И пожилые женщины затеяли такую ругань, такой спор, такую, как говорят в Анисовке, драку-собаку, только на словах, будто им было не столько, сколько было, то есть довольно много, а лет, скажем, приблизительно на сорок меньше, словно этих сорока лет и не было, а то, что случилось между ними и о чем мы можем лишь догадываться, произошло буквально вчера.
Последовала расплата, и Илья получил глаз. Он положил его к себе на ладонь и немного покатал. Глаз послушно поворачивался то в право, то в лево. Илья восторженно, как ребенок, следил за ним взглядом.
— Здорово.
Ваучер изумленно смотрел и слушал, время от времени оторопело негромко восклицая:
Глаз действительно был хорош и очень понравился Илье.
– Бабы! Бабы, уймитесь. Вы чего?
— Хороший подарок.
Но они не унимались, тогда он встал между ними и гаркнул во всю мощь:
Илья спрятал его в карман и опять поцеловал Жанну. Они снова двинулись прогуливаться по аллее.
– Тихо, бабы! Молчать, я сказал!
— С этим оком связана одна неприятная история, — сказала Жанна, прихрамывая на одну ногу и вдумчиво глядя в даль, — которая дает нам основания думать, что Китаец жив.
— Ну да?! Ты же говорила, что его разнесло взрывом.
Они умолкли – как обрезало. Очень уж мужчинский, свирепый и решительный был вид у Ваучера, а опыт жизни научил их: когда мужчина всерьез свирепеет, лучше помалкивать.
Достигнув результата, Ваучер добавил для закрепления:
— Да, мы так и предполагали, поэтому вызвали из Америки одного из агентов, завербованного десять лет назад — по кличке Забойщик. Мы планировали полное разорение империи Китайца. Забойщик, конечно, большой мерзавец и бандит, когда-то ему грозила \"вышка\", поэтому он пошел на контакт. Но он неплохо поработал на нас за рубежом. Мы очень берегли его. И вот, когда Забойщик вернулся и начал развал империи Китайца, появилась какая-то мощная группа и совершила акцию… ну, в той гостинице, где газ взорвался. Судя по почерку и безукоризненности исполнения, это работа небезызвестного тебе Китайца. Так что этот стеклянный глаз повидал многое, и это все, что осталось от суперсекретного агента Забойщика. Там погибло двадцать четыре бандита и только трое нападавших; их, конечно, дектелоскопировали.
— Ну и что?
– Попрошу не орать и между собой не лаяться в моем доме! Ясно?
— Оказались мертвецы.
— Еще бы, — ухмыльнулся Илья.
— Нет, не то, что ты имеешь ввиду. Мертвецы в том смысле, что по нашим данным и по всем документам они уже давно, много лет мертвы.
Что ответили старухи, о чем потом говорили между собой и Ваучером, это неважно. Важно, что через полчаса, совсем уже поздней ночью, они сидели за столом и прихлебывали чай.
— Интересное дело. Слушай, а ты мне не раскрываешь государственного секрета? Ведь я могу…
– С травками лучше, – сказала Акупация. – Я принесла тут... – она достала сверток с сушеной травой.
— Нет не можешь. Во-первых это никакие не секреты. Секреты я тебе никогда не выдам, это так, интересные истории. Их по всему городу рассказывают. Я за эти истории сегодня такой нагоняй от начальства получила! Вчерашний шум до Москвы дошел, требуют принять меры. А как их принять? Все шито- крыто. Все неправильно — не так как в других городах — все покрыто тайной. Под землей чудь живет, под водой мертвецы обитают… Ничего не понять.
– Это заваривать надо, – усомнилась Синицына.
— Да-а, бедняга! — посочувствовал Илья.
– И заварим! – бодро воскликнул Ваучер.
Вся эта история была ему, конечно, интересна. Он знал, что рассказывает все это Жанна для того, чтобы отвлечь его от своего внутреннего горя. Конечно, ничего про живущую в нем куклу он ей не рассказывал, да она бы и не поверила. Жанна была женщина реалистического мировоззрения. И хотя Илью продолжало интересовать все, что связано с Китайцем, но его личные проблемы все ж таки вышли на первое место. Он догадывался, он был почти уверен в том, что в папке, которая осталась в психушке, хранится разгадка.
– Не поздно – по второму разу чай пить?
— Слушай, Жанна, ты можешь исполнить одну мою просьбу?
Илье было не очень приятно просить ее об этом, но кроме Жанны помочь ему никто не мог.
– А чего поздно-то? Нам торопиться некуда. У нас вся оставшаяся жизнь впереди!
— Возможно.
Лицо Жанны тут же окаменело: она не любила, когда ее о чем-нибудь просили.
— Видишь ли, в больничке, где я лежал…
Илья рассказал ей какого рода его просьба.
— Странно, зачем тебе твоя фиктивная история болезни?.. Но, впрочем, ладно. Попробую. Хотя это не так уж просто. Психиатрия — наука закрытая…
— Знаю, знаю. Но попытайся…
Он остановился и поцеловал Жанну в висок.
— Ладно уж, попробую…
Глава 10
Распрощавшись с Жанной Илья пошел к себе в комнату и, усевшись на кровать, с интересом рассмотрел дивный глаз, потом положил его в блюдце на тумбочке взирать на скучную жизнь Ильи. И этот новый предмет в казенной обстановке радовал и поднимал настроение.
Последний сеанс
На следующий день, когда Илья после обеда лежал на кровати, приехали Сергей с Кариной.
1
— А у Сергуни дядя в Финляндии умер, — сказала Карина, бухаясь в кресло.
Для геодезистов Михалыча и Гены настал торжественный день: они закончили съемку местности. Нанеся на карту последние штрихи, условные значки и цифры, Михалыч достал бутылку, закуску, расстелил газету, аккуратно всё на ней разместил.
— Да-а, — Илья хотел выразить другу соболезнование, в уме подбирая нужные слова.
– А почему не дома? – спросил неопытный Гена, для которого это был первый полевой сезон.
— Да ты не горюй, у него там еще два дяди остались.
– Последний день положено в поле отмечать. Ну, с удачным завершением работ!
— Ну, Карина!.. — укоризненно глядя на нее, проговорил Сергей.
Чуть наклоняя стакан, Михалыч плеснул водку на четыре стороны и пояснил:
Он был в новом элегантном костюме, да и Карина прибарахлилась и была одета в новый брючный костюм наподобие того, какой имелся у Жанны, на безымянном пальце блистал старинный перстень с бриллиантом.
– Обычай такой. Земля же нас кормит. Когда я проектировал Нурекскую ГЭС, мы шампанским землю уливали!
— Значит, снова наследство получил? — догадался Илья.
Гена, человек современный, не разделил этого пафоса. Наоборот, съехидничал:
— До получения, что характерно, еще далеко. Нужно бумаги разные оформлять, но наследство немаленькое. Можно продолжать спокойно жить.
– Ага. И чья теперь эта ГЭС? Нуреков?
— Да, спокойно! — ухмыльнулась Карина. — А ты знаешь, мы с Сергуней решили пожениться. Ты как, не против?
– А неважно. Важно – стоит, работает. Для людей. А нуреки они или чуреки, какая разница? За землю-кормилицу!
— Почему я должен быть против? Поздравляю.
Они выпили, закусили, Михалыч посмотрел вдаль и удивился:
— Ты, все-таки, человек не посторонний — все-таки, бывший муж. Тебя в свидетели возьмем… Да! Чуть не забыла. От Басурмана ведь письмо пришло. — Карина открыла сумочку, достала перевод письма Басурмана и протянула Илье. — Ты просто уржешься сейчас.
– Похоже, Аблизяров едет, его машина. Чего это он? Завтра утром должен был приехать... Боится, наверно, что мы тут слишком наотмечаем. И зря. Хорошая работа должна быть хорошо отпразднована. После той же Нурекской ГЭС я, помню, полторы недели в себя прийти не мог. А однажды просыпаюсь: темно, камень какой-то вокруг, сыро. Туда, сюда – всюду стены. Я думаю: всё, засыпало в выработке навсегда! Даже заплакал. И тут открывает жена...
– Какая жена? Она с тобой в Нуреке была?
Письмо Басурмана, сдобренное изысканными выражениями, свойственными восточным людям, содержало извинения за свое внезапное исчезновение. Оказывается Басурман обнаружил в России того, кого его народ безуспешно разыскивал вот уже два тысячелетия. Это был Великий Горбун, носивший в их мифологии имя Таронхайавагон — он был одним из горбатых братьев- близнецов, создавших мир. Имя второго(плохого горбуна) Хадуигона. Басурман сразу понял, что это и есть Таранхайавагон. Слушая его божественные речи, Басурман проникался внутренним светом и радостью. Конечно, он написал об этом на родину и при помощи их кальпуттийской разведки, Великого Горбуна удалось вывезти из страны. Теперь откровения Таранхайавагона траслируются по радио на всю страну. А в столице организованы так называемые \"Пирамиды\" по сбору денег на постройку храма Великого Горбуна. Хотя есть в стране темные враждебные силы, старающиеся противостоять приходу Таранхайавагона. Но сам Басурман и его сподвижники борются с ними. Кроме того, Басурман уже приступил к написанию книги о своих приключениях в России и о чудесной встрече с Великим Горбуном. А себе он взял новое, полученное в России имя и с этих пор будет зваться Абуль Басурман. Дальше в письме шло о его любви к Карине, но, что духовность важнее, и он решил посвятить свою жизнь служению Великому Горбуну. Хотя Карина тоже привлекательная женщина. Когда-то в древности у них в стране в непроходимых джунглях водилось священное племя одноухих людей, но они вымерли много веков назад, и Басурман, женившись на Карине, смог бы баллотироваться в президенты. Но Горбун все-таки важнее Карины.
– Да нет! Оказывается, я не помнил, как вернулся домой! И заснул в туалете, а лампочка перегорела. Ну, а она открывает, а я плачу. Она говорит: ты чего? А я говорю: от радости, что к тебе вернулся! А она говорит: да ты уж неделю как вернулся!
Илья не стал дочитывать письмо до конца, потому что дальше было слишком личное.
— Слушай, а почему Кальпутта? — спросил Илья, держа письмо в руке. — Ты же говорила он из Гвинеи.
Пока Михалыч рассказывал эту занимательную историю, начальник Аблизяров, сухой, энергичный сорокалетний мужчина, подъехал на своей машине, на «Ниве», к которой он, любя делать из обычного необычное, приделал спереди хромированный «кенгурин», сзади приставил антикрыло, тоже хромированное, сбоку подножки, как на мощном и большом джипе, тоже, естественно, хромированные, блестящие. Поэтому Михалыч и узнал ее издали.
— Да это я для того, чтобы понятнее было.
Аблизяров был необычайно раздражен и взвинчен. Вышел, хлопнув дверцей, и тут же поделился огорчением с работниками:
— Где я мог слышать об этой Кальпутте?.. — озабоченно потер лоб Илья и, встав с кровати, подошел к окну. — Совсем ведь недавно слышал.
– Путаники, черт бы их побрал! Это надо же: столько времени впустую потратили!
Сергей смотрел на Карину влюбленным взглядом, ей действительно шел этот брючный костюм.
– А что случилось? – спросил Гена.
— Вспомнил! — воскликнул Илья, поглядев на глаз в блюдце. — Вчера по телевизору в новостях передавали. После этого сюжета как раз телевизор испортился. Если б я раньше знал…
– А то! Не то! Не то снимали! Не ту местность!
— Так что передавали-то? Не томи, Илья!
– Ты не шути, Аблизярыч, – не поверил матерый Михалыч, знающий, насколько геодезисты – люди, часто ограниченные в возможностях общения, – умеют выжимать из этих возможностей максимум, в частности, любят шутки и розыгрыши. – Это как? Ты сам нам командировку выписывал. Анисовка, Полынский район!
— Передавали, что в Кальпутте военный переворот, в связи с разорением финансовых \"пирамид\", что повстанческая армия во главе с генералом Абуль Басурманом ведет наступление на столицу. Разгоревшийся конфликт носит религиозный характер. Правительственные войска в панике отступают. Вот что вчера в программе \"Время\" передавали. Так, выходит, это про нашего Басурмана.
– Анисовка, да. Но район Полянский! И область другая!
— Ты шутишь? — усомнился Сергей.
– Это что же, нам не заплатят, что ли? – встревожился Гена.
— Да нет! Клянусь. Вчера своими ушами слышал, только я не думал, что это про нашего.
– А куда они денутся? – успокоил Аблизяров. – Ошибка их, а не наша! Из Москвы передали в наше региональное управление, а уж они напутали или в Москве – не наше дело! – Он подсел к газетке, Михалыч налил ему. – Тем более командировочные вы уже получили, суточные и всё такое. Заплатят и остальное, не бойтесь.
— Выходит, бред нашего шизика-Бредовика кальпуттянам по душе пришелся, так что всю страну взбаламутил. Недаром поговорка есть: \"Что русскому смерть, то кальпуттянину — хорошо\".
– А тут, значит, мост не будет строиться?
— К сожалению, это мы с тобой Илья своими необдуманными действиями повергли Кальпутту в пучину войны и разорения. Ведь это мы, что характерно, выкрали сумасшедшего горбуна из психушки.
– Похоже, нет. – Аблизяров плеснул водку на четыре стороны, Гена с уважением смотрел на исполнение ритуала. – За землю-кормилицу! Она у нас большая, мерить всегда есть что!
— Кто же знал, что он такой птицей важной Таранхайвагоном окажется, — хихикнула Карина. — Я ведь его совсем не уважала, горемыку… Кстати, чего это у тебя за штуковина в блюдце лежит? — Карина встала из кресла и взяла глаз в руку. — Вот это кайф! Сергуня, ты погляди!
Михалыч, закусывая, сказал:
Они с Сергеем долго восхищались искусственным глазом, крутя его в руках и так, и этак.
– То-то я думал: зачем здесь железнодорожный мост, если железной дороги нет?
— Оказывается тут как-то была разборка бандитская, это все, что осталось от прежнего хозяина.
2
— Что за разборка? — Сергей насторожился.
– Зачем здесь железнодорожный мост, если железной дороги нет?
— Толком ничего не известно, но есть твердое предположение, что это дело рук, сам понимаешь, кого.
Такой вопрос задал Лев Ильич брату и Юлюкину, войдя в администрацию. И тут же задал второй:
– Кто вообще сказал, что тут собираются мост строить?
— Китайца, — негромко проговорил Сергей, лицо его побледнело. — Неужели Китаец действительно жив?
– Все говорят, – ответил Андрей Ильич.
— Не знаю. Но на месте разборки осталось три тела. И кто бы ты думал?
– А с чего взяли? Все говорят!
Юлюкин напомнил:
— Два водопроводчика и лифтер, — сострила Карина.
– Ваучер это известие привез. Ему племянник сказал. Большой начальник. Опять же обычную дорогу-то ведут... Опять же геодезисты...
– Обычную-то дорогу ведут! – закричал Лев Ильич. – Да она-то ни при чем! А геодезисты мне как раз и сказали, что никакого моста не будет! Да еще посмеялись надо мной: какой, говорят, вам мост, если у вас тут железной дороги нет?
Но никто ее шутке не улыбнулся.
Андрей Ильич кивнул:
— Это были мертвецы. То есть люди, по всем документам считающиеся давно мертвыми. Представляешь?! Кроме того, такую точную операцию мог проделать только Китаец.
– Я тоже об этом думал... Но я решил, что это от Мазуново к Полынску ветку протянут. Это же разные линии.
— Уже во второй раз за последние три дня, что характерно, слышу о нем. Выходит, в полку Китайца служат только мертвецы?
— Ну, этого я не знаю, — Илья забрал у Карины искусственный глаз, предполагая, что она может его \"заиграть\", и положил обратно в блюдце. — Есть такое предположение.
– А зачем, если эти самые линии через пятнадцать километров сходятся? Что такого в этом Полынске и в этом Мазуново, если их соединять надо?
Настроение Сергея испортило это известие. В душе он все же надеялся, что адвокат ошибается, и все уже позади, а оказывалось что нет — все еще только начинается.
Новость была ошеломляющей.
— Значит, придется, что характерно, воевать с мертвецами, — задумчиво проговорил Сергей.
– Да... А народ чуть не разбежался по этой причине, – сказал Юлюкин.
— А как же жениться?! — возмутилась Карина. — Ты жениться на мне обещал, еще у дома Петрушки обещал…
Андрей Ильич пытался восстановить ход событий.
— Да женюсь, — успокоил ее Сергей.
– Нет, я же спрашивал... В областной администрации даже. Они сказали: это железнодорожники решили, а они у нас государство в государстве, где хотят, там строят.
— А-то знаю я вас, один в Кальпутту восстание поднимать уехал, другой с мертвецами воевать намыливается. Нет уж, фиг! Женись сначала! А-то, все вы такие!
Юлюкин попробовал рассуждать логически:
Перед уходом, Сергей сунул Илье пачку денег.
– Насколько я понял, железнодорожники сами не знали, что собираются тут что-то строить. Обычное дело: дали в Москву заказ на съемку, там напутали – сняли, да не то. Принесли карты железнодорожникам, тут-то они и увидели, что другая местность.
— Я все равно наследство скоро получу, а тебе пригодятся.
– Но мы-то получаемся какие дураки! Сказал нам кто-то про мост, а мы сразу и поверили! – не мог успокоиться Лев Ильич.
Вечером Жанна привезла из психбольницы историю болезни Ильи. Он дождался, когда Жанна уедет, дрожащими руками развязав тесемки, раскрыл папку и жадно принялся читать.
Андрей Ильич поспешил увидеть в этом приятное:
История болезни хранила в себе \"протоколы допросов и результаты пыток\", так про себя охарактеризовал Илья лежавшие в папке документы. Бумаги содержали неразборчивые письмена доктора Добирмана. Они действительно были настолько неразборчивы, что казались написанными на каком-то чужом языке, и Илья читал только то, что было напечатано на пишущей машинке. Это как раз то и было самым главным — то что говорил Илья во время сеансов у доктора Добирмана. Для постороннего читателя записанные за ним выкрики, часто переходящие в бессмысленное бормотание, не сказали бы ничего. Но не Илье. Из глубины потревоженного подсознания один за другим, потащились воспоминания… нет, скорее это были видения… Перед Ильей выступали забытые события жизни. Живя во мраке подсознания, они выбирались из темноты на свет осознанного мира, и Илья впадал в сметение… Как он мог позабыть? Как, почему эти события ушли в небытие? Ощущение было действительно таким, словно они являются из другого мира. Постепенно перед ним прояснилась картина далекого детства, когда в их город приехал театр…
– Надо людей обрадовать.
Лев Ильич не разделил его настроя:
Это был театр-шапито: полуцирк, полутеатр. Он раскинул три огромных брезентовых шатра на площади прямо перед их домом, и Илья с восторгом и изумлением следил из окна за тем, как устанавливали шатры. Смотрел на странных и загадочных людей, сновавших между шатрами. Илье исполнилось тогда шесть лет. Расшатался и выпал передний зуб, Илья положил его в пустую банку из-под монпансье, и когда он тряс банку, то зуб в ней гремел… Это было самое важное событие в его жизни, конечно, до того дня, когда приехал театр… А потом привезли маленьких лошадок. Илья уже знал, что называются они пони. Он смотрел, как их заводят в шатры. То и дело возле театра останавливались крытые фургоны, и люди в одинаковых комбинезонах вытаскивали из фургонов и заносили в шатры большие ящики… было что-то сказочное в этих людях и диковинное в их действиях.
– Это еще неизвестно, обрадуются они или нет. Некоторые вовсю готовятся уехать. А Ступины уже уехали, Квашина уехала, Клавдия уехала...
Мама пообещала Илье, что они обязательно пойдут на представление, и купила два билета. Шесть дней Илья провел в мучительном ожидании. Он смотрел из окна на множество людей, оказавшихся счастливее его, потому что они сейчас идут на представление. Но не завидовал, когда они шли обратно, а даже жалел их, потому что для них все уже кончилось.
– И Савичевы, и Суриковы собираются, – перечислил Юлюкин. – И Куропатовы. Ведут с Нестеровым переговоры, чтобы дома и участки продать.
Наконец настал его день. Это было Воскресение, а завтра театр уезжал из их города.
– Вот именно! – попенял Лев Ильич брату. – Ну, железнодорожники ладно, они где-то там, а Нестеров тут, под боком! И его толком ни разу не спросили, а зачем ему дома, собственно?
Представление изумило маленького Илью: наездники на пони и воздушные акробаты — мальчик с девочкой, которые были с виду ненамного старше Ильи. Мама сказала, что это лилипуты. Тогда Илья не понял ее для него они так и остались мальчиком и девочкой. Они качались на трапеции, ходили по канату… Веселый клоун садился на яйца и смешно падал. Во втором отделении устраивал представление веселый Петрушка, по сцене ходили диковинного вида люди с уродскими телами, но они не запомнились Илье. Он запомнил только двух девочек, у которых было две головы, два туловища, но всего одна пара ног.
Юлюкин и в этом оказался сведущ:
— Это сиамские близнецы, — шепнула мама.
Но Илье было все равно как их зовут, он впитывал в себя эту атмосферу праздника. Все представление слилось для него во что-то единое и радостное, и когда они вернулись домой, Илья находился в возбужденном состоянии — несмотря на это, уснул почти сразу, но среди ночи проснулся. Перед глазами маленького Ильи из всего представления почему-то стоял Петрушка в красной рубахе и красном колпаке. Илья знал, что завтра театр уезжает, и он больше никогда не увидит куклу.
– Известно, зачем. Прохоров его попросил. Для спекуляции. Ввиду моста полноценное сельское хозяйство вести тут нельзя будет, а дачи построить или коттеджи – самое то. Вот он и придумал: купить дешево, продать дорого. Может, он тут второе Поле Чудес построить задумал. С какими-нибудь компаньонами.
Он спустил ноги с кровати, оделся и тихонько, чтобы не зашуметь, стал спускаться по лестнице. Они с мамой жили на втором этаже деревянного дома, на первом — проживала двоюродная сестра мамы, тетя Соня, с семьей.
– И мы на это спокойно смотрели? – вопросил Лев Ильич.
Илья спустился до первого этажа, открыл дверь и вышел на улицу. Ночь была теплая, светила луна. Илья совсем не боялся, он мечтал только об одном — снова увидеть чудную куклу, умеющую говорить и высовывать язык. На площади перед цирком не было ни души, Илья перешел площадь, но направился не к главному входу, правильно подумав, что там ему не пройти, а ко второму шатру. Луна светила настолько ярко, что все было видно. Илья побрел вдоль одной из стен и вскоре оказался возле отверстия, через которое можно было проникнуть внутрь. Что это за отверстие, для каких целей оно служило, Илья не знал да и не задумывался об этом. Он вошел в шатер и остановился. Кругом была полная темнота, он сделал шаг вперед, но тут же наткнулся на какой-то канат. И тут Илья вспомнил о лежавшем в его кармане коробке спичек. Он давно уже научился их зажигать, а коробок очутился у него в кармане случайно, мама попросила его принести коробок с кухни, а сама куда-то ушла.
Андрей Ильич защитился:
Это было очень кстати. Илья достал коробок чиркнул спичку и огляделся.
– Мы не смотрели, а... Я с ним говорил. И с Прохоровым собирался. А главное, как ты людям запретишь, если они сами хотят?
— Вот это да! — вырвался у него восторженный возглас.
– Пусть сворачивает свою деятельность и уезжает к чертовой матери! – распорядился Лев Ильич по праву старшинства и характера. – Но напоследок сеанс обязан провести! Сегодня же вечером! И, чтобы не отказывался, объявление прямо сейчас повесить! Сразу же после кино его пустим. Ты его предупреди, Андрей Ильич!
Он находился в зале, перегороженной множеством щитов, на маленькие комнатки, потолка видно не было — он находился настолько высоко, что свет от спички до него не доставал. Здесь было глухо и тепло. Кругом стояли коробки и ящики. Маленький Илья, зажигая спичку за спичкой, продвигался вглубь шатра, заглядывая в каморки, приоткрывая ящики…
– Почему я-то?
Тьма постепенно рассеялась, и в огромном шатре стало светлее. Илья, не задумывался над тем, откуда поступает этот странный свет, но спички он больше не зажигал, и так все было видно, приятно пахло костром… Илья открывал некоторые из стоящих на полу ящиков, в них хранилась одежда, шляпы… Но Петрушки нигде не было. Вдруг сзади Ильи, что-то затрещало. Он обернулся. Сзади него было совсем светло — из-за ящиков поднимались языки пламени.
– Ты у нас власть, ты администрация!
\"Что это там горит?\" — подумал Илья и выглянул из-за большого ящика.
Андрей Ильич с неохотой согласился и с неохотой пошел к Нестерову.
Огонь охватил уже большую площадь, горели перегородки, коробки с реквизитом, с шумом лопнул один из канатов, укреплявших стены шатра, и она заколебалась, словно кто-то огромный снаружи пытался прорвать ее.
— Пожар! — вдруг закричал кто-то совсем близко от Ильи.
3
Он ужасно перепугался, и отступил в маленький закуток.
Он с неохотой пошел к Нестерову и застал его за необычным делом: прополкой огорода.
— Пожар!! — снова закричал кто-то.
– Сельским хозяйством заинтересовались?
Илья выглянул из своего укрытия и изумился. В пламени среди нагромождений ящиков, полыхавших перегородок метался уродливый человек. Даже наверное это был не человек, хотя и очень похож. Его уродливое, отвратительное лицо покрывали большие бородавки, он был кособок и ужасен. Он хватал в руки то один, то другой предмет и кричал не переставая:
— Пожар! Пожар!!
– Зарастает всё, неудобно. Бывшая хозяйка и помидоры высадила, и огурцы, и лук... Много всего. Люба Кублакова мне рассказала, как и что делать. Вот, пробую...
– То есть совсем здесь освоились?
Увидев такое чудище, мечущееся в пламени, Илья ужасно перепугался. Он повернулся и побежал. Куда? Он и сам не знал. Пробежав с десяток шагов, он споткнулся и упал, ударившись руками в деревянный ящик, который опрокинулся, крышка его открылась, и поднявшийся на ноги Илья увидел, как из ящика на пол вывалилось несколько кукол, среди них Илья увидел… Вот это была удача! Прямо перед ним на полу лежал Петрушка. Тот самый с высунутым языком в алом колпаке… за которым Илья и влез сюда. Он схватил куклу и, прижимая ее к груди, побежал.
– Ну, до совсем далеко...
Сзади слышался гул пламени, грохот рушащихся перегородок… Но Илья, не оглядывался… Прижимая к груди Петрушку, он бежал… Бежал изо всех сил. Он не помнил, как выскочил на улицу. Вокруг шатров царила невероятная суета. Из горящего цирка выводили пони, вытаскивали ящики с реквизитом, подносили ведра с водой… С воем сирен приехали три пожарные машины. Никому не было дела до мальчика с куклой в руках. Только одни бородатый дядька с пустым ведром, который налетел на Илью и чуть не уронил его, крикнул:
– Именно, что далеко, – зацепился за слово Андрей Ильич. – Как еще люди к вам отнесутся, когда узнают, что моста никакого не будет, а вы под это дело дома скупаете!
— Не мешайся, мальчик! Иди лучше домой!
Нестеров не шутя удивился:
И Илья пошел домой. В их доме никто не проснулся. Он прокрался к себе в комнату и в обнимку с Петрушкой улегся в постель. На душе у него было радостно и спокойно.
– Как не будет?
Но еще долго зарево от пожара металось по стенам комнаты и еще долго не приходила тьма…
– А так и не будет!
Все это Илья вспомнил и пережил заново, лежа на кровати в санатории. Но куда он дел тогда эту куклу? Где она сейчас?..
– Планы изменились?
Он поднялся с кровати, подошел к окну. За окном была ночь, совсем не такая ночь, как была тогда, в детстве. Шел снег. Илья постоял, посмотрел в темноту, потом снова сел на диван. Но ему не сиделось. В душе было беспокойно. Илья снова встал, прошелся по комнате, взгляд упал на тоненькую пачку нелинованной бумаги на тумбочке. Он взял страничку, ручку и подсел к письменному столу. Минуту подумав, написал:
\"Мне иногда кажется… Да, мне иногда кажется, что я уже побывал в его шкуре. Но когда, где?.. Не помню. Я иногда стараюсь припомнить, мне кажется это было в детстве… Неужели я совершил какое-то преступление? Ведь урод говорил о том, что Петрушка просыпается в человеке, он совершает преступление, а дальше может жить и не знать о своем преступлении. Невольный убийца… Это страшно, это намного страшнее, чем быть жертвой или обдуманным убийцей… Невольный убийца… А теперь мне остается только убить себя. Ведь жить так нельзя. Ведь, только убив себя, я избавлюсь от живущей во мне куклы.\"
– Никогда их и не было! Напутали, геодезистов не туда послали. Да Ваучер набрехал с чужого голоса. И вы тут как тут. И вам больше всего поверили, как интеллигентному человеку! – укорил Андрей Ильич. – Я вот, между прочим, всегда думал, что нашему народу без интеллигенции не выжить. Земля в России плохая, климат дрянь, люди выпить любят от безнадежности. Кто успеха у нас добивается? – философствовал Андрей Ильич, словно забыв, зачем пришел. – Производитель? Да ни за что? Кто ворует и кто торгует. И кто нефть с газом качают из общей земли. Но нефть с газом кончатся, а мозги останутся. Мозги – единственное наше настоящее богатство, вот что я понял. То есть интеллигенция опять же. Почему? Потому что человек любит всё делать за деньги или еще за что-нибудь, а думает он – даром. Понимаете меня? Не всегда, конечно, но часто. Вот я и надеялся: придумает интеллигенция что-нибудь не для своей выгоды, а для общей пользы. А что у вас получилось?
Илья перестал писать, прочел последнюю фразу, крест накрест перечеркнул написанное и, скомкав бумажку, сунул в карман.
Илья вдруг вспомнил слова Амвросия, сказанные на кладбище после боя с чудью: \"Подумай, почему Атхилоп избрал именно тебя\".
Андрей Ильич не заметил, что вину всей интеллигенции свалил на Нестерова. Нестеров, впрочем, тоже этого не заметил, его волновал конкретный вопрос.
А действительно, почему? Почему именно я?
– Я тоже ничего не знал, мне тоже сказали. Прохоров, в частности.
Илья, поднявшись из-за стола, вновь заходил по комнате. Часы на стене показывали четыре часа ночи. На улице завывал ветер. Илья дождался шести часов, оделся и, захватив все вещи, не забыв положить в карман бандитский глаз, вышел из санатория. Автобус до Петербурга отходил в половине восьмого.
Услышав фамилию ненавистного Прохорова, Андрей Ильич начал заводиться по-настоящему:
Илья решил никому не сообщать о своем отъезде в Новгород, где он намеревался найти разгадку того, что же с ним происходит на самом деле.
– Вот именно, Прохоров. Я еще в прошлый раз спросить хотел, с чего у вас с ним такая дружба?
Автобус довез его до Невского проспекта. Он знал, что поезд до Новгорода отправляется с Варшавского вокзала только в четыре часа дня. Рано на вокзал ехать не хотелось, и он решил, возможно, в последний раз прогуляться по Невскому, раз уж тут оказался.
– Никакой дружбы. Я его лечу, я оказался здесь и... И он попросил помочь.
Около \"Катькиного\" садика Илью остановил молодой человек со следами вырождения на пухлом лице. Пуская слюни на рубашку, протянул Илье бумажку с закорючкой, чем-то напоминавшей свастику. Илья покрутил бумажку в руке, не зная, что делать с подарком идиота, и бросил в урну; та уже переполнилась от таких бумажек, и было такое чувство, что урну сейчас вырвет.
– Вот и помогли! Хорошо, народ, как почуял, не продал вам ничего! Одна Клавдия пострадала!
В самом садике кто-то, не переставая, вопил в мегафон о национальной идее. Илья зашел и огляделся: два десятка слушателей и десяток выступавших объединял единый недуг. Все они были умственно недоразвитые, это было видно невооруженным глазом. У всех у них на руке были повязки с той же символикой. Слюни текли на рубашки, выпуклые глаза с восторгом глядели на такого же выступавшего идиота, между ними чувствовалось полное взаимопонимание. Но вот Илья, как не старался, никак не мог понять выступающего идиотского человека.
– Почему пострадала? Я за деньги дом взял, не даром.
Илья послушал и хотел идти подальше от идиотов, но тут к памятнику Екатерины поднялся предводитель — заросший бородой мужчина и стал говорить, но тоже какую-то ахинею. Илья слушал в недоумении. В выступавшем он узнал… сначала ему казалось, что он ошибся, но, приглядевшись и прислушавшись, понял, что нет. Это был санитар из психушки Кирилл. И странно, но почудился Илье рядом с Кириллом еще один расплывчатый силуэт кого-то в черном… Но нет, это только почудилось.
Илья повернулся и вышел из садика.
– Какие деньги? Если бы не этот мост выдуманный, она бы, может, в три раза дороже продала! Или вообще бы не уехала! Искалечили женщине судьбу, я это так расцениваю! Короче, Александр Юрьевич, извините за откровенность, будем прощаться. Если с кем уже договорились или, не дай бог, аванс выдали, сворачивайте всё обратно. И спасибо за психологическую поддержку! За помощь, так сказать, интеллигенции селу! Кстати, будьте любезны, у вас сегодня сеанс после кино. Объявление уже повесили.
Бывший бандит Кирилл чудом спасшийся от смерти, теперь работал старшим воспитателем в интернате для умственно отсталых и, увлекшись в последнее время национальной идеей, организовал кружок юных гитлеристов, читал им \"майнкамф\" и рассказывал о детстве фюрера, которое, по словам Кирилла, тоже проходило в интернате для умственно отсталых; и когда они станут взрослыми идиотами, то тоже смогут собраться в армию и устроить мировую войну. Ущербный народ слушал Кирилла внимательно. Но особенно умственно отсталый нравилось, надев повязку со свастикой, вышагивать в затылок друг другу куда-нибудь, куда послали. А посылал их Кирилл вокруг помойки, и те маршировали исправно до самого обеда.
– Я не уверен, что могу...
В общем, устроился он неплохо, и кормили бесплатно. Раз в неделю воспитатель-Кирилл выводил всю свою ораву к памятнику Екатерине — и воспитанники его были счастливы.
– А это уже нас не касается! Можете не можете – надо! Проведете сеанс, и хоть прямо сразу домой. Извините, не держим!
Илья остановился на Невском. Хотелось посидеть где-нибудь, до отправления поезда было еще далеко. В Катькином саду он видел лавочки, но уж больно не хотелось проходить через толпу идиотов и видеть физиономию этого мерзавца Кирилла. Илья обогнул садик и вошел не с главного входа, а в боковую калитку.
И Андрей Ильич удалился. С одной стороны, он был доволен, что выдержал марку, поступил, как строгий руководитель, обязанный заботиться о подчиненных людях и смело идти на конфликты с теми, кто пытается этим людям навредить. С другой – имея характер мягкий и добрый, он не мог не переживать, что испортил отношения с Нестеровым, который был ему, в общем-то, симпатичен.
Он оказался в аллее. Посредине одной из скамеек сидел низкорослый человек в старомодном пальто и, сильно ссутулившись, быстро-быстро писал в лежавшей у него на коленях общей тетради. Что-то очень знакомое показалось Илье в этом человеке.
А Нестеров немедленно позвонил Прохорову. Он почему-то думал, что Прохоров знал про мост и учитывал ложные слухи, когда выстраивал свою махинацию: напуганные анисовцы продадут по дешевке дома, а потом обнаружится – никто на их земли не собирался посягать. Зато прекрасное место над рекой вблизи от новой дороги может стать вторым Полем Чудес, участки подскочат в цене, Прохоров славно нагреет руки.
Усевшись рядом с ним, Илья искоса поглядывал на его доброе лицо с лохматыми бровями и старался вспомнить, где мог встречаться с ним… Возможно, давно, в другой обстановке…
Но тот был совершенно искренне удивлен. Нестеров разбирается в интонациях: так натурально врать невозможно. Тем не менее он твердо сказал:
— Парамон, — негромко сказал Илья. — Точно. Это же Парамон! Илья, наконец признав своего товарища, помогавшего ему бежать из психбольницы, где из Ильи чуть не сделали идиота. А ведь он мог бы вот так же, пуская слюни, стоять в рядах фашистов возле памятника императрице и вслушиваться в бред лидеров.
– В любом случае, Вячеслав Иванович, я этим больше заниматься не буду!
При упоминании его имени Парамон вздрогнул и взглянул на Илью.
Прохоров попросил не горячиться, подождать его приезда.
— А, Илья, здорово, — бровастый человек, ничуть не удивившись встрече, протянул ему руку. — Опять из меня роман прет, прямо не могу. Видать, снова к психиатру идти нужно, чтобы на обследование направил. Слушай, ты погоди минутку, а, сейчас главу только допишу.
Парамон опять склонился над тетрадью.
Анисовка же была вся взволнована новостью. В каждом доме она отозвалась по-своему.
\"Да-а, — подумал Илья. — Тяжелый у Парамона недуг, никак излечить не могут. Интересно, сколько он уже романов написал?\"
Внимание Ильи привлекла девочка в платьице с надувным красно-черным мячиком в руках.
4
\"Глюка?! — подумал Илья. — Странно. И не холодно ей в платьице?..\"
— Ты говоришь, Глюка? — вдруг повернулся к Илье Парамон, перестав писать и захлопнув тетрадь.
В каждом доме новость отозвалась по-своему: Наталья Сурикова, например, не обрадовалась, а огорчилась.
— Да, — сказал Илья, хотя ничего он не говорил, а только подумал. Впрочем, у него могло вырваться непроизвольно.
Самому Василию было не до этого, он смотрел утренний повтор вечернего футбольного матча, который пропустил из-за работы.
— Глюка погибла четыре года назад. Гликерия попала под машину… За мячиком на проезжую часть выскочила, а тут как раз грузовик…
— Как под машину?.. А это кто, по- твоему?..
– Валяешься? – спросила Наталья, придя из магазина.
Он повернулся и посмотрел в аллею, где только что видел девочку, но там никого не было.
– Не валяюсь, а лежу.
— Да, — продолжал жизнерадостный Парамон. — Она погибла через несколько дней после смерти отца Семы Никакого. Ты его знал?
— Немного. Бедная девочка… — покачал Илья головой. — А ты все пишешь?
– Это же вчера играли вроде? – увидела Наталья в телевизоре что-то знакомое. Она не увлекалась футболом, просто вчера телевизор молотил, как обычно, она невольно запомнила: эти в красных футболках, а те в полосатых.
— Да, как привяжется — не отвязаться никак, — досадливо махнул рукой Парамон. — Прямо, хоть кричи! Вон роман пишу, не успокоиться.
– Играли, а меня-то дома не было. Только счет не говори! – предупредил Суриков. – И не мешай.
— А о чем роман-то?
— Продолжение того, что в дурдоме писал. Вторая книга.
Но Наталья не была настроена оберегать равнодушный покой мужа.
— А чем кончится роман? — спросил Илья, с улыбкой глядя на Парамона.
– Слышал, не будет никакого моста, оказывается? Никто нас не тронет.
— Кончится хорошо, — заверил его Парамон, но, подумав, добавил: — А может плохо… Словом, кончится.
– Ну и радоваться надо. Будем жить, как жили.
Этот ответ Илью удовлетворил.
— Кстати, а как капитан Свинцов поживает, ты с ним не видишься?
– Да то-то и оно. Я надеялась: переедем в город, дети в нормальную школу пойдут, ты в хороший коллектив устроишься, на виду будешь. Пить, может, меньше бы стал: всё-таки чужие люди. Это здесь при своих тебе не стыдно.
— Поживает в гармонии с окружающими его насильниками, ворами и ублюдками. Не тужит. Он теперь уже майор. Ополчение распустил. Николка-Сфинкс, вон, тоже без дела шляется. Раньше все смотрел, запоминал… ну ты иди, а то тебе на поезд.
– Куда ты прешь, левый край пустой! Дубина! Налево дай, говорю тебе! – закричал Суриков.
— Да-да, конечно, — машинально проговорил Илья, даже не подумав о том, откуда Парамону может быть известно, что он уезжает. — Ну, давай прощаться, Парамон. Спасибо тебе за то, что спас меня из психушки. Без тебя я бы оттуда не выбрался… И вообще.
Наталья отомстила за такое невнимание к ее словам, сказав:
Парамон добро глядел на него из-под лохматых бровей.
— Ну, прощай.
– Всё равно не забьют. Два – ноль, мы проиграли!
Они пожали друг другу руки.
Суриков тут же выключил телевизор.
— Может быть, уже не увидимся, — покачал головой Илья.
– Ну и вредная ты женщина! Как я с тобой живу вообще?
— Увидимся, — заверил его Парамон. — Ты никуда больше не заходи, дуй пешком прямо до метро \"Гостинка\", а там, знаешь куда.
Илья вышел из садика. От этой встречи со старым сумасшедшим, повернутым на писании романа, стало весело и хорошо.
– А я с тобой как живу?
В Новгород Илья приехал поздно вечером и сразу с вокзала направился к матери. Они не виделись почти полгода, хотя Илья иногда звонил ей из Петербурга, но редко. От этого он чувствовал свою вину. Отца он не помнил, он ушел, когда ему был один год — мать воспитывала его одна. Теперь она жила в однокомнатной квартире в новостройках и очень обрадовалась нежданному появлению сына.