* * *



—

Темнота. Тишина. Тепло. И пахнет чем-то очень приятным. Из этого места не хотелось уходить, но всё же надо было завершить начатое. Шона начал развязывать тряпку обмотанную вокруг глаз, а когда развязал то увидел, что он лежит раздетый, укрытый множеством тёплых шкур. Рука перевязана и почти совсем не болит. Он обнаружил, что предметов на шеи нет. Встал, прикрылся одной из шкур. И начал осматриваться. Шатёр состоял из двух комнат в первой, в которой он лежал его вещей не было. Во второй же он обнаружил некий свёрток состоящий из его одежды и сапог. Он быстро оделся вышел из шатра, и не знал что ему дальше делать, перед ним была деревня. Множество людей, занятых своим делом. Некому не было до него дела, а нужно было срочно найти предметы и добраться до деревни племени Сяньби, они укрылись где-то на перевале Бугузун. Буря стихла, на улице было относительно тепло, светило солнце. Он двинулся дальше, вниз по склону. Возле небольшого костлявого деревца, разложился костёр. Молодая девушка готовила мясной бульон с молоком.

—

— Вот что это был за запах в шатре, — подумал Шона и подсел рядом с девушкой.



— А ты проснулся, ну хорошо, как рука? — заботливо спросила девушка.

—

— Дак это ты меня нашла?

— Нет мой брат.



— А что это за место?

— Это. ах…эт…о остатки племени Сяньби. Меня к стати зовут Чимэг.

—

— Это племя Сяньби? — Ты член племени Сяньби?

— Да. А что?



— О боги, я дошёл, я наконец-то дошёл. — где фигурки, которые висели у меня на шеи?

—

— ??? Я вшила их тебе по подклад шубы.



— Я посланец с миссией, я должен доставить воробья сюда, к вам.

— А дак это ты воин? чего же ты сидишь пойдём я отведу тебя к мудрецу Оюуну.

—

* * *

— Спасибо, это нужно нам для того чтобы оживить брата нашего Тархан-Укуна — проскрипел старик Оюун, взяв фигурку воробья из рук Цагаана-Шона. — Ты прошёл путь воина, ступай с миром, сын мой.

—



«Twofold»

—



Роман Дятковский





Сладкое и холодное

—

—

Вот и наш рассказ подоспел. Пожалуй, это будет кот. Читайте и оценивайте.


Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени. Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.



Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра. Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.

А старик Жондырлы — сумел.



Но это не принесло счастья роду Хана.

— Сакрыничтырбасак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!



Женщина вскочила с колен.



— Кэчюм дыр! Хавсанат гэйды салдынык! Кэчюм дыр! Кэчюм дыр! — тонко закричала, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.

—

Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.



— Кэчюмйок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!



Услышав приказ, оба стражника личной охраны Хана направились к женщине. Огромные тени воинов поползли по стенам юрты. Женщина отступила на шаг и прожгла взглядом Жондырлы. На секунду старик даже испугался её яростного взгляда, но это не остановило стражников. Один из них наотмашь ударил Гюзель по лицу. Та упала, но драгоценный сверток из рук не выпустила. Второй стражник обнажил нож, собираясь выполнить приказ.

—

— Баяк Хан! Уст! — не вытерпел мудрец. — Йоксалгамынчтар!



— Жондар-уст! — приказал Хан, и стражники замерли. — Салгамын? — переспросил он.



—

Жондырлы подошёл к господину и негромко что-то сказал ему. Хан потёр бороду, согласно кивнул и сказал: — Жондар-ачт, салбабасак.



—

—

Стражники мигом подняли женщину с пола и подвели её к Хану.





— Басак, талдым ачбердишкы стасурдан ус Чингиз Хан? — спросил у женщины Жондырлы.

—

—

— Кэч ар даскпачтар, — презрительно ответила Гюзель.





— Басак! — негромко приказал Хан, — Арда гыйкэчюм!



Женщина побледнела и крепче сжала свёрток. Хан так легко мог отнять у неё самое дорогое, и у неё не оставалось другого выхода, кроме как упасть на землю перед Повелителем с мольбой на устах: — Уст! Уст, баяк Хан! Дыр талдемач! Талдемач баяк Хан сурбан! — её презрения и след простыл, теперь Гюзель, как и любая мать, готова была рассказать и сделать всё, лишь бы её ребёнок не был в опасности.

— Талдымач. Талдымачкыста ус, — удовлетворённо проговорил Хан, одновременно махнув рукой своим воинам.



—

Когда стражник спрятал нож, Гюзель робко подняла голову и стала убаюкивать ребёнка, успокаивала старинной монгольской колыбельной. Хан терпеливо ждал, понимая, что женщина сломлена и знает об этом. Как только младенец успокоился, мать подняла опрокинутую люльку и положила туда ребёнка. Затем она встала перед Ханом на колени и начала рассказывать.









Десять холодных зим и десять жарких лет назад, в пору цветения ежеголовника, юная девушка Гюзель-Лейлат готовилась выйти замуж за самого красивого юношу из соседней деревни. Юношу звали Уктар-ас. Гюзель и Уктар любили друг друга, родители благословили их на долгий путь, а солнце в те месяцы светило особенно ярко. Не было на свете счастливей девушки, когда она примеряла свой свадебный наряд. И в день, когда Уктар со сватами должен был приехать поклониться родителям, Гюзель и вся её семья с самого утра ждали жениха в своей юрте.





Не приехал жених. Рассердился отец, назвав Уктара подлым обманщиком, потому что если жених не явился, раздумал — позор будет ждать невесту и всю её семью. Запричитала мать и сёстры. Не выдержала Гюзель, выбежала из дома, вскочила на коня и поскакала к Уктару в деревню. Трепетало девичье сердце, предрекая беду. Где-то в полпути до соседей наткнулась девушка на страшное. Пять трупов увидела она. И среди них лежал Уктар, в нарядной одежде и с перерезанным горлом…





С тех пор она затаила в сердце месть для убийцы мужа. Однажды недалеко от деревни она повстречала странствующего мудреца. Разговорившись с ним, Гюзель рассказала ему про свою беду. Мудрец внимательно выслушал и поведал ей историю про великого Чингиза. Когда он был ещё молод, ему в руки попала необычная вещь — серебряная фигурка животного, которая могла указать на врагов и дать ответ на любой вопрос. Всю жизнь эта фигурка была при Чингизе, и даже после смерти осталась с ним.



На вопрос, где же найти гробницу великого хана, мудрец ответил просто: «Спроси Жондырлы. Он лучше знает».



Спустя какое-то время Гюзель совсем забыла про эту встречу, её душевная рана постепенно затягивалась. Совсем недавно при набеге погибли её сестра и муж, то Гюзель, лишённая радости материнства, взяла себе их маленькую дочь.



А вчера она встретила в деревне странствующего мудреца — Жондырлы. Когда Гюзель узнала его имя, ей вспомнился старый рассказ при Чингиза. Сердце вновь заболело по Уктару, и она решила проследить за мудрецом. Ночь была темна, а потому никто не увидел ее, а она увидела то, что искал Жондырлы. Древнюю гробницу в склоне горы, возле которой и была деревня.



И когда мудрец ушёл, поспешила туда. Огромная каменная плита была сдвинута, и женщине не составило труда пробраться внутрь.









Фигурка из серебра переливалась и светила в кромешной тьме гробницы. Шкатулка, в которой она лежала, рассыпалась в пыль. Редкие факелы, что зажёг Жондырлы на своём пути, меркли от света Статуэтки. Поражённая красотой, Гюзель схватила её, и, не мешкая, бросилась бежать. Но не смогла ступить и шагу. Куча образов налетели на неё с разных сторон. Огромные табуны лошадей, гигантские озёра, крыши домов, бескрайние поля, чёрное небо, падающие звёзды…











Она не стала продолжать, а просто закрыла глаза. Да и всё, что было дальше, Хан знал и сам. Жондырлы вернулся, чтобы закрыть проход, и обнаружил Гюзель. Заперев её внутри, он вернулся со стражей.





И вот, гордая мстительница повержена и лежит у ног великого господина. Бардыл-хан немного помолчал, а потом рассмеялся во весь голос:





— Сардыкен ус терка учт! — воскликнул Бардыл. Женщины не могут воевать, не могут мстить, не могут владеть предметами с Небес, так было всегда, и так будет. Их удел — порядок в юрте и воспитание детей.



Мысли вдруг перенесли Хана во времена его молодости. Тогда он был очень быстрым, дерзким и безрассудным. Немало стрел пустил его лук, а копье повергло много воинов. Но теперь он уже не такой, он стал осторожным и рассудительным. Его сила теперь не в руках, а в голосе, которому подчиняются тысячи людей, его сила — в этих людях.





Бардыл перевел взгляд на стражников, которые безучастно стояли, поглядывая по сторонам и ожидая приказа, готовые мгновенно его исполнить даже ценой своей жизни. Вот его сила.



Но и его слабость — в этих же людях. Если люди не верят в его силу или верят в силу другого, то он, Бардыл, мгновенно станет слабым. А ведь у любого сильного человека есть враги, которые только и ждут этого момента.





Не потому ли так велик был Чингиз, что мог увидеть своих врагов? Взгляд хана упал на лежавшую в ногах статуэтку. Одно из дивных посланий Небес, о которых ходили разные легенды, одна краше другой, так и манило к себе.



Бардыл-хан тоже должен стать Великим.





— Тар уста? — с некоторым опасением спросил Бардыл-хан.





«Будет, но не долго» — мысленно ответил Жондырлы, а саммногозначительно указал взглядом в сторону стражи, на что Хан нетерпеливо крикнул: «Жондарбай!» и указал на дверь юрты. Стража тут же исчезла, впустив на мгновение холодный воздух. У Жондырлы вдруг резко пересохло в горле.





— Казастыро, — кашлянув, сказал старик, когда воины вышли.





— Сот дар тазым? — нетерпеливо спросил Хан, уже не глядя на старика.



— Рыдкеленбасак, — сказал правду Жондырлы.





Гюзель сидела возле люльки и успокаивала вновь расхныкавшегося малыша, Жондырлы продолжал поглядывать на неё. На секунду он замер, когда увидел отблеск железа в тряпье, но тут же, переведя взгляд на Хана, успокоился.





Бардыл-хан, удовлетворённый ответом мудреца, был полностью сосредоточен на фигурке животного. Волнуясь, он пододвинул её к себе, держа за края материи, на которой она лежала, и стал разглядывать со всех сторон. Статуэтка была абсолютно гладкая, течение времени не смогло оставить на ней никаких следов. Серебро, если это было оно, не потемнело и не стёрлось, вещица словно была отлита только что. Руки Хана стали приближаться к фигурке, пульс его участился, а по всему телу забегали мурашки.







«Как же долго я ждал этого», — прошептал Хан, касаясь фигурки. Юрта вокруг стала расплываться и как-то отдаляться от Хана. Все запахи стали смешиваться в один, уже не скажешь в какой. Взгляд Хана стал словно возвышаться над телом, и уже спустя мгновение юрта оказалась на расстоянии вытянутой руки от него. «Как же долго я ждал Небес», — то ли подумал, то ли прошептал Бардыл-хан. Ещё мгновение, и расстояние увеличилось, всё помещение он уже видел, будто на картинке. Он видел себя, сидящего посреди юрты и сжимающего фигурку в руке. Рядом стоит старик Жондырлы, опустив голову. И молодая мать, Гюзель-Лейлат, за его спиной замерла в замахе с кинжалом в руке. Доля секунды и картинка пропала.











Хан стрельнул глазами на стену юрты слева от себя, на которой отчётливо проявилась тень с кинжалом в руках. Рука моментально опустилась на пояс, обхватив рукоять своего любимого ножа. И тут же лезвие оружия Гюзель-Лейлат вошло в спину Великого Господина.





Бардыл-хан вытащил нож, но тут же выронил его.





— Уктар? — взгляд недоумения был обращён к мудрецу.





— Сачтарнерда! — мстительно произнесла за спиной Гюзель.





«За сына» — про себя ответил Жондырлы. Месть была исполнена. Такая сладкая, и, в то же время, холодная.



Кинжал в теле Хана немного провернулся, отчего Великий Господин ещё сильнее вцепился в статуэтку, но не увидел ничего нового, кроме глаз Жондырлы.





Сине-зеленых.













«Двое. Я и моя тень»





Александр Жуков — Синеокий









Скрывают так рьяно, седые барханы Могилу могучего волка. А мы беспрестанно, все ждём Чингисхана Да все понапрасну без толка.







Итак, друзья, перед вами рассказ, открывающий завесу тайны, которой покрыта фигурка волка. Вас ждут предательство и любовь, рождение новой жизни и смерть, ну и немного крови.




Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.





Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.





Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.



Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.



А старик Жондырлы — сумел.



Но это не принесло счастья роду Хана.





— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!



Женщина вскочила с колен.





Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.





— Кэчюм йок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!





— Эрлак ахтым тардеген! — сквозь слезы произнесла Гюзель.





— Тардеды! — кивнул старик Жондырлы, сжав тонкие пожелтевшие пальцы в кулак.



— Тардегы! — поднял в согласие руку хан.









Молодая мать, согнувшись, и прижимая ребенка к груди, покинула душную юрту. Она попросила Закона. Закон священен даже для отступников. По Великому степному закону у нее было время до заката, чтобы покинуть пределы владений Хана. Лишь только на Вечном Синем Небе появится первая звезда, в погоню за молодой матерью отправятся ночные охотники, нукеры Хана. Хан не пожалеет ни золота, ни наложниц, дабы вознаградить нукеров. Гюзель знала это. Знала она и то, что спасти их жизни могут лишь Небесные Врата. Путь к Небесным Вратам лежал через крутой отрог горного хребта, который отделял земли людей от земли духов. Этот путь Гюзель надеялась преодолеть до заката.











— Уюрдук! Хе! — сухая тонкая рука указала в направлении отрога.





Крепкий жилистый воин лишь кивнул. Одним движением оседлав коня, он отправился в погоню. Для женщины хватит и одного нукера, решил Всезнающий.













Стланник упрямо цеплялся за уставшие ноги Гюзель. Дыхание ее сбилось. Во рту пересохло, и хрип лишь вырывался из уст беглянки. Пробегая по бегущему у подножия ручью, она только и успела испить из пригорошни глоток ледяной воды, для большего не было времени. Младенец стойко переносил тяготы перехода, и Гюзель не уставала благодарить за это Синее Небо.











С первой звездой спустилась Гюзель в обитель Духов. А немного погодя на хребте обозначился черный силуэт всадника.





— Терко, Тэмху, терко — шептала Гюзель свертку, пробираясь по каменистой россыпи. За спиной уже были слышны топот конских копыт и голос охотника, завидевшего добычу.









Завидев Небесные Врата, Гюзель прибавила ход. Духи наполняли ее разум видениями, но Гюзель повторяла молитву Вечному Синему Небу и видения отступали.



Нагнав жертву всадник подождал, когда молодая мать скроется в Небесных Вратах, и только потом, гикнув направил коня в проход.