– Потереби свой клитор, я хочу, чтобы ты кончала, когда это буду делать я, – приказывает он, заменяя мои руки на сиськах своими, крепко стискивая ими свой член.

Потянувшись вниз, я провожу пальцем по своему клитору и, содрогаясь, прижимаюсь бедрами к руке сильнее.

Моя голова начинает откидываться назад, глаза закатываются, и я тру быстрее. Рука Зейда резко шлепает меня по груди, и я с вскриком опускаю голову обратно.

– Смотри на меня, мышонок.

Он совершает короткие быстрые толчки бедрами, и я могу лишь смотреть на этого развратного бога, опьяненная зрелищем.

– Черт, Адди. Я покрою эти сиськи спермой полностью. Ты готова, детка?

Я судорожно киваю головой, не в состоянии выдавить ни слова, поскольку не могу перестать стонать.

Его хватка становится сильнее, но я почти не замечаю этого; мой живот сжимается, и я так близка к тому, чтобы второй раз за сегодня переступить за этот край.

Его бедра замирают, а затем он вскрикивает, проклиная мое имя, и потоки его семени окрашивают мою кожу. Я кончаю в тот же миг, неистово содрогаясь и бешено ударяясь о свою руку.

Все глубже и глубже погружаясь в глубины его разврата, я обнаруживаю, что больше никогда не хочу выныривать отсюда.

Прежде чем мое зрение фокусируется и блаженство отступает, проходит несколько мгновений. Я тяжело дышу и вся раскраснелась, когда оседаю вниз. Он тянется вперед, подхватывает меня под мышки и поднимает к себе на колени.

Затем он цепляет с пола свою рубашку и вытирает меня.

На его лице появляется удовлетворенная улыбка. И тут я бросаю взгляд на его грудь и вижу то, чего не замечала раньше.

– Что это? – восклицаю я, задохнувшись от потрясения.

Он сворачивает рубашку и отбрасывает ее в сторону, а затем переводит взгляд на меня.

– Напоминание, – коротко отвечает он.

Я пытаюсь сглотнуть, но слова застревают в моем горле, словно черствый хлеб.

– Что ты сделал? – сокрушаюсь я.

Когда я провожу кончиками пальцев по его свежему шраму, он жжет их огнем. Словно он поставил клеймо сам себе и плоть в этом месте до сих пор пылает.

Я вижу жуткую розу на его коже прямо над сердцем, врезающуюся в другой, более старый шрам. Гребаная роза. Он вырезал на своей груди символ любви ко мне.

– Зачем?

Его взгляд впивается в меня, и в его несочетаемых омутах клубится столько разных эмоций. Сожаление. Стыд. Чувство вины. Ярость. Все они переполняют его, пока он смотрит на меня так, словно я исчезающий мираж и он не знает, как отпустить меня.

– Я же говорил тебе, что не скрываю своих неудач, – мягко произносит он. – То, что случилось с тобой, – мой провал. И она будет напоминать мне о нем каждый день.

Я качаю головой, не находя слов. Несколько раз я открываю рот, но у меня ничего не выходит.

– Зейд, – наконец выдавливаю я. – Это не твоя вина.

– Может быть, не прямая, но это не освобождает меня от ответственности. Макс продал тебя потому, что между нами были разногласия, и мне следовало убить его, еще когда он только начал доставлять тебе неприятности. Это была моя первая ошибка, и тебя похитили из-за нее.

Он сжимает кулаки, и мышцы на его челюсти напрягаются. Кажется, они могут лопнуть в любую секунду.

– Второй моей ошибкой, – хрипит он, – было то, что моя защита оказалась недостаточной. Я не могу всегда быть рядом с тобой, мы оба это понимаем, но им удалось забрать тебя слишком легко. Больше я такой ошибки не допущу.

Его рука скользит по прядям моих волос, а затем нежно касается моей шеи.

– Я сожгу весь этот мир, если придется, пока в нем не останется никого, кроме тебя и меня. Пусть все горит вокруг нас, и я с радостью продолжу жить в этом хаосе вместе с тобой, если единственным человеком, который представляет для тебя опасность, буду я.

Стиснув зубы, я вонзаю ноготь в розу. Он шипит, но не останавливает меня.

– Перестань перекладывать вину других людей на себя. Не ты нацепил на меня мишень. Не ты продал меня ради мести и денег. Не ты похитил меня и отвез к работорговцам. Ты нашел меня и спас.

Я сильнее впиваюсь ногтем, и над розой появляется кровавый полумесяц.

– Ты меня спас, и я никогда этого не забуду. И единственный мой способ отплатить тебе – это не сдаваться. Я стану сильнее и не позволю, чтобы то, что эти больные ублюдки сделали со мной, управляло моей жизнью. Может, я и треснула, но они меня не сломали. У моей розы все еще есть гребаные шипы, Зейд. Ты меня слышишь?

Прежде чем он успевает ответить, я наклоняюсь вперед и собираю бисеринки крови на его груди своим языком. А затем медленно облизываю губы, размазывая пунцовую влагу, словно помаду.

Его взгляд сосредоточен на мне, а грудь глубоко вздымается.

– Я хотела узнать, каково это, когда кто-то другой истекает кровью ради меня, – шепчу я.

Он сжимает зубы.

– Я всегда готов пролить за тебя кровь, – шепчет он, прежде чем обхватить мой подбородок рукой и нежно соединить свои губы с моими, слизывая кровь с моих губ. – Ты все еще моя маленькая беспомощная мышка, но только когда речь идет о моем несравненном превосходстве, – заявляет он, отстраняясь, и одаривает меня покровительственной ухмылкой.

Я закрываю глаза и смеюсь. Из глаза вытекает слезинка, а в горле бурлят эмоции. Пары счастья вернулись, и я надеюсь, что на этот раз они задержатся на какое-то время.

– Какой же ты мудак.

– Нет, детка, я просто мазохист, который не может насытиться твоей красотой, даже когда ты пускаешь мне кровь.

Он смотрит вниз, на крошечные капельки, проступающие там, где я впивалась ногтем в его кожу.

Я поджимаю губы.

– Тогда, наверное, мудак тут я.

2 июня 2022
В первый раз, когда я увидела розу с обрезанными шипами, она лежала возле пустого бокала из-под виски. Неловко признаваться, но я тогда расплакалась. Он по-прежнему повсюду оставляет их, даже сейчас.
Это так грустно, и часть меня безумно желает, чтобы мы могли вернуться в прошлое, к тем временам, когда я была обычной девушкой и самой ужасной вещью, которая могла со мной случиться, было внимание загадочной тени.
Новая Адди закатила бы глаза при виде ее и посмеялась бы над ее жалобами, ведь самое худшее было впереди.
Я столько раз выплакивала глаза на бугристом матрасе в доме Франчески, потому что знала: моя жизнь больше не будет прежней. Потому, что я потеряла ту девушку, которая фотографировала свое обнаженное тело потому, что оно ей нравилось. Девушку, которая свободно смеялась, писала, чтобы трогать сердца людей, и шла по жизни, никогда не оглядываясь назад.
Я хочу вернуть ее.
Потому что теперь я едва могу смотреть на себя в зеркало.
Смеяться теперь сложно.
И я не написала ни одного чертового слова с того момента, как вернулась домой. О книгах речь даже не идет.
И мне страшно. Страшно, что эту свободу отберут у меня так же легко, как отобрали в первый раз.


Глава 34. Алмаз

– Вокруг розовых кустов, среди травок и цветов, – громко напевает Сибби, прыгая вокруг трех извивающихся тел, привязанных к стульям. – Пеплом, пеплом, мы упали ВНИЗ! – кричит она, пиная спинку стула Рокко на последнем слове.

Она орет так громко, что подпрыгиваю даже я.

Я страдальчески вздыхаю. Она пела эту песенку весь день, издеваясь над ними до такой степени, что Франческа официально обделалась.

Признаю, этот факт показался мне чертовски забавным.

Зейд позволил Сибби повеселиться и выудить из этих троих как можно больше информации – после того, как она поклялась на мизинчиках, перекрестилась и объявила, чтоб ей сдохнуть, если она убьет их. Как ни удивительно, она оказалась столь же искусна в психологических пытках, как и в физических, и заставила их молить о смерти, даже не прикоснувшись к ним.

У меня возникло впечатление, что в какой-то степени это произошло из-за ее ужасного пения, но я не стану огорчать ее.

За прошлую неделю она раздобыла список всех людей, которые каждый год посещают выбраковку – как зрителей, так и участников, других работорговцев, которые скупали девушек, и, конечно же, всю информацию, которую имеют Франческа и Ксавьер о Клэр.

– Рио Санчес, – поет Сибби. – Так и не скажешь, где он?

Франческа закатывает глаза, притворяясь, будто нисколько не напугана этой девчонкой, которая кружит вокруг нее словно голодная акула.

Но ей это не удается.

Сибби действительно жуткая.

– Я уже сказала, что не знаю, где он. Он помог сбежать ей, а потом скрылся. Это все, что я знаю, и, честно говоря, я бы с радостью выдала его тебе, потому что тоже хочу его смерти! – заявляет она, заканчивая речь раздраженным воплем.

Она раскраснелась и тяжело дышит. На ее лице застыли гнев, боль и разочарование. Следы макияжа потрескались и размазались, состарив ее как минимум лет на десять.

Похоже, она так и умрет с прыщами по всему лицу, и я нахожу в этом поэтическую справедливость.

Надуваю губы, стараясь не обращать внимания на острую боль, пронзившую мою грудь. Каждый раз, когда я думаю о Рио и о том, что произойдет, когда Зейд в конце концов доберется до него… мне хочется плакать.

Мои чувства к нему весьма запутанны, и я не уверена, что когда-нибудь смогу по-настоящему разобраться в них. Тем более теперь, когда я познакомилась с его сестрой и узнала, что эта злобная сука держала его в плену задолго до моего похищения.

Я сказала, что не буду чувствовать себя виноватой, когда Зейд поймает его. Но потом он меня спас, и теперь я не могу обещать, что буду как-либо останавливать Зейда… или что я не буду ничего испытывать по поводу его смерти.

– Ты хочешь его смерти потому, что он помог твоему Алмазу сбежать, или потому, что он предал тебя и оставил трещину в этом маленьком ледяном сердечке? – уточняю я.

Ее глаза пылают огнем, когда она смотрит на меня.

– Он был не более чем хорошим членом, – рычит она.

Я наклоняюсь к ней.

– Тебе приходилось угрожать ему убийством сестры каждый раз, когда ты хотела, чтобы он тебя трахнул?

Рокко фыркает, и Франческа обиженно поворачивает к нему голову. Он бледен, взмок и выглядит изможденным, но злость в его глазах не вызывает сомнений.

– Она перестала ему угрожать после первых пары лет, и думаю, лишь потому, что ему это надоело.

– Заткнись, мать твою! – кричит она, и ее лицо приобретает отвратительный пурпурный оттенок. Который не очень-то ей идет.

– Нет! Мы оказались в этой гребаной ситуации из-за тебя! – кричит он в ответ. – Потому что ты не смогла удержать эту глупую маленькую сучку в узде и отказалась от нее избавляться. А теперь полюбуйся, где мы!

Нижняя губа Франчески дрожит.

– Сидни стоила…

– Ни черта она не стоила! – рычит он.

– Нет, стоила!

– Или она просто хранила твои секреты, – сухо вклиниваюсь я.

Франческа вскидывает голову так быстро, что едва не делает себе одолжение, сломав шею.

– Что она тебе рассказала? – требует она с дикими глазами срывающимся голосом.

Я бесстрастно пожимаю плечами, ничем не выдавая себя. Сидни ни черта мне не сказала, но Франческе этого знать не нужно.

– Сидни знала? – с яростью спрашивает Рокко.

Глаза Франчески расширяются, и она с отчаянием поворачивается к Рокко.

– Да, знала… Я не знаю откуда. Но она угрожала все рассказать Клэр, если я позволю выставить ее на аукцион. Она так поступила только потому, что хотела остаться в доме.

Мои брови сходятся, я гадаю, что же именно знала Сидни.

– Почему ты просто не убила ее? – рычит Рокко сквозь стиснутые зубы.

– Клэр бы мне не позволила! Она заставила меня нянчиться с Сидни в наказание за то, что я не смогла ее урезонить, – плачет Франческа, почти с мольбой обращаясь к брату.

Рокко смотрит в сторону.

– Так вот почему ты перестала позволять трахать их, да?

Теперь я действительно в замешательстве. Мы с Сибби переглядываемся, и, видимо, она замечает выражение моего лица, потому что сразу же подходит к Франческе и вцепляется ей в лицо.

– Скажи мне, что ты сделала, – требует она. – Я не люблю, когда я одна не знаю, о чем речь.

Франческа фыркает, но быстро сдается, когда Сибби подносит к ее глазу розовый нож.

– Я вырежу его и заставлю тебя его жевать, – предупреждает она.

Мерзость.

– Мы промышляли за спиной Клэр. Нам платили за ночь с одной из девушек. И мы неплохо зарабатывали, но потом Сидни все узнала и использовала это против меня.

Мои брови взлетают вверх; я удивлена их наглостью наживаться на девушках втихую от Клэр, но о чем мы говорим – это же чертовы Франческа и Рокко.

Даже Ксавьер присвистывает и смотрит на них с кривой ухмылкой. Он измучен так же, как и остальные.

– Смелый поступок. Клэр бы сняла с вас кожу живьем, если бы узнала.

Рокко усмехается.

– Надо было просто избавиться от этой гребаной занозы в заднице и позволить ей все рассказать, – выплевывает он. – Она и так была поехавшей из-за того гребаного культа. Неужели ты думаешь, что Клэр ей и вправду поверила бы? – Он покровительственно смеется.

Ксавьер пожимает плечами в стиле «вы меня поняли», а Франческа лишь бросает на него быстрый взгляд.

Но никто из них не смотрит на девушку, которая застыла перед ними; ее позвоночник напряжен, а на лице написано замешательство.

– Что за культ? – наконец произносит Сибби.

Рот Франчески открывается, а затем закрывается снова.

– Я не знаю, – с усмешкой признается она. – Все, что я знаю, – это то, что какая-то девчонка убила их лидера и после секту распустили. Они просто бесцельно бродили по округе, не зная, куда себя деть.

По мере того как она продолжает, мои глаза становятся все больше и больше.

Быть того не может.

– Как Сидни оказалась в Вашингтоне? – уточняю я.

– А как еще? Она была бездомной, ее подобрали на улице и отправили ко мне, чтобы я занялась ее воспитанием, – отвечает Франческа, и в ее тоне сквозит яд. – Я одна из лучших специалистов во всем мире, а она оказалась довольно непростым случаем. Так что я работала над ней. – Последнюю фразу она буквально выплевывает в сторону Рокко, бросая на него презрительный взгляд.

– Сибби, ты ее знала?

Она поворачивается ко мне, поджимая губы.

– Как она выглядела?

– Светлые волосы, карие глаза. Два передних зуба были кривыми. О, и в уголке ее губ была родинка.

Она с трудом сглатывает, но в конце концов кивает.

– Да. Это моя сестра. То есть все дети в нашей общине были моими братьями и сестрами. Только папе было позволено осеменять кого-либо… – Она замолкает, кажется ошеломленная случившимся.

И на самом деле… это похоже на правду – что Сибби и Сидни из одной секты. Теперь, когда я задумалась об этом, я вижу, что их поведение очень похоже: причудливое, жуткое, с задержкой во взрослении. Они обе убийцы-психопатки, но у Сибби хотя бы золотое сердце, в то время как у Сидни оно было черным.

Ее лицо застывает, и она смотрит на меня со всей серьезностью, на какую только способна.

– Значит, она пыталась тебя убить? Это она постоянно обижала тебя?

Сжав губы, я киваю.

– Мне очень жаль, Адди. Это моя вина, что она оказалась там.

Нахмурившись, я отвечаю:

– Нет, Сибби, это не твоя вина.

– Моя, – настаивает она. – Ей некуда было пойти, потому что я убила папу. Все они остались брошены. Она бы никогда…

Я хватаю ее за руки и крепко сжимаю их.

– Сибби, ты не могла знать, что так получится. Ты оказала всем услугу, убив того человека. Он же был демоном, помнишь?

У нее дрожат губы, но она кивает.

– Сидни тоже была, и от нее, наверное, пахло тухлым яйцом. Так что я рада, что ты ее убила.

Я чмокаю ее в щеку, надеясь избавить от остатков чувства вины.

– Иди наверх. Ты отлично поработала, мы узнали все, что нам было нужно. У меня остался только один вопрос.

Она улыбается и убегает по лестнице, сразу же позабыв о грусти.

Я перевожу взгляд на Франческу.

– Что случилось с Молли?

Она недоуменно вскидывает брови, и я поясняю:

– Она была у тебя в 2008 году. Молли вела дневник, и я нашла его под половицей в своей комнате. Я тоже стала писать в нем. Собственно, из-за этого Сидни и хотела меня убить. Она прочитала о побеге, который я планировала.

Выражение ее лица омрачается, и я почти вижу, как в ее взгляде мелькают воспоминания.

– Она сбежала. Это была первая и последняя девушка, которой удалось сбежать… до тебя. – Последнюю фразу она бормочет с неохотой.

Мои губы озаряет улыбка, и в моей груди поднимается гордость.

За Молли и за себя.

– Спасибо. – А потом я хлопаю в ладоши, заставив всех троих вздрогнуть, и одариваю их широкой улыбкой. – Пора.

Золотисто-карие глаза Франчески округляются от растерянности и страха. Не так давно мы с ней находились на противоположных местах. Я утопала в беспомощности и печали, недоумевая, как такое могло произойти со мной, а она стояла и смотрела на меня с тем же выражением лица, с которым теперь смотрю на нее я.

Она не проявила ко мне милосердия. И я отплачу ей в десятикратном размере.

Может быть, ей и не было плевать, но, видимо, не настолько, чтобы спасти меня от нее самой.

– Пора для чего? – повторяет она, и ее голос срывается.

Я ухмыляюсь еще шире, даже не пытаясь скрыть, насколько кровожадной себя ощущаю.

– Выбраковки, – отвечаю я, и в моем голосе звучат мед и сахар. – А вы, мои дорогие, будете добычей.

* * *

Синдром самозванца – это явление, с которым время от времени сталкиваются многие авторы. Зачастую это самый сложный момент в нашей жизни. Когда мы достигаем того, о чем даже не помышляли, о чем могли лишь мечтать, нас начинает мучать вопрос: «А заслуживаю ли я этого?»

Он словно написан на лицах Франчески, Ксавьера и Рокко, которые смотрят сейчас на линию деревьев перед поместьем Парсонс и наверняка чувствуют себя самозванцами в собственных жизнях.

Вместо того чтобы принять результаты своих деяний, они не могут принять свою судьбу.

Неужели я действительно такой мерзкий – такой злой, – что заслуживаю, чтобы на меня охотились, словно на гребаного зверя?

Я могла бы ответить им на этот вопрос, но предпочитаю показать на примере.

Зейд и Сибби стоят по обе стороны от меня, и в их руках болтаются арбалеты из холодного сверкающего металла, идентичные моему. Его тяжесть мне знакома. Я долго готовилась к этому моменту.

В моих ушах пульсирует учащенное сердцебиение, заглушая непрерывное сопение Франчески. Мы стоим позади них, и бодрящий воздух так и пропитан предвкушением.

– Знаешь, – громко говорю я, заставляя ее вздрогнуть. – Ты бы выбила из меня все дерьмо, если бы я заплакала.

Она качает головой, отказываясь отвечать. Ее голова опущена, копна слипшихся волос падает на плечи, демонстрируя, насколько сильно она исхудала. Ее позвоночник проступает сквозь потрепанную футболку.

Ксавьер и Рокко стоят рядом с ней, напряженно выпрямив плечи, и старательно демонстрируют, какие они сильные и храбрые.

Ну настоящие мужчины.

Хотелось бы посмотреть, устоит ли их идеология, когда они побегут спасать свои жизни или так и умрут в луже своей мочи и сожалений.

– Вам троим повезло больше, чем мне. Здесь нет лабиринтов и ловушек. Только острые наконечники наших стрел.

– А если вы не сможете нас поймать? Мы сбежим, и тогда тебе крышка, – высокопарно заявляет Ксавьер.

Наверное, сейчас он чувствует себя умным.

Я улыбаюсь.

– Не сбежите.

Он вздергивает подбородок вверх, желая доказать, что я ошибаюсь.

– Вы навязали мне несколько правил, но я оставляю вам лишь одно. Вы не можете покидать территорию поместья. По всему периметру расставлены вооруженные люди. Если хотите выбраться, пройдите весь путь до конца и найдите выход, как полагается.

Он напрягается, и моя улыбка становится шире. Ксавьер решил, что сможет свернуть налево, пробежать пару метров, выйти к дороге и сбежать отсюда. Если уж они намеревались усложнить мне жизнь, то я, по крайней мере, могу отплатить им тем же.

– Как думаете, кто из них самый вкусный? – спрашивает Сибби, взволнованно и нетерпеливо подпрыгивая на носочках.

Я морщусь от отвращения и кривлю губы.

– Ну не надо гадостей. Мы же не каннибалы.

Сибби усмехается.

– Я бы никогда не запятнала свое тело мясом демона. Мы их есть не станем, но стервятники с удовольствием полакомятся.

– А она знает толк в запугивании, – сухо замечает Зейд с оттенком веселья.

Это точно.

– Запомни, Сибби, не надо стрелять на поражение. Когда кто-то упадет, найди и приведи его к кому-нибудь из нас, – напоминаю я.

Она ворчит в ответ, но не спорит. Я хочу увидеть смерти их всех, так что, как и в ночь выбраковки, мы убьем их вместе.

– Готовы? – спрашиваю я.

Плечи Франчески сотрясаются от рыданий, но я не обращаю на нее внимания.

Ксавьер и Рокко не отвечают мне, но их тела поджимаются.

– Побежали, – командует Зейд и смеется, когда Франческа бросается вперед и тут же спотыкается, едва не упав лицом в грязь.

Сибби хихикает, ее прыжки учащаются. Она будет охотиться на Франческу, Зейд – на Рокко, ну а Ксавьер… Ксавьер – мой.

Зейд хотел выстроить их в ряд и проверить, сможет ли прострелить одной стрелой все три их головы разом, но я хочу, чтобы они проглотили ту же пилюлю, которую впихнули в глотку мне. Чтобы они страдали так же, как и я. Чтобы они задыхались от горечи, когда их жизнь окажется в чьих-то руках, только чтобы ее потом бросили на землю и растоптали на хрен.

Лишь монстр может создать другого монстра. И я стала им.

Сибби уносится вслед за Франческой, и ее детский стишок эхом разносится по лесу. Зейд делает шаг вперед, но затем останавливается и оглядывается на меня – под его черным капюшоном заметны только шрам, рассекающий его белый глаз, и губы.

– Ты выглядишь совершенно божественно в своих волчьих одеяниях, но не думай, что я не сорву их с твоего тела, как только он умрет. Наслаждайся своей охотой, маленькая мышка. Ведь ты будешь не единственным хищником в этом лесу.

Он опускает глаза, бросая на меня последний жаркий взгляд, прежде чем развернуться и отправиться вслед за Рокко, и по моему животу разливается тепло.

Я поведала ему о том, что сделал со мной милый брат Франчески. Так что к тому времени, когда из его тела вырвется последний вздох, в нем не останется ни единой капли крови. И впервые мне нисколько не стыдно, что я нахожу удовольствие в чужой смерти.

Закусив губу, иду в лес. Здесь прохладнее. Я молча пробираюсь между деревьями. Под моими ногами хрустит листва. По всему телу разливается острая дрожь, но я продолжаю идти быстрым и уверенным шагом.

Ксавьер уверен, что ему удастся сбежать, но, учитывая густоту леса, мы точно знаем, что никто из них не сможет найти выход до того, как мы их нагоним.

Ветер, шелестящий листвой, щебет птиц и шуршание живности в кустах умолкают, как только я сосредотачиваюсь на том, что мне действительно необходимо слышать: треск ветвей, хруст листьев под шагами и тяжелое дыхание.

Слева от меня отчетливо виден отпечаток его ботинка, и я поворачиваю, чтобы пойти по его следам.

Проходит около пятнадцати напряженных минут, в течение которых я чередую размеренный бег с ходьбой. Здесь нет стен лабиринта, ограничивающих их рамками одной зоны, поэтому заблудиться довольно легко.

И пусть Ксавьер и считает, что он сможет выбраться, но на это у него уйдет не менее нескольких часов – если он не заплутает, конечно.

Меня пугает внезапный громкий визг, от которого птицы срываются с веток, и злобный гогот следом. Похоже на голос Франчески, и если ее еще не ранили, то, судя по всему, она очень близка к этому.

Я шумно выдыхаю, сердце бешено колотится, а у основания позвоночника собирается пот.

Раздается еще один крик Франчески, который резко обрывается – предположительно из-за того, что Сибби каким-то образом заставила ее заткнуться. И в это мгновение, которое должно было бы быть сокрыто ее воплем, трещит ветка.

Я поворачиваю голову в ту сторону и вижу, как слева от меня мелькает рука, которая исчезает за стволом дерева. Метрах в десяти от меня.

Сжав челюсти, я поднимаю арбалет и прицеливаюсь. Как только он выглянет из-за дерева, независимо от того, в какую сторону он бросится, у меня будет отличный шанс для выстрела.

Чувствует ли он себя мухой, попавшей в паутину? Загнанный в ловушку, пока где-то там его преследует черная вдова.

Это возбуждает. Между моих бедер пульсирует пьянящее чувство, заставляя щеки покраснеть, а веки опуститься.

Я сосредоточиваюсь на страхе Ксавьера и чувствую лишь его запах и вкус. Каким беспомощным он должно быть ощущает себя, зная, что конец близок.

– Что ты чувствуешь? – спрашиваю я, достаточно громко, чтобы он услышал.

Вдалеке раздается еще один крик, на этот раз принадлежащий Рокко. Но он так далеко, что едва пробивается сквозь пелену, окутывающую нас с Ксавьером.

Он не отвечает, возможно надеясь, что я не знаю, где именно он прячется. Будто каждый его вздох не слышен из нитей моей паутины.

– Тебя мутит от страха? – настойчиво спрашиваю я, делая еще один бесшумный шаг. Я замечаю выглядывающий локоть и улыбаюсь. – Сердце колотится так сильно, что кажется, будто оно сейчас вырвется из горла, да?

Ветер набирает силу, треплет мои волосы и завивает коричные пряди в локоны.

Когда он стихает, я глубоко вдыхаю.

– Чувствуешь этот запах, Ксавьер?

Он смещается, и его локоть исчезает. Под его ногами хрустит листва.

– Так пахнет смерть.

Вокруг нас сгущается тишина. Такая плотная, что даже птицы затихают. И тут он выскакивает из-за дерева. Мой палец находится в миллисекундах от того, чтобы нажать на спусковой крючок, когда он резко разворачивается, бросаясь в противоположную сторону, в попытке заставить меня выпустить стрелу преждевременно.

Хоть это ему и не удалось, тем не менее это выводит меня из равновесия, и мне требуется еще мгновение, чтобы снова нацелить на него свой арбалет, прежде чем он скроется за другим деревом.

Пускаю стрелу как раз в тот момент, когда он исчезает из виду, и до моих ушей доносится испуганный вопль. Я не останавливаюсь, чтобы удостовериться, попала ли я в него, а тотчас выхватываю новую стрелу из колчана на спине и начинаю перезаряжаться. Сердце бешено колотится, но я не опускаю рук, пока он снова не показывается.

Не торопись, Адди. Сохраняй спокойствие.

Арбалет перезаряжен, я кидаюсь за ним и обнаруживаю дорожку кровавых капель рядом с его следами.

Его рассудок затуманивает отчаяние, и он бежит, прихрамывая, от одного дерева к другому, волоча ногу. Моя стрела торчит из его икры, и кровь капает из раны во время бега. Прицелившись еще раз, я глубоко вдыхаю и нажимаю на спусковой крючок.

Стрела пронзает теплый летний воздух и вонзается в центр его спины. Раздается пронзительный вопль, и он падает навзничь.

Моя кровь закипает, а сердце поет от его страдальческих стонов. Впиваясь ногтями в землю, он тащит себя вперед, пытаясь сбежать… но куда? Ему некуда бежать, кроме ада.

– Кто-нибудь, помогите! – кричит он во всю мощь своих легких, и голос его срывается.

– Черт возьми, как неловко, – произношу я, подходя к нему.

Пинаю его раненую ногу и ухмыляюсь, когда он выплевывает проклятье вместе со своей окровавленной слюной.

Присев рядом с ним, я наклоняю голову, оценивая его жалкое состояние. Светлые волосы слиплись от пота, лицо красное. А яркие голубые глаза – те самые, что смотрели, как я плачу и истекаю кровью под ним, – полны такой ярости и боли, что стали почти черными.

– Глупый кролик, я же сказала тебе, что от меня не убежишь.

Где-то в отдалении слышатся хруст листьев и чьи-то ругательства, постепенно приближающиеся к нам, и Ксавьер изрыгает новые проклятия в мой адрес, которые наверняка свели бы мою мать в могилу раньше времени. Но оскорбления летят уже в мою спину, несмотря на то что он изо всех сил старается меня задеть. Он сделал все, что было в его силах, когда я была беззащитна и беспомощна.

А теперь он – ничто.

Позади меня раздается глухое рычание, отвлекающее мое внимание. Это приближается Зейд, таща за воротник обезумевшего Рокко, забрызганного кровью с головы до ног. Его черный капюшон, низко опущенный подбородок и глаза цвета инь-ян, устремленные на меня, лишают меня всякой способности мыслить.

Он – сам темный бог, олицетворяющий разрушение и смерть, но в то же время я еще никогда ни от кого не ощущала такой глубокой любви.

Рокко – немаленький мужчина, но Зейд тащит его, словно он ничего не весит. А потом роняет его на землю, заслужив несколько неприятных слов, которые старательно игнорирует.

– Он может бежать?

– Стрела в позвоночнике, – произносит Зейд.

Он приближается, и у меня пересыхает во рту. Я оказываюсь не способна ни на какие действия, кроме как просто смотреть и ждать, когда он склонится ко мне, возьмет меня за горло и вопьется своими губами в мои.

Миллисекунды.

Столь ничтожно малое время требуется мне, чтобы отреагировать. Он раздвигает мои губы языком, основательно пробуя меня на вкус, и вырывает из моего горла невольный стон.

Потом отрывается от меня и, схватив мои волосы в кулак, откидывает назад голову, и мне не остается ничего другого, как посмотреть ему в глаза.

– Хороший человек сожалел бы о том, что испортил нечто столь чистое.

– Но ты никогда не был хорошим человеком, – шепчу я, повторяя слова, которые он говорил мне уже столько раз.

– Нет, – соглашается он. – Но я всегда был твоим.

Сглотнув, я открываю рот, чтобы ответить, но, прежде чем успеваю моргнуть, рука Зейда отпускает мою шею и резко отдергивается в сторону. Задохнувшись, я поворачиваю голову и вижу, что Зейд сжимает наконечник стрелы в нескольких сантиметрах от моего лица, по его руке течет кровь.

Ксавьер силится протолкнуть стрелу дальше, но безуспешно. Мой рот раскрывается от изумления, пока я медленно пытаюсь осознать, что, черт возьми, только что произошло.

Пока я отвлеклась, Ксавьер, выдернул стрелу из своей икры и, судя по всему, попытался меня ею заколоть. А Зейд заметил это, несмотря на то что его взгляд ни на секунду не отрывался от моих глаз.

– Господи, мать твою, – выдыхаю я. – Как же это не круто, чувак.

Если бы Ксавьер убил меня до того, как я убью его, я бы с радостью приняла эту смерть. А если бы Зейд попытался меня реанимировать, то я бы просто отказалась возвращаться. Как я смогу смотреть себе в глаза после такого грандиозного провала?

Зейд вырывает стрелу из рук Ксавьера, и от него так и пышет черной яростью. Если так будет продолжаться и дальше, то от его руки останутся лишь ошметки. Она все еще не зажила после ножа, но он никак не показывает, что это причиняет ему дискомфорт.

Ксавьер оскаливает зубы от боли и разочарования, и я вижу, что он снова готов к нападению.

Поэтому я выхватываю стрелу из рук Зейда и чиркаю острым наконечником по шее Ксавьера под подбородком, заставляя его взглянуть на меня.

– Посмотри, сколько крови, – мечтательно произношу я, повторяя его слова с сардонической улыбкой.

Зейд меняет положение, опускаясь и прижимаясь к моей спине. Глаза Ксавьера перемещаются за мое плечо, и в них вспыхивает ненависть.

У меня перехватывает дыхание и меня охватывает дрожь, когда я ощущаю, как рука Зейда скользит по моей талии, а потом – ниже. Кончики его пальцев пробираются к поясу моих штанов.

Ксавьер внимательно следит за этим движением, и по мере того, как рука Зейда опускается, его лицо краснеет все больше.

– Что ты делаешь? – шепчу я, хотя ответ очевиден.

Это так чертовски неправильно, и все же моя киска сразу же начинает пульсировать, когда его пальцы касаются моего клитора.

– Когда ты брал ее тело, ты же знал, что единственным, о ком она думала, был я? – спрашивает он, игнорируя мой вопрос.

Я закусываю губу; по моим бедрам разливается возбуждение, пока он продолжает нежно ласкать меня.

Ксавьер рычит, но не удостаивает его ответом.

– Я покажу тебе почему, – шепчет Зейд, и в его глубоком голосе звучат темные и порочные нотки.

Его прикосновения становятся более яростными, и из меня вырывается тихий стон. Я закрываю глаза, смущенная происходящим, несмотря на то что Ксавьер видит только очертания руки Зейда.

– Не стесняйся, – шепчет мне на ухо Зейд. – Покажи ему, почему у него нет ни единого шанса против меня.

Я судорожно вздыхаю, не в силах сдержать стон. Мои глаза то приоткрываются, то вновь закрываются от наслаждения, овладевающего моим телом. Он умело гладит мой клитор, и вскоре моя голова снова опускается на его плечо.

– Зейд, – стону я, и мои бедра начинают дрожать.

– Хватит, – рычит Ксавьер, в его голосе звучит боль, явно причиняемая не только стрелой в позвоночнике.

– Ты злишься, потому что она никогда не стонала твое имя? – бросает Зейд.

Он прав – я так и не сделала этого, как бы ни старался Ксавьер.

– А она взывала к Богу? – допытывается он.

– Да, – выплевывает Ксавьер, и, черт возьми, я просто рассыпаюсь на части в этот момент.

Я извиваюсь под рукой Зейда и бессознательно кручу бедрами, пока блаженство разъедает все мое существо.

– Хорошо, – с усмешкой в голосе говорит он. – Значит, она звала меня.