Лицо Даяны, расположившейся на противоположной трибуне, было почти неразличимо. Сегодня герцог избегал ее. Прислал в покои леди Гунхольд надменного царедворца и передал приказ: «Первым пройдет конный поединок на мечах и копьях. Их светлость милостиво позволил брату леди Гунхольд выбрать коня и оружие из личных конюшен и арсеналов».
…Лошади. Каурые и пегие, вороные, гнедые и снежно-белые. Их шкуры подрагивали и блестели, огромные настороженные глаза косились на чужаков, точеные ноги нетерпеливо сновали по сухим подстилкам. Рысаки гарцевали за дощатыми перегородками денников, тяжеловесные боевые силачи гулко топали по устланному сеном земляному полу. Когда Даяна и Зафс проходили мимо, кони фыркали и даже ржали, выказывая недовольство. Вид и запах чужаков не нравился лошадям.
— Град непослушен, Молния не вынесет рыцаря при полном облачении и толпу не любит, — почти безучастно, отрабатывая повинность, бубнил конюший. Невысокий кривоногий северянин с клокастой рыжей бородой. — Снежинка чересчур игрива… Вот достойный конь. Зовут Пампасом, нрав — спокойный, ход — резвый… Шестилеток…
Зафс протянул через перегородку руку, и конь шарахнулся, ударив крупом в заднюю стену. Забил копытами, фыркнул, обнажив длинные с коричневым налетом зубы, и прижал уши: как будто Зафс решил ударить, испугать его.
— Нервный конь, — задумчиво разглядывая Пампаса, проговорил юноша.
— Обычно нет, — пожал плечами конюх и добавил: — И чужаков он раньше не чурался…
Лошади, словно получив от Пампаса некий сигнал, нервно заржали, затопали ногами, и пегая кобыла, чей денник был ближе всех к Зафсу, поднялась на задние ноги и забила воздух.
«Я лошадь здесь не выберу, — сказал Даяне легис. — Я почему-то им внушаю страх».
«А ты взгляни на Кавалера», — спокойно попросила леди.
Кот, успевший с утра прокрасться в детскую навестить Сакхрала и Верлену, уже давно примчался на конюшню и очень странно себя вел. Совсем не обращая внимания на людей — настороженно примолкших объездчиков и конюхов, прятавшихся за вязанками сена и подглядывающих сквозь щели деревянных реек на важного конюшего, на Зафса, на Даяну, — бродил вдоль перегородок и чутко двигал ушами.
Как будто прислушивался к конскому хрипению.
Морщил морду, топорщил белые усы.
Как будто принюхивался к запахам конюшни.
Глаза кота придирчиво изучали копыта лошадей, видневшиеся из-под ворот денников, следили за нервным перебором точеных ног.
Кот выбирал коня для поединка.
И лошади, почуяв запах маленького зверя, пофыркивали, то ли приветствуя, то ли отгоняя полосатого пришельца.
«Ты думаешь, он нам поможет?»
«Конечно. Иначе зачем он здесь? Кот — зверь. И кони тоже звери».
Зафс подключился к Кавалеру и медленно, оставив за спиной рыжебородого конюшего, пошел вслед за котом. Ступая мягко по запорошенному клочками сена полу, легис брел вдоль денников и постепенно, шаг за шагом, все ускорял движение: это Кавалер вдруг начал торопиться. В несколько невысоких, стелющихся прыжков кот долетел до углового стойла, принюхался и, встав на задние лапы, положил передние на рейку и заглянул в щель ворот.
Получивший кошачье предостережение легис остановился, не доходя немного до крайнего денника, и дал возможность Кавалеру «пообщаться» с высокорослым черным скакуном.
Конь потряхивал точеной головой, длинная шелковистая грива оглаживала его крутую шею, а бархатные ноздри беспрерывно двигались. Кавалер мяукнул, и скакун заржал — тихо, приветливо и очень мелодично.
— Это Шторм, — тихо подойдя к Зафсу, шепнул конюший. — Подарок герцогу от кочевых племен.
— Он объезжен? — не поворачивая головы, вполголоса спросил легис.
— Да. Но не нами. Он только прибыл и едва знаком с седлом. Кочевники не любят упряжь на конях.
— Но Шторм уже попробовал седло?
— Да, но…
— Он сбрасывает?
— Двух моих ребят чуть не угробил. Сильный конь. На любителя. И я бы не советовал…
— Выведите Шторма, — не дослушав, попросил Зафс, и два конюха, точно материализовавшись из воздуха, мгновенно распахнули дверь.
Кстати надо сказать, что Кавалера этой дверью пребольно стукнуло. Полосатый зверь совершенно не вызывал почтения у проявивших расторопность слуг. И Шторм, как будто почувствовав людское пренебрежение к звериному братству, забил передними ногами, заржал, высоко вскидывая гордую голову и тряся гривой.
«Кочевники привыкли уважать своих коней, — отправила Даяна сыну мысленное послание. — Шторм ненавидит принуждение, терпеть не может безоговорочную власть людей. Он друг, соратник, а не слуга».
«Как, впрочем, и наш Кавалер, — добавил легис. — Эти звери поняли друг друга».
Настороженные странным поведением животного слуги столбами застыли у ворот денника, кто-то протянул им лассо, но Зафс остановил эти приготовления взмахом руки. Отодвинул непонятливых конюхов с дороги и сам вошел в стойло.
Шторм нервно подрагивал лоснящейся черной шкурой, косил на человека выпуклый антрацитовый глаз, но попыток вскинуть передние ноги больше не делал. Его бархатистые ноздри с шумом втягивали и выпускали воздух, уши ловили каждый звук, конь привыкал, старался угадать, кто пришел и протянул к нему уверенную руку — друг или просто человек?
— Спокойно, спокойно, Шторм, — поглаживая теплую упругую шкуру, приговаривал Зафс. — Я друг, приятель, ты мне нужен…
Зафс бормотал ласкающие слух коня приветствия и через Кавалера пытался подключиться к его сознанию.
«Нам надо стать единым целым, — внушал он черному как уголь скакуну. — Ты будешь моим продолжением, моей опорой, ногами, телом…»
Конь ласково всхрапнул, тряхнул гривой и вдруг, сделав шаг навстречу, положил на плечо легиса тяжелую крупную голову. Зафс обнял скакуна за шею, поцеловал в упругую щеку и, потрепав за гриву, отпустил.
— Я сам оседлаю Шторма, — сказал он людям.
Под недоумевающими взглядами слуг Шторм принял седло, спокойно позволил надеть на себя упряжь — память легиса хранила и не такие специфические манипуляции — и стоял не шелохнувшись, пока Зафс не запрыгнул ему на спину.
Послушный каждому движению руки седока, конь сделал несколько кругов по площади возле конюшен — то, замеляя бег, переходил на рысь, то, галопируя, гарцуя, вдруг замирал как вкопанный. Невероятной красоты породистый рысак приковывал взгляды и заставлял людей причмокивать от восхищения.
— Каков чертенок! — потирая руки, басил конюший. — Я знал — он станет украшением табуна!
А Кавалер, чинно сев на невысокий деревянный столбик ограды загона, блаженно щурил желтые глаза. Он чувствовал каждый порыв, каждое нетерпеливое желание брата зверя и был доволен вдохновенной работой рысака.
Даяна искоса поглядывала в сторону кота, застывшего на верхушке бревна наподобие полосатого пограничного столбика, и чувствовала, как зверька распирает от гордости. Ментальных способностей леди Геспард не хватало, чтобы присутствовать в круговом обмене между животными и легисом. Она могла лишь догадываться о работе, которая идет сейчас под полосатой шкуркой.
А вот ее сын… Ее сын без всякого напряжения улавливал на приличном расстоянии эманации зверька и через него отдавал приказы коню на понятном для интеллекта скакуна зверином языке.
И кот гордился. Сидел пограничным столбиком, довольно раздувал упитанную шею и блаженно щурился.
Леди всегда понимала, что маленький шпион не может любить ее сына так же безоговорочно, как любит его мать. Кот ненамеренно, но постоянно был насторожен по отношению к легису-телепату, поскольку Зафс принадлежал миру, противоположному силам, создавшим самого Кавалера. По большому счету четырехлапый друг и сын леди Геспард — враги. С приглядкой держащие нейтралитет. Но сегодня, сегодня Зафс по-настоящему расположил к себе кота. Легис спокойно распахнул сознание, впустил, как ни крути, шпиона внутрь себя и доверился зверю.
Что там, в глубине сознания, увидел кот, Даяна не знала. Но, судя по довольно прищуренным глазам, это нечто пришлось по душе Кавалеру. Если образное выражение «отеческий взгляд» применимо к полосатому зверю, то именно так он сейчас смотрел на Зафса. С любовью, гордостью и торжеством.
И надо сказать, что многие из свидетелей покорения азартного, бешеного Шторма взирали на Зафса с большей приязнью, нежели раньше. Конюхи одобрительно прищелкивали языками, дворцовая прислуга, пробегая по двору конюшни, замирала, и кто долго, а кто на секунду оставался полюбоваться великолепным наездником, оседлавшим изумительного коня.
Многие. Но далеко не все.
Когда Зафс под рев трибун выехал на арену для церемонии приветствия, гримаса бессильной ярости исказила лицо Шыгру. Конь был великолепен! Сегодня ночью Кронхам подсыпал лучшим скакунам герцогской конюшни траву, вызывающую у лошадей беспричинные припадки паники. Любой из образцовых рысаков сегодня был бы непослушен и пуглив.
Но Зафс… Он выбрал не «порченого» скакуна, не тихую примерную лошадку, что не в силах соперничать с боевым конем противника, он предпочел того, кто не был как следует объезжен! Шторм даже не рассматривался как вероятный выбор брата колдуньи! Он — дикий! Он — упрямый! Он — гордый до самозабвения… Кронхам близко не подходил к его кормушке.
И духи… Они сегодня не ответили на вызов колдуна. Исчезли, сгинули, будто и не существовали…
Когда горячий черный конь склонил колено перед трибуной леди Гунхольд, приветствуя надменную лесную ведьму, Шыгру чуть не прокусил себе губу от злости. «Циркач! Фигляр! Мертвец. Тебе осталось жить три дня».
Противник Зафса, мощный, закованный в броню воин, откинул забрало шлема, украшенного плюмажем из лисьего хвоста, и, почти не скрывая усмешки, смотрел на едва прикрытого железом молодого соперника. Его гнедой конь вряд ли смог преклонить колено перед трибуной герцога: попоны, прикрывающие бока коня, немало весили, плюс неповоротливый седок в латах. Конь мог бы рухнуть на одно колено, но вот подняться — это вряд ли.
И рыцарь только улыбался, глядя, какое шутовское представление затеял самоуверенный юнец. Юнец, вооруженный тонкой, хоть и острой пикой, мечом, похожим больше на обоюдоострую рапиру, и небольшим овальным щитом. Оружие и его владелец показались несерьезными старому рубаке Вальмиру…
Противники погарцевали перед зрителями, разъехались на противоположные стороны арены, и герольд басистым рыком трубы возвестил о начале поединка. Их кони резво взяли с места, поединщики перекинули копья наперевес, толпа взревела и затихла.
Копыта лошадей, срывая дёрн с арены, вгрызались в землю, рвали ее с безжалостностью жадных, кусающих зверей, а седоки, упруго оседлав их спины, казалось, уже были готовы принять на грудь удар копья. Оба противника сидели прямо, и Зафс, прикрытый лишь щитом, пожалуй, вызвал жалость у большинства из зрителей. Юнец, тростинка против кряжистого дуба…
Но вот когда конские морды уже почти соприкоснулись, а тяжелая рыцарская пика уже почти коснулась овального щита, произошло невероятное. Юнец упал. Но не на землю, а просто «вышел», ускользнул из-под удара нацеленного копья и на долю секунды пропал из поля зрения.
Зафса не сковывали тяжелые латы. Уклоняясь от удара, он повернул не в сторону противоположную противнику, а рухнул вниз, в ущелье между конскими боками, и опешивший, растерянный противник почувствовал, как крепкие руки одним движением вытаскивают его ногу из стремени.
Что было далее, показалось Вальмиру еще более невероятным. Зафс стремительно «вынырнул» из ущелья, произвел мощнейший толчок по корпусу, и рыцарь, совершенно не веря происходящему, полетел на землю.
Зафс выбил рыцаря из седла — голыми руками. Он бил не в грудь, а в бок — при этом успев освободить ногу противника из стремени, — и воин, грохнувшись оземь со всего размаха, замер. В полной тишине — трибуны, не ожидавшие столь быстрой развязки, безмолвствовали — Зафс спрыгнул с лошади и подошел к противнику. Встав на одно колено, откинул его забрало и спросил:
— Ты как, приятель?
— Плечо… — простонал оглушенный падением рыцарь.
— Сломал? Выбил?
— Не знаю. Кажется, вывих…
— Ну, прости. Помочь подняться?
Трибуны, так и не решившие, признать ли честным поединок, взроптали.
Дуэльный кодекс посрамлен! Их копья вовсе не скрестились! Никто не помнил даже из легенд, чтобы противник, уподобившись обезьяне, лазал по противнику и сбрасывал его с коня, как тюк с тряпьем!
— Голыми руками! Не сражаясь честно — оружие к оружию! Он просто уронил соперника! Насмешник! Шут! — неслось с трибун, разочарованных зрелищем.
Копья не трещали, кони не грызли друг другу плечи, мечи так и остались в ножнах…
Зафс совершенно не обращал внимания на выкрики зевак. Он протянул руку поверженному противнику, и тот ее принял.
Нестройные, но нарастающие хлопки раздались с трибуны герцога. Ранвал ударил ладонью о ладонь слабо, только раз, и воины, окружавшие его трон, приняли это как сигнал. Громким стуком перчатки о перчатку они приветствовали победителя и воздавали ему честь.
Зевакам не дано понять, какое искусство воина только что продемонстрировал брат ведьмы. Но опытные рубаки оценили мастерство, и воины приветствовали Зафса. Седые и совсем юные, умелые и только набирающие силу, изведавшие радость побед и только мечтающие о ратной славе. Они приветствовали брата.
Зафс, пропустив вперед громыхающего железом Вальмира, встал лицом к трибуне герцога.
— Ваша светлость, назначьте следующий бой! На мечах, на саблях, на рапирах, выбор оружия принадлежит вызванной стороне, — сказал и поклонился: — Я жду решения вашей светлости.
— Ты не устал, Зафс Варнаа? — с некоторой усмешкой произнес герцог.
— Нисколько, ваша светлость. Мне повезло, стремена рыцаря расстегнулись, и поединок быстро закончился.
— Н-да, повезло, — недовольно буркнул Ранвал и перебросил потяжелевший взгляд на стоящего прямо рыцаря с безвольно повисшей правой рукой. — Что ж… Объявляю перерыв! Следующий бой пройдет на мечах, когда солнце встанет в зенит! — И снова усмехнулся: — Вызывающую сторону прошу не удаляться… Перерыв тоже пройдет быстро…
Зафс легонько, ободряюще хлопнул Вальмира по спине и неторопливой, расслабленно-кошачьей походкой двинулся через центр арены к матери.
Толпа уже не улюлюкала. Странный воин, шедший через арену, приковал внимание, но в перешептывании зевак звучало уважение — как отражение аплодисментов проверенных рубак из свиты герцога Урвата. Толпа способна учиться.
И Даяна только сейчас смогла разогнуть сведенные судорогой напряжения пальцы: едва Зафс появился на ристалище, она сжала кулаки, совсем не замечая боли от впившихся в ладонь ногтей, держала их перед собой. Бешеный топот коней, азартные выкрики толпы, хлопки балдахина над головой — все слилось в единую кошмарную какофонию, и лишь одна мысль рефреном выскальзывала из этой кутерьмы: «Он уже мертв, он уже мертв, четыре дня…» Слова Шыгру застряли в голове колючим репейником и приносили муку гораздо большую, чем боль физическая. Видеть, как на твоего ребенка, кровь от крови, плоть от плоти, несется бронированное четырехногое чудовище, — мука мученическая! Даяна едва заставила себя не зажмуриться…
«Все кончилось, мама, — успокоительная, легкая как прохладное облако мысль сына проникла в ее взбудораженное сознание. — Не надо так переживать».
«Мне было страшно…»
«Не бойся. Мне в этом мире ничто не угрожает».
«Как ты самонадеян… Шыгру так просто не отступит».
«Шыгру? Он нас боится. Заметила, что он „экранировал“ от нас даже коня соперника?»
«Нет. Мозг простых зверей мне недоступен».
«Тогда прими на веру — коню противника на шею повесили обломок камня. Колдун обеспокоен тем, как я легко „договорился“ со Штормом, и постарался обезопасить коня поединщика от герцога… Кстати, как тебе понравился бой с точки зрения эстетики?»
«Ты шутишь?! В бою — эстетика?!»
«А как же. Поединок — это тоже искусство».
Не замечая гула возбужденной толпы, мать и сын переговаривались. Громкие выкрики, ядовитые порой комментарии не мешали им. Кот Кавалер, проводив Шторма до стойла, каким-то образом уже пробрался через переплетенный штакетник людских ног и, вспрыгнув Даяне на колени, присутствовал в обмене мыслей.
Со стороны могло показаться, что невозмутимая лесная ведьма одним кивком надменной головы поблагодарила брата и замерла в молчаливой неприступности. Поглаживая кота и слепо глядя на арену.
На самом деле голова Даяны гудела от разрозненных тревожных мыслей, которые не выразить словами, и только ментальное общение с сыном снимало это напряжение. Легис нежно, телепатически обнимал мать, он словно проводил мягкой рукой по взъерошенным мыслям и постепенно, ненавязчиво внушал ей душевный покой. «Все будет хорошо, все будет хорошо, родная…»
И то ли сила легиса, то ли успешно проведенный поединок немного успокоили Даяну. Кот Кавалер уютно гудел кошачьи рулады, она поглаживала густой теплый мех и, как бы оглохнув на время, почти погрузилась в дрему.
Резкий — Даяне показалось, что перед глазами бичом сверкнула молния, — звук трубы глашатая возвестил о начале второго поединка. Толпа взревела, и Даяна, окончательно очнувшись (все-таки от насланного оцепенения!), посмотрела на арену.
Ее сын, ее мальчик мечом салютовал трибунам.
Противник юноши уже исполнил тот же ритуал и молча наблюдал за юным дуэлянтом. Высокий хмурый воин, пожалуй, годился в отцы Зафсу Варнаа. Его меч был на треть длиннее, бугрящиеся мышцы рук почти не скрывали свисающие кожаные наплечники с шипастыми железными заклепками; нагрудник украшала кованая эмблема герцогства Урвата, короткие, тоже кожаные штаны посверкивали гладкими полосками металла, с которого соскользнет любой удар меча.
Все тело воина покрывали шрамы. Белесые и давно зарубцевавшиеся, недавние гладко-розовые, старые заштопанные и зажившие сами по себе. Противник легиса был опытным рубакой, прошедшим курс военной науки не на турнирных поединках, а в бою. Он убивал и много раз был сам на грани жизни, бесстрашный взгляд искушенного матерого вояки мог напугать, остановить любого зарвавшегося щелкопера одним движением ресниц.
Моргнуть, как вычеркнуть из жизни. Взглянуть, как опустить в могилу, как вынести смертельный приговор.
Полуприкрытый кожаным, с железными нашлепками жилетом, он крепко стоял на сильных, немного искривленных ногах и смотрелся едва ли не пугающе на фоне более легкого, хоть и высокого соперника. Дуэлянты явно выступали в разных весовых категориях.
И возрастных. И ратных.
Но это только видимость.
Бойцы ударили мечами о щиты и встали в стойку.
Толпа затихла, и только хлопки балдахинов нарушали застывшее в воздухе напряжение.
Воин герцога ударил первым. Не сильно, вползамаха, он проверял, как держит удар щит Зафса Варнаа. Юноша немного отклонился, повернул щит, и удар пришелся плашмя.
Выдержав первый выпад, Зафс под улюлюканье толпы затанцевал, запрыгал вокруг тяжеловесного противника, нанося редкие и неожиданные уколы. Он ускользал от длинного меча, то приседая, то отпрыгивая в сторону…
— Он не дерется! Трус! — раздалось с трибун. Неискушенному зрителю показалось, что бой идет как будто понарошку: Зафс злит противника, тот лишь отмахивается.
Но битва шла всерьез. Опытный воин проявлял удивительную для столь огромного тела ловкость и гонял юношу по арене, словно шкодливого царапучего кота. Ассоциацию с котом, скорее всего, вызывали раны-царапины, нанесенные вертлявым юнцом своему массивному сопернику. Их было уже немало, этих царапин, но серьезных неприятностей они не приносили. Так, жалкие издевки, не нанесут вреда и вряд ли станут украшением достойного вояки.
Шутейный поединок совсем не раздражал соперника легиса. Немного необычная выжидательная тактика юного противника заставляла воина держаться настороже, все реже и реже он шел вперед, не пытался ударом щита отбросить меч Зафса и тем самым обнажить свои живот и грудь. Удары бойца всегда встречали воздух, тело юноши, как заговоренное против каленой стали, опережало любые попытки достать его. Могучий воин пытался отрешиться, но мысль — «Ты бьешься с колдуном, ты бьешься с колдуном!» — все чаще и настойчивее втыкалась в мозг. «Колдун, колдун!» — звенели мечи. «Заговорен, заговорен!» — бряцали щиты. Они мешали сосредоточиться, дразнили, и воин никак не мог выключиться. Раз вспыхнув, эта мысль искрами разбежалась в разные стороны и заполнила собой сознание.
И Зафс, прекрасно понимая, что творится в душе соперника, щадил его. Как можно ранить человека, двигающегося словно сонная муха?! Для легиса его соперник как будто вращался в прозрачном глицерине. Тягуче медленный взмах меча, укол, выпад — все происходило так плавно, словно воздух превратился в желеобразную субстанцию и сковывал движения. Зафс давно мог бы обезвредить соперника, но конный поединок, закончившийся так быстро, уже чуть не настроил против него толпу. (Против него — значит против матери, сестры и брата.) Но тогда Зафс просто не мог поступить иначе — копье рыцаря могло ненароком задеть коня. Тонконогий легкий Шторм не вынес бы тяжелой бронированной попоны, и легису пришлось закончить поединок при первом же сближении одним ударом. Точнее — толчком.
Теперь, выплясывая на арене странный танец, он отрабатывал обещанное толпе зрелище. Толпа уже не улюлюкала, а азартно ревела. Странный, подобный танцу поединок захватил внимание зевак и знати, и воин герцога, получающий подпитку от ободряющих выкриков, казалось, не собирался уставать. Неутомимый и огромный, он уже приноровился к тактике боя, сосредоточился на ритме и, расчетливо сберегая силы, ждал ошибки.
«Пожалуй, надо заканчивать, — подумал Зафс. — А впрочем… Пусть воин уйдет с ристалища, не почувствовав себя униженным. Он заслужил похвалу, а не позор». Зафс задержал свой меч в воздухе немногим дольше обычного, и опытный рубака мощным вращательно-кистевым движением вырвал оружие из руки легиса. Меч отлетел в сторону, юноша, не теряя времени — пока рука воина с зажатым в ней оружием была отведена далеко в сторону, — наскочил грудью на щит и точным, вроде бы несильным ударом ребра ладони стукнул его за ухом.
Секундное удивление все же успело отразиться на лице соперника. Потом мышцы его обмякли, ноги подкосились, и Зафс, подхватив бойца под мышки, бережно уложил на траву.
Защитник леди Гунхольд снова дрался голыми руками, но в этот раз все зрители отметили сей факт с одобрением: оставшись без оружия, Зафс имел право защищаться любыми способами. И правила дуэльного кодекса были соблюдены — до первой крови или иного исхода, — так пожелал герцог. И видимо, по мнению одного из дуэлянтов, «иной исход» — это соперник, лежащий на земле без сознания.
«Ты молодец, мой мальчик», — прозвучал в голове легиса голос матери. Несколько слуг уносили с арены противника, Зафс отсалютовал трибунам щитом и неторопливо пошел к ложе герцога.
— Назначьте следующий поединок, — склонив в поклоне голову, произнес он.
Ранвал, задумчиво разглядывая юношу, не получившего в сражениях даже крошечной отметины, жевал губами, и Шыгру, видя нерешительность повелителя, склонился к его уху и прошептал какую-то короткую фразу. Ранвал кивнул и громко проговорил:
— Приветствуем тебя, Зафс Варнаа. Ты победил сегодня. Кулачный поединок будет завтра.
Выделенные интонацией слова «сегодня» и «завтра» неприятно оцарапали слух леди Геспард. Сегодня-завтра. Что предложил колдун засомневавшемуся герцогу?
И почему Ранвал так быстро, снова избегая Даяны, ушел с трибуны?
Кот Кавалер, заметив беспокойство своей хозяйки — леди все еще сидела под полосатым балдахином и поджидала сына, — встал на задние лапы и нежно лизнул ее в подбородок.
«Не бойся, госпожа, я рядом, я с тобой…»
* * *
— Передайте герцогу, что я требую свидания с детьми! — стоя в центре комнаты, отведенной под ее покои, говорила Даяна слуге, принесшему ей поднос со свежими фруктами.
— Я не могу этого сделать, миледи, — не глядя в глаза разгневанной лесной ведьмы, лепетал прислужник.
— Тогда пришлите ко мне того, кто может разрешить подобные вопросы!
— Я передам вашу просьбу управителю, — суетливо кивая и пятясь к двери, обещал слуга.
Вот уже битый час Даяна бушевала в своих покоях. Она попробовала без приглашения пройти на половину герцога, но путь ей преградила стража. Скандалить у дверей на глазах свиты леди посчитала смешным и глупым и весь свой гнев выплескивала взаперти. «Я требую, взываю, прошу, молю…» — все было бесполезно. Герцог даже не передал ей ответа.
«Успокойся, мама». — Кажется, за последние дни это выражение стало наиболее употребимо у легиса. Успокойся. Прояви терпение. Не дразни правителя.
— А я устала, Зафс! От неизвестности, от его молчания, от этих стен!
— Осталось совсем немного. Потерпи.
— Но почему слугам отдан приказ не пропускать в детскую Кавалера? Что там происходит?!
— Думаю, ничего плохого. Ранвал не позволит обидеть своих детей.
— А Шыгру?!
— Пока судьба последнего поединка не решена, вряд ли колдун станет предпринимать какие-либо действия. Потерпи, мама. Все скоро закончится.
«Четыре дня… Уже осталось два…»
«Все будет хорошо».
В огромном, забытом на два столетия парадном зале ярко пылали десятки факелов. В этот безразмерный каменный мешок почти не проникал дневной свет. Узкие, расположенные слишком высоко окна никто не удосужился даже наспех избавить от налета пыли, скопившейся за века прозябания. Пыль поглощала свет, глушила голоса придворных и приглушала краски. Она скопилась в складках стен, впиталась в дерево отделки и придавала всему пугающий налет истинной древности.
На каменный трон постелили пятнистую шкуру какого-то зверя, и больше — по старинному обычаю — в зале не было ни единого сиденья.
В присутствии владыки все стояли.
Все, кроме одного человека. Сухощавый и, видимо, очень гибкий молодой мужчина сидел на полу в самом центре зала, отведенного под последний поединок, в странной, казалось бы, неудобной позе. Его лодыжки переплелись у низа живота, на выставленных вперед коленях свободно лежали руки с раскрытыми вверх ладонями. Глаза мужчины были закрыты, губы едва заметно шевелились, сильное поджарое тело блестело от пота или от какой-то скользкой мази.
Мужчина медитировал перед боем.
Придворные, тихонько перешептываясь, с недоумением смотрели на невозмутимого, совершенно отрешенного от действительности бойца. Его манеры были странными, поза вычурной, и вид совсем не внушал уважения. Для кулачного боя он был изысканно субтилен. Где панцирь мышц? Где щит брюшного пресса? Неужто эти небольшие узловатые от каких-то шишек пальцы способны превратиться в зубодробильные кулаки-кувалды?!
Не-е-ет, герцог явно просчитался, не на того поставил. А все Шыгру, он вызвал этого вояку с Южного континента, пригласил для поединка и долго ждал.
Может быть, это колдуна обманули? Подсунули негодного бойца?
Но Зафс, едва войдя в зал и взглянув на застывшего как изваяние бойца — без камня защиты на шее! — понял все сразу. Этот бой пойдет всерьез. И драться с легисом будет не человек, а… кто?
Зафс тихонько прикоснулся к сознанию воина и тут же отпрянул, так как ему ответило не человеческое существо, а зверь, оскаленный и жуткий.
Пустынный волк. Коварный. Хитрый. Сильный. Неутомимый и непреклонный, как течение песков. Зверь заселил сознание противника и не оставил места для суетливых людских мыслишек.
Зафс был знаком с подобными технологиями. Активный боевой транс — так называлась эта тактика ведения боя. Боец вводил себя в некое подобие транса, освобождался от мысленной шелухи и действовал на уровне подсознания. И это было не обычным аутотренингом или самогипнозом, а реальным обретением суперсилы, мобилизацией резервных сил организма.
В случае же с бойцом, расслабленно сидевшим на каменном полу тронного зала, подключался еще один способ ведения боя: один из учителей Зафса называл это состояние «принцип оборотня». Человек отождествлял себя со зверем и действовал на неком древнем первичном уровне. Он становился абсолютно нечувствителен к боли, мог концентрировать всю силу в одном ударе пальца и пробить грудную клетку, как… как бумажную коробку!
И прежде всего — Зафс видел это, наблюдая за воином, — успеху способствовала абсолютная отрешенность от мира и сосредоточение на поставленной задаче. Тело его соперника на глазах превращалось в совершенный механизм, способный без подключения сознания выполнять сложнейшие физические приемы. Зафс знал, его соперник будет видеть бой как будто со стороны, эмоционально не включаясь в схватку и пребывая в спокойной уверенности: «Я победитель. Я пришел побеждать. И я — готов!»
И пробовать пробить эту уверенность ментально, бесполезно. Соперник будет действовать на уровне инстинктов зверя. Рассудок будет исключен из этого процесса. Не достучаться, не пробить, не подчинить. Только сражаться. Всерьез, мобилизуя весь опыт, все знания и навыки. Реакция дерущегося зверя многократно опережает действия нетренированного человека, так что схватка легиса и пустынного воина пройдет на равных. На стороне волка выступят опыт и ярость, за легисом останутся интеллект и многолетние тренировки… правда, легис ни разу не дрался насмерть…
«Н-да, подложил свинью колдун…»
Этой мыслью Зафс не поделился с матерью. Скажи ей: «Против меня выставили хищника в людском обличье» — и слез не избежать. Зафс скинул легкую куртку и, оставшись в холщовых свободных штанах и мягких кожаных тапках, начал разминаться. Он мог призвать на помощь силу Кавалера, но предпочел уловкам честный бой: один на один, человек-зверь против сверхчеловека-легиса. Пожалуй, так будет порядочно со всех сторон. Хитрить, лукавить, плутовать Зафс Варнаа счел недостойным представителя расы Правителей Вселенной.
И вот придворные, застыв столбами, очертили круг арены. Ранвал, поигрывая полосатым хвостом пятнистой шкуры, дал сигнал, и противники, поприветствовав друг друга легкими поклонами, закружили в центре зала. Не приближаясь, приглядываясь и иногда, казалось, принимая картинные позы. Голодный зверь, азартный и терпеливый, проглядывал в движениях соперника. Зверь шевелил ноздрями, принюхиваясь к запаху легиса и словно бы ища в нем слабый аромат испуга, флер жертвы, фимиамы животного, предложенного на обеденный кровавый пир…
И вновь противник Зафса ударил первым. Согнувшись, выпустил вперед руку, уподобившуюся когтистой лапе, и едва серьезно не поранил живот легиса. Тот только-только успел отпрянуть назад.
Когти содрали кожу чуть ниже пупка, и запах свежей крови коснулся ноздрей пустынного волка. Волк поднял вверх морду-голову и торжествующе завыл.
Мурашки окатили спины знати, и придворные единым выдохом выпустили под своды зала: «А-а-а-ахх». Бой завораживал даже несведущий двор. Скользящие движения бойцов уже никого не обманывали причудливой плавностью, противники, не ускоряя темпа, кружились в людском кольце, не видя ничего, кроме внимательных изучающих глаз друг друга. Желтые, иногда, казалось, даже с вертикальными прорезями зрачков, глаза соперника пылали дьявольски голодным огнем, и Зафсу подумалось, что, если сейчас разом потухнут все факелы зала, эти глаза будут сверкать в темноте адскими угольями. Его противник не ослепнет, найдет легиса по запаху и вцепится в горло.
«Не думать! Не сосредотачиваться на глазах! Они меня гипнотизируют, лишают воли!»
Внезапно противник словно растворился в воздухе, и будь на месте Зафса обычный человек, то этот нырок пустынного волка — вниз, влево, за спину — прошел бы незамеченным и зверь в обличье человека повис бы на его плечах, ломая горло локтевым захватом.
Но легис ускользнул. Рука соперника схватила воздух, и два «танцора» снова закружили лицом к лицу в смертельном хороводе. Опасные и равные — зверь, нацеленный лишь на убийство, и легис-телепат, убийство отрицающий.
Кто победит? Не знал никто.
Зафс крутанулся на месте и, выбросив вперед ногу, попытался достать бедро соперника, «забить» ему мышцу. Зверь высоко подпрыгнул и едва не приземлился на лодыжку Зафса. И если бы ответный маневр удался, то перелом лодыжки лишил бы легиса подвижности.
Но повезло.
Пожалуй — повезло.
Мягкими пружинистыми движениями противник опустился на четвереньки, тихонько рыкнул и без всякой подготовки — не дернув глазом, не напрягая мышц — перекинулся задом наперед и, выбросив вперед ногу, ударил легиса в живот.
Зафс был готов к удару. Перехватив пятку противника в воздухе и резко вывернув стопу, он заставил его перевернуться в воздухе — не сделай этого волк-человек, легис порвал бы ему сухожилия — и шлепнуться спиной об пол.
Удар был такой силы, что хищник замер и, отрешенно глядя в потолок, безвольно распластался. Поверженный и оглушенный, он лежал на каменных плитах, и легис обманулся. Он поспешил вперед, чтобы массой тела, гораздо превосходящей жилистого соперника, придавить его к полу, скрутить и заставить сдаться.
Уже почти падая на зверя-человека, Зафс понял — его заманили в ловушку. Стремительный, как укус змеи, бросок встретил его в воздухе, и, будь у соперника возможность или время для хорошего замаха, его расправленные пальцы вонзились бы во внутренности легиса. Как пять ножей, как острые копья.
Мышцы пресса выдержали плохо подготовленный удар. Зафс, отброшенный в сторону, откатился почти под юбку взвизгнувшей придворной дамы и с некоторым страхом увидел, как противник, как будто поднятый колдовской силой, взвился в воздух.
Оп-па! И он уже на ногах. Наступает, метясь босыми пятками то в горло, то в живот, то в грудь. Болезненные точечные удары сыпались на Зафса градом, и, если бы не пресловутая реакция легиса, волк растерзал бы его на потеху зрителей. Сначала обездвижил ударами ступней, потом… загрыз…
Зафс смотрел на своего противника снизу вверх, и ему казалось, что человеческое лицо над ним текуче трансформируется в оскаленную морду зверя.
«Прочь! Наваждение!»
Извернувшись, Зафс вскочил и, позабыв обет — не убивать! — пошел на приступ. Не уклоняясь, но и не позволяя причинить себе смертельного вреда, он шел вперед на рыкающего волка, хватал его за руки, но те, намазанные маслом, всегда выскальзывали, бил его ногами, но чаще промахивался.
Зверь словно насмехался над человеком. Выматывал его до тупого безразличия и доводил его движения до механически безвредных. Зафс начал уставать от беспрестанного кружения, запутался в своих ногах, руках, разноцветные платья придворных превратились в один размытый штрих… Удар! И он летит. Куда-то в темноту.
Удар об пол вызвал россыпь искр в мозгу, и что-то мокрое, горячее накрыло Зафса сверху. Зверь пригвоздил легиса к полу, нажал ему локтем на горло, еще немного, и гортань с хрустом развалится…
Но мазь, которой воин обработал свое тело перед поединком, неожиданно сыграла на стороне его противника. Левая рука Зафса, придавленная плечом зверя-человека, выскользнула из-под него, и легис, вспомнив навыки смертельного боевого искусства, нажал тому на точку между шеей и ключицей.
Волк взвыл от боли и скатился с Зафса. Его затылок лишь на мгновение мелькнул перед легисом, но этого оказалось достаточным, чтобы Зафс выбросил за ним руку и ребром ладони ударил под основание черепа.
Хруста не последовало. Противник дернулся и затих.
Тяжело дыша, на четвереньках Зафс добрался до воина и бережно, хоть и очень дрожали руки, взял его голову в одну ладонь, другую подложил под шею и аккуратно ощупал.
Кости целы. Человек — пустынный волк был жив. Всего лишь оглушен.
Не в силах встать, Зафс так и сидел на полу, держа голову побежденного бойца на своих коленях. «Всего лишь повезло…»
И вряд ли подданные герцога Урвата смогли по-настоящему оценить благородство Зафса, ненавязчиво продемонстрированное им и трем его поверженным противникам. Время благородства еще не пришло в их мир. Но возможно, позже тройной поединок без единого увечья послужит основанием легенды…
А воины? Ни одного вояки не было в том каменном мешке, впервые за двести лет заполненном парадными мундирами царедворцев, сверкающими платьями придворных дам. Их герцог мудро рассудил — нельзя рождать легенду на глазах военных. Опасно.
И даже стража в тот день отсутствовала в тронном зале.
Ранвал, только недавно, в азарте всем корпусом подавшийся вперед, расслабленно откинулся на спинку трона и бездумно поигрывал полосатым хвостом неизвестного зверя. Глаза герцога смотрели поверх голов придворных, а те, наблюдая странную реакцию правителя, терялись в догадках — освистать победителя или восславить?!
Бледный, совершенно потерянный Шыгру стоял слева от трона и очень напоминал человека, у которого силой отобрали ключ к сокровищнице. Вот только что он был — тяжелый, ощутимый, всевластный, и вдруг пропал. Ты мнил себя хранителем чудес, ты правил, предрекал победу и в одну минуту лишился всего. Твой господин позволил тебе решать его судьбу, судьбу его детей, ты просчитался. И значит, ты погиб. Властители таких ошибок не прощают.
Рогатая шапка медленно сползла астрологу на лоб, но тот окаменел и даже не моргнул, когда головной убор, символизирующий колдовскую власть, упал на каменные плиты и откатился в сторону.
Звук стукнувшихся об пол костяных рогов вывел герцога из задумчивости, и, покосившись на колдуна, он буркнул:
— Как символично…
Потом, неожиданно для всего двора и грубо нарушая протокол, хозяин замка встал и сделал шаг вперед — кончик полосатого хвоста зацепился за изогнутую пряжку сапога, и мягкая шкура, сползая с трона, потащилась вслед за господскими ногами. Какой-то расторопный паж упал на колени перед Ранвалом и быстро отцепил одежду мертвого зверя.
Но герцог даже не заметил. Сбежав по каменным ступеням, он подошел к коленопреклоненному Зафсу и сделал то, что уж точно войдет в легенды. Он протянул руку победителю, и Зафс, после секундной заминки, взял предложенную ладонь и с помощью герцога поднялся на ноги.
Двор, который только что безмолвствовал, разразился восторженными криками. Подобострастно раскланиваясь, придворные спешили выразить почтение достойному бойцу, спешили первыми засвидетельствовать искреннюю приязнь и едва не затоптали лежащего на полу воина с Южного континента.
И это тоже было символично — проигравшего топчут.
Зафс, разведя руками сгрудившуюся толпу, наклонился, легко поднял безвольное тело соперника и обратился к Ранвалу:
— Мой герцог, вашему бойцу нужен покой. Куда мне отнести славного воина?
— Тебе покажут, — спокойно отозвался правитель и щелчком пальцев подозвал того же расторопного пажа. — Проводи. Пусть отлежится в казармах.
Несколько придворных, видя расположение герцога, суетливо бросились на помощь Зафсу, но легис, поведя плечом, отстранил их и в одиночестве — если не считать бывшего противника — пошел за юным провожатым.
Солдат уносил солдата. И нес его к таким же солдатам. Окончание турнира бесповоротно застряло в символизме…
За дверями зала на помощь Зафсу, отложив копья, бросились несколько стражников, и их подспорье легис принял. Переложил на их руки воина и коротко сказал:
— Позаботьтесь о нем. Он славный воин.
Стражники быстро, стараясь не попасться на глаза высочеству, унесли тело противника Зафса, и на легиса тут же почти упала Даяна:
— Как я боялась за тебя!
«Я обещал, все будет хорошо. Не надо плакать. Все закончено. А твой герцог… Твой герцог большая умница. Как говорили на планете твоих предков, мама, — умеет сделать из лимона лимонад».
«Он удивил меня».
«Ранвал — мужчина. Настоящий. Я думаю, с ним можно будет найти компромисс».
В уютной детской комнате на ярком толстом ковре сидели принцесса Аймина, ее сын принц Тархем и двойняшки. Ранвал строжайше запретил сестре присутствовать на третьем поединке, и послушная Аймина отправилась навещать племянников вместе с их двоюродным братом.
Худенький и отчего-то немного печальный мальчик совсем не выглядел старшим в этой троице. Сакхрал привычно верховодил игрой, Верлена мило щебетала, рассказывая, как привольно живется им в густой дубраве на берегу прозрачной речки.
Аймина вдруг почему-то подумала, что у этих детей похожие судьбы. Они все трое царской крови и все растут практически без отеческой ласки. Ранвалу в полной мере этого не позволила Даяна, Кронхам отказался сам. Все то же и одновременно не похоже. Дети растут с мамами, об отцах больше слышат…
И когда Даяна в сопровождении Зафса и приведшего их слуги вошла в комнату, она была сильно озадачена словами своей подруги:
— Даяна. Ты должна дать возможность герцогу принять участие в воспитании его детей.
— Аймина… я не понимаю.
Не только Шики Дун спрятался в Музее Библии Живой после закрытия. Как только зазвучало объявление «Просьба покинуть здание музея», Платон Скоупс нырнул за тяжелую портьеру в какую-то комнату. Он стоял и оглядывался. На штукатурке коринфской колонны пять футов высотой висел плакат:
— Он имеет те же права, что и ты, — четко и даже резко произнесла принцесса и добавила более мягко: — Он скучает, леди…
Верлена и Сакхрал прыгали вокруг матери, теребили ее за юбку, но Даяна, остолбенев от слов принцессы, лишь рассеянно гладила их по головкам.
«ВАШ ДЯДЯ – ОБЕЗЬЯНА? ЭВОЛЮЦИЯ – ФАКТ ИЛИ ВЫМЫСЕЛ? РЕШАТЬ ВАМ. ПОДАЙТЕ СВОЙ ГОЛОС».
— Мама, мама! Смотри, что папа подарил мне! — выкрикивал Сакхрал.
На верхушке колонны сидела на стопке книг тридцатидюймовая статуэтка обезьяны и рассматривала человеческий череп, держа его волосатой рукой.
Дальше заинтересованный Скоупс увидел высокий мускулистый манекен, с белокурыми локонами и синими глазами. На шее висел плакат, сообщающий, что это – «Адам». Слева от Скоупса стояла большая мохнатая обезьяна с плакатом «Обезьяна». Это был не зоологически идентифицируемый примат – шимпанзе, горилла или орангутанг, а скорее идея скульптора о злобной обезьяне, снятой в плохом фильме про Тарзана: размером с человека, сгорбленная, с бусинками глаз, со слюной, стекающей из клыкастой пасти. С другой стороны стояла женская фигура, Ева, скромно укрытая купальником-бикини из двух фиговых листьев. Вдоль стен стояли пластиковые тропические растения, они же были расставлены между статуями, доходя им до колен.
— Мама, мамочка, ну почему тебя так долго не было?! — причитала Верлена.
Прямо перед Скоупсом расположилось зеркало в полный рост. Сбоку у него была коробка со светодиодным счетчиком и тремя большими красными кнопками. На одной была надпись: «Вы произошли от Адама?», на другой – «Вы произошли от Евы?», на третьей – «Вы произошли от Обезьяны?» Из крышки ящика торчали три здоровенные лампочки: синяя, зеленая и оранжевая, все выключенные. Любопытствуя посмотреть, как этот экспонат будет демонстрировать массам непогрешимую логику эволюции, Скоупс нажал кнопку «Адам». Вздрогнул, когда его голос был зарегистрирован с резким звоночком, загорелась синяя лампа, яркие театральные прожектора с потолка осветили Адама и одновременно с ним – лицо Скоупса. Скрытые полупосеребренные зеркала, поставленные под углом, наложили в зеркале изображение Адама на изображение Скоупса, и лицо Адама слилось с его лицом. На один восхитительный миг Скоупс увидел себя с белокурыми локонами и накачанным телом, одетого в плавки из фигового листа.
— Мама, давай играть в солдатиков! Тархем принес мне пушки! Совсем как настоящие!
Испуганный Скоупс отпустил кнопку, резко обернулся, прислушался, ожидая звука шагов и воя сирен. Не услышал ни того, ни другого. Портьеры на входе, предназначенные для сохранения в зале полумрака днем, сейчас скрыли его действия от обхода охранников.
— Мамочка, а мы скоро поедем домой?
Зафс, только что связавшийся по коммуникатору с профессором Эйринамом и узнавший, что в лесном доме все идет своим чередом, искоса взглянул на мать.
Он снова повернулся к зеркалу – теперь там отражалось только его собственное невыразительное лицо. Не желая видеть себя в виде Евы, но интересуясь третьей возможностью, он навел палец на кнопку «Вы произошли от Обезьяны?», нажал, увидел, как загорелась оранжевая лампа, услышал звоночек – и тут же превратился в волосатую обезьяну с руками до колен, с мордой в бакенбардах клокастого меха. Вместо собственного рта Скоупс увидел слюнявые клыки и крупные заячьи резцы.
Даяна растерялась. Она так долго ждала встречи с детьми, столько выстрадала в разлуке, но неожиданно место радости заняла печаль. Теперь леди Геспард представляла себе, что испытывает Ранвал, расставаясь с детьми в лесном домике. Сев в кресло и посадив на колени Верлену, Даяна неожиданно заплакала.
«Что мне делать, Зафс?!»
Передернувшись, он отдернул палец и снова нажал на кнопку Адама. Звонок. Он улыбнулся и снова увидел мысленным взором, как бы он выглядел, будь в небесах сочувственный Бог – или будь у него более эстетичные родители. Он ухмыльнулся, убрал палец, снова нажал кнопку Адама, и снова, и снова. Скоупс… Адам, звонок. Скоупс… Адам, звонок. Скоупс… Адам, звонок. Звонок. Звонок. Звонок.
«Спроси Верлену. Это ее будущее».
«Верлену?! Она — ребенок!»
Вдруг с застывшим над кнопкой пальцем он краем глаза углядел счетчик сбоку от зеркала и в гневе отдернулся. Платон Скоупс только что семь раз подал свой голос против эволюции.
«Моя сестра не обычная девочка, мама. Спроси ее совета».
И маленькая сестричка легиса, словно подслушав мысленный обмен матери и брата — а это было совершенно невозможно, на шее ребенка по-прежнему висел черный камень, который даже своей близостью слегка экранировал Даяну! — заговорщицки прошептала:
– Чушь! – рявкнул он и пнул коринфскую колонну.
— А Сакхрал, мамочка, хочет остаться в замке. Здесь солдаты, здесь пушки, папа обещал подарить ему лошадку… Но ведь и ты подаришь ему лошадку? Дома…
Она покачнулась. Свалилась. Упала керамическая обезьяна. Пустая штукатурная колонна разлетелась с глухим стуком, и тут же разбилась с куда более музыкальным – хоть и не менее громким стуком, упавшая фарфоровая обезьяна. Зазвенели осколки.
— Да, — рассеянно кивнула Даяна и посмотрела на младшего сына, уже отбежавшего от матери и вновь увлекшегося игрой в войну.
— А он сказал — у папы лучше!
Скоупс закрыл рот ладонью. Наверняка уже дюжина охранников бежит к нему, выхватывая на ходу оружие.
— А ты… А ты, Верлена…
Но в этот самый момент – как будто Бог, о котором Скоупс точно знал, что его нету, решил сотворить ради антрополога мини-чудо – возле входа в музей заскрипел какой-то отчаянно фальшивящий рожок, а за ним раздались звуки ударов, звон стекла и рассерженные голоса.
— Пусть остается.
— Но как же ты?
56
— Зачем мне пушки? — резонно заметила девочка. — Ты мне лучше курочек купи, мы их с Бабусом кормить будем…
— А Сакхрал? Что будет с ним?!
Как бегущий кабан в тире, Джимми бросился к Залу Мумии, подальше от заварухи возле входной двери. Он остановился, развернулся на месте, сделал шесть шагов обратно и снова повернул, направляясь опять к своему высушенному предку. Что там у входа? Может, пьяные в дверь колотятся. Он посмотрел в другую сторону, где мумия ждала от него избавления. Разрываясь между долгом и честью, Джимми останавливался, вертелся, нерешительно танцевал на месте.
— Он мальчик, мамочка, — наморщив круглый лобик, произнесла Верлена. — Ему солдаты, папа, пушки… Лошадка тоже…
— Ты не боишься за него?
– Черт побери!
— Не-а, — мотая рыжими кудряшками, отвечала дочь. — Тархем за ним присмотрит. Они — друзья.
— Тархем? А папа?
Он обещал деду не устраивать неприятностей – или хотя бы на этом не попадаться. Еще он с поднятой рукой давал клятву хранить порядок и имущество, когда Музей Библии Живой нанял его в охрану. С другой стороны, эта мумия представляла собой все, за что он сражался. Он снова дернулся при мысли о предке, который лежит беззащитный и обнаженный, и хамоватые белые туристы щелкают его фотоаппаратами и хихикают над его наготой.
— Папа тоже. А мы будем их навещать. Часто-часто! Бабус будет кормить моих курочек, а мы поедем навещать… Папа купит нам карету. Я знаю. Красивую, с голубыми цветочками и окошечками в золотых рамках…
«Окошечки в золотых рамках!! Как тебе это нравится, Зафс?!»
– Я его спрячу и тут же вернусь разобраться с теми, кто у двери. Нет, сперва убрать тех, кто там орет – студенты, наверное, – и спасти мумию. Когда все будет в порядке, я ныряю, отвожу его к деду, и никто ничего.
«Это не нравится тебе, мама. Но Верлена подсказала наилучший выход. Дети сами решили, как им быть. Пусть отец воспитывает сына-наследника, а ты воспитывай Верлену».
Грохот у дверей стал громче. Зазвенело разбитое стекло.
И вечером за семейным ужином Ранвал и Даяна наконец пришли к соглашению. Спокойный и благодушный герцог согласился на все условия и, главное, внимательно выслушал дочь, какая именно карета — с голубыми цветочками и золотыми окошками — должна быть изготовлена в каретной мастерской замка.
– Ну, что там? – Джимми побежал к дверям.
Немного позже, когда принцесса и Даяна пошли укладывать детей в постели, Ранвал, поигрывая инкрустированным каменьями кубком, сказал «брату леди Гунхольд»:
Не студенты, а целая толпа, одеты в белые балахоны, с факелами и фонарями – «светляки» Джинджер, Дети Света. Джимми потянулся к поясу за рацией, сообразил, что оставил ее в комнате служащих, в здании, далеко от входа.
Разлетелась вторая стеклянная панель. Хотя Джимми был один, в костюме Давида, вооруженный только металлической дубинкой и рогаткой, право было на его стороне. Он щелкнул выключателем внешнего освещения.