Вадим покосился на боковые экраны обзора и действительно увидел движущийся параллельно его курсу яркий факел реактивных двигателей.

Они поднимались, словно фантастические огненные птицы, оставляя внизу притихшую, беззащитную землю, свои дома, свои обиды, радости и чаяния… поднимались навстречу холодной черноте космического пространства и армаде вражеских кораблей, которая, несмотря ни на что, упрямо приближалась к родной планете.

***

Космос встретил их льдистой россыпью звезд.

У Нечаева, как и у Дорохова, не было ведомых. Остальные корабли образовывали звенья по три штурмовика в каждом, а командиры в таком раскладе оказались предоставленными сами себе. Два шаттла, которые могли быть приданы им, остались на Кьюиге, — Шахоев настоял, чтобы космопорт имел хотя бы такой резерв.

В принципе, Вадим не возражал. Он уже понял, что коллективные маневры — не его стихия. Он не уклонялся от ответственности за чьи–то жизни, но действовать в одиночку, направляя при этом приданные звенья, казалось ему проще, чем постоянно оглядываться на гипотетического напарника.

Он ошибался.

В космосе, как и в воздухе, кто–то обязательно должен прикрывать тебя сзади, на самом деле ведомый не обуза, а благо, но откуда ему было взять хоть частицу этого горького, смертельного опыта, когда за плечами молодого командира эскадрильи лежал всего один боевой вылет?

Точку сбора прошли благополучно. Три звена совершили перестроение, и теперь эскадрилья растянулась, как стая перелетных птиц — в вершине треугольника вожак, за ним три группы подчиненных.

— Первый, — это был голос Дорохова. — На моих мониторах все чисто. Как у тебя?

— Тишина, — ответил Вадим. — Следую установленным курсом. При контакте сообщу немедленно.

— Добро, до связи.

Все происходило планомерно, обыденно, но это не успокаивало, а, наоборот, настораживало.

Где они?

По данным спутникового контроля, до сенсорного контакта с кораблями противника оставалось пять–шесть минут полета, но благополучная тишина разлетелась вдребезги много раньше.

Пять алых точек внезапно появились на экране боевого радара и, не останавливаясь, поползли по его плоскости.

— Курс? — коротко спросил Вадим.

— Мы расходимся на встречных, угол отклонения — тридцать градусов. Классификация цели — космические истребители. Вероятное направление атаки — спутники связи.

— Третье звено, следовать на перехват цели! — мгновенно сориентировавшись, приказал Нечаев. — Второй, замкни их со своей стороны!

— Понял, — ответил коммуникатор голосом Дорохова. — Вижу противника.

Со стороны второй эскадрильи отделились три зеленых метки, и теперь уже шесть точек, приближаясь с разных сторон, зажимали алые точки. Остальные машины продолжали следовать прежним курсом, постепенно удаляясь от планеты.

— Ведущий третьего, после атаки восстановить строй, — скомандовал Вадим.

— Понял вас. Атакую, — пришел ответ на радиочастоте.

В этот миг сердце Вадима болезненно сжалось, — впервые он испытал подобное чувство, осознав, что, посылая троих подчиненных в бой, швырнул их короткой фразой приказа навстречу вероятной смерти.

Как обыденно все произошло… — Мысль застряла в голове, и Нечаеву потребовалось совершить очередное волевое усилие над собой, чтобы сосредоточиться на приборах, не крутить головой в тщетной попытке разглядеть, что творится позади, где уже наверняка вскипел бой…

— Командир, основная цель.

Голос Хьюго заставил его окончательно отрешиться от завязавшегося на низких орбитах боестолкновения.

Вот они.

Экраны оптических умножителей автоматически включились, как только жирные метки земных крейсеров появились в пределах Досягаемости радарных установок.

Вадим взглянул на увеличенные контуры и не узнал их.

Конечно, четыре крейсера, выстроенные в пространственный ромб, были теми же самыми, но как разительно изменилась их внешность!..

Огромные клиновидные корпуса сейчас едва просматривались из–за бесчисленного количества выдвинутых в космос оперативных устройств.

Их ждали. Огромные суппорты уже закончили свою работу, и вдоль бортов каждого корабля тянулись выдвинутые в космос полушария орудийно–ракетных комплексов, готовых обрушить шквал огня на любой приблизившийся к крейсеру объект. Помимо «Прайдов», в обшивке кораблей противника были открыты стационарные орудийные порты, а по срединной, «хребтовой» части каждого крейсера ровной линией чернели округлые провалы пусковых шахт, которые вдруг прямо на глазах озарились последовательными вспышками призрачного, голубоватого огня, похожего на сполохи статического электричества, и все пространство над крейсерами внезапно пришло в движение, — это электромагнитные катапульты несущих кораблей выплюнули в космос шесть десятков истребителей прикрытия.

Глядя на растущие контуры крейсеров и непостижимую массу различного вооружения, Вадим на секунду растерялся, подумав: Как их атаковать?! Но его замешательство развеял командир второй эскадрильи.

— Первый… — голос Дорохова казался далеким и нереальным. — Действуем согласно плану! Маневр должен быть слаженным — сначала ты, вслед — мои машины.

— Понял.

Он не сказал больше ни слова, — слов и так было слишком много при предварительном обсуждении операции.

Их план предусматривал дерзость, на первый взгляд граничащую с самоубийством, — его придумал и отстаивал до хрипоты Дорохов, а Вадим просто поверил в него как в единственный шанс не только выжить, а реально нанести четырем крейсерам непоправимый, губительный ущерб…

***

План Дорохова был дерзок и прост.

Несмотря на протесты Шахоева, он настоял, чтобы четырем кораблям армады была предоставлена возможность устранить мелкие повреждения и возобновить движение к Кьюигу.

Четыре вражеских крейсера образовывали фигуру в виде ромба, располагаясь в одной и той же плоскости полета. Сверху и снизу их прикрывали космические истребители, которые в любой момент могли быть выброшены в космос стартовыми катапультами.

Для плохо бронированных челноков такое построение находящегося настороже противника представляло собой неприступную крепость, ощерившуюся сотнями огневых точек.

Вадим и Дмитрий сутками просиживали за компьютерами, в сотый, тысячный раз обрабатывая данные, полученные по каналам телеметрии в момент первой атаки.

Они учли все: скорость и максимальные углы поворота орудийных башен, время их перезарядки, расположение огневых точек, время, необходимое для старта космических истребителей, их построение, длительность каждого маневра, — все это было учтено, оцифровано и введено для анализа в вычислительный центр космопорта.

В результате они получили единственную цифру, отражавшую значение скорости, при которой любой выстрел, произведенный крейсером по конкретной цели, опаздывал, пронзая пространство, где уже не было атакующего корабля.

Поначалу полученное путем вычислений цифровое значение скорости показалось недостижимым для медлительных, но мощных шаттлов. К процессу пришлось подключить весь инженерный и технический персонал порта, и в конце концов решение было найдено.

Шахоев, когда ему представили расчеты, выпучил глаза, назвав их сумасшедшими.

Снять с челночных кораблей половину с таким трудом установленной на них брони?! Убрать половину орудий?! Вдвое ослабить защиту и огневую мощь и без того скверно вооруженных боевых единиц?!.

Он орал, пока не выдохся, а когда праведный гнев полковника иссяк, Дорохов положил на стол второй лист проекта, где предлагалось разобрать половину имеющихся в наличии машин ради демонтажа их двигателей, которые следовало переустановить на два десятка оставшихся нетронутыми челночных кораблей, вдвое повысив их скоростные характеристики.

На этот раз полковник уже не стал кричать, а когда Шахоеву представили компьютерную модель боя, он внимательно просмотрел ее и спросил:

— Вы решили покончить самоубийством?

Дорохов поднял на него взгляд покрасневших от усталости глаз и коротко ответил:

— Да, при условии, что эти крейсеры больше не будут угрожать Кьюигу.

***

И вот этот миг настал.

— Максимальное ускорение!

Вадим едва узнал свой собственный голос, столько нервного напряжения сконцентрировалось в нем.

Корабль Нечаева и следовавшие за ним звенья рванулись вперед, навстречу земной эскадре, с каждой секундой увеличивая и без того огромную скорость.

Этим запредельным для человека маневром управляли бортовые компьютеры машин. В нужный момент они включили двигатели коррекции, превращая прямой курс шаттлов в крутую параболу. Семь крошечных кораблей на огромной скорости взмыли над плоскостью эклиптики земной армады и тут же начали опускаться.

Опережая залпы бортовых орудийных комплексов и старт истребителей прикрытия, они на огромной скорости «перепрыгнули» флагман ромбовидного построения и… очутились внутри замкнутого крейсерами периметра, на миг оказавшись в зоне, куда не могло стрелять ни одно орудие землян.

Вадиму казалось, что он готовился к этой секунде всю свою жизнь.

Его противоперегрузочное кресло, специально смонтированное для этой операции, уже отъехало назад и частично погрузилось в пол — настолько велика была действующая на пилота перегрузка.

— Огонь! — исторг он торжествующий хрип.

Это был не бой — сплошное, презирающее какие–либо законы сумасшествие.

Семь шаттлов, вторгшиеся в зону перекрестного огня четырех крейсеров, одновременно озарились вспышками выстрелов и ослепительными факелами от работы тормозных двигателей.

Они не собирались проскальзывать ниже, выходя из зоны перекрестного огня вражеских кораблей!

Резкое торможение заставило хрустеть и стонать корпус штурмовика, у Вадима начали вытягиваться щеки и отекать черты лица, но это длилось три–четыре секунды, потом с зубовным скрежетом подломился один из амортизаторов противоперегрузочного кресла, и с этим звуком Нечаев пришел в себя, вынырнув из короткого беспамятства, вызванного запредельной перегрузкой.

Семь маленьких кораблей продолжали интенсивно тормозить, полыхая огнем носовых орудий; зримые снарядные трассы впивались в броню четвертого, замыкающего ромбовидное построение крейсера, шаттлы стремительно неслись на него, и теперь даже слепцу было понятно, что, отстреляв весь боекомплект, они попросту нырнут под брюхо космического левиафана, чтобы, проскользнув под ним, вырваться в открытый космос за кормой эскадры.

В этот миг вторая группировка шаттлов, которой командовал Дорохов, уже достигла апогея баллистической траектории и начала рушиться во внутреннюю зону образованного крейсерами периметра, в точности повторяя маневр эскадрильи Нечаева.

Это было не сумасшествие, а математически выверенный расчет, который вольно или невольно приводил к роковому результату. В тот момент, когда носовая надстройка четвертого крейсера брызнула, наконец, осколками брони, выпуская в космос мутное облако декомпрессионного взрыва, достаточно затормозившие корабли Нечаева вдруг начали боевой разворот, демонстрируя, что не собираются уходить из теснины, замкнутой корпусами четырех исполинов.

Бой внезапно вышел на уровень психологического поединка.

Первым не выдержал расчет одной из батарей ПКО атакованного крейсера, и его орудийно–лазерные комплексы разрядились в запретную зону, целя по шаттлам, столь нагло и стремительно атаковавшим их корабль.

Это было все, чего добивались Нечаев и Дорохов, разрабатывая свой попахивающий самоубийством план.

Они знали, что в тесных орудийных башнях сидят люди, чья выдержка также имеет свой предел, и вот этот предел был пройден: пространство между флагманом земной эскадры и тремя другими крейсерами внезапно превратилось в библейский ад… На фоне черноты космоса в тесном, не превышающем сотни километров, промежутке в одну минуту сконцентрировались такие энергии, что вакуум, который и так нельзя считать абсолютной пустотой, совершенно утратил свою физическую природу.

Космические истребители противника, выброшенные стартовыми катапультами строго «вверх», оказались на солидном удалении от главного места событий. Теперь они, совершив боевое перестроение, разделились на две группы и ринулись вниз, в узкий зазор между исполинскими крейсерами, пытаясь осуществить перехват атакующих штурмовиков, но на самом деле их маневр только добавил хаоса в происходящее.

Новые учебники боевой навигации и космических построений будут написаны на примере этого боя, но ни один из его участников не задумывался сейчас над этим…

Штурмовики двух эскадрилий Кьюига, как и было запланировано, ринулись в разные стороны, словно две стайки вспугнутых птиц, не атакуя конкретные цели, а поливая бешеным огнем из боковых орудий обшивку вражеских крейсеров…

Теперь уже никто не управлял боем, каждая орудийная башня жила своей собственной жизнью: четыре крейсера озарились множественными вспышками лазерных разрядов и ракетных запусков, сделав этот миг роковым для всей эскадры, — орудийно–ракетные комплексы разрядились в запретную для ведения огня зону, и большинство попаданий пришлось не на маленькие, дерзкие корабли, а на броню своих же крейсеров.

— Дима, выходим из боя!

Вадиму казалось, что он орет в коммуникатор, но на самом деле его горло, сдавленное непрекращающимися перегрузками, выдавило лишь сипящее подобие звуков…

Космические скорости, при относительно небольших расстояниях между материальными объектами, способны свести с ума, полностью дезориентировать пилота, обучавшегося неторопливым, степенным маневрам стыковки с грузовыми кораблями, но Нечаев уже побывал в плену подобного шокового эффекта, и теперь, преодолев потенциально опасный участок, он несколькими импульсами торможения окончательно сбросил рискованную скорость машины, а его взгляд за доли секунды успел охватить всю панораму окружающего космоса.

Нужно было обладать железными нервами, чтобы адекватно воспринять реальность: его штурмовик стремительно скользил в узком коридоре, образованном корпусами двух титанических крейсеров. На фоне кипящего от разрывов и лазерных лучей пространства Вадим успел заметить разворачивающиеся в его сторону орудийно–ракетные комплексы, падающие сверху силуэты истребителей прикрытия, разлетающиеся во все стороны обломки, принадлежность которых уже невозможно было опознать…

Разум отказывался постичь истинное количество выплеснутой в космос фотонной и кинетической энергии, — с данной задачей едва справлялся бортовой компьютер, хаотично меняющий на мониторах десятизначные числа, отражающие суммарные мощности одновременного залпа лазерных и орудийно–ракетных комплексов четырех крейсеров Земной армады.

Для человеческого восприятия все выглядело проще и страшнее: рубиновые лучи резали мрак ослепительными росчерками, снаряды вакуумных орудий летели сплошной стеной, в эфире смешались восторженные возгласы и предсмертные выкрики, но суть явления крылась уже не в отдельно взятых человеческих судьбах, а в роковой тактической ошибке, которую флот Земного Альянса, да и все другие формирования космического базирования в будущем канонизируют в учебниках: построение крейсеров оказалось слишком тесным, а перекрестный огонь сотен орудийных и лазерных установок, ведущийся по мелким, быстролетящим целям, нанес урон прежде всего своим же кораблям.

И все же главными виновниками разрушительного столкновения были люди.

Когда счет времени идет на секунды, а натянутые нервы готовы вот–вот лопнуть от напряжения, каждому человеку, заточенному в тесное узилище орудийной башни, выдвинутой за пределы брони крейсера, вполне оправданно кажется, что бесноватые штурмовики летят прямо на него… Первый залп исполинских крейсеров явился прямым следствием долгого, нервозного ожидания людей, занимавших боевые посты в башнях орудийно–ракетных и лазерных комплексов…

…Пытаясь уклониться от плотного, губительного огня, Нечаев еще раз задействовал тормозные двигатели в надежде, что залпы, наведенные на него с упреждением, пройдут мимо. Мгновенная перегрузка вновь помутила разум, отозвавшись болью во всем теле, а когда зрению вернулась резкость, вокруг его штурмовика продолжал кипеть настоящий ад, будто в космосе разом извергалась сотня вулканов.

Большинство снарядов и лазерных лучей по–прежнему пролетало мимо атакующих шаттлов, попадая в обшивку своих же крейсеров, и теперь из безобразных пробоин в космос вместе с туманными выхлопами декомпрессии извергались тучи обломков внутреннего оборудования пораженных отсеков. В этом хаосе лавировали истребители, сбившиеся с курса, потерявшие цель из–за обилия засветивших радары сигналов. В эфире царил настоящий содом, и Вадим понял, что действительно пора уходить.

— Следи за кормой! — отрывисто приказал он андроиду, разворачивая нос челнока по направлению ближайшей полусферы орудийно–ракетного комплекса.

С грохотом заработали орудия обоих бортов, покрывая броню атакованного комплекса частыми вспышками разрывов, один из снарядов пробил емкость с жидким азотом, применяющимся для охлаждения лазеров главного калибра, и мутный шлейф газа под давлением ударил в пространство, заволакивая мутью поврежденный участок брони крейсера.

Рядом извергалось несколько подобных газовых гейзеров, медленно вращаясь, мимо проплывали неузнаваемые обломки чего–то огромного, оторванного от брони, возможно, это были детали подающего суппорта или даже целая надстройка, срезанная шальным лазерным лучом.

— Два истребителя. Заходят со стороны кормы. — Хьюго резко повернулся вместе с креслом, оборачиваясь к комплексу управления расположенных в хвостовой части орудий.

Вадим без подсказок знал, что нужно делать. Пока Хьюго наводил кормовые орудия, он развернул нос штурмовика в направлении чистого космического пространства с таким расчетом, чтобы импульсы ускорения от стрельбы не привели к столкновению штурмовика с близлежащим крейсером.

Шаттл задрожал, вибрация была ритмичной, скорость росла рывками, — это кормовые орудия, выплевывая длинные очереди, ускоряли полет машины, а у Вадима, сосредоточившегося на удержании курса, дрожь гуляла по телу. Он смотрел вперед, оставляя без внимания все, что творится за кормой, но вместо участка открытого космоса взгляд натыкался на сплошной хаос разлетающихся во все стороны обломков, перемежающихся с мутными облаками декомпрессионных выхлопов.

Он не мог выдержать определенный курс, по броне штурмовика постоянно что–то ударяло, то гулко и сильно, то со слабым скользящим скрежетом, теснина между крейсерами казалась бесконечной, хотя их суммарная протяженность равнялась всего семи километрам…

После очередного маневра, когда еще работали кормовые орудия, Вадим внезапно увидел, как в поле зрения носовых видеокамер выплывают исполинские контуры двигательных секций замыкавшего построение эскадры крейсера.

Решение пришло мгновенно. Руки потянули астронавигационные рули, доворачивая нос корабля в сторону появившейся цели, большой палец правой руки сбросил предохранительную скобку и лег на бугорок сенсорной гашетки, управляющей залповым запуском ракет.

— Хьюго, приготовься, я атакую.

— Они на хвосте. Очень близко!

— Стреляй!

Прицельная сетка наконец совместилась с плавным обводами двигательных секций вражеского корабля.

Машинально задержав дыхание, Вадим надавил на сенсорный бугорок гашетки.

Из–под уплощенного днища штурмовика, где были смонтированы пусковые установки неуправляемых ракет, вырвалось ослепительное пламя запуска, и два десятка реактивных боеголовок рванули по прямой траектории.

Обратный импульс от их старта резко затормозил шаттл, Вадима бросило вперед так, что лязгнули зубы, а страховочные ремни больно впились в грудь, и в тот же миг он увидел, как броня крейсера полетела рваными клочьями, — это ракеты ударили в цель, уродуя обтекаемые обводы брони, прожигая ее и взрываясь уже внутри, в отсеках, где располагалось оборудование гиперпространственного привода.

Вкус победы был вкусом крови…

Солоноватая жидкость растеклась по нёбу, языку, — организм человека не выдерживал мгновенных перегрузок, порожденных залпами неадаптированного к космическим условиям оружия… На несколько секунд сознание Нечаева помутилось, руки стали ватными, непослушными, и этого хватило, чтобы бесноватые силы разнонаправленных ускорений, терзающие штурмовик, увели его в хаотичное вращение.

Хьюго, который спокойно переносил перегрузки, опять резко развернулся вместе со своим креслом.

У него были свои критерии восприятия окружающего мира, в корне отличающиеся от человеческих, но в данный момент, несмотря на хаотичную смену изображений, транслирующихся на экраны обзора, он воспринимал окружающий космос как нечто, несущее зловещую красоту разрушения…

У Вадима, так и не отпустившего астронавигационные рули, из уголка губ текла кровь. Взгляд Нечаева был мутным, неосмысленным, он явно находился в полубессознательном состоянии.

Механические пальцы Хьюго цепко охватили дублирующие рули системы управления.

Он был отлично спроектированной машиной. Возможности андроида намного превосходили человеческие, но даже он не мог охватить своим вниманием всю ситуацию в целом. Пока Хьюго стабилизировал корабль, одновременно пытаясь вывести его из опасной, полной обломков зоны, сзади в кормовой полусфере вновь появилось звено космических истребителей противника.

Эти смертоносные машины были специально разработаны для ведения космического боя и по своей конструкции принципиально отличались от оснащенного неадекватным наземным оружием шаттла. Бортовые орудийные комплексы горбоносых, обтекаемых машин класса «Гепард» никак не влияли на летные характеристики, в них был реализован принцип электромагнитного ускорения боеголовок, имелась хорошо отлаженная автоматическая система компенсации выстрела, и теперь, когда первый шок от уничтожающего взаимного залпа базовых крейсеров уже прошел, в заполненном обломками пространстве началась настоящая планомерная охота за дерзкими, но неуклюжими кораблями колонистов, которые своей стремительной психологической атакой сумели нанести непоправимый вред четырем титаническим крейсерам.

Благодаря плану Дорохова, малые силы самообороны Кьюига сделали во сто крат больше, чем можно было вообразить в самых смелых мечтах, и теперь, когда ситуация вышла из стадии шока, им осталось лишь одно — с честью погибнуть, потому что стартовые катапульты поврежденных крейсеров выбрасывали в космос все новые и новые звенья «Гепардов», а прорвавшиеся сквозь теснину челноки едва могли маневрировать из–за множества повреждений, полученных в результате ответного огня крейсеров и столкновения с хаотично разлетающимися обломками…

***

Вадим смутно осознавал, что кораблем управляет Хьюго, в секунды просветления, когда измученный разум начинал нормально воспринимать реальность, он видел чистую черноту космоса, на мгновение ему показалось, что в коммуникаторе гермошлема звучит далекий голос Димы Дорохова, который кричал из бездны:

— Всем, кто меня слышит! Выходим из боя! Повторяю: выходим из боя, курс — домой!

Домой… — Вадим почувствовал себя лучше, зрение перестало двоиться, руки все еще были ватными, как и все тело, но он знал — они уже второй раз больно ударили по непобедимым земным кораблям, и это главное… Мгновенное воспоминание о заполняющих космос обломках подсказало — не полетят на Кьюиг орбитальные бомбы, по крайней мере не сегодня, не сейчас, и вопрос заключался лишь в том, какой ценой далась эта вторая победа, сколько машин вернется назад, смогут ли они еще раз, вопреки всему, взмыть в район низких орбит, чтобы вновь с сумасшедшим упорством атаковать нависающих над планетой титанов?..

Надо отдать приказ… Надо приказать своим, чтобы возвращались…

— Маленькие… — Испачканные в крови губы едва шевелились. — Первая эскадрилья, возвращаться на базу, выходим из…

Его слова оборвал зубовный скрежет ломающегося металла и тонкий невыносимый свист улетучивающегося воздуха, но Вадим не слышал этих признаков попадания и декомпрессии отсеков, — чудовищный удар в плечо заставил его выгнуться в кресле и заорать, захлебываясь кровью; снаряд, прошивший кресло, взорвался внутри приборной панели. Вадим инстинктивно попытался вскочить, но его удержали страховочные ремни, лишь перед помутившимся взглядом мелькнули парящие в невесомости брызги собственной крови…

Хьюго, которого лишь вскользь задело осколками, рванулся к Нечаеву, бросив управление и оборвав пристегивающие его к креслу ремни.

В эти мгновения мозг андроида работал на пределе своих вычислительных возможностей, — мгновенная смена приоритетов произошла за доли секунды, теперь для него не имел значения противник, главное — жизнь Вадима.

Воздух из отсека улетучивался с невероятной скоростью, но действия машины оказались стремительнее. Хьюго успел сорвать со специальных креплений баллон с герметизирующим составом и, не обращая внимания на кровь, начал поливать плечо Вадима струей мгновенно затвердевающей пены, нанося ее прямо поверх окровавленных лохмотьев, в которые превратился скафандр на правом плече Нечаева.

Спустя две секунды пена полностью затвердела, превратив плечо Вадима в буро–желтый ком.

Герметизация скафандра была восстановлена одновременно с появлением на уцелевших секциях пульта сигнала, означающего полную декомпрессию рубки.

Неуправляемый челнок с развороченной прямыми попаданиями кормой медленно скользил на фоне голубовато–серой облачности Кьюига, а за ним тянулся длинный шлейф обломков брони и кристаллизовавшейся атмосферы.

Три «Гепарда» резко отвернули в сторону в поисках новой цели.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЕРВ–БАТАЛЬОН

Глава 7

Второй материк планеты

Кьюиг. Граница горного

массива и непроходимых лесов

Он был спокоен, как и подобает машине.

Штурмовик падал, снижаясь по крутой дуге, но Хьюго понимал, что в космосе он бессилен, — множественные попадания в корму полностью вывели из строя секции маршевой тяги, и им с Вадимом оставалось уповать лишь на атмосферное маневрирование…

Нечаев дважды приходил в себя, но оба просветления сознания были слишком короткими. Хьюго слышал, как Вадим стонал, пытаясь пошевелиться, и вновь проваливался в небытие, лишь робкие синусоиды на датчиках систем жизнеобеспечения свидетельствовали о том, что он жив.

Хьюго отчетливо понимал, что командиру нужна срочная и квалифицированная медицинская помощь, но тут разум андроида вставал перед дилеммой: он при всем желании не мог ускорить процесс аварийной посадки без нанесения еще большего вреда тяжело раненному Вадиму.

В рубке штурмовика царил вакуум. Это не мешало андроиду, но множественные повреждения бортовых систем осложняли вход в атмосферу. Работали только маневровые двигатели, не было никакой возможности осуществить полноценное торможение. О посадке в заранее запланированном месте речи не шло, — Хьюго смог найти лишь один приемлемый вариант маневра: сжечь остатки топлива на корректировку угла входа в атмосферу. Он рассчитывал совершить как минимум один виток вокруг Кьюига, удерживаясь в разреженных слоях воздушной среды планеты, которые затормозят полет, нанеся при этом минимальный урон обшивке штурмовика.

Далее челнок, который по своей конструктивной сути являлся гибридом самолета и космического корабля, погасив орбитальную скорость, мог планировать на крыльях, превращая стремительное падение в некое подобие аварийной посадки при выключенных двигателях.

***

Это был тот самый миг, когда Нечаев пришел в себя, сумев удержать сознание на зыбкой грани небытия.

От боли, которая охватывала половину тела, он не мог ни пошевелиться, ни заговорить, — просто полулежал в кресле, удерживаемый страховочными ремнями, и смотрел сквозь забрызганное кровью забрало собственного шлема на изуродованную, неузнаваемую обстановку рубки управления.

За четырнадцать дней им была прожита целая жизнь, и вот, похоже, она заканчивалась. Простреленный во многих местах триплекс кабины, выбитые осколками приборы, оплавленные жгуты проводки, вывороченные из–за разбитых панелей, глухая, ватная тишина в коммуникаторе гермошлема и несколько злобных красных огней на уцелевших секциях пульта явно говорили в пользу того, что пилоту не выжить, не посадить грузопассажирский челнок, наспех переоборудованный под боевую машину. Корабль уже вошел в фиолетово–черное пространство стратосферы и снижался по пологой дуге. Неуправляемый, изрешеченный снарядами, с выведенным из строя бортовым компьютером и поврежденными цепями ручного управления, он мог совершить лишь один маневр — ускоряясь по воле тяготения планеты, раскалиться в плотных слоях атмосферы и рухнуть на поверхность горячим, ослепительным болидом…

Вадим не видел своего напарника, но ощущал, что Хьюго тут, рядом.

Нечаев знал, что андроид будет бороться за целостность корабля до последних секунд, но сама возможность посадки, а не падения казалась Нечаеву чем–то невероятным, впрочем, он не испытывал страха, разум уже оцепенел, так же как парализованное болью тело.

Снаряды, прошившие рубку управления, прошли верхом, пощадив экраны нижнего обзора, которые ровной полосой тянулись на стыке пола и лобовой стены рубки, и из своего бессильного положения Нечаев все же мог наблюдать часть транслирующегося с внешних видеодатчиков изображения.

Они летели над Кьюигом.

Планета была очень близка, ее шар разросся до таких размеров, что не умещался в поле зрения видеокамер. Вибрация корпуса челнока и тонкий свист в микрофонах скафандра говорили о том, что °ни уже находятся в пределах атмосферы.

Вадим, полубессознательно глядевший в экраны нижнего обзора, видел, как приближается, растет горный массив, он даже попытался узнать это место, вытащив из памяти какие–то географические подробности, но тщетно, — Кьюиг был заселен, дай бог, на треть своих территорий, и на планете оставалось множество мест, где вообще не ступала нога человека.

В следующий момент подбитый штурмовик, роняя хлопья окалины с перегретой обшивки, уже скользил над вершинами гор.

Трудно сказать, как удавалось андроиду поддерживать режим планирования без участия турбин, но корабль не падал, а снижался, постепенно теряя высоту.

Вадим по–прежнему не мог пошевелиться. Он лежал, словно кукла, и лишь глаза продолжали жить на его мертвенно–бледном, забрызганном уже засохшей кровью лице.

На экранах нижнего обзора промелькнули покрытые снегом и льдом горные вершины, за которыми потянулись ровные пространства каменистых плато…

Здесь никогда не было людей…

Вадим смотрел вниз, с трудом балансируя на грани небытия, и потому не мог поручиться перед самим собой — видит он реальность, или его сознание уже соткало бредовые предсмертные картины эфемерных вероятностей?

На одном из горных плато, словно жуки, закованные в темные, тускло поблескивающие панцири, стояли ровные ряды посадочных модулей. Мимикрирующие маскировочные сети скрадывали их контуры, делая картину еще более призрачной, приближенной скорее к бреду, чем к действительности.

Между спускаемыми аппаратами и расположенными неподалеку временными куполообразными укрытиями сновали люди, но они казались букашками на фоне двух исполинских фигур, которые с высоты казались какой–то невероятной формой жизни: огромные яйцеобразные корпуса машин более походили по своей форме на уродливые головы, к которым были прилеплены исполинские лапы с выгнутым в обратную сторону коленным сочленением. Эти бредовые механизмы отдаленно напоминали исполинскую серв–машину, доставленную на Кьюиг прорвавшимся с Дабога транспортом «Игла»…

Спустя мгновенье Вадим понял — это и есть серв–машины.

Появление подбитого штурмовика над позициями тайно высадившегося десанта не могло пройти незамеченным. Два шагающих исполина внезапно развернули свои чудовищные торсы, одновременно приподнимая их вверх относительно опорной платформы, и спаренные зенитные орудия, установленные на загривках механических чудовищ, вдруг зашлись злобной лающей скороговоркой, посылая вслед падающему штурмовику длинные очереди снарядов.

Что–то глухо ударило в днище покалеченной машины, и штурмовик, прекратив планирование, начал резко заваливаться вправо.

Это было последнее осознанное воспоминание Вадима Нечаева.

Изрешеченный снарядами шаттл еще какое–то время падал, двигаясь параллельно понижающимся горным склонам, потом каким–то чудом объятая огнем машина приподняла нос, и этот маневр позволил кренящемуся на одно крыло штурмовику протянуть еще километров двадцать, двигаясь над сплошным морем древесных зарослей. Но ничто не может продолжаться вечно, и в конце концов днище многострадального корабля чиркнуло по кронам деревьев, и он рухнул, рассекая непроходимые заросли Кьюиганской сельвы, будто огромный пылающий плуг…

За сотню километров от места его падения боевая шагающая серв–машина с бортовым номером восемнадцать плавно опустила свой обтекаемый яйцеобразный корпус.

Вывод бортового компьютера после анализа поступивших данных был категоричен: штурмовик противника уничтожен. Место его падения было автоматически занесено в базы данных и помечено на карте алой точкой в глубине заросшего непроходимым лесом пространства, которое люди именовали сельвой.

Второй материк планеты Кьюиг.

Район места падения орбитального

штурмовика Вадима Нечаева

Сельва…

Изначально этот термин означал влажные экваториальные леса одного из материков далекой Земли, но в истории колонизации планет слово «сельва» получило свое развитие, обозначая любой враждебный человеку труднопроходимый лес, составленный из экзобиологических видов растений.

Кьюиганская сельва сохранила от прототипа высокую влажность, труднопроходимость и кажущуюся враждебность, хотя на самом деле нет враждебных или благосклонных мест — живая ли природа, мертвая ли, — она подчинена своим законам, живет, сообразуясь с ними, и не выказывает к человеку приписываемых ей субъективных качеств.

Этим утром участок влажного многоярусного леса жил привычной, ничем не примечательной жизнью: тихо шумели на ветру разлапистые кроны даланий, образующих густой шатер крон, покачивались лианоподобные растения, похожие на толстые переплетенные между собой веревки, тянущиеся от дерева к дереву и порой свисающие до самой земли, шелестели и потрескивали ветви кустарникового подлеска, когда по незримым тропам, проложенным сквозь чащобу, пробегал шустрый зверек или проходил более крупный и степенный представитель исконного животного мира Кьюига.

Были тут и иные признаки жизни.

На берегу небольшого озерка, своими размерами более напоминавшего болотце, стояли три старых приземистых здания, образующие букву «П», обращенную своей открытой частью к водоему. Здания имели ограду из высоких, заостренных кверху бревен. Периметр частокола не примыкал вплотную к зданиям, он был много шире в диаметре и окольцовывал клочок возделанной земли, несколько плодоносящих деревьев, лужайку с вросшими в землю поржавелыми остовами какой–то техники, а также старый, покосившийся навес, под которым между бетонными плитами пробивалась вездесущая трава.

Ворот в ограждении не было, плотные ряды кольев сбегали к воде и обрывались на берегу, у причала, подле которого на водной глади неподвижно застыли две лодки из легкого алюминиевого сплава.

Смесь древних и новейших технологий, примененных при возведении построек небольшого островка человеческой жизни посреди влажной сельвы, наводила на мысль о полной изоляции этого места от цивилизации, процветающей на соседнем материке планеты.

Утро уже полностью вступило в свои права, под пологом древесных крон царил влажный сумрак, кое–где солнечные лучи находили себе дорогу средь плотной листвы и били в землю косыми столбами янтарного света, в которых роилась мошкара.

Глядя на окружающую природу, можно было понять, почему люди избрали именно это место. Над небольшим водоемом отсутствовал непроницаемый полог разлапистых крон, и солнце, давно растопившее плавающий над поверхностью воды утренний туман, ярко и щедро озаряло светом и теплом как сами здания, так и расположенные подле небольшие участки культивированной земли.

И все же… Что–то здесь было не так.

Безлюдье — вот что настораживало, делало поселение каким–то угрюмым, хотя не заросшие травой тропинки явно говорили в пользу недавней населенности этого места.

Внешне все выглядело целым, исправным, — никаких проломов или дыр в частоколе, которые бы свидетельствовали о внезапном нападении крупных представителей животного мира сельвы, в зданиях, отражая солнечные лучи, блестели целые стекла, на ровных стенах не было видно ни выщербин, ни каких–то иных повреждений.

Только серели подле пашни недавние холмики земли, слишком маленькие для могил, но очень похожие на них…

Какая–то зловещая загадка витала тут, конденсируясь в самом воздухе, как мошкара в ласковых столбах солнечного света.

…Внезапно хлопнула дверь, и этот звук поломал тишину.

Из здания вышел пес. Он хозяйским взглядом окинул пустой двор, потом потянулся, жмурясь на солнце, и энергично встряхнул шерстью, при этом в движение пришла лишь передняя часть туловища, что объяснилось очень легко — задние лапы пса представляли собой механические протезы, хвоста у него не было вовсе, а шерсть покрывала лишь две трети туловища.

Потянувшись, пес втянул носом воздух и, не распознав ничего предосудительного в запахах, вразвалку пошел к водоему, чтобы напиться, свесив голову с мостков, к которым были привязаны лодки.

Пока он пил, открылась еще одна особенность в строении его тела: розовый язык мелькал между угрожающего вида искусственными челюстями со вставными зубами.

Все это наводило на мысль, что животное сильно пострадало в схватке с неведомым противником и было заботливо излечено людьми, которым он, как и многие поколения его предков, служил верно и бескорыстно.

Высокий уровень технологий, примененных при протезировании, настораживал, потому что окружающее, а в особенности частокол из древесных стволов и скудные орудия труда кустарного производства, оставленные под навесом подле пашни, шли вразрез с умением лечить несовместимые с жизнью травмы…

Странные люди должны были населять это место, и в самой их жизни, несомненно, крылась одна из трагичных загадок выживания на чуждой планете, когда какие–то технологии утрачивались безвозвратно, а иные получали развитие, намного опережая самые прогрессивные разработки далекой прародины.

***

Пес не успел толком напиться, как его внимание привлек отдаленный, зазвучавший где–то в поднебесье надсадный гул.

Он вздрогнул всем телом, прекратил пить и задрал голову, пытаясь вполне осмысленным взглядом отыскать в лазурных небесах источник необычного звука, но то ли прореха в плотной листве над водоемом оказалась слишком мала для обзора всего поднебесья, то ли источник звука находился еще очень далеко, — псу не удалось увидеть ничего, кроме двух перистых облачков. Однако он ощущал, как вибрирует воздух, шум верхних крон стал более волнующим, все внезапно обострилось, словно с окружающего мира сдернули вуаль сонного покоя…

Шерсть на загривке встала дыбом, из глотки пса вырвалось угрожающее рычание, и он бросился назад к П–образному дому, двигаясь быстро, но неуклюже из–за асинхронности работы протезов и живой плоти.

Затормозив посреди двора, он осел на задние искусственные лапы и завыл.

Снова громко хлопнула дверь, и, обрывая вой собаки, раздался сердитый и немного испуганный окрик:

— Ред, прекрати выть! Что случилось?

Две отрывистые фразы, произнесенные на старом интеранглийском, принадлежали молодой девушке лет двадцати, которая стояла на крыльце, вслушиваясь в приближающийся гул.

Она в недоумении переводила взгляд с лазурных небес на пса и обратно, пока в той части поднебесья, откуда доносился гул, не засверкали ослепительные частые вспышки, словно там, в безоблачном небе, началась гроза…

Она не видела молний и не слышала грома. Что–то беззвучно озаряло небеса нестерпимыми для глаза сполохами. Ред, не выдержав, снова взвыл, нагоняя жуть, и хозяйка сердито посмотрела на него, заставляя замолчать, но теперь уже не окриком, а беззвучным мысленным приказом.

Когда она подняла глаза, в небесах все разительно изменилось. Лазурный небосвод с двумя полосами перистых облаков больше не озаряли ослепительные вспышки, зато теперь гул стал громче, басовитей, он явно приближался, а вместе с ним от невидимого горизонта двигалась волна света с ясно различимым огненным шаром посередине.

Он падал, подчиняясь силе тяготения, и траектория его снижения, как показалось девушке, вела прямо им на головы.

— Ред, в укрытие! — закричала она, бросаясь к заржавелым двустворчатым дверям, которые почти заросли травой, плашмя положенные на землю в углу двора.

Пес прорычал что–то в небеса и кинулся вслед хозяйке, с видимым усилием поднимающей рыжую от окислов створку двери, которая поддалась, роняя осыпающуюся ржавчину и протяжно скрипя.

Пес первым юркнул во влажный мрак, гнездившийся внизу, в подземелье. Девушка, демонстрируя недюжинную физическую силу, скользнула вслед за собакой, позволив ржавой плите рухнуть на свое место.

В подземелье царил плотный мрак.

Оглушительный гул стал далеким, будто кто–то убавил громкость.

Было слышно, как где–то капает вода, срываясь с потолка бетонной коробки бомбоубежища.

Девушка пошарила рукой по стене, нашла выключатель, и продолговатое пустое помещение, которым уже очень давно никто не пользовался по прямому назначению, озарил неяркий свет протянувшихся цепочкой ламп, работающих от автономного источника питания.

Томительное ожидание, растерянность, испуг — все это длилось не более минуты, затем землю, здания и расположенный под ними бункер поколебал чудовищной силы удар, от которого лопнуло несколько осветительных приборов, и с потолка посыпалась мелкая, отслоившаяся от времени бетонная крошка.

Затем наступила ватная, глухая тишина.

Девушка стояла, не шелохнувшись, втягивая носом затхлый воздух заброшенного подземелья, но никаких новых катаклизмов не происходило.

Неизвестно, о чем она думала в эти минуты напряженной тишины, но, когда прошло достаточно времени после поколебавшего землю удара, она посмотрела вверх, туда, где ступени круто взбирались к положенным плашмя металлическим створам, и позвала своего пса:

— Пошли, Ред, посмотрим, что это было.

***

Когда они выбрались наверх, картина, представшая взглядам человека и собаки, была удручающей: здания стояли на месте, но кое–где с крыши сорвало листы покрытия, оконные стекла хрустким крошевом стелились под ноги, частокол за рухнувшим навесом устоял, но колья, ранее накрененные в сторону сельвы, теперь неестественным образом наклонило остриями внутрь двора, по небольшому и всегда спокойному озерку гулял вал воды высотой в полметра, одну из лодок сорвало с привязи и теперь носило по водной поверхности, грозя опрокинуть и затопить…

Однако все это были мелочи, и в первый момент взгляд девушки приковали к себе не эти незначительные разрушения. В полукилометре от ее дома горела сельва, там полыхал огонь, что–то звонко лопалось, а в небеса тянулся изогнутый ветром шлейф жирно–черного дыма, который застилал собой солнце, превращая его диск в кроваво–красное блюдце…

Первым ее порывом было бежать туда, посмотреть, что же случилось на самом деле, но, не сделав и шага, она вдруг мысленно осеклась, остановилась, вспомнив безусловную мудрость:

Никогда не вмешивайся в дела людей с той стороны пролива. Они наши враги.

Да, было бы величайшей глупостью очертя голову ринуться туда. Упал, и ладно… — подумала она, имея в виду летательный аппарат, потерпевший крушение в джунглях

На взгляд оценив расстояние и зная, что влажная сельва вскоре погасит огонь, не дав ему добраться до двора и построек, она огляделась вокруг и со вздохом сказала:

— Пошли, Ред, нужно поймать лодку и вставить хоть несколько стекол, а то ночью будет холодно и заест мошкара.

Странное равнодушие к судьбе себе подобных, учитывая внутреннюю уверенность девушки в том, что рухнувшая в сельву машина один из летательных аппаратов людей, живущих на другом материке, за Зоной Отчуждения…

Такие аппараты иногда, не чаше чем один раз в полгода, пролетали над сельвой, деловито стрекоча своими двигателями и чертя лопастями сверкающие в солнечных лучах круги. Они никогда не причиняли никакого вреда жителям сельвы, но память о прошлом передавалась из поколения в поколение, и едкая ненависть гнездилась в сердцах тех, кто знал слово «война» лишь понаслышке.

***

Там, где горела сельва, лес был повален концентрическими кругами, в эпицентре которых, наполовину зарывшись носом в податливую почву, лежал, полыхая жаром, изуродованный орбитальный челнок. Его броня, пробитая во многих местах снарядными трассами и лазерными уколами, сейчас светилась вишнево–малиновыми пятнами, медленно остывая после трения об атмосферу, раскалившего тугоплавкий керамлит до такого состояния, что по нему в некоторых местах побежали потеки…

Развороченная земля вокруг упавшего корабля уже обуглилась, пробивался жирный, зловонный дым сгорающей органики, иногда из–под слоя пепла, изгибаясь, словно живое существо, выскакивал лопнувший корень какого–либо дерева и тут же вспыхивал, как факел…

Черный, едкий дым стелило ветром по земле, но восходящие от обугленной почвы горячие потоки воздуха тут же подхватывали его клубы и бросали их вверх, закручивая спиральными смерчами…

Казалось, ничто не должно уцелеть во внезапном катаклизме, однако прошло немного времени, и пожар вокруг места падения начал затухать сам собой, обшивка упавшего корабля сначала приобрела темно–вишневый цвет, а затем начала стремительно чернеть, на глазах покрываясь толстым слоем растрескавшейся коросты, отлетавшей от него, словно чешуя…

Прошло еще около часа, огонь пожара совсем утих, и вдруг в кормовой части корабля, возвышающейся на несколько метров над обугленной землей, по черной поверхности пробежала овальная трещина, обозначающая контур люка, на который что–то давило изнутри.

Наконец окалина не выдержала и с треском отлетела, овальная плита люка подалась вперед, а затем ушла вбок, поддерживаемая изнутри корабля двумя выдвижными телескопическими штангами.

Из образовавшегося проема показались руки, голова и плечи робота–андроида.

Это был Хьюго.

Несколько секунд он созерцал картины разрушений, вызванные падением их корабля, но это было лишь кажущееся любопытство, на самом деле сканирующие программы дройда намечали в этот миг наиболее безопасный путь передвижения через баррикады обугленных, поваленных друг на друга деревьев, которые ударная волна, образовавшаяся при падении челнока, выворотила с корнем из земли, а жар раскаленной обшивки заставил вспыхнуть.

Сейчас эти завалы лениво сочились дымом, в недрах разогретых пластов почвы что–то шипело и фыркало, кое–где по окружающей челнок золе пробегали голубоватые язычки пламени.

Отсканировав окрестности, Хьюго скрылся в недрах корабля, чтобы через минуту появиться вновь, но уже с человеком на руках.

Тело в скафандре безвольно обвисло, человек был либо мертв, либо находился в шоке, пребывая в бессознательном состоянии.

Не обращая внимания на жар и прочие препятствия, Хьюго осторожно выбрался из люка, только ему ведомым способом сохраняя равновесие, затем он спустился на обугленную землю и быстро пошел прочь от корабля, при этом его ноги утопали в горячей золе выше щиколоток, вздымая при каждом шаге облачка искр и пепла.

Миновав опасную зону, он перебрался через первый концентрический круг обугленных древесных стволов, на миг остановился, но местность, курящаяся дымом, явно не приглянулась дройду, и он пошел дальше, миновал второй ряд поваленных деревьев и, только дойдя до опушки, остановился под сенью деревьев уцелевшего участка сельвы.

Опустив на землю свою бесценную ношу, он осторожно снял гермошлем, открыв смертельно бледное лицо Вадима Нечаева.

Из указательного пальца дройда со щелчком выскочила игла анализатора, и Хьюго осторожным движением ввел острие под кожу Вадима, где на шее слабо пульсировала синеватая прожилка кровеносного сосуда.

Сняв показания жизненных ритмов и одновременно произведя экспресс–анализ крови, Хьюго выдернул иглу и срочно занялся другим делом. Из объемистого пакета, закрепленного на груди скафандра, он извлек плотно скатанную палатку с прозрачным верхом и толстой подложкой.

Расстелив на земле это временное убежище, Хьюго уложил в него Вадима, затем включил встроенный в прорезиненную ткань основания прибор, и палатка наполнилась чистой, обеззараженной дыхательной смесью, надувшись, словно пузырь.

Еще несколько встроенных приборов заморгали индикаторами, включившись в замкнутый цикл жизнеобеспечения. Теперь Вадим лежал внутри надутого купола, полностью отрезанный от вредоносного влияния сельвы.

Не удовлетворившись сделанным, Хьюго вернулся на борт корабля и через некоторое время вновь показался в проеме люка с тяжелым упаковочным контейнером в руках, на крышке которого была нанесена надпись:

«Осторожно. Боевое оборудование. Вскрывать только подготовленным специалистам».

Остановившись подле герметичной палатки, дройд быстрыми и точными движениями вскрыл кофр, в котором была упакована компактная двадцатимиллиметровая автоматическая пушка. Собрав ее компоненты, он установил орудие на вращающейся треноге, подключил переносной компьютер и запрограммировал его.

Теперь за безопасность Вадима можно было не беспокоиться. Герметичная палатка надежно предохраняла его от проникновения микроорганизмов и мелких насекомых, а более крупных представителей местной фауны, если они рискнут сунуться в район падения челнока, к палатке не подпустит автоматическое орудие.

Завершив эти операции, Хьюго еще раз окинул взглядом окрестности и решительно пошел прочь, в сторону группы приземистых зданий, которые он мельком успел заметить перед самым ударом корабля о почву. Постройки не были видны с места крушения, но память человекоподобной машины надежно сохранила нужное направление, поэтому он и отправился в путь без лишних колебаний и промедлений.

Если Вадиму немедленно не оказать квалифицированную медицинскую помощь, то он потеряет еще одного хозяина, к которому успел привязаться, — это Хьюго осознавал с той же отчетливостью, что и направление, ведущее к людям.

***

П–образный комплекс зданий, расположенный за высоким частоколом из заостренных бревен, не вызвал у дройда никаких ощущений.

Внешний вид Хьюго выдавал в нем стопроцентный механизм, но на самом деле за титано–керамическими и металлопластиковыми деталями его облика скрывались не только сервомоторы, микросхемы, лазерные вычислительные устройства и позитронные сопроцессоры, — говоря языком нетехнических терминов, Хьюго имел свой разум, свой взгляд на мир, — он вполне конкретно осознавал факт собственного бытия, и это обстоятельство резко отдаляло человекоподобную машину от прочих электронных устройств.

Создатели Хьюго сознательно старались наделить все машины этой серии неким подобием интеллекта, надеясь, что такое качество поможет машинам теснее сотрудничать с людьми на первой, самой критической стадии освоения чуждых планет.

Так оно, по сути, и вышло, но инженеры и программисты, оставшиеся в период Великого Исхода на Земле, не учли трех нюансов: во–первых, подавляющее большинство планет, куда попадали поселенцы, требовали от последних жесточайшей борьбы за выживание, во–вторых, люди, отправившиеся в космос для освоения новых миров, являлись далеко не лучшей частью общества, и между ними часто вспыхивали конфликты, втягивающие в себя и приданные колонистам машины, для которых третий уровень программной свободы стал нормой существования… и, наконец, последним обстоятельством, так или иначе сформировавшим поведенческий облик подавляющего большинства человекоподобных машин, стала заложенная в них функция саморазвития.

Известно, что благими намерениями чаще всего бывает выстлана дорога в ад… и, позволяя машинам самообучаться, проектировщики не учли необратимость процесса накопления и анализа информации об окружающем мире. Андроиды обучались с недоступной человеку скоростью, их разум, основанный на логике, быстро совершенствовался, и ситуации, когда машина вдруг отказывалась исполнять заведомо губительные для нее или же неоправданно жестокие приказания своих хозяев, стали обыденностью. Андроиды, если можно так выразиться, «обрели характер», и это совершенно не нравилось тем людям, кому машины принадлежали.

Таким образом, массовое саморазвитие человекоподобных машин, тесно переплетенное с человеческими трагедиями первых лет колонизации чуждых миров, привело к тому, что роботов данной модели осталось очень мало, а те, кто сохранил целостность, как правило, принадлежали семьям, которые образовывали люди умные, имеющие определенные моральные устои.

К сожалению, таких на колониальных транспортах оказывалось меньшинство, и позднейшие исследования показали, что во всей заселенной Галактике нашлось всего несколько планет, где роботы и люди образовали тесные гармоничные сообщества.

…Это необходимое отступление может лишь частично пояснить действия Хьюго, который, подойдя к накрененному ударной волной участку частокола, недолго думая, перелез через него и оказался внутри огороженной территории.

Его встретила гробовая, сторожкая тишина.

Время уже перевалило за полдень, солнце вскарабкалось в зенит лазурного небосвода, дым от пожарища постепенно иссяк и не долетал сюда, относимый ветром в противоположную сторону.

Хьюго остановился, с нервным визгом сервомоторов поведя головой из стороны в сторону.

Никого…

Хотя анализаторы запаха говорили прямо противоположное: где–то поблизости находились один человек и одна собака, причем последняя источала как запахи плоти, так и специфичные флюиды сервомоторной смазки… Возможно, это происходило оттого, что животное в данный момент затаилось рядом с каким–то подвижным агрегатом, и их запахи смешивались, наслаиваясь друг на друга?

Еще один дройд?..

Хьюго так и не смог прийти к однозначному выводу.

Делая шаг вперед, он поднял обе руки, желая показать, что пришел с миром и не имеет никаких дурных намерений относительно обитателей низких зданий, однако это проявление миролюбия дройда мало убедило хозяев данного места, они по–прежнему не показывались из своего укрытия, лишь сбоку, как раз с той стороны, откуда шел сложный запах, раздался характерный щелчок взводимого затвора и прозвучал голос:

— Стой, где стоишь, истукан, не то хуже будет!

Этим словам недвусмысленно вторило злобное, угрожающее рычание собаки.

Хьюго повернулся на голос и ответил, безошибочно отсканировав голосовой ряд:

— Я пришел за помощью, мисс. У меня нет никаких агрессивных намерений.