Кора отпрянула назад. Полулежа на софе, она уперлась обеими руками ему в грудь, отталкивая его от себя. Она не желала этого. Он был совсем не таким. Не тем мужчиной, который смог бы оторвать ее от Феликса, заменить его. Они были слишком похожи, Лайам и Феликс. Оба безжалостные. Жестокие. Порочные. Они были сделаны из одного теста. Потому Феликс и был очарован своим новым телохранителем, что распознал в нем родственную душу.

Он причинял ей боль, но — странно — ей это нравилось. Но она не должна потакать ему, она не позволит ему...

Холлоран сжал ее запястья и отвел в сторону ее руки, мешавшие ему прижаться к ней еще теснее. Теперь она лежала на софе, закинув голову; ее халат распахнулся, обнажая бедра. Она задыхалась под его долгими, чувственными поцелуями; когда, наконец, ей удалось оторваться от его жадного, ищущего ее губы рта, она отвернулась от него и тут же почувствовала, как его губы, внезапно ставшие такими жесткими, прижались к ее шее. Он очень осторожно прихватил зубами ее нежную кожу. Кора застонала, раздираемая противоречивыми ощущениями: она одновременно испытывала жалость и омерзение к себе, но эти неприятные чувства заглушались просыпавшимся в ней желанием.

— Пожалуйста, не делай этого, — попыталась сказать она, но он уже распахнул на ней халат и наклонил голову, чтобы целовать ее груди.

— Я не хочу, — зашипела она, почувствовав, как его рука коснулась ее бедра и скользнула ниже, нежно поглаживая ее кожу, касаясь чувствительных точек. Повернувшись, он лег на нее сверху, раздвинув ее ноги своими сильными коленями, и она чувствовала тяжесть его тела на своем животе и на бедрах. Она попыталась вырваться, извиваясь под ним, но он только крепче обнял ее, и Кора почувствовала, какими сильными могут быть его объятия, обычно столь нежные и деликатные. Она все еще боролась с ним, понимая, что не сможет разжать рук, стиснувших ее, и крепко уперлась кулаками в плечи Холлорана, отталкивая его от себя. Она могла царапаться, вцепиться ему в волосы, даже ударить его, но не делала этого.

Он опустился на пол, став на колени перед ней; его тело оставалось меж ее раздвинутых ног. Ее халат был распахнут, пояс развязался. Холлоран проворно расстегнул свою одежду и вошел в лоно девушки; его резкое и быстрое движение, очевидно, причинило ей боль, потому что она слабо вскрикнула, пытаясь отстраниться. Он провел пальцами по ее животу, коснувшись волос на лобке, и опустил руку ниже — внутренняя поверхность ее бедер была влажной и скользкой, несмотря на то, что она так упорно сопротивлялась его ласкам. Его губы снова прижались к ее губам. Теперь она уже не отвергала его, и скоро сама начала пылко отвечать на его поцелуи. Крепко обняв его, она услышала тихий стон, вырвавшийся из груди Холлорана. Ее ноги напряглись, вытянувшись по обеим сторонам его бедер, и она начала двигаться в такт его ритмичным, мощным толчкам, желая, чтобы он вошел глубже, еще глубже, и наконец, она закричала низким, прерывающимся голосом, трепеща и извиваясь всем телом. Ее дыхание было тяжелым, руки дрожали. Через несколько минут ее стоны и крики утихли, словно она задохнулась, и Холлоран приподнял ее за плечи, стараясь поудобнее уложить девушку на мягкой поверхности, но ни на минуту не прекращая двигаться внутри нее. Однако он не смог держать себя в узде слишком долго, и, зарывшись лицом в ее мягкие, влажные волосы, стал нежно покусывать ее шею, мочку уха и щеку, затем приник жадным ртом к тонкой коже чуть повыше ключицы. Она уперлась головой в диванную подушку; ее тело выгнулось, словно тугой лук, ее стоны стали более громкими и частыми, когда его семя хлынуло в нее, и перешли в долгий, протяжный вопль, звучавший в ушах Холлорана до тех пор, пока последние содрогания не пробежали по их сплетенным телам, положив конец любовной игре.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить блаженной истомы.

Щека Холлорана была влажной. Он приподнялся, опираясь на локти, и заглянул ей в лицо. Кора плакала. Он попытался заговорить с ней, но она отвернулась и продолжала безутешно, нервически всхлипывать. Тогда его руки обвили ее шею, и он нежно прижал ее голову к своей груди.

Они оставались в этой позе долго, пока Кора не успокоилась. Никто не проронил ни слова, да они и не нуждались в этом. Холлоран все еще оставался внутри ее лона, и ей нравилось это ощущение, хотя теперь былая упругость покинула его мышцы. Ее руки скользнули под рубашку Холлорана, ласково поглаживая его спину. Холлоран приподнялся и чуть переменил позу, не выходя из нее. Его губы легко касались ее лица, целуя ее глаза, локоны на висках, щеки и губы. Страсть уступила место нежности.

— Ты не знаешь, что он теперь сделает со мной, — сказала она.

— Ничего, что было бы хоть немного похоже на это.

Она вздохнула, чувствуя, как он опять становится твердым, напрягаясь и проникая все дальше меж ее ног. На этот раз она отдалась ему сразу, не сопротивляясь и охотно покорившись его желаниям. Теперь все их движения были медлительными, почти вялыми; они наслаждались друг другом не торопясь, выбирая более изощренные позы для своей любовной игры. Страсть нарастала постепенно, и даже достигнув наивысшей точки, не выходила изпод контроля, пока прилив чувств так же плавно не сошел на нет, принеся облегчение обоим.

Как и в прошлый раз, они долго не разжимали объятий. Наконец Холлоран встал и оправил свою одежду, потом устроился на полу возле софы, положив локоть на край ложа, где распростерлась обессиленная Кора. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, и осторожно провел кончиками пальцев по щеке, отбрасывая назад ее спутанные влажные волосы.

— Лайам... — начала девушка, но Холлоран улыбнулся ей и покачал головой:

— Не надо, Кора. Мы поговорим завтра. Сегодня ночью думай лишь о том, что произошло между нами.

Он провел пальцами по нежной коже в ложбинке меж ее грудей, спустившись вниз к животу, затем его рука скользнула в щель меж ее бедер. Она обвила его плечи руками, приподнявшись и вопросительно глядя ему в глаза; выражение ее лица было строгим и сосредоточенным.

— Я хочу узнать о тебе гораздо больше, неужели ты не понимаешь этого? — сказала она.

— Погоди немного, — ответил он.

— Могу ли я довериться тебе? В тебе есть чтото... — она запнулась, пытаясь найти подходящее слово, — «таинственное», Лайам, чтото мрачное, но я до сих пор не могу понять, что именно. Я сразу почувствовала это, как только мы встретились в первый раз.

Он начал подниматься с пола, но Кора крепко держала его за плечи, и он снова присел у края софы.

— Я уже говорил тебе вчера, что я — лишь тот, кого ты видишь перед собой, и ничего больше.

— Но я «чувствую» в тебе чтото, и это пугает меня.

— Мне много раз приходилось иметь дело с сильными, жестокими, страшными в своей неистовой злобе людьми, Кора. Возможно, это наложило на меня своеобразный отпечаток.

— И поэтому ты стал похож на них? Ты это хотел сказать?

Он качнул головой:

— Все не так просто.

— Тогда объясни мне! — в ее вопросе прозвучали плохо скрытая досада и раздражение.

Он встал с пола — теперь руки Коры разжались; девушка глядела на него широко раскрытыми глазами.

— В моей профессии сила обычно противопоставляется силе, — сказал он, глядя на Кору сверху вниз. — Очень часто бывает, что такое противопоставление — единственный путь, единственный шанс победить.

— Не изменяет ли это тебя самого в худшую сторону? Не становишься ли ты сам сродни тому, против кого используешь свою силу?

— Может быть, — ответил он.

Она поежилась и закуталась в халат, прикрывая свою наготу.

Холлоран пошел к двери, но остановился на пороге, повернувшись к девушке.

— Только попав в беду, начинаешь понимать, что такая перемена, может быть, не так уж плоха.

Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Оставив Кору рыдать в одиночестве.

* * *

Холлоран помылся в общей ванной комнате, расположенную в одном из концов длинного коридора, прежде чем пройти к себе в комнату. Как и прошлой ночью, он повесил куртку на спинку своей кровати и вынул автоматический пистолет из кобуры, положив его на тумбочку в изголовье кровати. Сняв ботинки, он завел будильник своих наручных часов и прилег на постель. Тусклая луна слабо освещала комнату, хотя окна не были занавешены. Несмотря на то, что дополнительная команда оперативников «Щита» патрулировала дороги вокруг границ поместья, а в доме появился еще один телохранитель, Палузинский, Холлоран отвел на свой отдых лишь четыре часа. До того, как самому заступить на дежурство, он намеревался проверить Монка и Палузинского на их постах и обойти обширную лужайку вокруг дома — не обнаружится ли на склонах холмов или в кустах чтолибо подозрительное или опасное? Кора отняла у него час отпущенного на сон времени. И много сил.

Он закрыл глаза, и перед ним тотчас возник мысленный образ Коры. Он припомнил, какое огорченное было у нее лицо, какая горькая обида промелькнула в глазах девушки, когда он выходил из ее комнаты.

Яркая вспышка света, проникнув сквозь его сомкнутые веки, разорвала тьму, в которую начал погружаться Холлоран.

Холлоран открыл глаза. В комнате царила ночная мгла, и только слабый свет луны рассеивал непроглядный мрак. Уж не почудился ли ему этот внезапный проблеск?

Зарница мелькнула снова — похоже, это была вспышка молнии; однако грома за ней не последовало.

Он вскочил с постели и быстро подошел к окну. Вглядываясь в темноту ночи, он различил лужайку перед домом, залитую неярким светом луны. Небо заволокли тучи с рваными, неровными краями; их причудливые контуры очерчивались серебристыми лунными лучами. Чтото зловещее чудилось в тени этих туч, медленно наползающей на дом. Озеро казалось огромной серой равниной, словно это была не водная гладь, а твердая бетонная поверхность. Холлоран моргнул, когда свет вспыхнул снова. Его источником было озеро, вода, испускавшая мощные световые потоки. В этой яркой мимолетной вспышке Холлоран успел разглядеть какието темные силуэты на озере. Это были люди. Или ему только показалось?..

Он бросился к своей кровати, надел ботинки и схватил с тумбочки свой револьвер. Затем побежал вниз по лестнице.

Глава 25

Свет с озера

Монк должен был дежурить у входа в дом. Но, оглядев холл, Холлоран нигде не заметил его неуклюжей обезьяноподобной фигуры.

Холлоран не стал терять время на поиски американца. Выключив свет в холле, он приоткрыл одну из створок двойной двери — этой узкой щели ему оказалось достаточно, чтобы выбраться наружу. Он был сильно удивлен и взволнован тем, что дверь оказалась незапертой. Гулкое эхо от быстрых шагов Холлорана раздавалось под сводами арки подъезда. Выглянув наружу, он остановился на крыльце, настороженно оглядывая окрестности.

Водная гладь снова была серой; озеро выделялось чуть более светлым пятном посреди окутанного мглою луга.

Холлоран положил браунинг в кобуру и сошел с крыльца. Он бесшумно скользил в высокой траве, огибая фасад особняка, используя его темные стены как своеобразное укрытие — на их фоне его движущаяся фигура будет практически незаметна. Чтобы не подвергать себя излишней опасности, он решил подойти к озеру не кратчайшим путем — по дорожке, ведущей от главного входа, где одинокий человек может стать отличной мишенью для притаившегося в кустах стрелка, — а неожиданно появиться изза угла здания и пересечь лужайку наискосок. Добравшись до угла особняка, он пригнулся и одним стремительным движением выскочил на ровный газон. Внезапная вспышка света, исходящего от озера, заставила его зажмуриться; повинуясь инстинкту, он упал на землю. Нервы Холлорана были предельно напряжены; какоето странное чувство, сродни страху, говорило ему, что он слишком заметен, чересчур уязвим, когда лежит здесь, в сырой траве, не имея никакого укрытия на случай опасности. Но всего удивительней была необычная картина, запечатлевшаяся в его памяти, когда неровный свет зарницы очертил темные контуры берегов озера.

Недалеко от берега чуть покачивалась лодка, в которой сидело трое или четверо человек. Все как один повернули головы, рассматривая чтото за бортом лодки. Этот странный предмет находился на воде; казалось, он висит в воздухе, чуть касаясь поверхности водоема.

Видение пропало, когда сияние померкло так же внезапно, как и вспыхнуло. Тело Холлорана напряглось, когда с берега озера донесся одинокий тоскливый вой, перешедший в жалобный плач. Остальные шакалы подхватили этот жуткий напев — в нем одновременно слышались сумасшедший смех и горькое стенанье. Звуки плыли над водой, оглашая затихшую лужайку. Холлоран прищурился, напрягая свое зрение — ему казалось, что он видит силуэты зверей, сидящих на берегу — они неясно вырисовывались на более светлом фоне серой воды. Однако в ночной темноте он мог принять высокие пучки травы и прибрежной растительности за очертания напряженных тел степных волков. Там, у самого берега, не было заметно ни малейшего движения. Холлоран приподнялся со скользкой сырой травы и встал на одно колено.

И снова его глаза зажмурились от внезапной вспышки света, источником которого, как показалось Холлорану, являлось само озеро.

Это серебристое сияние исходило из самой глубины вод; лучи проникали сквозь прозрачную жидкость, как сквозь огромную преломляющую призму; у берегов лежали глубокие тени лилового и темносинего цветов. Загадочное свечение длилось всего несколько секунд, но за это короткое время Холлоран успел разглядеть стаю шакалов, собравшихся у самой кромки воды. При свете короткой вспышки они выглядели наподобие каменных изваяний — звери сидели в напряженных позах, вытянув шеи, подняв кверху узкие остроконечные морды, насторожив чуткие уши. Не меньше дюжины пар горящих глаз желтыми огоньками светились в сумеречном свете.

Затем наступила полная тьма, еще более непроглядная изза резкого перехода от света к мраку. Так же, как и в прошлый раз, перед глазами Холлорана продолжала стоять увиденная им картина: чьято неподвижная фигура возвышалась на берегу озера среди оцепеневших от испуга или сделавших боевую стойку шакалов. Ссутулившийся или, может быть, согнутый в странном поклоне человек стоял, всматриваясь в воду; черты его лица были скрыты низко надвинутым капюшоном.

Холлоран услышал голос — нет, даже не голос, а смех, — и его внимание снова переключилось на лодку. Он узнал резкое, отрывистое хихиканье Феликса Клина — громкий звук разносился над тихой водою. Холлоран поднялся с земли и быстро пошел вперед, пригибаясь пониже, на всякий случай вынув оружие из кобуры.

В ночной тьме перед ним вырисовывались деревянные мостки низкого причала — Холлоран помнил, что к ним была привязана лодка, на которой они с Клином совершали утреннюю прогулку по озеру. Но сейчас лодки у берега не оказалось. Может быть, Клин неожиданно решил прокатиться по озеру, как в прошлый раз, когда он предложил Холлорану сесть на весла? Или похитители насильно усадили его в лодку, рассудив, что на воде они наверняка будут недосягаемы для сторожевых собак?.. Несколько минут назад он слышал смех Клина, долетавший до берега — вряд ли похищенный человек будет так необычно реагировать на создавшуюся ситуацию. Однако подобные рассуждения ничуть не успокоили Холлорана. Если они поплывут еще дальше от берега, он сядет в машину, чтобы встретить их на другом берегу озера, у границы поместья. К тому же в машине у него будет возможность вызвать подмогу по радиотелефону.

На берегу, у самой кромки воды, не было никакого укрытия, и Холлоран подался чутьчуть назад, потом бросился на землю, направив револьвер в сторону неясно очерченной тени на озере. Он приготовился ждать, лежа на сырой траве; очередная вспышка света из глубины озера разлилась по темной воде серебристым сияньем. Интервалы между этими вспышками были неодинаковыми, и невозможно было угадать, когда в следующий раз сверкнет серебристоголубая зарница. Свет потух так же внезапно, как и вспыхнул, словно ктото одним дуновеньем затушил горящую свечу. Холлоран провел рукой по глазам, не в силах поверить в то, что он увидел, глядя на освещенное озеро в течение нескольких секунд — настолько фантастичной была картина, еще стоявшая перед его глазами. Всему можно найти простое и разумное объяснение, думал он, все еще сомневаясь, не померещилась ли ему та сцена, невольным свидетелем которой он был.

Он увидел четверых мужчин в лодке — Палузинского, Монка и двоих арабов. Света во время короткой вспышки было достаточно, чтобы ясно разглядеть их фигуры и головы, повернутые в одну сторону. Клина меж ними не было.

Его невысокая фигура виднелась в нескольких шагах от лодки. Он «стоял» на гладкой поверхности воды, как на твердом полу.

Холлоран встряхнул головой, подавляя в себе желание громко рассмеяться абсурдности своего видения. В этом месте под водой могла скрываться какаято твердая площадка — песчаная отмель или огромный камень. Таково было разумное объяснение. Под водой «должна» быть опора, на которой стоял его клиент. От Клина вполне можно ожидать такого глупого ребячества. Но как он мог не заметить такого препятствия, когда сам сидел на веслах нынче утром, проплывая в лодке как раз над этим самым местом? Гдето вдалеке завыли шакалы; на этот раз заунывный вой донесся издалека, как будто звери отбежали от берега и теперь рыскали на поросших кустарником склонах холмов. Он слышал негромкие всплески, когда весла рассекали воду. Голоса. Лодка приближалась к причалу. Он подождал, пока все, кто находился в ней, не высадились на берег, затем поднялся с земли и пошел к ним.

Луна показалась в разрыве туч, осветив все вокруг своими бледными лучами, и снова спряталась за облако. Группа людей, направляющихся к берегу по деревянным мосткам, остановилась, заметив Холлорана.

— Оружие вам ни к чему, — в голосе Клина звучали ироничные нотки. — Среди нас нет врагов, Холлоран, а ночь сегодня удивительно тиха и спокойна.

— Что, черт побери, вы там делали? — спросил Холлоран спокойным тоном, подавляя в себе нарастающий гнев. — Я не пленник в своем собственном доме, — весело ответил ему Клин, — и могу делать все, что мне нравится.

— Только не в том случае, если вы хотите, чтобы я оберегал вашу жизнь.

— Нынче ночью мне не грозит никакая опасность.

Снова луна вышла изза облаков, и Холлоран увидел, что Клин ухмыляется.

— А свет изпод воды?..

Кайед и Даад улыбались так же широко, как их господин; Палузинский тревожно поглядывал на Клина. Монк с бесстрастным, ничего не выражающим лицом стоял позади небольшой группы.

Брови Клина высоко поднялись; на лице «объекта» было написано величайшее изумление. Этот жест показался Холлорану слишком театральным. После эффектной паузы Клин произнес:

— Ах, молнии. Похоже, собирается сильная гроза — будет настоящий потоп. Скоро мы услышим гром. Поэтому мне кажется, нам не стоит надолго задерживаться здесь, вы согласны?

Она достаточно хорошо его знала, чтобы не спрашивать, в чем дело, но в одурманенном сне, когда свет ее глаз тускнел до удовлетворенного блеска, просто говорила:

И вновь Холлоран заметил, как непостижимым образом изменился весь облик его клиента. Хотя Клин остался столь же насмешливым, эксцентричным человеком, голос его сейчас был глубоким и звучал мягче, чем обычно. Приглядевшись к нему повнимательней, Холлоран увидел, что Клин дрожит всем телом, как будто избавляется таким образом от избыточной энергии — однако это не имело ничего общего с нервными вспышками — и даже невротическими явлениями — к которым уже привык Холлоран.

— Вас не было в лодке, — издалека начал Холлоран.

— Я тебя люблю.

Клин громко, от души рассмеялся.

— Я тоже тебя люблю, — сказал он. — У тебя в глазах светлячки.

— Я не единственный любитель купанья в лунном свете, могу заверить вас.

Палузинский издал сдавленный смешок.

Она рассмеялась, но он говорил всерьез: целые города, целые миры пульсировали в этих глазах, намекая на бытие за гранью земного.

— Я видел вас на воде... вернее, над поверхностью воды...

Что-то в ее взгляде напомнило ему женщину без рук, и он отвернулся к окну, которое, хоть и было закрыто, пропускало настойчивый стук дождя. Бабушкино наследство все еще лежало в тени на каминной полке.

— \"На\" воде? — изумился Клин, продолжая ехидно ухмыляться. — Вы хотите сказать, что я «шел по воде»? Как Иисус Христос?



Холлоран ничего не ответил ему.

— Я вижу, у вас опять начались галлюцинации, Холлоран. Вам все время мерещится чтолибо странное на этом озере. Очевидно, ваша психика никак не может прийти к гармонии с окружающей вас природой. Ваше воображение почемуто сильно тревожат эти спокойные воды.

На следующий день, сидя в комнате Самуэля Хоэгботтона, проверяя накладные на экспортированные на прошлой неделе товары (сафнатские карнавальные маски, редкая никейская мебель угорьного дерева, ожерелья, изготовленные очередным туземным племенем, обнаруженным в сердце великих южных тропических лесов, — все предназначено для отсылки в Морроу), он заметил нечто странное. Резко втянул в себя воздух. Отодвинул стул и встал.

Арабы захихикали, прикрыв рты руками.

— Мне кажется, вам нужно как следует отдохнуть, — Клин отбросил свою иронию, и теперь в его голосе зазвучали дружеские нотки. — Нагрузки, которым вы подвергались за последние дни, сильно повлияли на вашу трезвую рассудительность, Холлоран. Может быть, незаметные изменения проникли гораздо глубже, и даже ваше реалистическое мироощущение оказалось затронуто ими? К слову сказать, я не очень удивлен такими внезапными переменами. Я ожидал чегото подобного. К тому же вы прекрасно зарекомендовали себя в качестве телохранителя. Интересно, сумело ли ваше наблюдательное начальство оценить тот факт, что стрессовая ситуация мобилизует ваши силы и даже помогает проявиться тем скрытым способностям, о которых никто раньше не подозревал?

Под прямым углом к прикрывавшему клетку зеленому чехлу вырос хрупкий молочно-белый гриб на длинной ножке, у пластинок под шляпкой был красноватый оттенок. Гриб был идентичен тем, которые появились в особняке Дэффеда. Хоэгботтон поискал глазами какое-нибудь орудие, его взгляд остановился на клетке. Ничего, кроме бутылки портвейна. Позади клетки поселившиеся в трещинах зеркала микофиты как будто потемнели и утолщились. Вопреки разумению он решил вынести клетку из комнаты. Ведь это здесь вырос гриб. Взяв со стола салфетку, он обмотал ею ручку и вынес клетку из столовой в контору.

Теперь даже Монк ухмылялся.

Хоэгботтон поискал глазами Бристлвинга. Его помощник стоял в дальнем углу, где помогал престарелому джентльмену выбрать стул. Хоэгботтон едва-едва видел затылок Бристлвинга, который кивал в ответ на какие-то слова возможного покупателя, почти скрытого за штабелем школьных парт.

Тучи опять заволокли небо плотным покрывалом; ночная тьма поглотила очертания дальних холмов и береговой линии озера.

— Мне кажется, нам следует поговорить, — просто сказал Холлоран, не обращая внимания на сдавленный хохот, доносившийся от группы сопровождающих Клина людей. Он заметил, что в отношении компаньонов Феликса к своему патрону чувствовалась не столько почтительность подчиненных к своему начальству, сколько жажда подражания этому странному человеку, характерная для верных сторонников или учеников (словно апостолы внимают каждому слову Учителя, подумал Холлоран).

Медленно, точно гриб наблюдал за ним, Хоэгботтон положил руку на верхний ящик письменного стола, потянул на себя и достал серебряный нож для открывания писем. Держа нож перед собой, он приблизился к клетке. В голове у него промелькнули безрукая женщина и ее сын. Он никак не мог унять дрожи в руках. Помедлил в нерешительности. Перед глазами у него возникла картина: вот из одного гриба появляется два, три, четыре. Наклонившись над столом, Хоэгботтон срубил с клетки гриб, который упал на стол, оставив по себе только маленький белый кружок на зеленой ткани, невинный, как птичья погадка.

— Но вам нужно поспать. Ведь сейчас не ваша очередь дежурить, не правда ли? Мы нарочно не стали беспокоить вас, зная, как тяжело должно быть человеку, чьи нервы постоянно напряжены, подобно вашим.

Вытащив из нагрудного кармана носовой платок, Хоэгботтон раздавил в его складках гриб, тщательно стараясь не коснуться его голыми пальцами. Затем запихал платок в мусорную корзинку у стола. Мгновенное промедление. Снова выудил ком из мусора. Решил, нет, лучше не надо, и опять бросил платок в корзинку. Снова выловил.

— Монку и Палузинскому даны жесткие инструкции предупреждать меня обо всем, что бы ни случилось, в любое время.

— Вряд ли стоило прерывать ваш сон изза такого пустяка, как ночная прогулка по озеру.

Тут до него дошло, что и Бристлвинг, и покупатель теперь стоят всего в нескольких футах и внимательно за ним наблюдают. Хоэгботтон было замер, потом улыбнулся.

— Я отдал им приказ.

— Дорогой мой Бристлвинг, — сказал он. — Чем могу вам помочь?

— А я его отменил.

Бристлвинг поглядел на него с отвращением.

— Компания, которую я представляю, не может продолжать работать с вами при таком положении дел. Завтра я порекомендую «Ахиллесову Щиту» разорвать контракт или, по крайней мере, освободить меня от исполнения своих обязанностей. У меня есть все основания для недовольства тем, что здесь происходит.

— Мистер Шпорлендер ищет письменный стол для своего сына. У нас есть хороший, крепкий стул, но ничего подходящего по части стола. На складе что-нибудь есть?

— Нет.

Болезненно сознавая, что в руке у него мертвый гриб, Хоэгботтон улыбнулся. Натертая и обожженная ручкой клетки ладонь вспыхнула болью, запульсировала.

Настроение Клина резко изменилось. Теперь его голос звучал резко, уверенно, властно:

— Да, так уж получается, да, мистер Шпорлендер. Если бы вы зашли завтра, полагаю, мы могли бы вам что-нибудь показать… — Или нет? Пусть только он уйдет из магазина. Сейчас же!

— Вы не должны этого делать. Вы нужны мне здесь.

Оттеснив Бристлвинга, Хоэгботтон проводил старика мимо тесных штабелей антиквариата к двери и все это время болтал про дождь, про то, как важен письменный стол, про все на свете, а исполненный отвращения взгляд Бристлвинга тем временем жег ему затылок. Никогда раньше Хоэгботтон так не стремился выбраться на омытую дождем улицу. А когда вырвался, на него обрушилась волна света и свежего воздуха. Ударила его с такой силой, что он охнул, чем вызвал проницательно-острый взгляд мистера Шпорлендера.

— Ваша корпорация заключала контракт с «Ахиллесовым Щитом», а не со мной лично. Обращайтесь в нашу компанию, если у вас возникли претензии к ней, или вы недовольны условиями этого договора. У «Ахиллесова Щита» есть много хороших, опытных агентов, которые справятся со своей задачей ничуть не хуже меня.

И пока они стояли на тротуаре и Хоэгботтон почти касался спиной чугунной двери, мистер Шпорлендер поглядел на него, прищурясь.

Холлоран сунул револьвер обратно в кобуру и повернулся, собираясь уйти.

— А правда ли, мистер Хоэгботтон… Мне стоит вернуться? Вы действительно советуете?

— Подождите, — Клин быстро шагнул к Холлорану, и тот задержался на месте. — Я погорячился. Возможно, я был... несправедлив к вам.

Хоэгботтон вглядывался в свою руку, которая готова была взбунтоваться и как можно дальше швырнуть носовой платок с грибом. На двух стоящих у магазина мужчин уже начали поглядывать с любопытством полуденные прохожие.

— Пожалуй, на самом деле нет. У нас нет стола ни на складе, ни где-либо еще… Я подвержен внезапным приступам клаустрофобии. Накатывает, знаете ли. Я не могу себя контролировать.

Сейчас «вторая натура» низенького человечка проявлялась наиболее ясно, проступая сквозь его привычные черты, словно на какоето мгновенье Клин решил сбросить маску, которую носил на людях.

Шпорлендер хмыкнул:

— Вы правы, нам следовало предупредить вас, куда мы отправляемся в столь поздний час, и не оставлять вас дома в целях безопасности. Но я находился под влиянием минуты, понимаете, я поддался своим чувствам, не рассуждая о возможных последствиях своего поступка. Мне показалось, что не стоит тревожить вас изза такого пустяка.

— Я видел, как вы убирали это в платок. Я знаю, что это. Сказать? А впрочем, к чему трудиться… Вы все равно скоро умрете.

— Однако вы не объяснили мне, зачем вам понадобилось идти на озеро. Равно как и причину этих странных вспышек света. А также того, что... я увидел.

— Взгляните на тучи. Задержите свой взгляд на несколько мгновений.

Он зашагал прочь.

— Это не... — Его прервала вспышка света. Он стал смотреть на небо. Другая, более слабая отдаленная зарница полыхнула в небе, осветив клубящуюся тучу, наползающую на блеклый, серый небосвод.

Хоэгботтон же направился быстрым шагом в противоположном направлении, мимо торговцев на тротуаре, скудного потока пешеходов и еще более редких повозок и тележек, которых дождь превращал в размытые пятна и влажные запахи. Только через три или четыре квартала, до нитки промокнув, он успокоился настолько, чтобы бросить носовой платок и его содержимое в мусорный бак. Перед глазами у него уже маячила страшная картина: агенты капана обшаривают его магазин в поисках микофитов.

— Это совсем не то, что было раньше, — сказал Холлоран. — Свет излучало само озеро.

У водостока блевал мужчина. Женщина орала на своего мужа. Небо было равномерно серым, а дождь — нескончаемым, привычным, как сам воздух. Он даже его больше не чувствовал. Повсюду, в трещинах тротуара, в крохотных пространствах между кирпичами на фасадах магазинов вырастали новые микофиты. Он спросил себя, а так ли важен он сам.

— Отражение, только и всего, — пожал плечами Клин. — Озеро сегодня на диво спокойно, и его темная гладь сыграла роль мощного зеркала.



В магазине Бристлвинг ворчливо передвигал ящики. Хоэгботтону он уделил только быстрый взгляд — внимательный и настороженный. Поспешно пройдя мимо него, Хоэгботтон направился в ванную, где докрасна оттер руки, прежде чем выйти и снова осмотреть клетку. Выглядела она точно так же, как когда он ее оставил. Если не считать белого пятна, зеленый чехол был чист. В его отсутствие никакого разрастания грибов не произошло. Это хорошо. Это значит, что он поступил правильно. (Но почему же тогда так трудно дышать? Почему невозможно унять дрожь?)

Яркая молния осветила стоящих на мостках мужчин, выхватив на несколько секунд резкие, как на фотоснимке, очертания их тел из темноты. В голубоватом свете электрического разряда люди казались мраморными изваяниями, их лица были неестественно белыми. Издалека, как бы в подтверждение слов Клина, донеслись раскаты грома.

— Пойдемте в дом, а то как бы нам не промокнуть, — предложил Клин.

Не спуская глаз с клетки, он сел за стол. Во рту у него пересохло, десны как будто распухли. Ничто не происходит беспричинно. Гриб появился не случайно. В такое совпадение он не мог поверить. Да и как?

— Я видел...

Почти против воли он протянул руку к клетке и отодвинул шторку — зелень уступила место тонко-гравированным стальным прутьям, чьи тени давали скользить вокруг себя свету, открывая слегка покачивающуюся жердочку, а под ней белую кисть. Тонкую и изящную. Запястье — сгусток засохшей крови. На него нахлынуло видение: он — Самуэль Хоэгботтон, смотрящий через обеденный стол на клетку, и эта клетка — последнее, что он видел… Рука (в этом Хоэгботтон не сомневался) принадлежала жене Дэффеда. Что нужно сделать, чтобы она исчезла?

— Вы ошиблись, — заявил Клин тоном, не допускающим никаких возражений. — Мы с вами сейчас пойдем домой, и я как можно подробнее расскажу вам о себе и о том месте, где мы сейчас находимся. Полагаю, вас это заинтересует.

Холлорану хотелось послать своего клиента ко всем чертям, но чтото удержало его от такого проявления несдержанности: он был слегка заинтригован. Низкорослый человек, стоявший перед ним, до сих пор во многом являлся для него загадкой; к тому же Феликс Клин резко отличался от всех, чьи жизни Холлорану приходилось охранять до этого.

Но тут его разум отметил деталь много более важную и из-за нее даже прикусил нижнюю губу, чтобы удержаться от крика. Дверца клетки была открыта, отодвинута в сторону так же аккуратно, как шторка. Несколько секунд Хоэгботтон сидел без движения, не в силах отвести взгляд. Он слышал, как по всему магазину тикают стрелки мириадов часов. Теперь никакая маска ему не поможет. Отрубленная кисть. Открытая клетка. Лихорадочная яркость прутьев. Рябь на периферии зрения.

— Вы должны согласиться на одно условие, — сказал он Клину.

Тот поднял руку, повернув ее ладонью к собеседнику, как бы желая отвратить от себя возможное давление с его стороны:

Но откуда-то Хоэгботтон нашел в себе мужество. Подавшись вперед, он обеими руками задвинул дверцу на место, наложил засов — почувствовав при этом, как что-то надавило с той стороны, потянулось ему навстречу. Неведомое коснулось его пальцев и обдало их холодком. Охнув, он отпрянул. Дверца дернулась раз-другой, потом затихла. Жердочка принялась яростно раскачиваться взад-вперед, будто ее что-то толкало. Потом и она тоже замерла. Внезапно.

— Смотря на какое.

Он не мог дышать. Не мог позвать на помощь. Сердце у него билось так, будто вот-вот разорвется. Он совсем не так себе это представлял.

— Вы ответите на все мои вопросы.

— Этого я обещать вам не могу.

Что-то невидимое подхватило отрубленную кисть и протиснуло ее между прутьев. Упав на пресс-папье, рука качнулась раз, другой и замерла.

Новая зарница, еще сильнее прежних, осветила озеро, лужайку и готический особняк, возле которого стояло несколько автомашин.

Потребовалось пять или шесть попыток (пальцы у него вдруг стали негнущимися и неловкими, как два бревна), но ему все-таки удалось нашарить шнурок и задернуть шторку.

— Но я расскажу вам все, что только знаю сам, — прибавил Клин. В это время гром пророкотал уже совсем близко.

Потом он долгое время сидел, глядя на зеленый чехол. Ничего не произошло. Ничего дурного. Ощущение, что кто-то давит на прутья, исчезло, как только он задернул шторку. Лежащая у него на пресс-папье рука казалась нереальной. Она походила на алебастр. Она походила на воск. На свечку без фитиля. На обломок статуи.

— Скажите своим друзьямарабам, чтобы они шли вперед, — распорядился Холлоран. Затем махнул рукой Монку и Палузинскому: — Вы вдвоем пойдете сзади. И не глядите на нас, а наблюдайте за холмами и следите за дорогой. — Здесь нет ничего опасного, — попытался протестовать Монк.

— Делайте, что вам говорят, — отрезал Холлоран.

Палузинский хлопнул американца по плечу, очевидно, желая удержать его от спора с Холлораном.

— Вы идите, — сказал Холлорану пожилой поляк, — мы пойдем следом. Пока все спокойно, не стоит волноваться.

Маленькая колонна двинулась к особняку, соблюдая строгий порядок: двое арабов шли впереди, Клин и Холлоран — в середине; шествие замыкали Палузинский и Монк. Но не успели они пройти и половины пути до дорожки, ведущей к парадному подъезду, как первые крупные капли упали на траву. Клин поднял кверху улыбающееся лицо, глядя на своего защитника:

— Я же говорил вам, что будет дождь!

Дождь хлынул сильнее, и в считанные секунды все промокли до нитки. Однако Клина это, похоже, ничуть не волновало. Он засмеялся и внезапно выбежал из колонны мерно шагающих людей; кружась, словно в какомто причудливом танце, он поднял к небесам руки с растопыренными пальцами. Отбежав на несколько шагов, он остановился, повернувшись лицом к группе спешащих ему навстречу людей, и запрокинул голову, подставив лицо ливню; капли дождя падали в его открытый рот. Медленно опустив руки и выпрямившись, он глянул на своих спутников; ликованье, прозвучавшее в его голосе, какимто чудом остановило всех, кто торопился укрыться от дождя:

— Посмотрите на озеро!

Клин протянул руку вперед, и они обернулись, чтобы взглянуть на озеро, оставшееся позади.

Широкая водная поверхность, освещенная внезапной вспышкой света, вспенивалась под проливным дождем. Тяжелые капли, упавшие в озеро, взметнули вокруг себя миллионы маленьких фонтанчиков. Когда зарница погасла, Холлоран перевел дух, подавленный странным впечатлением, которое произвела на него эта картина. Ему почудилось, что миллионы пальцев или коротких щупалец разом высунулись из воды.

Возможно, прошел час или минута, прежде чем он нашел бумажный пакет и, подталкивая ножом для бумаги, затолкал руку внутрь и скомкал мешок.

Глава 26

Некоторое время спустя в поле его зрения возник Бристлвинг.

— Бристлвинг, — проговорил Хоэгботтон. — Я рад. Рад, что вы здесь.

Древняя культура

— А?..

— Видите эту клетку?

Они сидели друг напротив друга в гостиной; Клин ерошил свои мокрые курчавые волосы, улыбаясь Холлорану, как и прежде.

— Да.

— Я хочу, чтобы вы отнесли ее Ангдому.

— Освежает, а? — отрывисто произнес он. — Люблю дождь. Он очищает плоть. Омывает тело, и оно становится таким чистым и свежим, словно бы даже неподвластным никаким людским порокам. Однако вам следовало бы переодеться. Я не хочу, чтобы мой телохранитель заболел пневмонией.

— Ангдому? — Лицо Бристлвинга просветлело. Он явно счел это шуткой.

— Да. Ангдому. Скажите ему, что это подарок от меня. Что я предлагаю ее в знак возобновленной дружбы. — В душе он смеялся над будущим затруднением Ангдома. В душе он звал на помощь.

— Я приму горячую ванну перед тем, как лечь спать, — Холлоран пожалел о том, что, составляя свой график, он оставил так мало времени на сон. Гостиная мало отличалась от остальных комнат особняка — в ней было мало мебели; предметы обстановки, казалось, были расставлены где попало, так что между ними не чувствовалось никакой связи. Воздух был сырым и прохладным, несмотря на то, что Клин распорядился разжечь огонь в камине, как только они вернулись с озера. Неяркое пламя очага, распространявшего вокруг себя приятное тепло, было единственным источником света — Клин погасил все лампы, едва вошел в гостиную. На подножии в углу комнаты стояла каменная статуя женщины, облаченной в длинные широкие одежды; отблески огня играли на лице изваяния, оживляя застывшие черты. Слепые глаза статуи были широко раскрыты, словно от испуга или от удивления; волосы, гладко зачесанные назад, были схематично и грубо обозначены резцом скульптора. Над каминной доской помещался фриз с затейливой росписью, изображающей колесницы и марширующих воинов. В живых красках, яркость которых терялась в полумраке гостиной, преобладали белый и синий цвета, оттененные бледными тонами красного.

Бристлвинг же только фыркнул:

— Это разумно?

— Сделано из черепахового рога и известняка, — пояснил Клин, заметив, что Холлоран разглядывает роспись на фризе, пока Кайед зажигал камин, а Даад ушел, чтобы принести своему хозяину полотенце.

Хоэгботтон всматривался в него будто сквозь дымную завесу.

— Нет. Неразумно. Но мне все равно хотелось бы, чтобы вы это сделали.

— Это часть Царского Столпа из древнего Ура. Присмотритесь повнимательней. Видите того вражеского воина, сокрушенного колесницей? Даже в ту далекую эпоху в литературе и искусстве встречалось много кровавых сцен. Вкусы людей не меняются со временем, вы согласны? Знаете ли вы чтонибудь о «шумерах», Холлоран?

Бристлвинг еще подождал, словно надеялся услышать что-то еще, но не услышал. Сделав несколько шагов к столу, он взял клетку. Когда он наклонился за ней, Хоэгботтону показалось, что он увидел у своего помощника пятно зелени на шее, под левым ухом. Неужели Бристлвинг уже заражен? Может, он уже опасен?

— И вот еще что. Возьмите себе отпуск до конца недели. Как только доставите клетку Ангдому.

Холлорану почудилось, что обрывки смутных воспоминаний, вызванные знакомым словом, вотвот сложатся в цельную картину, но через несколько мгновений он с сожалением покачал головой:

Если его помощник собирается распасться на споры, пусть делает это в другом месте. Хоэгботтон подавил истерический смешок.

— Я никогда не был силен в истории.

А Бристлвинг подозрительно нахмурился:

— А что, если я хочу работать?

— И даже в древней истории? Я полагаю, ее чарующая прелесть может увлечь каждого.

— Это отпуск. Отпуск. Я никогда вам его не давал. За эти дни я вам заплачу.

— Ладно, — сказал Бристлвинг. Теперь во взгляде, который он бросил на своего хозяина, мелькнула, по мнению последнего, почти жалость. — Я отнесу клетку Ангдому и возьму недельный отпуск.

— Меня больше интересует то, что происходит вокруг нас в настоящий момент. Вы обещали ответить на несколько моих вопросов. — Конечно. Только немного погодя. Пока отдохните немного и соберитесь с мыслями. Сначала позвольте мне рассказать вам о шумерах. Учиться никогда не поздно, правда?

— Именно так я и сказал.

В эту минуту вернулся Даад. В руках у араба было полотенце, которое он почтительно подал господину.

— Верно. Тогда пока.

— До свиданья.

— Можешь сходить покормить Палузинского, — сказал ему Клин. — У нашего другаполяка весь вечер текли слюнки.

Пока Бристлвинг пробирался по узкой, выложенной хламом жизнекрушений тропинке, Хоэгботтон невольно заметил, что его помощник кренится на сторону, точно клетка стала вдруг необъяснимо тяжелой.

Араб усмехнулся:

Через пять минут после ухода Бристлвинга Хоэгботтон закрыл магазин. Чтобы запереть дверь, понадобилось всего лишь семь попыток.

5

— Я оставил ему несколько лакомых кусочков. Кайед, покончив с растопкой камина, оглянулся на своего товарища и тоже засмеялся. Холлоран отметил про себя, что сегодня Даад уже не скрывал того, что понимает английский язык; а ведь еще вчера он искусно и тонко разыгрывал из себя глухонемого. Встав рядом, оба араба качнули головами в легком поклоне и вышли из комнаты. Клин начал вытирать полотенцем свои курчавые волосы; насквозь промокшая одежда, повидимому, ничуть его не беспокоила.

Добредя домой, Хоэгботтон сказал Ребекке, что вернулся так рано потому, что узнал о смерти бабушки. Его дрожь и подрагивание в голосе, то, что ему надо было ее коснуться, она как будто сочла признаками горя. За прошедшим в молчании обедом он держал ее за руку.

Холлоран разглядывал своего клиента: оранжевые отсветы пламени вспыхивали в глубине черных глаз Клина; лицо медиума было напряженным и сосредоточенным, как будто он долго ждал разговора с телохранителем и волновался перед важной беседой. Клин сидел боком к очагу; вся его фигура была освещена лишь наполовину, и в золотистых отблесках огня кожа Клина казалась желтой. От изогнутых ножек стула, на котором сидел Феликс, к дальнему углу комнаты протянулась длинная дрожащая тень, почти полностью скрывшая каменную статую женщины; но Холлорану почудилось, что он ощущает на себе пристальный взгляд ее неестественно огромных глаз.

— Расскажи мне, — попросила она после обеда, и он перечислил симптомы страха, как если бы они были симптомами утраты.

Клин обмотал полотенце вокруг головы так, что почти все его лицо оказалось затененным — освещенными остались только кончик носа и подбородок.

Куда бы он ни повернулся, перед его глазами вставала женщина из особняка, ее взгляд был то гневным, то печальным. Обрубки обильно кровоточили ей на платье, но она не делала ничего, чтобы остановить кровь.

— Знаете ли вы, что они изобрели письменность? — внезапно спросил Клин, и тут же, заметив растерянную гримасу Холлорана, добавил: — Шумеры. — Нет, я этого не знал, — равнодушно ответил Холлоран.

В кровать они легли рано, и Ребекка обнимала его, пока он не нашел тропинку ко сну. Но и сон свелся к калейдоскопу мучительных картин. Во сне Хоэгботтон шел по квартире Самуэля Хоэгботтона, пока не попал в длинный белый коридор, которого никогда раньше не видел. В его дальнем конце стояли женщина и мальчик из особняка, а их окружали несметные богатства: антиквариат, достойный бога, и старинная мебель подмигивала ему в полированном многообразии. Он шел по ковру из тянущихся к нему маленьких отрубленных рук. Это вызывало тошнотворное отвращение, но он не в силах был остановиться: слишком многое манило его впереди. Даже когда он увидел, как его собственные руки, его собственные ноги криво врастают в стены на его же крови, он не смог задержаться ни на минуту. Пальцы были холодными, мягкими, молящими…

— Такто. И еще они первыми додумались до чисел. Они вели счет предметам десятками и по шестьдесят. Вот почему у нас минута делится на шестьдесят секунд, а шестьдесят минут составляют час. Как видите, они применили свои познания в теории чисел к измерению отрезков времени. По той же самой причине, к слову сказать, мы делим круг на 360 частей и получаем единицу измерения плоского угла в геометрии — градус. Но это еще не все. Шумеры являются изобретателями колеса. Ну, как вам это нравится, а?



— Клин, меня совершенно не интересуют подобные...

— Они «могут» вас заинтересовать, — резко возразил Клин, но тут же поднял руку, повернув ее ладонью к собеседнику, показывая этим жестом, что совсем не хотел его обидеть.

Тем не менее на следующее утро Хоэгботтон проснулся спокойным и полным сил. Клетка исчезла. У него появился еще один шанс. Он не испытывал желания пойти по стопам Самуэля Хоэгботтона. Даже клеймо у него на ладони пульсировало уже не так болезненно. От барабанящего по стеклам дождя он почувствовал себя счастливым по какой-то загадочной детской причине — из-за воспоминаний о том, как тайком выбирался из дома в грозу поиграть под черными тучами, как в редкий поход на рыбалку с отцом сталкивал в воду лодку, а крупные капли сеялись на темную, томную поверхность реки Моль.

— У них были глубокие познания в области алгебры и геометрии; они делали первые шаги в медицине, анатомии и хирургии. Речь идет о третьем тысячелетии «до нашей эры», Холлоран; все это происходило за три тысячи лет до Рождества Христова, а может быть, даже раньше... Черт, да весь остальной мир едва успел выйти из каменного века!

За завтраком он даже сказал Ребекке, что, наверное, ошибался и им все же стоит завести детей. Рассмеявшись, Ребекка обняла его и сказала, что с этим разговором лучше подождать, пока он не оправится после смерти бабушки. Когда она не спросила его про приготовления к похоронам, он задумался, а не прознала ли она как-то, что он ей солгал. Перед уходом он крепко обнял ее и поцеловал. Ее губы отдавали жимолостью и розами. Глаза, как всегда, были загадкой, но он был не против.

— Вы до сих пор не объяснили мне, зачем вы пошли ночью на озеро.

— А?.. Я думал, я уже сказал вам.

В магазине, при благословенном отсутствии Бристлвинга, Хоэгботтон обыскал помещение, нет ли где грибков. Надев длинные перчатки и свежую маску, он большую часть времени провел в старой столовой, где ободрал колени, исследуя стол снизу и протирая все поверхности. Заключенные в зеркале микофиты как будто увяли, лишившись недавно обретенной жизненной силы. Тем не менее, вооружившись старой зубной щеткой и ножом, он полчаса радостно их выковыривал.

— Нет.

— Хорошо, хорошо. Послушайте, вы мне поверите, когда я скажу вам, что озеро является своего рода проводником психического заряда, необходимого мне? Что мой организм черпает психическую энергию из разных источников, обладающих особого рода силой? Вы знаете, как ивовый прут в руках у некоторых людей может указать на то место, где скапливаются подпочвенные воды или есть залежи металлов. Вы наверняка видели, как этот своеобразный компас колеблется под действием невидимых сил и наконец направляется в сторону источника энергии. Мой разум обладает похожими способностями; только различие между ним и волшебным прутиком заключается в том, что мой мозг может впитывать в себя энергию, исходящую от этих мест.

Потом, стянув перчатки и маску, как обычно, проверил гроссбухи, на сей раз читая записи вслух — ведь тут не было Бристлвинга, который бы на него хмурился. В голове у него, точно птицы в клетке, трепетали обрывки пугающих образов, но он не обращал на них внимания, погрузившись в рутину, дабы не позволять себе никаких сторонних мыслей.

— Это невероятно. Вы путаете психику с физикой...

— А вы, конечно, полагаете, что между ними нет никакой связи. Ваши представления о кинетической энергии не идут дальше простейших законов механики. Никогда не слышали о телекинезе, Холлоран? Каким образом наделенные некоторыми особенными свойствами способностями люди могут двигать предметы с помощью тех сил, которые они черпают из своего собственного сознания? Вот наглядный пример того, о чем я только что говорил; вот и реальная связь между психикой и физикой. Энергия существует повсюду, она окружает нас, но у нее нет ни конкретной формы, ни определенного состояния, она бестелесна и неощутима, как, например, те микроскопические волны, которые излучает ваш мозг, когда вы мыслите. До вас доходят мои слова, Холлоран, или, может, я попусту трачу время?

К полудню дождь превратился в легкий град, который разогнал по домам немногих потенциальных клиентов. Те же, кто заглядывал в магазин, походили на ищущих укрытия от непогоды ворон: встряхивали крылья дождевиков и скорее всего не собирались ничего покупать.

Клин наклонился вперед; теперь тень от причудливого тюрбана на голове полностью скрывала его черты. Холлоран молчал.

К часу дня он заработал всего сто селов, но испытал чувство сродни освобождению. Он уже начинал думать, что избежал страшной опасности, даже поймал себя на том, что размышляет, а не навестили ли серошапки еще одно богатое семейство.

— Вот почему я купил Ниф, — продолжал тем временем Клин. — Здесь расположен мой психический генератор: само озеро — бездонный сосуд, на дне которого дремлют таинственные потусторонние силы. Вы сами видели сегодня ночью, как озеро притягивало к себе молнии, и как проявлялись при этом его необычные свойства. На нашей планете существуют сотни, а может быть, тысячи подобных мест. Люди издавна поклонялись могучим темным силам природы, и в таких местах строились храмы древних божеств, появлялись усыпальницы и культовые сооружения. Самые разные народы отдавали должное обратной стороне человеческого бытия. Этот обычай дошел до наших времен; правда, он сильно изменился, но суть его осталась той же, что и много веков назад. Полагаю, что из всех людей, которых интересуют подобные загадки, лишь очень малая часть способна ясно ответить на вопрос, чем вызвано их любопытство.

Клин откинулся на спинку стула; свисающий конец полотенца упал на его скулу. Губы Клина все еще продолжали улыбаться.

В два часа еще пребывавший в отличном настроении Хоэгботтон пережил потрясение: в магазин вошел мрачнолицый человек из службы безопасности капана. Агент явился в полном защитном снаряжении, с ног до головы завернутый в водонепроницаемую материю и в серой маске, скрывавшей все его лицо, кроме глаз. Что они могли узнать? Для проверки сейчас не время. Может, на него донес искавший письменный стол Шпорлендер? Хоэгботтон поскреб больную ладонь.

— В определенных сферах метафизика и физика действуют как одно целое, и энергия, вызывающая явления этих двух видов, едина. Например, Луна воздействует на сознание человека точно так же, как она вызывает морские приливы и отливы на Земле — спросите об этом любого психолога или психиатра. Крупные залежи полезных ископаемых — руд, нефти, газа или минералов — тоже имеют свой собственный потенциал, поскольку являются резервуарами для энергии. Как, повашему, я обнаруживаю их для «Магмы»? Мое сознание тянется к ним, потому что там скрыты источники, из которых можно почерпнуть энергию. Точно так же собака издалека чует запах дичи; точно так же акула чувствует кровь, разлитую в воде, за много миль. Инстинкт или необычные для человека способности мысленного восприятия? Скорее всего, это лишь разные стороны одного и того же свойства сознания. Внимательно выслушав пространную речь Клина, Холлоран решил, что в рассуждениях его клиента есть своеобразная логика, однако безоговорочно принять на веру столь фантастическое объяснение было трудно.

— Чем могу вам помочь? — осведомился он.

— Значит, вы утверждаете, что озеро обладает особыми свойствами, что подземные минеральные ключи...

— Я «не» знаю, какие черти там водятся, Холлоран, — перебил его Клин, — и не хочу этого знать. Может быть, чтото необычное лежит на самом его дне, под густым слоем ила, а может быть, еще глубже — меня это не касается. Я лишь использую это в своих целях, но не более того.

Агент с мгновение смотрел на него в упор, потом сказал:

Клин снова принялся энергично вытирать свои волосы полотенцем.

— Мне нужна дамская сумочка в подарок матери на день рожденья.

— Должен вам сказать, что я до сих пор ищу подобные источники энергии повсюду, где я ни бываю. Подобно тому как бедуины располагают свои скрытые колодцы по всей пустыне таким образом, чтобы всегда гденибудь поблизости можно было найти другой родник, если один из колодцев пересохнет, так и я открываю все новые и новые места, где энергия земных недр выходит на поверхность. Для этого нужно много путешествовать по всему свету. Такие поездки довольно утомительны; зато, как говорится, странствия расширяют кругозор. Правильно?

Хоэгботтон расхохотался, и прежде чем продать сумочку, ему пришлось убеждать агента, что смеется он не над ним.

— Я полагаю, что таким образом вы нашли своих телохранителей — проезжая через те страны, откуда они сами родом? — спросил Холлоран, стараясь увести разговор в сторону от «мистических» тем, которыми, очевидно, увлекался его клиент.

Клин, казалось, погрузился в раздумья или воспоминания:

После ухода агента капана с полчаса никто больше в магазин не заходил. К тому времени, когда около трех появился посыльный, Хоэгботтон принудил себя к лихорадочному спокойствию. Изученный и истерзанный мальчишка в грязной одежде слез с велосипеда, постучался в дверь и подождал, пока Хоэгботтон ее откроет, и лишь потом дал конверту, подрагивая, упасть на коврик у входа. Выведя велосипед на тротуар, мальчишка уехал, звоня в звонок.

— Даа, да... Я много где побывал. И всюду мне попадались подходящие люди.

— И звери тоже? Вы привезли шакалов в Англию издалека?

Негромко напевая себе под нос, Хоэгботтон нагнулся за конвертом. Вскрыл его. Несколько строк паучьими каракулями гласили:

Клин покачал головой:

— Нет, их специально выращивали здесь. Необычные у меня любимцы, а?


Благодарю Вас, Роберт, за ваш замечательный подарок, но Ваша птица улетела домой. Не смею хранить у себя такое сокровище. Мое почтение вашей жене.
Джон Ангдом.


— Отчасти вы правы. Я терялся в догадках, почему вы выбрали именно их.

— Потому что их все презирают, Холлоран. А мне это нравится, — Клин захихикал, глядя в огонь. — Отчасти потому, что они питаются падалью... Людям свойственно недооценивать многое, что они видят перед собой. Общее мнение недооценивает и этих животных. Они едят мертвечину, да, но они совсем не так трусливы, как утверждает молва. Им приходится драться с гиенами и крупными стервятниками за свою добычу. И уж ктокто, а они не побоятся стащить лакомый кусочек изпод носа у льва.

* * *

Он покачал головой, словно стряхивая дремоту, и продолжал:

Разглядывая записку, Хоэгботтон хмыкнул над ее сарказмом. Перечел снова, нахмурился, поджав губы. «Улетела домой». Перечел в третий раз, и желудок у него словно наполнился камнями. «Мое почтение вашей жене».

— Я ценю их хитрость и коварство, их ловкость и сообразительность. Вы знаете, как они охотятся? Один или двое зверей отвлекают матьантилопу, в то время как остальные нападают на малыша. Поймав добычу, они рвут ее на куски и закапывают в землю в разных местах, чтобы сбить со следа других пожирателей падали. На следующий день или через несколько дней они откапывают заветный клад. Когда им нужно принести кусок мяса своим детенышам, они обычно заглатывают его целиком и отрыгивают уже у входа в логово, чтобы следящий за бегущим животным сверху орелстервятник не выхватил у него добычу, внезапно спикировав вниз и оглушив ударами острого клюва и крыльев. О, они великие приспособленцы, эти степные звери. Они хорошо выучились науке выживать во враждебном мире.

Уронив записку, он схватил пальто и, не трудясь запереть за собой дверь, выбежал на улицу — под слепящий дождь. Он бежал по бульвару Олбамут, через Бюрократический квартал, бежал домой. Ему казалось, он не двигается с места. Каждый прохожий стоял у него на пути. Каждая повозка и лошадь заступали дорогу. А дождь лил все сильнее, выстукивал ритмичные послания по плечам Хоэгботтона. Капли походили на барабанящие пальцы. Тусклые силуэты домов за водной пеленой превратились в береговые маяки, по которым он отмечал свой курс. Прохожие оборачивались, пялились на него как на безумца.

— Но вы говорите, что они питаются падалью.

К тому времени, когда он вбежал в вестибюль своего дома, в боку у него болело, а сам он взмок от пота. По дороге он несколько раз оскальзывался и падал и в кровь разбил себе руки. Наверх он взбежал, прыгая через три ступеньки. С криком «Ребекка!» пронесся по коридору к квартире.

— Действительно, мясо с душком — их привычная еда. Однако им не чужды странные прихоти. Люди назвали бы их утонченными удовольствиями, окажись они на месте шакалов. Например, одно из любимых лакомств этих любителей мертвечины — послед африканской антилопы гну. Несколько хищников могут преследовать стадо гну на протяжении многих километров, если учуют, что среди них есть беременная самкаантилопа.

Дверь в квартиру была приоткрыта. Он попытался перевести дух, подался вперед, медленно толкая дверь вовнутрь. По коридору тянулась белая линия грибков, совсем низеньких и с опушенными красным пластинками. Взявшись за дверь, он коснулся микофитов и, отпрянув, выпрямился.

— Я заметил чьюто фигуру, стоявшую на берегу озера среди шакалов. Клин обернулся к Холлорану:

— Ну и что?

— Ребекка? — тихонько окликнул он, с надеждой глядя в сторону кухни.

— Я подумал, что это может быть тот, кто охраняет въезд в поместье.

Медиум кивнул.

Никого.

— Если бы там был ктото другой, его непременно прогнали бы прочь? Клин не ответил на последний вопрос, неожиданно сменив тему разговора:

— Я так и не закончил свой рассказ о шумерах. Не помню, говорил ли я вам, что они были первыми астрологами? Помоему, не говорил. Они строили «зиккураты» — массивные, приземистые пирамиды, которые одновременно являлись храмами и обсерваториями. Вы, конечно, считаете чемто несерьезным предсказание будущего по знакам Зодиака; тем не менее это положило начало развитию науки астрономии.