Лицо им обжигало жестокое солнце, яркий снег ослеплял глаза, но если прикрыть лицо и глаза ладонью, то можно, увидеть в дальней шири Черное море и Босфор с окаймляющими его холмами. А сразу за проливом — главу Софии, всю Пропонтиду можно увидеть с синеющими фракийскими берегами, с ее островами, узкими заливчиками. На востоке лежат под горой зеленые равнины Галатии, Мизии, Вифинии, на юге — серые горные цепи Фригии, а на севере, прямо под горой, плещут, отражают солнце три озера, окруженные рощами. Светлая, сияющая, праздничная гора Олимп.
И не зря любили селиться пришлые люди именно здесь. В рощах, у озер и горных речек жили они в одиночку и маленькими монастырями.
Не зря и Мефодий выбрал для жизни именно это место, когда решил бросить службу стратига.
Прямодушный человек был Мефодий. И когда ему было велено усмирить восстание славян в соседней области, он отказался. Варда удвоил налог с тех славянских поселенцев, их восстание Мефодий считал справедливым.
Сейчас жил он в крохотном монастыре, домов в десять. Каждый здесь кормил себя сам, работал на винограднике, разводил овощи, никто не мешал другому размышлять о мире и о своем месте в этой жизни.
А потом и Константин к нему приехал.
Братья не виделись четырнадцать лет, всю взрослую жизнь.
И показалось Константину в первый момент, что он отца своего встретил, так Мефодий был на него похож. Такой же высокий крепкий, с добрым лицом и веселыми глазами.
Рассказали они друг другу о том, кто как раньше жил, о своих прошлых печалях.
Иной бы удивился, слушая жалобы братьев. Не понял бы, чего же все-таки хотели они, если от богатства да славы отворачивались.
Но братья хорошо понимали друг друга. Обоим независимость была дороже богатства и славы.
И почувствовал Константин уже в первый тот день, что ближе, роднее, чем старший брат, нет у него человека.
А Мефодий то же самое подумал о младшем брате.
Выходил рано утром Константин из хижины, а кругом прохладные рощи, да в небе сияющая вершина Олимпа. На узкой, отвоеванной от рощи полосе огород. Сверкают листья брильянтовыми каплями росы, горный ручей перекатывает камни. Иногда дикий зверь выскочит из чащи, замрет, уставится в удивлении на человека, поймет, что опасности нет, и тихо отойдет назад за дерево.
Вслед за Константином появлялся и старший брат Мефодий.
И начинался у них задушевный разговор о жизни, о книгах.
Книги, какие надо, пересылал им Фотий. Фотий по-прежнему жил в столице, по-прежнему были у него молодые ученики, по-прежнему сочинял он свои ученые труды.
А потом случилось с ним нечто невообразимое.
Молодой император Михаил и Варда рассорились с патриархом Игнатием.
Игнатий был человек серьезный и строгий, ему не нравилось, что по городу всякий день, а то и ночью шатается пьяная компания императорских собутыльников.
Во время торжественной службы патриарх при всем народе отказал Варде в святом причастии. Этого оскорбления дядя царя снести не мог.
Варда решил убрать Игнатия с церковного престола, а поставить патриархом своего человека.
И показался ему самым подходящим на место главы всей византийской церкви Фотий.
«Науками занят да книгами, не будет лезть с поучениями и запретами», — думал Варда.
Так постепенно исполнялась тайная его мечта. Был он прежде лишь братом императрицы. А теперь один управлял страной. Михаил лишь назывался царем — важней государственных дел были ему зрелища и конюшни.
Фотий удивился, когда Варда предложил стать ему патриархом.
— Как же это — из мирян да вдруг в патриархи?
Был Фотий для церкви человеком из суетной жизни, лицом вовсе не духовным. Не знал он, ни как службу вести, ни какие когда молитвы читать.
С другой стороны, отказаться было невозможно. Откажешься быть другом — назовут врагом. Сразу попадешь в немилость. Попадешь в немилость — угодишь в ссылку. И разгонят круг его учеников, и не будет в столице ни школы глубоких знаний, ни тех книг, которые всю жизнь собирал он.
И о стране своей Фотий тоже думал. В стране жили десятки разных народов. Все они ждали добрых дел и умных решений от молодого царя.
Страну окружали воинственные племена. На границах ежедневно велись бои. Действительно, он, Фотий, был сейчас единственным человеком, который осторожными советами мог оградить Византию от бед, сохранить ее величие.
Фотий согласился.
Утром его постригли в монахи, на следующий день он был поставлен чтецом, на третий стал иподьяконом, затем дьяконом, потом священником. На шестой день он был рукоположен в епископы и получил патриарший жезл.
А как выбрали его патриархом, сразу понадобился ему Константин.
ПОСОЛЬСТВО В ХАЗАРСКУЮ ЗЕМЛЮ
Богата, сильна была хазарская страна в то время.
Занимали хазары земли на Кавказе и в Крыму, приморские степи. Славянские племена — вятичи, северяне и радимичи — платили им дань. Подчинялись и поляне с тех пор, как три легендарных брата: Кий, Щек и Хорив — построили на Днепре городище Киев.
Брат Варды стратиг Петрона помогал хазарскому царю-кагану строить на Дону крепость Саркел. Сам Фотий иногда вспоминал, что течет в нем и хазарская кровь.
Не знал хазарский каган, что страна его доживает в почете последние десятилетия.
Уже варяги и славяне — дружинники Аскольда и Дира — поселились в Киеве и освободили племя полян от дани хазарскому кагану. Теперь готовили они легкие свои корабли, чтобы двинуться по рекам за богатой добычей в хазарские земли, а потом и до самого Константинополя их корабли доплывут.
А после пойдет к Киеву дружина новгородского воеводы Олега с малолетним сыном князя Рюрика Игорем. Объединят они силы двух городов — Новгорода и Киева. Сын Игоря, князь Святослав, и разобьет хазарское царство, разгромит столицу — город Итиль, что стоял на Волге в ста километрах от Каспия.
А вскоре придут на хазарскую землю лихие половцы. А половцев развеет по свету конница хана Батыя. И не останется в мире ни одного человека, который мог бы назвать себя хазарином.
Лишь русские былины вспомнят о том, как боролись богатыри Добрыня да Илья Муромец с необыкновенным великаном козарином.
Во времена императора Феофила принял хазарский каган иудейскую веру.
Окружали его страну и мусульмане, и христиане, и язычники. Часто подступали к нему мусульманские посланники от хорезмийских шахов или сарацин и требовали:
— Прими нашу веру, а всех иноверцев гони со своей земли.
Того же требовали от кагана христиане.
Решил хазарский каган еще раз проверить, чья вера вернее. Пригласил он на диспут философов.
С этим и прибыли послы от кагана в Константинополь к патриарху Фотию, императору Михаилу и Варде.
Фотий вызвал немедленно Константина.
Братья решили поехать вместе.
В честь послов город украсили разноцветными шелками. Ювелиры выставили на витринах лучшие свои украшения.
Послов провели по роскошным палатам царского дворца.
Они приблизились к трону, и механические львы, сделанные Львом Математиком, поднялись с грозным рычанием. А потом на золотом платане пели механические птицы, каждая свою песню.
Послы были потрясены красотой и богатством палат, напуганы механическими животными.
Затем, как положено, их повели на службу в великий храм премудрости божьей, Софию, чтобы там окончательно повергнуть в благоговение перед Византией и богом, которому молился византийский народ.
Послы дивились на росписи и мозаики, высоко задирали головы. Мир внутри храма казался необъятным, уходящим в небеса.
Службу вел сам патриарх Фотий в роскошном своем патриаршем облачении. Прекрасные голоса певчих сливались в единый хор, вторили словам патриарха, и могло показаться, что это сами ангелы на небе соединились для общего пения, так сладко и восторженно звучали божественные гимны.
Послы удивлялись всему, громко цокали языками. Ни один народ так красиво не славил своего бога.
Константин тоже удивлялся. Слова молитв он знал наизусть, и ему показалось, что Фотий произносит их как-то нечетко.
Все стояли в отдалении от патриарха. Лишь несколько человек были приближены к нему, вместе с ними и Константин.
Незаметно он подошел к Фотию еще ближе. И тут ему открылось удивительное.
Вместо молитв главный священник мира Фотий быстро, скороговоркой произносил стихи, сочиненные древним Гомером.
Поэмы, созданные языческими эллинами, Фотий знал. Выучить же молитвы он так и не удосужился…
Торжественная служба продолжалась, и хазарские послы по-прежнему восторженно цокали языками.
— На днях в Хазарию мы должны направить посольство, — на другой день сказал Фотий братьям. — Сами знаете, как важно нам поддерживать дружбу с хазарами. К тому же дошли до меня сведения, что начали там притеснять христиан. Все помнят, как удачно ты, Константин, провел посольство к сарацинам, помнят и твой диспут с муллами. Посольство должен возглавить человек образованный и осторожный, умеющий побеждать в диспуте и вести важные дела. Кроме тебя, Константин, другого такого человека я не знаю.
— Я тоже готов поехать с братом. — Мефодий поднялся со своего места.
— Знаю, что вы решили больше не расставаться. Но тебя я пошлю в другую землю — к болгарскому царю Борису. Сейчас мы снова заключили мир с Болгарией. Борис — хороший воин, он уважает людей крепких, суровых. Попробуй подружиться с ним и склонить его к нашей вере.
Константин слушал Фотия с удивлением. Прежде он знал человека, влюбленного в старинные книги, в солнечную культуру эллинов, готового рассуждать на любые запретные темы.
Теперь Фотий не рассуждал, он говорил коротко, строго.
На столе у Фотия лежала начатая рукопись. Судя по нескольким фразам, которые успел прочитать Константин, Фотий писал религиозный трактат — историю христианских ересей.
«Что ж, патриарху и положено писать религиозные книги, даже если он не учил слов молитвы», — подумал Константин.
Будь в соборе во время службы кто-то другой, а не Фотий, Константин возненавидел бы его за святотатство.
Фотию можно было простить все. Он был выше простого неверия.
— Вы подумайте о моей просьбе, — проговорил Фотий, — и завтра скажете о решении.
— Я уже подумал и готов ехать, — ответил Константин.
— Я тоже готов выполнить твою волю, — сказал Мефодий.
Из столицы поплыл Константин на царских кораблях через пролив Босфор вдоль берегов Черного моря, звали его тогда Хазарским. Потом корабли пристали к древней крепости Херсонес. Был Херсонес когда-то землей эллинов, потом стал окраиной Римской империи, теперь принадлежал Византии.
От Херсонеса к хазарскому кагану дорога шла по степям, где кочевали чуждые племена, бродили разбойничьи дружины.
Константин снаряжался в путь, и не покидала его тайная мысль. В тех окраинных землях на каменоломнях работал 760 лет назад сосланный из Рима языческим императором Траяном третий от легендарного апостола Петра римский папа Климент.
«Неужели навсегда утеряны его останки и нельзя их отыскать?» — думал Константин.
ИСТОРИЯ СТАРЦА КЛИМЕНТА
Отступление
Рим, столица церкви, почти не упоминается в главной книге христиан — в Новом завете.
Римским проповедникам это казалось обидным.
За следующие века они сочинили так много легенд о первых римских священниках, что окончательно затемнили их исторические образы. Сегодня трудно сказать, была ли в основе хотя бы некоторых из легенд правда.
Древние сказания говорят, что любимый ученик Христа Петр пришел проповедовать свои взгляды в Рим. Там Петр вступил в состязание с местным волшебником Симоном магом. Симон сразу решил показать свою силу и при помощи дьявола приподнялся от земли, завис в воздухе. Петр в ужасе призвал на помощь имя своего божественного учителя, и маг немедленно грохнулся на землю, сломав обе ноги.
Петр решил не оставаться в нечистом городе. Рано утром он подошел к воротам и там неожиданно встретил самого Христа.
— Господи, куда идешь ты? — воскликнул он в ужасе.
— В Рим, чтобы быть вторично распятым, — ответил учитель.
Апостол понял, что должен вернуться в город, и не покидал его больше до смерти.
В память об этой встрече римляне построили небольшую часовню и назвали «Господи, куда идешь ты?». А Петра они считают первым римским папой.
По тем же сказаниям, погиб Петр после великого пожара, который устроил император Нерон. При этом императоре в Риме произошли первые казни христиан.
Легенды рассказывают, что Климент родился в Риме и был сначала язычником.
«Прежде обращения ко Христу я молился дереву и камням», — говорил о себе Климент.
Он принял веру Петра, делил его страдания, труды и опасности, был любимым и самым близким к Петру человеком.
Климент стал третьим после Петра римским папой и управлял церковью от 92 до 101 года.
Возможно, что он и дальше управлял бы ею, он был крепок телом и духом, но император Римской империи Траян на третий год своего царствования решил, что настала пора вовсе покончить с христианами.
Государственной религией была тогда языческая, и от христиан пока ничего полезного не ждали.
Император сослал многих из них в окраинные земли империи.
Святой Климент попал в каменоломни Херсонеса Таврического.
Стал он обыкновенным каторжным, которого с утра гоняли на тяжелую работу римские легионеры.
Но и тут он старался утешить своих собратьев по религии, а где возможно, обращать язычников в христианскую веру.
О жизни его в Херсонесе рассказывается много чудес.
И каторжные и легионеры страдали на сухом берегу от жажды. Питьевой воды не хватало. Люди глотали иссохшими ртами раскаленный воздух, и хриплые стоны раздавались из их груди.
Однажды собрал Климент толпу язычников, громко, чтоб слышали все, помолился и ударил тяжелым посохом в камень.
Сейчас же камень отошел, а из-под него забил тонкий ручей чистой воды. Ручей быстро расширился и превратился в источник, способный напоить всех желающих.
Припали к воде язычники, испробовали ее и решили, что все они немедленно примут веру Климента, раз его бог помогает ему даже воду из-под земли добывать.
Есть такие люди в разных странах. Они могут с помощью тонкого прутика отыскать под землей руду или воду. Удивительные способности их изучает наука. Возможно, и Климент знал тайны этого ремесла и, озабоченный, чем бы удивить язычников, бродил в поисках подземной воды.
Начальник легионеров написал в столицу доклад о том, что Климент своими делами обращает в христианство сотни местных жителей. Из Рима пришел ответ, как поступить с проповедником.
Перед казнью Климента долго мучили, а потом привязали к якорю и бросили в море, чтобы христиане не оказали почестей всплывшему его трупу.
Были и другие легенды. Говорили, что тело Климента бросили на небольшой глубине, и христиане вытащили его. Они похоронили его вместе с якорем на пустынном острове около Херсонеса.
НАХОДКА
Через сотни лет запустела земля херсонесская.
Когда-то были здесь огороды, луга, виноградники. Кочевые орды одна за другой проходили по культурным землям, вытоптали они луга, выжгли виноградники, заросли и окаменели с тех пор огороды.
Невежественные, полудикие люди окружали херсонесскую крепость. И жители Херсонеса иногда по нескольку лет боялись покидать каменные защитные стены.
Хорошо еще, что в древние времена вырыли жители глубокие колодцы далеко за стенами города и шла оттуда по водопроводам вода.
Константин ходил мимо красивых старинных построек, галерей с колоннами, мимо статуй на перекрестках и обдумывал планы, что полагалось сделать прежде всего.
Прежде всего полагалось подготовиться к диспуту, который хотел устроить хазарский царь-каган. В первую очередь — углубить познания в языке, на котором говорили при его дворе.
Стратиг Херсонеса и городской епископ нашли человека, читающего книги древних евреев и хорошо говорившего на их языке.
Но не хотел, не мог Константин жить в этом городе лишь для того, чтобы учить язык да готовиться к диспуту.
С того вечера, как они с Фотием говорили о просвещении болгар с реки Брегальницы, Константин передумал немало. Тогда в нем еще только прорастали тайные мысли, а теперь он уже твердо мог сказать самому себе — он, Константин, тот человек, который должен создать письменность для славянских народов. Для этого он и рожден на земле.
Раньше он лишь говорил на наречии славян, живших в Македонии, не думая о законах этого языка. Теперь он стал изучать правила, по которым славянский язык был построен.
Но Фотий не зря напоминал, что церковь так легко не разрешает переводить книги на варварские языки.
Сам, по собственной воле Константин не мог взяться за создание славянской грамоты. Любой монах обвинил бы его за это в дьявольском наущении, будто создана такая грамота не для пользы человеческой, а из высокомерной гордости, чтобы отторгнуть славянские народы от вселенской церкви.
Человек, осмелившийся создать письменность, должен стоять высоко в глазах царя и церковной власти. И то лишь по указу императора да патриарха может он взяться за создание новой грамоты. По крайней мере, все должны быть уверены, что мысль такая сначала осенила голову императора. Константин хорошо это понимал.
Если бы сейчас здесь он нашел останки знаменитого старца, то такая ценная для церковников находка дала бы ему право на создание славянской письменности. А затем осталось бы только ждать удобного случая, чтобы незаметно подтолкнуть царя к повелению…
Местные люди о Клименте вовсе ничего не слышали.
Многие из них родились на других землях, и лишь случайный ветер занес их в этот греческий город.
За семь веков сменилось здесь множество народов.
Оставалось исследовать древние сказания.
А тут еще Константин встретил в соседнем доме удивительного человека. Человек лишь недавно поселился в городе, говорил на языке чуждом, объяснялся с соседями знаками, потому что язык его никто не мог понять.
В этом удивительного ничего не было — мало ли племен ходило по земле. Удивило Константина то, что была у человека собственная Библия, написанная непонятными знаками.
Константин знал Библию наизусть. Он решил понять язык того человека.
По вечерам при светильнике Константин и приезжий сидели рядом за книгой. Константин выписывал непонятные письмена, приезжий произносил их вслух. Рядом Константин писал соответствующее греческое слово.
Так он составил словарь языка этого человека и через несколько недель, к удивлению горожан, мог уже разговаривать с ним. Наконец-то в Херсонесе узнали, откуда он взялся, этот приезжий.
Человек рассказал Константину, что шел он с дружиной славных воинов Аскольда и Дира, которые правили на Днепре в городе Киеве. По дороге он заболел, остался на берегу реки, а теперь перебрался в город.
А Константин был поражен: еще кто-то до него уже пробовал перевести священные книги на язык своего народа.
В солнце и в непогоду Константин обследовал побережье вокруг Херсонеса. На легком судне причаливал он к островкам. Пытался в расположении белесых и бурых камней найти хоть какой-то порядок — следы развалин. По давнему обычаю над могилами знаменитых людей ставили церкви.
Цицерону, разыскивавшему в окрестностях Сиракуз могилу Архимеда, было легче, хотя местные жители также уверяли его, что от могилы не осталось и следа, — Цицерон знал стихи о шаре и цилиндре на надгробии великого математика. Константин недавно перевел Цицероновы «Тускуланские беседы» для Фотия и теперь часто вспоминал рассказ о том, как найдена была могила Архимеда.
«Была бы какая-нибудь надпись, — думал он, — вроде той, что на могиле Кира: „О человек, кто бы ты ни был и откуда бы ты ни явился, — ибо я знаю, что ты придешь, — я Кир, создавший персидскую державу. Не лишай же меня горстки той земли, которая покрывает мое тело“».
Наконец на небольшом островке, недалеко от берега Константин нашел следы каменной постройки. Скорей всего здесь была небольшая древняя церковь.
Константин часто рассказывал горожанам о знаменитом старце, о его муках и казни.
И постепенно набралось человек сто, готовых бесплатно перекопать весь остров, лишь бы найти останки Климента.
Утром Константин погрузил добровольцев на корабль, и корабль отчалил от херсонесской пристани.
Херсонесский митрополит Георгий остался на берегу. Он сомневался, существует ли это захоронение.
Спорить с Константином он не решался, только сказал:
— Если вас постигнет неудача, вы спокойно уйдете и об этом забудут. Если же вернусь я, не найдя ничего, каждый станет смеяться надо мной, а вместе со мной и над нашей церковью.
Константин несколько раз приплывал на этот остров. Он заранее составил план, кому и где копать.
Был конец декабря. Холодный ветер гнал плотные низкие тучи. Крутые серые волны раскачивали корабль.
«Надо было дождаться хорошей погоды, — думал Константин. — В хорошую погоду и настроение у людей радостное».
Действительно, искатели на корабле все больше мрачнели. Некоторые предлагали вернуться назад.
Улыбался лишь один капитан судна. По византийским законам капитана могли судить, если во время шторма у него был угрюмый вид, вселяющий в пассажиров панику.
Близкий остров казался неуютным, пустынным.
«Только бы не было дождя, — думал Константин. — Второй раз людей уже не уговоришь».
Ему повезло. Он указал капитану место, куда лучше пристать. И когда люди сошли на берег, ветер разогнал тучи, выглянуло солнце.
Константин расставил людей по краям вдоль бывших стен храма. Человек двадцать копали внутри.
Уже через несколько минут кто-то закричал:
— Нашел! Вот они, святые мощи!
Все сбежались, толкаясь, стали рассматривать почерневшие кости, на которые показывал счастливчик.
— Да это же баран! Бараньи косточки, — засмеялся один из искателей.
Вероятно, лет двести назад неизвестные люди съели у этих развалин барана.
Кости отбросили и стали копать дальше.
Еще не раз искатели радовались, сбегаясь на крик, а потом, разочарованные, расходились по своим местам.
Люди выбрасывали наверх черепки битой посуды, щепки, изъеденные зеленью бронзовые наконечники стрел.
«Еще немного, и поиски придется прекратить», — с грустью думал Константин.
Один из искателей недалеко от Константина неожиданно наткнулся на доску. Он копал как раз в самом центре бывшего храма.
— Трухлявая! — сказал он о доске. — А когда-то крепкая, видать, была, хоть корабль из нее строй.
Он замахнулся было, чтобы с силой ударить по доске, а потом выбросить щепки наверх.
— Осторожно! — вскрикнул Константин.
Вдвоем они освободили доску от земли и камней, рядом с ней была и вторая.
Это был длинный ящик.
Искатель хотел позвать соседей. Константин остановил его. Он боялся спугнуть удачу.
Медленно они приподняли крышку ящика. Там, внутри, рядом с позеленевшим от времени якорем лежали останки человека.
Сомнений не было.
— Нашли! — не удержавшись, закричал искатель. — Нашли мы его!
Все в который уже раз сбежались. Удивленно смотрели вниз на кости, на якорь.
— Я и надежду потерял, думаю, зря копаем! — продолжал радоваться искатель. — Как захоронили с якорем, так и лежит!
Константину помогли поднять наверх останки и якорь.
Несколько человек плыли уже на своих лодочках в Херсонес обрадовать горожан.
У берега корабль встречал сам стратиг Никифор. Позади него стояла огромная толпа горожан.
Константин торжественно вынес останки с корабля на землю. Люди окружили его, двинулись к ближнему храму.
На другой день останки были перенесены в город, откуда 750 лет назад вывели измученного пытками старца римские легионеры, чтобы бросить его в море.
Путь к хазарскому кагану был долог и труден.
Константин ехал не один и не сам по себе. Он был послом византийского императора. Поэтому вез он кагану богатые подарки. А чтобы подарки не отняли бродячие шайки, сопровождало Константина хорошо вооруженное войско.
Каган принял Константина милостиво. Драгоценные подарки из Византии ему понравились. Войско он поселил в специальных домах, приказал хорошо кормить воинов, а заодно и присматривать за ними.
Диспут начался во время пира.
Каган поднял кубок и провозгласил тост во имя бога, создавшего всю тварь.
Константин тоже поднял кубок и в ответ сказал о том, как в Византии понимают своего бога.
Диспут продолжался три дня.
Даже арабские историки писали потом о диспуте.
Каган прислушивался к спорам, поворачиваясь в сторону говорившего, и щелкал пальцами от удовольствия.
На третий день всем стало ясно, что победил Константин.
Но каган был хитер.
С одной стороны с ним соседствовали мусульмане, с другой — христианская Византия. На северных границах стали беспокоить дружины славян и варягов, с запада подступали венгры.
— Я остался доволен твоей верой, — сказал каган Константину после окончания диспута. — Я повелю так: пускай те, кто исповедует вашу веру, продолжают исповедовать ее. Притеснения им от меня не будет… И твоей верой я тоже остался доволен. — Каган повернулся к мусульманскому проповеднику. — Пусть твои люди исповедуют ее дальше, им тоже не будет притеснения. Пусть каждый верит в своего бога и не мешает молиться соседу, — закончил каган речь. Потом он снова повернулся к Константину.
— За мудрость твоих речей, за огненность твоих слов я хочу наградить тебя особо. У меня уже приготовлены подарки для императора Михаила, а сейчас внесут подарки тебе.
Он хлопнул в ладоши, и слуги, низко кланяясь, внесли золотой поднос с драгоценностями.
Константин вежливо поклонился, но не прикоснулся к подносу.
— Я знаю, что в твоей столице содержатся невольниками двести моих сограждан. Разные народы взяли их в плен в войнах и продали твоим людям в рабство. Прикажи освободить их — и это будет самая большая награда.
Каган махнул слугам рукой, они унесли поднос назад.
К вечеру все рабы-византийцы были уже свободны. Их поселили вместе с воинами Константина.
Дорога домой снова шла через степи к Херсонесу, где ждали корабли императора. Часть останков Климента Константин взял из Херсонеса с собой.
ПИР У ЦАРЯ
Столица была все та же — прекрасная, шумная и пьяная. Может быть, еще шумней и пьяней она стала за те полтора года, которые Константин ходил по чужим землям.
Столица праздновала новое возвышение Варды. Теперь он был уже кесарем-соправителем.
Михаил и Варда торжественно приняли Константина.
Варда предлагал всевозможные почетные должности, но Константин отказался. Фотий все понимал и не уговаривал. Мефодий к тому времени уже вернулся из Болгарии от князя Бориса, где «пленил Бориса отечественным своим языком, во всем прекрасным», — как записали современники.
Его тоже уговаривали остаться в столице. Фотий предлагал сан архиепископа. Но и Мефодий по-прежнему хотел жить в уединении.
Тогда Фотий сделал его настоятелем маленького монастыря на берегу моря, под горою Олимп.
В честь удачного посольства Михаил устроил пиршество. От этого пира Константин отказаться не мог.
После торжественного приема дворцовый служитель провозгласил имена приглашенных. Первым в списке был Константин.
По большим праздникам раз пять в году цари давали обеды в палате Девятнадцати лож. Царь обедал за особым столом на возвышении, отдельно ото всех, а за девятнадцатью столами возлежали человек двести из видных чиновников и знати.
В обычные дни цари с немногими приближенными обедали в задней части золотой палаты, в небольшом помещении под сводом.
В этот день Михаил приказал накрыть столы в середине золотой палаты под куполом.
С высоты через шестнадцать полукруглых окон, пробитых в куполе, падал яркий свет.
Столы были серебряные. Из разноцветных камней выложили художники на них всевозможные рисунки. В драгоценной посуде, золотой и серебряной, были закуски, фрукты.
Справа от Михаила расположился кесарь Варда. Между кесарем и эпархом было место Константина. Сразу вслед за эпархом Константин, к своему удивлению, увидел македонца Василия. Вдалеке, за особым столом, накрытым беднее, теснились мимы и музыканты, Им полагалось развлекать пирующих.
Константин взглянул на огромную чашу с вином и испугался — столько вина ему еще выпивать не приходилось.
Перед другими гостями стояли чаши не меньше.
— Что так на меня смотришь, Константин Философ, или не узнаешь? — спросил его Василий. — Не одному тебе от царя честь, и мне тоже — я со вчерашнего дня стал управителем всех дворцовых конюшен, и о личной страже царя тоже забочусь я.
Он увидел, что Михаил поднимает чашу, и заторопился поднять свою.
Первая чаша была выпита за Константина, за то, что по воле бога он так хорошо провел посольство.
Следующую чашу пили за самого василевса.
Перед гостями играли музыканты, мимы представляли потешные сцены.
Михаил принялся хвастливо рассказывать эпарху, как на охоте он подстрелил оленя. Василий Македонец ловил каждое слово царя и поддакивал.
— Рога у оленя вот такие, — показывал он, — никогда не видел более могучего зверя!
— Это разве большой, — говорил Михаил, — вот я в прошлом году подстрелил!
И не было им дела до удачного в дальние земли посольства, до двухсот спасенных из рабства греков.
Константин чувствовал себя чуждым на этом пиру, но надо было попросить помощи для тех спасенных, а удобнее часа он не предполагал.
— А скажи нам, Философ, у хазарского кагана пиры богаче были? — спросил Михаил.
— Куда ему до вашей царственности! — и тут успел выкрикнуть Василий. — У них небось одна чаша на всех, и та глиняная!
— И не одарил он тебя ничем, или ты подарки припрятал?
— Я уже докладывал вашей царственности, — ответил Константин, — вместо награды я попросил освободить наших граждан. Они прибыли в столицу и нуждаются в помощи.
— В какой помощи? — встрепенулся кесарь Варда.
— По дороге я их обеспечивал всем необходимым, но сейчас они остались без покровительства.
— Правильно Константин Философ говорит, — отозвался Михаил, — я буду им покровителем. А ты не скупись, — он повернулся к дяде, — выдай завтра каждому по сто номисм.
Такой щедрости Константин не ожидал. Если бы царь дал номисм по пять, и этого бы хватило для начального обзаведения.
— Может, сразу по двести, чтоб в казне одни дохлые мухи остались? — переспросил Варда.
Казалось, он пил вино одинаково со всеми, но по-прежнему оставался трезвым.
— А ты опять выплескивал вино?
— Должен же быть за столом один трезвый, — попробовал отшутиться Варда.
— Прежде, пока ты не был кесарем, так не говорил.
В словах царя даже Константин расслышал угрозу.
Михаил сдвинул к Варде несколько чаш с вином.
— Пей на моих глазах, а потом управляй.
Здесь, при посторонних, Варда не посмел сопротивляться, он лишь вздохнул обреченно и поморщился. Михаил пьяным пристальным взглядом следил, как освобождается посуда, как вино стекает уже мимо рта Варды.
— Так всегда будет, — сказал он, придвинув последнюю чашу.
Кесарь посидел несколько минут молча, потом ему стало дурно, и служители увели его из палаты.
А царь пересел еще ближе к Василию.
Под конец пира Константин услышал, как Василий тихо втолковывает царю:
— Говорю, он всю власть из рук вашей царственности мечтает вырвать. Раньше-то с утра до вечера пьяней меня ходил, а теперь все трезвый и распоряжения отдает.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Славянские письмена
СОЗДАНИЕ АЗБУКИ
Фотий попросил Константина написать книгу о путешествии к хазарам. Одновременно Константин писал несколько небольших книг по грамматике различных языков. Он сопоставлял их, выводил общие законы и правила.
В столице Византии — городе самых образованных людей в европейском мире — о Константине уже говорили как об ученом, самом образованном в языках и письменности различных народов.
Однажды поздно вечером они с Фотием прогуливались по саду.
В городе уже было пустынно. С моря дул прохладный ветер. Фонарщики давно зажгли огни на главной улице, и тени от прохожих то удлинялись, то, переплетаясь, расходились.
— Я часто думаю о тебе, — говорил Фотий. — Я понимаю, государственная служба в нынешний век тебе неприятна. Но ведь есть и другие дела. Будет преступно, если человек с твоими способностями исчезнет во времени, не оставив следа… — Он помолчал, может быть, подумал, что Константин ответит, потом заговорил снова: — Двадцать лет назад ты впервые пришел ко мне. Ты был наивным провинциалом, но скоро стал первым в кругу сверстников. Я часто удивлялся твоим поступкам. Любое дело, за которое ты берешься, тебе удается. Другие рады бы исполнить те же дела ради богатства и почестей, но у них ничего не выходит. Ты же справляешься с любой трудностью и не ждешь наград. И все-таки я жду от тебя более высоких дел, чем находка останков Климента и удачные посольства.
— Ты прав… Я уже давно думаю о деле, которое было бы полезно народам… — Но тут Константин, как уже было однажды, сам себя оборвал: — Расскажу тебе об этом после.