Так что Вселенная, где мысль идет со скоростью света, только от одной звезды к другой, что являются аналогом нейронной связи, и на это уходит несколько лет. Чтобы что-то обдумать и принять решение, нужно вообще даже не тысячи лет, а миллионы, если судить с позиций просто невероятно быстрой по развитию биологической жизни.

Вселенная не вся мыслящая, но вся – живой организм, как вот у человека ноги и руки не мыслят, но выполняют приказы мозга, я же не случайно возник в зоне инфекции! У человека в подобных случаях начинают спешно вырабатываться белые тельца и устремляться к месту заражения…

Я зябко передернул плечами. Что бывает, если белые тельца не успеют или не справятся с угрозой, уже знаю. А когда погибает весь организм, погибают все, в том числе и белые тельца.

– Хороший вариант, – повторил Крякожабер, – Но это же Вселенная создала человека! Не может быть, чтобы это случилось как-то иначе… Значит, она зачем-то создала биологическую жизнь?

Я покачал головой.

– Вселенная не создавала. Это точно. У нее другой план. Она развивается вся. Целиком. Как единое целое, где каждая элементарная частица знает свое место. Закон и порядок!

– Тогда, – спросил он медленно, – как образовался человек? Редчайшая случайность?

Я сдвинул плечами.

– Этого объяснить пока не могу.

– Тогда, – проговорил он еще неспешнее, – можно предположить, что человека Вселенная создала… как бы инстинктивно.

– Что? Зачем?

Он пояснил так же медленно, на ходу подбирая нужные слова:

– Мы многое делаем инстинктивно. Так и Вселенная могла создать биологическую жизнь чисто инстинктивно, как необходимую свою часть, очень важную. Еще даже не зная, зачем она.

Я покачал головой, вряд ли со мной говорит инстинкт, а если инстинкт, то очень продвинутый.

Марианна отыскала в его хлебнице полузасохшие пряники, с торжеством выставила на стол. Я ел тоже, подражая Марианне, а Крякожабер рассказывал про объем мозга, который решает все, и если мозг уменьшится до размеров мозга австралийского аборигена, то человек перестанет быть думающим существом, а превратится в животное.

Я кивал, соглашался, но вспомнил, что там, в лесу, пытаясь понять эту жизнь, принимал облик муравья, но размеры ничуть не помешали думать, так что либо дело не в мозге, либо у меня все иначе.

И вообще, какие бы размеры я ни принимал, от амебы до самого высокого дерева в лесу, моя мысль не прерывалась, что странно даже мне, после того как пожил среди людей.

Хотя да, теперь начинаю догадываться, в чем дело. Я не только здесь, я везде.

И был оторван от основной части намеренно, чтобы мог думать и действовать в этом времени так же быстро, потому что нужно успеть остановить биологическую жизнь в ее стремительной экспансии.

Крякожабер продолжал с энтузиазмом:

– Человек – лишь возникшее на кратчайший отрезок времени переходное к сингуляру!.. Марианна, ты слышишь? На образование звезд ушло сколько миллиардов лет? А теперь от компьютера до сингуляра всего лет тридцать-сорок!

Она сделала большие глаза.

– И какой я стану?

– Вечно молодой, – заверил он, – и безумно красивой! Какой сама захочешь.

Она польщенно заулыбалась.

– Ну да, тогда пусть эта сингулярия… наступает. Если это не противозаконно.

Он заверил:

– Именно тогда закон и проявится в полной мере!.. Ничто не будет скрыто, даже мысли. Что единственно правильно, так как человек станет слишком всемогущим, а мысли могут стать разрушительными…

Я кивнул, у Крякожабера не зря эта диаграмма, где жизнь Вселенной в виде часов, когда от Большого Взрыва до образования первых звезд ушло двадцать три часа, на образование Солнечной системы одна минута, на возникновение жизни – секунда, на человека – миллиардная доля секунды… а от начала индустриальной революции и до нынешнего момента такие фемтосекунды, что и атомные часы не ухватят.

Марианна некоторое время, остановившись в дверях со стороны кухни, слушала нас обоих с недовольным лицом, я видел, что ничего не понимает из нашего разговора, и что не услышала того, что надеялась услышать, а что надеялась, даже предполагать не берусь.

– Ладно, – сказала она, – кофе у тебя, Крякожабер, ничо так, в прошлый раз был хуже.

– Это тот же самый, – сообщил он весело. – Сразу покупаю ящиками, чтобы не париться. Это ты в прошлый раз была веселее. Ничего не случилось?

– Случилось, – ответила она с полицейской сдержанностью, – как-нибудь расскажу. В другой раз.

– Лады, – согласился он. – Но помни, я друг, всегда готов помочь! Кроме тех случаев, когда не готов или не хочется. Так что обращайся.

Я понял по взгляду Марианны, что пора уходить, поднялся, а она сказала Крякожаберу:

– А может так быть, что Крабоид помнит свою работу, а себя забыл?

Крякожабер широко улыбнулся.

– Конечно!.. Я вот тоже помню только работу, а все остальное такая мелкая хрень, что вообще не стоит упоминания.

Она поморщилась.

– Вечно у мужчин дурные шуточки да отговорки, как только дело к женитьбе. Крабоид, пойдем отсюда. Он нас обижает!

Я спросил в недоумении:

– В чем?

– Во всем, – огрызнулась она. – И не спорьте с женщиной, женщина всегда права!

Крякожабер широко улыбался, я понял, что нужно тоже улыбаться, так и вышли на лестничную площадку, где Марианна вызвала лифт, чмокнула Крякожабера в щеку, и мы вдвоем вошли в крохотную кабинку.

Глава 14

В переговорнике захрипело, уже знаю, атмосферные помехи, но голос прозвучал достаточно отчетливо:

– Марианна, у нас тут внеочередное собрание… Колтун и Сидоренко уличены в неправомерном, а также в сокрытии улик в интересах сынка олигарха, так что шеф велел всем незанятым прибыть срочно!

Марианна сказала сердито:

– Снова чистка рядов?

– Хорошо бы только, – ответил голос Валентины. – Похоже, будет привлечение… В общем, явка обязательна!

– Буду, – ответила Марианна обреченным голосом. – Сейчас только отвезу нашего потерявшего память друга, сразу же развернусь…

Связь оборвалась, я сказал осторожно:

– Давай я выйду здесь. Дорогу найду, знаю.

– Нет уж, – отрезала она. – Вдруг вспомнишь только дорогу на Марс, а не в мою квартиру?

– Зачем мне Марс, – ответил я. – У тебя интереснее.

Некоторое время мчались быстро, потом пошли заторы, машины проползают очень медленно по одной, три полосы заняты спасателями и санитарным автомобилем, еще две разбиты полностью, Марианна злилась, а когда наконец вырулила на свою улицу, сказала быстро:

– Вон наш дом, видишь?.. Я сейчас настрою датчик на двери, чтобы впустил тебя… Ага, вот так, готово!.. Уверен, что доберешься?

Я сказал веселым голосом, как здесь говорят в таким случаях:

– Полностью!.. Дом в пределах прямой видимости!.. Вон окна твоей квартиры…

Она подала автомобиль к краю тротуара, я вышел и захлопнул за собой дверь, Марианна кивнула и поспешно рванула машину с места, спеша наверстать потерянное в заторах время.

Я постоял некоторое время на краю тротуара, борясь с соблазном сразу переместиться в квартиру. Но это заметят, прохожих многовато, передвигаются в обоих направлениях, сосредоточенные и деловитые, как муравьи-фуражиры, только я без движения, будто ожидаю автомобиль…

Медленно и осторожно сдвинулся с места, сейчас меня не страхуют по бокам Шерлок и Марианна, потому я ухватил взглядом идущего шагах в десяти крупного мужчину и пошел в точно такой же манере, тяжело переступая задними конечностями и двигая в воздухе верхними.

Вообще-то ходьба знакома давно, однако вдруг да в это время и здесь нужно идти как-то иначе, у людей многое меняется даже от погоды, под дождем почему-то все бегут и горбятся, утром все двигаются быстрее, чем днем, а вечером вообще те же люди совсем замедленные, часто останавливаются, разговаривают, присаживаются на скамьи…

Здание, в котором норка Марианны, называемая здесь квартирой, все ближе, я старательно изображал сосредоточенного человека, тот мужчина уже нырнул по дороге в двери небольшого магазина, но я зацепился взглядом за второго, тот двигается почти в том же темпе, только чуть медленнее…

Двое мужчин впереди переглянулись, когда я приблизился, синхронно отступили один от другого, чтобы между ними оставался широкий проход.

Щебечущие девушки, а за ними грузный мужчина с мелкой собачкой на поводке прошли между ними, я шел следом, и уже тоже почти миновал, как сзади в спину уперлось твердое, а злой голос прошипел:

– Замри!.. А теперь медленно к машине, понял?

Не оборачиваясь, я видел за спиной уже двух мужчин, один концом ствола пистолета подталкивает меня в поясницу, другой прикрывает с другой стороны, пусть прохожие не увидят, что здесь и как.

Автомобиль у самого бордюра распахнул заднюю дверь. Я не сопротивлялся, когда заставили подойти и влезть в машину. Там уже расположился мужчина, сразу ткнул меня пистолетом на уровне пояса, а следом за мной сел еще один и тоже повернул пистолет дулом в мою сторону.

– Даже не дыши, – предупредил он. – Мы знаем, кто ты. Потому не надо, понял?

– Не буду, – ответил я послушно. – А кто я? Вот бы понять…

– Поможем, – ответил мужчина. – Мы такие, всем помогаем. Поехали!

Водитель рывком сдвинул автомобиль, а мне на голову набросили черный плотный мешок и придержали, завязывая внизу шнур, чтобы я не попытался сбросить.

Моему зрению мешок не помеха, жду, нечто подобное уже видел отрывком в какой-то передаче с двигающимися картинками.

Автомобиль вскоре покинул черту города и некоторое время мчался по загородному шоссе.

– Это Симферополька? – спросил я. – Ах да, вон проезжаем «Хамелеон»…

Мужчина впереди, что сидит рядом с водителем, с натугой повернулся, толстая мясистая шея налилась тяжелой кровью, глаза злые.

– У него что, – прорычал он люто, – мешок с дырками?

– Как можно, – вскрикнул тот, что от меня справа. – Он просто запоминает повороты!..

– А «Хамелеон» как увидел?

– Отсчитал время, – заверил похититель. – Там после выезда на трассу ничего крупного по дороге, кроме «Хамелеона»!.. А скорость даже я чувствую с закрытыми глазами!

Человек с красной шеей сказал угрожающе:

– Самообладание не спасет… Посмотрим, что на месте запоет.

– Что-то слишком спокойный, – сказал мой страж справа.

Фантастика 2006

– Понимает, – ответил красношеей. – Бывалый, значит. Или хорошо обучен.

– Петь не пробовал, – пояснил я, чтобы поддержать разговор. – Но, наверное, если постараться… Вам какую арию?

Выпуск 2

Мой охранник справа сказал с подозрением:

– Что такое ария?

– Вы одеты консервативно, – пояснил я. – Значит, люди степенные, в оперу ходите. Не в цирк какой-нибудь или шоу-герлз со стриптизом!

Сергей Лукьяненко

Охранник слева предложил:

Недотёпа

– А давайте здесь и пристрелим?

Красношеий сказал тем же рыкающим голосом:

– Шеф решит. Но этот наглец ответит за оскорбление… Ишь, арии слушаем! Да за это убить мало.

Я помалкивал, явно что-то сказал не то, обычно люди гордятся, когда их принимают за степенных, но здесь почему-то не прошло. Может быть, нужно было сказать не про оперу, а про балет? Или про балет на льду? Может быть, они сами поют, а я принял их за слушающих?

Автомобиль катил недолго, в одном из переулков остановился перед старым трехэтажным домиком старинной постройки, меня вытащили, стараясь не привлекать внимания редких прохожих, а там привели в подвальное помещение.

Я не противился, когда бросили в кресло и примотали лодыжки к его ножкам, а руки скрутили за спиной и тоже закрепили липкой лентой.

Рядом с моим стулом уже стоит небольшой стол из металла, еще один стул поставили у самой двери.

1

В помещении трое мужчин, смотрят с безразличным интересом, крупные и мускулистые. Руки сложили на груди, ноги на ширине плеч, двое с пистолетами в кобурах на поясе, а у третьего еще и автоматическая винтовка в руках.

– Кто здесь? – спросил я, потому так вроде бы положено говорить в таких случаях. – Отпустите меня!..

Если ты молод, здоров и богат — тебе непременно захочется быть еще и красивым. Трикс, единственный и полноправный наследник со-герцога Рата Солье, подозрительно смотрел на свое отражение. Если бы зеркало было магическим, оно бы непременно занервничало. Да что там магические! Любые здравые зеркала, в которые регулярно смотрятся особы женского пола, при таком взгляде немедленно забывают, что их работа — всего лишь отражать реальность, никоим образом ее не приукрашивая. Но это было старое, потускневшее зеркало, вот уже три поколения висевшее в спальне наследников мужского пола. Оно привыкло отражать высунутый язык, неодобрительную гримасу при виде свежего прыща и порезы от неумелого и преждевременного обращения с бритвой. Нельзя сказать, что молодые со-герцоги Солье не обращали внимания на свою внешность, о нет! Они обращали внимание на действительно важные детали: застегнуты ли все пуговицы на брюках, не слишком ли сильно оттопыривают карманы интересные, но не одобряемые взрослыми предметы, не торчат ли волосы слишком уж причудливо и хорошо ли замазан пудрой (вещью совершенно незаменимой для наследников любого пола) свежий синяк. К тому времени, когда наследников начинали беспокоить более тонкие детали внешности, в их распоряжении оказывались другие апартаменты, с куда более опытными, на многое насмотревшимися зеркалами.

Из-за моей спины вышел четвертый, не такой крупный, намного старше тех троих, в хорошем костюме, дорогой обуви, тщательно выбритый и с вежливой улыбкой на лице.

Он с интересом всматривался в меня, я вспомнил, что с его внешностью здесь считаются интеллигентными, повернул голову в его сторону.

Триксу в каком-то смысле не повезло. Пренебрегая полезными детскими развлечениями своих предков, как то: охотой, фехтованием и общением с подданными, — он слишком усердно читал, слишком много общался с дворцовыми чародеями и слишком рано начал заглядываться на служанок.

– Помогите!.. Что эти люди со мной сделали?

Он сказал успокаивающе:

Впрочем, со служанками ему тоже не посчастливилось. Всякая разумная герцогиня следит за тем, чтобы к четырнадцати годам ее сына окружали в меру симпатичные и разумные служанки, мечтающие вовсе не о морганатическом браке, а о небольшом денежном содержании или трактире в людном месте. Но герцогиня Солье — видимо, в силу той же забывчивости, что уже пятнадцать лет сохраняла ее саму в двадцатипятилетнем возрасте — никак не желала понимать, что ее сын уже вырос. На прошлый день рождения Трикс получил от матери совершенно замечательного коня — белого, в яблоках. Портило подарок лишь то, что конь был деревянным и на колесиках. Завтра, в день своего четырнадцатилетия, Трикс должен был получить «очень милые книжки». Полностью разделяя мнение, что книга — лучший подарок, Трикс все-таки не спешил радоваться. Он подозревал, что книги будут с картинками… и вовсе не такими, как в украденном из герцогской библиотеки монументальном фолианте «Ветвь дуба и цветок лотоса».

– Всего лишь обездвижили. Вроде бы простой скотч, но ни один силач не освободится. Уважаю новые технологии… Итак, рассказывай.

– Что рассказывать?

Так что служанки в замке были по большей части опытными, проверенными, нанятыми лично герцогиней пятнадцать лет назад. Но, в отличие от герцогини, их возраст упрямо стремился к сорока годам, что, по мнению Трикса, свидетельствовало о глубокой старости.

– Кто ты и что ты, – ответил он терпеливо.

Я сказал с отчаянием в голосе, надеюсь, прозвучало заметно:

К счастью, у служанок бывают дочери…

– Если бы я сам знал!.. Но у меня травма, ничего не помню!.. Да снимите же этот мешок, я задыхаюсь! У меня астма и аллергия на черные мешки!

Он сказал с сочувствием:

– Тяжелый случай. А как насчет радикулита?

– Есть, – заверил я, – восьмая степень!

Он усмехнулся, продолжая рассматривать меня оценивающе, как кошка рассматривает мышь перед прыжком.

Трикс смотрел в зеркало.

– Если снимем мешок, – произнес он почти ласково, – у тебя не будет выбора. Понимаешь?.. Или ты наш… или в бетоне.

– Понял, – ответил я. – Я готов сотрудничать!

Похоже, ответил правильно, он повелительным жестом указал в мою сторону, один из охраняющих тут же лезвием ножа перехватил веревку на моем горле и снял мешок.

Так, начнем с самого начала. В смысле — с верха. Наверху были волосы — черные. Белокурые, на взгляд Трикса, были бы куда лучше. Даже в рыжих нашлась бы определенная оригинальность.

Я похлопал верхними и нижними веками, этот ритуальный жест делают обязательно, видел, повертел головой, стараясь не делать полные обороты, все время помню, у людей слишком много ограничений из-за негибкого скелета.

– Ой, где я?

Но к волосам все-таки особых претензий не было.

– В нужном месте, – ответил он, – значит, не помнишь, кто ты? Ладно, мы тебе поможем.

– Правда? – сказал я с надеждой. – Ой, спасибо большое!

Ниже волос начиналась голова, которую Трикс изучал особенно пристально. Нет, все по отдельности его вполне устраивало. Лоб и нос — в отца. Уши — в мать. Нормальные уши, не оттопыренные, не слишком острые, не слишком крупные. И рот Трикса вполне устраивал, во всяком случае — функциональностью. Подбородок (пока забудем про бороду) был не лучше и не хуже любого другого подбородка.

Охранник с винтовкой гыгыкнул, остальные двое заулыбались широко и неприятно, но на человека в дорогом костюме поглядывают с почтением и подобострастием, как молодые волки на старого могучего вожака.

Триксу не нравился результат сложения всех этих, бесспорно достойных, компонентов. Результат можно было с равным успехом назвать отвратительным словом «отрок», еще более ужасным словом «мальчик», но никак не словосочетанием «молодой человек».

Этот вожак с укором покачал головой.

А еще результат выглядел очень мирным и добродушным. Может быть, виной были пухлые губы? Трикс попытался поджать их — отрок в зеркале из добродушного превратился в омерзительного. Такой Трикс вызывал немедленное желание сменить в стране форму правления, но никак не воплощал в себе мужество и отвагу древнего рода.

– Остришь?.. Парень, твое положение незавидно.

– Почему?

— Вот зараза… — сказал зеркалу Трикс.

Он ответил мирно:

– Тебя будут приводить в сознание до тех пор, пока все не расскажешь, или… не умрешь.

Зеркало сделало вид, что оно здесь ни при чем.

Я спросил в изумлении:

– А убивать меня зачем? За то, что ничего не знаю?

– Именно, – сказал он. – Нужно оставить золотой миллиард, а вас уже восемь… Куда столько?.. Давай, говори. Знаешь, зачем ты здесь?

Трикс развернулся и поплелся к двери. Предстоял еще один унылый день, наполненный обязательными для наследника трона заботами. Ко всему еще — приемный день. Сначала — присутствие при отцовских деловых переговорах. Это значит: торговцы, арендаторы, главы гильдий и мастерских. Все они желают заплатить поменьше, а получить побольше. Но того же хочется и со-герцогу Рату Солье, так что разговоры предстоят долгие и нудные.

– Не знаю, – ответил я честно. – В мире столько удивительного…

Охранники заулыбались снова, вожак вздохнул, взял стул на спинку, подвинув ближе ко мне, сел напротив.

Затем — собственный прием Трикса. Конечно, улаживать серьезные дела ему никто не позволит. Зато предстоит решать подростковые проблемы. К примеру, ученики гильдии кузнецов устроили драку с учениками гильдии пекарей. Вы думаете, что в бою с мускулистыми молотобойцами пострадали невинные труженики скалки? Как бы не так! Подручные кузнеца большую часть времени стоят у наковален, сжимая в клещах куски раскаленного металла, или качают меха — занятие, далеко не способствующее гармоничному развитию. А вот ученики пекарей заняты в основном тем, что таскают тяжеленные мешки с мукой или противни с готовой выпечкой. К тому же на питании учеников кузнецы вечно экономят, а вот учеников пекарей морить голодом невозможно…

– Парень, – заговорил он бесстрастным голосом, – Ты сорвал важную сделку. Или мероприятие, что привело бы к сделке. Дорога была перекрыта не случайно, должен был проехать один наш конкурент… В общем, вы оказались не в том месте и не в то время. Все бы закончилось, если бы проехали хотя бы на пять минут раньше или позже… Или даже проползли бы по обочине, у полицейских автомобилей хорошая проходимость. Но вы предпочли конфликт…

Я ответил, как принято у людей:

Еще будут попавшиеся на мелких, недостойных внимания городской милиции проказах и кражах отроки, молящие о вспомоществовании сироты и несправедливо выпоротые родителями сыновья. Священный долг юного наследника — вникать в нужды народа…

– Это не мы предпочли! И вообще я при чем?.. Я не полицейский!.. Я только стоял там.

Он прямо взглянул мне в глаза.

– Ты что, новичок?.. По твоей хватке не похоже. Мы знаем, как было дело.

Не глядя на суетящихся с утра служанок, Трикс прошел к тронному залу со-герцога. Внутренняя дверь полуоткрыта, внешняя, ведущая к городу, пока еще заперта. Отец уже здесь: он сидит на Половинчатом Троне — металлической конструкции, хоть и удобной, но оставляющей странное впечатление половины огромного кресла. Кое-где Половинчатый Трон щетинился остриями клинков, кое-где топорщился шишками эфесов.

Я спросил с любопытством:

– Как? Вроде бы записи не велось.

Он сказал с сарказмом:

— Трикс, — кивнул отец с легкой теплотой во взгляде.

– Все убиты, потому можно говорить что угодно?.. Эх, парень, в таких делах всегда есть наблюдатель. Да-да, что устраивается в укромном месте и с биноклем смотрит как там и что. Вот он и доложил, что те двое полицейских только клювами щелкали, а всех троих положил ты.

Я возразил:

— Ваше сиятельство, — поклонился Трикс. Прошел к подобающей ему скамеечке слева от Половинчатого Трона — тоже металлической, тоже выкованной из вражеских мечей. Сел. Как обычно, подумал о том, что враги заслуживали бы куда больше симпатии, сражайся они подушками или соломенными булавами.

– Разве я мог?

– Не мог, – согласился он, – но положил. Наблюдатель клянется, что ты все сделал так быстро, что просто непостижимо. Жаль, не вел записи, хотя у него и была камера. Так что если и приврал, то не очень, все-таки я потерял трех… хороших мастеров нашего общего дела. А тебя даже не задели! То ли просто повезло, то ли какой-то особый профи… что сейчас и узнаем.

Двое стражников открыли внешние двери. Иногда для пышности в тронном зале дежурил десяток солдат, но это случалось нечасто.

– Ой, – сказал я, – давайте сам все скажу?

День начался.

Он улыбнулся, достаточно сдержанно, такие люди не улыбаются во весь рот, как простолюдины, охранники с заинтересованностью на лицах придвинулись ближе.

– Говори, – велел он.

Против всех ожиданий первыми в очереди были не подданные Солье, а группа стражников соправителя — со-герцога Сатора Гриза. В форме, но, как и положено, без оружия и доспехов.

– Наверное, повезло, – ответил я. – Говорят, я какой-то везучий. Кино одно смотрел, там везучесть была от какого-то браслета…

Один из охранников, не дожидаясь приказа от главного, задрал мне рукав до самого плеча, хмыкнул, перешел на другую сторону и поднял рукав там.

Трикс покосился на отца. Тот с любопытством смотрел на стражников.

– Ничего, – доложил он тупым голосом.

Вожак поморщился.

— Ваше сиятельство… — старший рыцарь преклонил колени. За ним — остальные.

– Так бы он и сказал про браслет, если бы такой был на нем. Мужик, ты не играй с нами…

— Встаньте, сир, — со-герцог Рат Солье кивнул.

– Я не мужик, – сообщил я.

— Мы пришли принести свои извинения за события вчерашнего вечера и отдаться на милость вашего сиятельства… — не вставая с колен, начал рыцарь.

Охранники переглянулись, один заухмылялся как-то нехорошо, а главный бросил:

– А кто?

Трикс заскучал. Он слышал о вчерашней потасовке в какой-то пивной. Стражники со-герцога Солье и стражники со-герцога Гриза намяли друг другу бока. До крови, к счастью, дело не дошло. Значит, сейчас стражники Солье отдадут себя на милость со-герцога Гриза…

– Мужчина, – сообщил я. – Самец! Мужик – это крепостной крестьянин в лаптях. Грязный и нечесаный, а я, смотрите, даже не пьяный! И слюни не висят, как у мужиков. А рубашка какая нарядная, заметили?..

Главный взглянул на часы, что по старинной моде носит на запястье.

Рутина. Когда власть поделена между двумя равноправными соправителями, подобные события не редкость.

– Жаль, у нас мало времени. Вот что, самец, мы знаем, ты не из полиции. Таких сразу забирают в места повыше. Но как ты там оказался и что знаешь, сейчас узнаем и мы. Но лучше бы ты сам рассказал.

– Сам не знаю, – ответил я искренне, – Много на свете странного, не находите?

— Я принимаю ваши извинения, — сказал со-герцог Солье. — Встаньте, сир. Надеюсь, что и со-герцог Триз проявит такую же милость к моим подданным…

Он сказал со вздохом:

– Начнем рубить пальцы. Не хочется, а нужно. Это общемировая практика. Правительство вообще руки выкручивает, а мы только пальцы… правда, рубим.

Рыцарь поднялся. Провел рукой по опоясывающему его камзол металлическому поясу — тот щелкнул, распрямляясь и превращаясь в узкий тонкий меч.

Двое боевиков ухватили меня за руку и с силой вытянули и опустили ладонью на стол. Я не противился, с любопытством ждал, что дальше. Главный не сводил острого взгляда с моего лица.

– Пальцы не отрастут, – напомнил он. – Так что решай, пока не поздно.

— Не думаю, — сказал рыцарь.

Часть 3

Дверной замок заржавел лет сто назад, а ключ к нему утеряли немногим позже. Сколько Трикс себя помнил, тюремные камеры пустовали: в караулке никто не дежурил, дверь в тюремный коридор была нараспашку, а решетчатые двери камер хоть и притворены, но не заперты. В детстве он пару раз заглядывал в подземелья, но не надолго. Не было в них ничего таинственного, и даже страшного не было. Только крошащиеся под ногой ржавые железные лестницы, изъеденные ржавчиной крюки под факелы, проржавевшие двери и решетки. Сочащиеся сыростью каменные стены тоже были бы не прочь заржаветь, но камень на это не способен.

Глава 1

Я промолчал, боевик растопырил мне пальцы на поверхности стола, второй вытащил из ножен на поясе громадный нож с толстым лезвием.

– Босс?

Еще три поколения назад со-герцоги Солье пришли к разумному выводу, что преступников гораздо проще передавать в руки городских властей, а не держать в собственных казематах. Это было и дешевле — отпадала нужда в содержании тюремщиков и палача, и полезнее для репутации — ведь соправитель никоим образом не отвечал за решения городского суда, и куда неприятнее для преступников — суд девяти анонимных заседателей почему-то всегда выносил более строгие приговоры чем один-единственный со-герцог.

Главный кивнул.

– Да, если не заговорит. Итак, самец, у тебя последний шанс и три секунды! Говори.

Запереть замок никто и не пытался. Просто выбрали камеру, где решетчатая дверь оказалась покрепче — и молчаливый кузнец, раскалив в переносном горне железный прут, прикрутил им решетку к притолоке.

Я сказал со вздохом:

– И рад бы, но сам еще не понял. Жизнь такая сложная, вам не кажется?

Самый надежный замок на свете тот, у которого нет ключа.

Старший кивнул боевику.

– Сперва мизинец.

Тот с силой опустил лезвие ножа. Острая сталь с хрустом перерубила палец, оттуда выступила красная капелька, а из оставшегося на руке отростка я поспешно выдавил еще несколько капель темно-красного цвета, потом вспомнил, что такой цвет у венозной, а капиллярная вроде бы алая, и сменил цвет на алый.

Трикс сидел в углу камеры, подложив под себя куртку. Одежду ему оставили, только зачем-то срезали все пуговицы и вынули из штанов ремень. Неужели, чтобы не покончил с собой? Какое-то время Трикс злорадно представлял, как оторвет у куртки рукава, совьет веревку и повесится на решетчатой двери. Сумел же его предок, Келен Солье, повеситься на одном-единственном носовом платке, которым были перевязаны его многочисленные раны!

Вожак продолжал внимательно следить за моим лицом.

– Ого, даже не вскрикнул?.. Хорошая выдержка. Будешь говорить?

Я ответил мирно:

Впрочем, с самого детства Трикса смущала фраза про один носовой платок, которым были перевязаны многочисленные раны. Да и не огорчатся враги, обнаружив юного со-герцога Трикса Солье, болтающимся на решетке, со сползшими мокрыми штанами и вывалившимся языком. Напротив — он им только поможет захватить трон. Лучше уж пусть будет казнь. Настоящая, с неправедным судом, на глазах у вероломного народа! Уж он найдет, что сказать предателям! Как Диго Солье, чья речь на эшафоте растрогала даже палача… как Ренада Солье, попавшая в руки разбойников, но пламенной речью убедившая их бросить преступное ремесло и пойти работать в Стражу…

– Думал, вы мне скажете.

Он кивнул боевику.

– Безымянный.

Трикс хмыкнул. Конечно, ему было только четырнадцать, он обожал исторические хроники, но настолько наивным все-таки не был. И Диго Солье был казнен, пусть даже палач рыдал, занося топор. И Ренада Солье уговаривала главаря разбойников три дня и три ночи, причем Триксу смутно казалось, что три ночи сыграли куда большую роль, чем три дня.

Боевик с довольной улыбкой, явно красуясь, ударил тяжелым лезвием и легко отрубил второй палец. Я снова выдавил нечто красное, сойдет за кровь, они же ожидают именно кровь, вот она и течет…

– Уважаю, – сказал вожак, – снова ни звука. Даже не поморщился, надо же!.. Но учти, сейчас тебе обрубят средний палец, так что не сможешь показывать неприличные жесты, как и стрелять из лука, что было обещано французами английским лучникам перед битвой при Азенкуре.

Легко грезить о героизме, переворачивая хрупкие желтые страницы древних хроник. Куда сложнее, когда в инструментах палача зажаты твои собственные, хрупкие и белые от ужаса, пальцы…

– Но я ничего не знаю, – ответил я. – Думал, вы мне расскажете, что здесь происходит. У вас такое интеллигентное лицо.

Конечно, пытки в герцогстве строго запрещены — за исключением особых случаев, строго оговоренных и регламентированных. Отречение от престола никак в их число не входило. Да и вообще, пытать ребенка (а по законам герцогства Трикс все еще считался несовершеннолетним) разрешено лишь в присутствии доктора, священника и «доброй женщины из народа», которые могут в любой момент остановить пытки.

Боевик с винтовкой заржал, его друзья заулыбались шире.

Вожак сказал боевику с ножом раздраженным голосом:

Но в мире так много пыток, не оставляющих следов… Когда-то Трикс с замирающим сердцем прочитал почти половину «Руководства честного дознавателя» — и на этот счет не заблуждался.

– Руби средний!.. У нас нет времени выколачивать из него дурь.

Боевик приложил острие ножа к среднему пальцу, самому длинному, посмотрел на меня, я взглянул на него. Он нахмурился и начал медленно поднимать тесак.

Что захотят, то и сделают. Свергать со-герцога тоже было строжайше запрещено.

Вожак сказал настойчиво:

– Говори!.. Лучше жить с отрубленными пальцами, государство выплатит тебе огромную пенсию, чем зарубят здесь в подвале!

Трикс встал, прошелся по камере, пытаясь размять ноги. Штаны сползали, их приходилось поддерживать. Три на три шага, вот ужас какой! Неужели люди сидели в этих темницах годами? Невозможно!

– Да, – согласился я, – это лучше.

Он сказал с надеждой:

– Так говори! Не трать мое время!

Предательский голосок в душе прошептал: «А это ты еще узнаешь…».

– Если бы я знал, – ответил я.

Он кивнул боевику, тот с довольной улыбкой ударил. Отвалилась фаланга и третьего пальца, я сосредоточился, создавая красноватую жидкость, чтобы вытекала из обрубка, но чем-то себя выдал, один из боевиков вдруг сказал:

Трикс замотал головой. Чушь, ерунда, бред! Либо с ним будут торговаться, требуя, чтобы он отказался от престола… либо убьют. Оставлять наследника престола гнить в каменном мешке — верный путь к поражению. Во всех пьесах и балладах, где злодеи бросали юного наследника в темницу, это заканчивалось для них плохо. Верный слуга выпускал своего господина или тот прорывал тайный лаз из подземелья, потом наследник собирал славную армию и обрушивал на злодеев свой гнев…

– Босс, а он вообще не чувствует боли. Был у нас один такой, что-то с нервами.

Вожак наклонился ко мне, всмотрелся в лицо, словно видит там что-то особенное.

Именно так — обрушивал гнев!

– Похоже на то. Парень, ты хоть чувствуешь боль?

Трикс взмахнул рукой. Потом взялся за решетку, напрягся, пытаясь раздвинуть прутья. Он же маленький, худой, он проскользнет…

– Нет, – ответил я честно.

Он выругался, сказал зло:

– Так чего ломал комедию?.. Хоть и не больно, но чем теперь чесать яйца и ковыряться в носу?..

Да — маленький. А вдобавок еще и слабый. Прутья, пусть даже источенные временем, не поддались. Трикс только перемазался в сырой ржавчине, да едва не защемил голову между прутьями. То-то было бы веселья тюремщикам…

– Одна рука у него еще есть, – сказал тот же боевик, – но лучше и ее отрубить. Так смешнее.

Вожак покачал головой.

Как же получилось, что его отца предали?

– Нет, надо что-то другое. У кого шокеры?.. Проверьте на нем!

Боевик сунул кинжал лезвием в ножны, вытащил из-за спины прикрепленную к поясу, как я понимаю, узкую удлиненную коробочку.

Трикс несколько раз пнул решетку. Башмаки ему тоже оставили, но вынули шнурки. Решетка даже не заметила его усилий.

Электрический разряд я ощутил еще до того, как этот шокер привели в действие, этот вид энергии чувствую издали даже в самых малых количествах.

Боевик потыкал им мне в спину, в шею, а старший продолжал всматриваться в мое лицо.

Трикс снова сел на каменный пол. Он не боялся — не в силу какой-то врожденной отваги, а просто потому, что все случилось слишком быстро и слишком нелепо. Еще, наверное, потому, что его никто ни разу не ударил. А ведь он даже достал меч, даже попытался пронзить набросившегося на него стражника…

– Ты что, – спросил он резко, – и этого не чувствуешь?

– Обижаете, – ответил я с достоинством. – Я вообще-то чувствительный… Когда молния ударила прямо в темя, было просто здорово! Нельзя ли увеличить мощь?.. Хотя бы до уровня, что вырабатывает городская станция?

Он отшатнулся, некоторое время смотрел в мои глаза, надеюсь, у меня печальный взгляд, хотя с этими тонкостями пока не разобрался, сказал резко боевику:

Меч из рук выбили после первого же выпада. Кинжал Трикс не успел достать. Здоровенный стражник заломил ему руки за спину — очень аккуратно. Буркнул, что не надо дергаться, а то будет больно. Подоспели еще двое. Трикса вытащили из тронного зала во внутренние коридоры — отца, пытавшегося в одиночку отбиться от десятка нападавших, в этот момент теснили в угол.

– Прекрати!.. У него особая подготовка. Жаль, самец. Что ты не с нами.

– Как жаль, – сказал я с печалью, – что и вы ничего не можете мне сказать. А я уж было начал надеяться…

Трикса быстро и тщательно обыскали, сняли ремень и вынули шнурки, срезали пуговицы, прощупали подкладку куртки и приволокли в подземелье. Ни одного грубого слова! А здесь уже ждал кузнец — придворный кузнец со-герцога Солье! Мрачный, но вовсе не подавленный. И молотом своим, Трикс ничуть не сомневался, кузнец мог легко уложить всю троицу стражников — рядом с ним они перестали казаться такими уж здоровенными…

Боевики перестали улыбаться, а тот, что с автоматом на ремне через плечо, сказал встревоженно:

Кузнец раскалил прут и запер дверь. И ушел, оставив инструмент в коридоре, не оглядываясь на юного со-герцога и не слушая его возмущенных криков. И стражники ушли, оставив напротив клетки уже догорающий факел.

– Босс, с ним что-то не так.