас?— спросил Кас.
— Погоня за небом, — сказал я.
— Вот именно сейчас он точно ни при чем, у нас могущественные колдуны под властью Бальтазара, может, об этом подумаем!— вышла из себя Скалли.
— Никогда не думала, что со мной так будет, — сказала мадам Жюли Эспиноза, и неожиданно я увидел у неё на глазах слёзы. Может, когда человек видел слишком много чёрного, небо заставляет терять голову.
— Скалли, нас уже трое, кому интересен Минтон!
— Можете мне верить, мадам Эстергази, — сказал я мягко. — Я вас не выдам. Вы ведь мне говорили, что у меня взгляд смертника.
— Малдер, ты невозможен!
Субабер не верил ни одному слову из этой истории с конвертом. Когда я вручил ему дислокацию всех немецких войск в Нормандии: количество самолётов на каждом участке, места размещения береговых батарей и зенитных орудий, количество немецких дивизий, выведенных из России и продвигающихся на запад, — он был близок к тому, чтобы начать разбор моего дела.
Внезапно раздавшийся треск заставил спорящих одновременно обернуться – они увидели, что белокурые братья ожили.
— Откуда это у тебя, скотина?
— Не могу вам сказать. Я поклялся.
Призрачные тени набирали силу, стараясь прорвать защитный барьер, в какой-то мере это им удалось. В образовавшуюся брешь ворвался посланный Фирсоном огненный шар. Задымился диван.
Малдер повалил Скалли на пол. Кастиэль, выбравшись из укрытия, начал быстро бормотать что-то на латыни. Огненные шары не долетали до него – обрушивались, словно разбиваясь о невидимую стену.
Товарищи начинали бросать на меня странные взгляды. Лондон требовал сообщить источник сведений. Я до того ломал себе голову, что по несколько дней не видел Лилу. Мне нужно было во что бы то ни стало найти выход из положения и добиться от той, кого я мысленно называл «еврейкой», разрешения всё объяснить командиру нашей организации. В конце концов я прибег к доводу, которым не мог особенно гордиться, но который мне показался подходящим.
Белокурые братья тщетно пытались выбраться из круга – что-то не выпускало их. Пока Кас отвлекал Фирсона, Дин и Сэм успели еще раз обсыпать круг солью.
В воскресенье, побывав на мессе, Эстергази пришла обедать в «Прелестный уголок». Около трёх часов графиня вошла ко мне в контору, вынула из сумки записку, бросила осторожный взгляд на дверь и положила бумажку передо мной.
Скалли попробовала пошевелиться, но Малдер еще сильней прижал ее к полу.
— Выучи это наизусть и сразу сожги.
— Скалли, не время геройствовать.
— Получается, время отлеживаться?
Это был список «доверенных лиц», то есть осведомителей, которыми гестапо располагало в нашем районе.
— Кас даст тебе знак, пока лежи.
Я два раза перечитал фамилии и сжёг бумагу.
— Как вы это достали?
Малдер вытащил из кармана мешочки, рассыпав соль возле них, создавая еще один защитный круг.
— Малдер,— тихо произнесла Скалли. По сравнению с грохотом, раздающимся за диваном, криками и монотонным заклинанием, голос Скалли был еле слышим. Малдер наклонился к ней.
Мадам Жюли сидела передо мной, вся в сером, гладя Чонга.
— Да?
— Неважно.
— Для меня Минтон никто. Даже не ошибка молодости. Если бы не прозвище, которое он мне придумал, я бы его не вспомнила.
— Да объясните же, Господи! Это просто немыслимо. Это взято прямо из гестапо.
— Почему ты мне не рассказывала?
— Ладно, я скажу тебе. Арнольд, заместитель Грюбера, гомосексуалист. Он живёт с одним из моих друзей, евреем.
— До какого момента не рассказывала? Опять меня путаешь с твоей Скалли из будущего?
Она потёрлась щекой о мордочку Чонга.
— Только я знаю, что он еврей. Я ему сделала фальшивые арийские документы. Три поколения арийцев. Он ни в чём не может мне отказать.
— Ты и есть моя. Всегда была и будешь ею. Из прошлого или из будущего – не важно. Я встретил здесь несколько твоих прототипов, и только одна из них не была моей: Скалли из измененного будущего. Она принадлежала другому Малдеру, не мне.
— Теперь, когда у него хорошие бумаги, он может выдать вас, чтобы избавиться.
Дин и Сэм, увернувшись от очередного огненного залпа, спрятались за диван.
— Нет, мой маленький Людо, потому что я сохранила его настоящие документы. В её чёрных глазах было что-то непреклонное, почти непобедимое.
— Не скучаете здесь?— покачал бровями Дин. Малдер отстранился от Скалли.
— До свиданья, малыш.
— Как дела у Каса?— спросил он.
— Подождите. Как вы думаете, что с вами будет, если меня возьмут и расстреляют?
— Справляется. Силы у Фирсона-Бальтазара на исходе,— ответил Дин.
— Ничего. Мне будет очень грустно.
— Кастиэль, чего ты добиваешься?— все услышали голос Фирсона-Бальтазара. Залпы огненных шаров прекратились. Голоса братьев-магов утихли.
— Вы ошибаетесь, госпожа Эстергази. Если не будет меня, чтобы засвидетельствовать всё, что вы сделали для Сопротивления, с первых же дней освобождения вами займутся. И тогда не будет никого, чтобы защитить вас. Останется только… — Я проглотил слюну и собрал всё своё мужество. — Останется только сводня Жюли Эспиноза, которая была в наилучших отношениях с немцами. Можете быть уверены, тогда будут расстреливать так же быстро, как сейчас. Только я знаю, что вы для нас сделали, и если меня уже не будет…
— Я исправляю твои ошибки,— ответил Кас.
На секунду её рука застыла на головке Чонга, потом продолжала гладить. Я был испуган собственной дерзостью. Но я увидел на лице «хозяйки» улыбку.
— Ошибки? Да это был лучший план, пока ты не влез! Откуда вообще ты здесь взялся?
— Мне давно следовало догадаться, что это ты. Но только благодаря Фицджеральду, которому ты выболтал свое имя, я понял, с кем имею дело. Ты вселился в Фирсона и нанес руны на Фицджеральда и Сэйлу. Только зачем? Что тебе нужно в этом времени?
— Ну вот, ты сильно закалился, Людо, — сказала она. — Настоящий мужчина. Но ты прав. У меня есть свидетели в Париже, но, может быть, я не успею обернуться. Ладно, давай. Можешь сказать своим друзьям. И скажи им, чтобы завтра же было письмо с перечислением услуг, которые я им оказала. Я буду хранить его в надёжном месте… там, куда, уважая мой возраст, никто уже не полезет. И скажи своему начальнику… как его?
— Я, кажется, понял, кто вселялся в Фицджеральда. Кто-то из твоих пешек? Я видел Дина и Сэма. Как же мне трудно было притворяться, что я их не знаю, чтобы не бросить на себя подозрения. Я хотел выяснить, что они здесь делают, но не успел. Вы испортили мои планы с Фицджеральдом. Ты представляешь, какой потенциал у душ этих магов? А если бы у Фицджеральда и Сэйлы родился ребенок, он стал бы драгоценным. Но братство посчитало Фицджеральда нечистым, раз в нем побывал дух, и тут мне пришла идея стать отцом этого ребенка. Я мог дать жизнь такому чуду.
— Субабер.
— Чтобы использовать ребенка в своих интересах?
— Скажи, что, если кто-то проболтается, я первая это узнаю и успею скрыться, а вы не успеете. Никто из вас. Никто не уцелеет, даже ты. Меня слишком часто в жизни использовали, чтобы я позволила сделать это ещё раз. Пусть твой начальник держит рот на замке, а то я его ему закрою навсегда.
— А для чего еще? Фицджеральд опередил меня. Я уже подготовил новых девушек для ритуала перехода. Осталось только оплодотворить Сэйлу и скользнуть в будущее, где ребенок достигнет совершеннолетия для полного развития своих магических сил. Но этот пройдоха заманил нас в ловушку! Кто был в теле Фицджеральда?
В тот вечер мне понадобился целый час, чтобы всё объяснить Суба. Выслушав меня, он сказал только:
— Да, эта шлюха — чудо.
— Агент ФБР,— бросил Кас.— И это не он обманул тебя и загнал в ловушку, а настоящий Фицджеральд. Ты вечно недооцениваешь тех, с кем тебе приходится работать. Ты украл вещи, которые тебе не принадлежат. И ты не имеешь понятия об их истинной силе. Даже я не знал, пока не пришлось изучить историю артефактов.
Впоследствии мне пришлось почти пожалеть, что я прибег к такому средству, чтобы воздействовать на графиню. Я затронул её самое чувствительное место: инстинкт самосохранения.
— Да, я уже понял, что совершил ошибку, не изучив до конца эти артефакты. Из-за этого я оказался в 1990 году, когда мне сразу нужно было в 1909.
— Теперь ты жалуешься? Ты – вор!
Забота о том, что с ней будет после ухода немцев, стала её навязчивой идеей: она только что не требовала от меня расписки каждый раз, как передавала мне сведения. Получив удостоверение «Выдающийся участник Сопротивления» с датой и подписью «Геркулес» (скромная боевая кличка, которую избрал себе Субабер), она потребовала ещё одно, для дочери, и третье, также отпечатанное на машинке, с датой и подписью, но где имя владельца не было вписано.
— Артефакты никому не были нужны долгие столетия. Я их позаимствовал, и ты всполошился из-за этого?
— На случай, если я захочу кого-нибудь спасти, — объяснила она мне.
— Я отслеживал твой путь с 2010 года. Я знаю, что ты завладел телом Пели, благодаря шапке Мономаха. Ты с помощью рун и печати века выслеживал девушек!
Скоро мадам Жюли дали в Лондоне зашифрованное имя: Гаранс. Сегодня широко известно, сколько она сделала для подполья, так как она получила орден Сопротивления, но здесь я изменил некоторые имена и детали, чтобы не поставить в неловкое положение ту, которая после войны приобрела такую известность. Она продолжала нас информировать, пока не высадились союзники, и её ни разу не заподозрили и не тронули. До самого конца её связи с оккупантами квалифицировались в наших краях как «постыдные»: за несколько дней до высадки она устроила для немецких офицеров «Оленьей гостиницы» garden-party
[31]. Она осмелела до того, что разрешила нам установить приёмник-передатчик в комнате своей горничной, и означенная горничная, Одетта Лонье, только что прошедшая курс обучения в Лондоне, могла, таким образом, спокойно работать в ста пятидесяти метрах от немецкого штаба.
— Да ты хоть знаешь, как трудно было отыскать их! Рунам подавай особенных девушек. Я сначала ставил печать на девицах, увлеченных рунами, но, как оказалось, среди них не хватает особенных. Мне пришлось придумать еще один план: ставить печати на всех девушках, чтобы ничего не заподозрили. Я ввел это новшество с люминесцентной меткой в клубе. Ты хоть представляешь, сколько энергии ушло у печати века, чтобы обнаружить нужных?
С самого начала у нас была договорённость, что я никогда не буду сам вступать в контакт с графиней.
— А ты хоть представляешь, что может стать с печатью через пару минут? Ты растратил почти всю энергию печати, ее нужно дезактивировать, иначе она взорвется!
— Нет…— Бальтазар изменился в лице,— ты врешь…
— Если у меня для вас что-то есть, я приду сюда обедать и оставлю тебе Чонга. Уходя, я его заберу и скажу тебе что надо. Если я захочу, чтобы ты пришёл ко мне, я забуду здесь собачку, и ты мне её принесёшь…
— Ты видишь, как она светиться? Это признак, что до взрыва осталось немного…
Через несколько месяцев после нашей первой встречи господин Жан вошёл ко мне в кабинет, где Чонг дремал на стуле.
— Да кому нужен этот взрыв, как ее обезвредить?— Бальтазар вытянул руку подальше от себя, но выкинуть печать за энергетическое поле не мог.
— Эта Эстергази забыла собачонку. Она только что звонила. Она хочет, чтобы ты её принёс.
— Печать может обезвредить только последний человек, на котором активировались руны.
— Чёрт, — сказал я ради проформы.
— Ты сказал пару минут… где я тебе найду последнего?— прокричал Бальтазар.
— Дана!— позвал Кас.
Вилла, которую до войны занимала еврейская семья из Парижа, находилась в большом парке «Оленьей гостиницы». Чонгу совсем не понравилась поездка на велосипеде у меня под мышкой, и он всё время вырывался. Мне пришлось немного пройти пешком. Довольно хорошенькая горничная вышла на мой звонок:
— Ах да, мадам его забыла…
Скалли вышла и подошла к кругу, в котором стояли маги. Их снова что-то сковывало.
Она хотела взять пёсика, но я с мрачным видом упирался:
— Возьми печать!
— Послушайте, я час трясся на велосипеде и…
Маги не могли двигаться, но продолжали следить за происходящим. Скалли быстро выхватила горячую, словно раскаленную печать из рук Фирсона-Бальтазара, и хотела передать ее Касу, но тот покачал головой.
— Сейчас спрошу.
— В твоих руках она должна остыть, иначе не дезактивируется.
Через несколько минут она вернулась:
— Мадам просит вас зайти. Она хочет вас поблагодарить.
Малдер подошел сзади, Скалли чувствовала его близость.
Графиня Эстергази, в скромном сером платье, которое так шло к её белоснежным волосам, уложенным в пучок, появилась в дверях гостиной в сопровождении молодого немецкого офицера — он с ней прощался. Я его хорошо знал с виду: это был переводчик штаба, часто сопровождавший в «Прелестный уголок» полковника Штеккера.
— Малдер, не трогай ее. Только чистая энергия Скалли может погасить печать.
Скалли с трудом терпела боль, на ладонях появились ожоги. Слезинки одна за другой скатывались с ее щек к ладоням на печать. Одна, вторая... Печать потухла, дезактивация была закончена.
— До свидания, капитан. И поверьте мне, адмирал Хорти стал регентом не по своей воле. Его популярность, значительная уже в семнадцатом году после битвы при Отранте, так возросла после того, как он разгромил в девятнадцатом году большевистскую революцию Белы Куна, что ему оставалось лишь склониться перед волей народа…
Кас забрал печать и провел рукой по ладоням Скалли. Раны от ожогов исчезли, так же как и боль. Маги в кругу рухнули на пол. Призрачные тени исчезли в образовавшаяся в центре круга черной дыре, которая всосала их. Только вор в теле Фирсона остался стоять, как и прежде.
Это был, слово в слово, отрывок из учебника истории, который мадам Жюли пересказывала при мне наизусть в 1940 году, когда готовилась к победе немцев.
— Что ты теперь будешь делать?— спросил он.
— Тем не менее говорят, что у него были династические чаяния, — сказал капитан. — Он сделал своего сына Иштвана вице-регентом…
— Исправлять ошибки.
— Ах, вот ты где. — Она мне улыбнулась. — Бедненький. Я его забыла. Идите сюда, молодой человек, идите сюда…
Офицер поцеловал руку графини и вышел. Я прошёл за ней в гостиную. На рояле стояли знаменитые «надписанные» портреты Хорти и Салазара, которые я видел в «гостинице транзита». На стене на видном месте был портрет маршала Петена. Недоставало только портрета Гитлера, который я тоже видел «подготовленным» на улице Лепик.
***
— Да, знаю, — сказала мадам Жюли, проследив за моим взглядом. — Но мне от него становилось дурно.
Эпилог
Она выглянула в переднюю, потом закрыла дверь.
2002 год.
— Этот красивый капитан спит со служанкой, — сказала она. — Тем лучше, это может пригодиться. Но я каждые два-три месяца меняю прислугу. Так вернее. А то они всегда слишком много узнают.
Скалли открыла ноутбук и начала писать письмо:
Она ещё раз быстро открыла дверь и выглянула. Никого не было.
«Малдер, я не могла не написать тебе. Знаю, это с каждым разом становится все опаснее. Я скучаю по тебе. Но кроме этого, написать письмо меня заставило нечто странное. Сегодня утром мне позвонил твой бывший домовладелец. Новые жильцы в твоей квартире делали ремонт и обнаружили твой личный дневник. Зная, что ты был агентом ФБР, он посчитал нужным передать его через меня. Малдер, в этом дневнике всего несколько записей. Они датируются 1990 годом. Это точно твой почерк, но то, что там написано, заставило меня усомниться. Там говорилось о перемещениях во времени, что мы познакомились на два года раньше, и еще некоторые невероятные вещи. Я перешлю тебе их в электронном виде, Надеюсь, ты сможешь понять, что они значат, так как меня они пугают».
— Ну ладно. Иди сюда.
Я прошёл за ней в спальню За несколько минут в ней произошла удивительная перемена. В «Прелестном уголке» и когда она только что говорила с немецким офицером, это была светская дама; она держалась очень прямо, с высоко поднятой головой, опираясь на трость. Сейчас она тяжело переваливалась с ноги на ногу, как грузчик под непосильной ношей. Она как будто потолстела на двадцать килограммов и постарела на двадцать лет.
***
Малдер сидел за ноутбуком, не зная, с чего начать ответ.
Она подошла к комоду, открыла ящик и вынула флакон духов «Коти»:
«Дорогая Дана, я прочитал записи из дневника. Да, почерк мой. Но я не помню, чтобы писал такое. И не думаю, что это розыгрыш или продуманный ход наших врагов.
— На, возьми.
— Духи, мадам Жю…
Сегодня я проснулся сам не свой. Оказалось, я не помню последние сутки из своей жизни. Я боялся, что до меня добрались колонизаторы, пока не наткнулся еще на одну странную записку на моем столе. Кто и когда ее оставил – не знаю.
“Малдер, твоя амнезия не из-за болезни. Не пытайся вспомнить, что произошло, это все еще может грозить изменением будущего. Знай, что ты помог в битве против зла. У тебя много друзей. Верь в свободу выбора, справедливость и высшие силы. До встречи в 2012 году. Мир будет спасен”.
Дана, я думаю, мои записи в дневнике и эта записка связаны.
Нам предстоит решить загадку из прошлого».
***
«Малдер, ты же не веришь, что то, что написано в дневнике - правда?»
***
«Ты сама писала научную статью о путешествии во времени. И мы расследовали одно из дел о путешествии во времени. Почему сейчас ты не можешь допустить, что это правда?»
***
«Потому что теория есть теория. И я не совсем уверена, с кем мы столкнулись, расследуя дело о человеке якобы из будущего, убивающего своих коллег».
***
«Скалли, я рад, что ты не меняешься. Бальзам для моей израненной души. Даже в нашем положении мы продолжаем спорить».
***
«Малдер, в твоих записях говорится, что я приняла другое решения, не выбрав ФБР. У нас было другое будущее. Иногда я задумываюсь, какое оно было бы, если бы я на самом деле не пошла в ФБР. И читая твои строки, я вижу частичный ответ. Теперь задаюсь вопросом: если бы я знала свое будущее, поступила бы так же?»
***
«Возможно, нам и не нужно знать своего будущего, когда мы принимаем решения. Нас может что-то напугать. Отказавшись, мы можем упустить кое-что важное. Каким бы сложным пройденный путь не оказался – он наш, и я дорожу воспоминаниями. Все, что случилось, формировало мой и твой характер, жизненные позиции. Как бы хотелось просто стереть плохие моменты, но тогда кем мы станем?»
***
«Ты закончил писать дневник на самом интересном месте. Все же, что было дальше?»
***
«У меня есть предположение, что мы все-таки победили, раз я снова оказался в своем времени, и мы оба ничего не помним. Кас, видимо, постарался и стер нам память. Как бы там ни было, этот дневник и записка дают надежду, что мы не одни. И в сражении против колонистов на нашей стороне будут такие люди, как Винчестеры, и такие ангелы, как Кастиэль».
***
«Тогда мы обязаны победить».
***
«Мы обязательно победим, Скалли, но у меня вопрос: кто такой Джек Минтон из моего дневника?»
Конец