Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

— Кто это тут старая потаскушка?— раздался из кухни возмущенный ответ, и в дверях появилась хозяйка с кочергой в руках. При виде шестерых солдат нахмуренные ее брови сразу разошлись.

— Ах, доблестные воины, простите, я думала, опять этот несносный маслодел. Вечно напьется и начинает орать непристойности. Что желают столичные гости?

Хозяйке было, наверное, лет тридцать, но выглядела она чуть старше. Была она дородна, высока и белокожа. У нее были зеленые, чуть раскосые глаза и темно-рыжие волосы, что вкупе с широкими скулами и прямым, изящным носиком говорило о ее северном происхождении.

С кочергой в руках она была настоящим воплощением Бригутты, воинственной девы-стража, что, по поверьям асиров, уносит души павших воинов с поля брани.

— Не узнаешь ли ты меня, пышнотелая Рута?— сладким голосом позвал Харра.

Хозяйка вгляделась в него и вдруг кинулась на шею, едва не зашибив кочергой шарахнувшегося Фархуда.

— Харра! Старый греховодник!— визжала Рута в восторге.— А как изменился! Неужели ты и впрямь состоишь в дворцовой гвардии Повелителя Илдиза?

— Как видишь,— не без гордости ответил Харра.— Вот, привел тебе постояльцев. Смотри, как уставились на твои бока.

Рута кокетливо крутанулась на одной ноге.

— И как я твоим бесстрашным тиграм?

— Хороша!— искренне восхитился Фархуд.— Не хуже нашей Пилы. Эй, хозяйка, а еще такие же, как ты, у тебя есть?

— У меня есть все, что нужно настоящему мужчине,— Рута лукаво улыбнулась, блеснув белоснежными зубами, отчего сразу помолодела.— Может, пройдете во внутренний двор? Здесь душно, да и всякого сброду заходит немало.

В мгновение ока на выбранном для них Рутой столе в тени увитой плющом стены появились дымящиеся, блюда и миски, а к ним золотистое хоарезмское вино в огромных стеклянных кувшинах. Хорошенькие девчонки, подававшие кушанья, глаз не сводили с молодых воинов, качая бедрами так, словно уже год не видали мужчин. Пользуясь послеполуденным затишьем в таверне, Рута подсела к давнему приятелю и его друзьям.

— Я все не могу поверить, что это действительно ты, мой ветреный Харра!— повторяла она.— А эти молодцы — твои, или ты пока простой наемник?

— Зная скромность нашего Харры, я тебе отвечу, хозяюшка,— вмешался Закир.— Он — правая рука нашего грозного ун-баши, непобедимого Конана из Киммерии. И когда Конана сделают кир-баши, а случится это, видимо, очень скоро, Харра займет достойное место в его дюжине дюжин! А мы придем проситься в его отряд, верно, ребята?

— Вот ведь болтун!— сказал польщенный Харра.— На коленях приползешь — не возьму.

— Смилуйся!— жалобно застенал Закир, молитвенно сложив руки, предварительно облизав жирные пальцы. — Бери у меня что хочешь! Вот это персик? Или ножку индейки? Только оставь при себе! Я зачахну! Утоплюсь! Уйду в разбойники!

— Сжалься над нами, недостойными!— тут же радостно завыли остальные, подхватив забаву. Фархуд и Альмид рухнули на колени, благо дощатый помост над бассейном с фонтаном был застлан чистыми циновками.— Не оставь прозябать в безвестии! Вот урюк и медовые лепешки.— Блюдо с урюком плюхнулось Харре на колени, сверху посыпались лепешки. — Не хочешь ли ты еще ароматного плова или сладкого вина?— И кувшин, полный золотистого, прозрачного напитка угрожающе завис над штанами Харры.

— Уймитесь, шутники, забери вас Нергал!— отбивался от них Харра.— Конана на вас нет! Куда вам еще в разбойники, вы и так хороши!

Глядя на их возню, Рута хохотала заливисто, словно девчонка:

— Так его! Будет знать, как исчезать на три года и не слать ни одной весточки!

— Кстати, о разбойниках,— хитрый Харра знал, чем утихомирить своих расходившихся молодцев.— Почему «Три негодяя»? Ведь еще три года назад их было четыре.

— О, это целая история,— отозвалась Рута, сразу перестав смеяться.— Одним уже стало меньше.

Все заинтересованно повернули к ней лица, и Харра, воспользовавшись этим, быстро разлил по кружкам вино, едва не выплеснувшееся на его новые штаны.

— Расскажи им, они ведь не знают твоей истории. Народу пока нет, а если кто придет, твои девочки с ним управятся.

Рута не заставила себя долго упрашивать. Отпив из кубка, она вздохнула и начала:

— История моя проста. Родом я из Асгарда, ледяной страны далеко на севере от этих благословенных мест. Я пасла птицу и скот, помогала матери вести дом и заботиться о моем младшем брате. Однажды ночью, среди зимы, на нашу деревню напали гиперборейцы, сожгли ее дотла и перебили всех взрослых мужчин. Деревня наша была маленькой и небогатой, никакой корысти разорять её не было. Кроме одной: рабы. Все, кто остался жив в пожаре и битве, а это были старики, женщины и дети, были угнаны в рабство. Моя мать и брат замерзли насмерть на переходе через ледяные пустоши, а меня продал на рынке в Халоге убийца моего отца и старших братьев — Инвард Рыжебородый. Мне было тогда десять лет от роду, я обещала вырасти в красавицу…

— Ты и сейчас хороша, как спелое яблочко,— ввернул Харра.

— Ну, нынче яблочко уже перезрело,— отмахнулась Рута и продолжала:— Меня купил один бритунец вместе с еще несколькими женщинами — и увез через горы в свою страну. В его доме нас приняли, как гостей, и три луны заботились о нас, кормили и не обременяли никакой работой. Бритунского языка я не знала и не понимала почти ничего из разговоров прислуги. А потом Сим Смайт, мой хозяин, снарядил караван в Замору и продал нас еще раз, но уже гораздо дороже, поскольку откормил и приодел. В серале шадизарского вельможи я провела пять лет, и это были самые счастливые годы моей жизни. Этот человек не отказывал мне ни в чем, обучил игре на цитре и флейте, танцам и еще кое-чему. Но, как бы он ко мне ни относился, я все же была рабыней, и когда бывший у него в гостях купец из Шема, Иохаан, предложил за меня тысячу золотых, мой хозяин не устоял. Он был уверен, что Иохаан влюбился в меня с первого взгляда, раз заплатил такие деньги. Из его дома я уехала, как принцесса: с кучей добра, тряпок и украшений. Но по дороге к Шему я случайно узнала, что везут меня вовсе не в дом купца, а в Птейон. Владыка Черного Круга нуждался в девственнице северных кровей для какого-то мерзкого колдовского опыта и обещал Иохаану большие деньги, если тот доставит требуемое в короткий срок. Шемит собирался уже ехать в Халогу, а тут подвернулась я. Ну, я не стала ждать и сбежала на границе Кофа. Украла лошадь и кое-что из безделушек и скакала всю ночь, пока бедная кобыла не выбилась из сил. Потом я едва не погибла в пустыне, но добралась все же до Хаурана. Там я встретила человека, который первый взялся помочь мне просто так, ни за что. Я была измучена и больна, и с радостью доверилась ему. За мои украшения мы выручили неплохие деньги, и год жили в счастье и согласии.

Потом деньги кончились, и я вспомнила, что неплохо танцую. Мы продали его маленький дом и купили ослика и повозку. Мы странствовали из города в город, я плясала и пела на базарных площадях, он варил бобовую похлебку, и мы были совершено счастливы. Ну, словом, мы попали в Туран. Были и в Аграпуре, и в Шангаре, пока не приехали в Хоарезм. И здесь он продал меня в веселый дом, а сам удрал. Ну, я поплакала, конечно… А потом подумала: моя мать была правнучкой самого Хенгеста Отважное Сердце, хоть он никогда и не узнал об этом.

И стала копить деньги. Я копила их десять лет. А потом выкупила себя из «Услады Иштар» и приобрела этот трактир. Мне понравилось его расположение и название: «Когти льва». Но я переименовала его в «Четыре негодяя». И с тех пор мои девочки в каждый торг на невольничьем рынке ищут того шемита, бритунца и гиперборейца. Хотя Инвард, наверное, уже умер, если не от старости, то в какой-нибудь битве. Но пока до меня не дошло известие о его смерти, я не буду менять названия.

— Так почему «Три»?— снова спросил Харра.— Того неверного возлюбленного ты уже поймала?

— Да, он появился здесь полгода назад,— не без удовольствия ответила Рута.— Очень обрадовался, увидев меня живой и невредимой, говорил, что раскаивается в содеянном зле.

— И что же?— как мог наивнее спросил Закир.

— Я накормила и напоила его почти до беспамятства, а потом мы с моими девушками залюбили его до смерти,— безмятежно сказала Рута и улыбнулась.— Одним негодяем на моей вывеске стало меньше, и когда-нибудь я надеюсь залучить сюда всех остальных.

— Вот славно женщина!— восхитился Закир.— Я тоже не прочь умереть такой смертью!

За время рассказа Руты почти все, что еще оставалось на столе, было выпито и съедено, и хозяйка позвала одну из девушек, сновавших по помосту от столов в кухню и обратно — в трактире уже было довольно много народу.

— Инрида! Принеси вина сюда, да прихвати еще сладкого снега, и халвы, и фруктов!

Спустя недолгое время смуглокожая красавица Инрида явилась со всем перечисленным и, выставив это перед гостями, принялась собирать пустые блюда.

— Оставь, я сама унесу. Погляди-ка на этого красавчика.— Рута ткнула пальцем в широкую грудь Закира.— По нраву он тебе?

— По нраву,— улыбнулась Инрида.— И впрямь красавчик.

— Тогда пойди и сделай с ним то, что мы впятером сделали с… ты знаешь, с кем. Надеюсь, твои воины достаточно живучи, Харра? Инрида — девушка редких дарований.

Но Закир, не слушая ее язвительных речей, медленно поднялся со своего места, подхватил взвизгнувшую девушку поперек талии, молча взвалил на плечо, в свободную руку взял один из еще полных кувшинов и вопросительно посмотрел на хозяйку.

Рута в восторге захлопала в ладоши.

— Вон в ту дверь и налево вверх по ступеням! В свободных комнатах снаружи торчит ключ. И если народу будет не очень много, видит Эрлик, я к вам присоединюсь!

— Э, нет,— запротестовал Харра. — А мы тут, что же, останемся одни?

— На втором этаже хватит комнат еще на десять человек, можете разбредаться хоть все разом, — весело ответила Рута.— А чтобы вы не скучали, я сейчас пришлю сюда девушек.

Словно по мановению волшебного жезла на помосте появились пятеро нагих красавиц. Их длинные волосы были подобраны, и ничто не мешало любоваться их прекрасными телами. Девушки скользнули в бассейн, откуда-то сверху послышалась музыка, и начался медленный, но по-своему очень красивый танец обнаженных тел в прозрачной воде.

— Вот это да!— выдохнул Хасим.— Такого в «Красном Соколе» не увидишь!

— У Руты — одно из самых лучших заведений в Хоарезме, — ответил Харра. — Она мудрая женщина. В первом зале тесно, душно и дешево, а здесь — прохладно, просторно и дорого. Но из первого зала одним глазком можно подсмотреть, что творится здесь, и это привлекает туда толпы народу. И рано или поздно какой-нибудь из скромных до поры до времени посетителей правдой и неправдой собирает деньги и появляется здесь, на помосте. А уж Рута не смотрит, сколько дыр у него в халате.

Солдаты, как зачарованные, смотрели на игру морских дев. Те плескались в бассейне, словно разноцветные русалки всех морей. Одна из них была явная кушитка с темно-коричневой кожей, полными губами и жесткими, вьющимися волосами. Были здесь и светловолосые северянки, и смуглые туранские красавицы. Похоже, Рута ходила на невольничий рынок не только затем, чтобы искать людей, когда-то ее предавших.

Танец кончился, музыка смолкла, пятеро посетителей поднялись из-за столов и вытащили девушек из бассейна. За столы они, конечно уже не вернулись.

— А хватит ли на нашу долю?— забеспокоился Фархуд.

— Ты не слышал, что сказала Рута? Она десять лет провела в веселом доме. У нее все поставлено на широкую ногу, отсюда еще никто не уходил обделенным,— заявил Харра. Он сидел на своем стуле, развалясь и прислонившись спиной к стене.— Что касается меня, то я предпочту немного протрезветь. Это вино ударяет в голову. А с девушками Руты негоже встречаться бесчувственным чучелом.

— Да ты разве пьян?— удивился Альмид. — Видал я тебя после третьего кувшина заморанского, вот это было действительно…

Но тут в трактир через общий зал ввалилась пестрая толпа — флейтисты, барабанщики, факиры и танцовщицы. В центре этого шествия вышагивал юноша в богатых одеждах, невысокого роста, узкий в плечах и бедрах. Его поразительной красоты лицо с чуть раскосыми темными глазами было невозмутимо, как вода горного озера. Он вскинул тонкую руку, и свист флейт, бой барабанов и скачки акробатов тут же прекратились. Юноша учтиво поклонился всем присутствующим:

— Да простят мне мою дерзость все, кто вкушает от услад этого заведения! Я приглашаю сегодня всех пить и есть за мой счет, и если вы прислушаетесь, то, несомненно, уловите шум в том зале, ибо я велел угощать от моего имени всякого, кто войдет туда, сколько бы он ни выпил или съел. Прошу вас, нежные девы.

Приведенные им танцовщицы бросились помогать девушкам Руты, флейты и барабаны завизжали и загремели снова, еле слышные в восторженном реве посетителей, с энтузиазмом принявших приглашение расточителя. Факир бросил в бассейн щепоть семян, и мгновение спустя вся поверхность воды покрылась цветущими лилиями. Это вызвало новые одобрительные вопли.

— Что-то здесь становится шумно,— проворчал Харра.— Эй, парень, пошумел и выметайся отсюда! Слышишь, что я сказал? Забирай свой балаган и выметайся!

— Да ладно тебе,— вмешался Фархуд.— Смотри, что вытворяет тот вендиец!

Смуглый тощий факир расшвыривал горсти цветной пыли направо и налево. Она взлетала стайками сверкающих, словно драгоценные камни, крошечных птичек, разноцветных большекрылых бабочек и стрекоз. Слова Харры не встретили поддержки и за другими столами, а он был достаточно пьян, чтобы, разозлившись, вскочить и схватиться за меч.

— Убирайся, парень! Кичись своим богатством где-нибудь в другом месте!

Факир подскочил к Харре и выпустил стайку птичек прямо на него. Воин досадливо отмахнулся и шагнул ближе к чудному богачу. Юноша повернул к нему холеное, с тонкими чертами лицо.

— Почему мы должны пить за твое здоровье?— бушевал Харра, не обращая внимания на укоризненные уговоры своих друзей.— Кто ты такой, что пришел сюда и превращаешь в балаган лучший трактир Хоарезма? Если ты приезжий — а по твоей внешности не скажешь, что ты туранец, — веди себя в нашей стране так, как хотим мы!

Незнакомец взмахнул рукой, и столпотворение стихло, словно и не было.

— Я вижу на ваших кольчугах льва с гривой из солнечных лучей,— с поклоном сказал юноша Харре, одновременно обращаясь и к остальным солдатам.— Значит ли это, что вы прибыли из Аграпура и состоите в войске Повелителя Илдиза?

Он произносил слова туранского языка без какого-либо акцента, более того, Харра услышал тот своеобразный выговор, который свойствен только хоарезмцам.

— Да,— еще напряженно, но уже без злости ответил он. — Мы из Аграпура. И действительно состоим в войске Повелителя.

— Тогда мой священный долг — принять вас в Хоарезме, моем родном и, смею заметить, гостеприимном городе, — ответил юноша с новым поклоном.— Но помимо этого у меня есть и еще один повод навязывать вам угощение. Шесть дней назад умер мой отец. Умирая, он завещал мне раздать все его богатства, что я с успехом и не без пользы для других и делаю уже седьмой день. Труд мой уже близок к концу, а потому не откажитесь потратить немного моих денег и выпить за то, чтобы душа моего родителя не скорбела среди уныния Серых Равнин. Если же вам мешает шум — извольте.

Обернувшись к сопровождавшей его пестрой толпе, он достал из-за пояса мешочек с деньгами и кинул им, сказав:

— Благодарю вас, друзья мои. Более я в ваших услугах не нуждаюсь, ибо эти деньги у меня последние. Теперь делайте, что вам угодно: хотите — веселитесь вместе со всеми в общей зале, хотите, — расходитесь по домам.

Танцовщицы, музыканты и факиры удалились, пятясь и усердно кланяясь щедрому юноше. Взрыв воплей и свиста, раздавшийся в общей зале, сказал о том, что не все из них поспешили уйти.

— Так лучше?— обернулся к Харре незнакомец.

— Парень, ты начинаешь мне нравиться,— заявил Харра.— Садись к нам, и мы выпьем за твоего отца, прими Эрлик его душу, и за отца его отца, и за всех твоих предков. Как твое имя?

— Юлдуз,— просто ответил юноша, садясь на свободный табурет.

Харра многозначительно посмотрел на саблю, выглядывающую из-под полы нового знакомца.

— Юлдуз ибн… м-м?

Юноша рассмеялся, взмахнув маленькими и тонкими в запястье, как у женщины, руками.

— Просто Юлдуз, — ответил он. — Мой отец был в Хоарезме всего лишь ткачом. Правда, богатым и знаменитым далеко за пределами этого города, так что сумел дать мне воспитание, достойное сына князя. Но я и сам неплохой мастер, а катану ношу лишь потому, что это память. Отец вывез ее из Кхитая, откуда он родом, и сохранил, не продавая даже в самые черные времена.

— Могу я посмотреть?— сощурился Харра.

Юлдуз молча вынул меч из ножен и протянул Харре, изящным и ловким жестом вывернув оружие рукоятью вперед. Это не осталось незамеченным.

— А драться ты им умеешь?

— Думаю, что смогу защитить себя, если потребуется.

— Ну-ка, Рустад, ты ближе всех к кувшину, налей нам вина,— распорядился Харра, крутя в ладонях катану.

Меч был великолепен, не удивительно, что юноша не хотел с ним расставаться. В его поверхность можно было смотреться, как в зеркало, до того она была чиста. Клинок был длиннее обычной сабли и имел более плавный изгиб. Маленькая круглая гарда изображала двух сплетенных в схватке драконов, и дракон, грызущий копье, был искусно выгравирован у основания клинка.

Рукоять, обвитая переплетенными шнурами, сама просилась в ладонь.

— Вот бы нашему ун-баши его показать,— выдохнул восхищенный Фархуд.— Никогда я раньше таких клинков не видывал.

— Да, Конан бы оценил твой меч, Юлдуз,— кивнул Харра, возвращая оружие юноше.— Что ж, мы собирались выпить. За твоего отца, Юлдуз, не мог он быть простым человеком, если хранил такой меч!

— Благодарю тебя, благородный воин. Не могли бы вы тоже назвать мне свои имена?

Харра перечислил всех, включая себя, и добавил:

— А Закира утащила смуглянка, они наверху. Эй, Рута! У нас стало на одно горло больше, и это горло утверждает, что за все заплачено! Мы хотим еще вина и такого же чудного барашка, с какого начали!

В ответ откуда-то из кухни донесся звонкий смех хозяйки, и три проворные девушки мигом прибрали со стола и натаскали новых блюд и кувшинов — полных взамен пустых.

— Пойду, проведаю брата, — заявил вдруг Альмид, сграбастал одну из девчонок в объятия и наградил звонким шлепком по упругому заду.— Ну-ка, красотка, где у вас тут зацеловывают насмерть?

— Наши ряды пустеют,— с пьяной грустью откомментировал его уход Харра.— Кто следующий?

— Пожалуй, что я,— отозвался Рустад и отправился к бассейну, где снова плавали девушки. Выловив русалку себе по нраву, он тоже ушел наверх.

— Ешь и пей, Юлдуз,— сказал Харра, придвигая дымящееся жаркое ближе к юноше.— Не знаю, в самом ли деле был тот кошелек у тебя последним…

— Увы!— рассмеялся Юлдуз.— Больше у меня нет ничего, даже дома, ибо и его я продал, а деньги потратил. Я честно исполнил волю покойного родителя — и теперь могу отправляться на все четыре стороны!

— Тогда…— уже несколько заплетающимся языком вымолвил Харра,— тогда мы сейчас вып-пьем за послушных сыновей… Даже если они настолько глупы, чтобы быть послушными, — неожиданно заключил он.

И они выпили за послушных сыновей, за глупых сыновей, за умерших родителей и живых родителей, потом выпили за новых друзей и старых врагов, потом еще за что-то, а потом принялись петь — совсем негромко и мелодично, но почему-то распугали этим всех остальных посетителей. Нагие девушки уже не плавали в бассейне, а сидели у них на коленях и смеялись и пили вместе с ними. На коленях у Харры сидела Рута, смеясь громче всех. Вокруг стола рядами выстроились пустые кувшины.

Наконец Юлдуз, который, похоже, не был подвержен хмельному действию вина и единственный из всех сохранял еще ясность мысли, поднялся со своего места.

— Друзья мои! Как ни жаль мне покидать ваше общество, но уже темнеет, и будет нехорошо, если ночная стража застанет нас здесь в поздний час. Мне бы не хотелось завершать нашу пирушку в тюрьме за нарушение порядка и возмущение спокойствия. К тому же мне еще нужно найти, где переночевать…

— Что за речи!— закричала Рута.— Ночуй у меня, господин мой, ты оплатил все расходы с лихвой!

— Н-нет!— встрял вдруг Харра.— Он пойдет с нами! Конан будет несчастен всю жизнь, если не увидит его меча… Пойдешь с нами, Юлдуз? Мы возьмем у Руты взаймы лошадь…

— Ну… В общем-то, мне все равно куда идти…— пожал плечами юноша.— Можно и с вами.

— А где вы, кстати, стоите?— спохватилась вдруг Рута.— Чтобы мне знать, у какой коновязи искать потом свою лошадь!

— В доме почтенного астролога Бахрама,— ответил за Харру Фархуд.— Наш отряд охраняет его усадьбу, пока идет Весеннее Гадание.

— В доме почтенного Бахрама?— переспросил Юлдуз, изменившись в лице.— Друг мой Харра, а не поторопиться ли нам в таком случае? Дом Бахрама, насколько я знаю, находится вне городских стен, а ворота скоро закроют! Скажи, добрая моя Рута, могу я оставить пока у тебя небольшой узел? Там нет ничего особенно ценного, но будет жаль, если он пропадет.

— Оставляй хоть верблюда с полным грузом!— весело отозвалась хозяйка и затормошила дремлющего Харру,— эй, дружок, ворота и впрямь скоро закроют! Так что решайте живее — ночуете у меня или едете домой!

— Вер-рно, разрази меня Кром!— энергично кивнул Харра, просыпаясь и отвешивая старой подружке шлепка.— Рута, беги тормоши моих ребят, пусть вылезают из постелей, если еще живы! Мы едем!

Рута нехотя слезла с его колен и направилась наверх, ворча:

— Могли бы и остаться…

— Кром?— удивленно переспросил Юлдуз. — Я полагал, бесстрашный Харра, что ты туранец…

— Я — туранец,— подтвердил Харра,— конечно, туранец! Мы встаем! Иначе мне достанется — не от Крома, так от его сына…

— Я не понимаю…— начал было Юлдуз, но Фархуд и Хасим со смехом пояснили:

— Мы все туранцы и чтим Эрлика и Тарима, Его пророка, и Харра также чтит его, но наш ун-баши — киммериец, сын Крома, Владыки Могильных Курганов.

— Да, и сын грозного бога нарежет нам ремней из спины и присыплет солью, если мы не вернемся вовремя!

— Теперь я понял,— улыбнулся Юлдуз.— А вот и ваши герои любовных битв!

«Герои» имели вид весьма потрепанный — видно, девушки постарались на совесть. Вся компания вывалилась на улицу и с горем пополам расселась по лошадям, что было нелегкой задачей, ибо Рута и ее красотки висли у воинов на шеях, перецеловывая всех по три раза и, требуя непременно приехать еще. Рута вывела Юлдузу тонконогую, вздрагивающую со сна кобылу, и Харра, хоть и был пьян, но сумел отметить, что с седлом парень управляется довольно ловко.

— Ну, прощай, Рута! Теперь мои орлы к тебе дорогу знают, не заблудятся! Хей, Хей, поехали!

Прохлада ночи и мысль о вот-вот закрывающихся воротах отрезвили их достаточно, чтобы выдержать галоп.

Они успели в последний миг — стражи уже задвинули одну створку. Во весь опор маленький отец промчался мимо зевающих стражей и скрылся в наползающем с моря тумане. В усадьбе они были еще до полуночи.

— До чего хороши!— оценил их Конан, со смехом глядя, как они вылезают из седел — словно тюки с кхитайскими шелками, когда их сбрасывают с верблюдов караванщики. Ничего другого ун-баши от поездки в город и не ожидал.— Ну-ка, Омра, Рамас, волоките их к озеру, да по три кувшина ледяной воды на голову каждому, а то их завтра и набат не разбудит!— Тут он заметил седьмого всадника и нахмурился.— А это еще кто?

Харра, совершенно протрезвевший за время скачки, подвел к нему Юлдуза.

— Это наш гость!— объявил он.— Его имя Юлдуз, и четверть луны назад у него умер отец, и это все, что я о нем знаю, кроме того, что он — славный парень, и истратил на наши утробы и глотки последние деньги. Мы решили, что должны отблагодарить его.

Юлдуз нагнул голову в вежливом поклоне.

— Что ж ты, мальчик, взялся кормить этих ненасытных, разве по их лицам не видно, на что они способны!— сказал Конан, без улыбки глядя на юношу.

— С твоего позволения, ун-баши, я уже давно не мальчик, во всяком случае, не больше, чем ты сам,— наконец, негромко ответил Юлдуз.— А что до моих безрассудств, то от них нет вреда никому, кроме меня самого.

— Да ты дерзок, молодой петушок!— рассмеялся Конан.— Немногие отважились бы на такой ответ Конану Киммерийцу! Оставайся, если хочешь, утром мы посмотрим, чего ты стоишь.

— Благодарю тебя за гостеприимство, сын Крома.— Юлдуз с достоинством поклонился и направился расседлывать и чистить свою лошадь.

Конан, высоко вздернув черные брови, посмотрел ему вслед и обернулся к Харре. Тот улыбался, донельзя довольный собой.

— Ну, не молодец ли я, что привез его? Зверей такой породы ты еще не видел?

Киммериец покривил рот и проворчал:

— Завтра мы дадим ему в руки меч и посмотрим, не напустит ли он в штаны. От тебя разит вином, Харра. Иди, вылей на себя воды хотя бы вполовину того, что выпил!

Глава 4. Ночные шорохи. Свиток

Конан вертел в руках катану, ловя полированным металлом первые лучи восходящего солнца. Рядом разглагольствовал Харра, в лицах изображая их вчерашний поход.

— И тогда я сказал себе: Харра, твой ун-баши будет всю жизнь несчастен, если не увидит этого меча! Ну, одолжи у Мейры серебряное зеркало и посмотри на свои горящие глаза, а после этого посмей сказать, что я плохо сделал!

— Вот это меч,— не слушая болтовни Харры, благоговейно вымолвил Конан. Глаза у него и, в самом деле, горели. — Где же куют такие мечи? В Кхитае?

— Даже в Кхитае эти мечи — редкость,— с улыбкой заметил Юлдуз.— Во всем подлунном мире их не более трех дюжин. А куют их на островах, что лежат за Кхитаем еще дальше на восход солнца. Раз в сто лет приходит оттуда корабль, и среди прочих удивительных вещей бывают там и катаны. Говорят, их куют не один десяток лет, давая металлу вылежаться в торфяном болоте, в земле, на дне морском и еще Эрлик знает где. Но доподлинно о том ничего не известно. Народ тех островов похож на кхитайцев, но лишь внешне. Говорят, там правит Жрец-Император, который живет уже две тысячи лет и ездит на драконе с чешуей из пластин бирюзы. И что этот Император равно любим всеми жителями островов, от вельможи до простого землепашца, которые почитают его как собственного отца. Еще ни одно судно не достигло берегов той страны, и не достигнет, потому что острова якобы окружены волшебным облаком, и кормчий не увидит их, даже если проплывет в десяти локтях от берега… Но это все сказки, правды же не знает никто.

— Как в таком случае он достался тебе, сыну простого ткача?— спросил Конан, возвращая катану владельцу.— Сколько же нужно золота, чтобы купить такой меч?

— Мой отец не всегда был ткачом,— уклончиво ответил юноша.— Этот меч он всю жизнь хранил как самую большую драгоценность. И тому, кто захочет отнять его у меня, придется сначала выпустить мне всю кровь до последней капли.

— Клянусь Кромом, хорошо сказано!— одобрительно отозвался киммериец.— Ну, а владеть ты им умеешь?

— Не так, как пристало настоящему воину, но умею,— пожал плечами Юлдуз.

Конан вышел на засыпанную с утра свежим песком арену.

— А ну-ка, встань против меня!

— Этим мечом можно снести голову сквозь кольчужный воротник,— напряженно сказал Юлдуз.— И вынимать его из ножен для забавы мне бы не хотелось.

— Ты мужчина или девушка на первом свидании? Вставай, не ломайся!— Конан вынул саблю и принял стойку.— Ну?

— До первой крови,— предупредил Юлдуз.

— Давай, давай, не болтай попусту!

Юноша, нехотя, взял катану обеими руками и встал напротив Конана, чуть расставив ноги.

Конан сделал пробный выпад — и не увидел того движения, которым ускользнул в сторону Юлдуз, гибкий, как кошка.

— Хорошо!— крикнул киммериец и ударил снова.

Клинки скрестились, и снова Юлдуз отступил в сторону плавным движением танцовщика.

— Отлично, клянусь Кромом! Ну, нападай! Давай, что же ты!

Но юноша упорно избегал нападения, легко отражая удары Конана или уходя в строну. Наконец, видя, что ун-баши начинает злиться, Юлдуз взмахнул сверкающим клинком перед самым лицом киммерийца и отскочил назад, опустив меч. Конан выпрямился. В руке Юлдуза была зажата прядь черных жестких волос киммерийца.

— Это очень опасно, Конан,— сказал он спокойно.— Я могу случайно отсечь тебе руку. Ты опытный воин, а я — нет. Я могу не успеть отвести удар.

— Глядя на тебя, не скажешь, что ты — неопытный воин,— проворчал киммериец.

На Юлдузе не было ни царапины, хотя последние два удара Конан наносил уже всерьез, стремясь, как следует зацепить противника.

Но то ли в силу чудесного меча, то ли в силу маленького роста и гибкости Юлдуз счастливо избежал и последних атак.

— Ладно. Держи его при себе, раз так боишься им кого-нибудь убить. Харра! Пойди, спроси у женщин, будет ли нам нынче завтрак! Ты ведь, кажется, задолжал его нашему гостю?

— А то как же!— весело отозвался Харра и умчался в дом.

Вскоре большой стол во дворе был заставлен блюдами с тушеной с черносливом бараниной и кувшинами с вином, и весь отряд, не считая тех двоих, кто стоял на страже при церемонии Гадания, приступил к трапезе.

— Так твой отец был богатый человек?— расспрашивал Конан Юлдуза.— Как же он попал в Туран?

— Мой отец разбогател здесь,— отвечал Юлдуз.— В Туран он приехал почти нищим, не имея в Хоарезме ни знакомых, ни друзей. Его приютил старый мастер, и у него отец выучился ремеслу, а потом передал его и мне. Став мастером, он построил здесь дом и женился на дочери соседа, такого же ткача. Моя мать была туранкой, так что я — наполовину туранец, наполовину кхитаец. Но всю жизнь прожил в Хоарезме.

— Как же он решился оставить тебя без гроша в кармане?— недоумевающе спросил Харра. Видно, этот вопрос его занимал больше всего.— Я сам сын купца, и купца небедного. Он, конечно, кричал, что лишит меня наследства, когда я сбегал из дому в поисках счастья, но когда полгода назад я приехал его навестить, он с гордостью показывал меня всем соседям и дал на обратную дорогу две сотни золотых, — помнишь, Конан, мы еще потом три дня на них кутили всем отрядом? А ты, судя по всему, был сын почтительный и послушный… Нет, этого я понять не могу.

— А мать твоя жива?— спросил Конан, не слушая разглагольствований Харры.

— Увы, мать моя умерла, когда мне не исполнилось и пятнадцати лет, — ответил Юлдуз.— А теперь, со смертью отца, у меня больше нет никаких родных. Родители моей матери умерли, не дождавшись рождения внука, и иных детей у них не было. А родителей отца я никогда не видел.

— Как же ты будешь жить — без дома, без семьи и родных?— удивился Харра.

— Я молод, у меня есть руки, да и голова на плечах тоже имеется, и не пустая,— рассмеялся Юлдуз.— Я найду, как прокормить себя. Мне одному нужно немного. Наверное, пойду странствовать. Я давно хотел побывать в сказочной Вендии. Матушка говорила мне, что там текут реки шербета с берегами из рахат-лукума,— он снова рассмеялся.— Вот я и проверю.

— Был я в Вендии,— проворчал Конан.— Нет там рек шербета, зато есть черные маги. Спору нет, страна сказочная, да ведь в сказках не только сладкие реки текут, есть и огненные.

— Свои глаза, говорят, вернее чужих,— отозвался Юлдуз беспечно.— Не увижу сладких рек, посмотрю хоть на огненные. Да и на родине предков тоже, наверное, следует хоть раз появиться.

— Что ты там забыл, на этой родине предков?— снова встрял Харра.— Рис да драконы, больше там ничего нету. А к рису — ласточкины гнезда и побеги бамбука на сладкое. Разве это жизнь?

— Харра,— нетерпеливо сказал Конан, — сходи, смени ребят.— Пора уже.

— Между прочим, это я его привел, — проворчал Харра обиженно, но все же взял Хасима и Рустада и пошел менять караульных. Но долго он не задержался: Ихор и Омра, заступившие на стражу еще до завтрака, примчались быстрее ветра, издали учуяв запах жаркого.

— Ну и дела они там сегодня творят! Льют какую-то черную горячую жижу на пластины слюды — как глянешь, так и есть не хочется!— пожаловался Ихор, уплетая баранину за обе щеки. — А глянуть на этого горбуна, Магриба, — так просто дрожь по коже. Ну, настоящий колдун и сын колдуна. Как зыркнет своими кошачьими глазами…

— Ешь молча, — оборвал его Конан, и Харра красноречиво развел руками у него за спиной: мол, говорил я вам!

Еще не все было съедено и выпито, как со стороны Хоарезма на дороге показалась крытая повозка, в какой разъезжают по деревням и селениям казни, записывая нехитрые сделки и скрепляя печатью наместника брачные договоры, а также бумаги о разводе, рождении или смерти. Видно, в деревне кто-то судился или близка была свадьба, коль скоро пожаловал сюда казий.

Но повозка не остановилась у деревенского трактира, обычного места сбора старейшин, где справлялись все свадьбы и поминки, отмечались рождения новых туранцев и велись мелкие тяжбы. Послушный ослик, подгоняемый кнутом, протрусил через всю деревню и поволок повозку выше, к усадьбе Бахрама.

— С кем это старик затеял судиться?— удивился Харра, глядя на приближающегося казия.— Не мог найти другого времени, что ли?

Повозка остановилась посреди внешнего двора. Заинтересованные солдаты встали из-за стола, и подошли ближе. Из повозки, несколько робея перед таким скопищем вооруженных людей, вылез писец и помог вылезти казию. Вслед за казием из повозки выбрался тучный, одышливый меняла Испахир, всем известный в Хоарезме как первый выжига и плут.

— Есть ли среди вас ткач по имени Юлдуз, что похоронил недавно усопшего родителя?— скрипучим, как колеса его тележки голосом возгласил казий.

— Да вот он, этот мошенник!— толстый палец менялы торжествующе уперся в юношу, подошедшего вместе со всеми.— Мне ли его не знать!

— Что тебе нужно от меня, меняла?— холодно поинтересовался Юлдуз.— У меня нет с тобой дел — ни денежных, ни дружеских.

— Теперь есть! Думаешь, я забыл, как ты выставил меня на позор всему базару, когда какой-то проходимец подсунул мне фальшивое золото? Я все помню!

— Что до твоих седин, — отвечал Юлдуз, — то они могут вызвать только скорбь о том, что годы прибавили тебе серебра в волосах, но не прибавили золота в сердце. О честности же твоей наслышан весь город. Это ты тогда пытался подсунуть немедийскому торговцу фальшивое золото, а не он тебе! Вот было бы славно, если бы наш Хоарезм ославился на всю Немедию как город фальшивомонетчиков! Но то дела давно минувшие, на что я тебе теперь?

— Надо рассчитаться, уважаемый Юлдуз, надо за все рассчитаться,— захихикал меняла.

Его маленькие глазки совсем пропали за трясущимися от жира щеками.

— Вот! Купчая на твой дом!

Юлдуз мельком взглянул в бумагу.

— Мне жаль, что ты перекупил его, ибо я продавал наш дом в хорошие руки. Но что с того, я же больше не живу в нем?

— А к дому прилагается опись, и половина предметов отсутствует! У меня есть десяток свидетелей, что новый владелец даже не переступал порога этого дома! Значит, ты продал ему ничто, пустой воздух! Слова на бумаге! Взгляни-ка, уважаемый Юлдуз, вот вещи, немалой ценности, как значится в описи, не наличествующие в купленном мною доме!

— Я и смотреть не буду,— пожал плечами Юлдуз.— Я хорошо знаю, что не составлял описи имущества, когда продавал дом, а это значит, что ты сам написал ее, а подкупленный тобою казий заверил бумагу печатью и проставил число шестидневной давности.

— О, неучтивый юноша!— заскрипел казий.— Суд нашего наместника неподкупен, оскорбляя суд, ты оскорбляешь наместника, а оскорбляя наместника, ты оскорбляешь власть. А за оскорбление власти следует наказание по закону, а именно — отрезание чересчур длинного языка!

— В мои намеренья не входило никого оскорблять, в ваши же, как видно, входит засадить меня в долговую яму, а то и казнить, — усмехнулся Юлдуз. — Правильно я тебя понял, о неподкупнейший из казиев?

Казий потыкал узловатым пальцем в предъявленную опись.

— Ответчик должен в самый краткий срок либо предоставить в распоряжение истца означенные вещи, денежную их стоимость в полновесных, не стертых золотых монетах ли, вещи равной им ценности ли. В противном случае ответчик будет сослан на работы в рудник или каменоломню, покуда не выплатит долг или не умрет, в зависимости от того, что случится ранее!

— Да ты что, старик, хайшиша накурился?— вмешался негодующий Харра.— Этого менялу знает весь Хоарезм! Ни один честный торговец не пошлет к нему покупателя менять деньги, только те, кто зарится на мзду, которую он выплачивает с каждого обманутого! Конан, вели гнать их обоих в шею!

— Это мы живо сделаем!— поддакнул Закир, подходя ближе.

— Как велика сумма, за которую ты хочешь сослать меня на рудники?— спокойно спросил Юлдуз.

— Всего лишь триста золотых,— медовым голосом ответил меняла.— Но я должен получить их сейчас же, на месте. Никаких отсрочек и поблажек! Если я не получу сейчас денег, через час я вернусь со стражниками! Тебя в цепях поведут через весь город, на каждой улице выкрикивая, что ты вор, точно так, как ты сделал со мной!

— Юлдуз, я должен тебе кое-что сказать.

Конан шагнул вперед, заслоняя собой юношу. Тот стоял совершенно спокойно, как тополек среди травы, только глаза его, и без того темные, потемнели еще больше от расширившихся зрачков. Лицо его выражало полнейшую отрешенность.

— Что ты хочешь мне сказать, Конан?

— Не здесь. Отойдем подальше.

— Не вздумай помочь ему бежать, о, незнакомый мне воин!— немедленно вмешался меняла.— Он не укроется от карающей длани правосудия нигде, разве что успеет пересечь до рассвета границу Турана!— Тут он снова захихикал.

— Замолчи, старик!— брезгливо ответил ему Конан.— Твое место давно на пашне, гнилая верблюжья лепешка! Попробуй только раскрой здесь еще раз рот, и я набью его тем, чем ты на самом деле являешься! Иди за мной, Юлдуз. Харра, тебя это тоже касается.

Меняла испуганно замолчал, а казий на всякий случай залез обратно в повозку, готовый удрать в любой момент. Заметив это, Конан бросил через плечо:

— Сторожите их, ребята, чтоб не сбежали!

Видя, как к повозке ленивой походкой направляется десяток вооруженных солдат, казий совсем перетрусил и стал шептать меняле, что напрасно они затеяли это дело и что лучше уносить ноги пока не поздно. Но было уже поздно.

— Что вы собираетесь делать с нами, доблестные воины?— дрожащим голосом проблеял меняла.— Моя лавка находится под покровительством самого наместника!

— А мы не подчиняемся твоему наместнику,— любезно пояснил Закир.— Нам может приказывать только Владыка Турана. Так что сиди тихо, старик, пока не вернется наш ун-баши и не решит, что с тобой лучше делать — вздернуть вон на том тополе или снести мечом голову. Если все, что сказал Юлдуз — правда, то никто не хватится тебя в Хоарезме, наоборот, нас еще будут благодарить, что мы избавили базар от такой гиены.

Тем временем Конан, зайдя в казарму, вытащил из-под своего топчана переметные сумки, в которых хранил все необходимое в дороге, и вынул из одной ларчик красного дерева. Раскрыв его на топчане, он достал оттуда один из свитков и малую печать Казначейства.

— Послушай, Юлдуз. Повелитель Илдиз доверил мне право в любое время и в любом месте принять в мой отряд человека, которого я сочту достойным такой чести. Так вот, я предлагаю тебе наняться в войско Повелителя.

Юлдуз посмотрел на него с глубокой задумчивостью.

— Но ведь я совсем не воин, Конан. Как я буду сражаться в твоем отряде, толком не зная, как это делается?

— Со временем ты научишься всему. Но сейчас, вступив в ряды наемной армии, ты избавишься от каких-либо судебных повинностей и издержек. Ты не будешь подсуден светским властям, только военным. Твой долг перейдет на армию, его заплатят из казны, а у тебя будут удерживать понемногу из жалованья. Думай скорее, у нас мало времени!

— Подумай, Юлдуз,— жарко зашептал ему Харра,— ты останешься с нами, уедешь в столицу, у тебя будет крыша над головой и еда трижды в день! Ну, куда тебе странствовать, без гроша в кармане? А так — никаких забот. Ребятам ты понравился…

— Погоди, Харра, у меня и так голова кругом,— поморщился Юлдуз.— А скажи мне, ун-баши, что будет, если я исчезну?

— Ничего не будет,— ответил Конан, несколько удивленный вопросом.— Если тебя убьют, никто не станет взыскивать ни с меня, ни с Харры, если ты об этом.

— Хорошо,— решительно сказал юноша.— Что я должен сделать?

— Ты писать умеешь?

— Да, конечно.

— Харра, беги живо к этому крючкотвору, одолжись у него чернилами и палочкой для письма.

Харра кивнул и умчался. Юлдуз с сомнением покачал головой.

— Ты уверен, что все делаешь правильно, Конан?

— Если бы я над каждым решением раздумывал столько, сколько ты,— отозвался киммериец,— меня бы уже убили не одну сотню раз. Делай, что говорят.

Харра вернулся, неся в руках мешочек с чернильницей и связку заостренных палочек. Сунув все это Юлдузу, он подставил загорелую спину:

— Подписывай!

И Юлдуз подписал.

— Все!— торжествующе возгласил Харра и помахал фирманом в воздухе, чтобы скорее просохли чернила.

Конан засветил лампу, разогрел на огоньке сургуч и оттиснул печать.

— А теперь — к этим проходимцам!

И Харра помчался почти вприпрыжку к повозке, где сидели, ожидая наихудшей участи, казий и меняла.

Предъявив им фирман Повелителя, по которому Юлдуз отныне становился наемным солдатом туранской армии, их спровадили, причем Закир и Альмад еще долго шли рядом с повозкой по дороге, объясняя, как скоро они могут рассчитывать получить что-либо из казны Владыки Турана.

Троица в повозке жалась в углы и думала, что еще дешево отделалась, ибо всякому известно: никогда не связывайся ни с родичами властелина, ни с его личной гвардией, ибо распря и с теми, и с другими сильно укорачивает жизнь — а иногда и тело. На целую голову.

Избавившись от судейских, солдаты затеяли бурное ликование по поводу принятия новобранца. Ихор, ненамного превосходивший Юлдуза ростом, хотя был много шире в плечах, тут же достал ему из своих запасов вторую кольчугу с солнцегривым львом. Второго островерхого шлема ни у кого не было, но с этим можно было подождать до столицы. Но шлем Рамаса оказался Юлдузу как раз впору и, оглядев придирчиво нового воина с ног до головы, Конан изрек:

— Вот что, раз ты уже в отряде, ступайте-ка вы с Харрой в третью стражу. Она как раз начинается. Я вас сам и разведу.

— Ну, вот,— пихнул Харра в бок нового товарища.— Считай, что на этом ты окончательно принят.

По установленному обряду воины, охраняющие вход от злых духов, уходили из Двора Гаданий последними. Как ни отворачивался Юлдуз, как ни прятал лицо, когда Бахрам прошествовал мимо него в сад, астролог все же узнал его.

— Ты!— закричал он, подпрыгнув, словно мячик.— Ты здесь, сын греха и позора! Как ты только посмел появиться в этом доме, нечестивец!

— С сегодняшнего дня Юлдуз — воин моего отряда, почтеннейший Бахрам,— ответил неслышно подошедший Конан.— И я за него отвечаю. Чем он тебя сейчас обидел, многомудрый старец?

— Сейчас — ничем, клянусь Эрликом!— отдуваясь, пыхтел старик.— Но…

— Ты знал его раньше? — прервал его Конан.

— Знал ли я его! Знал ли я его! Да ты посмотри на его растерянный вид, доблестный ун-баши! Пусть он посмеет сказать, что он меня не знает! Юлдуз, в первый миг, опешивший от неожиданности, уже вполне справился с собой.

— Кто же в Хоарезме не знает личного астролога наместника Мардуфа,— спокойно сказал он.

— Пусть он скажет, пусть скажет тебе, о, украшение туранской армии, какую злую шутку они со мной сыграли!— продолжал бушевать Бахрам.

— Почтенный Бахрам, что было, то прошло,— сказал Конан сурово, уже хорошо зная, что с астрологом мохито разговаривать только таким тоном — начальственно-покровительственным. Во всех остальных случаях Бахрам начинал яриться, брызгать слюной и выкрикивать невнятные угрозы.— Теперь же этот юноша состоит в моем отряде. Если он доставит тебе какое-либо беспокойство, обратись ко мне, и виновный понесет наказание. Юлдуз и Харра, идите за мной.

Выйдя из сада, Конан развернулся к Юлдузу.

— Ну, что это значит? Почему ты мне не сказал, что ты его знаешь?

— Его и в самом деле все знают, мой ун-баши,— смеясь, ответил Юлдуз.— Но я никак не думал, что он запомнит меня с той проделки!

— Что это за мерзость вы над ним учинили?

— Куда большую мерзость он учинил над нами,— возразил Юлдуз, мрачнея.— Он навел порчу на наш квартал — теперь я думаю, что это вышло случайно, а тогда полагал, что он все это подстроил. Прямо над нами и соседями висело розоватое ядовитое облако. Почти четверть луны мы жили в ужасающем зловонии и духоте. Именно после этого случая моя мать тяжело заболела и вскоре умерла. И не только моя…

— Так он что же — колдун?— подозрительно спросил Харра.

— Наверное, можно сказать, что он пытается им быть. Но у него ничего не получается, по крайней мере, не получается то, чего он хочет — пояснил Юлдуз и продолжал, — ну, мы, мальчишки, собрались со всех дворов и стали думать, что же нам с ним такое сделать. И придумали: сделали настойку корня валерианы и полили ею крышу его дома. А потом мешками таскали к озеру кошек. А у него в это время гостил правитель Шангары — он приехал за каким-то важным предсказанием. Ну вот, вместо предсказания они три ночи подряд слушали кошачий концерт — пока дождь все не смыл.

Под конец этого бесхитростного рассказа и Конан, и Харра едва стояли на ногах от смеха. Просмеявшись, ун-баши хлопнул новобранца по плечу.

— Лучшего не мог придумать и Трам Гирдри, шут короля Зингары! Ладно, старик покричит и забудет. Но все же постарайся больше не выводить его из себя, Юлдуз.

— Будь моя воля, я бы с ним век не виделся,— негромко ответил юноша, и Конан невольно обернулся — с такой горечью это прозвучало.

Вечером, когда ун-баши, сидел на веранде с Магрибом, к ним подошел почтенный Бахрам.

— Да простит меня доблестный военачальник,— сокрушено молвил астролог, — но мне кажется, он поступил опрометчиво, приняв в свой прославленный отряд этого шакала в образе человека!

— О ком ты говоришь, ученый друг мой?— заинтересовался Магриб.— У тебя в отряде новобранец, Конан?

— Да,— кивнул киммериец.— Еще мальчик, но может выйти хороший воин.

— Правильно ли я понял, что речь идет о том юноше-полукровке, которого я видел у вас во дворе нынче утром?— спросил Магриб и, получив утвердительный ответ, покачал головой.— Нет, Конан, этот человек долго у тебя не задержится. Ты знаешь, кто он?

— Презренный сын презренного ткача!— заявил Бахрам, фыркая и отдуваясь.— Ничтожество! А со смертью отца — еще и нищий оборванец. Разве из таких людей должна состоять армия, опора порядка и власти?

— И тебе, сын мой, он сказал то же самое?— спросил Магриб Конана, не сводя при этом глаз с возмущенного Бахрама.

— Мне он сказал, что его отец не всегда был ткачом,— ответил ун-баши.— Парень, похоже, себе на уме. И преследует какую-то свою цель, которой не желает делиться с другими. И все же мне он по душе.

— Прекрасно сказано, сын мой!— кивнул Магриб, а Бахрам снова презрительно фыркнул.

— Цель его проста: обокрасть мой дом и соблазнить мою дочь!— заявил он.— Завтра же я поговорю с юным Амалем! Он уже не раз намекал мне, что был бы счастлив видеть Фейру хозяйкой в своем доме!

— Но согласится ли на этот брак Фейра?— мягко спросил Магриб.

— Моя дочь во всем мне послушна и сделает так, как я захочу!— заносчиво объявил астролог, не заметив взглядов, которыми обменялись Магриб и Конан.

— К тому же она быстро поймет, что лучше ей мужа не найти, хоть обойди весь Туран!

Похоже было, что Бахрам готов весь вечер разглагольствовать о том, какая послушная у него дочь и как счастлив будет их союз с Амалем. Поэтому Конан поднялся и сказал: