— Не стоит драматизировать, — заметил Беркли. — Мне кажется, что вы там оказались случайно.
Санитары удивленно переглянулись, открыли чемодан и вынули уже подготовленный раствор «Доктора Живаго», так они называли его.
Молодая женщина отнеслась к его словам скептически.
— После того, как я рассказала, что все время была на вечеринке? — спросила она. — Наоборот, они подумают, что я делаю признание, пока они сами не вышли на меня.
Константин Эрнестович перевернул на живот слабо соображающую Варвару. Хоть она и отбивалась, сдернул с нее штаны.
Беркли признал, что в ее словах был резон.
— Вы не заметили у того человека портфеля?
— Бегом… колите.
Линн Симпсон подумала и отрицательно покачала головой:
— Кажется, нет, — произнесла она. — Я бы запомнила.
Санитары переглянулись.
— Вы могли бы его узнать?
— Это не птичий грипп — куда ни попадя не вколешь. Вена нужна.
— По правде говоря, нет, — ответила она. — Было темно, и я не могла разглядеть его лицо. Только общие черты: это человек среднего роста, довольно худой, но это не точно из-за широкой одежды… И потом, я же на вечеринке выпила…
Беркли подумал, что все это очень-очень расплывчато. Как она сама сказала, это мог быть мужчина, приходивший к подруге, или просто один из жителей дома. Нужно проверить. Как бы то ни было, это еще одно совпадение.
Натренированным жестом вогнали десять кубиков сыворотки в руку развалившейся Варвары. Посмотрели в зрачки, привычно посветив фонариком на остекленевший взгляд.
— Он сел в машину?
Молодая женщина ответила, не сомневаясь:
Переглянулись между собой повторно.
— Он ушел пешком. Я хорошо помню, потому что подождала, пока он отойдет, чтобы вернуться в машину. Я совсем не хотела, чтобы меня заметили и чтобы Сьюзен узнала, что я за ней следила.
— Вы помните точное время?
— Спасем. Кажется, успели.
Она показала мимикой, что нет.
— Не могу сказать точно, но что-то около часу ночи. Может, немного позже.
— Ну, вот и ладненько.
Это не очень-то продвинуло Беркли.
— Вы знаете Генри Байнтера? — спросил он.
Линн Симпсон улыбнулась.
Так же спокойно санитары собрали свои аптечки. И так же спокойно направились к выходу, не обращая внимания на Константина Эрнестовича.
— Он славный парень, и он сильно любил Сьюзен, — заявила она. — Мне кажется, он заблуждался на ее счет…
— Ребята, сколько с меня?
— Мог ли он быть тем человеком, которого вы видели?
Молодая женщина изумленно подняла брови.
Санитары не хотели его слышать.
— Почему? — спросила она. — Вы хотите сказать, что это он убил Лайонела и Сьюзен? Зачем вы приплетаете его к этой истории?
— Сначала ответьте на мой вопрос, — настаивал Беркли.
— Неплохо сегодня.
Раздумывая, Линн Симпсон сжала губы.
— Не могу утверждать, — сказала она. — Но теперь, когда вы сказали, мне кажется, что это, может быть, и он… — Она опять засомневалась. — Но я же вам говорила, что было темно, — повторила она, — я не могла бы присягнуть, что это был он. Если бы вы не назвали его имени, я бы о нем и не подумала.
— Да уж…
Настаивать бессмысленно! У присяжных подобное свидетельство не имело бы значения. Ни в ту ни в другую сторону. Если обвинение пыталось бы использовать его против Байнтера, адвокату ничего не стоило бы доказать его хрупкость. Однако, если его умело преподнести, оно могло бы усилить недоброе отношение присяжных к Байнтеру.
— А почему вы спрашивали о Генри? — повторила Линн Симпсон.
— Семерых вытащили.
Беркли ей объяснил.
— Но, — воскликнула она, когда он закончил, — это значит, что Сьюзен вправду покончила с собой!..
— Уж да…
— Ничего это не значит. — Он объяснил ей, как и Дороти Джиффорд чуть раньше, что остаются следы ударов на голове Сьюзен Оуэн, происхождение которых хотела узнать полиция. А так как объяснить логически это она не могла, то это доказательство используют против Генри Байнтера. Кажется, его доводы не убедили молодую женщину.
— Насколько я его знаю, Генри не способен совершить хладнокровное убийство, — заметила она. — Он спокойный и уравновешенный парень. Даю голову на отсечение, что он сказал правду и Сьюзен он не убивал.
— А ты прошел восьмой уровень?
— Не впервые человек становится убийцей из ревности, — возразил Беркли. — Это как с быком, который видит красное.
Линн Симпсон упрямо покачала головой:
— Уже на одиннадцатом.
— В таком случае он обоих бы застрелил, а не душил ее газом. Он ее любил и мог потерять голову от ярости. Но он бы не смог убить таким способом.
По пути от входной двери, где он получил прощальный поцелуй лоретки, в гостиную, где пластом лежала Муза, оглушенная таким количеством последовательных ударов, Лусто вспомнил о ненадежном здоровье маленького ла Бодрэ, о его деньгах, а также слова Бьяншона: «Это будет богатая вдова!» — и он сказал сам себе: «Во сто крат лучше иметь женой госпожу де ла Бодрэ, чем Фелиси!»
Беркли признал, что это логично. Если дела Генри Байнтера не наладятся, нужно будет подкинуть эту мысль его адвокату.
— Где там «жизнь» лежит, я не успеваю найти, как гоблин меня убивает…
Пару минут она молча глядела на него, морща лоб, потом спросила:
— А как же со мной? Мне вы что посоветуете?
— Она в фонтане с водой.
И сразу же он принял решение. Он с безупречным совершенством вновь разыграл комедию любви. Но его низкий расчет, его притворная бурная страсть имели самые досадные последствия. Дело в том, что по дороге из Сансера в Париж г-жа де ла Бодрэ мысленно пришла к заключению, что ей надо поселиться на отдельной квартире, поблизости от Лусто; но свидетельство любви, которое ей только что дал любовник, отказавшись от такого блестящего будущего, и в особенности безоблачное счастье первых дней этого незаконного супружества помешали ей заговорить о разлуке. Следующий день долженствовал быть да и был праздником, во время которого подобное предложение «ее ангелу» прозвучало бы ужасным диссонансом. Со своей стороны, Лусто, чтобы сильней привязать к себе Дину, держал ее в состоянии непрерывного опьянения, сделав их жизнь сплошным праздником. Эти-то обстоятельства и способствовали тому, что двое умных людей увязли в трясине, куда их привело безрассудное сожительство, которому, к несчастью, есть столько примеров в литературном мире Парижа.
Беркли пожал плечами.
— Разумнее всего было бы обо всем рассказать полиции, — заявил он. — Вас, разумеется, допросят, но не думаю, чтобы они причинили вам много неприятностей. А если вы будете выжидать, вам труднее будет оправдаться.
— Но я тону, если туда прыгаю…
Таким образом, программа провинциальной любви, которую так насмешливо набросала перед Лусто г-жа де ла Бодрэ, была полностью осуществлена; но ни он, ни она об этом не вспомнили. Страсть глуха и слепа от рождения.
Молодая женщина подумала.
— Нужно нырнуть, не собирая до этого в зале тяжелых боеприпасов.
— В общем, мое свидетельство немного значит, — сказала она. — Достаточно рассказать об этом юристу, чтобы прикрыть себя на случай, если полиция обнаружит пробел в моем рассказе. Я смогу сказать, что старалась избежать шумихи вокруг себя, а заявление докажет, что я не пыталась скрыть правду от правосудия. — Она указала на него стаканом. — В этом случае вы могли бы стать моим свидетелем.
Для г-жи де ла Бодрэ эта зима в Париже была тем же, чем был для нее октябрь в Сансере. Чтобы приобщить «свою жену» к парижской жизни, Этьен разнообразил этот новый медовый месяц посещением театров, где Дина соглашалась сидеть только в бенуаре. Первое время г-жа де ла Бодрэ сохраняла еще кое-какие следы провинциальной застенчивости, она опасалась, что ее увидят, она прятала свое счастье. Она говорила: «Ведь господин де Кланьи, господин Гравье способны за мной последовать!» Она боялась Сансера в Париже. Лусто, из самолюбия, развитого в нем до крайности, занялся образованием Дины; он повел ее к лучшим портнихам, он указал ей на нескольких молодых женщин, бывших тогда в моде, рекомендуя их как образцы, которым надо следовать. Поэтому провинциальная внешность г-жи де ла Бодрэ быстро изменилась. Лусто, встречаясь с друзьями, получал поздравления по поводу своей победы. Все это время он писал мало и сильно задолжал, хотя гордая Дина, потратившая на новые наряды все свои сбережения, думала, что не ввела своего возлюбленного ни в малейший расход. Через три месяца Дина совсем освоилась с Парижем, она упивалась Итальянской оперой, знала репертуар всех театров, знала актеров, газеты, модные словечки; она привыкла к постоянной суете парижской жизни, к этому стремительному потоку, в котором тонет всякое воспоминание. Она уже не вытягивала шею и не разевала рот, как статуя Удивления, перед непрерывными неожиданностями, которыми встречает Париж приезжих. Она научилась дышать воздухом этой остроумной, живой, плодотворной среды, где мыслящие люди чувствуют себя в родной стихии, с которой потом уже не могут расстаться.
— А, понятно…
— Это выход, — признал Беркли. — Но проще было бы действовать по правилам.
Она остановила его жестом.
Лусто получал все газеты, и однажды утром, просматривая их, Дина наткнулась на две строчки, напомнившие ей Сансер и ее прошлое, — две строчки, имевшие к ней отношение. Вот они:
Уже на пороге санитар помоложе посмотрел на Константина Эрнестовича:
— Я напишу вам письмо, где все расскажу, — заявила она. — Если полиция захочет меня замести, вы его покажете… — Не дав ему времени согласиться, она села за маленький секретер. — У вас ведь есть знакомый адвокат, — добавила она. — Вы передадите ему письмо, не сказав, что в нем. И меня не в чем будет упрекнуть.
Беркли показалось, что все это она придумала заранее, а его мнение спросила для проформы. Это могло означать, что она не так невиновна, как хотела казаться. Может, она желала что-то скрыть? Вполне возможно. Но что? Пока не доказано обратное, у Беркли не могло быть никаких причин подозревать ее в прямой причастности к убийству Джиффорда и Сьюзен Оуэн. Однако у него осталось чувство, что она хотела использовать его в целях, ему неизвестных. Следовательно, в будущем надо было держаться с ней осторожно.
«Господин барон де Кланьи, прокурор сансерского суда, назначен товарищем генерального прокурора судебной палаты в Париже».
— Нужно, чтоб она блевала целый день. Поите ее водой с содой. Пускай выблюет все.
Линн Симпсон написала письмо, подошла к креслу, в котором сидел Беркли, и протянула ему листок.
— Что вы об этом думаете?
— Как он тебя любит, этот добродетельный чиновник! — сказал, улыбаясь, Лусто.
Константин Эрнестович не знал, что говорить в этой ситуации. Он был благодарен этим странным санитарам, не знал, как помочь начинающей приходить в себя Варваре. Поэтому робко спросил:
Беркли прочел. Все, рассказанное ему, уместилось в двадцать строчек. В конце она заявляла, что ее нежелание сообщить в полицию продиктовано страхом перед возможным раздуванием дела в газетах. После текста шло сегодняшнее число и ее подпись.
— Все правильно, — согласился он, — но сомневаюсь, чтобы это понравилось полиции.
— Бедняга! — ответила она. — Что я тебе говорила? Он всюду последует за мной.
— Может… может, на всякий случай ей клизму поставить?
— Посмотрим… — она вернулась к секретеру, положила письмо в конверт и отдала его Беркли. Тот положил его в свой портфель.
За разговором они допили виски. Линн Симпсон взяла его стакан, чтобы поставить его на столик.
В это время Этьен и Дина находились в самой яркой и самой полной фазе страсти, на той ее ступени, когда люди уже совершенно привыкли друг к другу, но когда любовь все еще сохраняет свою сладость. Друг друга знают, но еще друг друга не поняли, ни один уголок души еще не открывался дважды, еще не изучили один другого настолько, чтобы предугадывать, как впоследствии, мысль, слова, жесты по поводу и самых значительных и самых малых событий. Очарование еще длится, еще нет ни стычек, ни разногласий, ни безучастных взглядов. Душевные движения всегда совпадают. И Дина дарила Лусто исполненными чувства колдовскими словами и еще более колдовскими взорами, какие все женщины находят в эту пору.
Молодой санитар только рукой махнул, а другой уже в дверях оглядел всю картину: молодую Варьку, раскинувшуюся, словно малахольная, от легкого передоза… Мужчину в возрасте, в дорогой одежде, с трясущимися губами. Оглядел и каким-то грустным и беззлобным тоном сказал:
— Вы все еще не хотите есть? — поинтересовалась она.
— Все еще, — подтвердил Беркли, — но если вы хотите поужинать…
— Убей меня, когда разлюбишь. Если бы ты меня разлюбил, мне кажется, я могла бы убить тебя, а потом бы покончила с собой.
— Клизму ты себе поставь… засранец.
— Я тоже не хочу, — уверила она его. — Я поздно пообедала на пляже.
Видя его удивление, она уточнила:
На эти прелестные преувеличения Лусто отвечал Дине:
— Сегодня я не захотела работать. Позвонила им утром, сказала, что устала, и взяла отгул. Сейчас у нас не очень много работы.
Они захлопнули дверь, а у Константина Эрнестовича покатились слезы. Такие же, как слова санитара: грустные и беззлобные. Взял мобильный телефон и набрал абонента «Сын».
Кажется, ее неожиданно осенила идея.
— Я одного прошу у бога: чтобы ты убедилась в моем постоянстве. Не я, а ты меня бросишь!..
— Вы могли бы пригласить меня поужинать в Коронадо или на Мишен Бей, — сказала она. — Я знаю рестораны. которые открыты допоздна.
* * *
Беркли сделал вид, что раздумывает. Манди как раз гастролировала со своей труппой по побережью. До ее возвращения он мог проводить вечера по своему усмотрению.
— Любовь моя безгранична…
— Это неплохое предложение, — отозвался он.
Верника опять избили и порезали. До полусмерти. В этот раз друг Сергея — Мейерхольд. А произошло это вот как.
Он потер подбородок тыльной стороной ладони.
— Безгранична! — повторял Лусто. — А представь себе такой случай. Меня затащили в компанию холостяков, я встречаю какую-нибудь из прежних моих любовниц, она насмехается надо мной; из тщеславия я прикидываюсь независимым и возвращаюсь домой только на другой день утром… Ты все так же будешь меня любить?
— Но отсюда туда…
— Игорь, извини, я не пойду в «Феллини». Я не могу туда ходить.
Линн Симпсон засмеялась.
— Женщина может быть только тогда уверена, что ее любят, когда ее предпочтут другой, и если ты ко мне вернешься, если… О, ты мне тогда откроешь счастье простить вину обожаемому человеку…
— Отсюда туда… — весело повторила она.
— Это еще почему?
Она встала у него за спиной так, что ее коса касалась его щеки.
— Значит, я любим впервые в моей жизни! — восклицал Лусто.
— Я знаю способ занять время… — прошептала она.
— Я только вернулся с войны тогда, ну, знаешь, понтов много, деньги даже были какие-то. Я с девушкой тогда познакомился. С Ольгой. И все, знаешь, как крышу снесло. Не могу без нее, и все тут. Ни дня не могу.
Беркли не нужно было спрашивать, что это за способ.
— Наконец-то ты это заметил! — отвечала она.
Он хотел встать, но она надавила ему на плечи, а потом провела рукой по его спине.
— С красивыми всегда так… Кинула тебя?
— Что вы о нем думаете? — спросила она грудным голосом.
Лусто предложил написать по письму, в котором каждый из них изложил бы причины, вынуждающие его кончить самоубийством; владея таким письмом, каждый из них мог бы безнаказанно убить неверного. Hесмотря на взаимные обещания, ни тот, ни другой не написали такого письма.
Беркли чувствовал ее дыхание на своем затылке.
— Ну да, когда деньги кончились… Был такой период, знаешь…
— Что я о нем думаю?..
— У каждого был.
Но даже в эти счастливые дни Лусто давал себе слово непременно обмануть Дину, когда она ему надоест, и всем пожертвовать ради успеха этого обмана. Г-жа де ла Бодрэ была для него настоящей находкой. Тем не менее он чувствовал себя, как под ярмом. Вступая в подобный брак, г-жа де ла Бодрэ обнаружила и благородство мыслей и силу, которую дает женщине сознание собственного достоинства. В этой полной близости, когда оба снимают маску, она сохранила стыдливость, выказала мужественную прямоту и твердость, свойственную честолюбивым людям и лежавшую в основе ее характера. И Лусто почувствовал к ней невольное уважение. К тому же, став парижанкой, Дина превзошла в очаровании самую очаровательную лоретку; она умела быть забавной, острила, как Малага; но ее образование, ум, ее исключительная начитанность позволяли ей делать широкие обобщения, тогда как ум Малаг и Флорин находит применение лишь в очень узкой сфере интересов.
Молодая женщина наклонилась и поцеловала его в губы. Ему достаточно было протянуть руку, чтобы обнять ее за талию. Она повалилась к нему в кресло, подол ее платья зацепился за поручень и обнажил ее бедра и черные кружевные трусики.
— Вы помнете мне платье, — прошептала она, прижимаясь к нему.
— Ну да… Только не каждая в такой момент кидает. В общем, ушла она от меня к какому-то педриле.
— Вы можете его снять…
— Дина — это соединение Нинон и Сталь, — говорил Этьен своему другу Бисиу.
Соединяя слово с делом, Беркли расстегнул «молнию». Мурлыча как кошка, она помогла ему, сбросив платье с плеч, обнажая высокие бронзовые груди.
— При чем тут ресторан «Феллини»?
— Вы что, никогда не носите лифчик? — иронически поинтересовался он.
— Женщина, сочетавшая в себе библиотеку и гарем, весьма опасна, — отвечал шутник.
— А разве я в нем нуждаюсь? — прошептала она, высунув язык.
— Я как-то мимо проходил. Ну, смотрю через стекло, они там сидят…
Беркли был не в состоянии ей отвечать. Держа ее в объятиях, он поднялся и понес ее к банкетке…
Как только беременность ее стала заметна, г-жа де ла Бодрэ решила больше не выходить из дому; но, прежде чем затвориться в нем и довольствоваться только поездками за город, она пожелала присутствовать на первом представлении драмы Натана. Это своего рода литературное торжество занимало умы двух тысяч человек, которые считали, что они-то и есть весь Париж. Дина никогда не бывала на первых представлениях и испытывала вполне естественное любопытство, к тому же ее привязанность к Лусто возросла до такой степени, что она гордилась своим падением; она с какой-то страстной настойчивостью искала столкновений со светом, она хотела смотреть ему в лицо, не потупляя взора. Она заказала себе восхитительное платье, подходившее к ее болезненному, утомленному виду и бледности ее лица, которая придавала ее чертам тонкую выразительность; гладкие черные волосы, причесанные на прямой пробор, еще сильнее эту бледность подчеркивали. Блестящие серые глаза, окруженные темными тенями, казались еще прекраснее. Но ее ожидала ужасная пытка. По довольно простой случайности ложа, предоставлявшаяся журналисту на премьеры, оказалась рядом с ложей, взятой Анной Гростет. Две близкие подруги не поздоровались и не пожелали узнать друг друга.
— Понятно…
8
Беркли вошел в свою квартиру, включил телевизор и разделся, чтобы принять душ.
— Ну, я и зашел поздороваться. Я его не сильно бил.
После первого акта Лусто вышел из ложи и оставил Дину одну под огнем всех взглядов, под сверканием наведенных на нее лорнетов, в то время как баронесса де Фонтэн и графиня Мари де Ванденес, приехавшие с Анной Гростет, принимали у себя самых элегантных представителей большого света. Одиночество, в котором оказалась Дина, стало нестерпимой пыткой, тем более что она не догадалась прибегнуть к помощи лорнета, чтобы, разглядывая ложи, овладеть собою; напрасно принимала она благородные и задумчивые позы, напрасно устремляла взор в пространство — она мучительно чувствовала себя мишенью для всех взглядов; она не могла скрыть свое замешательство и стала чем-то напоминать провинциалку, развернула свой носовой платок, непроизвольно сделала несколько жестов, которые давно себе запретила. Наконец в антракте между вторым и третьим действием какой-то мужчина открыл дверь ее ложи! Вошел г-н де Кланьи, почтительный, но печальный.
Прошло уже два дня. Бригада по расследованию убийств продолжала держать Генри Байнтера за решеткой, добиваясь от него признания. С таким же упорством молодой человек настаивал на своей невиновности, утверждая, что все произошло так, как он рассказал. После вмешательства Вернона Дэвиса прокурор округа был вынужден предъявить обвинения, основанные на имевшихся доказательствах: ключ от квартиры Сьюзен Оуэн у задержанного, а также отпечаток его пальца на газовом кране. Предварительное слушание дела, на котором должно было быть решено, передавать ли его в суд, было назначено на начало следующей недели.
Кроме этого, не было никаких успехов. Полиции все еще не удалось установить происхождение оружия, из которого был застрелен Лайонел Джиффорд. Пистолет был продан лет двенадцать назад человеку, следов которого обнаружить не удалось. Принимая во внимание либеральность законов Соединенных Штатов в вопросе продажи оружия, трудно было надеяться на конкретный результат. Пистолет мог пройти через десятки рук и пропутешествовать по всем пятидесяти штатам, прежде чем всплыть в квартире на Линкольн Акрз.
— Знаю я, как ты не сильно бьешь.
— Я счастлива выразить вам мою радость по поводу вашего повышения в чине, — сказала она.
После статьи в «Таймс», посвященной «неслыханному» поведению полиции по отношению к Беркли, лейтенант Даггетт передал ему, что разрешения на свидание с Генри Байнтером он не получит. Вернон Дэвис, таким образом, оказался посредником между ними. Молодой человек все-таки передал Беркли двести долларов, которые были у него в момент ареста, а тот отдал их адвокату в качестве аванса.
Верник потер скулу.
— О сударыня! Ради кого же приехал я в Париж?..
Генри Байнтер не вспомнил, видел ли он в квартире Сьюзен Оуэн портфель, но, учитывая его состояние в момент, когда он был в квартире, полагаться на его слова было трудно. В остальном расследование сводилось к заурядному сбору информации о Генри Байнтере и Сьюзен Оуэн. Результаты были ничтожными.
Соблюдая договоренность с Линн Симпсон, Беркли не сообщил о ее поездке на Линкольн Акрз в ночь убийства. Он лишь передал конверт адвокату, чтобы тот смог засвидетельствовать, что письмо было написано именно в тот день, дата которого была в нем указана. Однако, с другой стороны, казалось, не было никакой опасности. Судя по всему, полиция не подвергала сомнению ее рассказ.
— Я и не хотел. Ну, только когда в себя пришел, увидел, что все разнес в «Феллини». И этого гондона, и картины со столами…
— Как! Неужели я хоть сколько-нибудь была причиной вашего согласия на это назначение? — сказала она.
По уже известной причине Беркли не смог поговорить с Даггеттом и о портфеле.
Последние два дня он провел в монотонных и бесплодных проверках. С прилежанием, достойным похвалы, он опрашивал жильцов дома Сьюзен Оуэн. Добрая половина их вообще отсутствовала в ночь с субботы на воскресенье. Другие не выходили из дома и не принимали гостей, похожих на человека, описанного Линн Симпсон.
— Олю-то хоть не ударил?
— Единственной. Когда вы уехали, Сансер мне стал невыносим, я умирал там…
Были возможны три варианта: первый — один из жильцов врал из личных мотивов; второй — молодая женщина выпила лишку, и ей это привиделось. Наконец, это действительно был убийца Из-за отсутствия более точных примет поиски вернулись к отправной точке.
— Ты что?! Оля — мой Бог. Я люблю ее очень… Очень сильно…
С портфелем Лайонела Джиффорда было то же самое. Джеффри Максвелл по-прежнему отказывался назвать имя человека, с которым Джиффорд должен был встретиться, а потому продолжать поиски значило напрасно терять время. Однако, рассчитывая на порядочный гонорар, Пит воспротивился тому, чтобы Беркли послал Максвелла к черту. Он сам вел переговоры с директором «Бальбоа Адветисин» по финансовому вопросу, оставив за собой право прервать расследование, если Беркли сочтет, что оно не приведет к желаемому результату. Иначе говоря, речь шла о том, чтобы вытянуть из богача побольше денег, что должно было компенсировать затраты на Генри Байнтера.
— Мне так приятна ваша искренняя дружба, — сказала Дина, протягивая руку товарищу прокурора. — В моем положении я должна дорожить истинными друзьями, я им теперь узнала цену… Я думала, что потеряла ваше уважение; но то, что вы пришли ко мне, доказывает обратное, и это трогает меня больше, чем десять лет вашей привязанности.
С Линн Симпсон Беркли общался, сочетая приятное с полезным: занимаясь с ней любовью, он вытянул из молодой женщины все, что она знала о Сьюзен Оуэн. Из этих сведений он составил рапорт на четыре страницы, который и представил Дороти Джиффорд. Больше той ничего не было нужно.
— И сейчас?
Тут, подстегиваемый возможностью извлечь выгоды и предвкушая радость отпуска в кругу семьи, Пит заставил Беркли совершить поступок, граничащий со злоупотреблением доверием. Беркли как ни в чем не бывало сообщил Дороти Джиффорд, что Линн Симпсон тоже входила в число любовниц ее мужа. Заодно он рассказал ей под большим секретом, что молодая женщина была у дома Сьюзен Оуэн и видела человека, которого не узнала, возможного убийцу Лайонела Джиффорда. Но Дороти Джиффорд не раскошелилась. Она вполне справедливо сочла, что сумма, уплаченная ею агентству «Беркли энд Джиббс», с лихвой покрыла расходы на розыски. Для нее дело закончилось. Или Генри Байнтер — истинный убийца, как и предполагала полиция, или, если он был невиновен, речь шла об убийстве и самоубийстве, что было вполне логично. Беркли не стал настаивать.
— Вы предмет любопытства всего зала, — продолжал товарищ прокурора. — Ах, дорогая! Ваша ли это роль? Разве вы не могли быть счастливой и вместе с тем сохранить доброе имя?.. Я только что слышал, что вы любовница господина Лусто и живете с ним вместе, как муж и жена!.. Вы навсегда порвали с обществом, даже на будущее время, когда, быть может, выйдете замуж за вашего возлюбленного и будете нуждаться в почтении, которое презираете сегодня… Не лучше ли вам было жить отдельно, с матерью, которая так любит вас, что возьмет под свою защиту? По крайней мере были бы соблюдены приличия…
— И завтра… Ладно.
Короче, у них оставалось два клиента: Максвелл, который, казалось, находил своеобразное удовольствие, усложняя их задачу отказом отвечать на вопросы, могущие продвинуть расследование, и Генри Байнтер, которому в данный момент штат Калифорния предоставлял стол и кров. В практическом же плане речь шла о двух аспектах одного дела. Один клиент платил и за себя, и за другого, так что Пит был полностью доволен.
Беркли вошел в ванную. Приятно принять душ после жаркого дня. Он оставался там минут двадцать, растираясь губкой, потом вытерся и набросил легкий халат. Вчера, как и позавчера, он навещал Линн Симпсон в ее квартире. Удовольствие, полученное им, выходило за рамки обычного. Линн Симпсон была здоровой девушкой без предрассудков. За свою жизнь она набрала солидный опыт в искусстве любви. Это было очень приятно…
— Я совершила ошибку, появившись сегодня в театре, — сказала она, — вот и все. Я безвозвратно распрощалась со всеми преимуществами, которыми свет награждает женщин, умеющих соединить свое счастье с благопристойностью. Мое отречение бесповоротно, я хотела бы разрушить все вокруг, чтобы превратить свою любовь в огромную пустыню, где только бог, да он, да я… Мы слишком много жертв принесли друг другу и связаны навсегда; связаны стыдом, если хотите, но связаны неразрывно… Я счастлива, и особенно счастлива потому, что могу спокойно любить вас, как друга, и доверять вам больше, чем в прошлом, — ведь мне так нужен друг!..
Сергей плотно надавил себе на глаза.
Прокурор проявил истинное благородство и даже величие души. На это признание, в котором трепетала душа Дины, он ответил раздирающим сердце голосом:
— Слушай, Игорь, а пойдем лучше к моему брату Мейерхольду.
В тот вечер молодая женщина сказала, что не сможет встретиться с ним, и Беркли не стал спрашивать почему. В каком-то смысле это было хорошо. Приятное начало их связи грозило незаметно перерасти в привычку. Беркли совершенно не хотелось заводить продолжительный роман, тем более что на следующей неделе должна была вернуться Манди, а он не любил осложнений. К тому же ночь здорового сна пошла бы ему на пользу.
— Я хотел бы навестить вас, чтобы убедиться, что вы любимы… Тогда бы я успокоился, ваше будущее не пугало бы меня больше… Понимает ли ваш друг, как велика ваша жертва, дышит ли благородством его любовь?..
— У тебя брат есть?
Он прошел на кухню, налил виски и вернулся в комнату. По телевизору шел вестерн. Банда злых индейцев в боевой раскраске с громкими криками преследовала по заросшим кактусами холмам раненого ковбоя, скальпу которого угрожала серьезная опасность. Беркли покрутил переключатель. На других каналах было не лучше. По одному показывали обнимающуюся при лунном свете парочку. Сопровождавшая кадр слащавая музыка давала представление о том, чего можно было ждать в будущем. По другому показывали четверку волосатых обезьяноподобных музыкантов, зверски терзавших различные инструменты. Беркли предпочел вестерн. Храбрый ковбой прискакал к широкой пропасти, и, видимо, жить ему оставалось немного. Тут, несомненно, для того, чтобы дать лошади передохнуть, на экране возникло радостное лицо диктора, восхвалявшего паштеты для кошек.
Телефонный звонок отвлек Беркли от бесконечного перечисления витаминов, содержавшихся в чудо-продукте. Приглушив звук, он снял трубку. Звонил лейтенант Даггетт.
— Как поживаете? — иронически поинтересовался Беркли. — Уж не хотите ли вы мне сообщить об освобождении Генри Байнтера? Или вы получили ордер на мой арест за соучастие?
— Ни то ни другое, — мрачно ответил полицейский. — Но в ваших же интересах примчаться в центральный комиссариат. — Он добавил что-то, похожее на ругательство. — Только что Джеффри Максвелл убил Линн Симпсон.
9
Все страны имеют общие черты, не считая неисполненных предвыборных обязательств политических деятелей. Твердо установившаяся традиция требует, чтобы полицейские комиссариаты занимали самые отвратные дома в городах. Тот, что находился на Маркет-стрит, не был исключением из правил. Беркли, зайдя в него, в который раз заметил омерзительные стены серого цвета.
Лейтенанта Даггетта не было в его кабинете, но секретарь, печатавший на машинке, был предупрежден о визите Беркли. Он пригласил его сесть и попросил подождать. Через пять минут в кабинет просунул голову инспектор Морриссон. Увидев Беркли, он недовольно пробурчал что-то о «частниках, вечно сующих всюду свой длинный нос», и ушел, сказав, что отправляется на поиски лейтенанта.
Вскоре появился и Даггетт. Черты его лица обострились. Он был не в духе. Жестом отпустив секретаря, он уселся за письменный стол.
— Вы нам приносите несчастье, — вздохнул он. — Каждый раз, когда вы оказываетесь замешаны в дело, все идет наперекосяк.
Беркли привстал.
— Я не просил вас приглашать меня сюда, — заметил он. — Если вы боитесь меня, я не настаиваю…
Даггетт примирительно махнул рукой:
— Садитесь и забудьте то, что я сказал.
Он снова вздохнул.
— Уверен, что вы многое знаете, — продолжил он. — Но я также предполагаю, что вы ничего не скажете, пока я не расскажу, что произошло.
Беркли кивнул.
— Точно, — подтвердил он. — Особенно, что касается второго пункта.
Лейтенант вытащил пачку сигарет, взял одну себе, другую предложил Беркли.
— Как я сказал вам по телефону, Джеффри Максвелл только что убил Линн Симпсон в ее квартире. Пуля в голову. Патрульная машина задержала его, когда он пытался скрыться.
Он пожал плечами.
— Ему не повезло, — прокомментировал он. — Сосед убитой позвонил и сказал, что ему показалось, будто он слышал выстрел. Патруль находился за несколько улиц. Его предупредили по радио. Они приехали как раз вовремя и сцапали его.
Беркли нахмурился. Смерть молодой женщины явилась для него ударом, но он уже свыкся с этой мыслью, пока доехал до комиссариата. Однако он плохо понимал, зачем Даггетт вызвал его среди ночи.
— Если его взяли на месте преступления, то я не понимаю…
Полицейский прервал его.
— На первый взгляд все ясно, — сказал он. — Но Максвелл утверждает, что он невиновен, и рассказывает историю, в которой упоминает вас.
Беркли встретил его слова с недоверием.
— Даю вам слово…
— Не продолжайте, пока не узнаете, что он говорит, — отрезал Даггетт.
Он внимательно посмотрел на Беркли.
— Поручал ли вам Максвелл разыскать портфель Лайонела Джиффорда, в котором тот будто бы унес документы в пятницу, накануне своей смерти? — спросил он нейтральным голосом.
Беркли признал:
— Это правда. Но это мне не объясняет, как…
— Сообщаю вам, что, когда Максвелла задержали, при нем был черный портфель с буквами Л.Д., в котором лежали досье, содержавшие материалы о весьма сомнительных делах «Бальбоа Адветисин», — указал Даггетт. — Надеюсь, вам это что-то говорит.
Беркли не удержался и громко выругался. В то же время в его мозгу отдельные кусочки информации сложились в картину. Нечего говорить, Линн Симпсон слишком дорого заплатила!
— Мне кажется, вас кто-то одурачил… — сказал полицейский. — Ну ничего, скоро увидим.
Он помолчал, потом продолжил:
— Давайте закончим с Максвеллом. Он все отрицает. Наплел тут нам целый роман! Будто бы он ни в чем не виновен, его якобы завлекли в ловушку. А не позвонил он нам и навострил лыжи только потому, что хотел надежно спрятать документы. Если предположить, что он не убивал девушку, то эти бумажки задвинут его в тень на много лет.
— Может быть, вы начнете сначала? — заметил Беркли.
Лейтенант последовал его совету.
— Максвелл уверяет, что кто-то позвонил ему по телефону и предложил поехать к Линн Симпсон и забрать портфель в обмен на две тысячи долларов, — объяснил он. — Он пришел, но человек, открывший ему дверь, навел на него пистолет. Там было темно, и он не разглядел лица. Он утверждает, что заметил слишком широкую куртку и широкополую шляпу, закрывавшую лицо…
На этот раз Беркли сдержался и не выругался.
— Он утверждает, что этот человек приказал ему повернуться лицом к стене и оглушил его. Когда он очнулся, то увидел труп девушки и портфель. Единственной его мыслью было спрятать документы. Послушать его, он бы позвонил нам потом.
Выражение лица Даггетта красноречиво говорило о его отношении к этой версии.
— А пистолет?
— Лежал в портфеле под досье, — ответил лейтенант, — с его отпечатками. Разумеется, он утверждает, что преступник сделал их, пока он был без сознания.
Он убрал со стола руки.
— Думаю, здесь все ясно. Линн Симпсон завладела портфелем и шантажировала его, а он застрелил ее, чтобы вернуть документы и не заплатить. Возможно, у него были и иные причины.
Разумеется, представленное в таком свете дело не оставляло сомнений в виновности Максвелла. Однако Беркли был не совсем в этом уверен. С одной стороны, новое появление незнакомца, которого Линн Симпсон видела на Линкольн Акрз и о котором он не мог узнать ни от кого, разве что от нее самой. С другой, если портфель был у нее, вполне возможно, что его ей передал Джиффорд, а еще вероятнее, что она взяла его из квартиры Сьюзен Оуэн. В таком случае, вероятно, Линн Симпсон была убийцей Джиффорда и своей подруги. Тогда Максвелл оказывался ее сообщником. Они поддерживали между собой связь, иначе как он мог узнать о таинственном незнакомце, даже если тот был плодом воображения Линн Симпсон. Но тогда зачем молодая женщина рассказала обо всем Беркли? И зачем Максвеллу было поручать ему поиски портфеля? Были ли эти расхождения вызваны желанием каждого прикрыть себя в ущерб другому? Вполне возможно. Но мотивы были по-прежнему неясны. Кроме того, Джиффорд умер до полуночи, то есть значительно раньше того времени, когда Линн Симпсон подъехала к дому Сьюзен Оуэн. Неужели замаскированный как на карнавале незнакомец существовал в действительности? Слишком уж это сложно! Да, еще есть Генри Байнтер…
— А кто ему позвонил и пригласил к Линн Симпсон? — спросил Беркли. — Он не узнал голос?
Лейтенант покачал головой:
— Он говорит, что было плохо слышно или же его собеседник нарочно говорил через что-то, чтобы было невозможно узнать голос.
— А в квартире?
— Он утверждает, что незнакомец шепотом приказал ему встать к стене и оглушил.
Как бы то ни было, в этом преступлении Генри Байнтера нельзя было обвинить.
— Вы установили личность свидетеля, позвонившего вам?
Даггетт заколебался.
— Это единственное, что не сходится, — ответил он. — Многие соседи показывают, что слышали звук, похожий на выстрел, но никто не сказал, что позвонил он.
Он пожал плечами.
— Но это ничего не значит. Обычно люди не очень стремятся ввязываться в такие дела. Вполне возможно, что один из них позвонил, а теперь не хочет признаваться, чтобы не быть свидетелем.
Беркли прекрасно знал, что люди обычно охотнее разговаривают с частным детективом, чем с полицейскими.
— Если Максвелл утверждает, что его оглушили, — заметил он, — у него на голове должны остаться следы удара…
— Они у него есть, — согласился Даггетт. — Но это ничего не доказывает. Он мог сам себя ударить на всякий случай. Я мог бы вам привести полдюжины таких примеров.
Он замолчал, чтобы затушить сигарету в пепельнице, и продолжил:
— На всякий случай я отправил сотрудника к Дороти Джиффорд. Она весь вечер провела у телевизора. Кажется, показывали вестерн.
Беркли улыбнулся:
— Я в любой момент могу ее спросить, откуда скакал ковбой и удалось ли ему в конце концов перепрыгнуть через пропасть.
Видя удивление полицейского, он пояснил:
— Я как раз смотрел фильм, когда вы позвонили.
Даггетт поморщился:
— Вы счастливец — проводите вечера у себя дома!
Он холодно взглянул на Беркли:
— Теперь о вас…
Беркли подумал, что шутки кончились. Линн Симпсон умерла, Максвелл арестован, так что у него не было причин молчать.
— У Вернона Дэвиса есть письмо, переданное ему Линн Симпсон, — заявил он. — Содержание мне известно.
Он рассказал полицейскому все, кроме тех деталей, которые, как он считал, касались только его. Даггетта он, конечно, не обманул, но тот не стал спрашивать, чем занимались Беркли и молодая женщина.
— Иначе говоря, — заключил он, когда Беркли закончил, — вы располагали сведениями, которые могли помочь расследованию, и не сообщили их.
Беркли насмешливо посмотрел на него:
— После той шутки, которую вы со мной сыграли, отдав меня в лапы Морриссона, вы еще надеялись, что я побегу к вам? Тем более что Линн Симпсон очень просила меня ничего не говорить, а вам, надеюсь, известно, что такое профессиональная тайна.
Он с невинным видом пожал плечами.
— Я не хочу учить вас вашей профессии, — добавил он. — Но вы бы заметили пробел в ее распорядке дня, если бы захотели…
Даггетт стиснул зубы.
— А вам не пришло в голову, что она, может быть, была бы жива, если бы вы действовали иначе? — выкрикнул он.
— А что бы это вам дало? — ответил Беркли. — Вы бы записали ее показания, ну, может, побранили за то, что опоздала прийти к вам. Не забудьте, что у вас уже есть один обвиняемый — Генри Байнтер, и вы уверены в правильности своей версии.
Лейтенант ничего не сказал, но Беркли с удовлетворением заметил, что его доводы проняли полицейского. Тогда он добавил:
— Помешать Максвеллу убить ее можно было только, приставив к ним обоим круглосуточную охрану. Если бы она и пришла к вам, вы бы не стали ее охранять. И не говорите мне, что я неправ.
Даггетт попытался успокоить его.
— Согласен, — признал он. — Скажем, слова у меня опередили мысль.
Но признавать себя побежденным он не хотел.
— Но все-таки, если бы вы рассказали мне о портфеле…
— Это ничего бы не изменило! — прервал его Беркли. — Вы бы обвинили Генри Байнтера в том, что это он стащил портфель из квартиры Сьюзен Оуэн, и стали бы допытываться, что он с ним сделал.