Сванидзе: Завершайте, Анна Игоревна, уважаемая.

Филимонова: …в снабжении Европы и США героином и кокаином. Поэтому ситуация чудовищна, на мой взгляд.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас Леонид Михайлович, Ваши вопросы.

Кургинян: Вот теперь интересно.

Млечин: Давайте вспомним историю — чудовищную — Сербской Краины. Это часть территории Хорватии, на которой большинство составляли сербы. После отделения Хорватии они оказались в трудном положении, создали самопровозглашенную республику. Возможность была — и переговоры об этом шли в российском посольстве в Загребе — придать этой автономии широчайшие полномочия, плоть до своего флага, валюты и так далее. Кто сказал «нет»? Господин Милошевич. Через какое-то после этого время наносит — хорватское правительство — наносит военный удар по Сербской Краине, сербы бегут, господин Милошевич, Сербия пальцем не пошевелила, чтоб защитить этих людей. Результат: могла быть автономия, автономия, не самостоятельное государство, но автономия, широчайшая, могла быть. А что касается господина Милошевича, можно я приведу доказательство, это будет к последнему вопросу. Доказательство № 5.


Материалы по делу.
Из воспоминаний российского политика Евгения Примакова: «Президентские выборы в октябре 2000 года выиграл Коштуница. Безусловно, в итогах выборов отразилось широкое недовольство югославской общественности… Общество не согласно с методами бывшего президента Милошевича по руководству Югославией, с отсутствием демократического выбора в созданном им режиме». Из книги Е. Примакова «Встречи на перекрёстках», 2004 г.


Млечин: Евгений Максимович Примаков очень дипломатичен, но точен. Ну так вот, теперь давайте мы с вами вернёмся. Попытки Европы-то были: сначала — не дать Югославии развалиться. Зачем им было нужно это? Если Югославия полным ходом шла к вступлению в европейский союз? А если вспомнить слова одного бывшего начальника Генерального Штаба Югославской народной армии, то и в НАТО бы уже состояла, если бы не разрушилась. Какой же смысл, что же она выиграла? Ничего не выиграла. И никто не выиграл. А больше всего проиграли сербы, на мой взгляд, вообще катастрофа для них.

Кургинян: И не бомбили её. И не бомбили.

Милошевич: Вопрос. Милая дама мне время отдала. Посылка фальшивая о том, что западные не хотели разрушить. И поэтому и Ваши заключения фальшивы.

Млечин: Нет, это Ваше предположение, что они хотели.

Милошевич: Мое не предположение, моя уверенность, и это весь мир невооружённым глазом видит, что хотели разрушить.

Млечин: Поскольку Вы старше меня, то я очень вежливо отвечу, что это Вы так видите.

Милошевич: Вы скажите, когда…

Млечин: Можно я с милой дамой продолжу диалог, не лишайте меня такой возможности, все знают, что я дамский угодник.

Филимонова: Прошу прощения, Борислав Светозарович, за то, что перебиваю. Прежде всего, я хотела бы отметить, что не Слободан Милошевич срывал переговорный процесс. Переговорный процесс на всём протяжении в Боснии срывал исключительно Алия Изетбегович, после консультация с Вашингтоном. Более того, вот интересный такой факт — насчёт того, имел ли Запад стратегию… какую-то продуманную стратегию: в 94 году известный турецкий генерал, Гюриш его фамилия, выходя на пенсию — это глава Генштаба, — он дал интервью турецкой газете «Хуриет». И он заявил о том, что у США на момент 94 года было три военных плана по военной интервенции против сербов. Не говорится, «против Сербии», а именно «против сербов»… источники, соответственно, всё это в распоряжении имеется. Поэтому сводить роль к одному человеку и замалчивать чудовищную вовлечённость, заинтересованность, и безусловные приобретения со стороны определённых западных и стран, и центров силы, прежде всего…

Млечин: Что они приобрели?! Эта страна…

Филимонова: Германия получила Хорватию. Значит, в Германии…

Млечин: Что значит, «получила Хорватию»?

Филимонова: Информационное пространство, промышленность, экономика.

Млечин: Страну, которой надо экономически помогать! А имела бы просветающую страну с чудесными рынками!

Филимонова: Австрийские банки присутствуют на всём пространстве Восточной Европы. Не случайно Австрия вкладывает 200 миллиардов долларов в развитие банковской системы. Лишаются…

Грызунов: 8 миллионов населения!

Филимонова: …лишаются страны своей национальной банковской системы.

Сванидзе: Завершайте, пожалуйста.

Филимонова: Прежде всего, это деньги. Где деньги, там и власть, это очевидно. Прежде всего, экономические механизмы, о которых Вы говорите, нельзя об этом забывать, и политическая власть, которая закрепляется созданием систем протекторатов разной степени подчинённости.

Сванидзе: Спасибо, Анна Игоревна. Спасибо. Я хочу задать вопрос стороне защиты. Константин Петрович, вот Ваша сторона защищает позицию «Попытка миротворческой операции». Но это, всё-таки, было варварство. Вот как угодно объясняйте — бомбили города, бомбили. Люди гибли. Это что, миротворческая операция, или это всё-таки варварство?

Грызунов: Давай, я отвечу.

Эггерт: Давай, если хочешь. Мне задали вопрос, вообще-то.

Сванидзе: Можете поделиться с Сергеем Петровичем, мне не жалко.

Эггерт: Давайте я начну, Сергей Петрович продолжит. Операция была очень неоднозначная. Но жертвы…

Сванидзе: Что значит, «неоднозначная»?

Эггерт: Секундочку, Можно я закончу, Николай Карлович? Операция была не санкционирована Советом Безопасности, она не была санкционирована Конгрессом Соединённых Штатов, если речь идёт о участии американских вооружённых сил. Но то, что было до этого, те 10 лет кошмара, которые продолжались на территории бывшей Югославии, конечно, оставили очень серьёзный шрам в западной политической элите, в том числе. И допустить того, что происходило в Косово в тот момент, а это происходило, что бы там ни говорили, камера не лжёт в данной ситуации. Все видели эти лагеря беженцев.

Сванидзе: Но я Вас спрошу, бомбардировка была варварская? Вы её оправдываете, или нет?

Грызунов: 24-го….

Сванидзе: И она была обязательна, или нет? Бомбить города?

Эггерт: Я думаю, необходима была военная акция, да. В какой-то форме.

Грызунов: Я не согласен, к сожалению, с Константином. Дело в том, что 24 марта начались бомбардировки, 25-го мы сидели вместе с покойными, к сожалению, сегодня Егором Гайдаром и Борисом Фёдоровым в самолёте, который приземлился в Будапеште, потому что Белградский аэропорт был закрыт, где встретились со спецпредставителем американского президента Ричардом Холбруком и сказали: «Вы бомбардируете не Милошевича, а зачатки сербской демократии». Это была ошибка.

Сванидзе: Спасибо. Короткий перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.



Сванидзе: В эфире «Суд Времени». Мы завершаем наши слушания по Югославии. Последний вопрос обеим сторонам: Какова роль России в Югославском конфликте? Пожалуйста, сторона обвинения, прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Я не считал, что так развернётся дискуссия. И я лично почему-то убеждён, что господин Млечин, например, ну не считает миротворческой операцией то, что там произошло, и в высшей степени внутренне не готов это до конца оправдывать. Но то, что я услышал сегодня … то, что я услышал, я не слышал давно. Я вдруг начинаю вспоминать, что же это мне напоминает? Можно доказательство № 14?


Материалы по делу.
Из статьи российского политика Андрея Козырева: «Российские дипломаты в самом тесном контакте с их … западными коллегами разработали концепцию нового государства — продолжателя СССР в ООН … Чтобы оправдать кредит доверия Запада к новому руководству России, Москва должна была перейти на цивилизованную, демократическую сторону баррикад, заключив подлинный союз с теми, кто стоит на страже международной законности. Главной целью деятельности было введение России … в семью наиболее передовых демократических государств… в западное общество». Из статьи в «Независимой газете», 1992 г.


Кургинян: Я помню, как нас вводили в эту семью, подымая платок с пола. Я помню также, и должен отдать… что к чести российских демократов, включая главных, никто не оправдал чудовищное преступление, которым были бомбардировки в Сербии. Я помню, что самые ультралиберальные силы прокляли это. Все это прокляли. Потому что это было неслыханное предательство всего! И говорить теперь, что этого не было? Я теперь понимаю, что там летали не самолёты, так сказать, ультрасовременные, которые это всё бомбардировали, а бабочки. Они летали так, и говорили: «Бедные сербы! Как мы вас любим!». Наверное, было так! И это тоже можно сказать. Теперь что касается российской позиции. Речь идёт о следующем. Пожалуйста, доказательство № 16.


Материалы по делу.
Из книги российского дипломата Анатолия Торкунова: «В операции против Союзной Республики Югославии в марте 1999 г. НАТО решил выйти за рамки ООН и принял решение о вмешательстве самостоятельно… Российская Федерация внесла на заседание СБ ООН проект резолюции, осуждающей одностороннее применение военной силы в нарушение Устава ООН… ее поддержали Китай и Намибия. Однако 12 других членов Совета Безопасности, в том числе Великобритания, США и Франция, отклонили российский проект, …согласившись, таким образом, с прецедентом обхода Устава ООН». А. Торкунов «Современные международные отношения и мировая политика», 2004.


Кургинян: Так какова же была российская позиция по Балканам? Я считаю, что здесь надо дать слово самому блестящему специалисту по Балканам, госпоже Гуськовой. Пожалуйста, № 15.


Материалы по делу.
Из книги российского историка Елены Гуськовой: «В 1993–1995 гг. российская дипломатия на Балканах осуществлялась в русле политики США и других западных держав… Россия выполняла роль последнего инструмента давления на сербскую сторону. К концу 1995 г. Россия перестала быть фактором, влияющим на ход событий в регионе… 1996 г. характеризовался разочарованием России в идее быстрой интеграции в „западный мир“ и систему европейской безопасности… Среди набиравших силу негативных тенденций было закрепление в международных отношениях „права и закона силы“, признание международными организациями административных границ многонационального государства как межгосударственных по просьбе субъектов федерации без согласия на то центра… переход к применению силы для наказания несговорчивой стороны конфликта, возможность участия войск НАТО в миротворческих операциях». Е. Гуськова «Динамика косовского кризиса и политика России», 1999 г.


Кургинян: Говорят, что результатов не было. Как их не было?! Мы получили гигантскую наркомафию — разве не результат? Мы получили гигантскую радикальную исламизацию в подбрюшье, на Балканах, на границе Европы — разве не результат? Мы получили, как блестяще здесь сказал эксперт, протекторат вместо независимого государства — разве не результат? Анна Игоревна, скажите нам, об этом что-нибудь. Что касается меня, то я замолкаю, потому что всё своё время я передал экспертам, особенно господину Милошевичу, и ни на минуту не жалею. Потому, что то, что говорит господин Милошевич, дышит подлинной трагедией, подлинной и настоящей.

Филимонова: К сожалению, российская позиция заключалась в постоянной и непрестанной сдаче всего того, что можно было сдать. И уход нашего контингента из Косова в 2003 году вызван двойственными мотивами, прежде всего — не являться соучастником всего того, что сейчас происходит в Косово. В Косово, я напомню, были чудовищные погромы сербские, в 2004 году, как раз на 5-летний «юбилей», когда было уничтожено 100 сербских домов, и где-то 35 сербских церквей. Постоянно происходят похищения людей, убийства. И вот цифра: значит, у нас формируется, на наших глазах, серый треугольник наркопроизводства-наркопоставок: Тирана — Приштина — Скопье. Ежегодный поток нарковеществ через Косово и Митохию составляет около 5 тонн ежемесячно. Годовой оборот — около 2 миллиардов долларов. Затем эти суммы отмываются… отмывают около 200 европейских банков и сеть магазинов, кафе, и так далее. И вот к слову об этих несчастных албанских беженцах, когда вот их главари колесят по Косову на джипах с тонированными стёклами, без регистрационных номеров (наверное, это несчастные сербы, злые сербы отняли у несчастных албанцев регистрационные номера). Албанцы тогда бежали от бомбардировок и благополучно возвратились в места своего проживания.

Эггерт: Ну ладно… Они начали бежать оттуда раньше, в конце 98-го года, о чём Вы говорите?

Филимонова: НАТО расстреляли даже колонну беженцев, возвращавшихся…

Кургинян: с 42-го, 42-го…

Филимонова: в Джаковицу, НАТО разбомбило.

Сванидзе: Время, завершайте.

Филимонова: Поэтому, время задуматься, сделать серьёзнейшие выводы. И, к сожалению, на примере братского сербского народа мы можем только учиться тому, как не допустить подобного вмешательства, прежде всего, внешнего фактора, как учиться быть самим солидарными, как не допустить развала собственного государства.

Сванидзе: Спасибо. Прошу, Вас Леонид Михайлович, вопросы.

Млечин: Ваша честь, свидетель исчерпывающе изложил свою точку зрения, думаю. Мы ей благодарны. Может быть, перейдём дальше?

Сванидзе: Тогда я задам вопрос. Значит, у меня вопрос. Вопрос, вероятно, Анне Игоревне. А может быть, и Александру Яковлевичу Моначинскому. Вот Вы критикуете российскую позицию в связи с ситуацией в конце 90-х годов, в середине 90-х годов в Югославии. А что нужно было делать? Вот, в частности, в конце 90-х годов. А что нужно было делать? Нужно было воевать? Что должна была делать Россия?

Моначинский: Россия, по крайней мере, имела возможность помочь, потому что я…

Сванидзе: Помочь каким образом?

Моначинский: Очень просто. Помочь вооружениями. На то время у нас было достаточно…

Сванидзе: То есть, военным образом?

Моначинский: Военным образом. У нас было достаточно зенитно-ракетных…

Сванидзе: Войти в конфликт?

Моначинский: Нет. При чём здесь конфликт?!

Кургинян: Ну почему? Какой конфликт? С-300…

Моначинский: Да не надо говорить про это С-300! Там уже надоело. Я хочу сказать: почему официально Россия не могла поставить, к примеру, «Бук»? Почему она не могла поставить «Тор» и другие средства, которые способны были нанести воздушному противнику серьёзный урон? Мы всё время вот закрылись: «С-300». Никто не называет, какая это буква…

Сванидзе: То есть, если бы мы, Вы отдаёте себе отчёт, Александр Яковлевич, что если бы мы всерьёз, массированную помощь нашим вооружением оказали Сербии, это бы означало бы вступление Сербии в войну с НАТО с нашим участием.

Моначинский: Ну, так… Нет, конечно!

Кургинян: Нет, конечно!

Моначинский: А почему? А почему?

Сванидзе: Ну почему…

Кургинян: Поставки вооружения ничего не значат.

Моначинский: Я Вам приведу такой элементарный пример: в Афганистане мы, с помощью американцев, получили раковую опухоль, где был Збигнев Бжезинский, где он взаимодействовал с моджахедами, потом перекинул Бен Ладена на территорию…

Сванидзе: Ну, Афганистан — это отдельная проблема, очень тяжёлая…

Моначинский: Понятно…

Кургинян: Египту мы поставляли оружие? Египту поставляли?

Сванидзе: Египту американское тоже.

Эггерт: Войны не было, конкретно, противостояние…

Кургинян: Вот и скажите, что боялись противостояния, а не войны.

Эггерт: Спасибо! Мы один раз уже ввязались в 14-м…

Кургинян: Всё понятно.

Эггерт: …году на стороне братьев, которые нас регулярно кидали!

Кургинян: Там была война!

Эггерт: Хотели ещё с НАТО повоевать?! После Чечни?! Спасибо!

Кургинян: Нельзя так говорить.

Моначинский: Я хочу сказать. Вот, сидящий напротив меня Константин Эггерт, он не пережил бомбардировки.

Сванидзе: И слава богу.

Моначинский: Слава богу. А я пережил это в своё время. И поэтому не советую Вам так относится к нашему дружественному народу, что вот их бомбили, ну и пусть бомбят. Да нельзя бомбить!

Эггерт: А пусть бы нас ещё бомбили?!

Моначинский: Да ну Вы что? Интересный Вы человек!

Сванидзе: Александр Яковлевич!

Моначинский: На всякий яд есть противоядие!

Сванидзе: Александр Яковлевич, дело не в том, что «пусть бомбят» — это очень плохо, это ужасно, когда бомбят. Ну а нам-то что было делать? Вот конкретно, я Вас спрашиваю. Говорите — помогать оружием. Замечательно!

Моначинский: У нас там, кстати, были…

Сванидзе: Значит, мы бы бросали дрова в топку этого конфликта!

Моначинский: Это неправильно!

Кургинян: Мы бы его останавливали!

Сванидзе: Прекрасно! Чем?! Нашими системами вооружений мы бы остановили бомбардировки НАТО Югославии?

Кургинян: Конечно.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Но главное, что на этом деле не было бы дальше никакого конфликта. Но мы боялись противостояния, а не войны. Никто с нами никогда бы воевать не начал.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Ну тогда ждите, когда Вас будут бомбить.

Сванидзе: Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Мой тезис простой: давайте посмотрим, чем закончилась вся история с бомбардировками и с Косово. Господин Милошевич, президент, согласился на все те условия, которые требовало НАТО. Доказательство № 14.


Материалы по делу.
Из воспоминаний российского политика Виктора Черномырдина: «Я предложил Слободану Милошевичу сформулировать оценку предложенного документа: с чем не согласны, что требуется скорректировать… Милошевич не добавил ничего! Ни единого слова! Сколько потрачено усилий, сколько пролито крови — ради чего? Чтобы только сейчас принять документ, с которым можно было согласиться намного раньше?» В. Черномырдин. «Вызов», 2003 г.


Млечин: Я поясню, о чём идёт речь — Милошевич и финский… Виктор Степанович Черномырдин и финский президент Ахтисаари привезли Милошевичу вот как бы финальный документ, на основании которого должно было решиться всё. И Черномырдин говорит — ну, господин Милошевич, поправьте ну, что-то, вот что в интересах Сербии, давайте поправим документ. Ничего не поправил!

Милошевич: Не-не-не. Это неверно.

Млечин: И об это Черномырдин рассказывает. Зачем же было тогда устраивать всё это? Зачем было провоцировать бомбардировку, если он на всё согласился, и вообще ни с чем даже не оспорил? А Черномырдин на это отвечает, можно попросить доказательство № 9?


Материалы по делу.
Из воспоминаний российского политика Виктора Черномырдина: «Милошевич к мнению российской стороны прислушаться не пожелал. Да и зачем ему была нужна Россия, когда, казалось, вот они рядом, Америка и Германия — страны долгое время приручавшие экономической помощью Югославия периода Тито». В. Черномырдин. «Вызов», 2003 г.


Млечин: теперь, если можно, я обращусь к своим свидетелям. Борис Александрович, если можно… профессор Шмелёв, доктор исторических наук. Борис Александрович, вот у меня создалось такое ощущение, что Милошевич понимал, что всё равно он в Косово проиграл, но ему надо было продемонстрировать, что он отступил не потому, что проиграл, а потому что его заставили. И он спровоцировал, фактически, эти бомбардировки, что бы потом сказать — ну видите, мне деваться было некуда.

Шмелёв: Конечно, он был в очень тяжёлом положении. С одной стороны, как президент он обязан был сохранить единство и целостность государства. С другой стороны — должен был понимать о тех последствиях для страны, которые возникнут в случае начала военного конфликта. А ведь страны НАТО, США прямо заявили: «или ты принимаешь наши условия, или начинается бомбардировка», читай — война. Поэтому он, как мне кажется, был в сложной ситуации. Но, по моему мнению, в тот период времени у Милошевича не было уверенности в том, что эта угроза будет реализована. Он считал, что это Запад блефует. И я считаю, что вот на этом он и проиграл.

Млечин: Спасибо большое. Теперь, если можно, вопросы двум другим моим свидетелям. Сергею … Константину Петровичу Эггерту и Сергею Петровичу Грызунову. Только у меня сложилось ощущение, что эти бомбардировки, которые были действительно, с моей точки зрения, ужасны, были следствием того, что в Боснии такая же операция несколькими годами раньше принесла успех. То есть они бомбили военные позиции, и война прекратилась. Да, это ужасно. Нож хирурга причиняет боль, но прекратили люди убивать друг друга. Не было ли это шагом отчаяния? Ну, хоть что-то сделать?

Грызунов: Отчасти. Тут ещё две вещи, вот о которых профессор Шмелёв начал говорить. Это был год 50-летия НАТО. Год 50-летия мощнейшей организации, которая, знаете, как вот военная машина, готовилась-готовилась и ни к чему не пришла. У неё был главный соперник — СССР, потом Российская Федерация, но мы нашли какие-то другие способы общения друг с другом, подвернулись Балканы — и они пошли. Милошевич понимал, что его режим подходит к концу, и для него нужен был конфликт, военный конфликт, который для любого диктатора является палочкой-выручалочкой. Эти факторы вместе с тем, о чём говорите Вы, сошлись. Получилось крайне неудачно.

Млечин: Константин Петрович, ваше мнение.

Эггерт: Я коротко отвечу. Я думаю, что много факторов сошлось, это правда. Но мне кажется, есть одна очень важная вещь, о которой я бы хотел сказать. Слободан Милошевич был замечательным политическим тактиком. Он этим напоминает ещё одного диктатора, Саддама Хусейна, с которым мне доводилось встречаться. Но, каждый раз выигрывая тактическую победу, он шёл к стратегическому поражению. Отсутствие политического стратегического видения и жажда власти сгубила его точно так же, как сгубила Саддама.

Млечин: Спасибо.

Милошевич: Можно мне реплику?

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваши вопросы оппонирующей стороне.

Кургинян: Я всё хочу что-то такое, на что-то конструктивное отвечать. Милошевич — трагическая фигура. Он совершил много ошибок. И я критиковал его за эти ошибки. Но он жизнью за всё заплатил. И я убеждён, что он будет героем Сербии. Настоящим. А ошибок он совершил много. Теперь о 50-летии. Так я понял, что НАТО не хотело, не хотело, чтобы отметить своё 50-летие: фейерверком, балом, раутом, и решило отбомбиться, да? На 50-летие устроить маленький праздник, да? Вот маленький праздник. Хотите, чтобы у вас были такие праздники?!

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вы вопрос будете задавать?

Кургинян: Теперь я спрашиваю: а Вы хотите, что бы у нас были такие праздники? Вот мне кажется, что Вы ведь, ну как бы довольно точно отвечаете?

Шмелёв: Я сразу отвечу на Ваш вопрос. Конечно, я не хочу такого праздника. Но я думаю, что такого праздника у нас не может быть по определению, постольку-поскольку, когда у нас были события в Чечне, и американских дипломатов спросили, а почему же вы не действуете так же в отношении России так же, как действуете в отношении Сербии, они ответили: но Россия же ядерная держава. Поэтому у нас такого праздника по определению быть не может.

Кургинян: Пока, пока такой ядерный щит! Пока такой ядерный щит! Не зарекаться, не надо зарекаться.

Милошевич: Извините, пожалуйста, здесь произнесены защитой неверные вещи. И я хочу комментировать. Россия не помогала серьёзно в оружии Сербии, Югославии тогда, потому что не было политической воли. Второе: документ, который принесли Ахтисаари с Черномырдиным, никогда бы не приняло руководство Югославии и Слободан Милошевич лично, если бы за этим документом не стояла Россия, в лице Виктора Степановича Черномырдина. В-третьих: этот документ всё-таки был приемлем, и Скупщина Югославии его единогласно одобрила. Приемлем потому, что были Объединённые Нации, а не НАТО, потому что гарантировался суверенитет и территориальная целостность Югославии.

Сванидзе: Завершайте, пожалуйста.

Милошевич: Это всё вылилось в резолюцию 1244. Совершенно неверно то, что Виктор Черномырдин предлагал что-то поправить. Это был ультиматум. «Не одной запятой нельзя было пожертвовать», — сказал так Ахтисаари в начале.

Сванидзе: Спасибо, господин Милошевич. Мы завершаем наши слушания. Наши дебаты были крайне интересны, и они «съели» время для заключительного слова обеих сторон. Сейчас мы прекращаем телевизионное голосование, я прошу проголосовать зрителей в нашем зале. Напоминаю вопрос: «Бомбардировка Югославии в 1999 году — попытка миротворческой операции, или неоправданная агрессия».

Сванидзе: Пожалуйста, выведите на экран результаты голосования в зале.

попытка миротворческой операции — 17%,

неоправданная агрессия — 83%.

Сванидзе: В эфире «Суд Времени». Мы продолжаем наши слушания.

Урегулирование балканских проблем всегда проходило при международном участии, в частности, при участии России, которая всегда поддерживала сербов. В 1877 году Сербия начала войну против Турции, Россия получила русско-турецкую войну. В 1914 году при участии сербского генштаба был убит эрцгерцог Фердинанд, и началась Первая мировая война. В результате Россия получила революцию. В 90-е годы 20 века югославские республики вступили на путь этнического национализма, Югославия развалилась. В Сербии у власти удержалась старая партноменклатура, которая тоже решила поиграть в модный национализм, чтобы сохранить власть. И ради власти была готова даже на войну. Россия сочувствовала сербам, но воевать не хотела. Думаю, сейчас сербский народ ей за это благодарен. Это — моё личное мнение. А сейчас, огласите результаты телевизионного голосования.

Результаты телевизионного голосования страны

3% — попытка миротворческой операции

97% — неоправданная агрессия

28. 1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?

Часть 1

Сванидзе: Здравствуйте, у нас в России прошлое, как известно, не предсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Тема наших сегодняшних слушаний — «1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?» 1941 год — самый страшный в нашей истории. Он уступает только самому отчаянному — 42-му, на который придётся наше самое большое отступление и самые большие человеческие потери. Итак, вопрос слушаний: «1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на экранах.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.


Материалы по делу.
22 июня 1941 года, полдень. Нарком иностранных дел Вячеслав Молотов объявил о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Его выступление закончилось знаменитым «Враг будет разбит. Победа будет за нами». Спустя всего 4 месяца Сталин спрашивал у начальника генерального штаба Жукова: «Удастся ли хотя бы удержать Москву?» В начале войны Советский Союз нёс колоссальные потери. Сотни тысяч человек были убиты, ранены, взяты в плен. Красная Армия уступила огромные территории, позволив врагу вплотную подойти к столице. Как отмечают многие историки, руководство страны заранее знало о готовящемся вторжении. В конце 30-х годов Иосиф Сталин проводит масштабные чистки в армии. В 39-м подписывает с Германией договор о ненападении. Развязывает войну с Финляндией, отодвигая границу, в первую очередь, от Ленинграда. Все эти шаги были направлены на подготовку к войне с вермахтом, уверены эксперты. Перед началом войны Германия имела перевес в численности солдат и офицеров, но серьёзно уступала СССР в количестве танков, самолётов, полевых орудий и миномётов. Немецкие дезертиры и советские разведчики неоднократно называли дату и время нападения на Советский Союз. Почему Красная Армия оказалась не готова к войне в июне 41 года? И по чьей вине в первые дни войны погибли сотни тысяч советских людей?


Сванидзе: До начала прений у меня вопросы к Млечину и Кургиняну: В чём актуальность сегодняшней темы? Прошу Вас, сторона обвинения, Леонид Михайлович, актуализируйте тему.

Млечин: Маршал Жуков, маршал Победа, а в ту пору министр обороны Советского Союза, писал в своей речи о промахах, ошибках сталинского руководства в годы войны, тогда, когда я ещё не появился на свет. И теперь уже мне самому немало лет, а спор об этом продолжается с той же яростью и тем же ожесточением. Более того, позиции сторон остались теми же самыми. Есть одна точка зрения: «Мы одержали победу, поэтому небольшие промахи, неудачи не имеют большого значения, а критика политического или военного руководства — есть попытка отнять у нас Победу». Есть другая точка зрения. Она состоит в том, что память о том огромном количестве погибших, а мы потеряли около 3 десятков миллионов человек. И даже точная цифра неизвестна — мы никогда её теперь не узнаем. Тот факт, что несколько лет большая часть территории находилась под оккупацией, что мы несли поражение — это был тяжёлый моральный и физический удар по нашему народу — требует разобраться, выяснить, почему это произошло, почему мы оказались неготовыми к такой войне? И не была ли в этом ошибка, просчёт или преступление руководства, которое обязано — оно отвечает за это, оно для того и существует, политическое руководство страны, — подготовить государство, армию к такой войне и избежать таких чудовищных потерь. Эта точка зрения мне ближе. Мне кажется, что одна только память о погибших, о тех, кто совершал подвиги, защищая нашу Родину, требует более серьёзного подхода. И тут совершенно речь не идёт о том…

Сванидзе: Завершайте, Леонид Михайлович.

Сванидзе: …что кто-то умаляет значение великой Победы. Напротив, понимание всех тех сложностей, трудностей, той тяжести, с которой далась эта победа, украшает тех, кто сражался за нашу Родину.

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович — прошу Вас. Сторона защиты, актуализируйте тему.

Кургинян: Ну, когда говорится, что есть одна точка зрения — глубокая и правильная — и другая точка зрения — поверхностная и оголтелая, то, как бы, сразу уже трудно спорить, да, потому сам понимаешь, что… ну как же спорить, когда такая разница в точках зрения. Есть две одинаково правомочные точки зрения, они предъявлены обществу. И пусть общество решает, какая из них верная. Что же это за точка зрения? Точка зрения, которую мы отстаиваем, заключается в следующем. Политическая система не выдерживает, когда она разваливается. Вот как не выдержала политическая система, мы знаем. Французская политическая система не выдержала удара немецко-фашистских войск. Она рухнула. Эта политическая система выдержала. Война, которую она вела, была не народная партизанская война, когда можно говорить самоорганизация народных масс. Это была война, в которой была техника, идеология, управление сложное войсками, разведка и всё остальное. Такую войну кто-то организует. Её организует система. Кто её еще может организовать? Тогда возникает вопрос: а зачем говорить, что система рухнула? — Для того, чтобы дискредитировать советский период, Советскую историю, и всё остальное.

Сванидзе: Завершайте, Сергей Ервандович.

Кургинян: Для того, чтобы отнять правду. Так эту правду надо вернуть народу назад. Вот и всё.

Сванидзе: Спасибо. После короткого перерыва мы приступим к нашим слушаниям.



Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы начинаем наши слушанья по теме: «1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система». Первый вопрос к сторонам: Содействовала ли внешняя политика СССР в предвоенный период обороноспособности Советского государства?

Пожалуйста, сторона обвинения. Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Я бы хотел для начала выслушать мнение двух наших выдающихся военачальников, с честью прошедших через Великую Отечественную. Сначала мнение маршала Василевского, который руководил генштабом, командовал фронтами. У меня оно значится как доказательство № 1.


Материалы по делу.
Из речи Александра Василевского: «Изучая причины, которые не только не позволили нашим Вооружённым силам отразить удар фашистских войск на нашу страну, но и поставили её в катастрофическое положение, надо говорить о том, почему наши Вооружённые Силы не были приведены своевременно в полную боевую готовность… Основными причинами этого, как нам известно, были: настойчивое отрицание И. В. Сталиным возможности войны с фашисткой Германией в ближайшее время, переоценка им значения советско-германского договора…» Новая и новейшая история, 1992, № 6.


Млечин: И мнение наркома военно-морского флота Кузнецова, чьи корабли в 41 году не пострадали, потому что он вовремя привёл их в боевую готовность. Это доказательство № 11.


Материалы по делу.
Из книги Николая Кузнецова: «Крутые повороты: Из записок адмирала»: «Если говорить серьёзно, то трудно думать о какой-то внезапности нападения немцев, когда в мире уже два года бушевала война и все передвижения противника были известны. Налёты немецкой авиации в ночь на 22 июня 1941 года были отражены флотами без потерь. Флоты были рассредоточены и затемнены. Но это не было результатом организованной подготовки и указаний со стороны Сталина. По мере знакомства со Сталиным меня удивляло отсутствие чёткой организации. У Сталина не было системы в деле руководства. Именно это непонимание значения организации во всех звеньях государственного аппарата привело к излишним жертвам…»


Млечин: О том, как была организована сталинская система, и в какой степени Сталин способствовал, а с моей точки зрения, вовсе не способствовал успехам наших вооружённых сил, мы ещё поговорим. А сейчас я просто хотел обратить внимание на мнение двух этих военачальников о том, что нападение на Советский Союз никак не могло быть неожиданным. В мире уже два года шла Вторая мировая война. Это видели советские политические и военные руководители. Они были обязаны к этому приготовиться.

Теперь, если можно, я хотел бы обратиться к своим экспертам. Степан Анастасович Микоян — боевой лётчик, участник войны, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант и Алексей Алексеевич Киличенков — профессиональный историк, Российский государственный гуманитарный университет. Если можно, давайте, я обращусь к вам обоим с вопросом о том… с вашей точки зрения, вот внешняя политика, сталинская внешняя… сталинская, молотовская внешняя политика предвоенная способствовала или не способствовала укреплению обороноспособности нашей страны? Ну, скажем, может, Алексей Алексеевич, Вы… по традиции русского флота, с молодого начнем, младшего по званию.

Алексей Киличенков, кандидат исторических наук, доцент РГГУ: Итак, коллеги, давайте посмотрим, попытаемся посмотреть беспристрастно на факты, которые позволят оценить, насколько внешняя политика способствовала подготовке страны… обороноспособности. Первый факт — он, безусловно, всем известен, я лишь позволю себе его напомнить — Советский Союз встречает войну, нападение Германии, оставаясь, фактически, в одиночку, в то время как ему противостоит коалиция европейских государств. Задачу обретения союзников, установления союзнических отношений пришлось решать уже в ходе войны. И на первом своём этапе она была решена лишь к началу октября 1941 года, когда удалось подписать соглашение с союзниками — с Англией и США — и на это ушло три с половиной месяца. И это самое время немецкие войска продвигались по советской территории с темпом, который максимально достигал 60 километров в сутки. Представляете, что такое 1 день, и что такое переговоры, которые занимают три с половиной месяца.

Один из главных аргументов подготовки Советского Союза и решения задач внешней политики — это, конечно, Пакт, который действительно дал стране очень многое. Граница была отодвинута, была присоединена огромная территория с населением в семнадцать миллионов человек. Но посмотрим на оборотную сторону этого явления. Эту территорию пришлось осваивать, её пришлось готовить к обороне, строить заново укрепления на западной границе. Строить и создавать инфраструктуру. Я приведу только один факт. В 1939 году пропускная способность советских железных дорог на приграничных территориях примерно соответствовала германской, а в 41 году, к началу войны, она уступала немецкой почти в два раза.

Млечин: И исчез буфер.

Киличенков: И исчез буфер, который…

Млечин: Я прошу прощения, секундочку, Алексей Алексеевич, я прерву.

Киличенков: Да.

Млечин: Мы сейчас покажем на карте, что значило исчезновение Польши, которая разделяла Советский Союз и Германию, была буфером и мешала бы Германии напасть непосредственно на Советский Союз, если бы Польша ещё существовала. Исчезновение Польши дало возможность Германии нападать непосредственно сразу на Советский Союз.

Я прошу прощения, Алексей Алексеевич, я хотел просто еще Степана… Степан Анастасович, скажите, с Вашей точки зрения, то, что говорилось у Вас в семье, все-таки Ваш папа был членом Политбюро и одним из руководителей нашей страны, с Вашей точки зрения, вот эта внешняя политика помогала обороноспособности страны или нет?

Сванидзе: 30 секунд добавляю.

Степан Микоян, заслуженный летчик-испытатель СССР: Ну, категорически сказать, что полностью не помогала, пожалуй, нельзя, потому что благодаря договору с Германией нам удалось все-таки получать кое-какие и материалы немецкой техники, и образцы немецкой техники. Но в тоже время и мы помогали Германии, и зерном, и горючим. Так что в основном, конечно, во вред, но какая-то польза от этого была. Ну и в какой-то степени оттянуло войну. Но фактически всё-таки это привело к поражению именно из-за… ну… близорукости, я бы сказал, как это ни странно, Сталина.

Млечин: Близорукость Сталина — это Ваша точка зрения? А отец Ваш тоже так считал?

Микоян: Я это говорю на основе того, что написано моим отцом, что он мне рассказывал и писал, что члены Политбюро неоднократно ему говорили, вот в эти предшествующие нападению… когда имелись уже сотни свидетельств о том, что будет нападение, и даже называлась дата. Говорили, что будет нападение. «Нет», — говорит. У него главный ведь тезис был, кстати, какой? — что Гитлер не будет воевать на два фронта.

Сванидзе: Завершайте.

Микоян: Он сам говорил, что вот пока Англия не поражена, не захвачена, не будет нападения на нас. Это была уверенность полная. Ну, вот я такой пример скажу. Мой отец был заместителем председателя Совета министров, и в том числе отвечал за морской торговый флот. И вот ему 20-го числа, за два дня до начала войны…

Млечин: 20 июня?

Микоян: 20-го июня звонит начальник Таллинского порта и говорит: 25 немецких кораблей, которые были на погрузке и загрузке, срочно уходят. Срочно прекращают работу. Тем более, если имелось уже много свидетельств, вот такой факт для любого понимающего человека означает войну, потому что такого в истории не бывает вообще, то есть в нормальных ситуациях не бывает. И он доложил отцу. Отец говорит: я сейчас пойду, доложу Сталину. Пришел к нему и сказал: «Давайте задержим корабли». «Нет, — говорит, — пусть уходят» — и не обратил на это внимание, ничего не сделал.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Спасибо.

Микоян: Но я еще, я ещё могу рассказать.

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович. Прошу Вас. Ваши вопросы стороне обвинения.

Кургинян: Степан Анастасович, да, можно? Скажите, пожалуйста, Ваш отец был членом сталинского руководства?

Микоян: Да, был.

Кургинян: А вот как Вам кажется, вот когда ты входишь в некое руководство, в некое коллективное «мы», то адресовывать всю вину к одному лидеру разве можно? А Ваш отец никогда не говорил о своей вине? Вот о вине Сталина — понятно, а о своей?

Микоян: Если Вы имеете этот в виду этот именно вопрос — нападение?..

Кургинян: Вот этот, любой другой…

Микоян: Нет, вот…

Кургинян: Вот за сталинский период должен отвечать…

Микоян: Давайте не будем…

Кургинян: …только Сталин, или и те, кто находился рядом с ним?

Микоян: …значит, обобщать. Зачем так обобщать. Мы говорим сейчас о войне.

Кургинян: Давайте о войне.

Микоян: Если говорить об этом — нет его вины в этом, потому что он, в числе других членов Политбюро, предупреждал Сталина, что надо принять меры. Надо привести в боевую готовность войска. Даже когда переплыл Днестр этот фельдфебель немецкий, который сказал, что вот, через 4 часа будет нападение, — всё равно не поверили, и Сталин не подписал приказ о приведении войск в полную боевую готовность.

Кургинян: Степан Анастасович, скажите, пожалуйста, когда советские войска сдали Таллин?

Микоян: Что, не понял?

Кургинян: Город Таллинн.

Млечин: Мы обсуждаем внешнюю политику, а не время сдачи Таллинна, если уж пользоваться Вашими словами.

Кургинян: Скажите, пожалуйста…

Микоян: Я не понял?

Кургинян: …когда был сдан Таллинн? Сейчас мы увидим, какое это имеет отношение. Вот город Таллинн, когда оставили советские войска?

Млечин: Ну, у Вас в бумажке написано, прочитайте.

Микоян: Я не помню.

Кургинян: Вы же видите, что я не читаю.

Млечин: Ну, Вы уж запомнили, надеюсь.

Микоян: Дату я не помню.

Сванидзе: Сергей Ервандович, дело в том, что Степан Анастасович Микоян не справочник по военной истории…

Кургинян: Хорошо, не справочник военной истории.

Сванидзе: …он имеет право не помнить точную дату сдачи Таллинна.

Кургинян: Степан Анастасович, мы сейчас обсуждаем не справочник военной истории. Так сказать, Таллинн был сдан в августе.

Голос из зала:28 августа 1941 года.

Кургинян: 28 августа, то есть через сколько дней после начала войны? 22 июня, да? 22 июля, и — август, да? За это время успела пасть вся Франция. Вот говорят нам, какой замечательный буфер был в Польше. За сколько дней реально оказалась разгромлена польская армия? К какому моменту она потеряла полностью управление войсками? Через три дня. Сколько дней всё это продолжалось?

Млечин: Ничего подобного, Польша сопротивлялась три недели.

Кургинян: Хорошо, Польша защищалась очагами. Это мы тоже обсудим. Хорошо, три недели. Значит, вопрос заключается в следующем, — мы обсуждаем только внешнюю политику. Если Таллинн сопротивлялся ещё в августе, значит, если бы он находился в руках у немцев, то к этому моменту…

Млечин: Да с какой стати Таллинн бы находился в руках у немцев?

Кургинян: Объясняю, с какой стати. Мы проводим прямые расчёты, мы проводим прямые расчеты, и мы это уже обсуждали. Прибалтика оказалась бы в руках немцев немедленно, так же, как оказалась Польша, ибо она была гораздо слабее.

Млечин: Польша защищалась три недели, этого было бы достаточно для развёртывания Красной Армии, ей требовалось на это 15 дней. У неё этих 15-ти дней не было. Если б три недели защищалась Польша, Красная Армия встретила бы немцев на границе подготовленной и отбила бы возможное нападение.

Кургинян: Когда-то в Одессе говорилось, что если бы у моей тёти были колёса, была бы не тётя, а дилижанс.

Млечин: Так не надо тогда приписывать насчет Прибалтики, если Вы это все знаете.

Кургинян: Но смысл заключается не в этом, смысл заключается в том, что моя беседа со Степаном Анастасовичем — это беседа со всем коллективом, да. Можно и так. Достаточно…

Млечин: Степан Анастасович такой интеллигентный человек, что ему трудно отвечать…

Кургинян: А вы же… Главный интеллигентный человек — вы…

Млечин: Нет, я значительно меньший интеллигент, чем Степан Ананстасович.

Кургинян: Вы забыли, вы забыли, что главным интеллигентом являетесь Вы.

Сванидзе: Время господа, время.

Микоян: Можно я отвечу?

Сванидзе: Да, пожалуйста.

Микоян: Вы знаете, как мы встретили войну? Знаете? В воскресенье, да? Никакой команды не было о боевой готовности, офицеры в отпусках, в городе на… в увольнении, орудия вывезены на полигон для обучения, ничего не готово. Это один вариант. А второй вариант, когда Вы готовитесь к наступлению. Вы приводите всё в боевую готовность, и первое же свидетельство о начале войны приводит к отражению — вот было бы что. Ну, совершенно другое положение было бы, совершенно другое.

Кургинян: Степан Анастасович, скажите, пожалуйста…

Микоян: Стоило только дать команду: «Привести войска в боевую готовность!» — и уже результат был бы другой.

Сванидзе: Степан Анастасович, я думаю, мы еще об этом поговорим.

Кургинян: Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны.

Сванидзе: Спасибо Степан Анастасович. Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.



Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы продолжаем слушания. Напоминаю вопрос: Содействовала ли внешняя политика СССР в предвоенный период обороноспособности Советского государства. Пожалуйста, сторона защиты. Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Пожалуйста, доказательство № 5.


Материалы по делу.
Из книги Уинстона Черчилля «Вторая мировая война»: «В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. В умах русских калёным железом запечатлелись катастрофы, которые потерпели их армии в 1914 году, когда они бросились в наступление на немцев, ещё не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчётливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной». Черчилль У. Вторая мировая война. 1991, т. 1.


Кургинян: Я хочу сказать, что Черчилль никак не является другом, да, но вот я… знаете, иногда враги ведут себя лучше, чем члены команды и маршалы, которые сначала лебезят, а потом плюют в лицо Верховному главнокомандующему. Это я имею в виду цитаты. Теперь, пожалуйста, доказательство № 6.


Материалы по делу.
Из записи выступления Иосифа Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года: «Мы перестроили нашу армию, вооружили её современной военной техникой. Что представляет из себя наша армия теперь? Раньше у нас существовало 120 дивизий в Красной Армии. Теперь у нас в составе армии 300 дивизий. Сами дивизии стали несколько меньше, но более подвижные. Из общего числа дивизий — третья часть механизированные дивизии». Документы. М.: ИДФ. 1998 г.


Кургинян: Теперь, пожалуйста, доказательство № 7. Может быть, Сталин выдаёт желаемое за действительное, оправдывает себя, поэтому объективное доказательство.


СРАВНИТЕЛЬНЫЙ ГРАФИК РОСТА РККА И ВЕРМАХТА


Вот личный состав по 1939-му и 1941-му году СССР и Германии. Вот численность боевых единиц, самолётов, танков.

Итак, получается, что личный состав Красной Армии возрос в 2,84 раза, а личный состав Вермахта в 1,59. То же самое примерно по самолётам, танкам и по всему остальному.

Иначе говоря, Советское руководство обеспечило гораздо более высокий рост технической оснащённости и боевого состава армии, чем Вермахт за эти годы и об этом говорят объективные цифры, взятые из соответствующих статистических справочников. С ними нельзя спорить, это цифры.

Я методологически не могу понять: как можно говорить, что мы воевали плохо — на первом или другом периоде — не сказав, кто воевал хорошо с немцами. Вы скажите, кто воевал хорошо. Наверное, французы: они подготовились к войне, у них не было репрессий 37 года. У них не было ужасной тоталитарной системы, они воевали блестяще. Только за те два месяца, когда рухнул миф о блицкриге — тут, вот за это время та армия капитулировала, полностью.

И теперь я хотел бы передать слово Мягкову Михаилу Юрьевичу — доктору исторических наук, заведующему Центром истории войн и геополитики Института всеобщей истории, автору ряда книг.

Мягков Михаил Юрьевич, доктору исторических наук, заведующий Центром истории войны и геополитики Института всеобщей истории РАН: Я прежде хотел бы сказать, что все мы здесь, наверное: и эта сторона, и наша сторона — хотим разобраться в событиях 41 года. Это действительно трагическое время, которое мы пережили и которое не должно повторится.

Хотел бы развеять миф о том, что антигитлеровская коалиция стала создаваться только после начала войны и только к августу там, к октябрю месяцу. Уже после пакта Молотова-Риббентропа, сразу, уже в сентябре 39 года пошли англо-советские переговоры — основа антигитлеровской коалиции.

Уже 22 июня 41 Черчилль заявил о поддержке Советского Союза. 24 июня это сделал Рузвельт.

У меня такое впечатление, что мы сейчас говорим не о внешней политике, а о данных разведки.