Но Ассад не ответил. Он наклонился и выставил руки вперед, как борец. К сожалению, его поза не испугала нападающего, о чем он вскоре вынужден был пожалеть. Ибо в тот самый момент, когда человек уже собирался занести свое орудие над головой и приготовиться к удару, Ассад отпрыгнул вбок и ухватился за стальную полку обеими руками. Эффект оказался совершенно неожиданным.

Предплечья агрессора хрустнули в локтевых суставах, так что полка перевернулась назад и с силой опустилась на плечи мужчины, при этом довольно отчетливо послышался треск какой-то кости.

Видимо, ради предосторожности Ассад завершил предпринятую контратаку, носком ботинка грубо пихнув поверженную гору мускулов прямо в живот. Это зрелище было не из приятных. Да и звуки, которые издал отчаянный нарушитель порядка, вряд ли кому-то захотелось услышать снова. Никогда еще Карлу не приходилось наблюдать, чтобы за столь короткое время было так жестко переломано столько костей.

Человек лежал на боку и извивался от ударов, нанесенных в область брюшной полости, и от боли, причиняемой сломанной ключицей, когда к месту инцидента подоспело еще несколько полицейских.

Только тут Карл заметил наручники, свисавшие с правого запястья злоумышленника.

— Мы только что доставили его к 4-му входу и собирались препроводить в полицейский суд, — объяснил один из полицейских, застегивая наручники. — Ума не приложу, каким образом этот молодец высвободился из наручников, но затем он через люк для грузов прыгнул в почтовый архив.

— Но сбежать ему все же не удалось, — констатировал другой полицейский. Карл был с ним знаком. Превосходный стрелок.

Охранники похлопали Ассада по плечу. Их не волновало то, что тот наверняка поспособствовал перемещению задержанного вместо зала суда в больницу на госпитализацию.

— Что это за парень? — поинтересовался Карл.

— Это? Судя по всему, тот самый, что за последние две недели укокошил трех сербских коллекторов.

Лишь сейчас Мёрк заметил кольцо, глубоко врезавшееся в кожу на мизинце.

Он бросил взгляд на Ассада. Но и на этот раз тот не выглядел особо удивленным.

— Я прекрасно все видел, — прозвучал голос у Карла за спиной, в то время как полицейские в униформе вновь потащили серба туда, откуда он сбежал.

Карл обернулся и увидел Вальде, одного из отставных офицеров, который теперь занимался Похоронным объединением. Заместитель председателя, насколько Карл был в курсе.

— Вальде, какого черта ты торчишь здесь в среду? Разве вы не по вторникам собираетесь?

Тот усмехнулся и почесал бороду.

— Верно, но вчера мы все вместе отмечали день рождения Янника. Семьдесят лет, знаешь ли. Тут уж можно немножко и нарушить традиции. — Он обратился к Ассаду: — Приятель, черт побери, я бы не отказался еще раз глянуть. Где ты научился подобным штукам?

Ассад пожал плечами.

— Молниеносная реакция и мгновенное действие. Ничего особенного.

Вальде кивнул.

— Пойдем к нам. Ты заслужил рюмку «Гаммель Дэнск».[56]

— «Гаммель Дэнск»? — Ассад озадачился.

— Вальде, Ассад не пьет спиртного, — вмешался Карл. — Он мусульманин. Но вот я бы не отказался.



Они собрались там все. Большинство составляли старые сотрудники дорожной полиции, но присутствовал и инженер Янник, и один из прежних водителей начальника полиции. Хлеб, курево, черный кофе и «Гаммель Дэнск». Пенсионеры чертовски хорошо чувствовали себя в префектуре.

— А Данкен у Ральфа, — подхватил Гарп. — А Ральф — от своей чертовой мамочки.

— Карл, ты оправился после всего случившегося? — поинтересовался один из них, парень, который время от времени контактировал с полицейским округом Гладсаксе.

— Ты бы лучше сам не выражался, — сказала Хелен. — Уолт вполне мог услышать это «хрюсло» из твоих уст.

Карл кивнул.

— Никогда! — воскликнул Гарп. — Я тоже не знаю, что это слово значит.

— Ужасно то, что случилось с Харди и Анкером. Вообще, жуткое дело в целом. Тебе удалось его раскрыть?

— Зато знаешь другие, ничуть не лучше.

— К сожалению, нет. — Мёрк отвернулся к окну, расположенному над столами. — Вам повезло, что у вас есть окно. Мы бы тоже не отказались.

— Ешь пасту, Уолт! — снова потребовал Гарп.

— Успокойся, пожалуйста, — тихо произнесла Хелен.

Он заметил, что все пятеро коллег разом наморщили лбы.

Гарп воспринимал нетронутое блюдо как личное оскорбление.

— Что такое? — спросил он.

— Успокоиться! А если ребенок ничего не ест?

— Да, извини. Но тут есть окна во всех подвальных комнатах, — ответил один из приятелей.

Ужин вершился в полном молчании. Хелен знала, муж придумывает очередную историю, которую расскажет Уолту после ужина. Волнуясь о детях, он сочинял им всякие истории, точно верил, что процесс творчества, рождавший хорошую сказку, надежно защитит их от всех опасностей. С детьми Гарп был добр, щедр и предан им, как бывают преданы только животные, словом, второго такого отца поискать; он понимал и Данкена и Уолта, как никто. И при всем том, думала Хелен, он не замечает, как его вечная тревога за детей передается им и в них развивается внутренняя скованность, мешающая взрослеть. Да, он обращался с детьми, как с большими, но так опекал, что у них не складывались взрослые черты характера. Он забывал, что Уолту пять лет, а Данкену уже десять, для него они оставались несмышлеными трехлетками.

— Только не у нас, — заметил Карл.

Инженер Янник поднялся.

Хелен тоже села слушать новую историю Гарпа, слушала она по обыкновению с вниманием и интересом. В обычной его манере история начиналась как настоящая детская сказка, а заканчивалась как рассказ, сочиненный Гарпом для самого Гарпа. Кое-кто думает, что писательским детям читают больше книг, чем всем другим. Гарп же предпочитал рассказывать сыновьям истории собственного сочинения.

— Я здесь работаю уже тридцать семь лет, и мне знаком каждый закоулок в этом скопище хлама. Может, покажешь мне этот подвал прямо сейчас? Мне уже скоро уходить.

— Жил-был пес, — начал он.

Последовало очередное краткое подкрепление «Гаммель Дэнском».

— Какой породы? — перебил Уолт.

— Вот, — спустя пару минут Карл показывал на стену, где висел его плоский экран. — И где же окно?

— Немецкая овчарка, — уточнил Гарп.

Инженер слегка наклонился в сторону.

— Как его звали?

— А вот это как называется? — Он показал прямо на стену.

— Никак. И жил он в одном немецком городе после войны.

— Э-э… стена?

— Какой войны? — спросил Уолт.

— Гипсокартон, Карл Мёрк. Это чертов гипсокартон. Гипсовые панели установили мои люди, когда мы использовали комнаты под склад запасных частей. Тогда тут повсюду стояли полки. И тут, и дальше, где сидит твоя милая секретарша. Те самые полки, которые потом пошли на изготовление защитных шлемов и забрал для членов боевого отряда и которые сейчас везде валяются. — Он рассмеялся. — Карл Мёрк, какой ты непроницательный, черт возьми. Мне проделать дырку, чтобы ты имел возможность смотреть на улицу, или ты сам справишься?

— Второй мировой.

— Ну да, конечно, — согласился Уолт.

Обалдеть.

— Пес участвовал в войне. Это был сторожевой пес, свирепый и умный.

— А что с другой стороны? — Он показал жестом на скромную комнатку Ассада.

— Значит, он был очень плохой, — заметил Уолт.

— Вот это? А это и не офис вовсе, Карл. Это чулан. Естественно, там нет окон.

— Вовсе нет. Не плохой и не добрый. Хотя случались минуты, когда он был и тем и другим. Пес был просто послушный, что хозяин ему прикажет, то он и сделает. Словом, хорошо обученный пес.

— Хорошо. Я думаю, мы с Розой обойдемся. Возможно, чуть позже, когда они закончат чистку подвала, Ассаду тоже найдется другое местечко.

— А откуда он знал, кто его хозяин?



Инженер покачал головой и посмеялся про себя.

— Понятия не имею, — признался Гарп. — После войны у него стал другой хозяин. А у хозяина было в городе кафе, люди приходили к нему выпить кофе, чай и другие напитки, почитать газеты. На ночь хозяин оставлял гореть одну лампочку, идешь мимо и видишь за окном вытертые столики, а на них перевернутые стулья. Пол чисто выметен, и ходит по комнате туда-сюда большая немецкая овчарка. Как лев в клетке зоопарка. Прохожий иногда подойдет к окну и стукнет, собака только глянет на него, но не зарычит. Просто смотрит. Стоишь, стоишь и становится страшно, вдруг пес выскочит в окно и бросится на тебя. Но этого никогда не случалось. Пес ни на кого не бросался, да ведь никто никогда и не пытался залезть в кафе. Одного вида этого пса было достаточно. Вот почему он ни на кого не бросался.

— Какого черта вы тут понастроили? — Он указал на остатки перегородки, занимавшие все место от стены Ассада со схемой актуальных дел и до самого кабинета Розы.

— У пса был очень страшный вид. Он был плохой.

— Мы соорудили перегородку из-за труб, из них сыпался асбест. И Инспекция за соблюдением рабочих условий подняла шум.

— Представил себе эту картинку? Пойдем дальше. Каждую ночь собаку запирали в помещении, а днем держали на цепи в проулке рядом с кафе. Цепь была длинная и прикреплялась к передней оси старого армейского грузовика, который однажды загнали в этот проулок да так там и оставили. Навсегда. Колес у грузовика не было.

— Значит, вон те трубы. — Инженер показал на потолок, обращаясь к выходу и спеша вернуться к своему «Гаммель Дэнску». — Вы можете просто убрать их к чертовой матери. Все трубы, имеющие отношение к отоплению, находятся еще ниже. А вот у этих вообще нет никакой функции.

— Знаешь, — продолжал Гарп, — есть такие бетонные блоки. Так вот, оси грузовика стояли на бетонных блоках, чтобы машину нельзя было ни на дюйм сдвинуть с места. Овчарка могла заползать под грузовик и прятаться там от солнца и дождя. Цепь была ровно такой длины, чтобы овчарка могла подойти к краю тротуара и смотреть на пешеходов и машины, ехавшие по мостовой. Идешь, бывало, мимо и видишь, собачий нос торчит из проулка. Дальше на тротуар пса не пускала цепь. Протянешь руку, он обнюхает ее, но не тронет. В отличие от других собак, он не любил, чтобы его гладили. Если кто осмелится погладить его, он опустит голову, отойдет в свой проулок, да так глянет оттуда, что забудешь, как его гладить. И никогда не лизал ничьих рук.

Его смех эхом прокатился по большей части подвала.

— А он мог бы укусить тебя?

Карл еще не закончил ругаться, когда объявилась Роза. Может, на этот раз она справилась с заданием?

— Мог, не мог, трудно сказать. Одно знаю, он никогда никого не кусал.

— Карл, они обе живы. Жизнь одной, Лизы Карин Крогх, по-прежнему под угрозой, а другая идет на поправку, это уже ясно.

— А ты там был, да? — опять спросил Уолт.

Мёрк кивнул. Отлично. Значит, им необходимо отправиться в больницу и побеседовать с ней.

— Да, — ответил Гарп, прекрасно знавший, что рассказчик обязательно должен быть «там».

— Уолт, — вмешалась Хелен (Гарп очень не любил, что жена подслушивает, ведь эти истории предназначались не для нее), — у этой бедной овчарки была настоящая «собачья жизнь».

— И относительно их религиозной принадлежности: Исабель Йонссон является членом традиционной церкви, а Лиза Крогх — так называемой Церкви Богоматери. Я поговорила по телефону с их соседом из Фредерикса. Видимо, это какая-то странная организация, что-то типа секты, очень замкнутой. По словам супруги соседа, Лиза Крогх заманила в эту общину и своего мужа. И они взяли себе другие имена. Мужчину теперь зовут Йошуа, а женщину — Рахиль.

Но ни Уолт, ни его отец не оценили ее замечания.

— Рассказывай дальше, — попросил сын. — Что с этим псом случилось?

Карл тяжко вздохнул.

И так всякий раз. Большая ответственность — начинать очередную историю. В людях, видно, сидит ген любопытства: что же случилось с твоим персонажем? Если история про коня, что случилось с конем, если история про овчарку, что случилось с овчаркой.

— Ты что замолчал? Дальше! — потребовал Уолт. Увлеченный сочинительством, Гарп частенько забывал о слушателях.

— Но и это еще не все, — покачала головой Роза. — Наши коллеги из Слэгельсе обнаружили в кустах неподалеку от места трагедии спортивную сумку. Очевидно, она с силой была вышвырнута из автомобиля. И что же, вы думаете, в ней было? Миллион крон старыми купюрами.

— А начнут к нему приставать, — продолжал Гарп, — пес уйдет к своему грузовику и залезет под него. Оттуда только кончик черного носа торчит. Вот так пес и жил: то под грузовиком, то у края тротуара. Словом, у него были свои привычки, и он им не изменял.

— Никогда? — разочарованно протянул Уолт: с овчаркой, похоже, ничего не случится.

— Я все слышал, — раздался за спиной у Карла голос Ассада. — Аллах всемогущий!

— Ну почти никогда, — поправился Гарп, и Уолт радостно встрепенулся. — Дело в том, что у этого пса была в жизни одна неприятность. Одна-единственная, но очень досадная. Она прямо-таки сводила его с ума. Никто никогда не слыхал, как этот пес лает, а тут он мог даже залиться лаем.

— Конечно, это все из-за кошки?! — завопил Уолт.

Вот уж действительно «Аллах всемогущий», точнее не придумаешь.

— И притом очень страшной! — возвестил Гарп таким голосом, что Хелен оторвалась от Достоевского и затаила дыхание. «Бедненький Уолт», — подумала она.

Роза наклонила голову.

— А почему она была страшной? — поинтересовался Уолт.

— Не она, а он. Это был кот, и он очень любил дразнить овчарку.

— А кроме того, я получила информацию, что в понедельник вечером муж Лизы Карин Крогх умер в поезде, направлявшемся из Слэгельсе в Сорё. Примерно в то же время, когда его жена попала в аварию. Вскрытие показало сердечный приступ.

При этих словах Хелен облегченно вздохнула: значит, никаких ужасов пока не предвидится.

— Черт возьми! — воскликнул Карл.

— Дразниться — плохо, — понимающе заметил Уолт: ему немало приходилось терпеть от Данкена. («Эта история скорее для Данкена, чем для Уолта, — подумала Хелен, — Уолт этим грехом не страдает».)

Все эти обстоятельства не лезут ни в какие ворота. Всевозможные дурные предчувствия толпились в его голове. Словно окатили из ушата ледяной водой.



— Да, дразниться — ужасно, — согласился Гарп. — Но ведь и кот был ужасный. Это был старый, бродячий кот, грязный и коварный.

— Прежде чем поднимемся к Исабель Йонссон, давай проведаем Харди, — предложил Карл. Он извлек из бардачка жезл, которым тормозили нарушителей дорожного движения, и положил перед лобовым стеклом. Отличный способ отогнать охранников стоянки от автомобиля, когда паркуешься не по правилам.

— А как его звали? — спросил Уолт.

— Думаю, тебе лучше подождать снаружи, хорошо? У меня есть несколько вопросов к нему.

— Никак. Он же был ничейный, часто голодал, тут одним разживется, там другим. Так и жил, и никто это ему в вину не ставил. Он все время дрался с другими котами — и за это, по-моему, его тоже ругать нельзя. У кота был всего один глаз, второй он потерял давно, даже дыры и той не осталось, заросла шерстью. Не было у кота и ушей: слишком много битв выдержал он на своем веку.

Карл нашел Харди в палате с обещанным видом. Огромные окна давали прекрасный обзор облаков, которые отсоединялись друг от друга, как кусочки пазла, упавшего на пол.

— Бедный кот, — вздохнула Хелен.

Харди заверил, что у него все хорошо. Из легких откачали жидкость, обследование скоро завершится.

— Словом, все было бы ничего, но кот взял манеру дразнить пса. И ведь никакой корысти тут не было. Воровал кот, потому что был голоден, дрался, потому что отстаивал свое место под солнцем. Но дразнить пса…

— Но они не верят мне, когда я говорю, что могу пошевелить запястьем, — пожаловался он.

— Дразниться — плохо, — опять повторил Уолт, и Хелен опять подумала: сказка-то для старшего брата.

Карл не стал комментировать эту реплику. Если у Харди навязчивая идея, то он не собирается лишать его глубокой убежденности.

— Каждый день кот подходил к проулку, где сидел на цепи пес, садился и начинал умываться лапой. Собака вылетала из-под своего грузовика и мчалась так быстро, что цепь извивалась за ней как змея, которую переехал автомобиль. Видел, наверное, когда-нибудь?

— Харди, сегодня я побывал на приеме у психолога. Не у Моны, а у маленького засранца по имени Крис. Он сообщил мне, что ты кое-что написал обо мне в рапорте, который мне не показал. Не припомнишь такого?

— Еще бы, — ответил Уолт.

— Я только написал, что ты лучше был знаком с обстоятельствами дела, чем мы с Анкером.

— Ну так вот, добежит пес до тротуара, тут цепь дернет его назад, вопьется в шею, и пес с ног долой на булыжник проулка. Даже, бывало, почти задохнется или головой треснется. А кот сидит себе и хоть бы что. Точно знает, какой длины цепь. Сидит и умывается, и поглядывает на пса единственным глазом. А того это прямо с ума сводило. Лает, зубами лязгает, рвется с цепи, пока не явится хозяин кафе и не прогонит кота. Бедный пес заползет под грузовик и приходит в себя.

— А почему ты так написал?

Случалось, кот тут же прибегал обратно; какое-то время пес старался не замечать его, лежа под грузовиком. Но долго он не выдерживал. Каково лежать и смотреть, как рядом на тротуаре сидит твой враг и шерстку вылизывает. И вот пес начинал поскуливать. А кот между тем все умывается и поглядывает на собаку, как ни в чем не бывало. Скулеж переходит в злобный рык, пес мечется, будто его жалят пчелы, а кот знай себе умывается. Наконец пес опять стрелой летит к тротуару, хотя прекрасно знает, чем это кончится: цепь натягивается, еще мгновение, и пес, полузадушенный, валится на булыжник. А кот и усом не ведет — сидит преспокойно, где сидел, и умывается. Пес опять заливается лаем, гремит цепью, пока не придет хозяин или другой избавитель и не прогонит кота. Понятно, что пес возненавидел кота, — заключил Гарп.

— Потому что так и есть. Ты знал старика Георга Мэдсена, труп которого мы обнаружили.

— И я тоже, — кивнул Уолт.

— Харди, нет. Я совершенно не знаком с Георгом Мэдсеном.

— И я, разумеется, — сказал Гарп, и Хелен потеряла интерес к рассказу: слишком очевидным становился его конец. Но виду, не показала.

— Дальше! — опять потребовал Уолт. (Гарп знал: рассказывая ребенку, надо позаботиться, чтобы конец был концом, а не кашей-размазней.) И он продолжал:

— Знаком-знаком. В другом деле он проходил у тебя в качестве свидетеля, я вот только не помню, в каком именно, но это точно.

— И вдруг пес как будто свихнулся. Сто раз на день мчится в начало проулка, цепь дергается, он падает на булыжник, вскакивает, возвращается назад и тут же опять бежит. Даже если кота нет на тротуаре. Прохожие пугались — видят, на них мчится овчарка, не знают ведь, что она на цепи.

— Харди, ты что-то перепутал. — Мёрк покачал головой. — Ну да ладно, черт с ним. Я здесь по другому поводу. Хотел взглянуть, как ты. И привет от Ассада, он тоже здесь.

Харди поднял брови.

К ночи пес так уставал, что не расхаживал по кафе, а падал на пол и засыпал как убитый. Так было три дня. Кожа у него на шее стерлась, казалось, до кости; всякий раз, когда цепь дергала его назад, пес жалобно взвывал. Любой вор мог безбоязненно залезть в те ночи в кафе: пес бы ничего не услышал.

— Прежде чем уйти, Карл, пообещай мне кое-что.

Хозяин вызвал ветеринара, тот сделал какие-то уколы, и пес успокоился. Ночью лежал на полу в кафе, днем — под грузовиком. И даже умывающийся на тротуаре кот не мог вывести его из апатии.

— Говори, старина, и посмотрим, что я смогу сделать.

— Ему было грустно, — решил Уолт.

Харди несколько раз сглотнул, прежде чем начать говорить.

— А как ты думаешь: он был умный пес? — спросил Гарп.

— Ты должен позволить мне вернуться к тебе в дом. Если ты мне не пообещаешь, я умру.

— По-моему, да, — не совсем уверенно ответил сын.

Карл посмотрел ему в глаза. Если на свете существовал человек, который был способен силой воли ускорить свой отход в иной мир, то он был перед ним.

— Верно. Знаешь, почему он все время бегал туда-сюда по проулку, изо всех сил натягивая цепь? Он хотел хоть на полдюйма сдвинуть с места грузовик. И хотя этот старый ржавый грузовик буквально врос в свои подставки и, казалось, хоть попадай дома, он не сдвинется с места, псу все-таки удалось его сдвинуть. Совсем чуть-чуть, но удалось. Псу-то и нужно было всего ничего, каких-нибудь пару дюймов[26], — сказал Гарп. И Уолт согласно кивнул. Хелен, уверенная в кровавой развязке, поспешила опять уткнуться в «Вечного мужа».

— В один прекрасный день, — медленно продолжал Гарп, — кот уселся на свое привычное место как раз против грузовика и принялся лизать лапу. Затем этой лапой стал умывать сперва те места, где были когда-то уши, потом заросшую шерстью глазную дыру, и при этом нет-нет да поглядывал на лежащего под грузовиком пса. Кот явно скучал: ведь пес перестал на него бросаться. И тут овчарка выбралась из-под своего грузовика…

— Конечно, Харди, — тихо произнес он.

— А он уже сдвинулся, сколько нужно, — вставил Уолт.

Только бы Вигга подольше задержалась у своего тюрбаноносца Гюркамаля.

— Пес устремился к коту быстрее, чем раньше, цепь прямо чечетку отбивала по камням мостовой. Пес подлетел к коту, который сидел не двигаясь. Разинул пасть над самой головой кота, но не смог захлопнуть ее — не позволяла натянутая цепь. Значит, грузовик еще совсем мало сдвинулся. Пес отскочил и поплелся восвояси. А кот, поняв, что дело начинает принимать опасный оборот, шарахнулся в сторону и был таков.



— Господи! — воскликнула Хелен.

Они стояли у входа номер три, как вдруг двери распахнулись и из здания вышел один из бывших инструкторов Карла в полицейской академии.

— Так не бывает, — запротестовал Уолт.

— Карстен! — воскликнул Мёрк и выставил вперед пятерню. Старый знакомый улыбнулся, узнав его.

— Такого кота, как наш, конечно, дважды обмануть нельзя, — продолжал Гарп. — У пса имелся только один шанс, и он его упустил.

— Карл Мёрк, — добавил он после еще нескольких секунд размышлений. — Я вижу, ты повзрослел с годами!

— Ужасная история! — вскрикнула Хелен.

Уолт молчал, но видно было, что он с Хелен согласен.

Карл улыбнулся. Карстен Йонссон. Еще один перспективный сотрудник, попавший в отдел дорожной полиции. Еще один человек, знавший, каким образом выстоять в этой системе.

— Но это еще не все, — Уолт опять ожил, а Хелен затаила дыхание. — Кот так испугался, что выскочил на середину улицы. А ты ведь, Уолт, знаешь, что выбегать на проезжую часть нельзя ни при каких обстоятельствах?

— Знаю, — кивнул Уолт.

Они немного поболтали о старых добрых временах, о том, как нелегко быть полицейским, и протянули друг другу руки на прощание.

— Даже если увидел собаку, которая разинула пасть, — заметил Гарп. — Что бы ни было, сначала осмотрись, а потом беги.

Странным образом рукопожатие Карстена Йонссона отозвалось в Карле особым ощущением, прежде чем мозг успел осознать причину такой реакции. Тревога и смутная догадка замедлили все процессы организма. Сначала это ощущение, а затем ожидание озарения. И оно не заставило себя долго ждать. Ну конечно. Слишком ровно все стыкуется, чтобы быть простым совпадением.

— Знаю, знаю, — отмахнулся Уолт. — Что стало с котом?

Парень кажется опечаленным, размышлял Карл. Вышел из лифта, доставляющего в отделение интенсивной терапии. Его фамилия Йонссон. Естественно, все связано, подвел он итог своим раздумьям.

Гарп хлопнул в ладоши, да так звонко, что Уолт от неожиданности подскочил:

— Скажи, Карстен, ты здесь из-за Исабель Йонссон? — спросил он.

— Секунда — и кота нет! И никакой ветеринар уже не поможет. Лучше бы уж его куснул пес. Была бы хоть какая-то надежда.

Тот кивнул.

— Раздавило машиной? — спросил Уолт.

— Да, это моя младшая сестра. У тебя какое-то дело к ней? — Он непонимающе качал головой. — Разве ты не в отделе «А» работаешь?

— Грузовиком, голова кота попала под колесо, и из ушных дыр брызнули мозги.

— Нет, уже нет. Только не волнуйся. У меня есть к ней несколько вопросов.

— Значит, его раздавило? — спросил Уолт.

— Мне кажется, тебе придется непросто. Ее челюсть обездвижена, и она находится под сильным действием медицинских препаратов. Я только что оттуда, и она не произнесла ни единого слова. Меня попросили выйти, так как ее собираются переводить в другое отделение. Мне предложили полчаса посидеть в кафетерии.

— В лепешку, — ответил Гарп и поднес ладонь ребром к личику притихшего Уолта, чтобы показать, в какую лепешку. («Боже, — подумала Хелен, — выходит, эта история все-таки для Уолта: не выбегай на улицу, пока не посмотришь по сторонам!»)

— Ладно. Тогда, думаю, нам лучше успеть до перевода. Приятно было повидаться с тобой, Карстен.

— Вот и все, — заключил Гарп.

Другой лифт известил о своем прибытии сигналом, из него вышел человек в халате, бросив на них мрачный взгляд.

— Спокойной ночи, — попрощался Уолт.

После чего они поднялись наверх.

— Спокойной, — ответил Гарп. И Хелен услышала, как он чмокнул сына.



— Да, а почему пса никак не звали? — спросил Уолт.

Карл бывал в этом отделении не раз. Люди, которые, к своему несчастью, попадаются на пути идиотам с оружием, часто оказываются здесь. Таково логическое следствие тяжких преступлений.

— Не знаю. Главное: не выбегать на улицу, пока не посмотришь по сторонам.

Здесь работали замечательные люди. Возможно, именно тут он желал бы очутиться, если ему станет совсем плохо.

Когда Уолт заснул, Хелен и Гарп поднялись к себе в спальню и занялись любовью. А потом Хелен вдруг озарило.

Они с Ассадом открыли двери и уставились на толпу больничного персонала.

— А ведь пес не мог бы сдвинуть грузовик. Даже на дюйм.

Вероятно, речь здесь шла о более чем серьезной чрезвычайной ситуации. Не самое удачное время для визита, сразу понял он.

— Верно, — согласился муж, и Хелен поняла, Гарп на самом деле был «там».

У стойки Карл показал свое удостоверение и представил Ассада.

— Ну а ты как сумел его сдвинуть?

— Мы пришли, чтобы задать Исабель Йонссон несколько вопросов. Боюсь, что это чрезвычайно безотлагательно.

— И я не сумел. Как ни старался. Тогда ночью я вынул из цепи, на которой сидел пес, одно звено и купил в скобяной лавке несколько точно таких же. А следующей ночью удлинил цепь дюймов на шесть[27].

— А я боюсь, что это не представляется возможным в данный момент. Лиза Карин Крогх, которая лежит в палате с Исабель Йонссон, только что скончалась, и сама Исабель чувствует себя не лучшим образом. Кроме того, у нас произошло нападение на медсестру. Возможно, кто-то хотел убить двух пациенток, пока не можем сказать точно. Медсестра еще не пришла в сознание.

— И значит, кот не выбежал на проезжую часть?

— Нет, конечно, это я для Уолта, — признался Гарп.

— Понятно, — отозвалась Хелен.

— Цепь получилась такая длинная, что кот не сумел улизнуть.

— И пес его загрыз?

— Перекусил напополам.

— И все это случилось в Германии?

— Да нет же, в Австрии. В Вене. В Германии я никогда не был.

42

— А как этот пес попал на войну? Ему что, было больше двадцати лет?

Они сидели в комнате ожидания уже в течение получаса, все отделение интенсивной терапии стояло на ушах.

— Ни на какой войне он не был. Просто жил-был пес — и все. А вот его хозяин действительно воевал. Ему принадлежало то кафе. На войне он и научился дрессировать собак. Свою овчарку выучил бросаться на каждого, кто попытается залезть в кафе, но только с наступлением ночи. Днем в кафе заходи кто хочет. А ночью и хозяин боялся туда сунуться.

Карл поднялся и подошел к стойке. Они просто не могли ждать дольше.

— Вот чудеса! Ну а если дом загорится? Что тогда? Нет, этот курс обучения явно с изъяном.

— У вас есть информация о скончавшейся Лизе Карине Крогх? — спросил он у секретарши, показав ей полицейское удостоверение. — Мне нужен ее домашний телефон.

— Наверное, он был специально придуман для военного времени, — предположил Гарп.

— Впрочем, так даже интересней, что не пес был на войне, а хозяин, — заметила Хелен.

Через минуту он держал в руке лист бумаги. Достал мобильный и вернулся к Ассаду, у которого коленки стучали, как барабанные палочки.

— Ты правда так считаешь? — оживился Гарп, и Хелен первый раз за весь разговор подметила в его голосе легкое волнение. — Вот здорово, ведь все это я придумал буквально сию минуту.

— Оставайся тут и следи за происходящим, — распорядился он. — Я буду у лифтов. Позови меня, когда можно будет войти в палату. Хорошо?

— То, что хозяин пса был на войне?

Затем он позвонил Розе.

— И еще кое-что, — признался Гарп.

— Я бы хотел получить сведения, соответствующие данному номеру телефона. Имена и регистрационные номера проживающих по адресу. Ладно? И еще, Роза: прямо сейчас. Это ясно?

— Какое именно место в рассказе ты сочинил?

Она слегка поворчала, но ответила, что посмотрит, что можно сделать.

— Как какое? Он весь выдуман!

Карл вызвал лифт и спустился на первый этаж.

Они лежали вместе в постели: Хелен затаилась, зная, что наступил один из самых важных моментов.

За все время он по меньшей мере пятьдесят раз проходил мимо кафетерия, не останавливаясь. Слишком жирный печеночный паштет, слишком крутые цены для его зарплаты государственного служащего, скорее напоминавшей милостыню. И в этот раз ничего не изменилось. Голод имел место, но на уме у него было иное.

— Ну не весь, так почти весь, — добавил он.

— Карстен Йонссон! — заорал он и увидел, как светловолосый мужчина вытянул шею, чтобы понять, откуда кричат.

Гарп любил играть в эту свою игру, хотя Хелен она уже поднадоела. Теперь он ждет ее вопроса: «Это «почти» в каком месте?» На что ответит: какое это имеет значение? Пусть лучше она ему скажет, что именно ей кажется неправдоподобным, и он это место исправит. Если же правдоподобным кажется все, значит, и весь рассказ — чистая правда. Сочинитель он был беспощадный: годится правда для его рассказа — он обнародует ее без зазрения совести. Если никак не лезет в рассказ, он ее обкорнает не моргнув глазом.

Он попросил Карстена следовать за ним и по дороге рассказал, что произошло в отделении с момента, когда его попросили спуститься вниз и подождать.

— Когда ты кончишь играть в свои игры, — сказала Хелен, — расскажи мне, пожалуйста, как же все было на самом деле.

После этого бравый полицейский стал выглядеть не так уж и браво. На его лице отразилась обеспокоенность.

— Ну, во-первых, — ответил Гарп, — пес был не овчаркой, а биглем.

— Секунду, — извинился Карл, когда у выхода на третьем этаже у него зазвонил телефон. — Иди в палату, Карстен. Если что, зови меня.

— Биглем?

Он присел на колено у стены, плечом удерживая мобильный у уха, и положил свой блокнот на пол.

— Ну если быть точным, то шнауцером. И он действительно сидел на цепи в проулке, но, конечно, никакого армейского грузовика там не было.

— Да, Роза, что тебе удалось разузнать?

— Что же, он был привязан к «фольксвагену»? — рискнула предположить Хелен.

Она назвала адрес и семь имен с соответствующими им регистрационными номерами. Отец, мать и пятеро детей. Иосиф восемнадцати лет, Самуэль шестнадцати, Мириам четырнадцати, двенадцатилетняя Магдалена и десятилетняя Сара. Мёрк все тщательно записал. Что-то еще?.. Покачал головой и захлопнул телефон, так и не ответив ей.

— Нет, — опроверг ее догадку Гарп, — к саням, на которых зимой подвозили к тротуару мусорные баки. А шнауцер был маленький и слабый и ни зимой ни летом не мог бы сдвинуть их ни на дюйм.

Будоражащие воображение сведения.

— А хозяин кафе не участвовал в войне?

Пятеро детей остались без матери и отца, при этом двое из них несомненно находятся в смертельной опасности. Та же схема, что и в других случаях. Преступник наносит удар по многодетной семье, привязанной к некой секте. Отличие состояло лишь в том, что на этот раз едва ли оставался шанс, что он пощадит одного из похищенных детей, как обычно поступал. Зачем ему это теперь?

— Не хозяин, а хозяйка. К тому же вдова.

Карл застыл на грани жизни и смерти, и все инстинкты в нем обострились. Задача заключалась в том, чтобы предотвратить новые убийства, а то и уничтожение всей семьи целиком. Нельзя было терять время, но что он мог сделать?

— Значит, ее муж погиб на войне?

Помимо детей погибшей женщины и секретарши, принявшей убийцу и направлявшейся сейчас домой с выключенным мобильником, единственная живая душа, которая могла ему помочь, находилась за этими самыми дверями. Незрячая, немая и в состоянии фатального шока.

— Нет, мужа сбило машиной, когда он переходил улицу. Она была довольно молодая вдова. И к своему псу была привязана чрезвычайно. Его ей подарил щенком муж на первую годовщину свадьбы. Но ее новая квартирная хозяйка не позволяла держать собак в доме, и шнауцера приходилось оставлять на ночь в кафе.

Убийца сегодня был тут. Медсестра видела его, но она по-прежнему находилась без сознания. Ситуация более чем безнадежная.

Ночью в кафе было жутковато, — продолжал Гарп, — пес нервничал и, бегая по комнате, крутом оставлял кучки. Прохожие останавливались и, заглядывая в окна, смеялись. Собака волновалась еще больше — и на полу появлялись новые кучки. Рано утром являлась молодая вдова, проветривала помещение и убирала собачье дерьмо. Била сложенной газетой несчастного пса, тащила трусишку в проулок и на весь день привязывала к саням.

Мёрк взглянул на свой блокнот и набрал номер дома во Фредериксе. В подобные моменты его работа отвратительна.

— А кошки что, вообще не было?

— Иосиф, — ответили в трубке. Карл посмотрел в блокнот. Старший из детей. Слава богу.

— Кошек было хоть отбавляй. Они сбегались со всех улиц к мусорным бакам возле кафе. Пес к бакам близко не подходил, боялся рассердить хозяйку, а кошки вообще пугали его чуть не до обморока. Явится на помойку кошка, шнауцер шмыг под сани и дрожит там, пока кошка не уйдет.

— Иосиф, добрый день. Ты говоришь с вице-комиссаром полиции Карлом Мёрком из отдела Q полицейского управления Копенгагена. Я…

— Господи, — простонала Хелен, — значит, никто его не дразнил?

На этом месте трубку положили.

Карл с минуту постоял, обдумывая свою ошибку. Ему не надо было представляться таким образом. Стопроцентно, полиция уже побывала у них и успела рассказать о смерти отца. Иосиф со своими братьями и сестрами пребывал в состоянии шока, несомненно.

— Ну почему же? Всегда кто-нибудь кого-нибудь дразнит, — важно изрек Гарп. — Рядом жила девочка, она часто выходила на тротуар и подзывала к себе пса, прекрасно зная, что цепь его не пустит. Пес лаял и лаял на девочку, а та все звала и звала его, но тут наконец открывалось чье-нибудь окно и девочку просили оставить бедного пса в покое.

Он наклонил голову и посмотрел на пол. Каким образом можно пробиться к этому мальчику здесь и сейчас?

— И ты там тоже был?

Затем он позвонил Розе.

— Не я, а мы. Мать писала у себя в комнате, единственное окно которой выходило в проулок, где сидел на привязи шнауцер. От постоянного лая мать просто с ума сходила.

— Бери с собой свою сумку, — скомандовал он. — Лови такси. И быстро приезжай в Королевскую больницу.