Джон раскрывает рот, но все, что оттуда выходит – задушенный хрип. Его лицо мучительно искривляется, когда я сдавливаю его грудь узловатыми, словно древесные корни, руками.

– В чем дело, тигр? – усмехаюсь я. – Или я слишком женщина для тебя?

Джон с трудом дышит и молотит по обивке. Пинком он попадает в бар со спиртным, посылая в полет бутылку текилы и пару трубочек для крека. Судя по открытому пузырьку виагры, лежащему на полу лимузина, я, вероятно, не единственная причина его тромбоза. Несколько мгновений я наблюдаю за борьбой джона против неизбежности, пока мне не надоедает, и оставляю его на милость инфаркта миокарда.

Я отхожу от лимузина и аккуратно вытаскиваю труп тусовщицы из канавы, пристроив её рядом с умирающим джоном. Я расправляю её юбку и убеждаюсь, что волосы не падают на лицо. Затем возвращаю водителя на его место, привязываю левую руку к рулю, а правую кладу на колено ладонью вверх, как мертвого белого паука. Я бросаю последний взгляд на заднее сиденье. Джон перестал хрипеть, и его губы посинели. Если бы я хотела, то могла бы настроиться на его волну и прочесть несколько последних мыслей умирающего разума, но мне было неинтересно мараться во всем этом. Вместо этого мой пристальный взгляд останавливается на теле тусовщицы. За исключением засохшей рвоты на губах, она выглядела почти живой.

Как странно, что женщина, столь бесчувственная в жизни, что позволяла обращаться с собой как с обыкновенным мясом, в смерти смогла стать изысканной, словно редкая орхидея. Это напоминает мне о том, как хрупки в действительности люди, и провоцирует приступ беспокойства за Эстеса.

Я вздыхаю, отворачиваюсь от живописной картины передо мной и поворачиваю в сторону отеля. Как бы сильно мне ни хотелось себя убеждать, он в большей безопасности, когда я рядом, чем когда он один.

Черт побери, ответственность – такая сука…



Глава 12









Эстес пристально посмотрел на жидкую кашицу, которая когда-то была пищей, и желудочный сок, забрызгавшие всю раковину в ванной, смывной бачок и полотенца для гостей, и его глаза заслезились, как будто в них попала соль с маргариты. И, хотя в его желудке было не слишком много содержимого, он умудрился заляпать половину комнаты.

Обычно он не увлекался спиртным. Оно затуманивало разум, притупляло реакцию и делало его склонным к депрессии. Алкоголь помогал забыться, но иногда забытьё не приносило пользы. Как в случае с Соней, например. Даже если она понимала, откуда он пришёл, лучше, чем кто-либо в мире, суть в том, что она не являлась человеком. Он почти успел забыть об этом маленьком обстоятельстве, пока не увидел её глаза. Белки были налиты кровью, как будто глазное яблоко раскололось, а зрачки походили на нечто, вытащенное со дна глубокого моря.

Любого воспоминания было достаточно, чтобы заставить тело Эстеса сотрясаться в конвульсиях, словно желудок подцепили на крючок и пытались вытащить через рот.

Он подался вперёд, всматриваясь в забрызганное зеркало и изучая собственные глаза, как будто он мог каким-то образом проникнуть в мысли своего отражения. Им овладело чувство паники вкупе с глубоким отчаянием и обернуло его сердце сожалением, которое было раз в двадцать тяжелее свинца. Часть его, вопреки всему, продолжала утверждать, что всё останется так, как было раньше; что между ним и Соней ничего не изменилось. И чем больше он желал поверить в это, тем больше убеждался, что это ложь.

Эстес вглядывался в лицо глупца, отражавшегося в зеркале, и видел пустоту в его глазах. Вот, что он получил за то, что позволил эмоциям одержать над ним верх. В минуту слабости он подверг опасности всю операцию. Всё, над чем он трудился с тех пор, как покинул институт, было на краю гибели, не оставив ничего, кроме трухлявых пней и зыбучих песков. Без Сони его шансы успешно атаковать твердыню Нуара сводились к нулю. И винить в этом он мог только самого себя. Но что ранило его сильнее, чем скальпель хирурга, так это то, что он выставил себя перед ней совершеннейшим дураком. Мнение Сони всегда имело для него большое значение, но вплоть до последних событий он не представлял, насколько большое.

Идиотизм. Эстес ударил себя по голове кулаком так сильно, что пошатнулся. Глупый, тупой ублюдок. Второй удар был настолько тяжёл, что разбил нижнюю губу. Рот заполнила свежая кровь, заменяя горький вкус желчи. Застонав от отвращения, Эстес распахнул дверь ванной комнаты и оглядел погруженный во мрак гостиничный номер.

Единственным источником света был мерцающий экран телевизора.

– Соня?

Он знал, что не дождётся ответа, даже если произнесёт её имя. Его рот болел так же, как и его голова в такт пульсации сердца. Эстес провёл тыльной стороной ладони по нижней губе, оставив на коже красноватый след.

Вопреки своим размерам, комната казалась душной и замкнутой, словно сами стены давили на него. Нетвёрдой походкой он приблизился к стеклянной раздвижной двери, ведущей на балкон, и распахнул её. Занавески взметнулись внутрь под порывом ночного воздуха, приняв его в свои прозрачные объятия. Когда клаустрофобия отступила, Эстес мешком повалился на кровать. Всё, чего он хотел, это чтобы комната перестала вращаться. И после этого он потерял сознание.

Эстес не знал, как долго он проспал, и что заставило его пробудиться. В одно мгновение он был без сознания, в следующее – он уже лежал на спине, напряжённо вслушиваясь в приглушённые мягким ковром шаги. Он приподнялся на локте, высматривая движение в тёмной комнате. Одновременно его свободная рука шарила под близлежащей подушкой, нащупывая охотничий нож, который он туда положил.

– Соня?

Словно подталкиваемая его шёпотом, из теней в изножье кровати материализовалась фигура. Эстес, чьи мысли до сих пор были затуманены алкоголем и сном, не мог различить никаких подробностей, за исключением того, что его посетитель – женщина, когда увидел мерцание света, отражённого от зеркальных солнцезащитных очков. Он ослабил хватку на рукоятке ножа.

– Послушай, – запнулся он, и его щёки покраснели от смущения. – По поводу того, что случилось раньше… Мне действительно очень жаль – я был пьян…

Соня тряхнула головой и приложила палец к губам, призывая его хранить молчание. И прежде чем он успел сказать ещё что-нибудь, она приподняла покрывало и скользнула под него. Когда она прижалась к нему своим обнажённым телом, он не знал, радоваться ему или ужасаться. Оцепенев, он лежал, неуверенный в том, что ему следует предпринять или сказать, когда она погладила его живот, нежно касаясь тыльной стороной руки паха. Он резко и коротко вдохнул сквозь зубы, когда она расстегнула его брюки, высвобождая эрекцию, и вздрогнул, когда её проворные пальцы, холодные и сухие, как змеиная кожа, обхватили его член, налившийся по всей длине. Скорость и сила накрывшего его оргазма заставила его глаза закатиться, и он изогнул спину, толкая бёдра вверх с каждым импульсом семяизвержения. Дрожа, как жеребец на ветру, он протянул руку к коротким колючим волосам Сони и обнаружил вместо них длинные шёлковые локоны. Эстес вцепился мёртвой хваткой в существо, замаскированное под Соню, и вдавил кончик охотничьего ножа в мягкую плоть под челюстью. Лицо вампира дрожало, как горячий воздух над летним тротуаром, и Сонины черты заменяли другие, более родные.

– Так-то ты ведёшь себя со своей матерью? – поинтересовалась Глория сладким как карамель, но острым, словно лезвие голосом.

Эстес стиснул зубы, борясь с желанием отпрянуть от существа, которое он сжимал в руках.

– Ты не моя мать, – хрипло прошептал он. – Моя мать мертва.

Глория ухмыльнулась, продемонстрировав клыки, которым больше полагалось находиться в пасти дикого животного.

– И именно поэтому ты сбежал, когда узнал меня? Потому что я не твоя мать? Я поняла, кто ты с того самого момента, как увидела тебя. Мать всегда может узнать своего ребёнка, – она окинула его понимающим взглядом. – Ты вырос таким сильным и статным мужчиной, Джек. Если бы твой отец имел хотя бы половину твоей мужественности, я бы никогда не прельстилась компанией кого-то ещё…

– Заткнись! – Эстес сжал рукоятку ножа сильнее. Поднимающийся внутри него гнев был так силён, что рисковал перекрыть гортань. – Заткнись, иначе я выпотрошу тебя как оливку, клянусь! Моя мать никогда бы не сделала со мной то, что сотворила ты – никогда!

– Жаль, что тебе понравилось не настолько, насколько ты показывал, – промурлыкало существо, носящее обличье его матери. – Но обещаю, об этом никто не узнает. Это будет нашим маленьким секретом. Ты ведь умеешь хранить секреты, да, Джек? Ты так и не рассказал полиции о том, что я была одной из тех, кто убил твоего отца…

– Я сказал, заткнись!

Однажды Эстес поверил, что никогда больше не увидит свою мать, а сейчас всё, чего он хотел – это убить её.

Каждое слово, вылетавшее из её рта, жгло его как кислота. Он хотел, чтобы она прекратила говорить вещи, которые он не хотел слышать. Чувства гнева, предательства и стыда гудели в его черепной коробке как рой разозлённых ос до тех пор, пока ярость не высосала все цвета из его восприятия, превращая цветной мир в чёрно-белый – мир, поделённый на свет и тень, где на зло есть только одна реакция.

– Эстес, нет!

Соня – на этот раз, настоящая – стояла в дверном проёме номера, держа руки так, словно пыталась остановить локомотив.

– Не делай этого, парень. Отпусти её.

Эстес недоверчиво тряхнул головой.

– Отпустить её? Ты спятила? Она же одна из них!

– Думаешь, я не знаю? Но ты не должен этого делать. Ты не можешь её убить – не так, не в гневе. Это то, чего хочет он.

Гудение в голове Эстеса стало настолько сильным, как будто кто-то увеличил громкость специально для того, чтобы заглушить её голос. Он сглотнул и быстро моргнул, поднеся нож ближе к горлу Глории. Вампирша издала ревуще-рычащий звук как сердитая кошка, но не сделала попытки пошевелиться. Откуда-то Эстес знал, что визг в его черепной коробке не замолкнет, пока он не погрузит серебряное лезвие своего охотничьего ножа в её холодное мёртвое сердце демона… Соня шагнула вперёд, её голос отдавался эхом, как океан внутри раковины моллюска.

– Отвали от него.

Эстес нахмурился и обвёл нервным взглядом комнату.

– С кем ты, чёрт возьми, разговариваешь? Здесь никого нет.

Соня вела себя так, как будто не слышала его. Она стояла в изножье кровати, её руки висели вдоль тела со сжатыми кулаками, а направленный в пространство взгляд был полон решимости.

Мозг Эстеса ощутил толчок, словно внутри его черепа находилась невидимая рука и сдавливала лобные доли его полушарий. Пронзительный визг в его голове стал таким громким, что он забыл обо всём, кроме агонии, резонирующей между его ушей. Он позволил обеим вампиршам уйти, выронил нож и, свернувшись в позе зародыша, обхватил руками голову.

Соня неподвижно стояла в ногах кровати, и её взгляд был сфокусирован на чём-то, что было доступно только её глазам. Она не двинулась, когда Глория, обнажённая и бледная как луна, пробежала мимо неё и выскользнула на балкон.

Звук, пронзивший мозг Эстеса, исчез так же внезапно, как появился. Соня тяжело рухнула на угол кровати, в изнеможении опустив плечи.

– Именно по этой причине я не пользуюсь отелями, – прохрипела она.

Эстес приподнял голову и пристально посмотрел на Соню со злостью и осуждением.

– Ты позволила ей уйти.

– Я не могла позволить тебе убить её, – произнесла она, тяжело дыша, словно пробежала несколько лестничных пролётов. – Это сыграло бы ему на руку. Кроме того, я была слишком занята, выпинывая Нуара из твоей головы, чтобы разбираться ещё и с ней. Нуар хотел, чтобы ты проклял сам себя. И для этого он хотел удостовериться, что ты убьёшь свою мать. Не из любви или милосердия, а от ненависти и в ярости. Он даже готов был применить немного телепатии издалека, чтобы точно знать, что ты сделаешь свою работу. Мне пришлось вмешаться, чтобы сорвать его планы.

– Ублюдок! – с отвращением сплюнул Эстес. – Она знала, зачем он послал её ко мне?

– А это важно? Нуар её Сир. У Глории столько же свободы, сколько у предмета мебели – он может использовать её или уничтожить, когда ему будет угодно, – Соня жестом указала на светлеющее небо. – Совсем скоро рассветёт, и мне необходим покой. Ясно как день, что им известно, где мы и кто мы такие – или, в конце концов, кто ты такой. Противостояние отняло массу энергии, и выталкивание Нуара из твоей головы истощило все запасы сил, которые у меня были. Я собираюсь восстановить всё, что потеряла, если мы планируем выжить в следующие двадцать четыре часа. И первое, что мы сделаем – слиняем отсюда и найдём местечко безопаснее… и чем скорее, тем лучше. – Она стояла на ногах, слегка покачиваясь, и хмурилась, потом тряхнула головой, как будто хотела, чтобы в ней прояснилось. – Сукин сын!

– В чём дело, Соня?

– Этот грёбаный водитель, видимо, принял что-то, перед тем, как я…

– О чём это ты?

Соня ему не ответила, вместо этого пробормотав неразборчиво в сторону кровати:

– Не готовы к этому… Деррррьмо.

Она упала спиной поперёк матраца и перестала дышать. Эстес слегка толкнул её локтём, но она осталась неподвижна как камень. Он схватил её за плечо и встряхнул так сильно, как мог, но эффекта не последовало.

Когда стало очевидным, что он не сможет её разбудить, он закрыл раздвижную дверь, ведущую на балкон, хорошенько её заперев. После этого вытащил стул на середину комнаты, откуда мог следить за окнами и дверью, одновременно наблюдая за Соней. Когда наступят сумерки, она пробудится, как и Нуар. А до тех пор он будет её охранять.

Джек размышлял о том, что сказала Соня. Совершенно ясно, что Нуар знал, кто такой Эстес, иначе зачем ему посылать к нему его мать? Но почему он вместо простого приказа убить велел Глории позабавиться с ним в особо извращённой манере? В каком бы качестве она ни была подослана – убийцы или жертвенного агнца – Нуар хотел превратить его в матереубийцу. Соня что-то говорила о проклятии, но не так, как если бы он уже носил Каинову печать на лбу. В его случае, он был таким же грязным убийцей, как та тварь, которую он поклялся уничтожить. С той ночи, когда Соня выдернула фальшивый вампирский череп из его коллекции, Эстес ломал голову в попытках вспомнить, кому он мог принадлежать. Их было так много, что со временем их лица слились в одно, продолжая пугать его всё больше. Был ли это тощий панк-гот, одетый в зашнурованную чёрную майку и кожаные перчатки без пальцев или модно одетая девушка с пурпурными волосами и макияжем а-ля Нефертити? Возможно, это был высокий, элегантно одетый пожилой джентльмен с бритой головой и тростью с набалдашником из слоновой кости или шестифутовый трансвестит, одетый в чёрное подвенечное платье, с редеющими волосами и плечами футбольного защитника? Он до сих пор слышал их голоса, умоляющие пощадить их жизни. Их крики о милосердии, смешанные со звуками выстрелов, которые, в конечном счёте, заставляли их замолчать навсегда, эхом отдавались в его голове как далёкий звон кафедральных колоколов по усопшим.

Впервые с тех пор, как он определился с целью своей жизни, Эстес был в растерянности. Он стал охотником на вампиров, потому что это был единственный способ доказать, что он действительно в своём уме. Он знал, что то, что он видел в ту кошмарную ночь, было на самом деле, и все попытки доктора объяснить те события с рациональной точки зрения были ложью. Таким образом, он превратился в живое оружие, посвятив себя искоренению ужаса, который так грубо вторгся в его жизнь. Но в его намерения не входило причинять вред невинным – его миссией было истреблять вампиров, а не убивать людей. С помощью этого сумасшедшего вояжа он доказывал, что его психика в порядке, но сейчас он сомневался в своих мотивах больше, чем когда-либо. Он охотился на монстров только для того, чтобы узнать, что он стал одним из них. Что, если всё, что он мог сделать – это искупить вину за свои собственные грехи?

Стук в дверь резко вывел его из состояния задумчивости. Судя по свету, просачивающемуся из окна, было около девяти утра. Второй стук сопровождался звоном доставаемых ключей. Он тут же наставил пистолет на дверь.

– Кто там?

– Обслуживание комнат, – последовал приглушённый ответ.

Эстес приник к глазку и всмотрелся через толстую линзу в коридор. Женщина, одетая в форму горничной, повернулась к двери спиной и копалась в тележке со свежим бельём, чистыми пепельницами и рулонами туалетной бумаги.

– Приходите позже.

– Окей, мистер. Вам требуются чистые полотенца, пока я здесь?

Он оглянулся на ванную комнату и инкрустированные рвотой банные полотенца, висящие над бачком унитаза.

– Да. Оставьте их возле двери.

Когда горничная повернулась лицом к двери, в её руках были чистые полотенца, и Эстес отчётливо разглядел, что она на последнем месяце беременности. Внезапно что-то, формой и размерами напоминающее холодильник, заслонило глазок, двинув Эстеса дверью по лицу и свалив его как колоду.

Айгон втянул носом человеческий запах и зарычал, верхняя губа приподнялась, открыв двухдюймовые клыки, выпирающие из дёсен.

– Почему именно он? – раздражённо спросил огр грохочущим, как литавры, голосом.

– Ты не вправе оспаривать приказ господина, – резко ответила леди Мадонна, закатывая тележку обслуги в номер. – А теперь заткнись и поставь дверь обратно на место.

Айгон хрюкнул и пожал широкими плечами, прилаживая дверь номера к косяку, насколько позволяли сломанные петли. За несколько лет сотрудничества с лейтенантом Нуара он привык не пререкаться с ней.

– Приказ будет исполнен, – прорычал огр. – Но я не понимаю, зачем нам тащить с собой мужчину, если его светлость желает получить эту женщину.

– Мы захватим мужчину, чтобы его женщина последовала за ним.

Айгон озадаченно поскрёб свой череп.

– Но женщина же здесь, – возразил он, пихнув мясистым пальцем неподвижное тело Сони. – Почему бы не взять её сейчас?

– Потому что так приказал лорд Нуар, и так будет сделано! – ядовито ответила леди Мадонна, вытаскивая мешок для одежды из служебной тележки и швыряя его огру. – А теперь кончай думать и подготовь его для поездки! Каждую минуту промедления мы рискуем, что кто-то обнаружит тело горничной.

Леди Мадонна сбросила с себя белое платье обслуги, откинула его в сторону, напомнив змею, которая сбрасывает кожу, и осталась обнажённой посреди гостиничного номера. Когда она потёрла руками раздувшийся живот, словно ворожея, предсказывающая будущее по хрустальному шару, сквозь кожу проступил рельефный отпечаток ребёнка, который напоминал голодного человека, заглядывающего через окно пекарни. Она улыбнулась, как будто шутке, которую слышала только она, и вытащила одежду из тайника под кучей полотенец на служебной тележке.

Айгон запихнул находящегося без сознания мужчину в мешок для одежды так же легко, как заботливый отец укладывает сонное дитя в кроватку. Он позаботился о том, чтобы не застегивать молнию до конца, поскольку лорд Нуар настаивал, чтобы человек не задохнулся во время поездки. Мёртвый. Живой. Айгону было практически без разницы, по крайней мере, настолько, насколько его вообще могли заинтересовать люди. Однако огр давно выучил, что волю лорда-вампира лучше не нарушать.

– Всё готово, – прорычал Айгон.

Леди Мадонна стояла в основании кровати, уставившись на вампиршу, которая лежала поверх покрывала.

– Лорд Нуар играет с огнём, похищая его, – сказала она, испуганно встряхивая головой.

– Но ты сама говорила, что не наше дело задавать вопросы, – раздражённо отозвался Айгон.

– Я знаю, что я говорила, ты, пулеголовая обезьяна! – рявкнула она, молниеносно шлёпая его по голове. Огр даже не вздрогнул. – Давай убираться отсюда!

Консьерж поднял глаза, услышав шорох дверей лифта. С тех пор, как его работой стало окликать такси, переносить багаж и снабжать гостей информацией о ближайших ресторанах и туристических достопримечательностях, звонок всегда привлекал его внимание, неважно в какое время суток он звонил. Занимая эту должность, он перевидал все возможные типы супружеских пар, прогуливаясь по вестибюлю «Пичтри Парк Отель». Но он вынужден был признать, что пара, которая покинула этим утром лифт, была более чем странной. Женщина выглядела вполне обычной, правда, исключая то, что её манера поведения была чрезвычайно напористой для беременной. А вот её спутник вызвал бы удивление даже в цирке. Хотя мужчина слегка согнулся под весом мешка, перекинутого через плечо, он был семь футов ростом, голова беременной женщины доставала ему только до груди. Оценив ширину его плеч и бритую голову, консьерж отнёс его к профессиональным атлетам – вероятно, защитник «Соколов» или борец.

Консьерж попытался себе представить, как такая физически несовместимая пара занимается сексом, и его воображение потерпело фиаско. И он решил, что некоторым вещам лучше оставаться неизвестными.



Глава 13









Придя в себя, Эстес обнаружил, что завёрнут в пластиковый мешок. Он судорожно закашлялся, стараясь втянуть чистый воздух в свои ноющие лёгкие, кожу покрывала липкая испарина от его собственного дыхания. Он обнаружил, что свободен от зловонной тьмы, когда его бросили на голый бетонный пол. Штабеля картонных коробок и пятигаллонных пластиковых контейнеров с арахисом и солёными крекерами, разложенные у стен, подсказали ему, что он в подвале «Ножика Долли». Когда он попытался подняться на ноги, рука размером с виргинский окорок схватила его за загривок.

– Ах, Эстес-младший. Сколько воды утекло с нашей последней встречи.

Несмотря на то, что афро и водолазка сменились на модные дреды и костюм от Братьев Брукс, лицо вампира не изменилось с тех пор, как Эстес видел его в последний раз.

Эстес попытался глазами найти какой-нибудь выход из комнаты, но пальцы огра сжали его шею, заставив скривиться от боли.

– Не делай глупостей, дорогой мальчик, – сухо посоветовал Нуар. Зло, излучаемое его улыбкой, было так же осязаемо, как зловоние гнилых отбросов, разносимое горячим суховеем. – Полагаю, Айгон не просто готов – он способен оторвать тебе голову.

– Блэкхарт! – Эстес выплюнул это слово изо рта, словно сгусток.

Вампир шагнул вперед, подчеркивая неторопливым движением свою нормальность.

– Ах! Сколько воспоминаний связано с этим именем! Как бы то ни было, я больше не пользуюсь этим псевдонимом. Ты можешь называть меня именем, которое я взял после своего воскрешения…

– Лорд Нуар, – сказал Эстес, закончив фразу.

На мгновение Нуар замолчал, поднял бровь и оскалился словно зверь, родившийся в далёких голодных джунглях.

– Ты сам разыскал эти крохи информации, или твоя хозяйка тебе рассказала? Я знаю, что ты вообразил себя охотником на вампиров, но разыскала меня она, не так ли?

– Соня не моя… у нас другие отношения.

– О? Так ты не её слуга?

– Нет! Я… она мой друг.

Нуар насмешливо фыркнул.

– Называй это как пожелаешь, мальчик мой! Ты ей принадлежишь, в этом я абсолютно уверен. Хотя, должен признать, ты весьма неплохо держался для человека. Я многое рассмотрел в тебе во время нашего недолгого тет-а-тета.

– Раз уж ты так словоохотлив, не мог бы ты мне сказать, как долго я был без сознания?

– Меньше часа, – ответил Нуар. – До сумерек ещё далеко. Впрочем, солнечный свет никогда сюда не проникает.

– Зачем ты притащил меня сюда? Почему просто не приказал своим головорезам убить меня в отеле и покончить с этим?

– Ты неправильно понял, мальчик мой, – произнёс лорд-вампир с обманчиво непринужденной улыбкой. – Можешь не сомневаться, я охотно тебя убью, но только если ты не оставишь мне другого выбора. Нет, я привёз тебя сюда, потому что ты мог бы ко мне присоединиться.

– С чего ты взял, что я это сделаю? Ты тот ублюдок, который убил моего отца!

– Au contraire^[58] юный Эстес. Твой отец убил себя сам. Перерезал себе горло от уха до уха.

– Только потому, что ты его заставил!

Нуар кивнул головой, словно признавая уточнение.

– Это правда, я заставил этого идиота плясать как марионетку, которой он и был. Но судьба твоего отца была определена в тот момент, когда он решился меня обворовать. Это же так просто. Одна из моих привычек – уничтожать того, кто меня предал. Я стал в этом довольно хорош после прожитых столетий. И все же я не понимаю, почему ты так меня ненавидишь. Безусловно, смерть твоего отца была для тебя небольшой потерей. Он редко бывал дома, а когда бывал, разве у него находилось время на тебя? Разве ненависть ко мне – не просто безопасный способ перенаправить свой гнев на истинного виновника того, что твоя жизнь лежит в руинах?

Поверь мне, я знаю, на что похоже желание убить отца. Я даже знаю, каково это – убить собственного отца! Это не столь ужасно, как другие себе представляют. Но в твоем случае вендетта – это излишне. Не я уничтожил твою семью, мой дорогой мальчик – это сделал твой отец.

– Ты говоришь, как доктор Морриси, – прорычал Эстес. – Он всегда настаивал, что нет в мире никаких монстров, кроме чувства вины и стыда.

– Действительно, мудрый человек. Ты должен был прислушаться к его словам, юный Эстес. Если так подумать, ты должен быть благодарен за всё, что я для тебя сделал. Если бы не я, ты был бы ещё одним представителем южно-калифорнийского поколения икс, с разведенными родителями, проблемами с алкоголем и неспособностью завести нормальные отношения. И без сомнения, ты бы не стал машиной для убийства, как сейчас.

Влияние отца на мальчика больше, чем каких-либо других людей в его жизни, и ты должен признать, что я оказал куда большее влияние на твои мышление и поведение, чем мог бы Франклин Эстес. Ты такой же мой сын, как и его, может, даже больше. Когда я смотрю в твои глаза, мальчик, я вижу бесконечное одиночество. Ты бредёшь во тьме, ты живешь во тьме; твой хлеб – это смерть, твое вино – кровь врагов. В этом ты так же мой сын, как если бы ты был порожден из моих чресел.

Ты сирота, без семьи и будущего. Я знаю, каково это, быть брошенным на произвол судьбы, быть лишенным того, на что имеешь право по рождению, стать изгоем против своей воли. Я знаю, что такое – идти против толпы. Присоединившись ко мне, ты станешь частью семьи намного более крепкой, чем любая другая из тех, что могут породить мужчина и женщина. Однажды инициированный, ты будешь принят моим выводком без сомнений и колебаний. Ты будешь братом и сыном своей матери, так же, как она будет сестрой и женой для тебя. Ты будешь сыном и внуком для меня, ибо я есть исток, из которого берут начало все исходящие сущности.

Нуар подался вперед со своего места, его слова холодили щеку Эстеса.

– Кроме того, кого, ты думаешь, ты защищаешь? Человечество? Если твой вид закрывает глаза на педофилию и серийные убийства, насколько легче им будет сделать вид, что более опасных хищников не существует? Человек живет бок о бок с монстрами, но притворяется, что не видит их, потому что так проще. Лучше быть избирательно слепыми, чем видеть безобразную правду – вот выбор людей.

Люди неблагодарные безмозглые твари, больше склонные нападать на тех, кто пытается их защитить, чем на тех, кто на них охотится. Думаешь, если ты выйдешь на улицу и скажешь им, что в мире существуют вампиры, то услышишь слова благодарности за предупреждение? Конечно, нет! Они назовут тебя сумасшедшим и попытаются упрятать в такое место, где тебя никто не станет слушать и не поверит в то, что ты скажешь.

Если полиция до тебя доберется, думаешь, они поймут, для чего ты делал эту работу? Более чем вероятно, что они назовут тебя монстром и повесят твое фото на доску «особо опасен» по соседству с серийными убийцами и маньяками, в производстве которых так сведуща человеческая раса. Они будут изучать твое прошлое и чесать языками о том, какого ещё психа породило общество. Вся твоя работа, все усилия оправдать себя окажутся напрасными.

Тем не менее, ты мог бы быть полезен мне, Джек. Если мне будет служить опытный охотник на вампиров, это даст мне преимущество перед моими врагами в Правящем Классе.

От ренфилдов и огров своя польза, но они ничто по сравнению с обученным убийцей. Ты по-прежнему сможешь убивать вампиров сколько душе угодно, но только тех, кого я скажу. Ну же, мальчик, что ты на это скажешь? Зачем тратить силы и жизнь на защиту видов, вполне довольных тем, что они стройными рядами маршируют на бойню? Не лучше ли присоединиться к моей маленькой семье, чем вечно скитаться изгоем по миру?

Эстес повернулся к Нуару. Они были так близко, что оказались нос к носу. Лорд вампиров отпрянул, осознав, что его воспринимали не так, как ему бы хотелось, а в соответствии с тем, кем он был на самом деле: нечеловеком.

– Я не знаю, прав ты насчет человечества или нет, – сказал Эстес, и голос его сочился презрением. – Но в одном ты прав: ты определил мою судьбу. Именно ты выковал из меня инструмент собственного разрушения.

Вся лживая учтивость слетела с лица Нуара, сделав выражение жестким, как доска.

– Свяжите его. Я устал разговаривать с этим болваном, – сказал он, сделав рукой пренебрежительный жест.

Айгон хмыкнул, вытащив из кармана пальто длинную веревку. Эстес стиснул зубы, когда огр скрутил его, как рождественскую индейку. После этого все, что он мог делать – это лежать на боку на холодном, жёстком полу подвала.

Нуар присел рядом с Эстесом, бесстрастно изучая лицо своего пленника, словно энтомолог со спокойным интересом изучает жука, встречающего свой конец в морилке. Теперь, когда у него больше не было необходимости притворяться, инаковость Нуара была такой же вопиющей, как открытые гениталии.

– Ты так сильно любишь правду? – прошипел лорд вампиров. – Тогда ты её получишь. Мне неинтересно получить тебя в свой выводок. Ты всего лишь приманка. Я хочу твою «подружку» – ту, которую называют Синей Женщиной. Она придет за тобой.

– Как ты можешь быть уверен?

– Потому что я знаю вампиров, мой дорогой мальчик. А вампир всегда придет предъявить права на человека, который ему принадлежит.

Нуар поднялся, быстрыми хлопками отряхнул колени и направился вверх по лестнице, оставляя Эстеса в подвале в компании одного огра. Айгон помялся с ноги на ногу, рассеяно хрустнул костяшками здоровенных пальцев, затем присел на корточки, так что руки болтались между колен, как у обезьяны.

Эстес не чувствовал себя таким беспомощным с тех пор, как его сопротивление версии реальности доктора Морриси сделали его владельцем бокса. Пол в боксе, по крайней мере, был мягким. Через пару часов неудобств, Эстес отключился, только чтобы с пробуждением всё началось сначала. Пытаясь сориентироваться в обстановке, он услышал предательский стук высоких каблуков по бетонному полу. Он попытался осмотреться, но невозможно было увидеть, кто это был.

– Его светлость хочет видеть тебя наверху, – отчеканил знакомый женский голос.

Айгон встал, расправляя плечи.

– Как ему будет угодно, миледи, – он кивнул в сторону Эстеса. – А с ним что?

Пара женских ног, обутых в чёрные лакированные туфли, вошла в поле зрения Эстеса.

– Я за ним присмотрю.

Когда, топая, Айгон поднялся по лестнице, женщина перевернула Эстеса на спину носком туфельки. Это была та самая беременная горничная из отеля, за исключением того, что сейчас на ней было короткое вязаное ярко-красное платье, делавшее её похожей на глазированное яблоко на палочке.

– Кто ты такая? – хрипло спросил он.

– Они называют меня Мадонна. Леди Мадонна, – насмешливо ответила она.

– Ты человек, так ведь? Как ты могла это сделать? – просил он, потрясенный. – Как ты могла связаться с монстрами? А как же твой ребёнок? Как ты думаешь, что эти создания сделают с ним, когда он родится?

Леди Мадонна откинула голову и рассмеялась, и её смех был больше похож на смех гиены, чем человека.

– Думаю ли я о своем ребёнке? Не проходит ни минуты, чтобы я не думала о нём – или он обо мне! – она опустилась на колени рядом с Эстесом, пристально глядя ему в лицо.

– Какой у меня срок?

– Что?..

– На каком я месяце, дурачок! – резко пояснила она.

Эстес нахмурился, не понимая, к чему она клонит.

– Я… Я не знаю… Может быть, на седьмом или восьмом?

– Триста шестьдесят не хочешь? – выражение шока, пересекшее его лицо, вызвало у неё ещё один приступ безрадостного смеха. – Я беременна с 1971 года! Я собиралась стать танцовщицей, как те девушки наверху; за исключением того, что тогда девушки ходили топлесс, никакого голозадого персонала не было. Потом парень, владелец клуба, в котором я танцевала, обрюхатил меня. Внезапно я оказалась на улице, не способная заработать на жизнь и на слишком большом сроке, чтобы найти легального доктора и избавиться от проблемы. В конечном итоге я обратилась к сомнительному шарлатану. Когда я впервые его увидела, он показался мне странным, но нищим выбирать не приходится, верно? Когда я очнулась, этот придурок уже ушел, моя шея была разорвана, а я все ещё беременна.

Сначала я думала, что нарвалась на извращенца, но быстро поняла, что что-то изменилось. Ребенок не двигался, как обычно. Днем он лежал в моем животе неподвижно, но с заходом солнца начинал толкаться, как сумасшедший. Дьявол, я не могла спать по ночам, настолько он стал активным. Ещё я начала испытывать тягу. Не к соленым огурцам, мороженому или подобному дерьму. Мне хотелось сырой печени и свежей бычьей крови. Я не была уверена в том, что со мной происходит, но у меня появилась довольно хорошая мысль, что это как-то связано с тем шарлатаном, укусившим меня.

Знаешь, я пыталась найти других таких же, как я, думала, что смогу вписаться в их общество. Тогда я ещё не знала, как сильно вампиры ненавидят беременных. И так было плохо, но когда они поняли, что я живая женщина с ребенком-нежитью в животе, они вообще пришли в бешенство. Если бы не лорд Нуар, мы никогда не дожили бы до восхода солнца.

Лорд Нуар не захотел меня убивать. Он сказал, что мы не мерзость, а просто необычные, как и он. Он сказал, все необычности – уникальны каждый по-своему. Обычные вампиры возненавидели нас, потому что мы были не такие, как они. Лорд Нуар дал нам приют и взял в дело. Впервые нам не нужно было беспокоиться о том, что нас найдут люди или выследит конкурирующий выводок. Лорд Нуар защитил нас и покровительствовал как своим. Он наш господин и повелитель; его воля – наша воля. Лорд Нуар пожелал, чтобы ты присоединился к нам, – она с презрением покачала головой, пока Эстес дергался, пытаясь ослабить веревки. – Это бесполезно. Даже если ты как-то освободишься, тебе не сбежать от его воли.

Леди Мадонна встала и отошла от Эстеса на несколько шагов, потом присела, откинулась назад, упираясь локтями в пол, и раздвинула ноги так, чтобы он мог видеть её голую промежность.

Щеки Эстеса запылали, он как мог отвел взгляд, но отвернуться не сумел.

Леди Мадонна начала громко и тяжело дышать, её вздохи стали короче, она задыхалась, кряхтела от боли, пытаясь исторгнуть из себя некое существо. Вместо часов, как это обычно бывает, головка ребенка показалась у неё между ног через несколько минут. Пока Эстес смотрел, он понял, что причиной столь быстрых родов было то, что ребенок активно участвовал в собственном рождении.

Бешено извиваясь, его голова и плечи внезапным рывком освободились из родовых путей, крошечные, как у хорька, коготки заскребли по полу. Тощее создание, появившееся из утробы леди Мадонны, красное и скользкое, скорее напоминало ободранную кошку, чем человеческого ребенка. Несколько мгновений оно лежало неподвижно, затем подняло свою слишком большую голову и, открыв рот, издало странный, высокий крик, словно котенок, обнажив пару маленьких клыков посреди голых десен.

Это был не совсем ребенок, скорее, эмбрион: не сформированный, с губчатой розоватой тканью вместо кожи и приспособленными для тьмы глазами. Несколько мгновений он плюхался и извивался на спине, как рыба, выброшенная на берег; гранатового цвета глаза открывались и закрывались, как у совенка, не привыкшего к свету. Через несколько секунд он сориентировался и перевернулся на живот, поднял от земли верхнюю часть туловища на удивление хорошо развитыми предплечьями, как игуана, загорающая на солнышке. Голова эмбриона была неестественно большой по сравнению с его ногами-тростинками и грудной клеткой, как у голодной собаки, из-за чего раскачивалась и дергалась, словно воздушный шарик на палочке. Он понюхал воздух маленьким вздернутым носом, шипя, словно корзина со змеями.

– Господь всемогущий, – в ужасе прошептал Эстес.

Голова эмбриона дернулась на голос, он издал нетерпеливый булькающий звук, как ребенок, заметивший любимую игрушку. Подтягиваясь на когтистых ручках, он пополз вперед, словно мерзкая заводная кукла; пуповина тащилась за ним кишкой.

– В чем дело, Джек? – со смехом спросила леди Мадонна. – Ты не любишь детей?



Глава 14









К тому времени, как я добираюсь до «Ножика Долли», солнце уже висит на горизонте. Через несколько минут оно скроется совсем. Проклинаю себя за глупость – я не должна была пить кровь водителя.

Несмотря на то, что удовольствие от осушения живых жертв приходило сразу же, воздействие каких-либо примесей, содержавшихся в их организмах, задерживалось пищеварением, но даже тогда наркотики часто не влияли на меня так же, как на первоначального потребителя. Для меня и Эстеса уже поздно, но для клиентов клуба все же рано, и мой взятый напрокат автомобиль – единственный на стоянке.

Я знаю, какую игру ведет Нуар. Эти чертовы Нобли всегда всё делают гораздо сложнее и драматичнее, чем надо. Если бы он хотел моей смерти, его слуги могли бы просто убить меня в отеле. Нет, он хочет завербовать меня, поэтому заманивает на свою территорию, предполагая, что Эстес – мой ренфилд, и я за ним приду. Что ж, он наполовину прав.

Парадная дверь клуба закрыта и заперта изнутри на засов. Я открываю её с ноги. К черту маскировку! Они знают, что я иду – и я знаю, что они знают, что я иду. Огни вдоль подиума выключены, а стулья подняты на столы ножками вверх. Мои шаги отдаются глухим эхом, когда я иду через зал. Я знаю, что они здесь. Я чувствую на себе их взгляды.

Под застарелым запахом сигаретного дыма и мощным ароматом моющих средств для пола я чувствую ещё одну вонь, словно забытые сады оставили гнить в их собственном изобилии. Запах женских особей. Тишину нарушает пронзительное хихиканье, словно какая-то школьница смеется над пошлой шуткой. Я поворачиваюсь лицом к подиуму. Их четверо: первая – высокая, хорошо сложенная афроамериканка с искусно заплетенными косичками корнроуз^[59]; вторая – стройная корейская девушка; третья – рыжая спортсменка с силиконовой грудью шестого размера; в четвертой танцовщице я узнаю Глорию Эстес. Все четверо одеты в топы на бретельках, шорты и белые виниловые сапоги гоу-гоу. Они стоят полукругом и смотрят на меня глазами, по-кошачьи светящимися в темноте. Там, где незнающие клиенты «Ножика Долли» увидели бы четырех сексуальных женщин, я вижу квартет гарпий – их человеческие черты лица искажают скрытая ненависть, жадность и отчаяние.

– Она та, кого он хочет, Фокси, – сказала Глория, указывая ярко-красным ногтем в мою сторону, и её голос сочится завистью.

Мертвая афроамериканка кивает головой, отчего керамические шарики в её косичках гремят, как град по железной крыше.

– Лорд Нуар жаждет, чтобы ты присоединилась к нему, – говорит она. – Но мы – нет.

– У него и так слишком много невест! – раздраженно вторит мертвая кореянка.

– Ким права, – соглашается Фокси. – Разве не так, Джинджер?

– Ему недостаточно пользоваться нами по кругу, – по-простецки растягивая слова, отвечает рыжеволосая со страшной грудью. – Достаточно того, что мы должны делить его с той Мерзостью, а теперь он хочет взять и тебя.

– Убирайся, уродка! – рычит Ким, показывая клыки. – Ты здесь не нужна!

– Вам, леди, не о чем беспокоиться, – отвечаю я. – Мне неинтересно пополнять конюшню вашего хозяина. Я просто хочу его убить, вот и всё.

Четверка прыгает на меня со сцены с воплями негодования, с удлинившимися клыками и скрюченными, как клешни, пальцами. Я бросаю серебряный охотничий нож Эстеса, посылая его сквозь ребра кореянки прямо в сердце. Она падает на землю, а её конечности сжимаются, словно лапки умирающего паука. Остальные мертвые девушки замирают, уставившись на свою подругу-невесту в немом изумлении. Они одновременно поднимают головы и пристально смотрят на меня с недоумением в нечеловеческих глазах.

– Серебро, – в благоговейном страхе шепчет Фокси. – Она может касаться серебра.

– Вашу мать, и что? – рычит Джинджер. – Я все ещё собираюсь вырвать её сердце и съесть его тёпленьким!

Мертвая девушка бросается на меня, выпустив когти и визжа, как ленточная пила по металлу. Я отступаю в сторону, словно матадор, пропускающий быка, и открытым лезвием своего пружинного ножа достаю её сзади, рассекая спину. Непомерная тяжесть имплантатов становится причиной того, что верхняя часть туловища Джинджер свешивается с её нижней половины, как калитка на лопнувшей петле.

Фокси и Глория переглядываются, начинают обходить меня по кругу, расчётливо сузив глаза. Они шипят и плюются, как рассерженные пантеры, время от времени делая ложные выпады, но остерегаясь попасть в зону моей досягаемости.

Внезапно Глория прыгает мне на спину, обвивает свои ноги танцовщицы вокруг моей талии, дерёт лицо и голову острыми, как бритва, когтями. Фокси набрасывается спереди, обнажая клыки. Я поворачиваюсь в последний момент, позволяя вампирше напороться на мой нож. Мой кулак безжалостно поднимается, и я вытаскиваю лезвие из её вываливающихся внутренностей.

Глория соскакивает с моей спины и отпрыгивает обратно к границе подиума, пока её сестра-невеста падает на пол. Из многочисленных порезов и царапин на голове и плечах у меня по спине стекает кровь. Глория сгибается в искусственном свете, злобно глядя на меня сверху, как загнанная на дерево пантера.

– Это несправедливо, – рычит она. – Он был готов пожертвовать мной, чтобы сделать тебя своей, а ты его даже не хочешь!

– Разве это не типично мужской поступок? Итак, где Джек?

Глория склоняет голову набок:

– Кто?

– Твой сын. Где он?

– Он у Мерзости, – она прокусывает нижнюю губу в подчёркнутом недовольстве. – Я хотела сама его обратить, но лорд Нуар сказал «нет». Он сказал, что не имеет значения, кто это сделает, если результат окажется тот же. Это точно. Теперь мой сладкий мальчик и я снова будем вместе, и ничто не сможет разлучить нас!

– Да ну?

Я сдвигаю куртку назад, доставая из-за пояса джинсов пистолет Эстеса. Глория шипит, как испуганная кошка, и бросается бежать. Я стреляю один раз, и она падает с подиума, как разрезанный мешок с песком – серебряная пуля попадает ей в плечо.

Я запрыгиваю на подиум и останавливаюсь над существом, бывшим когда-то матерью Эстеса. Я смотрю, как она корчится и воет от боли, из её глаз выступают и стекают по накрашенным щекам кровавые слёзы.

Глория дерет правой рукой левую, неспособная остановить разложение, распространяющееся по её организму и превращающее её конечности в массу гниющих тканей. Серебро, отравившее её кровь, за считанные минуты достигнет сердца и мозга, превращая их в пузырящуюся грязь. Я поднимаю пистолет ещё раз, целясь в упор в голову покойницы. Она поворачивает ко мне лицо и обнажает клыки в бессильной ярости. Кровь и мозговая жидкость уже сочатся из её ноздрей.

– Мой хозяин убьёт тебя за это, уродка!

– Пусть попробует, – отвечаю я и спускаю курок. – Они всегда пробуют.

Ошмётки головы Глории Эстес забрызгивают мой ботинок. Я кривлюсь от отвращения и обтираю его о голень другой ноги.

– Я в тебе не ошибся. Ты хороша. Ты очень хороша.

Я смотрю в направлении голоса, но вижу лишь тьму, сгустившуюся в центре сцены.

– Покажись!

Сопровождаемая низким гортанным смехом густая тень скользит прочь, словно масло, являя высокого мужчину с лицом кофейного цвета. Безупречно скроенный английский костюм из шёлка, тяжёлые дреды, декоративная трость из цельного куска слоновой кости с округлым набалдашником, опоясанным проволокой и напоминающим цветом и формой бильярдный шар, его манера поведения – всё это часть его опасной и злой элегантности.

– Лорд Нуар.

– Это честь для меня, – говорит он с легким поклоном, приложив руку к сердцу. – И я надеюсь, что имею удовольствие говорить ни с кем иным, как с печально известной Синей Женщиной?

Я осторожно киваю, но ничего не говорю.

Нуар улыбается и опирается на трость, и на секунду я почти уверена, что он сейчас станцует чечётку.

– Наш общий друг, молодой мистер Эстес, рассказал о тебе немного, но о многом поведал его разум. Почти все его мысли о тебе, моя дорогая, и я могу понять почему. Ты действительно невероятна.

Нуар толкает останки Глории Эстес носком дорогого итальянского ботинка, и её тело разрушается внутрь себя со скоростью воздуха, выходящего из надувной игрушки.

– Какой фатальный стиль! Какое смертельное своеобразие! Ты превратила истребление своего вида в искусство!

– Она не была моего вида, – даже то, как я произношу эти слова, заставляет Нуара улыбаться, как будто он учуял запах крови в воде. Нехорошо показывать даже минутную слабость такому хищнику, как Нуар.

– Не пойми меня неправильно, я не люблю нежить! Эти глупые женщины, так умело уничтоженные, были прекрасным примером этой породы – их крошечные, узкие умы занимала лишь мелкая ревность. Их воля находилась под моим контролем, но IQ был настолько низким, что они попадали в неприятности каждый раз, лишь стоило мне отвернуться. Вот почему я позволил тебе убить этих глупых сучек. Их идиотизм привел их к неподчинению мне, а наказанием за такой проступок является окончательная смерть. Благодарю, что избавила меня от них.

– Я пришла сюда не для того, чтобы помогать тебе с твоими внутренними разборками. Где Эстес?

Нуар скривился, как будто откусил от кислой хурмы.

– Откровенно говоря, я не понимаю, почему тебя так интересует этот юный психопат. У тебя со мной больше общего, чем с этим грубияном, принимая во внимание, что мы отличаемся друг от друга так же, как каждый из нас отличается от обычных немертвых.

У меня большое пристрастие к таким видам, как ты. В былые времена аномалии были, как правило, результатом магии, но в настоящем в неестественный порядок вещей вмешивается наука. Не сомневаюсь, тебе сделали полное переливание крови после нападения?..

Нуар задал вопрос и приподнял бровь в ожидании того, что я заполню пробелы.

– Я умерла на операционном столе, но меня смогли реанимировать.

 – Чудеса современной медицины! – ухмыльнулся Нуар. – И монстры – её порождение! Если бы не было вскрытий, мир заполнила бы нежить!

– Что с Эстесом? Он в порядке?

– С ним леди Мадонна.

– Это не ответ.

– Не бойся. Твой друг находится в очень… искусных руках. Но хватит об Эстесе. Я предпочёл бы обсудить, что объединяет нас с тобой. Как и ты, я не просил делать меня таким…

– Чушь собачья! – я едва удерживаюсь от плевка. – Всем известно, что стрега используют колдовство, чтобы превратиться в вампиров!

Нуар встряхнулся.

– Уверяю тебя, я не прикладывал руку к своему Обращению в те времена, когда Медея и Синяя Борода^[60] были правдой. Когда я лежал при смерти, моя мать напоила меня зельем, сваренным из сердца вампира, надеясь, что это спасет меня. Но вместо этого она меня прокляла.

И пусть я не просил о таком существовании, я извлек из него лучшее, хотя и избегал Правящего Класса энкиду, которые боятся меня, потому что я стрега и игнорирую Синод, потому что никогда не подвергался ритуалу Обращения, как другие стрега. Как и ты сама, я изгой, борющийся за свою индивидуальность.

– Я не такая, как ты! – насмешливо фыркаю я. – Ты охотишься на людей, чтобы кормить свой гарем.

– Да ладно! Я считаю, ты судишь меня слишком строго! Я не отправляю своих детей в ночь, чтобы выслеживать жертв. И я не заставляю людей приходить сюда или в любой другой из моих клубов под фальшивыми предлогами. Они слетаются в эти места сами, как мотыльки на пламя. Мне не нужно затуманивать их разум, чтобы одурачить. Это моя сущность – пользоваться слабостями других. Виноват ли я, делая то, что делаю? А как насчет тебя? Разве ты не охотишься на людей?

– Только тогда, когда это необходимо, и только на тех, кто этого заслуживает.

– Ты обманываешь себя, моя дорогая, если думаешь, что между нами есть разница. Мы оба служим судьями, присяжными и палачами для тех, кому не повезло попасть в наши руки. Мы отлично подходим для совместного бизнеса – я понял это сразу, как увидел тебя на плёнке видеонаблюдения. Минуло много времени с тех пор, как я смотрел на другое существо – человека или не человека – и ощущал трепет опасности. Когда я смотрю на тебя, то чувствую прилив страха, который приходит с осознанием того, что я нахожусь в присутствии кого-то, кто способен меня уничтожить. Прошли десятилетия с момента, когда меня касалась такая сила.

Я поднимаю руки, чтобы остановить поток его слов.

– Подожди, дай угадаю: ты хочешь, чтобы я присоединилась к тебе в качестве помощника, убивала конкурирующих вампиров и взамен оставила твою семью в покое?

Нуар смеется так сильно, что мне кажется, будто его дреды сейчас оторвутся.

– Мой милый Сатана, нет! Ты ничего не поняла! Мне неинтересно твое сотрудничество, моя дорогая. Я хочу, чтобы ты охотилась на меня!

– Ты хочешь, чтобы я – что?.. – вынуждена признать, что он поймал меня. Я честно не могу поверить в то, что слышу.

– Когда живешь так долго, как я, все становится скучным и предсказуемым. Мне не грозят опасности, я погружен в комфорт повседневности. Каждую ночь я борюсь с подкрадывающейся смертью под названием Ennui^[61]. Я никогда не думал, что буду тосковать по инквизиции, – говорит он со вздохом. С тех пор, как элиту искателей ведьм распустили, всё пошло под откос. Нет ничего, способного бросить мне вызов. Мне грозит стать старым и глупым, как музейные осколки Правящего Класса. Мне нужен кто-то, кто не дал бы мне расслабиться. И я решил что ты, моя милая, являешься тем самым вызовом, который мне так необходим.

– А что, если я откажусь на тебя работать?

Полуулыбка Нуара вводит меня в замешательство.

– Вот поэтому я предпринял меры, чтобы быть уверенным в том, что ты будешь более чем заинтересована гнать меня хоть до края земли.

У меня появилось холодное, тяжелое чувство в груди, как будто я только что проглотила кубик льда.

– Что ты сделал с Эстесом?..

– Как я уже сказал, он в компании леди Мадонны. Он в умелых руках – хотя, когда за дело берется леди Мадонна, от неё можно ждать чего угодно.

Я прыгаю на подиум с пружинным ножом в руке. Я хочу вырвать дреды этого ухмыляющегося ублюдка и сделать из них швабру.

– Если ты ранил его, да поможет мне…

Стрега поднимает левую руку и говорит что-то на непонятном языке, но мне не нравится, как это звучит. Затем появляется странное тянущее чувство в груди, как будто мое сердце – это воздушный шарик, и кто-то дергает его за ниточку. Ладони становятся влажными; я опускаю взгляд и вижу кровь, выступающую из пор на коже, как пот в летний день. Удивленно моргаю – мое зрение внезапно затуманивают алые, как кровь, слезы из уголков глаз. Уши тоже наполняются кровью, приглушая слух, как если бы я вдруг сунула голову в ведро с водой. Я открываю рот, испуская фонтан кровавой рвоты. Я истекаю кровью, как будто мгновенно была поражена вирусом Эбола. Слишком слабая, чтобы стоять, я падаю на колени, мои глаза закатываются.

Густой насыщенный запах огромной массы гниющих фруктов, и пустой воздух вокруг меня заполняется восковыми лицами, серыми, как обескровленное мясо, их остекленевшие глаза полны мольбы и надежды. Некоторые лица кажутся ликующими, другие болезненными, но все они мертвы. Это души тех, кому закрыт доступ в рай или ад, кто осужден скитаться по пути, что не ведёт ни к спасению, ни к проклятью, их вопли отчаяния никто не слышит, их страданий никто не видит – за исключением умирающих.

Я знаю, что если переживу атаку мага крови, мне придётся заглянуть внутрь и призвать создание, которого я боюсь больше всего на свете. Я должна освободить часть себя, над подчинением которой так усердно работала – живую тьму, которую я называю «Другая».

Я закрываю глаза, заставляя кровавые слезы течь по щекам, и сосредотачиваюсь на своей внутренней сути. Я проваливаюсь в дыру на задворках сознания, где она лежит, выжидая, как паук в центре паутины. В ослепительном сиянии не-света, в воющей тишине я слышу её дыхание и чувствую её зловонный выдох в мою душу. Удушающая, кислая вонь безумия говорит мне о том, что я больше не одна. Рядом – Другая.

Тебе нужна моя помощь. Снова, тягуче шепчет она.

– Да, – невозможно солгать существу передо мной, настолько я боюсь и ненавижу её. Другая знает меня гораздо лучше, чем мог узнать любой из моих возлюбленных.

Она поворачивается ко мне лицом, и её обнаженное тело пышет неподдельной ненавистью.


Что я с этого получу?


– Ты продолжишь существовать.