Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Кенигсберг готовился к рождеству. Невеселым было оно в этом году. Сорок четвертый год развеял иллюзии большинства немцев. Немного осталось тех, кто верил в возможность иного поворота войны, в новое оружие, в раздоры между членами антигитлеровской коалиции, в непогрешимый гений своего фюрера. Все заманчивее становилась мысль о сепаратном мире с Англией и Соединенными Штатами Америки, и \"верные слуги\" Гитлера снова подумывали о бомбе для своего вождя.

На Западном фронте немецкие войска совершенно неожиданно, после того как целые гарнизоны гитлеровцев сдавались случайно завернувшему в город американскому мотоциклисту, перешли в наступление по всему фронту.

В то же время сорок четвертый год был годом целого ряда поражений вермахта на Восточном фронте. Несколько сильных ударов Красной Армии в различных направлениях обратили в беспорядочное бегство германские войска. Двести девятнадцать немецких дивизий и двадцать две бригады были разбиты и выведены из строя. Германская армия потеряла один миллион шестьсот тысяч человек, шесть тысяч семьсот танков, двадцать восемь тысяч орудий и минометов, двенадцать тысяч самолетов. Гитлеровский союз профашистских государств распался: Финляндия, Румыния и Болгария были выведены из войны, советские войска вступили на территорию третьего рейха.

Стремясь спасти положение на Востоке, Адольф Гитлер бросил против Красной Армии последние стратегические резервы. Он стал снимать отборные части с Западного фронта для переброски на советско-германский фронт.

Когда английские и американские войска вышли на линию Зигфрида и продолжали наступать с запада, они втрое превосходили западную группировку вермахта в живой силе и в оснащении боевыми и техническими средствами.

Казалось, ничто не может задержать наступления союзнических войск, вступивших на территорию Бельгии и приближающихся к границам Германии. Но напрасно ждал мир широких и решительных действий англо-американского командования. У Лондона и Вашингтона была своя стратегия. Реакционные силы Соединенных Штатов Америки и Великобритании из кожи вон лезли, чтобы затянуть мировую войну, максимально ослабить первое в мире социалистическое государство, обескровить ненавистную им Россию.

Но как часто бывает в истории, те, кто хотел поживиться за счет хитроумных закулисных расчетов, переиграли. Сориентировавшись в обстановке, сложившейся на Западном фронте, Адольф Гитлер принял решение перейти к активным действиям в районе Арденн. Гитлер намеревался задержать движение союзников к границам Германии,это позволило бы продвинуть вперед идею о сепаратном перемирии и высвободить определенные резервы для затыкания брешей, пробитых Красной Армией.

Несколько ранее войска Красной Армии, освободив Белоруссию, вышли к границам Польши и Восточной Пруссии. На севере над нашей армией нависала восточнопрусская группировка гитлеровских войск в составе сорока дивизий. По территории Восточной. Пруссии проходили магистрали, которые связывали окруженные в Прибалтике тридцать немецких дивизий армейской группы \"Курляндия\" с центральными районами Германии. Здесь располагались наиболее важные военно-морские базы, крупнейшие промышленные предприятия оборонного значения. Наконец, Восточная Пруссия надежно прикрывала с северо-востока столицу третьей империи, с которой Кенигсберг связывало знаменитое Берлинское шоссе.

\"Любой ценой удержать Восточную Пруссию!\" - таков был категорический приказ Гитлера.

\"Отрезать восточнопрусскую группировку немецких войск от основной территории Германии и ликвидировать ее!\" - решила Ставка Верховного Главнокомандования.

Эта задача возлагалась на войска 3-го Белорусского фронта под командованием генерала армии И. Д. Черняховского и на -2-й Белорусский фронт, которым командовал Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский.

Войскам обоих. фронтов предстояло разгрызть крепкий орешек. От песчаных дюн косы Куриш-Нерунг, у самого Балтийского моря, до правого берега Вислы протянулась сплошная линия укреплений. Триста с лишним километров противотанковых рвов, надолб, танковых ловушек, тысячи километров колючей проволоки, ощетинившиеся стволы орудий и минометов, укрепленные и превращенные в настоящие крепости деревни, хутора и юнкерские имения, с их метровыми стенами, по пятьсот - шестьсот мин на каждом квадратном километре и выстрелы \"волков-оборотней\" в спину - вот что ожидало русского солдата в Восточной Пруссии.

Остановившись у ее границ, советские войска стали накапливать силы для решительного броска вперед. А Кенигсберг готовился к рождеству...

По приказу гаулейтера партии, обер-президента и имперского комиссара обороны Восточной Пруссии, имперского комиссара Украины и начальника гражданского управления Белостокской области, кавалера золотого знака национал-социалистской партии Эриха Коха, а попросту палача народов, городской магистрат Кенигсберга принял решение о широком праздновании рождества Христова. По мысли восточнопрусских наместников Гитлера, это должно было поднять боевой дух войск и населения, показать всем, что земля Восточной Пруссии - незыблемый бастион и Красной Армии, стоящей у ее границ, никогда не одолеть эту неприступную крепость... Вместе с тем нацистские руководители надеялись не только на бога. По всей Восточной Пруссии шла лихорадочная работа по подготовке новых укреплений и модернизации старых, передислоцировались войсковые подразделения с учетом возможных направлений русского удара, части пополнялись солдатами и офицерами - уроженцами Восточной Пруссии.

Рождественский бал для офицеров Кенигсбергского гарнизона намечалось провести в ресторане \"Блютгерихт\" - \"Кровавый суд\". Всех желающих, а ими были все офицеры гарнизона, ресторан вместить не мог, поэтому билеты распределялись по списку, попасть в который было нелегко.

Монотонный шум моторов убаюкивал, и кое-кто из пассажиров начал клевать носом. Командир группы разведчиков-десантников, направленных Центром для проведения операции \"Лотос\", капитан Петражицкий переменил позу. Он вытянул затекшую от неудобного положения правую ногу и стал потирать ее руками. Потом взглянул на часы. По его приблизительным расчетам, самолет миновал Прибалтийские республики и идет сейчас над Балтийским морем, между Ботническим заливом справа и побережьем Восточной Пруссии слева. Петражицкий посмотрел на противоположный борт самолета, за Которым находилась Восточная Пруссия, и попытался представить ее аккуратно возделанные поля, с немецкой педантичностью проложенные дороги, остроконечные кирки местечек, желтые дюны и рукастые сосны на берегу. Все это он видел на многочисленных фотографиях, постоянное рассматривание которых входило в круг обязанностей сотрудников отделения, которое возглавлял подполковник Климов. Правда, до войны капитану пришлось проезжать по территории Восточной Пруссии, когда он возвращался из Берлина в Москву. Но из окна вагона многого не увидишь, особенно в том случае, если поезд идет по Пруссии ночью.

...К столу Генриха фон Шлидена подошел оберштурмбанфюрер Вильгельм Хорст. Он поздоровался, поздравил Вернера с праздником и, подчеркнуто вежливо спросив разрешения, уселся рядом.

В это время на эстраде широкобедрая прима в который раз резко повернулась спиной к зрителям и потрясла обтянутым трико задом. Офицеры довольным ревом снова одобрили ее \"искусство\".

- Вам не нравится, гауптман? - спросил Вернера Хорст.

Вернер пожал плечами:

- Я не ханжа, оберштурмбанфюрер, но предпочитаю балет.

- Балет? - переспросил Хорст. - Мне казалось, что вам должно нравиться вот это... - И он кивнул головой в сторону эстрады.

- Почему, оберштурмбанфюрер? - спросил гауптман.

- Ведь вы воспитывались в Новом Свете, а, насколько мне известно, старое классическое искусство там не в чести.

- Я вырос в Азии, потом жил в Рио-де-Жанейро и несколько лет учился в Штатах. Но в Бразилии и в Соединенных Штатах достаточно поклонников классического балета. И потом в нашей семье поддерживались старые добрые традиции. Мой покойный отец считал, что немецкий дом должен быть немецким домом, даже если немец живет среди эскимосов.

Оберштурмбанфюрер усмехнулся:

- Скажите, а среди эскимосов вам не приходилось жить? Я понимаю, что германского представительства у них нет, но вы могли проводить свои каникулы, гауптман, на Аляске... В ту пору, когда учились в американском колледже.

\"Что ему нужно? - подумал Вернер. - Не нравится мне этот разговор. Ведь это похоже на допрос...\"

Вслух он сказал деланно равнодушно, будто пытаясь скрыть обиду, вызванную словами Хорста:

- Многие немцы учились в американских колледжах, оберштурмбанфюрер. Не думаю, чтоб это считалось отрицательным обстоятельством. Перенять техническую мысль потенциального противника, а потом использовать ее в борьбе с ним же!.. Именно этому учит нас фюрер. А каникулы я проводил на родине, в нашем имении. Фон Шлидены - коренные баварцы, оберштурмбанфюрер.

- Простите, гауптман, я не хотел вас обидеть. В последнее время нервы на пределе, вот и сострил неудачно. А ваш отец был настоящим немцем, сказал Хорст. - Предлагаю за него тост.

- С большим удовольствием, оберштурмбанфюрер. Благодарю вас, оберштурмбанфюрер, - дрогнувшим голосом сказал растроганный Вернер.

- Вы, верно, очень любили своего отца? - спросил Хорст. И, не дожидаясь ответа: - Кстати, можете не называть меня по званию. Мы с вами не на службе сейчас.

Он долил бокалы и снова поднял свой

- Называйте меня просто Вилли, - вдруг сказал он по-английски. - Или Билл, если бы мы были с вами в другом месте. - Хорст усмехнулся: - Вы удивлены? А я ведь тоже бывал в Штатах. И вы правы: у янки есть чему поучиться. Итак, давайте выпьем, - продолжал он уже по-немецки. - Только не будем целоваться, мне не нравится этот наш немецкий обычай. Но после этого \'бокала вы можете говорить мне \"ты\".

\"Что это? - подумал Вернер. - Игра в кошки-мышки? Или случайное совпадение? Вряд ли такой тип, как Хорст, стал бы вести эти разговоры попусту...\"

По природе своей вспыльчивый и несколько неуравновешенный в детские и юношеские годы, Янус-Сиражутдин поставил себе целью изменить свой характер, стать сдержанным и невозмутимым при любых жизненных обстоятельствах. Он понимал, что кровь, текущая в его жилах, может подчас заставить забыть про инстинкт самосохранения, когда речь зайдет о необходимости ответить на действие, задевающее честь и достоинство сына Ахмеда. Об этом говорил Сиражутдину и Арвид Вилкс, когда согласился с намерением приемного сына стать разведчиком.

Разработанный им самим и настойчиво проводившийся комплекс мер по воспитанию новых психологических качеств в своем характере, система самовоспитания, от которой ни на йоту не отступал Сиражутдин, привели к тому, что он превратился как бы в другого человека.

Вернер фон Шлиден был спокойным, немногословным немцем, исполнительным и аккуратным. Он никогда не повышал тона при общении с подчиненными, был ровен с друзьями, всегда выступал в роли миротворца, когда обстановка в кругу друзей накалялась, а это происходило в последнее время все чаще: у офицеров германской армии были все основания нервничать и терять самообладание.

Когда они выпили на брудершафт, к столу, пошатываясь, подошел Гельмут. Увидев оберштурмбанфюрера, он вытянулся и попытался сохранить это состояние насколько было возможно.

- А, Гельмут! - сказал Вильгельм Хорст. - Как настроение, мой дорогой?

- Отличное, мой шеф, - несколько развязным тоном ответил Дитрих, - Я пришел сказать Вернеру, что мои друзья ждут его, по я не знал, что здесь и вы тоже.

- Хорошо, Гельмут, вы можете идти, а я пока посижу с гауптманом. Потом он придет к вам.

Штурмфюрер щелкнул каблуками, повернулся, качнувшись в сторону, и направился в другой зал, к своим друзьям.

Снова раздался гогот. Зал приветствовал появление героини сегодняшнего вечера, одетой в весьма вольный, если не сказать больше, костюм.

- Пир во время чумы, - сказал оберштурмбанфюрер.

Вернер фон Шлиден удивленно взглянул на него:

- Не понимаю, оберштурм... простите, Вилли...

- У русских есть национальный поэт - Пушкин. Он не особенно популярен на Западе, но русские его весьма почитают. Я читал его драму \"Пир во время чумы\". Почему-то она мне вспомнилась именно сейчас. - Вильгельм Хорст испытующе посмотрел на Шлидена. Тот, казалось, не слушал своего нового друга, сидел к нему вполоборота, равнодушно оглядывая зал. \"Спокойно, Вернер, спокойно\", - твердил про себя в это время фон Шлиден.

- Ты любишь русскую литературу? - тихо спросил Хорст по-русски.

Вернер фон Шлиден не повернул головы.

- Тебе нравится русская литература? - громко спросил Хорст уже по-немецки.

Вильгельм Хорст безукоризненно говорил по-русски. В слове \"литература\" он нажал на \"а\", и это получилось у него как у завзятого москвича. Вернер почувствовал, будто сдавили сердце клещами, тысячи предположений, самых фантастических, пронеслись в голове. Может быть, Хорст наш человек, не знающий пароля для связи? Нет, такого не бывает... И все же... Ловушка?! Ведь Хорст гестаповец... А что он может знать о Шлидене? Провал в другом месте? А оттуда цепочка дотянулась до Вернера? Ну ладно, вопрос на английском - это понятно. Все знают, что Шлиден учился в Америке... А вот русская фраза...

Вильгельм Хорст не заметил замешательства гауптмана. Вернер ничем не выдал своего смятения. Разве что выглядел несколько удивленным, но это было вполне понятным. Обратитесь к любому человеку на незнакомом языке - и увидите тот же результат.

\"Что это было? - подумал Янус. - Проверка? Может быть, где-нибудь я оставил след?! Или весь этот разговор в праздничную ночь можно целиком отнести за счет дьявольской интуиции Вильгельма Хорста, матерого волка из службы безопасности?! Мне ничего, увы, неизвестно... Но теперь нужно быть настороже. Что ж, вызов принимается, Вилли. Необходимо в свою очередь прощупать старшего офицера для особых поручений при обергруппенфюрере Бёме, том самом Бёме, который ведает всеми тайными службами Восточной Пруссии. Хорошо, хорошо...

А оберштурмбанфюрер неспроста затеял с гауптманом этот \"милый\" рождественский разговор. Он давно присматривался к этому человеку, который за короткий срок сумел расположить к себе многих офицеров гарнизона. Да и его помощник, штурмфюрер Гельмут фон Дитрих, без ума от бывшего крупповского инженера. Разумеется, им стоило заняться. Люди, вызывающие сильную неприязнь или большую симпатию окружающих, всегда интересовали Хорста. Опытный работник секретной службы, он считал, что неяркие люди не проявляют в других людях повышенных эмоций, а Вернер фон Шлиден внешне выглядел заурядным, и тем не менее пользовался репутацией замечательного человека. Нет-нет, право же, стоило присмотреться к нему поближе! Да и прощупать в профилактических целях не грех... Вот он и закинул Вернеру крючок с русской литературой вместо наживки.

Гауптман повернулся к Хорсту, пожал плечами:

- Я с нею мало знаком. Читал кое-что Достоевского. \"Преступление и наказание\", например. Когда меня призвали в армию, я пытался понять, чего стоят все эти разговоры о загадочной русской душе. Чтобы успешно воевать, надо знать противника! Не правда ли, Вилли?

- Ты совершенно прав, Вернер. К сожалению, этот факт мы почти не учитывали, а теперь... - Он махнул рукой. - Выпьем еще, Вернер! - Он наполнил бокал. - Хорошо вам, обычным офицерам, - сказал Хорст. - Делаете свою работу, и все у вас ясно и понятно. А у нас очень трудная служба, Вернер. Мы живем двойной жизнью.

Вильгельм Хорст помолчал.

- Ты слышал легенду о Янусе? - вдруг спросил он.

Вернер внутренне вздрогнул:

- Это из древнеримской мифологии, кажется?

- Да, это бог времени у древних римлян. У него два лица. Одно обращено в прошлое - старое, другое смотрит в будущее - оно молодое. У разведчика тоже два лица, но, к сожалению, и ему не дано видеть свое будущее.

- Выше голову, Вилли! Я верю в гений фюрера и то сверхоружие, которое он обещает. Не надо так мрачно думать.

- Об этом оружии я знаю побольше, чем ты, Вернер. Весь вопрос в количестве времени, отпущенного нам судьбой...

- Будем надеяться. А что касается Януса, то, по-моему, его двуликости мало для разведчика. Разведчик должен иметь и третье лицо.

- Какое же, Вернер? - с улыбкой спросил Хорст.

- Настоящее, - сказал Вернер фон Шлиден.

\"Третье лицо Януса, - подумал он. - Это неплохая идея... Посмотрим, как будут развиваться мои отношения с Хорстом дальше. Пока я для него Вернер фон Шлиден, баварский немец. Пока ли? Этот его рассказ о Янусе весьма подозрителен. А если... Да, тут есть нечто. Версия третьего лица нуждается в проработке, но именно здесь я вижу зацепку, на которой надо строить игру с Вильгельмом Хорстом\".

Хорст тем временем внимательно смотрел на гауптмана.

- Неплохо сказано, - произнес он, помедлив - Расскажите мне что-нибудь, Вернер. Вы человек, многое повидавший на свете... Поживший в самых разных странах.

- Не больше, чем вы, Вилли, даже гораздо меньше, - ответил Шлиден. Кстати, к разговору о вашей работе, - продолжал Вернер. - Ваша профессия, насколько я понимаю, вырабатывает способность подмечать вещи, которые для непосвященного не представляют никакого интереса...

- Разумеется, - перебил его Хорст.

- Так вот, мне рассказывали в Берлине историю провала одного русского разведчика. Он сидел в ресторане в форме немецкого офицера, его окружали друзья, считавшие его стопроцентным немцем. Они пили шнапс. За этим же столом сидел ваш коллега, контрразведчик, хорошо знавший Россию и русские привычки. Ну совсем как у нас сейчас, только русского шпиона не хватает за нашим столом, Вилли... И вот после очередной рюмки русский разведчик в немецком мундире поднес к носу и понюхал хлебную корочку. Привычка, присущая только русским. И разведчик сделал это инстинктивно. Но сотрудник службы безопасности подметил жест... Вот вам и мелочь, Вилли. Забавная история, не правда ли? Между прочим, вы все время держите корочку хлеба в руке...

Вильгельм Хорст глянул на свои пальцы, действительно катавшие кусочек хлеба, криво усмехнулся и отбросил хлеб в сторону.

- А ты шутник, Вернер, - сказал он. - Я рад, что познакомился с тобой поближе... Не хочешь ли выпить?

- С тобой всегда с удовольствием.

\"Заурядный офицер технических войск германской армии - таким я должен быть для всех окружающих, - думал Вернер, поднимая рюмку. - Видимо, от особо проницательных людей, обладающих профессиональной интуицией, а у Хорста хорошо развито чувство разведчика, мне куда труднее скрывать свое настоящее лицо...\"

Тем временем Хорст выпил свою рюмку и, будто прочитав мысли гауптмана, задумчиво произнес:

- Значит, по-твоему, Вернер, у Януса три лица... Забавно. Если у разведчика три лица, то как узнать, какое из них настоящее. Первое, второе или третье?

Фон Шлиден усмехнулся. Он понимал, как не просто играть с Вильгельмом Хорстом, только не удержался от того, чтоб оставить последнее слово за собой:

- Ищите и обрящете, - сказал он.

Штурман знаком дал десантникам понять, что пора прыгать. Ребята разом встали, хотя все они твердо знали, кто за кем прыгает из самолета. Капитан Петражицкий поднял вверх правую руку, призывая их к вниманию, и показал пальцем на широкоплечего лейтенанта Сорокина, своего помощника, который должен был прыгать первым.

Ребята один за другим покинули самолет. Капитан Петражицкий завершил выброску десантно-разведывательной группы. Когда истекли строго отмеренные секунды, над его головой хлопнул серый, под цвет ночи, купол парашюта. Капитан поправил автомат на груди и увидел далеко внизу неведомую затаившуюся землю.

- Вам известно, Хорст, безопасность какого груза вы должны обеспечить?

- Нет, экселенс, ведь сопровождающий его человек оттуда! - Вильгельм Хорст показал пальцем в потолок кабинета своего шефа обергруппенфюрера СС Ганса-Иоганна Бёме. - У него особые полномочия рейхсфюрера, а такие посланцы не любят делиться секретами с провинциалами! - Хорст попробовал улыбнуться.

- По-моему, вы сожалеете о своей неосведомленности, Хорст, - сухо сказал обергруппенфюрер. - Хотя следовало бы радоваться этому. Оберштурмбанфюрер согнал с лица последние следы улыбки и застыл в ожидании. - Все готово к отправке транспорта?

- Так точно, экселенс. Время отправки и маршрут до Данцига знаю лишь я и этот... как его... Краузе. Согласно инструкции наши охранные функции заканчиваются в Данциге. Там транспорт получит новый маршрут и конвой наших коллег из службы безопасности генерал-губернаторства.

- Хорошо, - сказал Бёме. - Надеюсь, вы, как всегда, добросовестно выполнили это особое поручение? Идите, Хорст, и помолитесь господу богу или дьяволу, для вас это, по-моему, все равно, чтобы эти грузовики благополучно добрались до места. По крайней мере, до Данцига...

\"Что он знает, этот эсэсовец? - думал Вернер фон Шлиден, возвращаясь со службы домой. - Он вел со мной явно провокационные разговоры... Но этот дружелюбный тон! Не понимаю. Кто он такой на самом деле? Необходимо немедленно запросить. Центр. Пусть тщательно.проверят досье на Вильгельма Хорста\".

- Вернер! - окликнули его.

Гауптман обернулся и увидел Ирму. После той ночи у Герлаха они встречались еще не раз. Теперь Ирма прочно значилась в подружках гауптмана. Это останавливало ретивых поклонников Ирмы - Вернера знали и уважали офицеры гарнизона. Впрочем, Ирма и Вернер действительно подружились и часто бывали вместе.

- Не хочешь ли заглянуть ко мне? - спросила Ирма.

- Если ненадолго - с удовольствием, - сказал Вернер. - Завтра рано утром выезжаю в Пиллау.

- Пойдем. Я приготовила тебе сюрприз.

Им оказался настоящий кофе.

- Где ты достала его, моя маленькая? - спросил гауптман.

- Это уже секрет. Сейчас сварю тебе кофе,, дорогой.

Вскоре на столе дымились чашечки с кофе. Ирма достала из шкафа бутылку коньяку.

- Выпьем немного, Вернер, - сказала она. - Ты знаешь, мне так тошно в последнее время. Опротивело все, надоело. И страшно, Вернер. Страшно... Эти бомбежки... И русские. Я боюсь их, Вернер!

- Не надо, Ирма. Это у тебя расшатались нервы. Русские не придут сюда, в Восточную Пруссию. Ведь это оплот Германии!

- С тобой так спокойно всегда. Ты уверенный, сильный...

- Успокойся. Ну чего тебе бояться русских, глупенькая?

- Ты прав, я ничего не сделала им плохого. Но все остальные! Думаешь, я. не знаю? Мне рассказывали те, кто прибыл с Восточного фронта... А ты сам, Вернер? Ты не боишься?

- Я никогда не был на Восточном фронте, - сказал фон Шлиден. - И вообще я липовый, не настоящий офицер. Я инженер, на которого надели военный мундир.

- Зачем ты дружишь с Дитрихом, этим эсэсовским щенком? Он ублюдок, Вернер. Ах, как я их всех ненавижу!

- Перестань, Ирма! Выпей глоток.

- Ненавижу! Они принесли на нашу землю несчастье. Они! И землю эту ненавижу!

Вернер обнял Ирму за плечи и притянул к себе. Она спрятала голову на груди гауптмана.

- Не надо так говорить, Ирма, - сказал он. - Не имеешь права так говорить. Нельзя ненавидеть родину. Она не виновата. Родина и люди, которые принесли ей зло, далеко не одно и то же. Успокойся, глупышка.

\"Что ему надо? - подумал Вернер фон Шлиден. - Что ему надо, проклятому Хорсту?\"

БОЙ В ГЕМБИЦКОМ ЛЕСУ

Начиная наступление на Западном фронте в районе Арденн, Адольф Гитлер вовсе не стремился к проведению стратегического маневра, имевшего целью отбросить англо-американские войска к побережью Атлантического океана.

Наступление под Арденнами должно было показать правительствам США и Великобритании, а также стоящим за ними кругам, что германская армия достаточно еще сильна, чтобы противостоять ударам союзников. Это был ход, который по замыслу Гитлера заставил бы англичан и американцев форсировать переговоры о сепаратном мире, переговоры, которые давно были завязаны через сверхсекретные каналы разведок трех государств.

В создавшейся ситуации германское руководство особое значение придавало обороне Восточной Пруссии, где по планам гитлеровских военных теоретиков должны были увязнуть советские армии. Задержав наступление советских войск на этой территории, организовав одновременно массовые террористические выступления оставленных в тылу советских частей отрядов \"вервольф\", Гитлер надеялся выиграть время с двоякой целью. Во-первых, для того, чтобы расколоть коалицию воюющих против Германии государств и натравить их друг на друга. Во-вторых, чтобы завершить работы над новым оружием и, применив его, ошеломить и разгромить противника... Главный гитлеровский агитатор, гаулейтер Берлина и министр информации, доктор Геббельс в выступлениях по радио и в печати призывал немецкие войска сохранять стойкость, обещая им, что в самое ближайшее время будет применено сверхмощное секретное оружие и \"доблестные войска\" начнут генеральное наступление на Восточном фронте.

Итак, два последних козыря оставались на руках у незадачливого ефрейтора. Сепаратные переговоры и сверхоружие. Но в условиях беспредельной ненависти человечества к фашизму тем, кто мечтал повернуть оружие гитлеризма только против Советского Союза, приходилось считаться с настроением и своих собственных народов. А до создания атомной бомбы немецким физикам было еще далеко.

Вторая мировая война началась нападением Германии на буржуазную Польшу. Несмотря на невиданную самоотверженность населения, героизм солдат и офицеров, первое столкновение с агрессором окончилось для польского народа трагически. Его буржуазные правители удрали за границу, страна была оккупирована гитлеровскими войсками.

Но поляки не покорились. Народ поднялся на борьбу с захватчиками. Созданная в условиях глубокого подполья Польская рабочая партия организует отряды Гвардии Людовой, призванной вести вооруженную борьбу с оккупантами. Впоследствии она переименовывается в Армию Людову.

Правые организации также создают свои военно-политические соединения. Одним из крупнейших являлась Армия Крайова, созданная на базе \"Союза вооруженной борьбы\". Деятели АК исповедовали теорию \"двух врагов\", согласно которой врагами Польши являются и гитлеровская Германия, и Советский Союз. Эта организация полностью поддерживалась лондонским эмигрантским правительством, за которым стояли англичане.

Армия Крайова и ее вожди руководствовались лозунгом: \"Ждать, взяв винтовку к ноге\". Это означало: не выступать с оружием в руках против Германии, а выжидать подходящего момента.

Интеллидженс сервис не удавалось, несмотря на огромные усилия, внедрить свою агентуру в Гвардию Людову, в ее отлично организованные ряды. Но в Армии Крайовой, которой руководили те, кто мечтал вернуть страну к временам Пилсудского, хотя в ней и воевало много честных поляков, тайных агентов англичан было достаточно. Поэтому английская разведка, которая имела в Польше широко разветвленную агентурную сеть и снабжала отряды Армии Крайовой боеприпасами, могла рассчитывать на поддержку любых задуманных ею операций.

Зимний тяжелый туман заполнил и без того темные в декабрьских сумерках улицы Лондона.

На улицах было холодно и сыро, но это совсем не чувствовалось в просторной комнате ничем не примечательного на вид здания в одном из кварталов лондонского Сити. Дом был удивительно похож на таких же своих близнецов-соседей, во множестве разбросанных в этом районе города. В них помещались страховые общества, конторы маклеров, адвокатов, респектабельные \"Икс, игрек, сыновья и компания\", основанные еще в эпоху первоначального накопления британского капитала.

Но дом, о котором идет речь, населен был совсем другими специалистами, хотя, в общем-то, связь их с теми, о которых шла речь выше, не была такой уж отдаленной.

Здесь располагался один из филиалов Интеллидженс сервис, и в просторной, жарко натопленной комнате начальник отдела Джордж Маккинли принимал своего заокеанского коллегу.

Они сидели у погасающего камина, положив ноги на решетку, и, глубоко утонув в креслах, непринужденно беседовали. Не нужно было особенно присматриваться к гостю английского разведчика, чтобы узнать в нем вездесущего Элвиса Холидея.

- Вам известно, что оба наших правительства условились, объединить все усилия по сбору материалов, касающихся создания сверхоружия в Германии? спросил Холидей.

- Я уже проинформирован об этом, равно как и о том, что мне поручено оказывать вам посильную помощь. Боюсь только, что вряд ли эта помощь будет достаточно эффективна: нам мало что известно о работах немцев в этой области.

- Скромность всегда украшала настоящих джентльменов, - усмехнулся гость. - Но я должен заметить, что в данном случае она чрезмерна. Впрочем, сейчас меня интересуют ваши польские связи, в частности с отрядами Армии Крайовой. Ведь они непосредственно в вашем ведении, не так ли?

- Вы неплохо осведомлены, мистер Холидей, - холодно произнес Джордж Маккинли. - Мне хотелось, чтобы вы конкретизировали то, что вам требуется.

- Извольте.

Эл Холидей приподнялся в кресле и ловко швырнул в тлеющие угли камина окурок сигареты.

- Вы передайте нам - например, мне лично - одного или двух ваших резидентов в Польше, которые связаны с отрядами Армии Крайовой. Они будут выполнять некоторые акции по плану, который я сообщу вам сейчас.

\"У меня там есть свои люди, - подумал Холидей, - но вам об этом знать не стоит\".

Уже совсем стемнело, когда на шоссе, соединяющем Данциг с Варшавой, показалась колонна из полутора десятков тяжелых армейских грузовиков. Колонну возглавляли два бронетранспортера с эсэсовцами, замыкал ее такой же бронетранспортер и легковая машина, в которой ехал штурмбанфюрер Краузе.

Ровно через час после выхода колонны из Данцига головной бронетранспортер прижался к обочине и сбавил ход. Потом затормозил и остановился. Машины встали одна за другой. Освещая грузовики скупым лучиком замаскированных фар, камуфлированный \"опель-адмирал\" Германа Краузе вырвался вперед и вскоре подвернул к переднему бронетранспортеру. Из кабины бронемашины выпрыгнул эсэсовский офицер - начальник охраны - и перешел в машину Краузе, продолжавшую стоять у бронетранспортера. Минут через пятнадцать начальник охраны вернулся к себе, и колонна двинулась по шоссе.

Ровно через полтора часа колонна вновь замедлила ход и остановилась. Где-то в середине ее один из грузовиков вывернул из строя и повел за собой остальные машины. Колонна разделилась поровну. Одна ее часть свернула налево, по дороге на Краков, вторая продолжала идти прежним маршрутом. Ее по-прежнему сопровождали два бронетранспортера с эсэсовцами и начальником охраны во главе. Замыкавший прежнюю колонну бронетранспортер и \"опель-адмирал\" штурмбанфюрера Краузе свернули по дороге налево.

Сильный ветер, с утра раскачивавший высокие верхушки деревьев Гембицкого леса, со второй половины дня стал стихать, а к вечеру совсем потерял силу. Лес успокоился, с неба медленно сыпал редкий снежок, застревая на лапах темно-зеленых елей.

С сумерками подморозило. Когда в наступившей темноте отряд Армии Людовой снялся с последней стоянки и двинулся к месту засады, под сапогами бойцов мягко поскрипывал снег. Командир советской десантной группы капитан Петражицкий потер рукой ухо я шепотом сказал ребятам, чтоб развязали и опустили ушанки, форсить, мол, ни к чему.

Приземлились они удачно, если не считать вывихнутого большого пальца руки у радиста. К счастью, рука оказалась левой, и срывом связи это не грозило. Правда, ребятам уже порядком надоела виртуозная ругань радиста, награждавшего несчастный палец изысканными эпитетами, но с этим можно было уже примириться.

На земле их ждали связные одного из партизанских отрядов Армии Людовой. Его командир был оповещен о визите группы заранее. Через два часа после приземления капитан Петражицкий объяснил суть предстоящей операции поручику Мазовецкому, известному больше по кличке Безрукий и стоившему, по оценке гитлеровской администрации в Польше, десять тысяч рейхсмарок.

Беседа проходила на польском языке, который капитан Петражицкий знал в совершенстве, и продолжалась почти до утра. Рано утром из места расположения отряда вышли двое: варшавский студент, участник нескольких диверсионных актов, Адам Мшивек, и один из тех парней, которые еще вчера садились в самолет на подмосковном аэродроме. Ребята миновали посты сторожевого охранения, не останавливаясь прошли партизанскую деревню, служившую перевалочной базой отряда, и, стараясь не привлекать внимания посторонних, с черного хода вошли в просторный особняк местного ксендза, отца Алоиза, в соседнем селе, расположенном в двух километрах от железнодорожной станции. Через час на парадном крыльце показался ксендз, почтительно провожавший двух эсэсовских офицеров.

Гитлеровцы часто навещали гостеприимный дои ксендза, и на этих гостей никто не обратил внимания.

Вечером того же дня гостей святого отца можно было встретить на улицах Данцига.

\"Молодец, Ирокез! - подумал Элвис Холидей. - Так тщательно сумел подготовить операцию!.. Ведь он распространил свое влияние до Польши, а может быть, и дальше... Люди Ирокеза связались с Армией Крайовой, и теперь исход операции предрешен. Не зря, совсем не зря убрал я в Швейцарии Штакельберга - Зероу, единственного, кто мог провалить Ирокеза в Кенигсберге. Кончится война, я потребую с него ящик виски за эту услугу...\"

Он поднялся с кресла, подошел к окну и отдернул штору. Лондонская ночь безлико смотрела ему в глаза. Холидей передернул плечами, отошел от окна, остановился посередине комнаты и потянулся.

\"Теперь все дело в руках этих парней из АК. Черт побери, как бы не завалили операцию! Не нравится мне этот Маккинли. Напыщенный сноб, а не разведчик. Но ничего не поделаешь. Без помощи англичан сейчас в Польше нечего делать... Пора нам и в тех местах готовить своих людей\".

Элвис Холидей пристально посмотрел на огонь в камине, сощурился, протянул руку к бутылке с виски, стоящей на низком трапециевидном столике, и плеснул немного в стакан.

Когда колонна грузовиков, вышедших из Данцига вечером, разделилась, штурмбанфюрер Краузе разрешил себе немного вздремнуть. \"Опель-адмирал> уютно покачивало, просторное заднее отделение машины позволило как следует вытянуть ноги. Сон долго не приходил, но затем Краузе как-то вдруг сразу провалился в другой мир: он заснул.

Ему снился бессвязный, весь в непоследовательных и нелогичных обрывках, сон. Явь и странные фантасмагории, перемешиваясь, заполнили подсознание штурмбанфюрера. Вначале снился ему солнечный пляж Копакабана и Рио-де-Жанейро. Потом он увидел себя в строю штурмовиков на улице Нюрнберга, асфальт которой вдруг уплыл из-под ног и оказался палубой военного корабля, проваливающегося в морскую бездну. Потом Герман поднимался в воздух в гондоле гигантского дирижабля, а вокруг спускались на парашютах ухмыляющиеся типы, в каждом из которых штурмбанфюрер с содроганием узнавал рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Он застонал во сне...

Все три заряда, заложенные искусными руками парней капитана Петражицкого, сработали одновременно. Передний грузовик подпрыгнул над шоссе, в воздухе развернулся почти на сто восемьдесят градусов и рухнул, накренившись набок. Все это произошло так мгновенно, что водитель бронетранспортера, идущего позади, не сумел отвернуть и врезался в грузовик, в кузове которого раздались крики солдат, беспорядочные выстрелы; а из-под капота вырвалось оранжевое пламя.

Другим взрывом разнесло вдребезги грузовик, замыкавший колонну, и вспыхнувшие его обломки закрыли ей путь для отступления.

Минируя шоссе, десантники уже знали план построения колонны, и на машину штурмбанфюрера достался заряд меньшей силы. Но подрывники не знали, что между сиденьем шофера и задним отделением машины находится добрый заряд сильного взрывчатого вещества, заложенного неизвестными им людьми.

Два взрыва последовали почти одновременно. Бежавший к колонне Петражицкий посмотрел на лейтенанта Сорокина, руководившего минированием.

- Не понимаю! - крикнул тот, на ходу.вскидывая автомат и скупыми очередями открывая огонь по остановившимся грузовикам. - Все было по инструкции! Может быть, он возит тол в чемодане...

- Ладно, разберемся, - махнул рукой Петражицкий. - Потом...

Командир отряда Армии Людовой выбрал для нападения на колонну крутую котловину в южной части Гембицкого леса. Взрывы раздались, когда первый грузовик выбрался на один из склонов, а последний начал спускаться в котловину. Все машины оказались внизу и представляли собой отличные мишени.

Солдат охраны оказалось около полусотни, но неожиданность нападения решила успех боя. Большие неприятности мог причинить пулемет бронетранспортера, но в первые же минуты схватки Адам Мшивек, подобравшись поближе, удачно забросил в железное чрево машины немецкую гранату на длинной ручке.

Пленных не было. Отряд мстителей, загнанных эсэсовскими карателями в лесные бункеры непроходимых лесов, не мог позволить себе такой роскоши, а группе Петражицкого было известно, что \"языков\", заслуживающих транспортировки в Москву вместе с грузом, ради которого они устроили весь этот фейерверк, среди пассажиров колонны не было.

- Быстрее ищите контейнеры с грузом! - приказал капитан Петражицкий. Они должны быть в четвертом грузовике!

- Скоро, скоро! - покрикивал на своих людей Безрукий.

Бойцы собирали оружие, обыскивали трупы эсэсовцев, откладывая в сторону документы.

Лейтенант Василий Сорокин и тот самый десантник, который ходил в Данциг, первыми подбежали к четвертому грузовику и, с маху откинув брезент, прыгнули в кузов. Одинокий выстрел среди наступившей уже лесной тишины прозвучал неожиданно громко. Потом под брезентом четвертого грузовика загрохотала вдруг автоматная очередь. Все бросились к машине. Из-под края брезента показался ствол автомата. Бойцы схватились за оружие, но увидели, как, отвернув свисавший полог, десантник Сбросил автомат на мерзлую землю и освободившейся рукой подтащил к краю кузова тяжелое тело лейтенанта Сорокина.

Люди подхватили его внизу и бережно опустили на шоссе, залитое бензином и кровью.

- Гад, гад там прятался! - сказал десантник. - Недобитый гад....

- Что же ты, Вася, как же так, а? - спросил Петражицкий мертвого Сорокина и медленно стащил с головы ушанку.

- Самолеты королевской авиации дважды летали к нашим людям в Польшу, но оба раза безрезультатно. Если вы настаиваете, то они полетят в третий, хотя риск вряд ли оправдан...

Начальник отдела Джордж Маккинли развел руки в стороны, всем своим видом показывая, что если бы не строгая инструкция шефа Интеллидженс сервис оказывать максимальную помощь этому заносчивому янки, то он, Джордж Маккинли, вряд ли удостоил бы его своим вниманием.

\"Паршивый сноб! - подумал Элвис Холидей. - Левый крюк в корпус и апперкот правой по челюсти - вот как надо с тобой разговаривать, напыщенная обезьяна!\" Вслух он сказал:

- Вы ведь знаете, мистер Маккинли, как важна для наших стран та операция, которую мы с вами вместе проводим. Если самолеты летали зря, то это значит, что наши агенты не успели провести операцию по не зависящим от них обстоятельствам, и сегодняшней ночью...

- Вчерашней, мистер Холидей, вчерашней... Элвис остолбенело посмотрел на Маккинли, позволившего себе весьма тонко улыбнуться, когда он подавал американскому разведчику листок с расшифрованной радиограммой.

- Вы так торопились обвинить меня в бездействии, что не дали мне даже сообщить вам эту новость. Планируемая акция проведена одним из отрядов Армии Крайовой вчерашней ночью. В руках у вас донесение нашего резидента. Читайте, мистер Холидей, читайте.

И Элвис Холидей прочитал:

\"Отрядом АК, командир Януш Урода, уничтожена колонна грузовиков на шоссе из Данцига в Познань. Ничего похожего на груз согласно письму, привезенному агентом Красулей, не оказалось. В грузовиках находились металлические бочки с неизвестной рудой. Прошу разъяснений. Лесник\".

- Но, рейхсфюрер, послушайте, ведь даже он сам не особенно верил эффективности именно этого оружия...

Это была первая фраза, которую группенфюрер СС Мюллер, шеф IV отдела Имперского управления безопасности, сумел вставить в поток угроз и проклятий Генриха Гиммлера, произносимых рейхсфюрером тихим зловещим голосом.

Могущественный и невозмутимый шеф тайной государственной полиции, заметно укрепивший свое влияние в рейхе после бесславного конца начальника военной разведки - абвера - адмирала Вильгельма Канариса, стоял посреди просторной комнаты, скорее холла, служившего Гиммлеру кабинетом, вытянув руки по швам, слегка выпятив грудь.

- Вы не сумели обеспечить безопасность транспортов с никелем, идущих из Турку в Кенигсберг, вы проворонили события в Иране, вы, возглавляющий сборище подонков и отъявленного жулья, умеющего делать только грубую, \"мясную\", работу, позволили, наконец, из-под самого носа увести последнюю возможность создать сверхоружие, вы...

Мюллер мог, конечно, возразить Гиммлеру, что все перечисленные упреки следует отнести ко всей службе безопасности в целом и что управление, возглавляемое им, не может нести ответственность за... Но Мюллера недаром боялись даже и те, кто не был подведомствен ему, стоял рангом выше Мюллер, прошедший суровую полицейскую школу, был хитер. Хитер и мудр. Он отлично знал суть гестаповского варианта поговорки: \"Слово - серебро, а молчание - золото\".

Гиммлер выдохся, замолчал. Потом, набрав в легкие воздуха, хотел еще что-то сказать, вернее, выкрикнуть в лицо Мюллеру, подобострастно глядевшему шефу в глаза, но махнул рукой.

- Да, вы правы, Мюллер, - заговорил он через минуту, - фюрер не придавал значения именно этому оружию. Но только потому, что физики не гарантировали близких сроков ввода его в действие.

Мюллер вздохнул и развел руками.

- Вы знаете, конечно, - продолжал Гиммлер нормальным голосом, директиву фюрера,.которой устанавливался максимальный срок для любой работы над любым оружием... Все остальное, что не сулило возможность уложиться в полгода, исключалось из планов научно-исследовательской работы. Это была ошибка, дорогой Мюллер, и теперь уже слишком поздно ее исправлять. Но вы ведь знаете нашего фюрера, и мне не хотелось бы обременять его гений последним неприятным событием. Видите ли, это может стоить кое-кому головы... Вы поняли меня, Мюллер?

- Так точно, понял, рейхсфюрер, и совершенно с вами согласен: гений нашего дорогого фюрера должен быть направлен только на победу германского оружия, а неприятные события - наш с вами удел.

- Вы далеко пойдете, Мюллер. Будь вы помоложе, я бы постарался, чтобы путь ваш был не длиннее моего. Да, не длиннее моего.

Откинувшись на спинку кресла, рейхсфюрер довольно хихикнул.

ЯДОВИТЫЕ СЕМЕНА \"КАКТУСА\"

Январские штормы обрушились на Южную Балтику. Холодный норд-вест, идущий от берегов Норвегии, развел крутую волну. Она остервенело бросалась на желтые пляжи Земландского полуострова, бросалась и отступала, свирепо рычала в бессильной ярости, теряя могучую силу в зыбучих дюнах Фриш и Куриш-Нерунг.

Иногда ветер стихал, и море медленно убирало свои зеленые щупальца, оставляя на песчаном берегу обломки спасательных плотов и шлюпок, трупы людей с торпедированных судов.

Но кончалось недолгое затишье, снова усиливался норд-вест, и рассерженная Балтика уносила с берега свои страшные подарки.

А облака продолжали без устали путь на юг, чтобы где-нибудь, уже за Кенигсбергом, превратиться в пронзительную метель, выжимающую слезы из глаз.

...Старый Кранц сидел у окна на кухне, посасывал трубочку, поглядывая на суетящихся у плиты невесток, и ждал, когда стемнеет, чтобы отправиться в лес к тайнику и поймать наконец того, кто вот уже третью неделю берет оттуда продукты.

Мысль о создании такого тайника пришла Кранцу еще летом, когда старый егерь окончательно убедился в том, что война проиграна. Теперь он уже не верил этому крикуну ефрейтору, обещавшему когда-то каждому, немцу добрый кусок хлеба с маслом. Не то чтобы старик был антифашистом - политики он всегда сторонился, - но Кранц считал надежным лишь тот кусок хлеба, который сотворен своими руками. А если б его сыновья остались с ним вместе и работали бок о бок, то кусок Кранцева хлеба увенчивал бы приличный слой масла. Такая была у Кранца философия, и ничего ему не надо чужого, лишь бы не отобрали свое. А у него отняли сына, который никогда не вернется, второй сидит в Кенигсберге или в Пиллау - Кранц точно не знает.

Тайник Кранц устроил надежный, запас продуктов не помешает, семья у него большая, а реквизиции уже начались... Попробуй откажи тому же Хютте, ведь он заявит, что для доблестной армии фюрера старается... Но скоро придут русские, а в том, что они придут, Кранц давно уже не сомневается. Русским солдатам тоже надо кушать.

Кранц раздраженно засопел: \"Кто бы мог это быть? На зверя не похоже, берет аккуратно. Человек?\" Но Кранц знает людей. Человек забрал бы все, по крайней мере столько, сколько можно унести на себе. А здесь трижды замечал Кранц недостачу. но взято было всего понемногу. Сегодня, когда стемнеет, он попробует раскрыть эту тайну.

У плиты вполголоса переругивались женщины. Старик поднялся, глухо буркнул, чтоб перестали ссориться, снял со стены ружье и направился к выходу. Отворив дверь, он вышел на крыльцо и зажмурился. Метель швырнула в лицо старику добрую пригоршню снега и торжествующе завыла за углом дома.

Снег был глубоким, и Кранц с запоздалым сожалением подумал, что зря не взял лыжи. Держа ружье под мышкой, тяжело ступал он по глубокому снегу. Вскоре, облепленный им с ног до головы, старик стал похож на Деда Мороза.

В лесу идти было легче, и Кранц зашагал быстрее.

Километра через полтора он свернул направо и стал спускаться в глубокий, заросший кустарником овраг. На самом дне его, под корнями двухсотлетней липы, окруженной густым молодняком, находился тайник с продуктами. Осторожно раздвигая ветки, Кранц почти ползком добрался до тайника и сразу увидел, что опоздал. Неизвестный уже побывал здесь.

Старик крепко выругался и вдруг заметил след, уже наполовину заметенный снегом.

- Теперь ты не уйдешь, молодчик! - вслух сказал Кранц.

Он вновь замаскировал вход в тайник, потрогал курки своего старенького ружья, выпрямившись, посмотрел кругом, потом склонился, внимательно приглядываясь. Но разобрать нечто определенное было трудно, след значительно деформировался и был почти занесен снегом.

В глубине ельника находилась большая поляна, на краю ее стоял полусарай-полусторожка, сейчас используемая под хранилище старого сена.

Старик увидел цепочку полузанесенных ямок в снегу. Она тянулась вдоль кромки леса, а потом резко сворачивала к потемневшему от времени деревянному строению. Он осторожно подобрался к сараю, лучом электрического фонаря нашарил щеколду, взвел курки и потянул на себя дверь. Скрипнув, она отворилась. В свете фонаря Кранц увидел сено, и только сено. Он постоял в нерешительности, водя фонарем по сторонам. Кранц перехватил ружье, крепко сжал его одной рукой за цевье, протянул вперед, стволом раздвинул сено перед-собой и отступил назад.

Защищая правой рукой глаза от электрического света, перед ним лежал человек без шапки, в рваной шинели и огромных башмаках на деревянной подошве...

Они молча смотрели друг на друга. Старик отвел фонарь немного в сторону. Человек не шелохнулся и не отводил взгляда от светлевшего в темноте лица старика.

Пауза явно затягивалась, и Кранц наконец сказал:

- Кушай, кушай, пожалуйста.

Потом прислонил ружье к косяку двери и присел на корточки рядом с человеком.

- Не бойся, я не наци, - сказал Кранц, и ему вдруг показалось, что перед ним лежит его старший сын, пропавший под Сталинградом.

Кранц встряхнул головой.

- Русский? - спросил он. - Давно здесь лежать?

Кранц говорил на ломаном русском языке.

- Три недели, - сказал человек по-немецки.

- Рука? - Кранц осторожно дотронулся до левой руки человека.

- Уже лучше. Донесешь на меня?

Старик отрицательно качнул головой.

Кранцу трудно было объяснить, почему он так поступил. Все-таки лежащий перед ним человек считался его врагом. Может быть, именно он убил его сына на далекой Волге! А может быть, сын Кранца находится в плену и жует. сейчас кусок хлеба, поданный ему русским крестьянином?! И все-таки очень опасно скрывать русского военнопленного. Но его ведь, этого парня, обязательно расстреляют, если Кранц сообщит о нем наглецу целенлейтеру. Старик до сих пор помнит выстрелы в баронском лесу. А что, если он из тех!.. А сейчас русские у ворот Пруссии. Наверно, правильно сделает Кранц, выручив их соотечественника и передав его им целым и невредимым... А если его самого выдадут гестапо...

Конечно, это весьма произвольный анализ размышлений старого Кранца трудно развернуть весь клубок мыслей, мелькнувших у него в голове. Но старик уже утвердился в своем решении выручить этого русского и, пододвинув сухарь с ветчиной к его руке, спросил:

- Как твое имя?

- Август, - ответил русский. - Август...

Когда раздались первые выстрелы. Август Гайлитис, стоявший во втором ряду военнопленных, почувствовал тупой удар в голову. Он покачнулся и рухнул в яму, вырытую только что собственными руками.

В этот момент вторая пуля эсэсовского автомата пронизала мякоть руки, но оглушенный капитан Гайлитис боли уже не чувствовал.

Еще после первых бункеров, устроенных в самых укромных уголках Восточной Пруссии командой из русских военнопленных, Гайлитис предвидел подобный исход операций: гитлеровцы не оставляют свидетелей.

Двойственность положения мучила Августа Гайлитиса. В команду, отобранную в концлагерях Кенигсберга, он попал совершенно случайно: налетел на прибывшего за людьми штурмфюрера и чем-то привлек его внимание. Начальник не хотел расставаться с искусным мастером, прекрасным механиком. Но спорить с помощником самого оберштурмбанфюрера Хорста, требовавшим именно этого русского, начальник не решился.

Август Гайлитис находился в лагере со специальным заданием организовать подполье, направлять соответственно его работу, обеспечивать связь с советскими разведчиками, действующими на территории Восточной Пруссии и прилегающих районов Латвии, Белоруссии и Польши. Основная его деятельность должна была развернуться в тот период, когда войска Красной Армии перейдут границу и начнут операции по ликвидации восточнопрусской группировки вермахта.

И вот чудовищная случайность... Первой была мысль о побеге. Но ее быстро пришлось оставить: охрана не спускала глаз с военнопленных. Впрочем, очень скоро Гайлитис отказался от первоначального плана и по другой причине. Стало ясно, для какой цели готовят гитлеровцы лесные бункеры. И Гайлитис решил выждать, чтобы иметь возможность получить, как говорится, из первых рук важнейшую информацию о расположении тайников. А уж потом бежать.

Капитан Гайлитис просчитался во времени. Его группу решили ликвидировать раньше, чем он предполагал. А к побегу все было готово.

...Ватное одеяло укрывало с головой. Растаявший снег насквозь пропитал его, и одеяло тяжело придавило все тело. Он подумал, что надо вставать на службу, совсем не удивляясь тому, что спит на снегу, хотел отбросить промокшее одеяло рукой, и боль заставила его очнуться.

Пролежи Гайлитис в братской могиле еще полчаса, и тогда уже ничто не спасло бы Августа. Целенлейтер Ганс Хютте по приказанию фон Дитриха прислал в лес фольксштурмовцев - они должны были заровнять могилу и укрыть всяческие следы.

Первые сутки Август Гайлитис пробыл в этом лесу. Ночью сделал вылазку в близлежащее баронское имение, но съестного добыть не смог и только разжился чистой простыней, которая пошла на перевязку. Не ел капитан Гайлитис двое суток, а потом случайно наткнулся на тайник старого Кранца.

...Старик навещал своего подопечного через день-два. Он приносил ему пищу, постепенно заменил Гайлитису всю одежду, перевязал руку... Первые дни они почти не разговаривали. Потом старик принялся задавать капитану вопросы. Август Гайлитис очень осторожно рассказал обо всем, пытаясь в свою очередь нащупать позицию старика и понять его поведение. Но вытянуть что-нибудь из Кранца было довольно трудно. Задавая вопросы, сам он больше отмалчивался.

Рука подживала, но Гайлитис хандрил. Его мучила бездеятельность, неизвестность и двусмысленность своего положения. Здоровенный парень, коммунист, организатор подпольного движения Сопротивления в фашистских концлагерях, разведчик, черт возьми, отсиживается в тайнике, словно какой-нибудь дезертир. Но куда пойдешь, если до Кенигсберга сотня километров, на дорогах эсэсовские посты, в деревнях жандармы и нацистские ищейки, а у него никакого аусвайса.

Есть, правда, солидная явка в самом Кенигсберге, у Фишера, на самый крайний случай оставлена. Но до нее надо добраться так, чтоб тебя не сцапали по дороге. А что, если...

- Проезжаем мимо владений Генриха Махта, того \"философа\", с которым мы встречались в \"Блютгерихт\"... Вы помните его, Вернер? - сказал Фридрих фон Герлах, когда они пересекли окружную дорогу и машина вырвалась на гладкий асфальт шоссе, ведущего в Прейсиш-Эйлау. - Вот там, справа, форт \"Кёнитц\". Генрих на \"Кёнитце\" комендантом... Простите меня, Вернер, - продолжал он, но старый год позади, а у нового нет ничего, что могло бы обещать нам забвение.

- Вы хотите забыться, Фридрих?

- Это не те слова, Вернер. Нельзя забыться, если нечего забывать и вспоминать тоже.

- Откуда такой пессимизм, дорогой Фридрих? Мы еще не знаем всех возможностей, которыми располагает наш фюрер, и...

- Бросьте, Вернер... - Фон Герлах устало откинулся на сиденье и резко увеличил скорость машины. - Я ведь не Генрих Махт, Вернер, и не майор Баденхуб, - сказал он после минутной паузы. - Не надо со мной так... - Он улыбнулся и, не отрывая глаз от дороги, тихо проговорил: - Да и вы, Вернер, не такой уж ортодокс, каким пытаетесь казаться.

Гауптман пожал плечами.

- Впрочем, это ваше дело, - продолжал Фридрих. - Для меня вы всегда были настоящим человеком, ибо я имел возможность в этом убедиться.

Он сбросил газ, машина замедлила бег и въехала в Людвигсвальде.

...Приглашение навестить дядю фон Герлаха Вернер получил вскоре после рождества Христова. Барон Карл фон Гольбах жил в своем старом поместье неподалеку от Прейсиш-Эйлау, никуда не выезжая вот уже несколько лет. Обладатель больших земель, крупных предприятий по переработке сельскохозяйственного сырья, барон прослыл немалым чудаком. грубияном и вообще опасным человеком, позволяющим себе отпускать такие замечания в адрес ближайшего окружения фюрера, что у правоверных немцев волосы поднимались дыбом. Но старику все это сходило с рук. Он был знатен, богат и являлся одним из самых почетнейших представителей элиты прусского юнкерства.

Вернер фон Шлиден не один раз слышал в Кенигсберге об этом человеке, которого побаивался даже \"коричневый вождь\" Пруссии Эрих Кох. Барон Карл фон Гольбах уже давно интересовал Вернера, и гауптман незамедлительно принял приглашение обер-лейтенанта... Теперь они ехали вдвоем на машине фон Герлаха, которую вел хозяин. Обер-лейтенант был мрачен. В последнее время его не оставляло чувство человека, стоящего у разваливающегося дома. Ему хотелось выговориться, облегчить душу, но Фридрих не видел рядом никого, кто мог бы его понять. Фон Герлах уважал Вернера, но инстинктивно чувствовал стену, стоящую между ними. Он, естественно, не подозревал, какая это стена, но присутствие ее им ощущалось, и фон Герлах не мог до конца делиться с гауптманом своими сомнениями.

- Четыре дивизии нашей Армии окружены в районе Бастонь 5-й танковой армией немцев, которая продолжает двигаться на запад. По последним оперативным данным, германское командование изменило маршрут 6-й танковой армии СС. Теперь вместо Льежа 6-я армия пошла на Динан и Живе, где уже соединилась на левом фланге с частями 5-й танковой армии и продолжает наступление во взаимодействии с ними...

- Но как это могло случиться? - спросил Элвис Холидей.

Джим, прилетевший в Лондон из Вашингтона, пожал плечами.

- Сейчас трудно полностью в этом разобраться. У нас были кое-какие данные о возможном контрударе противника, и мы информировали штабы Эйзенхауэра и Монтгомери, но решающего значения этому никто не придал. И наша 1-я армия, приняв на себя основной натиск немцев, драпанула без оглядки...

- Да, Арденнскую операцию не отнесешь к светлым страницам нашей истории, - задумчиво сказал Эл.

- Еще бы! После триумфального шествия от Нормандии до Брюсселя такой щелчок по носу!.. Ведь за восемь дней наступления немецкие войска расширили фронт прорыва до ста километров и углубились в нашу оборону на сто десять километров. И это не вводя резервы! А какие потери у союзнических войск... Вообще фронт разрезан надвое, и немцы готовят новый удар левым флангом группы армий \"Б\". Они перебросили туда десять дивизий и одну бригаду. Ты представляешь, что это значит? Нас спасти может только чудо...

- Или русские, - сказал Холидей.

Джим пристально посмотрел на него.

- Ты уже знаешь об этом? Что ж, пожалуй, ты прав. Наше ведомство делает ставку и на дипломатические каналы. Но главное сейчас не в этом. Надо убедить здравомыслящих руководителей рейха, что они выбрали не тот метод для повышения своих акций. Западный фронт должен исчезнуть как таковой. Ты вылетаешь в Швейцарию с паспортом на имя бразильского скотопромышленника Рибейро де Сантоса, - продолжал Джим. - Оттуда переберешься в Берлин, где будешь связующим звеном между нами и ведомством Гиммлера. Он разумный человек, и шеф, кажется, намерен серьезно поставить на эту лошадку.

Холидей молчал.

- Ты, кажется, не рад, Эл? - спросил Джим.

- Отчего же! - сказал Элвис.

Капитану парохода \"Померания\" было страшно, Под вечер вышел он из Турку с тысячью тонн никелевого концентрата в трюмах и в сопровождении шести кораблей боевого охранения направился в Кенигсберг. Небольшой переход по зимней\'Балтике. Ничего особенного для опытного капитана. Если забыть, конечно, о проклятых русских субмаринах. Он не спал ночь, мерил каюту, шагами, иногда выпивал рюмку коньяку. Потом выходил на мостик, с крыла оглядывая два эскадренных миноносца и четыре корабля противолодочной обороны, чьи длинные тела угадывались во мраке, снова уходил к себе и опять мерил каюту шагами, заложив руки за спину. К утру потеплело, ветер угас, море заштилело, и капитан вздохнул, подумав, что субмарине в абсолютный штиль труднее высунуть стеклянный глаз из воды.

- Пусть принесут мне кофе на мостик! - распорядился капитан \"Померании\".

Кофе принесли. Но не успел он сделать и глотка, как над судном послышался шум авиационных моторов.

Капитан отставил чашку, расплескав кофе на карту, выскочил на крыло мостика и увидел атакующие \"Померанию\" торпедоносцы. Он хотел объявить боевую тревогу и защищаться теми пушчонками, что стояли на баке и на корме, удивился, увидев, что корабли охранения продолжают спокойно идти прежним курсом. Самолеты приближались, и теперь капитан разглядел на плоскостях кресты.

- Наши, - прошептал он, снимая руку с рычага ревуна и провожая торпедоносцы глазами.

Между тем советская подводная лодка давно держала \"Померанию\" под прицелом. Сильный конвой заставлял командира субмарины еще и еще раз оценить свою позицию, выбрать такой момент, когда удар был бы эффективным и безнаказанным.

Над караваном прошли немецкие торпедоносцы. Матросы и офицеры, задрав головы, смотрели, как разрывают воздух ревом моторов тяжелые воздушные корабли... Именно эти минуты выбрал для атаки командир советской субмарины.

Капитан услышал внизу истошный крик: \"Торпеда!\", скомандовал рулевому отвернуть вправо, но было поздно. Сдвоенный взрыв двух торпед расколол \"Померанию\" пополам. Затонула она быстро. Эсминцы и \"охотники\" рыскали вокруг, прощупывая гидролокаторами море. Один корабль вылавливал из воды уцелевших матросов. Капитана \"Померании\" не нашли. Он был в рубке разорванного взрывом парохода, наполненного никелевой рудой.

Командир советской подводной лодки точно вычислил маршрут \"Померании\", Он хорошо знал, когда выйдет она из Турку.

Они сидели за роскошно сервированным столом, раскрасневшиеся от выпитого вина, которым с поистине царским радушием угощал их старый барон... Фридрих несколько посветлел, перестал хмуриться, порою даже шутил. Вернер фон Шлиден сумел сразу понравиться хозяину, который при представлении племянником гостя заявил, что он терпеть не может всех этих выскочек в черных мундирах и рад, что приятель его Фридриха черного мундира не носит.

Пока накрывали на стол, хозяин показывал гауптману старый, добротной кладки, трехэтажный дом с изумительной библиотекой, в которой особенно ценными были редчайшие пергаментные рукописные свитки десятого и одиннадцатого веков. Фон Гольбах показал гостю и коллекцию старого оружия от дротиков древних пруссов до аркебуз и мушкетов времен Семилетней войны.

- Скажите, гауптман, - неожиданно обратился он к Вернеру, когда тот вертел в руках старинный двухствольный пистолет, - мне, старику, не пора ли отправлять все это куда-либо подальше или зарывать в землю?

Гауптман улыбнулся: