— Попроси водителя свернуть.

Весь дрожа, Воорт подавляет желание согласиться, твердо зная, что, стоит ему сесть в машину Бока, для всех троих все будет кончено. Бок ни за что не позволит Камилле уйти. «Даже убийцы стараются торговаться. Бок этого и будет ждать, а мне нужно время подумать.

Микки, прости мне то, что я намерен сделать».

Больше твердости в голосе. «Дави в ответ».

— Ты сам сказал, что я эгоист. Мне нужно что-то реальное. Так что предлагай.

В трубке слышно какое-то жужжание, похожее на электробритву или маленькую дрель. Нельзя больше давать волю воображению. Надо сосредоточиться на Боке. На мгновение в памяти мелькает Микки в академии: круглое лицо, серая форма первокурсника. Микки ухмыляется. Потом трубка снова оживает. На этот раз крик звучит то громче, то тише и обрывается придушенным «Гаааа…».

Рубашку Воорта можно выжимать.

«Требуй чего-нибудь незначительного, какой-нибудь мелочи. Если добьешься — переговоры идут».

— Мне нужны гарантии для моей семьи, Микки и Камиллы. На будущее, — говорит Воорт, как будто верит, что Бок сдержит слово. Разумеется, не сдержит.

Бок вздыхает. Согласившись, он ничего не потеряет. Он торжественно изрекает:

— Хорошо. Даю гарантию.

— Что он говорит? — шепчет Камилла.

Бок снова заговаривает о пересадке — да только тот островок они уже миновали, а следующий съезд будет перед мостом Трайборо, через несколько миль. «У всех есть слабые места. Как мне найти его слабости? Что я знаю о нем? Бок понимает, что он хитрее меня. Знает, что я никогда не смогу переиграть его».

Тщеславие.

— Если ты тронешь их… — Воорт не договаривает, чтобы Бок счел его теперь более покладистым. Как будто гарантии его смягчили.

— За это отвечаешь ты. Не я, — отзывается Бок.

«Великолепно, — думает Воорт. — Пистолеты, профессиональные наемные убийцы и Микки против тщеславия. И еще — факт, что Боку что-то от меня надо. Иначе Мик был бы уже мертв».

Он медленно произносит:

— Почему бы нам не договориться о каком-нибудь другом месте, менее людном? Ты привезешь Микки, а я…

Его прерывают ужасные придушенные звуки. Потом усталый голос Бока:

— Ты не слушаешь.

«Я не могу больше».

Очевидно, что чем сговорчивее кажется Воорт, тем сильнее чувствует себя Бок. Поэтому Воорт снова старается говорить твердо.

— Это ты теперь послушай. Если собираешься убить его — убей сейчас. Я никуда не пересяду.

По радио идет реклама алка-зельцер.

Выслушав тираду Воорта, Бок переспрашивает:

— Ты и я? — Похоже, ему смешно. — Это что? «Ровно в полдень»? Любишь старые боевики?

— Мне нужен реальный шанс для Микки и для меня.

Воорт напирает на тщеславие, старается, чтобы в голосе чувствовалась уверенность, заталкивает бесполезный страх в самый дальний угол.

— Я наслышан о твоей репутации, Леон. Ни одной неудачи. Ни одного разочарования. Ни одного провала в аэропорту. Ты не непобедимый воин — просто тип с устрашающим голосом. Самостоятельно даже со спины ударить не можешь.

— Ты меня обижаешь. — Ему все еще смешно.

— Я все время думаю о тебе. Вас трое на одного, и тебе все равно нужна игла! Нужно было вколоть мне наркотик.

Камилла широко распахивает глаза.

Бок терпеливо вздыхает. Пусть, мол, коп пошумит, выпустит пар. Потом вернемся к делу.

— В чем дело? — продолжает напирать Воорт. — Боишься, что одного, без друзей на подхвате, я тебя одолею?

— Ого, ты меня разгадал. Или, может, хочешь, чтобы мы закончили то, что начали в уборной, а, Конрад?

«Господи, пусть Бок считает, что этот коп совсем рехнулся, — молится про себя Воорт. — Выдержу ли я, если мы просто повесим трубки?»

— Микки у тебя, а это значит, что мне придется прийти. Нам обоим придется. Отдай мне то, что взял. Иначе в итоге я не сделаю того, что ты хочешь. Скажешь Стоуну, что облажался. Да, прокол. — Воорт говорит мягко, с оскорбительным сочувствием, бьет Бока его же оружием. — Не вини себя, Леон. С кем не бывает.

— Откуда мне знать, что ты не приведешь других? — спрашивает Бок. В смысле: полицию, ФБР.

— Ну, до сих пор ты знал обо всем, что я делаю. Знал, что происходит в управлении. Знал, что я вернулся. Ты все устроил так, что твоя команда заметит, если я кого-то приведу.

«Я не могу ни арестовать Стоуна, ни задержать его для допроса. Не могу даже поговорить с ним наедине, если он этого не захочет. Нет вообще никаких доказательств, что Стоун или Бок связаны с какими-то преступлениями».

— А главное, — продолжает Воорт, — я не хочу, чтобы тебя взял кто-то другой. Хочу сделать это сам.

«Пусть он думает, что я достаточно обозлился, чтобы попытаться».

— Дядя Вим, — перечисляет Бок. — Кузен Мэтт. Белокурая Камилла. — Такси въезжает на длинный, изогнутый пандус моста Трайборо. — Вся родня.

Он не согласен. Но сдает позиции. Воорт заманил людей Бока на Манхэттен.

— Выбери место, — предлагает Воорт. — И скажи мне, что тебе надо. А лучше я скажу тебе. Так ты будешь знать, что у меня есть. Тебе нужны мои заметки по «Кандейс». Материалы по Стоуну и ООН. Все дело. Тебе надо поговорить со мной лично, иначе ты не сможешь быть уверен, что получил все.

«Говорить» вместо «пытать», «бить» или «жечь».

Пауза.

— Продолжай.

— Мне нужно, чтобы ты дал слово, что больше не тронешь Микки. И что, если я возьму тебя, твоя команда отпустит нас обоих. Все отправятся по домам — кроме тебя.

— И ты мне поверишь?

«Убеди его, что придешь».

— Это дело чести, — отвечает Воорт, надеясь, что Антония была права и что он обращается к некоему идиотскому личному кодексу Бока, некоему обманчивому образу, который этот человек создал сам для себя. Если так, то это, возможно, на время защитит Микки. Особенно если Бок ничем не рискует. Воорт не раз видел, как это срабатывало с бандитами, наемными убийцами, педофилами. У большинства людей, даже психопатов, есть некий кодекс, которого они придерживаются. Когда делаешь такие вещи, самообманываться просто необходимо.

— Хорошо, — соглашается Бок. Даже если сам он лжет, то с большей готовностью поверит, что Воорт говорит правду.

«Господи, прости мне то, что я намерен сделать».

— Мне нужно два часа, чтобы собрать материалы, — говорит Воорт.

— Полтора.

— Где мы встретимся?

Бок хмыкает.

— Я позвоню тебе и скажу, куда идти. И, Воорт? Если мы увидим, что ты не один, или услышим от источника в управлении…

— Мы это уже обговорили.

— Даже вертолет дорожной службы, туристический автобус, молоковоз, женщина с коляской. Мы исчезнем.

— Я сказал, это дело чести.

Такси минует мост Трайборо и выезжает на автостраду ФДР в южном направлении, к пристани Стоуна, офицерам ФБР и тысячам полицейским, которых — Воорт знает — он не может позвать.

— Мои парни останутся у тебя на хвосте, — говорит Бок.

— Если смогут удержаться, то конечно, — отвечает Воорт. — Почему бы просто не сказать мне, в какой они машине? Тогда я приторможу, если они отстанут.

Разговор закончен. Его трясет от ярости. Пока что он согласился на двойной смертный приговор — для себя и для Микки.

— Ты что, правда встретишься с этим человеком?

Камилла сжимает его руку, возвращая Воорта в такси. Она выглядит маленькой и испуганной, голубые глаза посветлели, словно Воорт, Бок, размышления, крушение иллюзий вытянули из нее все природные силы.

— Воорт, это те люди, которые напали на тебя?

— Да.

— Это я виновата. Я рассердилась и перестала соображать. Ты велел мне не приезжать.

Воорт массирует ей спину. Холодно. Три окутанные туманом полосы движения отделяют их от реки Гарлем. Совсем недалеко то место, где они нашли утопленника. Неужели это было меньше двух недель назад?

— Ты не виновата, — отвечает он. — Я солгал тебе. Ты предупреждала меня, что произойдет, что ты сделаешь.

— Что сказал Микки?

В мозгу Воорта все еще звучат ужасные вопли. Он всегда будет слышать их.

— А, ты же знаешь Микки. Он шутил. Сказал покупать «Тексако». Он не может не думать о рынке. Клоун.

Воорт лезет в карман, достает значок. Теперь это просто игрушка. Он утратил волшебную силу. Трудно представить, что когда-то он верил, будто значок способен открыть запертые двери, изменить волю власть имущих. Всю жизнь казалось, что значок наделен силой. Теперь это просто кусок металла, украшение.

«Папа, надеюсь, я поступаю правильно».

И кажется, слышит ответ: «Я тоже на это надеюсь».

Воорт называет таксисту свой адрес. Люди Бока ожидают, что он отправится туда в первую очередь. Ощущение, словно секундная стрелка на часах, вращаясь, сквозь металл и шестеренки, царапает кожу на запястье, сдирает плоть и достает до кости.

— Что ты скажешь Сил? — спрашивает Камилла. Она говорит о жене Микки, хирурге, которая сейчас, вероятно, в больнице «Маунт Синай».

— Камилла, люди, захватившие Микки, убили по крайней мере полдюжины человек. У них есть источники в управлении. Они узнают, если начнется какая-то суета. Даже просто разговор о Микки между неправильными людьми — и они убьют его и сбегут. С этими ребятами всеобщая тревога не сработает.

— Ты хочешь сказать, что ничего не скажешь Сил? — Камилла ошеломлена. Она ставит себя на место жены Микки.

— Я не могу запретить тебе рассказать ей. Но если она возьмет и позвонит не тому человеку, Микки просто никогда не найдут. Он исчезнет.

«И, готов спорить, Стоун тоже».

— Но ведь решать должна Сил? Не ты?

— Нет, решать должен Микки, а он, мне кажется, доверился бы мне. У меня больше шансов.

— Тебе так кажется.

— Иногда ничего лучше нет.

— И ты хочешь, чтобы я тоже ничего ей не рассказывала.

— Я хотел, чтобы ты не приезжала, — отвечает Воорт.

— Похоже, последнее время ты скрываешь массу вещей от массы людей. Кто ты? — Глаза Камиллы широко открыты, она смотрит пристально, как на незнакомца.

«До звонка Бока осталось восемьдесят минут».

— Представь себе, Камилла. Захвачены заложники, и тут появляется Азиз. — Воорт говорит о комиссаре. — Если мы рассказываем ему, дело уходит у нас из рук, но отвечаем за все по-прежнему мы.

— Кто такая Тина Тадессе?

Такси уже съехало с автострады ФДР и движется через город по Четырнадцатой улице. Скоро они будут у дома Воорта.

— Тина Тадессе, — повторяет она.

Воорт потрясен. Он не представляет, откуда Камилла узнала или что именно она знает, но вопрос очень серьезный. Дело не в ревности. Ревность придет позже, если он уцелеет. Но от его ответа зависит, поддержит ли его Камилла. Это вопрос доверия и верности — и того, что будет чувствовать Камилла, если она согласится, а все сорвется. Его бросает в жар.

— Это помощник судмедэксперта по этому делу.

Воорт смотрит ей в глаза. Они оба понимают, что подробные объяснения отнимают время у Микки. Сейчас его лицо должно выражать абсолютную веру в Камиллу, а еще решительность, ложную уверенность и напор. Это определит ее выбор.

— Что я должна сделать? — спрашивает она, когда такси останавливается у дома.

— Поезжай к Грегу. — Воорт выходит из машины и наклоняется к двери, краем глаза замечая, как какая-то красная машина — с полным приводом — останавливается недалеко от дома. — Не ходи к себе. Ночуй сегодня у Грега.

— Будь на связи, — просит Камилла.

— Постараюсь, но если не смогу, никуда не ходи.

— Могу я помочь? — Камилле отчаянно хочется сделать хоть что-то. Тина Тадессе и для нее отходит на задний план.

— Зайди в Интернет. Продолжай заниматься Стоуном. Попробуй найти что-нибудь о Леоне Боке. — Воорт диктует по буквам. — Мне кажется, он был миротворцем ООН. Они должны хранить списки. Я не знаю, откуда он. Сейчас он наемник. Проверь базы данных по преступникам. И армию США — на случай, если он отсюда.

Что-то раскалывается в душе. Или это он сам раскалывается и из осколков появляется другой Воорт? Даже Камилла кажется частью другой жизни.

— Что произошло с лодкой? — спрашивает кузен Грег, когда Воорт звонит ему.

— Потом расскажу. Просто присмотри, чтобы Камилла осталась у тебя. Ладно?

Такси увозит ее, и Воорт бросается в дом. Для разнообразия, никого из родственников дома нет, и, возможно, так и было с тех пор, как семья проголосовала за то, чтобы он бросил это дело. Глаза старых копов с портретов на стенах, кажется, следят за ним с немым укором. В кабинете он кладет в портфель пустые папки. И диктофон.

Воорт выходит из дома и заходит в гараж с улицы, чтобы люди Бока видели портфель. Выехав в центр на «ягуаре», он едет достаточно медленно, чтобы «форанер» не потерял его из виду.

«Пятьдесят шесть минут до звонка Бока».

Следующая остановка — Полис-плаза, 1. Воорт оставляет «ягуар» на стоянке, включив мигалку. Он проходит через турникет в вестибюль и поднимается на лифте с полицейскими и детективами, мысленно спрашивая: «Неужели кто-то из вас работает на Стоуна?» Во всем здании чувствуется напряжение. Так всегда бывает во время угрозы теракта.

Добравшись до своего кабинета, Воорт быстро запирает табельный «зиг» в столе и запихивает в портфель запасной проблесковый маячок с надписью «Полиция». Потом идет к лейтенанту Сантини. Тот у себя в кабинете — втыкает булавки в карту Манхэттена, отмечая места, где «поработал» серийный насильник. Если Сантини вернулся к нормальным обязанностям, значит, начальство, похоже, подозревает, что тревога ложная.

«Сукин сын. Неужели эту тревогу устроил Бок?»

Сантини — толковый, проницательный специалист, бывший чемпион колледжа по борьбе. Одевается в стильные костюмы «Хьюго Босс».

— Я думал, ты в отпуске, — улыбается он.

— Я вернулся.

— Хорошо. У меня не хватает людей.

— Лейтенант, я тут подумал… Я пришел, чтобы уволиться.

Сантини ошеломлен. Он уважает Воорта, знает историю его семьи и преданность полицейской работе. Лично они познакомились в прошлом году во время дела Ная, когда Сантини еще не был лейтенантом, а Воорт отчаянно старался удержаться на работе, а не бросить ее.

— Что случилось? — Сантини садится и указывает Воорту на свободные стулья, но Воорт предпочитает стоять. — Скажи мне, — тихо говорит Сантини. — Такие, как ты, не уходят просто так.

— Я ценю твое участие, но это личное.

— Собираешься уволиться? — переспрашивает Сантини, словно не веря своим ушам.

— Не собираюсь. Просто ухожу. Сейчас.

Воорт берет листок и ручку и быстро пишет. Ставит дату. Это уведомление об отставке, вступает в силу немедленно.

— Урезайте зарплату и пенсию, — продолжает он. — Я не буду оспаривать. Мне от управления больше ничего не нужно.

Но Сантини не сдается — во всяком случае, сразу. Он встает и выходит из-за стола. Присаживается на краешек. Склоняет голову набок и складывает руки на груди, пристально глядя Воорту в глаза.

— Из разговора с шефом у меня сложилось впечатление, что у тебя какие-то проблемы. Она не объясняла. Просто что-то такое в ее тоне.

Воорту надо уйти отсюда до того, как люди Бока что-то заподозрят.

— Не усложняй, — отрезает он. — Тебе просто нравится моя семья, лейтенант. Они тоже не верят, что я могу уйти. А мне тут все обрыдло до тошноты. Это не тебя должны были повысить. А меня.

Пауза.

— Хорошо. — В голосе Сантини ни следа гнева. — Я принимаю твою отставку, вступающую в силу немедленно.

— Я должен что-то подписать? Официально?

— Сойдет и то, что ты мне дал, — сухо говорит Сантини. — Но если хочешь, чтобы я придержал это, пока ты подумаешь еще раз…

— Нет.

— Ты уже что-то другое нашел?

Воорт открывает дверь из кабинета Сантини. В коридоре множество детективов.

— Я увольняюсь! — объявляет он громко, при свидетелях.

Все поднимают головы.

Воорт направляется к выходу.

— Оставь удостоверение и пистолет, — напоминает Сантини.

— Они в моем столе. — Личный «зиг» Воорта в кобуре за спиной, удостоверение он оставил себе. — Сам возьмешь — для разнообразия, — бросает он Сантини.

Он спускается в вестибюль, но выходит через заднюю дверь, оставив «ягуар» у центрального входа, в поле зрения подчиненных Бока. Обойдя бетонные заграждения и неизменную патрульную машину, Воорт машет такси. Дает водителю — с виду настоящему хиппи — адрес в Ист-Виллидж в Южном Манхэттене и добавляет:

— Поторопись — и получишь еще двадцатку.

— В таком тумане, если торопиться, никуда не приедешь.

Теперь Воорт достает мобильник, звонит в гараж на Тринадцатой возле Первой, где обычно держит «ягуар», зовет хозяина и объясняет, что нужно сделать. Потом звонит в офис Стоуна и спрашивает у секретарши мисс Сноб, можно ли поговорить со Стоуном. Представляется соседом Стоуна по кондоминиуму.

— Тед меня в общем-то не знает, но я собираю мнения соседей по важному вопросу. Красить вестибюль оливковой или желтовато-коричневой краской.

— Мистер Стоун на совещании, — отвечает секретарша мисс Сноб.

— Я перезвоню попозже.

«Значит, ты на месте».

Такси высаживает его недалеко от «Ремонта иномарок» Казоффа. Там Воорт объясняет Казоффу Украинцу, что его «ягуар» сейчас на севере штата — сломался, — и предлагает две хрустящие сотенные купюры за «подменную» машину. Полицейскую «вольво» скоро начнут искать.

— Привозите «ягуар» на техосмотр, когда получите обратно, — предлагает Казофф, отмахиваясь от наличных. — И возьмите «субару».

Через десять минут Воорт уже в лифте в «У-Тан-плаза», где находится офис Стоуна. Сердце громко колотится в груди.

Бывший коп Воорт заходит в приемную Стоуна — мимо привратника, мимо удивленного человека в сером костюме в тонкую полоску и очках в черепаховой оправе. По коридору к угловому кабинету с картинами британских мастеров и дальше — под эхо бесполезных протестов секретарши мисс Сноб за спиной — в святая святых Стоуна. Юрист резко отворачивается от окна, сквозь которое пристально смотрел на невидимые в тумане Адские Врата.

— Вы арестованы, — объявляет Воорт, приближаясь к Стоуну с наручниками в руках. Главное, не давать Стоуну опомниться. — За убийство Кевина Макгриви и убийство Бада Макгриви.

— Я хочу увидеть ордер.

— Да пошел ты, придурок! — Воорт намеренно позволяет юристу увидеть неприкрытую ярость, свои истинные чувства.

И вот оно! В глазах — всего на долю секунды — не просто страх, но понимание. Стоун точно знает, о чем идет речь.

Воорт грубо разворачивает его, прижимает к столу и защелкивает наручники, под гневное кудахтанье секретарши мисс Сноб.

«Теперь ты не сможешь позвонить Боку».

Резко обернувшись, Стоун с ужасом вглядывается в лицо Воорта. Голос Фрэнка Хеффнера раздается из уст другого человека.

— Верно, — говорит Воорт. — Я вернулся.

Телефон Воорта начинает звонить. Вероятно, это Бок. Да, время пришло.

— Я хочу позвонить своему адвокату, — требует Стоун.

— Ах, всегда лучше защищаться самому, — отвечает Воорт. — Кому нужны юристы?

— Я требую… — Но Стоун приходит в себя слишком поздно.

Воорт нарочно толкает Стоуна. Наслаждаясь его беспомощностью, но при этом надеясь, что Стоун поймет, что коп совершает грубые ошибки при аресте, нарушает его гражданские права. Это означает, что позже судья отведет все обвинения. Если Стоун это поймет, его легче будет вывести. Это собьет его с толку.

— Здесь не нацистская Германия, — протестует Стоун.

— Зиг хайль, — откликается Воорт.

— Я слышала. И все записываю, — говорит мисс Сноб. И шефу: — Не беспокойтесь, мистер Стоун.

Воорт подталкивает Стоуна к двери. Прикладывает его о косяк. При свидетелях.

— Таким свиньям не требуется разъяснение прав, — бросает Воорт.

Когда Воорт ведет Стоуна по коридору к лифту, уборщики шарахаются с дороги.

— Вы потеряете работу. — Стоун пытается сохранить достоинство, но это трудно, когда тебя размазывают о стену.

«Как далеко нужно зайти, чтобы зайти слишком далеко? — размышляет Воорт. — Или, выходя за рамки, я просто совершаю большой круг, по которому смогу вернуться к нормальности, если только хватит храбрости или глупости продолжать путь в том же направлении? Может быть, зайти слишком далеко невозможно, можно только пойти не туда».

Воорт понимает, что случившееся на автозаправке изменило его, и только теперь он в состоянии оценить эти перемены. Воорт толкает юриста через мраморный вестибюль «У-Тан-плаза» — царство экономического прогресса и политической законности. И чувствует себя странно свободным.

В сущности, теперь, получив хотя бы немного контроля, он понимает, что все это почти забавно. Он живет в обществе, в котором сексуальное унижение считается вполне законным развлечением. В фильмах и книгах женщин регулярно раздевают и насилуют, с них сдирают кожу, им рубят головы. «Бок даже не пошел со мной до конца. А посмотрите на результат».

Стоун хмурится, замечая, что Воорт хочет посадить его в старую «субару», а не в полицейскую машину. Это кажется ему неправильным.

— Я требую, чтобы мне дали позвонить, — заявляет он, когда Воорт, сложив переднее сиденье, заталкивает его назад.

Воорт достает вторую пару наручников. Дергает Стоуна за закованные запястья, чтобы тот сел лицом к окну. Второй парой наручников прикрепляет первую пару к ручке двери. Стекла подняты, машина трехдверная, поэтому выбраться Стоун мог бы только через переднюю дверь.

— Что это за машина? — спрашивает Стоун. — Здесь даже нет ни антенны, ни полицейского радио. Где мигалка?

Воорт ждет, чтобы пешеходы перестали обращать на них внимание. Потом наклоняется совсем близко к Стоуну — настолько, что чувствует, кроме запаха пота, исходящий от костюма запах химчистки.

— Где мой напарник? — задает вопрос Воорт.

Лицо Стоуна меняется, словно отражая меняющиеся мысли. Мгновения назад он думал о поездке в тюрьму. О звонке адвокату. О некоей удобоваримой сумме, которую можно предложить в качестве залога.

Возможно, и о быстром, тайном отъезде в аэропорт.

В душе Воорта будто что-то щелкает. Руки двигаются словно сами по себе. Кулак бьет Стоуна чуть ниже грудной клетки. Воорт вкладывает в удар всю свою ярость, всю свою силу. Стоун коротко вскрикивает. Со стоном наклоняется к Воорту. На глазах слезы. Изо рта сочится слюна.

— Не дергайся, и с тобой все будет в порядке, — говорит Воорт.

— О Боже! — хрипит Стоун. — За что?

Воорт никогда не бил подозреваемых — если его не провоцировали физически, — и от прилива адреналина чувствует и тошноту, и возбуждение. В ушах стоит рев, словно какофония города — вся его неистовая энергия — нашла новый источник ярости и пищи, словно заманила еще одну душу шагнуть за край, вниз, вниз, по глубочайшим туннелям, в черную, терпеливую землю.

Воорт вжимает «зиг» Стоуну в бок, так что тот отшатывается, стиснув зубы и тяжело дыша.

— Дай мне любой повод. Вообще любой. И радуйся, что мне еще нужен предлог.

По улице проезжает нормальная патрульная машина, полицейские смотрят в окна, осматривая улицу и здание, лениво скользя взглядами по двум спокойно беседующим мужчинам в «субару» на обочине. Когда Стоун отводит от них глаза, машина сворачивает за угол, и ее выхлопные газы растворяются в сером тумане.

— Леон Бок, — произносит Воорт.

— Что? Что вы сказали? Что это за имя?

Воорт чувствует запах аммиака и пота. Густой, тяжелый запах, к которому добавляется еще и терпкость одеколона.

Телефон снова жужжит. Как шершень. А жалит еще хуже.

Воорт пересаживается вперед и запускает двигатель. Машина трогается с места. Они едут на запад, прочь от Полис-плаза, 1.

— Ради тебя самого будем надеяться, что Бок и впрямь так верен тебе, как говорят, — произносит Воорт.

Стоун молчит. Похоже, все его сознательные усилия сосредоточены на том, чтобы просто дышать.

Но потом он понимает, что отрицать не просто бессмысленно. Сейчас это даже, пожалуй, не в его интересах. Стоун шепчет сквозь боль:

— Он-то верен, но мне это обойдется дороже.

Воорт делает вдох и берет надрывающийся телефон.

— Где ты? — сердито спрашивает Бок.

— Меняю предмет сделки.

Глава 16

Мальчик узнает о снайпере, сидя в кресле парикмахера, но в салоне «Лучшие стрижки» настолько шумно, что звук выстрела, пусть даже и за три квартала, не услышать. Май месяц, суббота. Восьмилетний Конрад с папой проехали подземкой до Проспект-Хайтс и зашли быстренько постричься, прежде чем отправиться на обед к дяде Виму.

Конрад предвкушает, как будет играть в мяч с любимыми кузенами. Грег. Спрус. Марк.

Ему неловко слушать, как приятно пахнущая латиноамериканка охает и ахает над его густыми волосами, проводя электрической машинкой вверх по загривку.

— Моя сестра работает на Эй-би-си. Занимается подбором актеров, — говорит она. — Попроси папу сводить тебя на пробы. Какой красивый мальчик!

Голос Майкла Джексона несется из динамиков под потолком, другие мальчики ждут своей очереди, рассматривая номера журнала «Спортс иллюстрейтед». Конрад чувствует странное возбуждение от мягкого прикосновения груди к плечу, но слегка отвлекается на папу: в зеркале видно, как на улице Билл увлеченно разговаривает с любителем бега в спортивных трусах.

Что-то там не так, понимает вдруг Конрад. Бегун выглядит расстроенным, говорит быстро, тычет пальцем на запад, в сторону квартала Вима. Папин расслабленный «субботний» вид сменился «позой копа»: плечи расправлены, шея вытянута вперед, тело подобралось. Он наклоняется к человеку в штатском.

— Поверни голову, — просит парикмахерша.

Но мальчик замечает, что что-то не так. Это обычная часть жизни детектива. Он знаком с внезапными критическими ситуациями не хуже, чем со школьными пожарными учениями, и рука уже сама двигается, чтобы сбросить парикмахерскую накидку; папа заходит в салон и просит сына поторопиться.

— Я еще не закончила, — возражает мастер.

— Сдачу оставьте себе, — отвечает Билл.

— Мы — копы! — гордо объявляет мальчик, выходя из салона. Последнее, что он успевает заметить, — это тревога на лицах других родителей и зависть в глазах мальчиков. В душе Конрада поднимается волна снисходительности к этим людям.

— Какой-то человек засел с винтовкой на крыше в двух кварталах отсюда, — говорит папа.

Конрад думает, что когда-нибудь, как папа, он тоже будет бежать к месту опасности, когда простые граждане побегут прочь. Он будет узнавать важную информацию — связанную со спасением жизни — раньше всех остальных.

— Там уже двое, но им нужна помощь, — продолжает папа, сжимая руку сына.

На бегу Конрад представляет себе особняк, слабый блеск ствола винтовки, выглядывающего над крышей, — совсем как в новостях, когда на прошлой неделе по Пятому каналу показывали снайпера. Он вспоминает патрульные машины, перекрывающие улицы, и лейтенанта Бозняка — папиного партнера по покеру — с мегафоном в руках.

— Папа, с дядей Вимом все в порядке?

— Держись позади меня. Если я оставлю тебя где-то — ни шагу с места.

Маленькие ноги несут Конрада мимо медленно двигающихся, ни о чем не подозревающих гражданских. Мамаши с колясками. Парочки, гуляющие под ручку. Его собственное возбуждение растет обратно пропорционально их спокойствию. В свои восемь лет он уже узнал, что у города бывает два ритма: скорость копа и скорость гражданского. Копы прыгают с места на место, как десантники из «Звездного пути». Остальная Вселенная вращается с обычной скоростью, но, подобно капитану Пикару, копы скользят по гиперпространству, чтобы защитить гражданских от беды. Иногда, когда мальчику случалось ездить на патрульных машинах, он даже представлял себя членом команды звездолета «Энтерпрайс».

Теперь Конрад с отцом бегут по Гил-Ходжс-плейс в сторону Девятнадцатой — в том квартале живет Вим. Но вместо того чтобы повернуть за угол, папа останавливается и прижимает Конрада к стене кирпичного дома.

Билл опускается на колени и стискивает плечи мальчика.

— Успокойся, сын.

И только когда возбуждение спадает, Конрад понимает, что не слышал ни выстрелов, ни сирен, ни даже мегафонов. Из-за угла появляется человек с собакой. Терьер радостно виляет хвостом, тычется носом в ноги Конрада.

— Ну? — спрашивает папа.

Логика рассуждений приходит на смену возбуждению, и Конрад чувствует себя идиотом. Щеки вспыхивают.

— Не было никакого человека с винтовкой. Это урок, да, папа?

Он очень не любит заваливать тесты.

А еще ему приходит в голову, что, с того момента как они вышли из салона, он очень боялся. Хотя и не понимал этого.

— Что надо было спросить, прежде чем бежать за угол? — спрашивает у разочарованного мальчика папа.

— Где был снайпер? — Конрад понимает, что стрелок мог быть где угодно, даже целиться из-за угла, за который они собирались свернуть.

— Что еще, дружок?

— Какая у него винтовка?

— Почему это важно?

— Но ты — мой отец! — выпаливает Конрад. Он имеет в виду, что даже не подумал спросить, потому что доверяет Биллу. Билл никогда не причинит ему вреда. Все отцы, уверен мальчик, обладают силой защитить сыновей от бед.

«Ответ любящего сына, и очень для меня приятный, — говорит взгляд папы. — Но неправильный». Билл треплет Конрада по недостриженным волосам.

— Когда-нибудь, если ты станешь полицейским, начальник пошлет тебя навстречу опасности. Выполняй приказ, но сначала собери как можно больше информации. Знания стоят десяти копов с пистолетами.

— Прости.

— Ты умница, — говорит папа. — Самый умный мальчик из всех, кого я знаю, и я говорю это не потому, что ты мой сын. Нет ничего страшного в том, чтобы плохо ответить урок. Провалишься на уроке — зато не провалишься в жизни. Не сердись на меня, ладно?

И теперь, больше двадцати лет спустя, если случаются чрезвычайные происшествия, Воорт часто вспоминает именно эту сцену, хотя потом изучал все это в академии. Но мальчики лучше помнят те уроки, что преподали им отцы.

— Сколько человек будет с Боком? — спрашивает он Теда Стоуна.

— Куда мы едем? — вместо ответа спрашивает Стоун с заднего сиденья. Он по-прежнему прикован. Воорт едет по нижнему ярусу моста Джорджа Вашингтона.

— Как они будут вооружены? — спрашивает Воорт.

— Лучше, чем ты.

Они проезжают знак: «ВЫЕЗД ИЗ НЬЮ-ЙОРКА. ВЪЕЗД В НЬЮ-ДЖЕРСИ».

Туман, кажется, сгустившийся еще больше, вызывает у Воорта ложное ощущение безопасности. Они проезжают мимо армейского «хаммера» — блок-пост в новой зоне разворота для служебных машин на мосту.

В зеркале заднего вида видно, что взгляд Стоуна остается спокойным, твердым. Он полагает — и, по крайней мере на данный момент, правильно, — что, пока Воорт за рулем, его никто не тронет.

— Отпусти меня, — говорит юрист. — Ты что, не понимаешь, что если нас остановят, то арестуют тебя, а не меня? Ты только что пересек границу штата.

— Ты не ответил, Тед.

Дыхание Стоуна слегка затруднено, словно он еще не пришел в себя от удара Воорта.

— У тебя, похоже, серьезный стресс, — продолжает он. — Даже если то, что ты напридумывал, верно, все, что бы я сейчас ни сказал тебе, не будет принято судом. Любой судья отвергнет это.

— Ты имеешь в виду, потому что я наделал ошибок при аресте?

— Это вовсе не арест. Это просто-напросто похищение.

— Тогда почему бы тебе не рассказать мне все, раз я не смогу этим воспользоваться? — возражает Воорт.

Стоун смотрит в окно, словно утратив интерес к разговору.

Он похож на терпеливого родителя, ожидающего, когда капризный ребенок передумает.

— Знаешь, что сказал мне однажды старый охранник из Синг-Синга? — спрашивает Воорт, сворачивая на север по Пэлисейдс-паркуэй. — «Не угрожай, если не можешь выполнить угрозу. Иначе заключенные перестанут тебя уважать».

Стоун морщится, когда они наезжают на выбоину.

Воорт продолжает:

— Поэтому, хотя сейчас я действительно не собираюсь останавливаться, когда мы наконец остановимся, я тебя изобью, если ты не ответишь. А если ты потом передумаешь и решишь ответить, я все равно изобью тебя, потому что уже пригрозил. Руки у меня связаны.

— Я не знаю, сколько у него людей, — говорит Стоун.

— Ты не даешь мне закончить. Если ты соврешь и я это узнаю, будет еще хуже. Но я вижу, ты решил не отвечать. Я просто включу радио. Любишь джаз? Мне надоело говорить с самим собой.

Стоун пытается стряхнуть капельку пота со лба. Но для этого нужна свободная рука.

— У Бока два человека на лодке, — бормочет он.

— Я спрашиваю не только о лодке.