– Какого черта?..

Каспар обернулся и успел заметить темную тень, которая мелькнула за стеклянной перегородкой, разделяющей обе комнаты. Затем томограф начал мигать, одновременно из трубы аппарата раздалось бряцание, словно кто-то стучал топором по пустому металлическому контейнеру. Все это произошло за тысячную долю секунды, как раз в тот момент, когда Бахман от ужаса выронил горящую спичку.

02:39

Сразу два языка пламени взметнулись параллельно к потолку. Но лишь один из них был реальным, другой, после секундного шока, оказался отражением в разделяющей перегородке. Сначала Каспар принял и лицо с той стороны за оптический обман. Но затем полуголый мужчина ударил кулаком по стеклу, и он узнал искаженное от злости лицо. Никаких сомнений. Йонатан Брук по-прежнему был в зеленом больничном халате, только сейчас с красными пятнами на животе, через съехавшую повязку на шее тоже просочилось много крови.

Каспар покрылся потом, обернулся и почувствовал волну жара.

– Нам нужно выбраться отсюда! – объяснил он Бахману очевидное.

Тот тоже увидел Инквизитора и, спиной к стене, отступал от дымящего костра в сторону выхода.

– Это бессмысленно! – крикнул Каспар громче, чем было необходимо, в перерыве между ударами в томографе. В доказательство он подергал ручку двери. Как и ожидалось, без успеха. Автоматический замок, по причине защиты от радиации, можно было открыть только после окончания исследования, а Брук только что включил томограф. Если он выбрал программу виртопсии, то это продлится несколько часов!

– Выпусти нас! – закричал Каспар и тоже ударил по стеклу, которое даже не колыхнулось под его кулаком. Но Брук и не думал этого делать. Словно желая усилить и без того безмерный ужас своих заключенных, он быстро нагнулся и затем появился с длинными канцелярскими ножницами. Брук зашевелил губами, произнося много непонятных слов, а потом…

«О боже…»

…воткнул острие себе в левую ладонь.

«Что он делает?» – задался вопросом Каспар и тут же получил кровавый ответ. Брук плюнул на стекло и прижал свою порезанную ладонь к гладкой поверхности. Каспару казалось, что он слышит скрип плоти по стеклу, пока рука Инквизитора медленно сползала вниз, оставляя за собой кровавый след.

«Он хочет нам что-то сказать! Это знак. Как был знаком и нож в шее».

Каспар был одновременно объят ужасом и заворожен, когда из носа у него потекло, потому что усилившийся дым разъедал слизистые оболочки. Прошло какое-то время, прежде чем Каспар, несмотря на слезящиеся глаза, сумел прочитать то, что Инквизитор написал для них на стекле зеркальным шрифтом. Сначала он подумал о сигнале SOS, но затем догадался, хотя на последнюю букву у Брука не хватило биологической жидкости: «Sophi…»

Конечно. Сумасшедший охотился исключительно за врачом, чтобы завершить свой труд. Поэтому они и не рассчитывали, что Брук нападет на них здесь внизу, в отделении нейрорадиологии, так как его настоящая цель находилась наверху в библиотеке. Но он поставил им мат. Они оказались запертыми в собственноручно созданном аду. Даже если наверху сейчас поднимутся рольставни, здесь внизу им это не поможет. Они умрут от отравления углекислым газом, если немедленно не придумают, как затушить огонь.

Но чем? Проклятый огнетушитель снаружи.

Каспар поочередно смотрел на пламя и на Инквизитора.

«Я специально оставил его там, чтобы мы могли предотвратить распространение огня на соседнее помещение».

Он не учел, что они могут оказаться запертыми здесь после того, как разожгут огонь. Он также забыл и про вторую канистру, которая только что взорвалась.

02:43

Жар, как порыв ветра, оттеснял его назад, и Каспару казалось, что он уже чувствует, как плавятся волоски на открытых частях его тела.

– Помоги мне! – крикнул Бахман, чья правая штанина занялась огнем. Каспар сорвал с тела остатки футболки и короткими прицельными ударами потушил пламя.

А что теперь?

Его футболки едва хватило на штаны консьержа. Как им справиться с пожаром, который уже перекинулся на деревянные потолочные панели?

Каспар повертелся в надежде обнаружить на стене второй огнетушитель, при этом его взгляд упал на Брука, который, с бешеными глазами и пеной у рта, по-прежнему пялился на них через стекло и почти сочувственно качал головой, словно говоря: «Мне очень жаль, но вы, к сожалению, необходимые сопутствующие потери». Каспар чувствовал себя животным в зоопарке под пристальным взглядом сумасшедшего посетителя, который разжег в его клетке огонь и отрезал единственный путь к отступлению. Каспар опустился на колени, надеясь, что внизу меньше дыма, и, к своему ужасу, увидел, что пламя уже перекинулось на вращающийся стул.

Недолго думая, Каспар ухватился за горячую металлическую ножку под сиденьем и, игнорируя сильную боль, швырнул горящий стул в стеклянную перегородку. На этот раз стекло задрожало и даже хрустнуло, а там, куда попал стул, появилась маленькая трещинка. Но они по-прежнему оставались запертыми.

Каспар хотел подобрать стул, но уже почти ничего не видел. Дым стал гуще, чем в его кошмарах с автокатастрофой, и Каспар закрыл глаза руками. Он зашелся в припадке кашля и уже думал, что его легкие разорвутся, как почувствовал воздушную тягу и понял, что Бахман нашел стул и, похоже, успешно проломил им стекло.

Он заморгал и увидел, как консьерж выбил сапогами оставшиеся осколки стекла и, собрав все силы, пролез через раму в спасительную соседнюю комнату.

– Принеси огнетушитель! – крикнул Каспар ему вслед. От притока кислорода огонь разгорелся с новой силой. Лишь томограф оставался пока нетронутым и продолжал выдавать свои монотонные магнитные удары.

– Эй! – позвал Каспар и, не получив ответа, решил освободиться самостоятельно. Он не мог оставаться в этом пылающем жаром котле, даже если прыжок через осколки стекла окажется для него намного болезненнее, чем для консьержа. Все-таки он был босым.

Как и Брук.

Каспар оперся обеими руками о колючую раму. Кожа на его ладонях треснула, и он закричал, когда перенес на них весь свой вес, чтобы боком протиснуться в другую комнату. Он сделал кувырок, нырнул вниз на метр – и, не успела первая волна боли утихнуть, как накатила новая, потому что при падении ему в плечо воткнулся осколок стекла размером со шпатель. Другой впился в босую пятку и при первом же шаге обломился где-то глубоко в ступне.

Каспар захромал дальше к стене, сорвал огнетушитель и чуть было не уронил его на пол, потому что переоценил свои силы. Но в конце концов ему удалось дотащить стальной агрегат до стола, нажать на рычаг и направлять белую струю пены на различные очаги огня в кабинете томографии до тех пор, пока все языки пламени в отделении радиологии не погасли.

Без сил, он прислонился к покрытому сажей широкому монитору на письменном столе. Внутренне он уже готовился к следующей атаке. Потому что где-то они должны быть. Бахман и Брук.

Он знал, что устранил лишь самую малую из угрожающих опасностей. И испытал облегчение, когда в дверном проеме со стороны коридора появилось знакомое лицо.

– Том? – спросил Каспар и отложил огнетушитель в сторону. – Получилось? Рольставни поднялись?

Шадек помотал головой и вошел. Вероятно, пожар длился недостаточно долго. Или детектор дыма все-таки не был привязан к системе безопасности.

– Тогда почему ты здесь? Тебя Бахман послал?

– Нет, – сказал Шадек и подошел на шаг ближе. Затем вытащил пистолет и выстрелил Каспару прямо в грудь.

Сегодня, 13:32 – спустя много-много лет после страха

Шквальный порыв ветра сотряс виллу с такой силой, словно под зданием проходила линия метро. Профессор поднял голову, но его студенты были слишком глубоко погружены в текст, чтобы отвлекаться на непогоду. В комнате стало темнее, и они включили маленькую лампу для чтения, которую он предусмотрительно поставил между ними на стол.

С другого конца зала они походили на двух школьников, которые вместе готовятся к экзамену.

Патрик подпирал голову обеими руками, а Лидия водила карандашом по строчкам текста. Ее губы шевелились при чтении. Справа от нее лежал блокнот, в котором она время от времени делала какие-то пометки.

Профессор поднялся и выпрямил спину. Несмотря на тянущую боль, он следовал предписаниям своего ортопеда и каждые два часа делал круговые вращения плечами. На его взгляд, врач давал ему такие же бесполезные советы, как и друг, который в свое время уговорил сходить в тот бар.

Лидия снова что-то записала, и он решил заглянуть в ее блокнот. Он прошел мимо пустых стеллажей, из которых убрали все книги. Вероятно, чтобы продать их на блошином рынке или в Интернете. Лишь один-единственный том не нашел покупателя и пылился за треснувшим стеклом витрины. Корешок был расцарапан и покрыт мышиным пометом, но все равно книга выглядела так, словно ее поставили сюда этим утром специально для необычных посетителей.

Профессор направился дальше: с одной стороны, он больше не мог видеть свое осунувшееся виноватое лицо, которое отражалось в стекле. С другой – даже не хотел знать, о каком именно томе медицинского справочника идет речь. До сих пор он также избегал смотреть на камин. Но сейчас его взгляд остановился на раздавленной пластиковой канюле. Она торчала, как палочка микадо, между погнутой телевизионной антенной, остатками кабеля и вырванной ковровой плиткой.

«Не делай этого!»

Внутренний голос приказал профессору не прикасаться к шприцу.

Вовсе не обязательно было так кричать. Он все равно не собирался вытаскивать канюлю и разрушать карточный домик своей психики.

Подходя ближе, он осторожно кашлянул, чтобы не испугать своих студентов. Но они находились далеко, в другом мире. «Доказательство существования телепатии», – написал когда-то Стивен Кинг. Автор внедряет свои мысли в голову читателей, заставляет их – зачастую за тысячи километров – видеть, чувствовать, осязать и открывать места, где они никогда до этого не были.

«А что, если это злые мысли?»

Профессор, по-прежнему не замечаемый своими студентами, старался не бросать тень на блокнот Лидии, когда подошел к ней сзади. Ее девичий почерк отвечал всем традиционным гендерным клише: чистый, аккуратный, витиеватый.

Каспар? – стояло в самом верху сероватого листка. Ниже в скобках она записала кое-какую информацию, которую почерпнула из текста: (врач / отец дочери? / Гамбург? / врачебная ошибка?)

Следующий столбец был посвящен Инквизитору. Профессор грустно улыбнулся, когда прочел последнюю мысль с тремя вопросительными знаками и двойным подчеркиванием.

Инквизитор = Йонатан Брук (доктор, коллега, членовредительство, мотив???)

Последний вопрос был, видимо, достоин отдельного абзаца:

МОТИВ

Мучать Софию? Помешать Софии рассказать то, что она знает? О Каспаре? О дочери Каспара?

Следующие строчки он разглядел с трудом, потому что Лидия закрывала части слов локтем.

Появление в больнице = случайность? (Какое отношение к этому имеет Том? Какая связь существует с другими жертвами?) – вот что он прочитал. Последнее предложение было однозначно и написано заглавными буквами:

МЕСТЬ ИНКВИЗИТОРА?

Ветер снова ударил в окна, и Патрик впервые поднял глаза, правда ненадолго – лишь для того, чтобы взять бутылку воды. Он не заметил, что руководитель психиатрического эксперимента не сидит на своем месте, а стоит у него за спиной.

«Поразительно, – подумал профессор и отвернулся от записей Лидии. – Поразительно, как, несмотря на ложные выводы, в итоге все равно приходишь к правильному, решающему вопросу».

Его взгляд, словно притягиваемый невидимым магнитом, переместился обратно к камину – отсюда казалось, что его пасть специально засыпали мусором и строительными отходами, чтобы огонь никогда больше не поделился ни одной тайной.

Бумага сухо хрустнула, как сустав пальца, когда Лидия перелистнула медицинскую карту на страницу 161.

Патрик, который читал медленнее, лишь через несколько минут последовал за ней в мир воспоминаний Каспара.

Медицинская карта № 131071/VL

Флешбэк

В своем сне Каспар воспринимал печаль как живое существо. Ее тело состояло из множества насекомых, напоминающих клещей, которые впились в его душу и высасывали из него всю радость.

Только он открывал рот, чтобы извиниться перед своей беззащитной, оставленной им одиннадцатилетней дочерью, в глотку ему залезал новый рой клещей, жаждущих и голодных, с острыми хоботками, готовых проникнуть в слизистые его трахеи и пищевода и напиться его жизненных сил. Он знал, что уже никогда не станет счастливым. Не после такой ошибки.

Поэтому он снова схватил бутылку, сделал еще один глоток, хотя почти ничего не видел. При таком дожде. И на такой скорости, на какой он мчался в своей машине по проселочной дороге, убегая от самого себя.

Он думал, что ничего не может случиться. Его метод лечения еще ни разу не давал сбоя. И вот это случилось – как назло, с самой важной пациенткой в его жизни.

Он сунул руку в портфель, вытащил фотографию, поцеловал ее и снова поднял бутылку.

«О боже, что я с тобой сделал?»

Сжав фото, он протянул руку, чтобы переключить дворники на следующую скорость, и попал в пустоту. Неожиданно перед ним возникло дерево. Он затормозил, закрыл лицо руками и закричал: «Что же я наделал?»

Потом стало светло. Конечно же, он еще спал, он слышал свое беспокойное дыхание – так дышат только спящие или больные люди, – но все равно не мог проснуться. Он по-прежнему был пленником кошмара, хотя все вокруг резко изменилось. Он сидел уже не в своей машине, а на краю жесткой кровати. Его голые ноги болтались, не доставая до пола, а на руке был пластмассовый браслет с номером.

– Вы ничего не сделали, – сказал голос, которого он еще никогда не слышал в своих кошмарах, но который показался ему знакомым.

Это был дружелюбный голос, хотя и с жутковатыми нотками.

Он принадлежал мужчине, который или много курил, или перенес операцию на гортани. А может, и то, и другое.

– Сделал, на моей совести дочь.

– Нет, – сказал голос. – Это не так.

Тут Каспар увидел, как открылась дверь, которой только что еще не было в комнате, и вошел мужчина, к чьей высокой полной фигуре подошел бы этот голос. На лице у него лежала темная тень.

– Но тогда кто это был, если не я?

– Это неправильный вопрос, – ответил голос, и тень стала светлее.

– Что произошло в моей врачебной практике?

– Уже лучше. Этот вопрос уже намного лучше. Я ответил вам на него в письме.

Письмо?

– Какое письмо? Я не знаю, о чем вы говорите. Я не знаю ни о каком письме. Я даже не могу вспомнить имя своей дочери.

– Нет, можешь, – сказал голос, который на мгновение материализовался перед глазами Каспара в ужасно знакомое лицо.

Каспар закричал, когда узнал Йонатана Брука. И закричал еще громче, когда Инквизитор перевоплотился снова.

02:58 – сорок минут до страха

– Кто ты?

По надутым венам на шее Шадека Каспар догадался, что санитар кричал на него. Сам он чувствовал лишь странное давление в ушах и слышал постоянное гудение, с тех пор как пришел в себя. Его знобило, хотя он потел.

– Я не знаю.

Его язык напоминал чернослив, он с трудом им ворочал, но в данный момент это безусловно была наименьшая проблема.

«Что произошло? Где я?»

Каспар попытался поднять руки и ноги, но сумел сдвинуть их лишь на несколько миллиметров.

«Я связан».

Он подергал резинки, которыми был привязан к столу для вскрытия трупов. Тут же пульсирующая боль пронзила его левый локоть и через плечо отдалась в висок, Каспара затошнило. Боль стала невыносимой, когда он снова опустил голову и затылком ударился о металлический стол.

«О боже, Том прихватил из аптеки психотропный пистолет, выстрелил в меня и притащил в отделение патологии».

Каспар закрыл глаза, потому что галогенная лампа ослепляла его, и ему казалось, что его вот-вот стошнит. От страха. И из-за яда в его теле.

– Что ты со мной сделал? – Он сомневался, что его кряхтение вообще было слышно. К тому же гудение в ушах усилилось.

– Соберись, средство действует только десять минут. Они сейчас закончатся. Так что говори: кто ты? И что делаешь в этой клинике?

Потоком воздуха Каспару сдуло волосы со вспотевшего лба – это Шадек размахивал чем-то, как веером. Когда из папки выпал листок, Каспар догадался, что это медицинская карта. Его медицинская карта.

– Откуда она у меня? – спросил Том. – Она лежала в библиотеке. На столе. Твой друг Йонатан оставил ее там для нас.

– Он не мой друг, – сказал Каспар и задался вопросом, почему в руке у него торчит шприц. Одновременно осознал, что гудение доносится из соседней комнаты. Томограф. Программа виртопсии все еще работала! Огонь не повредил дорогое оборудование.

Шадек цинично рассмеялся:

– Боюсь, отрицать уже бессмысленно.

Каспар моргнул несколько раз, чтобы избавиться от тумана в глазах.

– Ну, теперь вспомнил?

Шадек ударил его по лбу темным от копоти конвертом и вытащил оттуда обугленный листок. В воздухе снова запахло жженой бумагой.

– Узнаешь этот почерк?

«Для Н. Х.», – прочитал Каспар и кивнул. Не потому, что узнал витиеватый почерк, а потому, что вспомнил первую букву своей фамилии, которая впервые пришла ему в голову несколько минут назад здесь, в отделении патологии: Хаберланд.

Это был один из кусочков пазла его прошлого, которые Расфельд и София хотели передавать ему постепенно и уж точно не при таких обстоятельствах, при каких это делал Том. Санитар перевернул конверт, и инициалы отправителя выглядели как обвинение: Й. Б.

Йонатан Брук.

Каспар не понимал, как это возможно, что письмо было повреждено сильнее, чем конверт.

– Я считаю, твой приятель очень старательно выбирал слова. По крайней мере, насколько можно разобрать. – Шадек театральным тоном стал зачитывать письмо, делая драматические паузы в тех местах, где огонь уничтожил абзацы и части предложений.


Дорогой коллега, …
…трагическое происшествие, в котором, по моим данным, нет вашей вины, так как…


В этом месте отсутствовал целый кусок текста.


…поэтому вы должны придерживаться плана, который мы обговорили. Вам лучше попасть в клинику Тойфельсберг еще до Рождества… и…


Шадек вложил листок обратно в медицинскую карту и папкой залепил Каспару оплеуху, от которой его голова мотнулась вправо.

– Дорогой коллега? Наш план? Что это означает, а? Что это делает в твоей медицинской карте?

– Я не знаю.

– Прекращай эту игру, Каспар, или Мистер Н. Х., или как я должен тебя называть?

Шадек снова ударил его. На этот раз острый край папки попал Каспару по лбу.

– Это факт: ты знаешь Инквизитора. Ты с ним уже встречался. И он отправил тебя сюда. Как своего коллегу.

– Нет.

– Ну хорошо… тогда по-другому…

Том со злостью пнул столик на колесиках, с которого на пол со звоном попадали инструменты. Он нагнулся и поднял пилу с крупными зубьями для распиливания костей.

– Тогда придется выбить из тебя правду по-другому.

03:01

Худшее во всей этой ситуации было то, что он не мог ничего возразить.

По крайней мере, в одном Шадек был абсолютно прав и только что представил ему первое неоспоримое доказательство: он знал Брука. Он был знаком с Инквизитором, как и со второй жертвой, учительницей его дочери. Катей Адези. Он знал, что уже видел обоих раньше. Тогда, в своей настоящей жизни, от которой у него остались лишь обрывочные воспоминания. Но если действительно существовал какой-то план, который собрал их всех в этой клинике в канун Рождества, то его придумал сумасшедший. Возможно, он сам.

«Что же я совершил?»

Каспар видел перед собой отдельные кусочки мозаики, по их формам и оттенкам предполагал, как они могли бы располагаться, но все равно не мог собрать полную картину.

«Как все это связано?»

Врачебная ошибка, авария, которая навсегда его изменила.

И почему Бахман нашел его без сознания в яме, – если он якобы собирался тайком проникнуть в клинику, – да еще и с собакой?

– Где остальные? – спросил он, чтобы выиграть немного времени.

Шадек стоял у него за головой, отчего Каспару было еще страшнее, потому что теперь он не видел, что, по всей видимости, помешавшийся санитар собирается с ним делать. Судя по пшиканью, тот обрабатывал пилу дезинфицирующим средством.

– О бабах не беспокойся, я запер их в библиотеке.

– А Бахман?

– Опять издеваешься? Это ты был с ним.

Голова Каспара дернулась назад, и он решил, что с него в любой момент снимут скальп, так сильно Шадек тянул его за волосы. Перевернутое, искаженное яростью лицо санитара парило над ним в нескольких сантиметрах. Из его рта тянулась нить слюны, грозя попасть Каспару прямо в глаз.

– Все, разогрев окончен. Сейчас начнется шоу.

Над лицом Каспара появилось блестящее полотно пилы. Он сглотнул и почувствовал, как его кадык болезненно уперся изнутри в гортань.

– Подожди, не надо. Пожалуйста… – взмолился Каспар. Он дергал руками и ногами, изгибался и кричал так громко, как только мог.

– Это ничего не даст, – сказала голова над его лицом. – Единственное, что тебя еще может спасти, – это правда.

– Но я ничего не знаю.

– Хочешь знать, почему я тебе не верю?

Каспар помотал головой и сглотнул желудочный сок, который поднялся по пищеводу.

– Потому что ты мне чертовски напоминаешь меня самого.

Шадек поднес ему к глазам ладонь со шрамами.

– Я ведь рассказывал о своем отце, – продолжил Том. – В тот вечер, когда моя мать недосолила картофельное пюре, ему пришла в голову веселая идея засунуть мои руки в вафельницу.

Рука Тома снова исчезла.

– Сломав моей матери челюсть, он ушел в пивнушку, а когда вернулся домой, мамы уже не было. Она уехала в больницу, но на этот раз взяла с собой моих брата и сестру. Я остался дома, чтобы окончательно разобраться с отцом. Но я его недооценил. Даже пьяный в стельку, он все равно был сильный, как бойцовская собака.

Шадек снова подошел к столу.

– Он хотел знать, где остальные его дети. Моя рука была зажата вафельницей, я кричал и умолял его перестать, я хотел высвободиться, но он лишь смеялся. Знаешь, чему я научился в тот день? – спросил Том угрожающе тихим голосом и сам же ответил: – Одной лишь силой ничего не добиться.

Он бросил пилу обратно на столик, и Каспар облегченно вздохнул.

– Боль была невыносимой, но я ее не выдал. Отец отпустил меня, лишь когда ему самому стало плохо от запаха горелой кожи. Он решил, что я и правда не знаю, тупой пьянчуга. Если бы он хоть раз в жизни заглянул в медицинский справочник, то мог бы гораздо проще добиться от меня правды.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Каспар, и чувство облегчения тут же сменилось неопределенным страхом.

Шадек снова засмеялся.

– Я тебе покажу. Ты ведь врач. Что говорит тебе название «тиопентал»?

– Барбитурат, – автоматически ответил Каспар. – Высокоэффективный, за считаные секунды вызывает потерю сознания. Используется в анестезии для наркоза короткого действия.

– Правильно, – подтвердил Шадек. – Доза побольше – и снотворное отправит тебя на тот свет. В небольших дозах препарат обладает противосудорожным действием, делает человека непринужденным и развязывает язык. Поэтому спецслужбы так любят использовать его во время допросов. Ну, что думаешь? Разве это не чудесно, что так хорошо снабжена аптека клиники?

Шадек указал на локтевой сгиб Каспара.

– Никаких резких движений. Иначе я вколю тебе тиопентал не в вену, а в глаз.

03:03

В мире современных мифов легенда о «сыворотке правды» занимает одно из первых мест в рейтинге неосведомленности. Большинство людей считают, что существует некая химическая субстанция, с помощью которой палач может сломить волю своей жертвы. Средство, которое, попав в кровеносную систему, разоблачает любую тайну, как бы хорошо ее ни скрывали.

Но реальность, в которой сейчас пребывал Каспар, выглядела иначе. Хуже. Безнадежнее.

Потому что наркотическое средство, которое ему только впрыснули, приподнимает лишь биохимический ковер, под которым прячут самые интимные тайны. Феномен, известный каждому анестезиологу. Оно превращает анестезиологов в исповедников, когда в последние секунды перед операцией пациенты невольно признаются им в своих самых больших грехах. Именно женщины часто рассказывают без прикрас о своих сексуальных предпочтениях. Тиопентал ослабляет контрольный центр головного мозга. Но он высвобождает лишь намеренно скрываемые мысли, а не те, которые оказались погребены под руинами души и находятся на подсознательном уровне.

– Не надо, подожди… – взмолился Каспар, в основном, чтобы выиграть время. Что-то холодное парализовало его левую руку изнутри. Он не мог видеть, сколько содержимого шприца уже вошло в его вены, но по ощущениям это было пол-литра жидкости.

– Не волнуйся, я знаю, как ставить уколы. Кстати, первый я поставил отцу, когда тот спал в стельку пьяный. Правда, тогда была доза побольше, если ты понимаешь, о чем я. – Шадек зашелся лающим смехом. – Но вернемся к тебе. В чем ты хочешь мне признаться?

Слова санитара звучали странно, как в пустой церкви. Они смешивались с пульсирующим гудением томографа, которое стало тише. Словно кто-то закрыл звукопоглощающую дверь, которая до этого стояла открытой.

– Мне… мне кое-что пришло в голову, – солгал Каспар. Только что появившаяся мысль снова исчезла в тумане его сознания. Наркотик уже давал о себе знать.

– Я слушаю, – сказал Том, и холод распространился дальше, обхватив плечо до самого сердца.

– Ты только что сказал… – Каспар невольно улыбнулся. Это абсурдно. Том не был специалистом. Если санитар неправильно оценил его вес и просчитался с дозировкой хотя бы на несколько миллилитров, то Каспар уснет через несколько секунд. Но пока что наркотик лишил его страха, вместо этого несколько мыслей одновременно добивались внимания, и Каспар чувствовал, сколько сил ему стоит сдерживать неконтролируемый поток речи.

– Как ты назвал вещество? – Он уставился на шприц в своем локтевом сгибе, мечтая, чтобы кто-нибудь брызнул ему в лицо холодной воды и помог остаться в сознании.

– Тиопентал? – раздался издалека голос Шадека, хотя тот стоял рядом.

– Нет, нет…

Он моргнул, потом открыл глаза шире и собрал все силы, не давая им снова закрыться.

«Конечно, это оно».

Он поднял голову, насколько получилось и насколько ему позволила тошнота, и это ускорило процесс. Чем сильнее он напрягал затылок, тем больше сдвигалась стрелка в его голове, и поезд воспоминаний мог взять курс на первый важный вокзал.

– Снотворное, – сказал Каспар, и его шейный позвонок хрустнул, когда он резко кивнул. – Ты сказал, снотворное средство. Развяжи меня, это и есть разгадка.

03:06

Давление ослабло, но холод остался. В то же время Каспар чувствовал неприятное опьянение. Его сердце подпрыгивало, как сломанный CD-диск. Иногда работало нормально, затем, с перебоями, аритмично билось в его грудной клетке.

Было больно, очень больно. Тянущая боль не давала дышать, но по крайней мере он еще мог говорить, хотя его речь все больше напоминала речь пьяного.

– Это и есть разгадка, – повторил он.

– Что ты имеешь в виду? – Тому пришлось дважды задать свой вопрос, прежде чем Каспар его понял.

– Записка с загадкой в руке Софии, – пролепетал он.

– «Это правда, хотя имя лжет»?

– Да.

– И?

– Разгадка… – Каспар сглотнул. Его горло обжигало, а язык казался в два раза опухшим.

– Разгадка – это «гипноз».

– Почему?

– Это слово греческого происхождения, Гипнос – бог и олицетворение сна.

У Каспара было невольное чувство, что он слышит собственные слова, только с большой задержкой, как при междугороднем телефонном разговоре. Но тем не менее он только что сформулировал целое предложение.

– И что, черт возьми, это означает? – спросил Шадек.

Каспар сконцентрировался на своем дыхании, набрал побольше воздуха в легкие и при выдохе сосчитал до трех, затем ответил:

– Раньше наука считала, что гипноз – это состояние, похожее на сон. Но это неправда. Наоборот.

Он снова закрыл глаза и заговорил громче, чтобы собственный голос не дал ему заснуть.

– Пациент бодрствует, только его контролируемое сознание ограничено. Как и у жертв. Как у Софии. Пойми же: Инквизитор загипнотизировал ее. Это правда, хотя имя лжет.

– Е-рун-да! – Шадек выкрикнул слово по слогам, и его рев металлическим эхом отразился от алюминиевых холодильников.

Каспар открыл сначала один глаз, потом второй, и столб концентрированной головной боли пронзил его через сетчатку прямо в мозг.

– Почему? – закричал он в ответ. По крайней мере, ему казалось, что он поднял голос. Но он не был уверен. – У меня сейчас нет сил объяснять это еще раз. Нет, не надо. Послушай меня.

Каспар повернулся на столе. Рукой со шприцом он не мог пошевелить, потому что Шадек давил на нее обеими ладонями.

– Я нужен тебе в здравом рассудке.

– Почему?

– Нопор, – прохрипел Каспар. Несколько произнесенных им слов еще больше напрягли и без того поврежденное дымом горло. Он испытывал невероятную жажду, и часть его мечтала, чтобы Шадек наконец впрыснул ему остаток снотворного и его головная боль наконец-то прекратилась. Но ему нельзя было раскисать, если он хотел выбраться отсюда живым. – София сама дала нам подсказку, – продолжил он и попытался встретиться с Томом взглядом. – Инквизитор погружает их под гипнозом в непробудный сон. В мучительную спираль между сновидением и бодрствованием, из которой они не могут самостоятельно освободиться.

– Гипноз? – недоверчиво повторил Шадек.

– Да.

Отвлечение, шок, удивление, сомнение, замешательство, диссоциация.

Каспар знал факторы, которые по отдельности или вместе приводят к тому, что пациент погружается в состояние, в котором можно извне манипулировать его действиями и мыслями.

– Все, с меня хватит, – проревел Шадек. – Все знают, что невозможно насильно загипнотизировать человека.

– Неправда! – вяло возразил Каспар. Он сделал ошибку и вытянул подбородок вперед. Так как он больше не контролировал свои движения, через полсекунды снова ударился затылком о металлический стол. Новая яркая вспышка пронзила его закрытые глаза и на одно жуткое мгновение высветила картинку из прошлого, которую он с огромным удовольствием тут же бы разорвал. Воспоминание о белокурой девочке, которая мотает головой и дает ему понять, что она против лечения.

«О нет. Что я наделал. Против воли собственной дочери я ее…»

– Голливудские сказки, – услышал он, как завозмущался Шадек. – Безобидные граждане, которых превратили в террористов и которые по приказу подкладывают бомбы, так? Люди, которые кончают жизнь самоубийством, потому что кто-то говорит им «голубая подкова». Что еще ты мне расскажешь, чтобы спасти свою шкуру, а? Это невозможно.

– Возможно, – сказал Каспар. – Я могу доказать тебе. Отвяжи меня.

– Мечтай дальше. – Том снова взялся за шприц.

– Постой, постой. – Поток мыслей в голове Каспара пересек критическую отметку. Дамба, которая обеспечивала возможность коммуникации, грозила прорваться в любой момент. Действительно, традиционная медицина исходила из того, что никого нельзя ввести в транс против его воли. Но что, если жертва не знает, что начался гипноз? Что, если его воля к сопротивлению была сломлена в результате шока, травмы или под влиянием наркотика?

Он хотел рассказать Шадеку о проекте ЦРУ времен холодной войны, в рамках которого изучали идеологическое зомбирование в военных целях и пришли к невероятным результатам. По загадочным причинам он помнил этот Артишок-Меморандум наизусть:

«Под предлогом измерения давления можно уговорить человека расслабиться. Забор крови можно использовать для того, чтобы ввести наркотическое средство. Под предлогом проверки зрения можно заставить человека следить за движением маленькой лампочки или смотреть на свет, во время чего делать вербальные внушения».

Каспар хотел рассказать Тому о витаминных уколах, которые делали подопытным без их ведома и которые на самом деле содержали амитал-натрий; о мистических протоколах Алцнера, которые изменяли подсознание одним своим содержанием; и он хотел процитировать строчки из финального отчета комиссии по этике:

«После пыток и причинения сильнейшей физической боли, особенно до состояния тяжелейшего шока, а также с помощью наркотиков, изменяющих сознание, лабильных людей можно против их воли ввести в гипнотический транс и завладеть их сознанием».

Это и многое другое вертелось у него на языке, но у него не было сил. Усталость парализовала уже его голосовые связки, так что он выдавал только неполные предложения.

– Ты тоже, ты можешь…

– Что?

– …и это тоже.

– Что ты имеешь в виду?

– Загипнотизировать меня.

Каспар сжал кулак и специально глубже вогнал себе пальцами осколок. Резкая боль отвлекла его.

– Все зависит только от обстоятельств. Сам посмотри. Я полностью в твоей власти. Чем больше яда ты мне введешь, тем легче сможешь меня сломать. – Он снова закашлялся, на этот раз потому, что подавился собственной слюной.

– Но не на несколько же недель? – Шадек с яростью пнул стол. – И уж точно не до смерти, как с первой жертвой. Я постепенно начинаю сомневаться, что ты врач. Иначе знал бы, что любой неправильный гипноз позже переходит в здоровый сон. Все жертвы проснулись бы сами, а не умерли.

«Нет. Я врач». В этом Каспар был уверен. Воспоминания накатывали все быстрее. Будь они в кабинете Расфельда, он мог бы ему это доказать. Там стоял справочник по психиатрии, с полным перечнем всех коллег. Он уже видел перед глазами статью о себе: «Доктор медицины Никлас Хаберланд, нейропсихиатр и специалист в области медицинского гипноза».

– Ты прав, – попытался он успокоить Тома, прежде чем тот вколет ему еще больше тиопентала. – Обычно медицинский гипноз очень приблизительный. Самое худшее – это потеря раппорта… – Каспар удивился, как свободно он обращался с медицинскими терминами, – то есть когда гипнотизер не может обратиться к своему пациенту и тот больше не реагирует на его команды. Ты прав. Тогда нужно просто подождать. Когда-то любой проснется. Но в таких случаях мы говорим о ненамеренных ошибках: причинении вреда по неосторожности, травмах во время гипнотического шоу, когда женщина из зала карабкается на сцену, как собака, на четвереньках и падает в оркестровую яму. Но еще никто не изучал, возможно ли навредить кому-то намеренно. Неужели ты не понимаешь? – Каспар уже только шептал и не был уверен, произнес ли он все это вслух. Его способность к восприятию была практически на нуле. Он больше не контролировал себя – парадоксальным образом, именно в ситуации, когда он был вынужден рассказывать о техниках гипноза. – Если кто-то действительно разработал метод гипноза, при котором человека намеренно можно ввести в длительную бодрствующую кому, даже с летальным исходом, то мы никогда не узнаем об этом из профессиональных публикаций. Потому что это запрещенный опыт над человеком. А я боюсь, что именно он и проводится. Здесь. В клинике. И мы его участники!

Каспар увидел, что его последние слова подействовали. Когда Том задумчиво сцепил руки за головой и в нерешительности уставился на него, Каспар снова обратился к нему:

– Развяжи меня. Пожалуйста. Я думаю, что знаю, как смогу вывести Софию из комы и вытащить всех нас отсюда.

Шадек сжал губы и провел рукой по волосам. Вздохнул, и вскоре Каспар почувствовал, как давление ослабло. Шприц больше не торчал у него в руке, а лежал рядом с инструментами для вскрытия на приставном столике.

– Одно неправильное движение, и я тебя прикончу.

Санитар как раз разматывал фиксирующую повязку на левой руке Каспара, как произошло невозможное. Где-то в клинике зазвонил телефон.

03:09

– Постой, не… – закричал он вслед Шадеку, который, не оборачиваясь, уже выбежал в коридор.

«Это ловушка», – хотел предупредить его Каспар, но его подвел голос.

Каспар оперся на свободную левую руку, повернулся на бок и дрожащими пальцами стал развязывать другую повязку. Цвета вокруг него изменились, как и звуки.

В соседней комнате, как психоделическая пластинка, по-прежнему стучал томограф. Удары становились все быстрее и заглушали доносящиеся извне звонки телефона, которых вообще-то не могло быть. Во-первых, из-за оборванного телефонного кабеля. А прежде всего потому, что звонки были слишком пронзительные и громкие. Здесь внизу, в подвале, их не могло быть слышно.

Только если…

Каспар хотел подняться, схватился рукой за пустоту и упал на жесткие каменные плиты.

Он услышал хруст в левом плече и закричал. К сожалению, от наркотика притупилось только его сознание, но не болевой центр.

Он опрокинул столик с инструментами, когда попытался подтянуться за его край. Импульсивно схватился за скальпель, который скатился к его коленям, но потом поменял его на шприц. Если придется защищаться, то прицельная инъекция подействует быстрее, хотя канюля и потеряла уже добрую половину содержимого.

Он вскрикнул, когда встал не на ту ногу и осколок еще глубже вошел в ступню. Каспар с трудом обошел стол для вскрытия трупов и похромал прочь. Выход был всего в нескольких шагах, но перед его глазами все расплывалось. В первый момент он даже решил, что открытая дверь удаляется от него, чем ближе он к ней продвигается.

Каспар потерял равновесие и вынужден был снова опереться на поврежденную ногу, но боль, по крайней мере, не давала ему потерять сознание.

Все это время он боролся с внутренним неразрешимым противоречием. С одной стороны, он надеялся убежать, прежде чем Инквизитор спустится к нему. С другой – безмерно хотел спать.

«Сон», – подумал он и неожиданно снова почувствовал запах дыма. Правда, это могло быть связано с тем, что сейчас он стоял в коридоре, в нескольких метрах от отделения радиологии, где сам до этого устроил пожар.

«Почему София просто не впадет в глубокий сон?»

Каспар кое-как добрался до лифта и нажал на кнопку вызова. О лестнице не могло быть и речи. Сейчас каждая ступень представляла собой непреодолимое препятствие.

Он прижался лбом к закрытой двери и задумался, ощущая одновременно вибрирование томографа и топот тяжелых ботинок Шадека над собой на первом этаже. Звонки прекратились.

«Том прав. Почему жертвы просто не просыпаются? И почему у всех в руках записки с загадками?»

Лифтовые тросы хрустнули, словно пораженные артрозом суставы, и в голове Каспара оформилось новое предположение.

«Подожди-ка…»

Ответ был настолько очевидным, что Каспар сначала не мог в это поверить.

«Topor. Непробудный сон. Мы были настолько слепы».

Это произошло на их глазах. София проявляла все симптомы пациентки, которая подверглась влиянию бесцеремонного гипнотизера.

Видимо, Брук вернул ее к какому-то травматичному событию в прошлом. К ее самому большому страху, самому сильному шоку. Может, к тому моменту, когда бывший муж забрал у нее дочь? Тогда Инквизитор намеренно обрубил связь с Софией. Как и со всеми другими жертвами.

Он специально вызвал потерю раппорта и сделал так, что София больше не реагировала на внешние раздражители, чтобы никто, кроме него, не смог до нее достучаться.

Но от решающего последнего шага его отвлекло появление Линуса. Поэтому с Софией происходило то, что обычно случается при неправильном гипнозе. Она то и дело просыпалась!

Каспар вспомнил подергивающиеся глаза Софии, постанывание, те редкие моменты, когда она реагировала на происходящее и хотела что-то сообщить, а затем снова впадала в транс.

«А мы могли бы ее спасти».