Журналистка расплатилась, попросила чек и поспешила выйти из машины.
Полыхнуло так, что воздух выгорел сразу везде, я стоял ближе всех к выходу и когда что-то взорвалось, ударная волна выбила мною хлипкое окно. Пока летел, в мозгу чётко отпечатались возбуждённо-ошарашенные взгляды моих друзей. Они ещё ничего не поняли, им не дали возможности прокручивать это событие раз за разом, год за годом. Я упал в траву, инерция протащила дальше в колючий кустарник, а в памяти только глаза друзей. Последовавший взрыв, разметал ангар на тысячи кусочков, вырвавшееся столб пламени взметнулся на несколько десятков метров, досталось и мне, мигом спалив доступный волосяной покров, единственное повреждение, не считая глубочайшей моральной травмы, но об этом я ещё не знал.
Стояла хорошая погода. Ярко светило солнце. Вокруг было тихо, пустынно. Еще чуть-чуть, и она бы назвала это место спокойным. Но это было лишь ложное впечатление — квартал пользовался не лучшей репутацией, и, похоже, вполне заслуженно. Разумеется, чаще говорили о Мас-дю-Торо, ничейной земле. Квартал приобрел известность в девяностые годы из-за того, что породил Халеда Келькаля — ученика-террориста, убитого тогда жандармами в пригороде Лиона. Но Пре мог ему не завидовать.
Меня нашли через несколько часов, в кустах, заваленный мусором и кусками рубероида. Что спасло десятилетнего пацана не понимал никто, потому как выжить было практически нереально, всё вокруг выгорело, повредило соседние здания. Пожарный наткнулся на меня случайно, разгребал багром тлеющий мусор и зацепил ботинок.
Признаки упадка виднелись повсюду: вызывающие беспокойство детали, обнаруживающие себя, стоило лишь взгляду задержаться на чем-нибудь. Остовы обугленных автомобилей среди пока что выживших машин, сгоревшие помойки, кучи нечистот, граффити с лозунгами — один страшнее другого, — неухоженная растительность, битые стекла. Первое представление Амель об этом месте потускнело и стало гнетущим.
Журналистка поднялась на четыре ступеньки, отделяющие ее от двери, и вошла. Она оказалась в темной парадной. Слева ломаные почтовые ящики и план здания. Прямо перед ней лифт. Справа лестница, а на ней трое парней моложе ее. Треники, задранные до середины щиколотки, — знак того, что они якобы принадлежат к выходцам из рабов, — кеды, кепки и темные кожаные куртки. Клоуны. Они прекратили говорить и курить, чтобы рассмотреть пришелицу.
Затем была больница, приходили взрослые, задавали вопросы, а я молчал. Появилась заметка в газете, взяли интервью у того пожарного, довольно подробный рассказ, из которого запоминалось единственное слово: «Феникс» — погибший и возрождённый из пепла, — так назвал меня пожарный.
Амель сделала вид, что не замечает их.
Звучало, конечно, круто, Лёньке с Бахой понравилось бы. Вот только нет их, сгорели целиком, не нашлось даже костей. А ведь могли вырасти, обзавестись семьями и детьми. А мелкая Светка?.. Но Бог почему-то спас только меня, дал шанс пустоцвету, который даже племянника не смог уберечь! В чём смысл?
Найдя на плане квартиру Сесийонов, на четвертом этаже, она быстрым шагом направилась к лифту. Кнопка вызова безвозвратно вошла в панель. У нее за спиной раздались смешки. Амель безуспешно попыталась вытащить кнопку. Похоже, кабина не двинется с места, где бы она ни находилась.
Мне тогда не понравилось новое прозвище, наверное, из-за друзей. Каждый, знакомый незнакомый, считал себя вправе называть меня этим дурацким прозвищем. В конце концов, я начал бить морды, не всегда удачно, но мне было плевать, желающих получить тумаков не убавлялось, поэтому родители решили переехать в другой регион.
— Эй, Смуглая, лифт не работает.
И вот опять, казалось всё, моя жизнь скоро закончится, никто не всплакнёт на моей могилке, ан нет, мне снова дают шанс.
Девушка обернулась.
Тот, что заговорил с ней, сидел на самой нижней ступеньке и разглядывал ее с самодовольным и угрожающим видом.
Значит, решено!
— Если хочешь пройти, тебе сначала придется перешагнуть через нас. — Парень на мгновение обернулся к своим товарищам, те закивали. Без сомнения, он их главарь. — А то это сделаем мы.
Новый взрыв хохота.
Выбрать имя
Амель ответила ему гневным взглядом, исполненным самых противоречивых чувств. Гнев. Она подумала о своем отце, он бы взорвался, будь он здесь. Его ненависть к этому отребью, этим бездельникам стоила их семье многих напряженных объяснений. Облегчение. Поскольку сегодня утром она оделась просто — брюки и туфли на плоской подошве. И наконец, страх.
С трудом набрал слово в строке ввода. Нажал согласие.
Отступать поздно. Она попыталась придать своему лицу безразличное выражение и направилась к лестнице. Парни не двинулись, но замолчали. Только ухмылялись. В этом подобии тишины слышны были только ее неуверенные шаги по плиткам подъезда и приглушенные звуки телевизоров или радио где-то на этажах.
Она уже собралась перешагнуть через первого парня, когда ощутила, как чья-то рука скользит вверх по внутренней стороне ее бедра и прикасается к лобку. Возмущенная этим омерзительным контактом, Амель запаниковала и отступила к стене. Загнана в ловушку. Теперь подростки встали. Хотя им было всего по шестнадцать-семнадцать лет, она остро ощущала их близость как угрозу.
Имя выбрано
— Я журналистка. Вы…
— Ну и что, блин, чихать я хотел на это. — Главарь.
Человек имя Феникс
— Мы для тебя недостаточно хороши? — Второй, постарше, весь усыпанный оспинами.
— Думаешь, можешь вот так запросто лезть сюда со своими буферами? — Третий. Изобразил громадные груди перед собой. — Думаешь, можешь пройти мимо нас, не спросив разрешения? — Его пальцы проникли под ее куртку. — Ты нас приняла за нелегалов, что ли?
Уровень 1 прогресс ( 0%)
Амель замахала руками, пытаясь оттолкнуть его, потом обняла свой кожаный портфель и прижала его к груди.
Свободный опыт 0
— Глянь, как эта фря струхнула. — Маленький вожак резко схватил ее за предплечье. — Ну ты, иди-ка сюда! — Он потащил ее к середине подъезда.
— Оставьте меня!
Раз уж настаиваете, пусть будет Феникс.
— Пошел вон, а то я тебе сейчас башку отвинчу!
Суровый и мощный голос раздался на лестнице, прямо над ними. Почти рычание. На верхней площадке стоял мужчина, крепкий, сердитый. Обрамляющая лицо густая борода делала его еще страшнее.
Почувствовав некоторое облегчение, всмотрелся в графу имени, она стала активна. Нажал. Открылось новое меню:
Мальчишки немного отступили. Сделав всего одно резкое движение, незнакомец заставил их броситься наутек. Покидая подъезд, они в последний раз злобно оглянулись на журналистку:
— Грязная шлюха!
Дополнительные характеристики:
Амель посмотрела им вслед и протянула руку своему спасителю:
Сопротивление Стихиям
— Спасибо!
Поверх серой джеллабы и белых брюк, заканчивающихся на уровне щиколоток, на нем была толстая пуховая куртка. На голове пилотка, тоже белого цвета.
Скорость Атаки
— Твой внешний вид непристоен, сестра. — Незнакомец с отвращением посмотрел на нее. — Тебе бы не следовало провоцировать людей. — И он удалился, ничего не добавив.
Уворот
Амель потребовалось несколько секунд, чтобы проглотить пилюлю. Страх отступил, зато его немедленно сменил стыд. Она чувствовала себя испачканной, и не столько из-за пережитого нападения, сколько из-за последних слов, произнесенных «бородачом» — так в ее сознании определился его образ. Девушка не могла отделаться от мыслей об инциденте в баре «Крийон» и о том, что потом произошло между нею и Ружаром. Вот на что она обрекла себя и своего мужа.
Крепость тела
На неверных ногах Амель стала подниматься на четвертый этаж. Она вошла во второе, сомнамбулическое состояние, стоячий нокаут. Когда мадам Сесийон наконец открыла дверь, ее материнский инстинкт немедленно уловил недомогание молодой женщины. Не задавая вопросов, она проводила гостью к потертому дивану в маленькой гостиной и исчезла, чтобы приготовить ей «попить горяченького».
Профессия
Через несколько минут она вернулась с ярким пластмассовым подносом. Амель немного успокоилась. Где-то в глубине квартиры из радиоприемника звучала музыка. Сначала женщины пили чай, обмениваясь лишь робкими формулами вежливости. Журналистка воспользовалась этим вступлением, чтобы завершить осмотр комнаты и своей собеседницы. Они были похожи: жалкие, состарившиеся раньше времени.
Внутреннее Хранилище
На комоде рядом с диваном расставлены семейные фотографии. Мадам Сесийон заметила, что Амель внимательно изучает их:
— Вот этот, в середине, мой Лоран. — Растрогавшись, она склонила голову набок. — Правда красавец? И совсем не похож на своего брата. Умный, гораздо умнее. И более печальный. Мы всегда старались дать ему больше, но без особого успеха. Он отдалился от нас, мы перестали его понимать. Отец очень страдал из-за этого. В конце концов даже отказался разговаривать с сыном. — Мадам Сесийон показалось, что она должна оправдаться: — Мой муж очень достойный отец, девушка. Я знаю, что в глубине души он чувствует свою ответственность за все, а это затрудняет общение. Поэтому его сегодня здесь нет.
Личный кабинет
От обилия информации разбежались глаза, но остановились на графе с интригующим названием: Внутреннее хранилище. Память подкинула картинку старого фильма, некий продвинутый мужик, таскал в голове накопитель вместимостью в несколько сотен гигабайт. Но что-то мне говорило, хранится там не информация. Выжал кнопку.
— Я понимаю, не беспокойтесь. Если не возражаете, я буду записывать. — Не дожидаясь ответа, Амель вытащила из портфеля блокнот.
Внутреннее Хранилище
Казалось, мать Лорана Сесийона не в силах оторвать взгляда от фотографии сына.
— У малыша очень рано начались сложности в школе. Он хорошо все усваивал, но боялся контрольных. Любой экзамен превращался в настоящее непреодолимое препятствие, они ему даже по ночам снились. И так во всем, даже в спорте. А ведь он очень боялся разочаровать нас. Или выглядеть смешным в чужих глазах. Это его изматывало. А мы поняли слишком поздно. — Мадам Сесийон наконец повернулась к журналистке. — Он компенсировал свои страхи агрессивностью. Ему казалось, что если его будут бояться, то будут и уважать. Он стал болтаться по улицам с другими местными трудными подростками, ну, знаете, теми, кого уж слишком быстро начинают называть хулиганьем, отребьем.
Вместимость 2000 грамм
Странно, мадам Сесийон не выглядела рассерженной. В ее голосе по-прежнему звучала нежность.
0, 0052/2000
— Из-за них он и наделал глупостей?
— О, вы знаете, они подначивали друг друга. Мой Лоран не хуже других валял дурака.
Просмотреть — Извлечь
— Похоже, вы на них не сердитесь.
— На других мальчиков? Нет. А с чего бы мне на них сердиться? Видели, что у них за жизнь? О чем им предлагается мечтать, кроме тех штук, которые хочется купить, да не на что? Никто не протягивает нашим детям руку помощи. Никто их не принимает. Те, кто приходит, так сказать, помочь: разные ассоциации или политики, — чаще всего появляются здесь с дурными целями.
Странно, но смысл понял сразу: у меня есть некое хранилище, и оно не пустует. Поскольку на себе имеется только тюремная роба и гипсовая лангета, то значит, оно где-то внутри. С замиранием сердца нажал на «Просмотреть». Ничего страшного не произошло, не считая возникшей двойной объёмной картинки, скальпель с пластиковой ручкой и что-то красное, бесформенное.
— То есть?
— Они приходят ради себя, потому что им так выгодно, или укрепляет их положение, или просто по наивности. И не отдают себе в этом отчета, пока все не рванет прямо у них перед носом. По-настоящему хороших людей немного, а главное, у них нет поддержки. Так что в конце концов они отступаются, и это нормально. Слишком уж тяжело.
Какого…
Она умолкла, и опять было слышно только радио. Амель прислушалась, пытаясь разобрать, что говорит диктор, и поняла, что приемник находится в соседней квартире.
Мать Лорана Сесийона снова заговорила:
Когда до меня дошло, пришлось сдерживать рвотный рефлекс. Долбаное ухо, сраного Ципы.
— Первый раз моего сына взяли за продажу небольшой партии наркотиков, ничего серьезного. — Она вздохнула. — Тогда удар отвели сотрудница социальной службы и судья по делам несовершеннолетних. Хорошие были люди. Они помогли ему пройти обучение, устроили работать учеником. Но дело не пошло, и он опять принялся за старое с оставшимися на свободе дружками. Полиция постоянно вилась вокруг них, ясно было: добром не кончится. Они все время их искали. Что тут скажешь, местные мальчишки не ангелы, но, даже когда они ничего не делают, полицейские ищейки плохо к ним относятся. У нас полиция такая же банда, как и все остальные, потому-то их и не уважают. Так что всяко никто никого не уважает.
— Похоже, кроме верующих. Когда я шла к вам, то… — Амель умолкла: она не испытывала ни малейшего желания объяснять, что с ней произошло.
Справившись с собой, я задумался. Удобная штука, это хранилище. Извлёк скальпель, покрутил в руке, теперь я могу без проблем покончить с жизнью и не обязательно своей. Присмотрелся.
Мадам Сесийон ее и не расспрашивала. Она была сдержанная, скромная женщина. Безропотная.
— Вы знаете, это благодаря им мой Лоран выпутался. То есть сначала мы так думали. Я так думала. Мужу-то моему эти люди никогда не нравились. Он католик и… в общем, они ему не нравились. А я-то искренне верила, что они выведут моего Лорана на верную дорогу.
— Оказалось не так?
— Нет, они крепко его держали, но, как выяснилось, только для того, чтобы отдалить его от нас, изолировать. Я читала статьи про секты, так вот очень даже похоже. Поначалу он встречался с ними один раз в неделю, днем. Потом прибавился еще вечер. Он стал постоянно говорить о религии, обо всем, что запрещено. А потом перешел в их веру. В то время он отсутствовал дома все чаще и чаще, и мы никогда не знали, где он. Стал реже звонить. И однажды прямо мне в лицо сказал, что стыдится меня.
Амель увидела, как глаза хозяйки наполнились слезами. Наступил момент, которого она так боялась. Она не знала, что следует сказать или сделать, и, пока мадам Сесийон шумно всхлипывала, сидела, глядя в сторону.
Желаете изучить профессию оружейника?
— Вы понимаете, он нас стыдился! Он стал считать своего отца нечестивцем и… попытался перетянуть на свою сторону брата. Но у него не получилось, тогда он разругался и с ним тоже. А потом мы очень долго его не видели.
— Вы знали, куда он делся?
Да — Нет
— Он никогда не хотел внятно объяснить, чем занимается. Но однажды, после нескольких месяцев, когда от него не было ни единой весточки, он на несколько дней вернулся и рассказал, что ему дали боевое имя, истинное. Джефар или что-то в этом роде. Как он гордился! Рассказывал, что братья нарекли его этим именем в Косове, куда он ездил после Лондона. В тот приезд он все больше был не дома, а потом однажды ночью уехал, даже не простившись.
Я аж скальпель уронил, тот стукнулся об пол, пришлось хватать и мысленно приказывать спрятать, получилось сразу. Хорошо хоть спиной к решётке сидел, а то расположившийся у себя Коровин, нет-нет да поглядывал в мою сторону.
Наступила новая пауза. Журналистка дала собеседнице время успокоиться, а сама тем временем перечитала свои записи. Затем, сочтя паузу затянувшейся, Амель продолжила беседу:
— Как вы узнали, что…
Оружейник… Если предлагают, значит, реально можно изучить. Но что это даст? Кузню предоставят с материалами и инструментом или мастерскую? Сомневаюсь… Я вообще не представлял, как это будет выглядеть, так что пока подождём.
— Нам позвонили полицейские из Парижа и сказали, что на него напали бездомные и забили насмерть. Бездомные, понимаете! Я им не поверила. Немощным бедолагам никогда не справиться с моим Лораном. К тому же он ведь в Париже был не один. Однажды он сказал мне, что все время проводит со своими алжирскими друзьями и что все они бывшие солдаты. Он называл их афганцами, потому что они там воевали. Он даже хотел уехать с ними туда.
Залез в дополнительные характеристики. А что есть крепость тела? Интриговало не меньше хранилища.
— Полицейские сказали вам еще что-нибудь? Задавали вопросы?
— Они плохо со мной обошлись. Не проявили никакого уважения к нам, вот так-то. Я и сама знаю, что мой мальчик наделал глупостей, но это мой сын. Что они себе думают? Разве мне не больно видеть, что происходит? Им охота читать мне мораль, а, скажите? Им обязательно нужно постоянно унижать нас? Заставить нас почувствовать, что мы плохие родители? И так понятно, нечего нас обвинять!
Крепость тела
Амель не стала отвечать на злые слова мадам Сесийон. Когда собеседница успокоилась, журналистка снова поинтересовалась, какие вопросы задавали полицейские.
+ 3 % к базовой
— Те, что из Парижа, оказались полюбезнее здешних, которые обычно приходили. Эти снова пришли после его смерти. И, как всегда, оскорбляли и унижали нас. Они хотели знать, когда мы видели Лорана в последний раз, к кому он ходил, приходили ли к нему; опять все то же, о чем они уже сотни раз спрашивали. Что они себе думают! — Она снова рассердилась. — Что мы сами не задаем себе вопросов? Что они знают о ночах без сна, а? Я уверена, они следили за моим Лораном и давно хотели его смерти. Это они его убили, клянусь вам, это они! — Мадам Сесийон принялась рыдать пуще прежнего.
Журналистка поняла, что больше ей ничего не удастся вытянуть из этой женщины, лучше оставить ее в покое. Она вежливо дождалась, пока иссякнет очередной поток слез, и попрощалась. На пороге она вынуждена была пообещать, что не запятнает память сына Сесийонов. Правда, она не знала, как сдержать подобное обещание.
Прогресс ( 82 %)
Когда дневная молитва завершилась, Карим вышел из мечети в надежде встретить Мохаммеда. Он не имел пока случая лично поблагодарить, что тот нашел ему работу. Это было предлогом, на самом же деле он надеялся больше узнать об инциденте с Махлуфом.
Не совсем понятно, как это работает… Мои напряги с физкультурой, что ли, прибавляются?
Он заметил салафиста, который вел жаркий спор с другими верующими возле входа в мечеть, и уже было направился к нему, когда за спиной одного из мужчин возник мальчишка, сегодня уже виденный им в «Аль Джазире». Он указывал на что-то пальцем.
Проследив взглядом в указанном направлении, Феннек увидел мужчину среднего роста, в потертом кожаном полупальто, с сумкой через плечо. Около пятидесяти, курчавые каштановые волосы, достаточно мужественные и резкие черты едва начинающего стареть лица. Журналист. «Чужак» Махлуфа.
Тут до меня дошло. Вот же тормоз — побои! Хотя не исключено, ущербная физкультура, на битое тело, тоже даёт результаты. Думаю, скоро смогу проверить, причём оба варианта.
В поле его зрения попал Мохаммед. Салафист перешел улицу, приблизился к пришельцу и обратился к нему по-арабски. Тот, поначалу явно заинтересовавшись, в конце концов испугался горячности салафиста, на помощь которому поспешили несколько верных. Замелькали руки, раздались ругательства, крики. Кто-то схватил незнакомца за воротник, он высвободился и бросился бежать, надеясь лишь на защиту святой свободы прессы.
Если это работает как сила, а, скорее всего, так оно и есть, то я получу ещё один бонус в личную копилку.
Карим незаметно приблизился к Мохаммеду и прошептал ему что-то на ухо. Тот удивленно обернулся к нему, затем посерьезнел и молча кивнул. Не теряя времени, агент бросился за журналистом.
Загромыхало, открылась решётка общего коридора. Коровин тут же скрылся в недрах своей камеры, послышались шаги двоих человек, я как сидел, так и остался на месте. То, что пришли по мою душу, сомнений не возникало, с недавних пор всё тут крутится вокруг меня. Раздался двойной стук в стену, это Катей что-то хочет сказать, или выражает поддержку.
Вот уже почти час писака в одиночестве сидел за столиком в кафе у ворот Доре. Он сделал несколько телефонных звонков, что-то записал, потом взялся за газету. Феннек без проблем прокатился с ним в метро. Журналиста так напугал инцидент возле мечети, что он даже не проверил, отправился ли за ним кто-нибудь из салафистов, чтобы отбить у него охоту совать нос в их квартал. Когда Ружар вошел в кафе, Карим спокойно пересек улицу, нашел плохо освещенное фонарями место и занял позицию за припаркованными автомобилями, метрах в тридцати от того, за кем следил.
— Сазонов! — знакомый мерзкий голос, некоторым хватает совсем немного власти, чтобы показать своё нутро.
Любопытство агента было вызвано главным образом инстинктом самосохранения. Сама атмосфера этого квартала столицы, густо населенного эмигрантами, могла бы привлечь внимание прессы. Хорошие репортеры имели свои источники в Министерстве внутренних дел. Вполне возможно, что и этот в курсе распространения салафистских течений в двадцатом округе. На первый взгляд бить тревогу не из-за чего, вероятность того, что журналисту известно хоть что-то относительно операции секретных служб в этом секторе, практически равна нулю. И все же Феннеку не нравилось это нежелательное вторжение в зону его действий. Даже если журналист вообще ничего не знает, его присутствие может случайно создать Кариму проблемы. Следует немедленно сигнализировать об этой новости Луи. А пока хорошо бы собрать максимум возможной информации.
— Гнилое нутро, — сказал я достаточно громко, слова отразились от стен и пошли гулять в коридор.
Возле кафе остановилось такси. Было около девяти вечера. Карим увидел, как из машины вышла молодая женщина. Ее силуэт был восхитительно стройным; разглядеть лицо агенту не удалось. Он вновь сосредоточил внимание на журналисте и констатировал, что девушка пришла именно к нему. В знак приветствия они обменялись поцелуем в щеку, и ему показалось, что пришедшей не по душе этот двусмысленный контакт. Сначала Феннек подумал, что она коллега журналиста, но потом решил, что скорее бывшая или действующая любовница. Или первая, вторая и третья в одном лице. Теперь Карим знал, как она выглядит. Усаживаясь за стол, девушка повернулась лицом к улице. Средиземноморский тип, возможно испанка или итальянка. Хорошенькая.
Парочка уселась, и начался разговор, который продолжался около получаса. Оба постоянно сверялись с записями. Значит, рабочие отношения. Но не только. Мужчина неоднократно пытался завладеть рукой девушки. Дважды она вырывалась, но на третий раз позволила ему сделать это и робко улыбнулась. Потом она взглянула на часы, они поговорили еще несколько секунд и, по всей видимости, приняли решение уйти, потому что оба встали.
Копытов с Приходько переглянулись, появились глумливые улыбки.
Карим, не приближаясь, шел за ними по авеню Порт-Доре по направлению к центру Парижа. Они свернули на авеню Женераль-Мишель-Бизо, потом на улицу Ватиньи. На ходу журналист поцеловал девушку в шею. Она не отреагировала.
— Нарываешься? — в этот раз, заговорил Приходько. — Меня тут премии квартальной лишили, сечёшь из-за кого?
Они остановились перед дверью современного здания. Молодая женщина достала мобильный телефон, набрала номер. Ей не ответили. Феннек мог бы поспорить, что она проверяет, есть ли кто-нибудь дома. Она набрала цифровой код и уже почти скрылась за дверью в дом. Мужчина пошел за ней. Она обернулась. Их лица оказались совсем близко. Он попытался поцеловать ее, с первой попытки ему это не удалось, зато вторая после короткой борьбы завершилась успехом. Она впустила его. Перед лифтом новый поцелуй, продолжившийся внутри. Автоматические двери закрылись.
Феннек перебежал улицу к входу. Красная стрелка над дверями лифта остановилась на цифре «5». Он снова спрятался, но продолжал следить за фасадом. В комнате за широким балконом на интересующем его этаже появился свет. Меньше чем через минуту он погас.
Склонив голову набок, я поднял руку, кисть обжимала присутствующий только в моём воображении предмет, большой палец нажал на кнопку.
Через полчаса журналист вышел и нырнул в такси, уже несколько секунд поджидавшее его. Бесполезно пытаться следовать за ним. Карим подумал: «Стремительный перепих, коллеги и любовники». Свет в комнате с балконом не зажигался. И все же агент решил подождать и, когда кто-нибудь придет, проскользнуть в подъезд. Он должен попытаться вычислить имя обитательницы квартиры на пятом этаже.
Еще рано, у него есть все шансы.
— Пшшш… Алекс Юстасу, у меня две прямоходящие гниды. Ваши предложения?.. Приём!
Спустя двадцать минут перед подъездом нарисовался высокий тип в сером костюме, лет тридцати. Занятая Феннеком позиция позволяла ему видеть набираемый код. Открылась дверь, потом подъехал лифт, и вскоре у входа уже никого не было.
Карим еще подождал. Подняв глаза, он увидел, что окно за балконом осветилось, и перешел улицу. После нескольких попыток он подобрал нужный код и проник в здание. Из поэтажного плана он узнал, что на пятом этаже расположены всего две квартиры, и правую, ту, что его интересует, занимают Амель и Сильвен Рувьер-Балимер.
Изобразил другое выражение лица, став более серьёзным, как мне казалось, хотя, эти тоже наблюдали молча.
Средиземноморский тип. Амель Балимер. Из страны Магриба, как он. Молодая. Наверное, журналистка. Замужняя. Хорошенькая.
— Кха- кха… Пшшш… Юстас Алексу, примените приём номер три!.. Как поняли, приём⁈
Прелюбодейка.
Все это он отразит в своем рапорте.
— Номер три, номер три, — задумчиво произнёс я, пряча рацию за пазуху.
10.11.2001
— Пшшш… Ах да, — вновь достал «средство связи». — Вас понял, отбой!
Квартира, которую Линкс так желал посетить, располагалась на втором этаже административного здания, переоборудованного под жилой дом. Туда вела металлическая винтовая лестница, начинающаяся в частном садике, где на первом этаже находилась еще одна квартира. Он прибыл очень рано, к половине пятого утра, присмотрелся к окрестностям, в основном состоящим из высотных зданий, натянул перчатки и принялся за входную дверь.
Чтобы справиться с замком, ему понадобилось чуть больше двух минут. Накануне примерно столько же времени заняло проникновение к Ружару. Это был уже второй беглый визит Линкса к журналисту, но и он не дал ничего по-настоящему важного. Большую часть архива составляли старые статьи или записи, касающиеся проектов книг, находящихся в работе или заброшенных. И все же на этот раз Линкс взял на себя труд скопировать содержимое жесткого диска, а также память электронного ежедневника журналиста, чтобы отдать их для изучения специалистам службы. Ружар оказался очень осмотрительным и, похоже, не хранил у себя ничего компрометирующего. Даже в старом сейфе, случайно обнаруженном во время последнего обхода квартиры. Журналист даже не потрудился спрятать ключи от него, они висели в кухне на стене. Агент вышел из квартиры одновременно разочарованный и успокоенный.
Резко вскочил на ноги, сместившись на метр вперёд, вертухаев впечатлило настолько, что они подались назад, я на них не смотрел. Прыгнул к стене и с дурной силой врезался мордой в каменную кладку, хруст хряща, звёзды из глаз, удивлённое оханье вертухаев, а я падаю на задницу, тут же заваливаясь на спину. Очень больно и это несмотря на то, что я был готов и ведь сознания не потерял. Во дела!
Зато у Ян Су он обнаружил очень ценные документы. Для визита к папарацци требовалось время, поэтому пришлось подождать, пока тот на несколько дней уедет. Что и произошло в эти выходные. Фотограф отправился в Довиль, чтобы с благословения заинтересованных VIP запечатлеть празднование очень личного юбилея. В распоряжении Линкса оказался целый день и последующая ночь.
— Да у тебя кукуха съехала, Сазонов! — пробухтел обалдевший Копытов. — Думаешь, пожалеем?
Прежде всего он ознакомился с местом. Включать свет или пользоваться фонариком не было необходимости: вся правая стена квартиры представляла собой высокое и широкое окно из матового стекла, пропускающего желтоватое уличное освещение.
Внутреннее пространство имело два уровня. На первом располагалась одна огромная комната, разделенная на площадки разной высоты, имеющие каждая свое назначение. Зона кухни — хром, дизайн, очень современная, и зона отдыха — проектор, удобные диваны, книжный шкаф с книгами, которые неплохо бы прочесть, и зона для работы. Эта часть была организована вокруг длинной горизонтальной поверхности из массивного дерева, установленной на трех козлах. К этой конструкции прилагались стеллажи, заполненные профессиональной литературой, журналами, футлярами, объективами и прочими аксессуарами фотографии, а также металлические шкафчики на колесиках.
Послышалась возня с замком, я заставил себя подняться, кровь хлестала из раздавленного в лепёшку носа. Нет, никакой жалости я не ждал, только инфантильный маменькин сынок может подумать, что его пожалеют вертухаи, садисты с большим стажем. У меня другой интерес.
На верхнем уровне, на антресолях, частично нависающих над остальной квартирой, агент обнаружил две спальни, гардеробную, ванную комнату и туалеты. Все пахло свежей краской и отсутствием человеческого тепла. Су не только давно не жил здесь, но и не проводил здесь много времени.
Подобное, как бы голое пространство представляло для Линкса большое преимущество, в нем было меньше потайных мест, чем в «заставленной» квартире. Он принял решение сначала атаковать «кабинет» и, прежде чем рассмотреть его вблизи, включил большой «Макинтош», возвышающийся посреди рабочей поверхности. Пыль, которой были покрыты серебросодержащие фотографические футляры, валяющиеся повсюду рекомендации по использованию созданного по последнему слову техники новейшего оборудования и украшающие заднюю панель компьютера сиротливые кабели, свидетельствовала о том, что Су перешел на цифровую аппаратуру. Однако агент не заметил ни одного подобного аппарата.
Создать образ долбанутого зека сложно, но можно, первые шаги я уже сделал, только что был очередной шажок, если смотреть с высоты обычного человека, такого, который работает с восьми до пяти, пять дней в неделю, довольно радикальный. Я уже давно не такой. По началу, ещё на этапе, поболтал со старыми зекам, под крепкий чаёк и сигаретку. Узнал много интересного. Немного непростого быта.
Прежде чем к чему-нибудь прикоснуться, Линкс проверил, не оставил ли папарацци в особых стратегических местах маячков, которые могли бы указать ему, что вещи передвигались, а ящики открывались. Сам он постоянно проделывал это — профессиональная паранойя обязывает. Не найдя ничего, он достал из рюкзака поляроид, сделал серию снимков рабочей части и оставил их просыхать на столе.
Затем Линкс присоединил к «Макинтошу» внешний жесткий диск, специально выданный службой, и запустил копирование всего содержимого компьютера. После чего, чтобы обдумать следующий шаг, с наушниками в ушах совершил очередной обход квартиры.
Охранники иногда расслабляются и делают это по-своему. Напяливают непроницаемые маски, в руках дубинки размахивая ими направо и налево, врываются в общую камеру. «Маски — шоу», одним словом! Головы, руки, ноги, кому куда прилетит, несчастным зэкам остаётся только кричать матом, закрываться или нырять куда-нибудь под нары. Самые умные, дабы не получать лишних травм, режут себе плоть, приподнял кусок кожи, хватанул заточкой и кровь во все стороны, охранники обычно таких не трогают, никому не хочется связываться с окровавленным сидельцем. А если он способен на подобные поступки, то тем более не стоит.
Первый осмотр показал, что ее обитатель не слишком озабочен комфортом и модой, — гардероб Су был ограниченным, функциональным и скорее спортивным. В нем действительно имелось большое количество различных аксессуаров для самых разнообразных, в основном экстремальных, видов спорта: альпинизма, свободного падения, глубинного погружения. Досье фотографа сообщало, что он проходил военную службу среди ныряльщиков, специалистов по подводной инженерии и парашютным прыжкам. Обучение с серьезными физическими нагрузками. Подобные занятия оставили в биографии папарацци и другие стигматы. Например, он владел впечатляющей коллекцией военных предметов: полевая форма, камуфляжные сети, боевой макияж — и, похоже, регулярно использовал их в своей работе. Видимо, парень готов пойти куда угодно, лишь бы добыть свои фотографии. Ведь удалось же ему подстеречь Стейнера и Монтана!
Попутно я решал другую задачу. Хотелось проверить, как влияют побои, даже если сам себя калечишь. На показатель крепости тела мельком глянул и мне понравилось.
Где он хранит свои фотографии?
Возможно, постоянно держит их при себе. В этот уик-энд Су уехал на мотоцикле, следовательно, взял лишь необходимый минимум, тем более что он должен возить с собой оборудование. Маловероятно, чтобы он нагрузил себя чем-то лишним. Может быть, у него есть сейф в банке, но служба не обнаружила ни малейших следов такового. Оставалась самая очевидная возможность — эта квартира.
Крепость тела
Линкс не заметил ни одного шкафа. Стены почти голые, на них нет ничего, кроме нескольких увеличенных фотографий под стеклом. Но они ничего не скрывали. В жилых помещениях бывает огромное количество очевидных тайников — таких, какие всем постоянно приходят на ум… И многие граждане даже не представляют, что предполагаемые воры тоже могут о них подумать или по опыту знать их.
+ 7 % к базовой
Так что агент осмотрел верхние и нижние части всей несколько громоздкой мебели, поискал двойное дно в ящиках, проверив заодно их пазы и нижние поверхности. Обследовал бачок в туалете, окошко в ванной комнате и бойлерной, матрасы, верхние полки стеллажей и закончил камином.
Прогресс ( 19 %)
Камин оказался исключительно декоративным и, очевидно, никогда не использовался. Агент заглянул под колпак и тут же обнаружил лежащий на металлической полке большой мешок для мусора. Полка была привинчена с внутренней стороны дымохода к служащему украшением дубовому столбу.
После одного-единственного удара прибавилось три с половиной процента, если это работает как сила, то есть с каждым процентом я становлюсь крепче и менее восприимчивым к боли, то просто сказка. Я не мазохист, но готов устраивать себе экзекуции по возможности так сказать, прямо как сейчас.
Линкс вытащил мешок, в котором находилось около сотни записанных дисков, и вернулся в кабинет.
Копирование памяти «Макинтоша» было завершено. Линкс отключил свое оборудование и стал размышлять о том, что делать с обнаруженными дисками. Скопировать их все на месте невозможно. Он подумал было позвонить Шарлю, чтобы тот выслал из конторы команду с соответствующим оборудованием, но прежде решил бросить взгляд на их содержимое. Очень скоро агенту стало понятно, что все классифицировано по хронологии, год за годом. Тогда он отделил диски, помеченные 2001 годом, и начал просматривать их на «Макинтоше».
Решётка открылась, первым не спеша вошёл Копытов, уж не знаю, я ему случайно в глаз попал, или они с дружком междусобойчик устроили, фингал под глазом был вполне приличным. Дубинка шлёпнула по ладони, появилась знакомая улыбка.
Файлы были разложены в именные папки, открытым текстом. Некоторые имена оказались довольно известными. Несколько раз на пробу открыв случайно выбранные папки, Линкс убедился, что сюжеты фотографий всегда совпадают с родовым названием классификации, и принялся за поиски папок «Стейнер», «Монтана», «Ружар» или, в худшем случае, документа с каким-нибудь нелепым названием.
— Привыкай к боли, Сазонов! До конца смены осталось несколько часов, я хочу научить тебя послушанию.
Пока Незза проверял задворки склада, Фарез в последний раз осматривал помещение изнутри. Больше ничего не было. Они позаботились даже о том, чтобы убрать деревянные колодки, которые использовались при распиле труб. Фарез задумался, для чего все это может пригодиться. А что, если Незза и этот таинственный руководитель ячейки замыслили повернуть вспять канализацию, чтобы отравить воду?
Раздался бухающий удар в стену, ещё один. Вертухай повернул голову в том направлении.
Промышленная зона вокруг была пустынна. Во время переезда их никто не потревожил. В это субботнее утро нигде, кроме близкой автострады, не было движения.
— Катеев, тобой мы позже займёмся, — с улыбкой направился ко мне.
Фарез сообщил Неззе, что накануне около полудня арестовали Фодиля и братьев Харбауи. Нуари по-прежнему не понимал, как тому удается всегда узнавать все раньше него, но, несмотря на его настойчивость, Фарез отказался ответить. Он просто приказал найти пикап на двенадцать кубометров или больше, а потом ждать известий. Позже, вечером, после долгого бдения, Незза получил новый приказ: здесь глубокой ночью присоединиться к своему сообщнику.
Нуари сразу заметил, что часть содержимого склада уже перевезли, но воздержался от каких-либо замечаний. Это предположение подтверждало отсутствие какой-нибудь машины к его прибытию. Впрочем, очевидно, Фарез не пришел пешком. Оставалось только тяжелое и громоздкое оборудование, как, например, трубы. К счастью, они уже были распилены. Иначе найденный Нуари грузовик ни за что не мог бы их транспортировать.
А я совершил неожиданное, для охранников по крайней мере, сорвался с места и на развитой скорости врезался в Копытова, тот не успел среагировать, мой лоб влетел ему в нос, смачно хрюкнув, он полетел на пол. Я за ним, кувырок, мои ноги должны были попасть по корпусу второго вертухая, но Приходько успел шагнуть назад, потому получил по колену, вскрикнул от боли, инерция понесла его назад, удар затылком об решётку, обмякшее тело сползает на пол.
— Ну? — Голос Фареза заставил Неззу вздрогнуть. — Отлично, больше ничего не осталось.
— Очень хорошо, брат. Подвезу тебя к скоростной линии метро. Возвращайся домой и жди, когда я тебе позвоню и сообщу, где забрать грузовик.
В глазах зарябило от мелькавшего текста… Опять: бла-бла…
— Но…
— Никаких «но», вот так-то, и это лучше для тебя, гуйа, поверь.
Внимание Защитник!
Необоснованные агрессивные действия относительно потенциальных защитников
Ничего. Проведя перед «Макинтошем» почти три часа, Линкс не обнаружил ничего, что могло бы его заинтересовать. Он снова в начале поиска, это были неправильные диски. Линксу надоело в энный раз слушать одни и те же отрывки, и он вытащил наушники и выключил музыку. Почти потеряв надежду, агент вновь окинул взглядом квартиру. Начать поиски с нуля его не прельщало. У него был выбор. Произвести быстрый осмотр повсюду, включая множество не столь очевидных тайников, обследуя целые стопки книг и отдельные книги. Или предпочесть тщательный обыск, сектор за сектором, идя от наиболее очевидного к самому запутанному в каждом из них.
Линкс выбрал вторую методу и решил начать с рабочего пространства. Сначала он обследовал ящики и коробки, потом папки и стеллажи, проверил все попутно найденные им диски, охотно откладывая в сторону те, что, несомненно, относились к коммерческой рекламе.
…
Прошел еще час бесплодных поисков. В раздражении агент рухнул в одно из кресел и вытянул ноги. Затем он набрал в грудь воздуха и, с силой опершись на деревянную столешницу, рывком встал. От слишком резкого движения стол покачнулся и «Макинтош» чуть не упал на пол, Линкс в последний миг успел удержать его.
Когда он схватил компьютер, раздался звук, точно что-то отвалилось.
Зэки заорали, подбадривая, где-то в коридоре послышался шум, топот крепких ботинок. А я чувствую разгорающийся азарт, попытался подняться, по спине прилетает дубинкой, больно, но терпимо своего Копытов добился, я не успел встать. Он кричал, вызывая подмогу, та уже спешила.
Линкс посмотрел на экран «Макинтоша». Все было нормально. Он пошевелил мышку, кликнул на папки и приложения. Компьютер работал исправно. Линкс стал осторожно наклонять процессор в разные стороны. И каждый раз внутри что-то перемещалось.
— Сазон, сука, п***ц тебе, из карцера не вылезешь! Так и сдох…
Линкс открыл заднюю стенку и увидел материнскую плату, провода, периферийное оборудование. Там же обнаружился диск в прозрачном футляре без всякой маркировки и карта памяти цифрового фотоаппарата.
Договорить он не успел, я извернулся и, действуя на коленях, бросился на вертухая, игнорируя удары, умудрился сбить его с ног, навалился всем телом, зажимая дубинку здоровой рукой. Копытов едва ли не визжал от страха.
Вставив диск в читающее устройство компьютера, Линкс убедился, что у него в руках то, что он искал. На первом же открытом им снимке фотограф запечатлел оживленно беседующих Стейнера и Монтана. Папка, к которой относилась фотография, содержала около пяти десятков файлов, сохраненных в различных графических форматах. Агент торопливо ознакомился с ее содержимым, чтобы удостовериться, что в этой примечательной коллекции не фигурирует ни одно его изображение. Себя он не обнаружил, зато нашел много фотографий неизвестного молодого человека, снятого без его ведома во время беседы с Амель и Ружаром. Задний план свидетельствовал о том, что это общественное место, возможно какой-то вокзал.
— Ссышь, гнида? Правильно делаешь! — размахнувшись головой, заехал ему в челюсть, разбивая губы в кровь, послышался треск зубов.
11.11.2001
Копытов уже не визжал, он ныл, пытаясь вырваться, а я, пока не поздно, решил добавить последний штрих. Склонился над перекошенной от страха мордой и вцепился зубами в ухо, захрустела разрываемая плоть.
Шел дождь, когда Мустафа Фодиль, Нурредин и Халед Харбауи покинули здание контрразведки на улице Нелатон в пятнадцатом округе Парижа. Было раннее утро, они только что пережили долгую ночь допросов, о чем свидетельствовали их усталые лица. Вместе с ними вышел четвертый арестованный в тот же день. Никто из них не проговорился; они ничего не выдали. Но причиной тому были не храбрость или решительность. Просто полицейские спрашивали их о том, чего они не знали.
Очень скоро Мустафа и оба брата, не обменявшись ни единым словом, расстались со своим товарищем по несчастью и поспешили в ближайшее метро. Добравшись до моста Бир-Хаким, они так торопились попасть на станцию, что не удосужились придержать дверь перед человеком преклонного возраста с собакой, которого обогнали на лестнице.
— А-а-а! — завопил вертухай.
В переходе они расстались. Фодиль поехал по ветке «Шарль-Де-Голль — Этуаль», а братья Харбауи направились на пересадочную станцию скоростной линии метро «Шан-де-Марс».
— Бог шельму метит! — успел сказать я.
Мустафа ждал на перроне прихода поезда, когда снова появился человек с собачкой. Но он и теперь не обратил на старика внимания. Слишком уж он был взволнован. Втиснувшись в первый же прибывший состав, Мустафа всю дорогу до двадцатого округа изнемогал от нетерпения.
По затылку прилетело, мигом вырубая всё и свет, и сознание.
Худшие его опасения подтвердились, когда он увидел, что двери «Аль Джазира» заперты. Он сразу почувствовал растерянность — следствие долгих дней, проведенных без настоящего отдыха, и отсутствия четких инструкций на такой случай. Бар был единственным местом его встреч с другими членами группы, что ему теперь делать? Нурредин и Халед тоже ждали известий, и именно он должен был передать их братьям.
В панике Мустафа некоторое время кружил около бара. Через несколько минут ему удалось взять себя в руки и вспомнить, что он воин и должен сохранять самообладание. Внезапно он сообразил, что, возможно, рискует, придя в этот район в самый день освобождения. Мустафа снова испугался и стал озираться вокруг в поисках возможной слежки. Ничего особенного он не заметил, но на всякий случай решил побыстрее смыться. Их сообщники, конечно, уже в курсе арестов. Лучше ему вернуться домой и ждать, пока они сами выйдут на связь.
Мустафа направился к метро. По дороге ему попался другой бар, открытый в воскресенье утром. Возле барной стойки пил кофе человек с собакой.
Глава 4
12.11.2001
Понедельник, утро. Сотрудники антитеррористической прокуратуры собрали полуконфиденциальную пресс-конференцию, чтобы сообщить о результатах дела по задержаниям действующих во Франции группировок, облавы на которые продолжались без перерыва всю предыдущую неделю. Присутствовали и Ружар с Амель.
Сначала холод, а потом уже боль, именно так я пришёл в себя. Прав сучонок Копытов, пора к этому привыкать. Выплюнув тягучую солоноватую слюну и осколки зубов, я попытался открыть глаза и не преуспел в этом. Всё намного хуже, чем в прошлый раз, никаких тебе больничек с добрыми медсёстрами, про перевязку и обезболивающие уколы тоже забыли. Хорошо хоть лангета на месте, хотя толку от неё, били настолько сильно и неистово, что гипс поломался в нескольких местах.
Безусловно, это была пиар-акция комиссариата полиции и отдела пропаганды. Речи судей не представляли никакого интереса, поскольку в них не прозвучало ничего нового. Приятно возбуждающим оказалось лишь присутствие хмурого Понсо, офицера из оперативного отдела, с которым два месяца назад Акрут познакомил Ружара. После того первого знакомства журналист неоднократно искал встречи с офицером полиции, но безуспешно.
Всё верно, зэк настолько обнаглел, что прыгнул на охрану — зэка надо наказать!
Не могло быть и речи упустить его сегодня.
После пресс-конференции журналисты последовали за полицейским и на улице подошли к нему. Увидев их, он не выразил ни малейшей радости и продолжил свой путь.
Я лежал на бетонном полу, воняло хлоркой и выгребной ямой; слышно редкую капель. Карцер. Тут я ещё не бывал.
— Эти пресс-конференции — чистый блеф. Потерянное время, вы не находите? — На наживку Ружара не последовало никакой реакции. — Сегодня утром они не сообщили нам ничего особенного. Люди, которых арестовали, — это что, салафисты-джихадисты?
— Они все джихадисты.
Ладно, может, получится подняться.
Амель решила вмешаться в разговор:
— Я думала, в салафизме существует разница между «джихадистами» и «шейхистами».
Оперативник обернулся к журналистке и смерил ее суровым и многозначительным взглядом:
— Теоретически да. Практически что в лоб, что по лбу, никакой разницы.
— А как тогда назвать этих? — Ружар снова взял инициативу в свои руки.
Сделал попытку и со стоном завалился набок. Уроды, вертухаи отбили всё, что можно и нельзя.
— Убогие.
— Нет, так написать я не могу.
Надо ли себя жалеть? Сомнительное занятие, такие здесь не выживают и на воле особо долго не живут. Почему?
— Изворачивайтесь как хотите. В любом случае к чему мне сообщать вам все эти подробности, вы ведь вечно все упрощаете.
Журналист, и глазом не моргнув, проглотил упрек.
Кажется, что утверждение это спорное… А если задуматься? Вся жизнь есть движение, если не вверх, то хотя бы не скатываться вниз, держаться посерёдке, но и здесь нужно постараться. Учёба, работа, это так напрягает, жалко себя, хочется отдохнуть. Зарядка по утрам, ежедневное занятие спортом? Да вы с ума сошли⁈ Это же тяжело, ручки, ножки жалко. Лучше пивасика с друзьями махну. Со временем начинаются проблемы со здоровьем, спину ломит, печень размером с арбуз, пузо висит ниже причинного места. К пятидесяти годам человек превращается в развалину.
— Они алжирцы?
— Да, по большей части.
— Салафистская группа проповеди и джихада?
Это и есть жалость к себе… Мне такое не подходит! Поднимаемся, плевать на боль, если болит, значит живой, значит, ещё повоюем. Кряхтя как столетний дед, я упёрся рукой в грязный пол и поднялся, тут же опёрся о стену, благо она близко.
Понсо выдержал небольшую паузу, взглянул на журналиста, кивнул и ускорил шаг.
Снова заговорила Амель:
Из хороших новостей, ноги целы, в смысле не сломаны, но болели так, словно не осталось ни одной целой косточки.
— Мы слышали, что это движение пустило корни в столице, а именно в девятнадцатом и особенно в двадцатом округе. Можете ли вы подтвердить эту информацию?
Лицо офицера-оперативника чуть заметно дрогнуло. Он ничего не ответил.
— Я живой, — прохрипел я, отходя от стены.
Ружар выложил свой главный козырь:
Ноги, как и всё тело, мелко потряхивало, правая рука в хлам, поломанная лангета, держится на бинте.
— Что вы можете сообщить нам в связи с недавней смертью молодого обращенного по имени Лоран Сесийон, он же Джафар? Имел ли он какое-либо отношение к личностям, задержанным на прошлой неделе? Является ли его кончина…
Понсо снова остановился. Он с трудом сдерживался:
Интересно, почему они его не забрали? Вряд ли случайно, может, рассчитывают, что повешусь? Хрен угадали!
— Кто вам рассказал про этого парня?
Я всё-таки умудрился открыть глаза, пришлось помочь руками, левый разлепился, а вот правый закрылся вновь, не позволяла опухоль. Мрачный каменный стакан, со стальной дверью, места только чтоб ноги вытянуть, из-под двери, откуда подаётся пища, исходит слабое свечение, что даже лучше, щадящий режим для несчастных глаз.
— Профессиональная тайна. Но мы ведь можем помочь друг другу, верно?
Ружар решил, что попал в яблочко. Прежде чем ответить, офицер на несколько секунд задумался.
С унитазом, как я и подозревал, заморачиваться не стали, просто дырка в полу, вокруг посыпано белым, резко пахнущим порошком — хлорка. Больше никаких удобств, если я усядусь к противоположной стене, то до сортира аж целых полметра.
— Нет, не можем. Сесийона насмерть забили бездомные. Именно так он умер, и точка. Ошибка исключается.
— Вам известно, кому поручено следствие?
Усаживаться я не стал, очень хотелось, но расслабляться нельзя. Встал по центру стакана, вытянул руки вперёд и попытался присесть, получилось быстро, земное тяготение в помощь, а вот с подъёмом возникли сложности. Битые не единожды ноги, не хотели подчиняться, но я парень упёртый, когда надо, могу себе заставить.
Никакого ответа.
— Можно ли сказать, что его деятельность косвенно или прямо была связана с деятельностью некоего Шарля Стейнера? — Вмешательство Амель резко пресекло попытку Понсо уйти. Похоже, он был по-настоящему удивлен.
Надо, очень надо, разогнать застой, разогреть мышцы и плевать на боль, не нужно считать её за наказание, это благо. Таким образом, я сумел присесть восемь раз, дальше меня стало шатать и болтать. И то, хлеб, начало положено.
За его спиной сердито хмурился Ружар.
Оперативник обернулся к нему:
Что у нас с буковками перед глазами? Вспомнился племяш, он называл это интерфейсом. Пусть так, загляну в интерфейс.